– Прекрати сейчас же, Бетти, – как можно сдержаннее произнес я, потому что к этому времени старуха стала несносной, и ругать ее было бы бесполезно.
– Ах ты, бочка из-под сидра! – съязвила Бетти, она любила так называть меня из-за моего роста и большого веса, – редкостное явление в природе!
– И с редкостным аппетитом, – подхватил я, не желая ссориться с ней в праздник. – Кстати, я чувствую, что у нас сегодня будет замечательный ужин. – Тут я был прав, потому что успел почуять великолепные запахи готовящихся яств.
– Возможно, Джон Рид, но только тебе придется повременить немного с едой.
– Ты что же, хочешь сказать, что дядя Бен еще не приехал? – изумился я.
– Нет, и хотя не моего ума это дела, чудится мне, что его по дороге поймали Дуны.
И Бетти, которая ненавидела дядю Бена за то, что он ни разу не дал ей денег и ей не разрешалось садиться с нами за стол в его присутствии, злорадно расхохоталась, а потом снова ткнула меня сальной крышкой. На этот раз я успел увернуться и гордо вышел из кухни. Мне было очень неприятно, что она до сих пор так обращается со мной, как будто я не старший в семье, а какая-то девчонка вроде Лиззи.
– Джонни, Джонни! – закричала мать, выбегая из гостиной, где у нас в честь праздника были выставлены чучела птиц, павлиньи перья и даже чучело зайца, убитого еще дедушкой. – Наконец-то ты пришел! У нас тут не все в порядке, Джонни.
Мать нацепила на руки браслеты, которые я терпеть не мог по многим причинам. Я считал, что такой хлам неуместно носить на ферме, никакого отношения к памяти отца они не имеют, и потом, я просто не мог объяснить, почему эти безделушки меня раздражают, а от этого они начинают раздражать еще сильнее. Но это дядя Бен дарил матери украшения, и из уважения к нему и ради собственных детей ей приходилось их изредка надевать. Но не только это расстроило меня. Я терпеть не могу, когда меня называют «Джонни». Я понимаю еще Джон или Джек, тут мне все равно, но не при моем же росте употреблять уменьшительные имена!
– Что случилось, мама?
– Не сердись на меня, Джонни. Надеюсь, ничего плохого еще не произошло. Я знаю, что ты очень мягкий и спокойный, Джон Рид, иногда даже чересчур мягкий. – Я понял, что она подготавливает меня ко встрече с дочерьми Сноу и безнадежно повесил голову. – Как ты думаешь, не могли ли те самые люди (она никогда прямо не называла фамилию Дун) встретить по пути твоего дядюшку Бена, едущего на коне, в шубе и с подарками?
– Ну что ж, в таком случае мне их очень жаль. Ему придется открыть поблизости магазин, и тогда они разорятся, это уж точно.
– И ты еще можешь шутить, Джон! А я ведь так старалась, обед уже стынет, а ужин – что станет с ним? Я ведь специально купила новые тарелки с голубым рисунком, и кроншнеп должен быть нафарширован луком только перед подачей на стол, а еще надо следить за жареной свининой, чтобы вовремя повернуть ее…
– Милая мама, я тебе глубоко сочувствую. Давай тогда пообедаем прямо сейчас. Мы же обещали ждать его только до часу дня, тем более, что все уже изрядно проголодались. Все ведь испортится, мама, как же мне будет жалко! А потом искать его в тумане все равно, что иголку в стоге сена. Неужели ты позволишь, чтобы я уехал, не поев?
Мать стала серьезной.
– Что ты, Джон, я об этом даже и не думала! Слава Господу, что он не лишил моих детей аппетита. Дядя Бен может и подождать.
Итак, мы пообедали в кругу семьи, сожалея, что дядюшка не смог разделить с нами трапезу, однако, не забыв оставить порцию и ему. Но так как он не появлялся, я взял ружье и отправился на поиски.
Я поскакал по следам полозьев (надо заметить, что в Экзмуре мы не пользуемся колесами. Один раз какой-то чудак решил проехать по нашей местности зимой в экипаже и сломал ось – слава Богу, что не шею), добрался до горных хребтов, спустился к Линн, исследовал оба берега, осмотрел поля, но ничего не обнаружил. В одном месте я принял кусты за крадущегося человека, но, разумеется, ошибся. Было около трех часов дня, и при свете я даже отличал оленей от овец, хотя туман был довольно сильный. Мне захотелось подстрелить одного оленя, я знал, как сестры любят оленину, но они стояли так близко и так невинно смотрели на меня, что я невольно опустил ружье. Если бы хоть один из них бросился удирать, я бы, несомненно, пристрелил его.
Я поскакал дальше, и уже через три мили почувствовал капли влаги на бороде (к этому времени она уже немного подросла, и я по праву ею гордился). Собаки у меня не было, а местность казалась недружелюбной и пустой, и если мимо пробегала заблудившаяся овца, я уже не мог определить, к чьей отаре она принадлежала. Эту местность мы называли «Висельное болото», поскольку здесь и впрямь стояло немало виселиц, хотя тела с них обычно снимали либо ради цепей, либо для обучения молодых хирургов.
Но теперь меня это не страшило – ведь я был уже не школьник, а взрослый молодой человек, почти мужчина и, кроме того, неплохо ориентировался даже в незнакомых местах. Ружье мое было заряжено, а что касается физической силы, то я бы мог уложить любых двоих из нашей округи, не считая, разумеется, Дунов. Мне дали прозвище «балка» и обходили меня стороной, не желая сходиться врукопашную. Честно говоря, всяческие шутки относительно моего роста порядочно поднадоели мне, и я проклинал все на свете, когда по воскресеньям мне приходилось по дороге в церковь выдерживать многозначительные взгляды девушек и слышать, как они перешептываются у меня за спиной.
Наступил вечер, и туман сгустился. Кусты постепенно теряли очертания и превращались в темные пятна. Я успел измучиться, и мне показалось, что я сбился с пути, потому что уже несколько минут мне не попалось ни одной виселицы. В это время завыл ветер, и я понял, что выехал к какой-то горной долине, и тут впервые меня охватил страх. Но потом я успокоился – каким дураком надо быть, чтобы испугаться звука! Я остановился, и звук пропал. Ничего не было слышно, кроме стука моего собственного сердца. Я тронулся дальше, насвистывая веселый мотив и держа ружье наготове.
Вскоре я подъехал к большому камню, вкопанному в землю, на котором был начертан небольшой красный крест, видимо, в память о какой-то стычке. Я остановил лошадь и, положив ствол карабина на этот памятник, стал размышлять. Найти дядюшку Бена не представлялось возможным. Теперь пусть выпутывается сам, если он, конечно, еще жив. Надо было самому выбираться из этой глуши и поскорее возвращаться домой.
Туман наплывал волнами, наполняя все вокруг сном и оцепенением. Вскоре ничего вокруг уже не стало видно, и я радовался, что могу хотя бы наощупь отыскать тот самый камень, возле которого решил сделать привал. Вдали послышался топот копыт, я прошептал: «Господи, пошли какую-нибудь дичь», но звук постепенно стих, и я снова опустил ружье.
И вот, пока я ругал себя за такое опрометчивое путешествие, где-то совсем рядом раздался мучительный стон, словно кто-то рвался из-под земли наружу, не зная, как освободиться от оков. Минуту я стоял не шевелясь, не в силах совладать с собой и только чувствовал, как поднимаются волосы на голове, словно рожки улитки. Однако, не видя опасности, я собрался с духом и поскакал вперед. Вероятно, шестое чувство помогло мне, и очень скоро я очутился на знакомом перекрестке. И тут уже более отчетливо я услышал тот же стон, к которому присоединился и другой звук – словно где-то рядом хромала больная заблудившаяся овца. Я испугался, но, тем не менее, напряг слух в надежде, что ничего подобного больше не повторится. Поскольку я торопился домой, в мои планы никак не входило застревать в пути, особенно в такое ненастье. Но меня удерживала любовь к животным, да и, какой же из меня будет фермер, если я не приду на помощь овце, пускай и чужой. Тем более что топот становился все ближе, животное задыхалось, а потом я услышал какое-то бормотанье и понял, что мне предстоит встреча совсем не с овцой.
– Боже, смилуйся! – хрипел кто-то совсем рядом. – Боже, спаси мою душу! И если я обманул Сэма Хикса на той неделе, Боже, ты же знаешь, что он это заслужил. Господи, что же теперь со мной станет?
Голос стих, потом послышался кашель, и незнакомец снова стал задыхаться. Не мешкая, я бросился вперед и тут же чуть не столкнулся с горным пони. На спине его лежал мужчина, привязанный ногами к шее животного. Голова его была прикручена к хвосту, а руки безвольно свисали вниз, напоминая какие-то нелепые стремена. Дикий пони, перепугавшийся за свою жизнь, брыкался, не зная как отделаться от такого необычного бремени.
Я изловчился и поймал пони за косматую мокрую челку. Он начал вертеться, но вскоре понял, что все попытки бежать напрасны, и притих, даже не укусив меня ни разу.
– Добрый господин, – обратился я к этому странному седоку, – не бойтесь меня, я не сделаю вам ничего дурного.
– Помоги мне, милый друг, – взмолился мужчина, – кто бы ты ни был, помоги, – стонал он, не глядя на меня, потому что был надежно привязан к пони. – Бог послал тебя во имя спасения, а не грабежа, потому что меня уже успели ограбить.
– Дядя Бен! – воскликнул я, тут же узнав его. Мне было страшно видеть богатейшего человека Дулвертона в таком жалком состоянии. – Дядюшка Бен, что с вами случилось? Это же вы, господин Рубен Гекабек!
– Честный торговец тканями, саржа, лен, бархат… – бормотал дядя Бен, – под знаком играющегося котенка в славном городе Дулвертон. Ради всего святого, юноша, освободи меня от этих позорных пут, и я тебе хорошо заплачу, но только в своем городе Дулвертоне. И пожалуйста, оставь мне этого пони, потому что мою лошадь разбойники тоже увели…
– Дядюшка Бен, вы что, не узнали меня? Это же я, ваш любящий племянник Джон Рид.
Короче говоря, я перерезал ремни, которыми бандиты привязали его к пони, но сам он не мог путешествовать верхом, поскольку слишком ослаб. Тогда я взвалил его к себе на седло и послал лошадь быстрым шагом, а пони повел в поводу.
Как только дядюшка Бен понял, что находится в безопасности, он успокоился, замолчал и тут же заснул. Ему было уже семьдесят пять лет, и такое приключение, несомненно, измотало его до предела. При этом он храпел так, что мне даже показалось, будто тот страшный звук на самом деле шел из Дулвертона.
Как только мы добрались до дома, дядюшку тут же усадили поближе к огню. Я с удовольствием и сам отдохнул, потому что мне пришлось еще и стаскивать его с седла, а дядюшка отличался солидным весом. Дядя Бен несколько мгновений испуганно озирался по сторонам, оглядел кухню и, убедившись в том, что находится у племянницы, снова заснул до самого ужина.
– Он должен жениться на Руфи, – сквозь дремоту бормотал дядюшка, обращаясь скорее к себе самому. – Он возьмет в жены Руфь, и они унаследуют от меня все, чем я владею. Правда, это не очень много, огромную часть моего богатства отняли сегодня разбойники. Негодяи!
Мать очень расстроилась, увидев дядюшку в таком состоянии. Я не стал мешать ей и Энни, оставив их с дядей, чтобы они позаботились о нем и хорошенько накормили, а сам пошел во двор проведать пони. Это был превосходный экземпляр. Потом он долго и честно работал на ферме, хотя дядюшка просил отдать его в Дулвертон, чтобы запрягать его в повозку. «Хорошо, я отдам его, – сказал я тогда, – но только с одним условием. Вы поедете на нем верхом в таком же положении, в котором я вас впервые на нем и увидел». На этом вопрос был исчерпан.
Дядя Бен был весьма своеобразным человеком – долговязым и неуклюжим, очень быстро принимавшим решения, не церемонившимся ни с кем. Он оценивал человека по внешнему виду и всегда смотрел на окружающих с подозрением, словно ожидая подвоха с любой стороны. Это поначалу несколько удивляло меня, потому что честнее фермеров народа нет. Мы никогда никого не обманываем, разве что только в базарный день, да и то потому, что так велит традиция, и на то он и есть рынок, чтобы торговаться. Дядя не воспринимал наши простые обычаи и частенько посмеивался над деревенским укладом жизни. Но очень скоро я стал замечать, что ему становится скучновато без дела в наших местах. Я уже согласен был отдать ему пони, чтобы как-то скрасить его потери, но он наотрез отказался, заявив, что эта сделка уже свершилась.
В том, что дядюшку Рубена ограбили Дуны, никто не сомневался. Великолепная кобыла дяди сразу приглянулась Дунам и они, по их выражению, «выменяли» ее на дикого пони, к которому жестоко прикрутили хозяина коня ремнями. Два или три часа они развлекались тем, что гоняли пони в тумане по лесу, наслаждаясь стонами дяди, а потом, проголодавшись, просто ускакали прочь, оставив дядю и пони на произвол судьбы. Через несколько дней, когда дядя окончательно пришел в себя, он стал возмущаться, рассуждая о том, чем он мог заслужить подобное отношение и почему негодяи ограбили именно его.
– Разве именно я достоин этого? – негодовал дядя, не веря в слепую судьбу и Его Величество случай. – Нет, такого отношения к себе я не потерплю, и я дойду даже до короля, если понадобится!
Иногда он добавлял:
– Семьдесят пять лет я живу на белом свете и ни разу никого не обманул. Никто меня и пальцем не смел тронуть. И вот, пожалуйста! Дожил до благородных седин – тут-то меня, честного торговца, и ограбили!
Здесь мы все наперебой начинали хвалить дядюшку за то, какой он честный и справедливый, как ему повезло, что раньше на него никто не нападал, несмотря на то, что он прожил такую долгую жизнь. И какой ужас, какое бесчестье, что именно теперь его так жестоко наказали. Но надо быть благодарным Богу за то, что это случилось всего один раз и обошлось благополучно с точки зрения жизни и здоровья дядюшки. Дядя Бен молча выслушивал, а потом заявлял, что именно ему-то Бога благодарить абсолютно не за что.
Глава 14
Глава 15
– Ах ты, бочка из-под сидра! – съязвила Бетти, она любила так называть меня из-за моего роста и большого веса, – редкостное явление в природе!
– И с редкостным аппетитом, – подхватил я, не желая ссориться с ней в праздник. – Кстати, я чувствую, что у нас сегодня будет замечательный ужин. – Тут я был прав, потому что успел почуять великолепные запахи готовящихся яств.
– Возможно, Джон Рид, но только тебе придется повременить немного с едой.
– Ты что же, хочешь сказать, что дядя Бен еще не приехал? – изумился я.
– Нет, и хотя не моего ума это дела, чудится мне, что его по дороге поймали Дуны.
И Бетти, которая ненавидела дядю Бена за то, что он ни разу не дал ей денег и ей не разрешалось садиться с нами за стол в его присутствии, злорадно расхохоталась, а потом снова ткнула меня сальной крышкой. На этот раз я успел увернуться и гордо вышел из кухни. Мне было очень неприятно, что она до сих пор так обращается со мной, как будто я не старший в семье, а какая-то девчонка вроде Лиззи.
– Джонни, Джонни! – закричала мать, выбегая из гостиной, где у нас в честь праздника были выставлены чучела птиц, павлиньи перья и даже чучело зайца, убитого еще дедушкой. – Наконец-то ты пришел! У нас тут не все в порядке, Джонни.
Мать нацепила на руки браслеты, которые я терпеть не мог по многим причинам. Я считал, что такой хлам неуместно носить на ферме, никакого отношения к памяти отца они не имеют, и потом, я просто не мог объяснить, почему эти безделушки меня раздражают, а от этого они начинают раздражать еще сильнее. Но это дядя Бен дарил матери украшения, и из уважения к нему и ради собственных детей ей приходилось их изредка надевать. Но не только это расстроило меня. Я терпеть не могу, когда меня называют «Джонни». Я понимаю еще Джон или Джек, тут мне все равно, но не при моем же росте употреблять уменьшительные имена!
– Что случилось, мама?
– Не сердись на меня, Джонни. Надеюсь, ничего плохого еще не произошло. Я знаю, что ты очень мягкий и спокойный, Джон Рид, иногда даже чересчур мягкий. – Я понял, что она подготавливает меня ко встрече с дочерьми Сноу и безнадежно повесил голову. – Как ты думаешь, не могли ли те самые люди (она никогда прямо не называла фамилию Дун) встретить по пути твоего дядюшку Бена, едущего на коне, в шубе и с подарками?
– Ну что ж, в таком случае мне их очень жаль. Ему придется открыть поблизости магазин, и тогда они разорятся, это уж точно.
– И ты еще можешь шутить, Джон! А я ведь так старалась, обед уже стынет, а ужин – что станет с ним? Я ведь специально купила новые тарелки с голубым рисунком, и кроншнеп должен быть нафарширован луком только перед подачей на стол, а еще надо следить за жареной свининой, чтобы вовремя повернуть ее…
– Милая мама, я тебе глубоко сочувствую. Давай тогда пообедаем прямо сейчас. Мы же обещали ждать его только до часу дня, тем более, что все уже изрядно проголодались. Все ведь испортится, мама, как же мне будет жалко! А потом искать его в тумане все равно, что иголку в стоге сена. Неужели ты позволишь, чтобы я уехал, не поев?
Мать стала серьезной.
– Что ты, Джон, я об этом даже и не думала! Слава Господу, что он не лишил моих детей аппетита. Дядя Бен может и подождать.
Итак, мы пообедали в кругу семьи, сожалея, что дядюшка не смог разделить с нами трапезу, однако, не забыв оставить порцию и ему. Но так как он не появлялся, я взял ружье и отправился на поиски.
Я поскакал по следам полозьев (надо заметить, что в Экзмуре мы не пользуемся колесами. Один раз какой-то чудак решил проехать по нашей местности зимой в экипаже и сломал ось – слава Богу, что не шею), добрался до горных хребтов, спустился к Линн, исследовал оба берега, осмотрел поля, но ничего не обнаружил. В одном месте я принял кусты за крадущегося человека, но, разумеется, ошибся. Было около трех часов дня, и при свете я даже отличал оленей от овец, хотя туман был довольно сильный. Мне захотелось подстрелить одного оленя, я знал, как сестры любят оленину, но они стояли так близко и так невинно смотрели на меня, что я невольно опустил ружье. Если бы хоть один из них бросился удирать, я бы, несомненно, пристрелил его.
Я поскакал дальше, и уже через три мили почувствовал капли влаги на бороде (к этому времени она уже немного подросла, и я по праву ею гордился). Собаки у меня не было, а местность казалась недружелюбной и пустой, и если мимо пробегала заблудившаяся овца, я уже не мог определить, к чьей отаре она принадлежала. Эту местность мы называли «Висельное болото», поскольку здесь и впрямь стояло немало виселиц, хотя тела с них обычно снимали либо ради цепей, либо для обучения молодых хирургов.
Но теперь меня это не страшило – ведь я был уже не школьник, а взрослый молодой человек, почти мужчина и, кроме того, неплохо ориентировался даже в незнакомых местах. Ружье мое было заряжено, а что касается физической силы, то я бы мог уложить любых двоих из нашей округи, не считая, разумеется, Дунов. Мне дали прозвище «балка» и обходили меня стороной, не желая сходиться врукопашную. Честно говоря, всяческие шутки относительно моего роста порядочно поднадоели мне, и я проклинал все на свете, когда по воскресеньям мне приходилось по дороге в церковь выдерживать многозначительные взгляды девушек и слышать, как они перешептываются у меня за спиной.
Наступил вечер, и туман сгустился. Кусты постепенно теряли очертания и превращались в темные пятна. Я успел измучиться, и мне показалось, что я сбился с пути, потому что уже несколько минут мне не попалось ни одной виселицы. В это время завыл ветер, и я понял, что выехал к какой-то горной долине, и тут впервые меня охватил страх. Но потом я успокоился – каким дураком надо быть, чтобы испугаться звука! Я остановился, и звук пропал. Ничего не было слышно, кроме стука моего собственного сердца. Я тронулся дальше, насвистывая веселый мотив и держа ружье наготове.
Вскоре я подъехал к большому камню, вкопанному в землю, на котором был начертан небольшой красный крест, видимо, в память о какой-то стычке. Я остановил лошадь и, положив ствол карабина на этот памятник, стал размышлять. Найти дядюшку Бена не представлялось возможным. Теперь пусть выпутывается сам, если он, конечно, еще жив. Надо было самому выбираться из этой глуши и поскорее возвращаться домой.
Туман наплывал волнами, наполняя все вокруг сном и оцепенением. Вскоре ничего вокруг уже не стало видно, и я радовался, что могу хотя бы наощупь отыскать тот самый камень, возле которого решил сделать привал. Вдали послышался топот копыт, я прошептал: «Господи, пошли какую-нибудь дичь», но звук постепенно стих, и я снова опустил ружье.
И вот, пока я ругал себя за такое опрометчивое путешествие, где-то совсем рядом раздался мучительный стон, словно кто-то рвался из-под земли наружу, не зная, как освободиться от оков. Минуту я стоял не шевелясь, не в силах совладать с собой и только чувствовал, как поднимаются волосы на голове, словно рожки улитки. Однако, не видя опасности, я собрался с духом и поскакал вперед. Вероятно, шестое чувство помогло мне, и очень скоро я очутился на знакомом перекрестке. И тут уже более отчетливо я услышал тот же стон, к которому присоединился и другой звук – словно где-то рядом хромала больная заблудившаяся овца. Я испугался, но, тем не менее, напряг слух в надежде, что ничего подобного больше не повторится. Поскольку я торопился домой, в мои планы никак не входило застревать в пути, особенно в такое ненастье. Но меня удерживала любовь к животным, да и, какой же из меня будет фермер, если я не приду на помощь овце, пускай и чужой. Тем более что топот становился все ближе, животное задыхалось, а потом я услышал какое-то бормотанье и понял, что мне предстоит встреча совсем не с овцой.
– Боже, смилуйся! – хрипел кто-то совсем рядом. – Боже, спаси мою душу! И если я обманул Сэма Хикса на той неделе, Боже, ты же знаешь, что он это заслужил. Господи, что же теперь со мной станет?
Голос стих, потом послышался кашель, и незнакомец снова стал задыхаться. Не мешкая, я бросился вперед и тут же чуть не столкнулся с горным пони. На спине его лежал мужчина, привязанный ногами к шее животного. Голова его была прикручена к хвосту, а руки безвольно свисали вниз, напоминая какие-то нелепые стремена. Дикий пони, перепугавшийся за свою жизнь, брыкался, не зная как отделаться от такого необычного бремени.
Я изловчился и поймал пони за косматую мокрую челку. Он начал вертеться, но вскоре понял, что все попытки бежать напрасны, и притих, даже не укусив меня ни разу.
– Добрый господин, – обратился я к этому странному седоку, – не бойтесь меня, я не сделаю вам ничего дурного.
– Помоги мне, милый друг, – взмолился мужчина, – кто бы ты ни был, помоги, – стонал он, не глядя на меня, потому что был надежно привязан к пони. – Бог послал тебя во имя спасения, а не грабежа, потому что меня уже успели ограбить.
– Дядя Бен! – воскликнул я, тут же узнав его. Мне было страшно видеть богатейшего человека Дулвертона в таком жалком состоянии. – Дядюшка Бен, что с вами случилось? Это же вы, господин Рубен Гекабек!
– Честный торговец тканями, саржа, лен, бархат… – бормотал дядя Бен, – под знаком играющегося котенка в славном городе Дулвертон. Ради всего святого, юноша, освободи меня от этих позорных пут, и я тебе хорошо заплачу, но только в своем городе Дулвертоне. И пожалуйста, оставь мне этого пони, потому что мою лошадь разбойники тоже увели…
– Дядюшка Бен, вы что, не узнали меня? Это же я, ваш любящий племянник Джон Рид.
Короче говоря, я перерезал ремни, которыми бандиты привязали его к пони, но сам он не мог путешествовать верхом, поскольку слишком ослаб. Тогда я взвалил его к себе на седло и послал лошадь быстрым шагом, а пони повел в поводу.
Как только дядюшка Бен понял, что находится в безопасности, он успокоился, замолчал и тут же заснул. Ему было уже семьдесят пять лет, и такое приключение, несомненно, измотало его до предела. При этом он храпел так, что мне даже показалось, будто тот страшный звук на самом деле шел из Дулвертона.
Как только мы добрались до дома, дядюшку тут же усадили поближе к огню. Я с удовольствием и сам отдохнул, потому что мне пришлось еще и стаскивать его с седла, а дядюшка отличался солидным весом. Дядя Бен несколько мгновений испуганно озирался по сторонам, оглядел кухню и, убедившись в том, что находится у племянницы, снова заснул до самого ужина.
– Он должен жениться на Руфи, – сквозь дремоту бормотал дядюшка, обращаясь скорее к себе самому. – Он возьмет в жены Руфь, и они унаследуют от меня все, чем я владею. Правда, это не очень много, огромную часть моего богатства отняли сегодня разбойники. Негодяи!
Мать очень расстроилась, увидев дядюшку в таком состоянии. Я не стал мешать ей и Энни, оставив их с дядей, чтобы они позаботились о нем и хорошенько накормили, а сам пошел во двор проведать пони. Это был превосходный экземпляр. Потом он долго и честно работал на ферме, хотя дядюшка просил отдать его в Дулвертон, чтобы запрягать его в повозку. «Хорошо, я отдам его, – сказал я тогда, – но только с одним условием. Вы поедете на нем верхом в таком же положении, в котором я вас впервые на нем и увидел». На этом вопрос был исчерпан.
Дядя Бен был весьма своеобразным человеком – долговязым и неуклюжим, очень быстро принимавшим решения, не церемонившимся ни с кем. Он оценивал человека по внешнему виду и всегда смотрел на окружающих с подозрением, словно ожидая подвоха с любой стороны. Это поначалу несколько удивляло меня, потому что честнее фермеров народа нет. Мы никогда никого не обманываем, разве что только в базарный день, да и то потому, что так велит традиция, и на то он и есть рынок, чтобы торговаться. Дядя не воспринимал наши простые обычаи и частенько посмеивался над деревенским укладом жизни. Но очень скоро я стал замечать, что ему становится скучновато без дела в наших местах. Я уже согласен был отдать ему пони, чтобы как-то скрасить его потери, но он наотрез отказался, заявив, что эта сделка уже свершилась.
В том, что дядюшку Рубена ограбили Дуны, никто не сомневался. Великолепная кобыла дяди сразу приглянулась Дунам и они, по их выражению, «выменяли» ее на дикого пони, к которому жестоко прикрутили хозяина коня ремнями. Два или три часа они развлекались тем, что гоняли пони в тумане по лесу, наслаждаясь стонами дяди, а потом, проголодавшись, просто ускакали прочь, оставив дядю и пони на произвол судьбы. Через несколько дней, когда дядя окончательно пришел в себя, он стал возмущаться, рассуждая о том, чем он мог заслужить подобное отношение и почему негодяи ограбили именно его.
– Разве именно я достоин этого? – негодовал дядя, не веря в слепую судьбу и Его Величество случай. – Нет, такого отношения к себе я не потерплю, и я дойду даже до короля, если понадобится!
Иногда он добавлял:
– Семьдесят пять лет я живу на белом свете и ни разу никого не обманул. Никто меня и пальцем не смел тронуть. И вот, пожалуйста! Дожил до благородных седин – тут-то меня, честного торговца, и ограбили!
Здесь мы все наперебой начинали хвалить дядюшку за то, какой он честный и справедливый, как ему повезло, что раньше на него никто не нападал, несмотря на то, что он прожил такую долгую жизнь. И какой ужас, какое бесчестье, что именно теперь его так жестоко наказали. Но надо быть благодарным Богу за то, что это случилось всего один раз и обошлось благополучно с точки зрения жизни и здоровья дядюшки. Дядя Бен молча выслушивал, а потом заявлял, что именно ему-то Бога благодарить абсолютно не за что.
Глава 14
И все закончилось вином
Вместо того чтобы наслаждаться новогодним пудингом, дядюшка Бен беспрестанно твердил о своем горе, снова и снова пережевывая случившееся. В конце концов, мать не выдержала и спросила, что же именно так тревожит дядю, на что тот ответил, что больше всего ему жаль дорогих подарков, которые он приготовил для нас. Мать заявила, что у ее детей и так всего достаточно и что нам не нужно от него ни золота, ни серебра, а хитрющая Элиза тут же добавила, что дядя может нам сделать и новые подарки, когда мы летом приедем навестить его в Дулвертон.
Чтобы немного успокоить дядю, мать обещала пригласить Николаса Сноу, дабы посоветоваться, как лучше всего поступить в данном случае.
– А если с ним придут его три дочери, – улыбнулась мать, – будет еще веселее. Это очаровательные девушки. Может быть, они вам понравятся, дядюшка, и вы возьмете их к себе на работу в магазин. Из них получатся прекрасные помощницы.
Я понял, что мать говорит это не столько для дяди Бена, сколько для меня, но сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, продолжая смотреть в свою тарелку.
Вечером пришел Сноу с дочерьми, и дядюшка Бен в самом деле очень обрадовался (он еще не видел девушек, поскольку в день его приезда им сообщили о несчастье и попросили временно отложить визит). Сестры тут же обступили дядюшку, начали веселить его, осыпать комплиментами и щебетать о всякой ерунде. Маме стало немножко обидно за Энни, которая всегда держалась очень скромно и не привлекала внимания гостей. Правда, когда настало время подавать вино, мы собрали всех девушек в одной комнате и заперли на ключ, объяснив, что нам предстоит серьезный деловой разговор.
Николас Сноу устроился в углу, потягивая трубку. Ему не хотелось выслушивать ничего серьезного после сытного ужина, и он уже почти дремал, качая головой, косматой, как у пастушьей собаки. Мать с вязаньем присела рядом, а дядюшка Бен примостился на табуретке, словно показывая этим, как он беден и несчастен и все, что теперь у него осталось – это табурет о трех ногах. Он молчал, полагая, что первой заговорить положено хозяйке дома.
– Господин Сноу, – не спеша начала мать, сразу почему-то покраснев, – вы, наверное, уже слыхали о том несчастье, которое постигло нашего родственника по пути из Дулвертона. Времена настали тяжелые, и никаких улучшений пока не предвидится. Если бы только у меня была возможность поговорить с Его Величеством, я рассказала бы ему, что творится в наших краях, но у меня много своих хлопот, и я…
– Ты отвлекаешься, Сара, – устало произнес дядюшка Бен.
– Расскажите, как все произошло, – потребовал Сноу. – Опишите все с самого начала и в подробностях, тогда будем думать, что нам делать дальше.
– К черту подробности! – рассердился дядя Бен. – Какие вам нужны еще подробности, когда меня ограбили? Причем в вашем приходе, и я это легко докажу. Позор не только для Оара, но и скандал на всю Англию. Я заставлю вас всех ответить! Хорош приход, раз в нем гнездятся разбойники, и всех это, кажется, вполне устраивает! Я разорю здесь всех, если, конечно, кто-то еще не разорен! Да я на ваших глазах продам вашу же церковь, но верну себе все – и шубу, и седло, и коня.
Мать посмотрела на меня, а я – на Николаса Сноу. Дядюшка бушевал, а мы с матерью прекрасно понимали, что в нашем приходе люди тоже умеют постоять за себя, и начали опасаться, как бы Николас в ответ не наговорил еще больших глупостей, чем наш любимый дядя. Однако, это молчание дядюшка воспринял по-другому. Он посчитал, что мы страшно испугались, и обрушился на наш приход с новой силой.
– Племянник! – обратился он ко мне, грозно помахав мне указательным пальцем. – Ты дубина и неуч, и тебе я ничего не оставлю, потому что ты годишься разве что только чистить мне башмаки.
– Ничего страшного, дядюшка, – спокойно ответил я. – Я с удовольствием буду чистить для вас башмаки хоть два раза в день, пока вы у нас гостите.
Цена этой фразы, брошенной невзначай, была две тысячи фунтов, как вы потом сами в этом убедитесь.
– А что касается нашего прихода, – выкрикнула мать, не в силах больше сдерживать свои чувства, – то мы сможем за себя постоять. Но при чем тут Джек, сэр? Оставьте его в покое! Между прочим, он мог бы запросто проехать мимо вас в тот вечер, так что лучше не трогайте его! После всего того, что он для вас сделал, вы начинаете кричать на моих детей…
– Подумаешь! Твои дети, Сара, я полагаю, ничем не отличаются от других детей.
– Да как вы смеете такое говорить? Да еще и сравнивать их с другими!
– Успокойся, Сара, я мало что знаю о детях. Вот моя маленькая Руфь, например, ничем не примечательна.
– Я и не говорю, дядюшка, что мои дети исключительные, но что касается доброты…
Мать достала платок, но я жестом показал ей, что не стоит обращать внимание на слова дядюшки, неважно, каким бы состоянием он ни владел.
Тут выступил вперед Николас Сноу, решив, что пора и ему заступиться за наш приход.
– Господин Гекабек, – начал он, указывая на дядюшку мундштуком трубки, – вы говорите, что только в нашем приходе существуют разбойники. Смею вас заверить, что это далеко не так. Так что вы, извините, просто клеветник.
Николас Сноу замолчал и гордо оглядел нас, словно ожидая похвалы. Однако, ничего подобного не произошло. Мать волновалась не за приход, ее больше беспокоила судьба собственных детей. Что же касается меня, то мне было неловко и стыдно слышать, как один гость оскорбляет другого, потому что обвинение во лжи в наших местах считается самым тяжким. Но, видимо, на дядюшку это как раз не произвело сильного впечатления, потому что по роду своей работы ему часто приходилось сталкиваться с обманами и мошенничеством.
Поэтому он только покачал головой, глядя на Сноу и мысленно подсчитал, какую бы выгоду он имел при заключении сделки с таким простаком и тупицей.
– Давайте прекратим эту перебранку, – примирительно произнесла мать, – обижать друг друга проще всего, но лучше такие слова произносить про себя. Я, кстати, сама так частенько поступаю. Давайте, послушаем, что может предложить сам дядюшка Рубен, чтобы как можно скорее смыть это позорное пятно со всех нас, и как ему побыстрее вернуть его имущество.
– Меня не интересует имущество, дорогая моя, – вздохнул господин Гекабек, – хотя и стоит это все немалых денег. Я хочу наказать этих негодяев.
– Тише, тише! – испугался Николас. – Мы слишком близко к их логову, не надо так говорить о Дунах!
– Стая трусов! – негодовал дядюшка, однако при этом поглядывая на дверь. – Кажется, ничего я здесь так и не добьюсь. А уж вы-то, господин Сноу, церковный староста, на которого надеются ваши прихожане! Да у меня мальчики на побегушках в сто раз смелее! Трусы! – Дядюшка размахивал руками, словно пытаясь смести нас всех с лица земли прямо сейчас. – Да я вас всех уничтожу!
Зная, что перечить дяде невозможно, мы молчали, ожидая, когда буря стихнет. Тем не менее все продолжали пить вино, и, когда добрая половина бочонка опустела, дядюшка Бен пришел к выводу, что был к нам строг и несправедлив. К тому же Николас Сноу стал ему нравиться по той причине, что он очень долго курил трубку и в основном молчал. Девушкам к этому времени разрешили выйти из комнаты, Энни и Лиззи суетились вокруг дядюшки, а дочери Сноу вовремя успевали подливать вина в бокал достопочтенно-го господина Гекабека.
В самом конце вечера, когда Энни и Лиззи ушли зажигать фонари, дядюшка Бен встал, не опираясь на трость, оглядел всех присутствующих и произнес следующую речь:
– Позвольте мне задержать вас еще на некоторое время, друзья мои. Я хочу, чтобы вы все выслушали меня внимательно и сделали правильные выводы. Возможно, я был не совсем прав, когда не стеснялся в выражениях по отношению к вам, но ни одного из них назад я брать не стану – это не в моих привычках и противоречит всем принципам моей жизни. Замечу вот что. Если вы в Экзмуре недостаточно храбры, чтобы сражаться со злом и победить его, я могу с уверенностью сказать, что кое в чем другом вы превзошли многих своих соотечественников, а именно – в умении принимать гостей и потчевать их.
С этими словами он снова уселся на свой табурет и, еще раз окинув нас блестя-щими от вина глазами, потребовал очередную чарку. Девушки, которые к этому времени успели вернуться, бросились исполнять желание важного гостя, но Энни, разумеется, опередила всех. Так и закончилась наша встреча и обсуждение планов о том, как поступить с Дунами. Лично я спал спокойно, счастливый оттого, что нахожусь у себя дома в собственной постели и что ни о чем не надо думать, а вся беседа только в том и состояла, что бы мы могли сделать, да если бы, то есть одни слова и никаких действий. И это меня вполне устраивало.
Чтобы немного успокоить дядю, мать обещала пригласить Николаса Сноу, дабы посоветоваться, как лучше всего поступить в данном случае.
– А если с ним придут его три дочери, – улыбнулась мать, – будет еще веселее. Это очаровательные девушки. Может быть, они вам понравятся, дядюшка, и вы возьмете их к себе на работу в магазин. Из них получатся прекрасные помощницы.
Я понял, что мать говорит это не столько для дяди Бена, сколько для меня, но сделал вид, что ни о чем не догадываюсь, продолжая смотреть в свою тарелку.
Вечером пришел Сноу с дочерьми, и дядюшка Бен в самом деле очень обрадовался (он еще не видел девушек, поскольку в день его приезда им сообщили о несчастье и попросили временно отложить визит). Сестры тут же обступили дядюшку, начали веселить его, осыпать комплиментами и щебетать о всякой ерунде. Маме стало немножко обидно за Энни, которая всегда держалась очень скромно и не привлекала внимания гостей. Правда, когда настало время подавать вино, мы собрали всех девушек в одной комнате и заперли на ключ, объяснив, что нам предстоит серьезный деловой разговор.
Николас Сноу устроился в углу, потягивая трубку. Ему не хотелось выслушивать ничего серьезного после сытного ужина, и он уже почти дремал, качая головой, косматой, как у пастушьей собаки. Мать с вязаньем присела рядом, а дядюшка Бен примостился на табуретке, словно показывая этим, как он беден и несчастен и все, что теперь у него осталось – это табурет о трех ногах. Он молчал, полагая, что первой заговорить положено хозяйке дома.
– Господин Сноу, – не спеша начала мать, сразу почему-то покраснев, – вы, наверное, уже слыхали о том несчастье, которое постигло нашего родственника по пути из Дулвертона. Времена настали тяжелые, и никаких улучшений пока не предвидится. Если бы только у меня была возможность поговорить с Его Величеством, я рассказала бы ему, что творится в наших краях, но у меня много своих хлопот, и я…
– Ты отвлекаешься, Сара, – устало произнес дядюшка Бен.
– Расскажите, как все произошло, – потребовал Сноу. – Опишите все с самого начала и в подробностях, тогда будем думать, что нам делать дальше.
– К черту подробности! – рассердился дядя Бен. – Какие вам нужны еще подробности, когда меня ограбили? Причем в вашем приходе, и я это легко докажу. Позор не только для Оара, но и скандал на всю Англию. Я заставлю вас всех ответить! Хорош приход, раз в нем гнездятся разбойники, и всех это, кажется, вполне устраивает! Я разорю здесь всех, если, конечно, кто-то еще не разорен! Да я на ваших глазах продам вашу же церковь, но верну себе все – и шубу, и седло, и коня.
Мать посмотрела на меня, а я – на Николаса Сноу. Дядюшка бушевал, а мы с матерью прекрасно понимали, что в нашем приходе люди тоже умеют постоять за себя, и начали опасаться, как бы Николас в ответ не наговорил еще больших глупостей, чем наш любимый дядя. Однако, это молчание дядюшка воспринял по-другому. Он посчитал, что мы страшно испугались, и обрушился на наш приход с новой силой.
– Племянник! – обратился он ко мне, грозно помахав мне указательным пальцем. – Ты дубина и неуч, и тебе я ничего не оставлю, потому что ты годишься разве что только чистить мне башмаки.
– Ничего страшного, дядюшка, – спокойно ответил я. – Я с удовольствием буду чистить для вас башмаки хоть два раза в день, пока вы у нас гостите.
Цена этой фразы, брошенной невзначай, была две тысячи фунтов, как вы потом сами в этом убедитесь.
– А что касается нашего прихода, – выкрикнула мать, не в силах больше сдерживать свои чувства, – то мы сможем за себя постоять. Но при чем тут Джек, сэр? Оставьте его в покое! Между прочим, он мог бы запросто проехать мимо вас в тот вечер, так что лучше не трогайте его! После всего того, что он для вас сделал, вы начинаете кричать на моих детей…
– Подумаешь! Твои дети, Сара, я полагаю, ничем не отличаются от других детей.
– Да как вы смеете такое говорить? Да еще и сравнивать их с другими!
– Успокойся, Сара, я мало что знаю о детях. Вот моя маленькая Руфь, например, ничем не примечательна.
– Я и не говорю, дядюшка, что мои дети исключительные, но что касается доброты…
Мать достала платок, но я жестом показал ей, что не стоит обращать внимание на слова дядюшки, неважно, каким бы состоянием он ни владел.
Тут выступил вперед Николас Сноу, решив, что пора и ему заступиться за наш приход.
– Господин Гекабек, – начал он, указывая на дядюшку мундштуком трубки, – вы говорите, что только в нашем приходе существуют разбойники. Смею вас заверить, что это далеко не так. Так что вы, извините, просто клеветник.
Николас Сноу замолчал и гордо оглядел нас, словно ожидая похвалы. Однако, ничего подобного не произошло. Мать волновалась не за приход, ее больше беспокоила судьба собственных детей. Что же касается меня, то мне было неловко и стыдно слышать, как один гость оскорбляет другого, потому что обвинение во лжи в наших местах считается самым тяжким. Но, видимо, на дядюшку это как раз не произвело сильного впечатления, потому что по роду своей работы ему часто приходилось сталкиваться с обманами и мошенничеством.
Поэтому он только покачал головой, глядя на Сноу и мысленно подсчитал, какую бы выгоду он имел при заключении сделки с таким простаком и тупицей.
– Давайте прекратим эту перебранку, – примирительно произнесла мать, – обижать друг друга проще всего, но лучше такие слова произносить про себя. Я, кстати, сама так частенько поступаю. Давайте, послушаем, что может предложить сам дядюшка Рубен, чтобы как можно скорее смыть это позорное пятно со всех нас, и как ему побыстрее вернуть его имущество.
– Меня не интересует имущество, дорогая моя, – вздохнул господин Гекабек, – хотя и стоит это все немалых денег. Я хочу наказать этих негодяев.
– Тише, тише! – испугался Николас. – Мы слишком близко к их логову, не надо так говорить о Дунах!
– Стая трусов! – негодовал дядюшка, однако при этом поглядывая на дверь. – Кажется, ничего я здесь так и не добьюсь. А уж вы-то, господин Сноу, церковный староста, на которого надеются ваши прихожане! Да у меня мальчики на побегушках в сто раз смелее! Трусы! – Дядюшка размахивал руками, словно пытаясь смести нас всех с лица земли прямо сейчас. – Да я вас всех уничтожу!
Зная, что перечить дяде невозможно, мы молчали, ожидая, когда буря стихнет. Тем не менее все продолжали пить вино, и, когда добрая половина бочонка опустела, дядюшка Бен пришел к выводу, что был к нам строг и несправедлив. К тому же Николас Сноу стал ему нравиться по той причине, что он очень долго курил трубку и в основном молчал. Девушкам к этому времени разрешили выйти из комнаты, Энни и Лиззи суетились вокруг дядюшки, а дочери Сноу вовремя успевали подливать вина в бокал достопочтенно-го господина Гекабека.
В самом конце вечера, когда Энни и Лиззи ушли зажигать фонари, дядюшка Бен встал, не опираясь на трость, оглядел всех присутствующих и произнес следующую речь:
– Позвольте мне задержать вас еще на некоторое время, друзья мои. Я хочу, чтобы вы все выслушали меня внимательно и сделали правильные выводы. Возможно, я был не совсем прав, когда не стеснялся в выражениях по отношению к вам, но ни одного из них назад я брать не стану – это не в моих привычках и противоречит всем принципам моей жизни. Замечу вот что. Если вы в Экзмуре недостаточно храбры, чтобы сражаться со злом и победить его, я могу с уверенностью сказать, что кое в чем другом вы превзошли многих своих соотечественников, а именно – в умении принимать гостей и потчевать их.
С этими словами он снова уселся на свой табурет и, еще раз окинув нас блестя-щими от вина глазами, потребовал очередную чарку. Девушки, которые к этому времени успели вернуться, бросились исполнять желание важного гостя, но Энни, разумеется, опередила всех. Так и закончилась наша встреча и обсуждение планов о том, как поступить с Дунами. Лично я спал спокойно, счастливый оттого, что нахожусь у себя дома в собственной постели и что ни о чем не надо думать, а вся беседа только в том и состояла, что бы мы могли сделать, да если бы, то есть одни слова и никаких действий. И это меня вполне устраивало.
Глава 15
Напрасная попытка
На следующий день господин Гекабек попросил у матери дать ему сопровождающего в очень опасное и секретное место, куда ему надо было прибыть по делам своего магазина. Мать порекомендовала ему Джона Фрэя, на что торговец сукном только рассмеялся и заметил, что тот Джон не слишком внушительных размеров, а вот другой Джон ему как раз подошел бы, поскольку уж если он пропадет, то сам Гекабек камня на камне не оставит во всем Экзмуре.
Мать тут же нашла с полсотни причин, только бы не пускать меня с дядюшкой. Правда, ни одна из ее отговорок не подействовала на него, поскольку он знал, что все это лишь глупые выдумки. Но мне самому захотелось поехать вместе с дядей, поскольку охранять такого почтенного господина льстило моему самолюбию. После долгих уговоров мать разрешила мне ехать, и каково же было мое разочарование, когда я выяснил, что нам всего-навсего предстоит визит к барону де Уичехальзу, чтобы рассказать ему об ограблении дядюшки и получить ордер на арест Дунов.
Каким же глупцом я был тогда (впрочем, таким же, видимо и остался), что не сказал дяде сразу о всей тщетности его намерений. Ведь де Уичехальз никогда бы не дал такой ордер. Тем не менее, я почему-то промолчал. Наверное, я посчитал себя молодым и неопытным, и, кроме того, мне хотелось смены обстановки, а душа жаждала приключений.
Мы выбрали дорогу через Брендон и Бабрук, стараясь избежать горных троп над Линмаутом. День выдался ясный, и я посмеивался над опасениями дядюшки. Когда мы добрались до Лей Мэнор, нас сразу провели в большой зал, где угостили добрым элем и рождественским пудингом. Здесь мне очень понравилось, я никогда не видел таких богатых домов, и тем более было приятно, что угощение подавали люди знатного происхождения. Но дядюшке Рубену, естественно, все это было не в диковинку, и его даже немного раздражало то, что многие посетители, узнав его, тут же подняли бокалы за его здоровье.
– Сэр, – обратился дядюшка к одному торговцу, своему знакомому, – мое здоро-вье окрепнет, если вы мне вернете три фунта и двенадцать шиллингов, которые должны мне вот уже пять лет, а так как мы находимся у судьи, у вас есть прекрасная возможность рассчитаться с долгами.
Потом нас провели в комнату судебных заседаний, где находился сам барон и полковник Хардинг, еще один мировой судья. Барона я видел и раньше, поэтому никакого страха или благоговения он мне не внушал. Тем более, что я учился в Блюнделе вместе с его сыном, и барон относился ко мне благосклонно. Это был миролюбивый человек, и все в округе уважали его и немного жалели, потому что род его находился на грани вымирания. Первый из де Уичехальзов был родом из Голландии. Фамилия была знаменита лет сто или сто пятьдесят назад. Преследуемый за религию, он переселился в Англию, купив обширные поместья в Девоншире. С тех пор его потомки заключали браки с различными графскими семьями: Котуэллов, Марвудов, Уолрондов, так что дамы приносили с собой довольно приличное приданое. Лет за пятьдесят до того времени, которое я описываю, семья де Уичехальзов имела большое влияние и хорошую репутацию в западной части Англии. Но с годами они потеряли большую часть земель, и, соответственно, власти. Как это произошло, никто толком и не помнил, но если первые потомки голландца сумели приумножить свое богатство, то последние отличались способностью лишь прожигать свое состояние. Может быть, так повлияла девоншрская кровь в смеси с голландской, но только теперь последнюю ветвь рода де Уичехальзов продолжали уважать, хотя и значительно меньше.
Мать тут же нашла с полсотни причин, только бы не пускать меня с дядюшкой. Правда, ни одна из ее отговорок не подействовала на него, поскольку он знал, что все это лишь глупые выдумки. Но мне самому захотелось поехать вместе с дядей, поскольку охранять такого почтенного господина льстило моему самолюбию. После долгих уговоров мать разрешила мне ехать, и каково же было мое разочарование, когда я выяснил, что нам всего-навсего предстоит визит к барону де Уичехальзу, чтобы рассказать ему об ограблении дядюшки и получить ордер на арест Дунов.
Каким же глупцом я был тогда (впрочем, таким же, видимо и остался), что не сказал дяде сразу о всей тщетности его намерений. Ведь де Уичехальз никогда бы не дал такой ордер. Тем не менее, я почему-то промолчал. Наверное, я посчитал себя молодым и неопытным, и, кроме того, мне хотелось смены обстановки, а душа жаждала приключений.
Мы выбрали дорогу через Брендон и Бабрук, стараясь избежать горных троп над Линмаутом. День выдался ясный, и я посмеивался над опасениями дядюшки. Когда мы добрались до Лей Мэнор, нас сразу провели в большой зал, где угостили добрым элем и рождественским пудингом. Здесь мне очень понравилось, я никогда не видел таких богатых домов, и тем более было приятно, что угощение подавали люди знатного происхождения. Но дядюшке Рубену, естественно, все это было не в диковинку, и его даже немного раздражало то, что многие посетители, узнав его, тут же подняли бокалы за его здоровье.
– Сэр, – обратился дядюшка к одному торговцу, своему знакомому, – мое здоро-вье окрепнет, если вы мне вернете три фунта и двенадцать шиллингов, которые должны мне вот уже пять лет, а так как мы находимся у судьи, у вас есть прекрасная возможность рассчитаться с долгами.
Потом нас провели в комнату судебных заседаний, где находился сам барон и полковник Хардинг, еще один мировой судья. Барона я видел и раньше, поэтому никакого страха или благоговения он мне не внушал. Тем более, что я учился в Блюнделе вместе с его сыном, и барон относился ко мне благосклонно. Это был миролюбивый человек, и все в округе уважали его и немного жалели, потому что род его находился на грани вымирания. Первый из де Уичехальзов был родом из Голландии. Фамилия была знаменита лет сто или сто пятьдесят назад. Преследуемый за религию, он переселился в Англию, купив обширные поместья в Девоншире. С тех пор его потомки заключали браки с различными графскими семьями: Котуэллов, Марвудов, Уолрондов, так что дамы приносили с собой довольно приличное приданое. Лет за пятьдесят до того времени, которое я описываю, семья де Уичехальзов имела большое влияние и хорошую репутацию в западной части Англии. Но с годами они потеряли большую часть земель, и, соответственно, власти. Как это произошло, никто толком и не помнил, но если первые потомки голландца сумели приумножить свое богатство, то последние отличались способностью лишь прожигать свое состояние. Может быть, так повлияла девоншрская кровь в смеси с голландской, но только теперь последнюю ветвь рода де Уичехальзов продолжали уважать, хотя и значительно меньше.