Страница:
– Ба! – восклицает он, видя ее страх, но делая вид, что истолковывает его по-другому. – К чему столько эмоций из-за такого ничтожества? У него не остается вдовы, чтобы его оплакивать – безутешно, как вы. Ха-ха! К тому же для нашей безопасности – общей безопасности – его смерть так же необходима, как та, предыдущая. После того, как мы убили птицу, угрожавшую уничтожить наш урожай, было бы глупостью оставлять стоять пугало. Хотел бы я, чтобы между нами и полной безопасностью стоял только он.
– Неужели есть еще что-то? – спрашивает она; страх ее принимает новое направление; она видит тень на его лице.
– Конечно, есть.
– Что?
– Это маленькое дельце с монастырем.
– Mon Dieu! Мне казалось, что все организовано безопасно.
– Вероятно, на словах. Но в мире нет ничего безопасного, кроме денег, да и то только в твердой валюте и в наличных. И даже в лучшем случае нам придется отрезать большой кусок, чтобы удовлетворить алчность тех, кто нам помогал, – господ иезуитов. Если бы я какой-нибудь волшебной палочкой сумел превратить почву Херефордшира в корабль, я обманул бы и их; как уже сделал один раз, заставив их поверить, что я один из самых пылких их последователей. И тогда, chere amie, мы сразу переместились бы из Ллангоррен Корта во дворец на озере Комо (Озеро в северной Италии. – Прим. перев.), где небо ласковое, где на ветру шепчется мирт и где есть все те безделушки, с помощью которых поддельный принц мсье Балвера (Английский писатель начала девятнадцатого века. – Прим. перев.) обманул дочь хозяина магазина. Ха-ха-ха!
– Но почему нельзя это сделать?
– Ах! Есть слово невозможно, если хотите. Что! Превратить большое поместье в несколько тысяч акров земли мгновенно в наличные, как будто продаешь стадо овец! Это невозможно нигде, тем более в этой медлительной Англии, где люди дважды – двадцать раз! – пересчитывают деньги, прежде чем расстаться с ними. Даже заложить поместье нельзя за несколько недель – может, даже месяцев, – не потеряв при этом большую часть его стоимости. Но мы должны ждать bona fide (Честный, настоящий, лат. – Прим. перев.) продажи, и это с нависшей над нами тучей! Проклятие! С самого начала были допущены грубые ошибки по вине мсье, votre mari (Вашего супруга, фр. – Прим. перев.). Если бы он согласился с тем, что я предлагал с самого начала, и поступил бы с мадмуазель так, как следовало, он, может быть, и сам еще был бы … этот глупец и мягкосердечный пьяница! Ну, теперь нет смысла бранить его. Он заплатил за свою ошибку. И не нужно слишком бояться предчувствий, какими бы темными они ни были. В конце концов все может кончиться хорошо, и мы удалимся в полночь спокойно и удобно. Как будет волноваться моя паства на переправе Рага, когда, проснувшись однажды утром и протерев глаза. обнаружит, что пастырь ее покинул! Комичная сцена! Я бы хотел ее увидеть! Ха-ха-ха!
Она присоединяется к его смеху, потому что шутка неотразима. И пока они еще смеются, прикосновение к двери сообщает им и том, что слуга просит разрешения войти.
Заходит дворецкий с серебяным подносом, на котором лежит желтый конверт – только что доставленная телеграмма.
На конверте адрес «Преподобному Грегори Роже, переправа Рага, Херефордшир»; в конверте телеграмма, отправленная из Фолкстоуна. В ней говорится следующее:
«Птица улетела из клетки. Prenez garde (Берегитесь, фр. – Прим. перев.)!»
Очень удачно для фальшивого священника и его chere amie, что дворецкий вышел до того, как они прочли телеграмму. Как ни загадочно содержание ее, мужчина и женщина сразу его поняли. Телеграмма подействовала на них очень сильно. Он молчит, словно оглушенный, лицо у него побледнело; она испускает крик – наполовину ужаса, наполовину гнева.
Но это последний громкий звук, который она произносит в Ллангоррене. И священник больше не говорит громко и властно. Оставшиеся часы ночи оба проводят не как владельцы дома, а как воры, его обкрадывающие.
До рассвета этих двоих можно увидеть неслышно переходящими из комнаты в комнату. Сопровождает их только Кларисса; она держит свечу. Они опустошают ящики и секретеры, отбирают вещи легкие, но ценные и упаковывают в чемоданы и дорожные сумки; на рассвете все это отвозится на ближайший железнодорожный вокзал в одной из карет Корта; в карете сидят священник и мадам Мердок;; ее femme de chambre на облучке рядом с кучером, которому сообщается, что они отправляются в путешествие по континенту.
Так оно и было; но из этого путешествия они не вернулись. Напротив, им пришлось путешествовать гораздо дальше, чем они намеревались, и в таком направлении, которое им и не снилось: через несколько лет их карьера оборвалась ссылкой на каторгу в Кайенну за преступления, совершенные на юге Франции. Так сообщается в марсельском «Семафоре».
Глава семьдесят вторая
Глава семьдесят третья
– Неужели есть еще что-то? – спрашивает она; страх ее принимает новое направление; она видит тень на его лице.
– Конечно, есть.
– Что?
– Это маленькое дельце с монастырем.
– Mon Dieu! Мне казалось, что все организовано безопасно.
– Вероятно, на словах. Но в мире нет ничего безопасного, кроме денег, да и то только в твердой валюте и в наличных. И даже в лучшем случае нам придется отрезать большой кусок, чтобы удовлетворить алчность тех, кто нам помогал, – господ иезуитов. Если бы я какой-нибудь волшебной палочкой сумел превратить почву Херефордшира в корабль, я обманул бы и их; как уже сделал один раз, заставив их поверить, что я один из самых пылких их последователей. И тогда, chere amie, мы сразу переместились бы из Ллангоррен Корта во дворец на озере Комо (Озеро в северной Италии. – Прим. перев.), где небо ласковое, где на ветру шепчется мирт и где есть все те безделушки, с помощью которых поддельный принц мсье Балвера (Английский писатель начала девятнадцатого века. – Прим. перев.) обманул дочь хозяина магазина. Ха-ха-ха!
– Но почему нельзя это сделать?
– Ах! Есть слово невозможно, если хотите. Что! Превратить большое поместье в несколько тысяч акров земли мгновенно в наличные, как будто продаешь стадо овец! Это невозможно нигде, тем более в этой медлительной Англии, где люди дважды – двадцать раз! – пересчитывают деньги, прежде чем расстаться с ними. Даже заложить поместье нельзя за несколько недель – может, даже месяцев, – не потеряв при этом большую часть его стоимости. Но мы должны ждать bona fide (Честный, настоящий, лат. – Прим. перев.) продажи, и это с нависшей над нами тучей! Проклятие! С самого начала были допущены грубые ошибки по вине мсье, votre mari (Вашего супруга, фр. – Прим. перев.). Если бы он согласился с тем, что я предлагал с самого начала, и поступил бы с мадмуазель так, как следовало, он, может быть, и сам еще был бы … этот глупец и мягкосердечный пьяница! Ну, теперь нет смысла бранить его. Он заплатил за свою ошибку. И не нужно слишком бояться предчувствий, какими бы темными они ни были. В конце концов все может кончиться хорошо, и мы удалимся в полночь спокойно и удобно. Как будет волноваться моя паства на переправе Рага, когда, проснувшись однажды утром и протерев глаза. обнаружит, что пастырь ее покинул! Комичная сцена! Я бы хотел ее увидеть! Ха-ха-ха!
Она присоединяется к его смеху, потому что шутка неотразима. И пока они еще смеются, прикосновение к двери сообщает им и том, что слуга просит разрешения войти.
Заходит дворецкий с серебяным подносом, на котором лежит желтый конверт – только что доставленная телеграмма.
На конверте адрес «Преподобному Грегори Роже, переправа Рага, Херефордшир»; в конверте телеграмма, отправленная из Фолкстоуна. В ней говорится следующее:
«Птица улетела из клетки. Prenez garde (Берегитесь, фр. – Прим. перев.)!»
Очень удачно для фальшивого священника и его chere amie, что дворецкий вышел до того, как они прочли телеграмму. Как ни загадочно содержание ее, мужчина и женщина сразу его поняли. Телеграмма подействовала на них очень сильно. Он молчит, словно оглушенный, лицо у него побледнело; она испускает крик – наполовину ужаса, наполовину гнева.
Но это последний громкий звук, который она произносит в Ллангоррене. И священник больше не говорит громко и властно. Оставшиеся часы ночи оба проводят не как владельцы дома, а как воры, его обкрадывающие.
До рассвета этих двоих можно увидеть неслышно переходящими из комнаты в комнату. Сопровождает их только Кларисса; она держит свечу. Они опустошают ящики и секретеры, отбирают вещи легкие, но ценные и упаковывают в чемоданы и дорожные сумки; на рассвете все это отвозится на ближайший железнодорожный вокзал в одной из карет Корта; в карете сидят священник и мадам Мердок;; ее femme de chambre на облучке рядом с кучером, которому сообщается, что они отправляются в путешествие по континенту.
Так оно и было; но из этого путешествия они не вернулись. Напротив, им пришлось путешествовать гораздо дальше, чем они намеревались, и в таком направлении, которое им и не снилось: через несколько лет их карьера оборвалась ссылкой на каторгу в Кайенну за преступления, совершенные на юге Франции. Так сообщается в марсельском «Семафоре».
Глава семьдесят вторая
Коракл на смертном одре
Когда на следующее утро солнце взошло над Ллангоррен Кортом, в поместье не было ни хозяина, ни хозяйки!
Но так было недолго. Если старых слуг уволили быстро, еще быстрее пришлось расстаться с работой новым. В середине того дня, когда исчезла хозяйка, пока слуги еще удивлялись ее исчезновению, их ожидал новый шок, и гораздо более неприятный: они увидели, как к воротам подъезжает экипаж и из него выходят два человека, отнюдь не друзья той, которая платила им жалованье. Ибо один из этих двоих – капитан Райкрофт, а другой – начальник полиции; после коротких переговоров полицейский приказывает дворецкому собрать всех слуг. И все это с таким властным видом, который исключает всякое непослушание или попытку принять происшествие за розыгрыш.
Слуги собираются из погребов и чердаков, и даже с полей; у всех записываются имена и другие данные; затем им сообщается, что их услуги в Ллангоррене больше не нужны. Короче, все они уволены – и без упоминаний о месячном жалованье или предупреждении! Если они это получат, то только из милости.
Затем им приказывают собраться и уходить. Временным управляющим поместья назначается Джозеф Прис, который к этому времени на лодке переправляется с противоположного берега; с ним приплывает и Джек Уингейт на случай сопротивления.
Но никакого сопротивления не возникает. Как они ни огорчены торопливым увольнением, слуги слишком многое видели, чтобы удивляться ему. По тому, что они замечали, о чем шептались между собой, они заключили, что служба их будет недолгой. И потому все подчиняются без слов, хотя и хмурятся недовольно; и готовятся покинуть свои помещения, в которых расположились так уютно.
Однако одного человека нельзя удалить так быстро и бесцеремонно – главного хранителя дичи Ричарда Демпси. Ибо пока остальные собираются, приходит сообщение, что он лежит при смерти! Так предсказывает приходской врач. К тому же он бредит и говорит очень странные вещи; когда суперинтенданту полиции пересказывают кое-что из этого бреда, он решает, что его место – у постели умирающего.
Без промедлений отправляется он в комнату Коракла – ведет его туда бывший обитатель этой комнаты Джозеф Прис – в сопровождении капитана Райкрофта и Джека Уингейта.
Дом, в котором находится эта комната, всего в нескольких сотнях ярдов от главного здания, и вскоре они уже в нем. Стоят над кроватью, в которой лежит бредящий больной. Он не лежит спокойно, а мечется и иногда так яростно, что его приходится удерживать.
Суперинтендант сразу понимает, что допрашивать его бесполезно. Он не смог бы ответить даже на вопрос о собственном имени; он не узнает ни себя, ни тех, кто стоит рядом.
На лицо его страшно смотреть. Достаточно сказать, что это скорее лицо демона, чем человека.
И он непрерывно говорит; речь его, потоком льющаяся с уст, тоже ужасна. Это признание во множестве разнообразных преступлений, затем отказ от них и обвинение других, и все эти противоречивые высказывания перемежаются кощунственными проклятиями.
Достаточно привести образец, опустив проклятия.
– Это ложь! – воклицает он, когда они заходят в комнату. – Ложь, каждое слово лживо! Я не убивал Мэри Морган! Если бы я это сделал, она все равно заслужила! Завлекла меня и предпочла этого щенка Уингейта! Я ее не убивал! Нет, я только вытащил доску. Если она оказалась дурой и ступила на нее, это не моя вина. Она так и сделала! Ха-ха-ха!
Некоторое время продолжается этот ужасный смех, словно сам сатана смеется над какой-то своей дьявольской проделкой. Затем, вспомнив другое преступление, умирающий продолжает:
– Это благородная леди! Знатная девушка! Она не утонула; она даже не мертва! Священник увез ее на французской шхуне. Я ничего общего с этим не имею. Это все священник и мистер Мердок. Ха! Мердок! Вот егоя утопил! Нет, я этого не делал! Это еще одна ложь! Он сам перевернул лодку! Дайте подумать. Он или не он. Нет, не он. Он был слишком пьян для этого. Я встал на борт. Пришлось нырнуть и поплавать. Но я все проделал – очень аккуратно. Не правда ли, ваше преподобие? И всего за сто фунтов. Но вы пообещали удвоить награду – пообещали! Держите слово, или я вас выдам – всех вас, и француженку тоже! Она взяла себе эту красивую шаль … Говорит, индийская. Теперь она у нее. Хотела забрать и драгоценности, но не посмела их удержать. Саван! А! Саван! Вот что они мне оставили. Я должен был сжечь его. Но тогда за мной пришел бы дьявол и сжег меня самого! Как красиво выглядела Мэри в этом роскошном платье, вся в кольцах и украшениях – цепочках и браслетах, и все золотое! Но я ее бросил в воду, и она это заслужила. Я ее дважды утопил – ха-ха-ха!
Снова он разражается демоническим смехом, который продолжается очень долго.
Больше часа слушают они его бред – и слушают с напряженным интересом. Ибо несмотря на всю бессвязность, отдельные факты складываются в рассказ, который можно понять. Хотя рассказ необычный и полный такой жестокости, что кажется невероятным.
И все это время Коракл мечется на постели; наконец, истощенный, опускает голову на подушку и затихает. Кажется, он умер.
Но нет: агония продолжается, такая же ужасная, как раньше. Подняв голову, Коракл видит мундир полицеского и его серебряные пуговицы – и это зрелище меняет выражение его лица; он как будто приходит в себя. Вызывающе размахивая руками, он кричит:
– Убери руки, полицейский! Убери, или я разобью тебе голову! Ты мне затянул веревку на шее! Будь ты проклят! Ты меня душишь!
Он хватается пальцами за горло, словно пытается растянуть веревку, и хрипит:
– Клянусь дья…
И с этими словами падает мертвым. Последними словами его были проклятия, а последним видением – веревка на шее!
Его непрошенная исповедь раскрывает многие из загадок, которые оставались неразгаданными. Псевдосвященник отец Роже заметил сходство между мисс Винн и Мэри Морган – он вздрогнул, стоя над гробом, и на это обратил внимание Джек Уингейт. Позже он выкопал тело, и помогали ему браконьер и Мердок. На лодке они перевезли тело в дом Демпси. Затем отправились в Ллангоррен, схватили молодую леди, когда она стояла в летнем домике, и заглушили ее крики хлороформом. Потом и ее отнесли к Демпси и поменяли труп на живое тело, поменяли гробовой наряд на шелковое платье. Эту часть дела исполнила миссис Мердок, которая присоединилась к ним в доме браконьера. Дик спрятал саван, из-за суеверия побоялся его сжечь. Гвендолин Винн, одурманенную, в беспамятстве, отвезли в лодке в Чепстоу и погрузили на борт французской шхуны «La Chouette» (Сова, фр. – Прим. перев.); затем перевезли в Булонь и там на всю жизнь заточили в монастырь. Деликатное дело завершил отец Роже с помощью иезуитов, которые снабдили его необходимыми средствами.
Умирающий в своем невольном признании один за другим сообщал удивительные факты. И в сопоставлении с другими сведениями, известными Райкрофту, вместе с необходимыми выводами, все это завершило картину ужасной драмы.
Мотивы преступления были совершенно ясны; только раз у преступников промелькнула искра человечности – если бы его остатки не сохранились в груди Льюина Мердока, Гвендолин Винн не добралась бы до монастыря. Все еще без сознания, она погрузилась бы в воды Уая в своем бальном платье! И теперь лежала бы в семейном склепе там, де лежит другое тело в ее платье. И все считали бы, что это и есть Гвендолин Винн!
Последнее стало окончательно ясно на следующий день, когда семеный склеп Виннов вскрыли и миссис Морган по многим известным только ей признакам опознала тело дочери!
Но так было недолго. Если старых слуг уволили быстро, еще быстрее пришлось расстаться с работой новым. В середине того дня, когда исчезла хозяйка, пока слуги еще удивлялись ее исчезновению, их ожидал новый шок, и гораздо более неприятный: они увидели, как к воротам подъезжает экипаж и из него выходят два человека, отнюдь не друзья той, которая платила им жалованье. Ибо один из этих двоих – капитан Райкрофт, а другой – начальник полиции; после коротких переговоров полицейский приказывает дворецкому собрать всех слуг. И все это с таким властным видом, который исключает всякое непослушание или попытку принять происшествие за розыгрыш.
Слуги собираются из погребов и чердаков, и даже с полей; у всех записываются имена и другие данные; затем им сообщается, что их услуги в Ллангоррене больше не нужны. Короче, все они уволены – и без упоминаний о месячном жалованье или предупреждении! Если они это получат, то только из милости.
Затем им приказывают собраться и уходить. Временным управляющим поместья назначается Джозеф Прис, который к этому времени на лодке переправляется с противоположного берега; с ним приплывает и Джек Уингейт на случай сопротивления.
Но никакого сопротивления не возникает. Как они ни огорчены торопливым увольнением, слуги слишком многое видели, чтобы удивляться ему. По тому, что они замечали, о чем шептались между собой, они заключили, что служба их будет недолгой. И потому все подчиняются без слов, хотя и хмурятся недовольно; и готовятся покинуть свои помещения, в которых расположились так уютно.
Однако одного человека нельзя удалить так быстро и бесцеремонно – главного хранителя дичи Ричарда Демпси. Ибо пока остальные собираются, приходит сообщение, что он лежит при смерти! Так предсказывает приходской врач. К тому же он бредит и говорит очень странные вещи; когда суперинтенданту полиции пересказывают кое-что из этого бреда, он решает, что его место – у постели умирающего.
Без промедлений отправляется он в комнату Коракла – ведет его туда бывший обитатель этой комнаты Джозеф Прис – в сопровождении капитана Райкрофта и Джека Уингейта.
Дом, в котором находится эта комната, всего в нескольких сотнях ярдов от главного здания, и вскоре они уже в нем. Стоят над кроватью, в которой лежит бредящий больной. Он не лежит спокойно, а мечется и иногда так яростно, что его приходится удерживать.
Суперинтендант сразу понимает, что допрашивать его бесполезно. Он не смог бы ответить даже на вопрос о собственном имени; он не узнает ни себя, ни тех, кто стоит рядом.
На лицо его страшно смотреть. Достаточно сказать, что это скорее лицо демона, чем человека.
И он непрерывно говорит; речь его, потоком льющаяся с уст, тоже ужасна. Это признание во множестве разнообразных преступлений, затем отказ от них и обвинение других, и все эти противоречивые высказывания перемежаются кощунственными проклятиями.
Достаточно привести образец, опустив проклятия.
– Это ложь! – воклицает он, когда они заходят в комнату. – Ложь, каждое слово лживо! Я не убивал Мэри Морган! Если бы я это сделал, она все равно заслужила! Завлекла меня и предпочла этого щенка Уингейта! Я ее не убивал! Нет, я только вытащил доску. Если она оказалась дурой и ступила на нее, это не моя вина. Она так и сделала! Ха-ха-ха!
Некоторое время продолжается этот ужасный смех, словно сам сатана смеется над какой-то своей дьявольской проделкой. Затем, вспомнив другое преступление, умирающий продолжает:
– Это благородная леди! Знатная девушка! Она не утонула; она даже не мертва! Священник увез ее на французской шхуне. Я ничего общего с этим не имею. Это все священник и мистер Мердок. Ха! Мердок! Вот егоя утопил! Нет, я этого не делал! Это еще одна ложь! Он сам перевернул лодку! Дайте подумать. Он или не он. Нет, не он. Он был слишком пьян для этого. Я встал на борт. Пришлось нырнуть и поплавать. Но я все проделал – очень аккуратно. Не правда ли, ваше преподобие? И всего за сто фунтов. Но вы пообещали удвоить награду – пообещали! Держите слово, или я вас выдам – всех вас, и француженку тоже! Она взяла себе эту красивую шаль … Говорит, индийская. Теперь она у нее. Хотела забрать и драгоценности, но не посмела их удержать. Саван! А! Саван! Вот что они мне оставили. Я должен был сжечь его. Но тогда за мной пришел бы дьявол и сжег меня самого! Как красиво выглядела Мэри в этом роскошном платье, вся в кольцах и украшениях – цепочках и браслетах, и все золотое! Но я ее бросил в воду, и она это заслужила. Я ее дважды утопил – ха-ха-ха!
Снова он разражается демоническим смехом, который продолжается очень долго.
Больше часа слушают они его бред – и слушают с напряженным интересом. Ибо несмотря на всю бессвязность, отдельные факты складываются в рассказ, который можно понять. Хотя рассказ необычный и полный такой жестокости, что кажется невероятным.
И все это время Коракл мечется на постели; наконец, истощенный, опускает голову на подушку и затихает. Кажется, он умер.
Но нет: агония продолжается, такая же ужасная, как раньше. Подняв голову, Коракл видит мундир полицеского и его серебряные пуговицы – и это зрелище меняет выражение его лица; он как будто приходит в себя. Вызывающе размахивая руками, он кричит:
– Убери руки, полицейский! Убери, или я разобью тебе голову! Ты мне затянул веревку на шее! Будь ты проклят! Ты меня душишь!
Он хватается пальцами за горло, словно пытается растянуть веревку, и хрипит:
– Клянусь дья…
И с этими словами падает мертвым. Последними словами его были проклятия, а последним видением – веревка на шее!
Его непрошенная исповедь раскрывает многие из загадок, которые оставались неразгаданными. Псевдосвященник отец Роже заметил сходство между мисс Винн и Мэри Морган – он вздрогнул, стоя над гробом, и на это обратил внимание Джек Уингейт. Позже он выкопал тело, и помогали ему браконьер и Мердок. На лодке они перевезли тело в дом Демпси. Затем отправились в Ллангоррен, схватили молодую леди, когда она стояла в летнем домике, и заглушили ее крики хлороформом. Потом и ее отнесли к Демпси и поменяли труп на живое тело, поменяли гробовой наряд на шелковое платье. Эту часть дела исполнила миссис Мердок, которая присоединилась к ним в доме браконьера. Дик спрятал саван, из-за суеверия побоялся его сжечь. Гвендолин Винн, одурманенную, в беспамятстве, отвезли в лодке в Чепстоу и погрузили на борт французской шхуны «La Chouette» (Сова, фр. – Прим. перев.); затем перевезли в Булонь и там на всю жизнь заточили в монастырь. Деликатное дело завершил отец Роже с помощью иезуитов, которые снабдили его необходимыми средствами.
Умирающий в своем невольном признании один за другим сообщал удивительные факты. И в сопоставлении с другими сведениями, известными Райкрофту, вместе с необходимыми выводами, все это завершило картину ужасной драмы.
Мотивы преступления были совершенно ясны; только раз у преступников промелькнула искра человечности – если бы его остатки не сохранились в груди Льюина Мердока, Гвендолин Винн не добралась бы до монастыря. Все еще без сознания, она погрузилась бы в воды Уая в своем бальном платье! И теперь лежала бы в семейном склепе там, де лежит другое тело в ее платье. И все считали бы, что это и есть Гвендолин Винн!
Последнее стало окончательно ясно на следующий день, когда семеный склеп Виннов вскрыли и миссис Морган по многим известным только ей признакам опознала тело дочери!
Глава семьдесят третья
Спокойствие после бури
Если бы двенадцать месяцев спустя после событий, описанных в этом романе, турист в лодке спросил бы об оригинальном сооружении, напоминающем пагоду, которое видно на западном берегу, ему бы ответили, что это летний павильон на территории поместья джентльмена. Если он спросит, кто этот джентльмен, ему ответят: капитан Вивиан Райкрофт! Ибо бывший гусарский офицер теперь хозяин Ллангоррена, супруг Гвендолин Винн, снова ставшей хозяйкой поместья.
Если турист знаком с ними и захочет нанести визит в Корт, его лодка войдет в бухточку и он увидит в ней другую лодку, на корме которой золотыми буквами написано «Гвендолин». Красивая прогулочная лодка вернулась на свой причал. Однако она остается собственностью Джозефа Приса, который больше не живет в заброшенном доме Коракла Дика, а, как и лодка, вернулся на службу в Ллангоррен.
Если день хороший, почтенный разговорчивый лодочник будет сидеть на скамье лодки с трубкой в зубах, наслаждаясь dolce far niente (Сладкое безделье, итал. – Прим. перев.). Больше делать ему нечего, потому что единственная его обязанность – быть лодочником Корта. Если захочет, он будет занимать эту должность весь остаток жизни, – а он несомненно захочет.
Дружелюбно настроенный гость, поднявшись по лестнице и войдя в дом, застанет там за столом немало знакомых – наших, если не его. Помимо прекрасной хозяйки во главе стола, здесь присутствует леди, которая раньше была здесь главой, по имени мисс Доротея Линтон; и еще одна леди – мисс Элеанор Лиз; и четвертая, самая молодая в квартете, Кейт Магон . Ибо школьница из монастыря в Булони покончила со строгой учебой и теперь большую часть времени проводит у подруги, которой помогла сбежать.
За столом будут и мужчины: скорее всего трое, помимо хозяина. Первый – майор Магон, второй – преподобный Уильям Масгрейв, и третий – Джордж Шенстон! Да, Джордж Шенстон под крышей и за столом Гвендолин Винн, теперь жены Вивиана Райкрофта!
Чтобы объяснить это кажущееся невероятным событие, необходимо вспомнить поговорку на языке, самом богатом иносказаниями и метафорами, – на испанском. Поговорка гласит: un claco saca otro claco– «один гвоздь вытесняет другой». Лицо сына баронета, которое долго оставалось печальным и туманным, теперь освещается, когда он встречается взглядом с Кейт Магон. Нетрудно догадаться, что в этом случае поговорка снова подтвердится.
Если тот же турист спустя какое-то время снова появится на Уае и нанесет новый визит в Ллангоррен, он заметит некоторые перемены, происшедшие со времени его отсутствия. На причале по-прежнему, вероятно, будет сидеть старый Джо; но теперь он уже не распоряжается прогулочной лодкой, а, как пенсионер, выслуживший полную пенсию, только разгуливает поблизости; а полноправным командиром является Уингейт, ставший лодочником Корта. Но между нет ни вражды, ни зависти. Да и как может быть иначе, если младший называет старшего «дядя», а его самого именуют «племянником»?
Нет необходимости объяснять, что это отношения обязаны своим возникновением ярким глазам Эми Прис. И это уже давно не новость. В доме, в котором теперь Джек и Джо живут вместе, есть и два здоровых малыша. Один из них мальчик, возможно, будущий уайский лодочник; он обожает сидеть на коленях у старого Джо, тянуть его за усы и называть «дедушкой».
Как и предупредила Джека мать – она тоже член этой счастливой семьи, – самое большое горе со временем смягчается, и природа берет свое. Так и Джек: хотя в глубине сердца он хранит священное воспоминание о Мэри Морган, подобно многим другим, и он подчинился неизбежному.
Продолжая навещать Корт, наш дружелюбный посетитель будет встречать все тех же людей, что и раньше; но у большинства теперь новые имена и звания. Добавились также две новых веточки, которые называют капитана и миссис Райкрофт папой и мамой; леди, которая некогда была мисс Лиз, компаньонкой, стала миссис Масгрейв, пожизненной компаньонкой полноправного викария Ллангорренского прихода. Место это, давно вакантное и находившееся в распоряжении наследницы Ллангоррена, было пожаловано преподобному Уильяму, который и так давно замещал викария.
Турист увидит в Ллангоррене еще два лица старых знакомых, хотя лица эти молодые. Обладатели их такие же гости, как он сам. По тем именам, которые они теперь носят, он может их не узнать: сэр Джордж и леди Шенстон. Когда он видел их в прошлый раз, их звали мастер Шенстон и мисс Магон. Старый баронет умер, а молодой, унаследовав титул, принял на себя еще один – титул супруга, подтвердив испанскую поговорку.
Если и есть гвозди, способные вытолкнуть другие, то только те, которые посылают глаза девушки ирландки: так по крайней мере считает сэр Джордж Шенстон, и у него есть на то основания.
Только двое из обитателей Корта не меняются и не собираются это делать. Майор Магон по-прежнему майор Магон, он , как всегда, говорит с богатым ирландским акцентом и, как всегда, воздерживается от брака. Никакой надежды на то, что он перестанет быть холостяком! И нет никакой надежды на превращение мисс Линтон в мудрую женщину! Как может быть иначе, если она продолжает поглощать любовные романы и «Придворный журнал» и сохраняет иллюзию, что она по-прежнему красавица Бата и Челтхема.
Так заканчивается «роман реки Уай» – драма со счастливым концом для большинства действующих лиц; и,. как можно надеяться, с удовольствием для зрителей.
Если турист знаком с ними и захочет нанести визит в Корт, его лодка войдет в бухточку и он увидит в ней другую лодку, на корме которой золотыми буквами написано «Гвендолин». Красивая прогулочная лодка вернулась на свой причал. Однако она остается собственностью Джозефа Приса, который больше не живет в заброшенном доме Коракла Дика, а, как и лодка, вернулся на службу в Ллангоррен.
Если день хороший, почтенный разговорчивый лодочник будет сидеть на скамье лодки с трубкой в зубах, наслаждаясь dolce far niente (Сладкое безделье, итал. – Прим. перев.). Больше делать ему нечего, потому что единственная его обязанность – быть лодочником Корта. Если захочет, он будет занимать эту должность весь остаток жизни, – а он несомненно захочет.
Дружелюбно настроенный гость, поднявшись по лестнице и войдя в дом, застанет там за столом немало знакомых – наших, если не его. Помимо прекрасной хозяйки во главе стола, здесь присутствует леди, которая раньше была здесь главой, по имени мисс Доротея Линтон; и еще одна леди – мисс Элеанор Лиз; и четвертая, самая молодая в квартете, Кейт Магон . Ибо школьница из монастыря в Булони покончила со строгой учебой и теперь большую часть времени проводит у подруги, которой помогла сбежать.
За столом будут и мужчины: скорее всего трое, помимо хозяина. Первый – майор Магон, второй – преподобный Уильям Масгрейв, и третий – Джордж Шенстон! Да, Джордж Шенстон под крышей и за столом Гвендолин Винн, теперь жены Вивиана Райкрофта!
Чтобы объяснить это кажущееся невероятным событие, необходимо вспомнить поговорку на языке, самом богатом иносказаниями и метафорами, – на испанском. Поговорка гласит: un claco saca otro claco– «один гвоздь вытесняет другой». Лицо сына баронета, которое долго оставалось печальным и туманным, теперь освещается, когда он встречается взглядом с Кейт Магон. Нетрудно догадаться, что в этом случае поговорка снова подтвердится.
Если тот же турист спустя какое-то время снова появится на Уае и нанесет новый визит в Ллангоррен, он заметит некоторые перемены, происшедшие со времени его отсутствия. На причале по-прежнему, вероятно, будет сидеть старый Джо; но теперь он уже не распоряжается прогулочной лодкой, а, как пенсионер, выслуживший полную пенсию, только разгуливает поблизости; а полноправным командиром является Уингейт, ставший лодочником Корта. Но между нет ни вражды, ни зависти. Да и как может быть иначе, если младший называет старшего «дядя», а его самого именуют «племянником»?
Нет необходимости объяснять, что это отношения обязаны своим возникновением ярким глазам Эми Прис. И это уже давно не новость. В доме, в котором теперь Джек и Джо живут вместе, есть и два здоровых малыша. Один из них мальчик, возможно, будущий уайский лодочник; он обожает сидеть на коленях у старого Джо, тянуть его за усы и называть «дедушкой».
Как и предупредила Джека мать – она тоже член этой счастливой семьи, – самое большое горе со временем смягчается, и природа берет свое. Так и Джек: хотя в глубине сердца он хранит священное воспоминание о Мэри Морган, подобно многим другим, и он подчинился неизбежному.
Продолжая навещать Корт, наш дружелюбный посетитель будет встречать все тех же людей, что и раньше; но у большинства теперь новые имена и звания. Добавились также две новых веточки, которые называют капитана и миссис Райкрофт папой и мамой; леди, которая некогда была мисс Лиз, компаньонкой, стала миссис Масгрейв, пожизненной компаньонкой полноправного викария Ллангорренского прихода. Место это, давно вакантное и находившееся в распоряжении наследницы Ллангоррена, было пожаловано преподобному Уильяму, который и так давно замещал викария.
Турист увидит в Ллангоррене еще два лица старых знакомых, хотя лица эти молодые. Обладатели их такие же гости, как он сам. По тем именам, которые они теперь носят, он может их не узнать: сэр Джордж и леди Шенстон. Когда он видел их в прошлый раз, их звали мастер Шенстон и мисс Магон. Старый баронет умер, а молодой, унаследовав титул, принял на себя еще один – титул супруга, подтвердив испанскую поговорку.
Если и есть гвозди, способные вытолкнуть другие, то только те, которые посылают глаза девушки ирландки: так по крайней мере считает сэр Джордж Шенстон, и у него есть на то основания.
Только двое из обитателей Корта не меняются и не собираются это делать. Майор Магон по-прежнему майор Магон, он , как всегда, говорит с богатым ирландским акцентом и, как всегда, воздерживается от брака. Никакой надежды на то, что он перестанет быть холостяком! И нет никакой надежды на превращение мисс Линтон в мудрую женщину! Как может быть иначе, если она продолжает поглощать любовные романы и «Придворный журнал» и сохраняет иллюзию, что она по-прежнему красавица Бата и Челтхема.
Так заканчивается «роман реки Уай» – драма со счастливым концом для большинства действующих лиц; и,. как можно надеяться, с удовольствием для зрителей.