Страница:
Рафферти тоже все чувствовал очень остро. Ощущение раздвинутых ног Клер, прижатых к нему, было упоительным. Ее руки свободно лежали у него на бедрах или крепко обхватывали талию, когда он наклонял машину на повороте, и это тоже волновало.
Кэм свернул с шоссе на узкую дорогу, шедшую в сторону. Теперь они ехали прямо между деревьями. Свет и тень сливались в причудливый узор. В воздухе ощущалось чистое дыхание весны.
Они остановились у придорожного магазинчика и купили огромные сэндвичи с холодным мясом и колу. Уложив все это в сумку, Кэм и Клер направились дальше – в глубину леса. Рафферти сказал, что там есть ручей.
– Как здесь здорово! – молодая женщина сняла шлем и расправила рукой волосы. Затем она рассмеялась и обернулась к Кэму: – Я даже не знаю, где мы.
– Всего лишь в десяти милях к северу от города.
– Но мы же катаемся уже больше часа!
– Я ездил кругами, – Кэм достал из сумки сэндвич и протянул его Клер. – Ты слишком сосредоточилась на песнях и не заметила.
– В мотоцикле одно плохо: нет громкой музыки, – кивнула молодая женщина.
Она подошла к поросшему травой берегу, около которого бурлила и билась о крупные камни вода. Листья над их головами были еще совсем молоденькими, а дикий кизил украшали белые цветы.
– Я раньше часто привозил сюда девчонок, – Рафферти встал за ее спиной.
– Да что ты говоришь? И до сих пор продолжаешь следовать своим привычкам? – она обернулась с улыбкой, но в глазах была тревога.
Сейчас Кэм очень напоминал боксера, только что покинувшего ринг. Клер вовсе не нравился этот вид спорта, но аналогия была вовремя и к месту. И вдруг взгляд ее на чем-то сконцентрировался.
– О Господи, ты только посмотри на это! – Клер сунула ему в руки свой сэндвич и куда-то понеслась.
Кэм поспешил следом, подумав, что за ней не всегда угонишься. Клер уже стояла перед старым деревом – ладони прижаты к губам, в глазах вопрос.
– Ты веришь в судьбу? – повторила она его вслух.
– Я верю, что мы потеряли десять лет жизни, – он с удивлением посмотрел на старое дерево. – Что ты здесь разглядела?
– Он прекрасен. Прекрасен! Я должна его заполучить.
– Заполучить что?
– Наплыв, – Клер вытянулась, поднялась на носки, но кончики ее пальцев все-таки были в нескольких дюймах от наплывшего кольца из древесины и коры, уродливо вросшего в дуб. – Я искала такой везде, но столь хорошего не нашла. Мне это нужно для скульптуры, – пояснила она, увидев, что Кэм озадачен. – Наплыв по своей природе напоминает шрам. Понимаешь, когда дерево ранят, на нем образуется шрам – наплыв.
– Худышка, я знаю, что такое наплыв.
– Но это не простой наплыв, а потрясающий. Он мне обязательно нужен! – в глазах Клер появилось особое выражение, еще незнакомое Кэму. Так она смотрела только тогда, когда ей нужен был материал для работы. – Нужно узнать, чья эта земля.
– Мэра.
– Мистера Атертона? А зачем ему земля за городом?
– Насколько я знаю, он купил несколько участков десять или даже пятнадцать лет назад, когда земля стоила очень дешево. Здесь у него около сорока акров[17]. Если тебе нужно это дерево, думаю, будет достаточно пообещать Атертону свой голос на выборах. В том случае, конечно, если ты останешься в Эммитсборо.
– Я пообещаю ему все, что угодно. – Клер обошла дерево вокруг, уже мысленно увидев его в своей мастерской. – Это действительно судьба, что ты привез меня сюда.
– А я-то думал, ты говоришь совсем о другом.
Она рассмеялась и посмотрела на сэндвичи в его руках.
– Давай наконец поедим.
Они сели на землю рядом с ручьем, откуда открывался хороший вид на то самое дерево, и вцепились зубами в хлеб и мясо. Иногда на дороге слышался шум проезжавшей машины, но в целом здесь царила тишина.
– Мне этого так не хватало, – сказала Клер, расправившись с сэндвичем. – Тишины.
– Так, значит, ты поэтому вернулась?
– Отчасти, – она глядела, как Кэм стряхивает крошки, и думала о том, какие красивые у него руки, несмотря на то, что сейчас костяшки пальцев были сбиты. Нужно будет отлить их в бронзе, сомкнутыми на рукоятке меча. – Мы опять вернулись к этому разговору, и я тоже повторю свой вопрос. А ты почему вернулся в Эммитсборо? Если кто и хотел с ним расстаться как можно скорее, так это ты, Кэм. Я так и не поняла, зачем ты приехал обратно, да к тому же стал здесь столпом общества.
– Слугой закона, – улыбнулся Рафферти. – Может быть, я в конце концов понял, что проблема не в Эммитсборо, а во мне.
«Это правда, но лишь отчасти, – подумал он. – Мне осточертели кровь, смерть и пальба из пистолета. Очевидно, тоже захотелось тишины».
– Да мне, собственно, все равно, что стало причиной, Кэм. Просто ты сделал на этой дороге на шаг больше, чем обычно делают люди, хотя все думают о том, чтобы вернуться к своим истокам, – она улыбнулась. – В каждом городе был свой сорвиголова, и городу интересно бывает посмотреть, что из такого парня получается.
– Ну а ты всегда была пай-девочкой, – рассмеялся Рафферти. – Умная дочка Кимболлов. Лучшая ученица, член школьного совета. Тебе, наверное, по сей день принадлежит рекорд по продаже печенья, испеченного девочками для разных благотворительных базаров.
– Ты привез меня сюда, чтобы издеваться надо мной?
– Нет. Я привез тебя сюда, чтобы любоваться тобой, – глаза Кэма блеснули. – Но в то время, о котором мы говорим, ты была именно такой, разве нет?
– Я просто жила по правилам.
– Ты жила по правилам, – кивнул Кэм. – Конечно, по правилам. Он протянул руку, чтобы заправить ей за ухо рыжую прядь. – Я иногда думал, способна ли ты нарушить хоть одно из этих правил.
– Неправда. Ты никогда обо мне не думал.
– Думал, – он смотрел Клер прямо в глаза, и она вдруг разволновалась.
Она не стала ничего отвечать – испугалась, что голос дрогнет. Кэм немного помолчал и продолжил эти неожиданные признания.
– Наверное, я стал думать о тебе потому, что мы начали тусоваться с Блэйром, хотя он и моложе. Все знали, что нет парня, который мог бы сказать о Клер Кимболл: «Моя подружка». Это было необычно.
– Блэйр тогда был балбесом, хотя и не таким, как ты.
– Отличная аттестация, благодарю. Так ты когда-нибудь нарушала правила, Худышка?
– Конечно. Например, при движении на дороге, – она расхохоталась. – А знаешь, вообще-то люди не воспринимают меня как дуру из глубинки, живущую по только ей ведомым правилам.
Рафферти и не думал, что можно получить такое удовольствие, увидев, что она заволновалась.
– Как же воспринимают тебя люди, Худышка?
– Как успешного небесталанного скульптора, имеющего свой взгляд на искусство. На моей последней выставке критики… – она вдруг смешалась и гневно посмотрела на Кэма. – Черт бы тебя побрал, Рафферти! Из-за тебя я разговариваю, как та самая дура из глубинки!
– Ничего страшного. Ты среди друзей, – он заправил рыжую прядь за второе ухо. – Так ты прежде всего воспринимаешь себя как человека искусства, скульптора?
– А ты прежде всего себя не воспринимаешь как полицейского, шерифа?
– Да, – он ответил не раздумывая. – Так я себя и воспринимаю. То тут, то там постоянно что-то происходит.
Случай на кладбище все еще занимал его мысли, и Рафферти рассказал Клер о том, что они с Бадом там видели.
– Какая мерзость! – она неожиданно вздрогнула. – И не похоже на то, что здесь может такое произойти… Ты подозреваешь дураков-подростков?
– Это первое, что приходит в голову. Но я тем не менее думаю, что дураки-подростки тут ни при чем. Все слишком чисто, и умысел очевиден.
Клер оглянулась. Место, где они сидели, еще раз поразило ее своей красотой, но теперь и несоответствием тому, о чем они с Кэмом говорили.
– Какой все-таки ужас!
Он пожалел, что рассказал об этом, и сменил тему, снова обратившись к воспоминаниям.
Кэму нравилось смотреть на Клер, особенно на то, как от ее волос отражались солнечные лучи. А какая у нее чистая, гладкая и, наверное, мягкая кожа! И глаза так необыкновенно светятся, прямо как у доброй колдуньи из сказки. Интонации, взлеты и падения голоса тоже завораживали.
За разговорами прошел почти весь день.
Рядом ласково журчал ручей, солнце и тень играли над их головами, и все это могло расположить к нежности, но Рафферти интуитивно почувствовал, что спешить ему не надо. Пусть пока это будет время для дружбы.
Поговорив, кажется, обо всем на свете, они сели на мотоцикл, и Кэм нажал на газ.
Когда они проезжали на обратном пути мимо полицейского участка, Бад Хьюитт помахал рукой своему начальнику. Рафферти остановился.
– Привет, шериф! – Бад был в джинсах и футболке, но постарался придать лицу официальное выражение. Хватило его серьезности ненадолго, и Хьюитт с улыбкой кивнул Клер. – Рад тебя снова видеть.
– Я тоже, – молодая женщина спрыгнула с мотоцикла и подошла ближе. – Мы с Элис вчера вечером ели пиццу и немного выпили, знаешь ли. И посплетничали, конечно. Она сказала, что ты теперь помощник шерифа.
– Один из них. К твоим услугам, – Бад шутливо поклонился. – Отлично выглядишь, Клер. Вы, как я понимаю, катались на мотоцикле.
– Совершенно верно. И скорость не превышали, уж поверь мне. Как у нас тут дела? Ничего нового?
– Да есть кое-что… Я звонил, но тебя не было дома, а сейчас смотрю – вы едете. Вот я вас и остановил.
– Правильно сделал, Бад. Так какие новости?
– Это по поводу пропавшей девочки. Ну помнишь, из Харрисбурга.
– Ее что, нашли?
– Нет, но сегодня утром нам звонили из полиции штата. Кто-то видел девочку, описание которой совпало со словесным портретом Карли Джеймисон, на пятнадцатом шоссе, в нескольких милях от нашего города. Это произошло в то же утро, когда она убежала из дома. Судя по всему, она направлялась в Эммитсборо.
– Ты записал имя?
– Да. И имя, и телефон. Записка лежит у тебя на столе.
– Хорошо. Я отвезу Клер и вернусь.
– Лучше я тебя подожду здесь, – молодая женщина сняла шлем и положила его на пассажирское сиденье. – Я не была в полицейском участке Эммитсборо сто лет.
– С тех пор тут все осталось по-прежнему. Можешь убедиться в этом, – Кэм сделал приглашающий жест.
За столом сидел Мик Морган, много лет работавший с шерифом Паркером. Морган очень постарел, а все остальное действительно показалось Клер точно таким же, как десять лет назад. Тогда, после смерти отца, и маме, и Блэйру, и ей самой не раз пришлось бывать в полицейском участке.
– Кэм? – приподнялся со стула Морган. – Я не знал, что ты заедешь. – Он внимательно посмотрел на молодую женщину и изобразил на лице подобие улыбки. – Мы все слышали, что ты вернулась в город.
– Здравствуйте, мистер Морган.
Как было забыть, что он первым оказался в ту ночь около их дома… Именно Мик Морган оттащил ее от тела отца.
– Говорят, ты стала богатой и знаменитой, – продолжить комплименты второму помощнику шерифа помешали ругательства, раздавшиеся из соседнего помещения, и Морган перевел взгляд на Кэма. – Бифф Стоуки буянит почти весь день. У него кошмарное похмелье.
– Я с ним поговорю, – Рафферти сказал это спокойно, но внутри у него снова поднялась волна ярости. – Бад, может быть, ты отвезешь Клер домой?
Она сразу заметила, что Кэм напрягся, и поэтому решила остаться.
– Но я вовсе не тороплюсь, – молодая женщина подошла к доске объявлений, висевшей на стене, и принялась изучать бумажки, приколотые к ней. – Интересно, что у вас тут? Это еще указания шерифа Паркера?
Морган хмыкнул и повернулся к Рафферти:
– Раз ты пришел, Кэм, я схожу пообедаю. Пойдем, Бад, угощу тебя кофе «У Марты».
– Увидимся, Клер, – улыбнулся ей Хьюитт уже около двери.
– Конечно, Бад.
Кэмерон вышел следом за помощниками. Камеры для арестованных были дальше по коридору. Ругательства Стоуки раздавались все громче.
Оставшись в кабинете одна, Клер подошла к окну и стала смотреть на улицу. В воскресенье город был еще более тихим и умиротворенным, чем на неделе. Проехала стайка детей на велосипедах. Парочка подростков сидела на капоте старого «бьюика». Все.
Бифф Стоуки встретил своего пасынка страшными проклятьями. Голос Кэма был не слышен вовсе. Клер гадала, говорит он или пока только слушает.
Кэмерон смотрел сквозь разделявшую их решетку на человека, столько лет превращавшего его жизнь в ад. Доктор Крэмптон смазал ссадины на лице Биффа йодом, но заплывший глаз и расквашенный, свернутый на сторону нос мало способствовали тому, чтобы он выглядел хотя бы сносно. Рафферти открыл дверь и вошел в камеру.
– Ты останешься здесь до завтрашнего полудня. Может быть, судья разрешит внести за тебя залог, тогда отправишься домой, – спокойно сказал Кэм.
– Если ты не выпустишь меня сию же минуту, когда я выйду отсюда, тебе не поздоровится. Ты меня понял, щенок?
Кэм смотрел на изуродованное лицо – дело собственных рук – и думал, что Бад Хьюитт его рано остановил.
– Я тебя понял. А тебе хорошо бы понять, что твои художества в моем городе закончены.
– В твоем городе?! – взвился Бифф. – Ну как же! Ты ведь теперь шериф! Приколол на рубашку этот вонючий значок и думаешь, что стал большим человеком? А на самом деле ты ничтожество! И отец твой был ничтожеством!
Кэм в ярости схватил Стоуки за рубашку. Раздался треск рвущейся ткани.
– А не придушить ли мне тебя здесь, пока мои помощники обедают? – теперь он держал Биффа за горло. – Еще раз повторяю, ублюдок, твои художества вчера закончились. И если я узнаю, что, отправившись домой, ты попытаешься выместить злобу на моей матери, тогда уж точно убью. Понял, тварь?
– Кишка тонка! И всегда была тонка, – Бифф обеими ручищами вцепился в руки Кэма, и тот ослабил хватку. – Ты думаешь, что знаешь все о том, что происходит в тво-о-ем городе, но на самом деле ни хрена не знаешь! Не твоя в этом городе власть! Ты пожалеешь о том, что засадил меня сюда! Есть люди, которые заставят тебя заплатить сполна!
Кэм отпихнул Стоуки и пошел к двери.
– Если хочешь есть, говори в полицейском участке потише. Я скажу Мику, чтобы дал тебе обед только в том случае, если ты успокоишься.
– Чтоб ты провалился, щенок! Действительно, чтоб ты провался в преисподнюю! Там и увидимся!
Оставшись один в камере, он немного помолчал. А потом начал распевать какие-то странные песни.
Клер так и продолжала стоять у окна, пока в кабинет не вернулся Рафферти. Одного взгляда на Кэма ей было достаточно, чтобы сердце рванулось к нему, но тем не менее она совладала с собой и ограничилась улыбкой.
– А я-то думала, что у тебя скучная работа.
Он тоже улыбнулся, но улыбка вышла натянутой. Ему так хотелось обнять Клер, но нужно было управлять своими эмоциями и не показывать виду.
– Тебе нужно было ехать домой.
– Конечно. Надеюсь, ты меня отвезешь? – Клер присела на край его стола.
Он проследил за ней взглядом и увидел записку Бада.
– Мне надо позвонить.
– Я же говорю, у тебя интересная работа.
Рафферти потер пальцами переносицу и потянулся к трубке.
«Одна радость – Бифф заткнулся», – подумал Кэм и набрал номер, указанный в записке.
– Добрый вечер! Это шериф Рафферти из Эммитсборо. Я хочу поговорить с мистером или миссис Смитфилд. Да, миссис Смитфилд. Я звоню по поводу вашего обращения в полицию штата относительно Карли Джеймисон. – Сначала Кэм слушал, потом взял ручку и стал записывать. – Вы помните, как она была одета? Да, да, я знаю названное вами место. В какое время это произошло? Нет, мэм, вас с мужем никто не обвинит в том, что вы не подвезли попутчицу. Конечно, это может быть опасно. Вы имели полное право так поступить. Спасибо за помощь. Да-да, если нам понадобится что-нибудь уточнить, я вам позвоню.
Когда он положил трубку, Клер улыбнулась.
– Ты говорил очень официально и вежливо. Настоящий дипломат.
– Большое спасибо, – Кэм предложил ей руку. – Наверное, дипломаты так и делают, когда собираются уходить? Пойдем наконец.
– Сколько лет этой девочке? – спросила Клер, надевая шлем и усаживаясь на мотоцикл.
– По-моему, пятнадцать. Девочка с красным рюкзаком за плечами. Обозленная на весь белый свет, потому что родители не отпустили ее во Флориду на каникулы.
– И давно она пропала?
– Не очень… – Кэм завел мотор, и мотоцикл тронулся с места.
Солнце садилось, а они расположились на веранде и наблюдали, как это потрясающе красиво. На столике стояли бокалы и бутылка вина. Французского вина за двадцать долларов.
– Мы с папой часто так сидели на закате и ждали, когда начнут стрекотать кузнечики, – Клер вытянула длинные ноги через всю веранду и вздохнула. – Знаешь, Кэм, возвращение домой означает возвращение к множеству проблем. Но я говорю это вовсе не потому, что решение было неверным.
Она сделал глоток и стала размышлять о том, из-за чего сегодня это вино кажется ей более крепким, чем оно есть на самом деле. Неужели из-за того, что она пьет его с Кэмом Рафферти?
– Мы о ком сейчас говорим? О тебе или обо мне?
Клер хитро прищурилась:
– В городе считают, что ты неплохой шериф. Во всяком случае, я это слышала.
– Ну, поскольку для большинства здешних жителей эталоном был Паркер, сие немного значит. – Он дотронулся до завитка у нее на шее. – Спасибо тебе. Если бы я привез тебя и сразу поехал домой, то, наверное, врезался бы в стену или еще во что-нибудь.
– Я рада, что все стены остались целы. И кстати, о стенах… Еще в городе считают, что у шерифа Рафферти очень симпатичный дом. – Клер подождала, пока он допьет, и закончила свою мысль: – Хотя меня никто не приглашал его посмотреть…
– Похоже, я должен сводить тебя на экскурсию.
– Похоже…
Они помолчали, вдыхая аромат гиацинтов, посаженных отцом Клер много лет назад. Солнце опустилось к горизонту, и стало немного прохладнее. Они почти одновременно встали и шагнули навстречу друг другу.
Кэм повернул Клер к себе, и это показалось обоим самым естественным движением, какое только могло быть. Их губы слились в поцелуе. Клер прижалась к Кэмерону всем телом, после чего слились и их сердца.
«От одного бокала вина голова не должна так кружиться, – подумала она, попытавшись понять, что стало причиной происходящего. – Не должна она кружиться и от поцелуя…»
Она хотела отстраниться, но не преуспела в этой попытке. Или не смогла?
– Кэм, я вот что думаю…
– Думать будешь потом, – он снова прильнул к губам Клер.
«Как все это странно… – у Кэма тоже были свои мысли. – Как странно, что эта девочка, которую я знаю сто лет, дает мне такие волшебные ощущения».
Когда они снова смогли говорить, у Клер сил хватило на очень короткое слово.
– Ой…
– Ой? Это хорошо или плохо?
– Просто «ой». А я-то полагала, что здесь меня ждут тишина и покой.
– Сегодня очень тихая ночь.
– Ночь? Да.
«Если он поцелует меня еще раз, я взлечу как ракета». Это она подумала, а вслух сказала совсем другое:
– Кэм, я совершенно уверена в том, что в таких местах, как наш город, все должно происходить медленно. Очень медленно. И чувства должны развиваться так же.
– Ладно, – он погладил Клер по голове и разжал объятия.
«Мы потеряли десять лет». Действительно, все развивалось очень медленно, но теперь уж точно пойдет побыстрее.
В траве застрекотали кузнечики, а в свете появившейся на смену солнцу луны блеснула линза телескопа. Ни Клер, ни Кэм этого не заметили.
7
Кэм свернул с шоссе на узкую дорогу, шедшую в сторону. Теперь они ехали прямо между деревьями. Свет и тень сливались в причудливый узор. В воздухе ощущалось чистое дыхание весны.
Они остановились у придорожного магазинчика и купили огромные сэндвичи с холодным мясом и колу. Уложив все это в сумку, Кэм и Клер направились дальше – в глубину леса. Рафферти сказал, что там есть ручей.
– Как здесь здорово! – молодая женщина сняла шлем и расправила рукой волосы. Затем она рассмеялась и обернулась к Кэму: – Я даже не знаю, где мы.
– Всего лишь в десяти милях к северу от города.
– Но мы же катаемся уже больше часа!
– Я ездил кругами, – Кэм достал из сумки сэндвич и протянул его Клер. – Ты слишком сосредоточилась на песнях и не заметила.
– В мотоцикле одно плохо: нет громкой музыки, – кивнула молодая женщина.
Она подошла к поросшему травой берегу, около которого бурлила и билась о крупные камни вода. Листья над их головами были еще совсем молоденькими, а дикий кизил украшали белые цветы.
– Я раньше часто привозил сюда девчонок, – Рафферти встал за ее спиной.
– Да что ты говоришь? И до сих пор продолжаешь следовать своим привычкам? – она обернулась с улыбкой, но в глазах была тревога.
Сейчас Кэм очень напоминал боксера, только что покинувшего ринг. Клер вовсе не нравился этот вид спорта, но аналогия была вовремя и к месту. И вдруг взгляд ее на чем-то сконцентрировался.
– О Господи, ты только посмотри на это! – Клер сунула ему в руки свой сэндвич и куда-то понеслась.
Кэм поспешил следом, подумав, что за ней не всегда угонишься. Клер уже стояла перед старым деревом – ладони прижаты к губам, в глазах вопрос.
– Ты веришь в судьбу? – повторила она его вслух.
– Я верю, что мы потеряли десять лет жизни, – он с удивлением посмотрел на старое дерево. – Что ты здесь разглядела?
– Он прекрасен. Прекрасен! Я должна его заполучить.
– Заполучить что?
– Наплыв, – Клер вытянулась, поднялась на носки, но кончики ее пальцев все-таки были в нескольких дюймах от наплывшего кольца из древесины и коры, уродливо вросшего в дуб. – Я искала такой везде, но столь хорошего не нашла. Мне это нужно для скульптуры, – пояснила она, увидев, что Кэм озадачен. – Наплыв по своей природе напоминает шрам. Понимаешь, когда дерево ранят, на нем образуется шрам – наплыв.
– Худышка, я знаю, что такое наплыв.
– Но это не простой наплыв, а потрясающий. Он мне обязательно нужен! – в глазах Клер появилось особое выражение, еще незнакомое Кэму. Так она смотрела только тогда, когда ей нужен был материал для работы. – Нужно узнать, чья эта земля.
– Мэра.
– Мистера Атертона? А зачем ему земля за городом?
– Насколько я знаю, он купил несколько участков десять или даже пятнадцать лет назад, когда земля стоила очень дешево. Здесь у него около сорока акров[17]. Если тебе нужно это дерево, думаю, будет достаточно пообещать Атертону свой голос на выборах. В том случае, конечно, если ты останешься в Эммитсборо.
– Я пообещаю ему все, что угодно. – Клер обошла дерево вокруг, уже мысленно увидев его в своей мастерской. – Это действительно судьба, что ты привез меня сюда.
– А я-то думал, ты говоришь совсем о другом.
Она рассмеялась и посмотрела на сэндвичи в его руках.
– Давай наконец поедим.
Они сели на землю рядом с ручьем, откуда открывался хороший вид на то самое дерево, и вцепились зубами в хлеб и мясо. Иногда на дороге слышался шум проезжавшей машины, но в целом здесь царила тишина.
– Мне этого так не хватало, – сказала Клер, расправившись с сэндвичем. – Тишины.
– Так, значит, ты поэтому вернулась?
– Отчасти, – она глядела, как Кэм стряхивает крошки, и думала о том, какие красивые у него руки, несмотря на то, что сейчас костяшки пальцев были сбиты. Нужно будет отлить их в бронзе, сомкнутыми на рукоятке меча. – Мы опять вернулись к этому разговору, и я тоже повторю свой вопрос. А ты почему вернулся в Эммитсборо? Если кто и хотел с ним расстаться как можно скорее, так это ты, Кэм. Я так и не поняла, зачем ты приехал обратно, да к тому же стал здесь столпом общества.
– Слугой закона, – улыбнулся Рафферти. – Может быть, я в конце концов понял, что проблема не в Эммитсборо, а во мне.
«Это правда, но лишь отчасти, – подумал он. – Мне осточертели кровь, смерть и пальба из пистолета. Очевидно, тоже захотелось тишины».
– Да мне, собственно, все равно, что стало причиной, Кэм. Просто ты сделал на этой дороге на шаг больше, чем обычно делают люди, хотя все думают о том, чтобы вернуться к своим истокам, – она улыбнулась. – В каждом городе был свой сорвиголова, и городу интересно бывает посмотреть, что из такого парня получается.
– Ну а ты всегда была пай-девочкой, – рассмеялся Рафферти. – Умная дочка Кимболлов. Лучшая ученица, член школьного совета. Тебе, наверное, по сей день принадлежит рекорд по продаже печенья, испеченного девочками для разных благотворительных базаров.
– Ты привез меня сюда, чтобы издеваться надо мной?
– Нет. Я привез тебя сюда, чтобы любоваться тобой, – глаза Кэма блеснули. – Но в то время, о котором мы говорим, ты была именно такой, разве нет?
– Я просто жила по правилам.
– Ты жила по правилам, – кивнул Кэм. – Конечно, по правилам. Он протянул руку, чтобы заправить ей за ухо рыжую прядь. – Я иногда думал, способна ли ты нарушить хоть одно из этих правил.
– Неправда. Ты никогда обо мне не думал.
– Думал, – он смотрел Клер прямо в глаза, и она вдруг разволновалась.
Она не стала ничего отвечать – испугалась, что голос дрогнет. Кэм немного помолчал и продолжил эти неожиданные признания.
– Наверное, я стал думать о тебе потому, что мы начали тусоваться с Блэйром, хотя он и моложе. Все знали, что нет парня, который мог бы сказать о Клер Кимболл: «Моя подружка». Это было необычно.
– Блэйр тогда был балбесом, хотя и не таким, как ты.
– Отличная аттестация, благодарю. Так ты когда-нибудь нарушала правила, Худышка?
– Конечно. Например, при движении на дороге, – она расхохоталась. – А знаешь, вообще-то люди не воспринимают меня как дуру из глубинки, живущую по только ей ведомым правилам.
Рафферти и не думал, что можно получить такое удовольствие, увидев, что она заволновалась.
– Как же воспринимают тебя люди, Худышка?
– Как успешного небесталанного скульптора, имеющего свой взгляд на искусство. На моей последней выставке критики… – она вдруг смешалась и гневно посмотрела на Кэма. – Черт бы тебя побрал, Рафферти! Из-за тебя я разговариваю, как та самая дура из глубинки!
– Ничего страшного. Ты среди друзей, – он заправил рыжую прядь за второе ухо. – Так ты прежде всего воспринимаешь себя как человека искусства, скульптора?
– А ты прежде всего себя не воспринимаешь как полицейского, шерифа?
– Да, – он ответил не раздумывая. – Так я себя и воспринимаю. То тут, то там постоянно что-то происходит.
Случай на кладбище все еще занимал его мысли, и Рафферти рассказал Клер о том, что они с Бадом там видели.
– Какая мерзость! – она неожиданно вздрогнула. – И не похоже на то, что здесь может такое произойти… Ты подозреваешь дураков-подростков?
– Это первое, что приходит в голову. Но я тем не менее думаю, что дураки-подростки тут ни при чем. Все слишком чисто, и умысел очевиден.
Клер оглянулась. Место, где они сидели, еще раз поразило ее своей красотой, но теперь и несоответствием тому, о чем они с Кэмом говорили.
– Какой все-таки ужас!
Он пожалел, что рассказал об этом, и сменил тему, снова обратившись к воспоминаниям.
Кэму нравилось смотреть на Клер, особенно на то, как от ее волос отражались солнечные лучи. А какая у нее чистая, гладкая и, наверное, мягкая кожа! И глаза так необыкновенно светятся, прямо как у доброй колдуньи из сказки. Интонации, взлеты и падения голоса тоже завораживали.
За разговорами прошел почти весь день.
Рядом ласково журчал ручей, солнце и тень играли над их головами, и все это могло расположить к нежности, но Рафферти интуитивно почувствовал, что спешить ему не надо. Пусть пока это будет время для дружбы.
Поговорив, кажется, обо всем на свете, они сели на мотоцикл, и Кэм нажал на газ.
Когда они проезжали на обратном пути мимо полицейского участка, Бад Хьюитт помахал рукой своему начальнику. Рафферти остановился.
– Привет, шериф! – Бад был в джинсах и футболке, но постарался придать лицу официальное выражение. Хватило его серьезности ненадолго, и Хьюитт с улыбкой кивнул Клер. – Рад тебя снова видеть.
– Я тоже, – молодая женщина спрыгнула с мотоцикла и подошла ближе. – Мы с Элис вчера вечером ели пиццу и немного выпили, знаешь ли. И посплетничали, конечно. Она сказала, что ты теперь помощник шерифа.
– Один из них. К твоим услугам, – Бад шутливо поклонился. – Отлично выглядишь, Клер. Вы, как я понимаю, катались на мотоцикле.
– Совершенно верно. И скорость не превышали, уж поверь мне. Как у нас тут дела? Ничего нового?
– Да есть кое-что… Я звонил, но тебя не было дома, а сейчас смотрю – вы едете. Вот я вас и остановил.
– Правильно сделал, Бад. Так какие новости?
– Это по поводу пропавшей девочки. Ну помнишь, из Харрисбурга.
– Ее что, нашли?
– Нет, но сегодня утром нам звонили из полиции штата. Кто-то видел девочку, описание которой совпало со словесным портретом Карли Джеймисон, на пятнадцатом шоссе, в нескольких милях от нашего города. Это произошло в то же утро, когда она убежала из дома. Судя по всему, она направлялась в Эммитсборо.
– Ты записал имя?
– Да. И имя, и телефон. Записка лежит у тебя на столе.
– Хорошо. Я отвезу Клер и вернусь.
– Лучше я тебя подожду здесь, – молодая женщина сняла шлем и положила его на пассажирское сиденье. – Я не была в полицейском участке Эммитсборо сто лет.
– С тех пор тут все осталось по-прежнему. Можешь убедиться в этом, – Кэм сделал приглашающий жест.
За столом сидел Мик Морган, много лет работавший с шерифом Паркером. Морган очень постарел, а все остальное действительно показалось Клер точно таким же, как десять лет назад. Тогда, после смерти отца, и маме, и Блэйру, и ей самой не раз пришлось бывать в полицейском участке.
– Кэм? – приподнялся со стула Морган. – Я не знал, что ты заедешь. – Он внимательно посмотрел на молодую женщину и изобразил на лице подобие улыбки. – Мы все слышали, что ты вернулась в город.
– Здравствуйте, мистер Морган.
Как было забыть, что он первым оказался в ту ночь около их дома… Именно Мик Морган оттащил ее от тела отца.
– Говорят, ты стала богатой и знаменитой, – продолжить комплименты второму помощнику шерифа помешали ругательства, раздавшиеся из соседнего помещения, и Морган перевел взгляд на Кэма. – Бифф Стоуки буянит почти весь день. У него кошмарное похмелье.
– Я с ним поговорю, – Рафферти сказал это спокойно, но внутри у него снова поднялась волна ярости. – Бад, может быть, ты отвезешь Клер домой?
Она сразу заметила, что Кэм напрягся, и поэтому решила остаться.
– Но я вовсе не тороплюсь, – молодая женщина подошла к доске объявлений, висевшей на стене, и принялась изучать бумажки, приколотые к ней. – Интересно, что у вас тут? Это еще указания шерифа Паркера?
Морган хмыкнул и повернулся к Рафферти:
– Раз ты пришел, Кэм, я схожу пообедаю. Пойдем, Бад, угощу тебя кофе «У Марты».
– Увидимся, Клер, – улыбнулся ей Хьюитт уже около двери.
– Конечно, Бад.
Кэмерон вышел следом за помощниками. Камеры для арестованных были дальше по коридору. Ругательства Стоуки раздавались все громче.
Оставшись в кабинете одна, Клер подошла к окну и стала смотреть на улицу. В воскресенье город был еще более тихим и умиротворенным, чем на неделе. Проехала стайка детей на велосипедах. Парочка подростков сидела на капоте старого «бьюика». Все.
Бифф Стоуки встретил своего пасынка страшными проклятьями. Голос Кэма был не слышен вовсе. Клер гадала, говорит он или пока только слушает.
Кэмерон смотрел сквозь разделявшую их решетку на человека, столько лет превращавшего его жизнь в ад. Доктор Крэмптон смазал ссадины на лице Биффа йодом, но заплывший глаз и расквашенный, свернутый на сторону нос мало способствовали тому, чтобы он выглядел хотя бы сносно. Рафферти открыл дверь и вошел в камеру.
– Ты останешься здесь до завтрашнего полудня. Может быть, судья разрешит внести за тебя залог, тогда отправишься домой, – спокойно сказал Кэм.
– Если ты не выпустишь меня сию же минуту, когда я выйду отсюда, тебе не поздоровится. Ты меня понял, щенок?
Кэм смотрел на изуродованное лицо – дело собственных рук – и думал, что Бад Хьюитт его рано остановил.
– Я тебя понял. А тебе хорошо бы понять, что твои художества в моем городе закончены.
– В твоем городе?! – взвился Бифф. – Ну как же! Ты ведь теперь шериф! Приколол на рубашку этот вонючий значок и думаешь, что стал большим человеком? А на самом деле ты ничтожество! И отец твой был ничтожеством!
Кэм в ярости схватил Стоуки за рубашку. Раздался треск рвущейся ткани.
– А не придушить ли мне тебя здесь, пока мои помощники обедают? – теперь он держал Биффа за горло. – Еще раз повторяю, ублюдок, твои художества вчера закончились. И если я узнаю, что, отправившись домой, ты попытаешься выместить злобу на моей матери, тогда уж точно убью. Понял, тварь?
– Кишка тонка! И всегда была тонка, – Бифф обеими ручищами вцепился в руки Кэма, и тот ослабил хватку. – Ты думаешь, что знаешь все о том, что происходит в тво-о-ем городе, но на самом деле ни хрена не знаешь! Не твоя в этом городе власть! Ты пожалеешь о том, что засадил меня сюда! Есть люди, которые заставят тебя заплатить сполна!
Кэм отпихнул Стоуки и пошел к двери.
– Если хочешь есть, говори в полицейском участке потише. Я скажу Мику, чтобы дал тебе обед только в том случае, если ты успокоишься.
– Чтоб ты провалился, щенок! Действительно, чтоб ты провался в преисподнюю! Там и увидимся!
Оставшись один в камере, он немного помолчал. А потом начал распевать какие-то странные песни.
Клер так и продолжала стоять у окна, пока в кабинет не вернулся Рафферти. Одного взгляда на Кэма ей было достаточно, чтобы сердце рванулось к нему, но тем не менее она совладала с собой и ограничилась улыбкой.
– А я-то думала, что у тебя скучная работа.
Он тоже улыбнулся, но улыбка вышла натянутой. Ему так хотелось обнять Клер, но нужно было управлять своими эмоциями и не показывать виду.
– Тебе нужно было ехать домой.
– Конечно. Надеюсь, ты меня отвезешь? – Клер присела на край его стола.
Он проследил за ней взглядом и увидел записку Бада.
– Мне надо позвонить.
– Я же говорю, у тебя интересная работа.
Рафферти потер пальцами переносицу и потянулся к трубке.
«Одна радость – Бифф заткнулся», – подумал Кэм и набрал номер, указанный в записке.
– Добрый вечер! Это шериф Рафферти из Эммитсборо. Я хочу поговорить с мистером или миссис Смитфилд. Да, миссис Смитфилд. Я звоню по поводу вашего обращения в полицию штата относительно Карли Джеймисон. – Сначала Кэм слушал, потом взял ручку и стал записывать. – Вы помните, как она была одета? Да, да, я знаю названное вами место. В какое время это произошло? Нет, мэм, вас с мужем никто не обвинит в том, что вы не подвезли попутчицу. Конечно, это может быть опасно. Вы имели полное право так поступить. Спасибо за помощь. Да-да, если нам понадобится что-нибудь уточнить, я вам позвоню.
Когда он положил трубку, Клер улыбнулась.
– Ты говорил очень официально и вежливо. Настоящий дипломат.
– Большое спасибо, – Кэм предложил ей руку. – Наверное, дипломаты так и делают, когда собираются уходить? Пойдем наконец.
– Сколько лет этой девочке? – спросила Клер, надевая шлем и усаживаясь на мотоцикл.
– По-моему, пятнадцать. Девочка с красным рюкзаком за плечами. Обозленная на весь белый свет, потому что родители не отпустили ее во Флориду на каникулы.
– И давно она пропала?
– Не очень… – Кэм завел мотор, и мотоцикл тронулся с места.
Солнце садилось, а они расположились на веранде и наблюдали, как это потрясающе красиво. На столике стояли бокалы и бутылка вина. Французского вина за двадцать долларов.
– Мы с папой часто так сидели на закате и ждали, когда начнут стрекотать кузнечики, – Клер вытянула длинные ноги через всю веранду и вздохнула. – Знаешь, Кэм, возвращение домой означает возвращение к множеству проблем. Но я говорю это вовсе не потому, что решение было неверным.
Она сделал глоток и стала размышлять о том, из-за чего сегодня это вино кажется ей более крепким, чем оно есть на самом деле. Неужели из-за того, что она пьет его с Кэмом Рафферти?
– Мы о ком сейчас говорим? О тебе или обо мне?
Клер хитро прищурилась:
– В городе считают, что ты неплохой шериф. Во всяком случае, я это слышала.
– Ну, поскольку для большинства здешних жителей эталоном был Паркер, сие немного значит. – Он дотронулся до завитка у нее на шее. – Спасибо тебе. Если бы я привез тебя и сразу поехал домой, то, наверное, врезался бы в стену или еще во что-нибудь.
– Я рада, что все стены остались целы. И кстати, о стенах… Еще в городе считают, что у шерифа Рафферти очень симпатичный дом. – Клер подождала, пока он допьет, и закончила свою мысль: – Хотя меня никто не приглашал его посмотреть…
– Похоже, я должен сводить тебя на экскурсию.
– Похоже…
Они помолчали, вдыхая аромат гиацинтов, посаженных отцом Клер много лет назад. Солнце опустилось к горизонту, и стало немного прохладнее. Они почти одновременно встали и шагнули навстречу друг другу.
Кэм повернул Клер к себе, и это показалось обоим самым естественным движением, какое только могло быть. Их губы слились в поцелуе. Клер прижалась к Кэмерону всем телом, после чего слились и их сердца.
«От одного бокала вина голова не должна так кружиться, – подумала она, попытавшись понять, что стало причиной происходящего. – Не должна она кружиться и от поцелуя…»
Она хотела отстраниться, но не преуспела в этой попытке. Или не смогла?
– Кэм, я вот что думаю…
– Думать будешь потом, – он снова прильнул к губам Клер.
«Как все это странно… – у Кэма тоже были свои мысли. – Как странно, что эта девочка, которую я знаю сто лет, дает мне такие волшебные ощущения».
Когда они снова смогли говорить, у Клер сил хватило на очень короткое слово.
– Ой…
– Ой? Это хорошо или плохо?
– Просто «ой». А я-то полагала, что здесь меня ждут тишина и покой.
– Сегодня очень тихая ночь.
– Ночь? Да.
«Если он поцелует меня еще раз, я взлечу как ракета». Это она подумала, а вслух сказала совсем другое:
– Кэм, я совершенно уверена в том, что в таких местах, как наш город, все должно происходить медленно. Очень медленно. И чувства должны развиваться так же.
– Ладно, – он погладил Клер по голове и разжал объятия.
«Мы потеряли десять лет». Действительно, все развивалось очень медленно, но теперь уж точно пойдет побыстрее.
В траве застрекотали кузнечики, а в свете появившейся на смену солнцу луны блеснула линза телескопа. Ни Клер, ни Кэм этого не заметили.
7
Эрни Баттс постоянно говорил родителям, что школа – это напрасная трата времени, но кое-какие предметы ему все-таки нравились. Например, химия. В химических реакциях было что-то завораживающее, как и в самих горелках и колбах. Заучивать Периодическую таблицу элементов казалось скучным, хотя с памятью у Эрни проблем не было. И определение неизвестного объема вещества в какой-нибудь смеси не причиняло ему хлопот. Неизвестное его всегда интересовало.
Лучше всего он себя чувствовал во время лабораторных работ. Эрни видел нечто одному ему ведомое в реакции реактивов и ощущал в такие минуты некую власть. Он любил отмерять, смешивать и нагревать и забавлялся среди всех этих манипуляций идеей изготовления чего-нибудь этакого. Ну, скажем, бомбы. Не дурацкой бомбочки, которую сляпал и подложил в раздевалку девчонкам Дэнни Мойерс. Это все глупости. Эрни хотел бы сделать что-нибудь такое, что могло вспыхнуть, ухнуть, выбить стекла и вызвать у всех истерику.
Он может это устроить. Столь нелюбимая школа и книги, на которые не скупились родители, знания дали. Эрни был уверен, что может. И если уж он решится на такое, его не поймают, как этого придурка Мойерса. Настоящая власть именно в том, чтобы всегда уметь остаться безнаказанным. А еще в том, чтобы заставить людей тебя бояться.
Сейчас Эрни машинально рисовал в блокноте женские фигуры, но время от времени бросал взгляд на мистера Атертона, повторявшего свои бесконечные истории из истории. По мнению Эрни, самым большим кретином среди всех взрослых был именно Джеймс Атертон. Слава богу – нет, дьяволу, – что он хотя бы всегда говорит тихо, изредка вытягивая длинную, тощую шею.
«Как четырехглазый жираф», – думал Эрни в такие минуты. Четырехглазый – это потому, что Джеймс Атертон носит очки и иногда долго протирает их, не переставая бубнить.
В городе все знали, что их мэр сколотил себе отличный капитал на недвижимости и ему вовсе не обязательно преподавать в школе. И тем не менее мистер Атертон оставался на своем месте, пытаясь вложить в головы юных жителей Эммитсборо знания, которые у половины из них не вызывали никакого интереса. Родители говорили, как замечательно то, что мэр так предан своему делу, но Эрни считал, что он просто придурок. И потом, что еще делать мэру такого богом – нет, дьяволом! – забытого городишка, как их? Решать, в какой цвет красить скамейки в парке?
– Эти даты из истории нашей страны должны знать и помнить все американцы, – продолжал нудить Атертон, скользя взглядом по лицам своих учеников. – Мисс Симмонс, может быть, вы все-таки отложите в сторону свою пудреницу?
Салли Симмонс поспешно спрятала пудреницу в сумку, а по классу прошелестело хихиканье.
– И еще вот что. Преподаватель химии заболел и просил меня сообщить, что вам нужно будет сделать итоговую лабораторную работу самостоятельно. Я, конечно, пригляжу за вами. Работать будете парами, – мистер Атертон взял со стола стопку листов и начал их раздавать. – На каждом листочке указана фамилия того, с кем вам предстоит работать. Что нужно делать, вы знаете, и можете приходить в лабораторию, когда обоснуете теоретическую часть. Результаты жду от вас не позже чем через две недели.
Джеймс Атертон заканчивал раздавать листочки, и в классе уже слышались тихие комментарии, ворчание и даже стоны. Эрни получил свой и почти без интереса отметил, что его напарницей по лабораторной работе будет Салли Симмонс.
– Советую вам распределить между собой обязанности, – сказал Атертон сквозь этот шум. Он знал каждого из них лучше, чем они могли подумать. – Помните, вы партнеры, и оценка, хорошая или плохая, будет поставлена вам обоим. Вы можете прямо сегодня заняться планированием работы, но не забывайте и о других предметах.
Джеймс Атертон взглянул на часы и так же, как его ученики, порадовался, что до конца урока осталась одна минута.
На перемене к Баттсу подошла Салли Симмонс.
– Похоже, нам придется делать лабораторную работу вместе, – девочка попыталась улыбнуться этому буке.
Они учились в одном классе уже несколько лет, но Эрни ни с кем не сближался, и Салли знала его очень поверхностно. Этот парень временами выглядел то нарочито веселым, то совсем унылым, и такая противоречивость вызывала у нее интерес.
– Похоже, – Эрни поглядел на нее долгим, оценивающим взглядом, и Салли покраснела. – И знаешь, мы могли бы похимичить у меня дома. У меня есть и оборудование, и реактивы. Этим можно заняться после уроков. Если хочешь, конечно.
– Я не против. Но ты ведь вроде после школы работаешь.
– Работаю, но не каждый день.
– Ладно. Я могу приходить к тебе, если у тебя все есть. Так действительно, пожалуй, будет лучше.
Эрни продолжал пристально смотреть на нее, и девочка непроизвольно сначала взъерошила волосы, а потом стала теребить пуговицу на рубашке. Ее сердце почему-то вдруг забилось часто-часто.
– Заниматься можно и в те дни, когда я работаю. Обычно я заканчиваю около девяти, – сказал Эрни. – Мешать нам никто не будет. – Тут его губы растянулись в улыбке, которую можно было назвать язвительной. – Если только Джон.
Салли пожала плечами.
– А при чем тут Джон?
– Ну как при чем? Вы в последнее время друг без друга никуда.
Девочка сделала вид, что удивлена.
– Ничего подобного! Ну иногда болтаем или идем домой вместе.
– Домой? Или на кладбище?
О них действительно много говорили после того случая, когда Салли и Джон наткнулись на раскопанную могилу. Ну и что с того?
– Если хочешь, я приду сегодня вечером, и мы начнем.
– Приходи. Начнем.
Улыбка исчезла с лица Эрни. Он думал о том, девушка ли Салли Симмонс.
После школы Баттс пошел к Клер. Он бы совсем не прочь «начать» с Салли, но в последнее время все горячечные мечты Эрни сосредоточились на новой соседке. Конечно, неплохо бы получить их обеих сразу, как на той порнокассете, которую он позаимствовал в машине Лэса Глэдхилла, заехавшего к ним на бензоколонку.
Лучше всего он себя чувствовал во время лабораторных работ. Эрни видел нечто одному ему ведомое в реакции реактивов и ощущал в такие минуты некую власть. Он любил отмерять, смешивать и нагревать и забавлялся среди всех этих манипуляций идеей изготовления чего-нибудь этакого. Ну, скажем, бомбы. Не дурацкой бомбочки, которую сляпал и подложил в раздевалку девчонкам Дэнни Мойерс. Это все глупости. Эрни хотел бы сделать что-нибудь такое, что могло вспыхнуть, ухнуть, выбить стекла и вызвать у всех истерику.
Он может это устроить. Столь нелюбимая школа и книги, на которые не скупились родители, знания дали. Эрни был уверен, что может. И если уж он решится на такое, его не поймают, как этого придурка Мойерса. Настоящая власть именно в том, чтобы всегда уметь остаться безнаказанным. А еще в том, чтобы заставить людей тебя бояться.
Сейчас Эрни машинально рисовал в блокноте женские фигуры, но время от времени бросал взгляд на мистера Атертона, повторявшего свои бесконечные истории из истории. По мнению Эрни, самым большим кретином среди всех взрослых был именно Джеймс Атертон. Слава богу – нет, дьяволу, – что он хотя бы всегда говорит тихо, изредка вытягивая длинную, тощую шею.
«Как четырехглазый жираф», – думал Эрни в такие минуты. Четырехглазый – это потому, что Джеймс Атертон носит очки и иногда долго протирает их, не переставая бубнить.
В городе все знали, что их мэр сколотил себе отличный капитал на недвижимости и ему вовсе не обязательно преподавать в школе. И тем не менее мистер Атертон оставался на своем месте, пытаясь вложить в головы юных жителей Эммитсборо знания, которые у половины из них не вызывали никакого интереса. Родители говорили, как замечательно то, что мэр так предан своему делу, но Эрни считал, что он просто придурок. И потом, что еще делать мэру такого богом – нет, дьяволом! – забытого городишка, как их? Решать, в какой цвет красить скамейки в парке?
– Эти даты из истории нашей страны должны знать и помнить все американцы, – продолжал нудить Атертон, скользя взглядом по лицам своих учеников. – Мисс Симмонс, может быть, вы все-таки отложите в сторону свою пудреницу?
Салли Симмонс поспешно спрятала пудреницу в сумку, а по классу прошелестело хихиканье.
– И еще вот что. Преподаватель химии заболел и просил меня сообщить, что вам нужно будет сделать итоговую лабораторную работу самостоятельно. Я, конечно, пригляжу за вами. Работать будете парами, – мистер Атертон взял со стола стопку листов и начал их раздавать. – На каждом листочке указана фамилия того, с кем вам предстоит работать. Что нужно делать, вы знаете, и можете приходить в лабораторию, когда обоснуете теоретическую часть. Результаты жду от вас не позже чем через две недели.
Джеймс Атертон заканчивал раздавать листочки, и в классе уже слышались тихие комментарии, ворчание и даже стоны. Эрни получил свой и почти без интереса отметил, что его напарницей по лабораторной работе будет Салли Симмонс.
– Советую вам распределить между собой обязанности, – сказал Атертон сквозь этот шум. Он знал каждого из них лучше, чем они могли подумать. – Помните, вы партнеры, и оценка, хорошая или плохая, будет поставлена вам обоим. Вы можете прямо сегодня заняться планированием работы, но не забывайте и о других предметах.
Джеймс Атертон взглянул на часы и так же, как его ученики, порадовался, что до конца урока осталась одна минута.
На перемене к Баттсу подошла Салли Симмонс.
– Похоже, нам придется делать лабораторную работу вместе, – девочка попыталась улыбнуться этому буке.
Они учились в одном классе уже несколько лет, но Эрни ни с кем не сближался, и Салли знала его очень поверхностно. Этот парень временами выглядел то нарочито веселым, то совсем унылым, и такая противоречивость вызывала у нее интерес.
– Похоже, – Эрни поглядел на нее долгим, оценивающим взглядом, и Салли покраснела. – И знаешь, мы могли бы похимичить у меня дома. У меня есть и оборудование, и реактивы. Этим можно заняться после уроков. Если хочешь, конечно.
– Я не против. Но ты ведь вроде после школы работаешь.
– Работаю, но не каждый день.
– Ладно. Я могу приходить к тебе, если у тебя все есть. Так действительно, пожалуй, будет лучше.
Эрни продолжал пристально смотреть на нее, и девочка непроизвольно сначала взъерошила волосы, а потом стала теребить пуговицу на рубашке. Ее сердце почему-то вдруг забилось часто-часто.
– Заниматься можно и в те дни, когда я работаю. Обычно я заканчиваю около девяти, – сказал Эрни. – Мешать нам никто не будет. – Тут его губы растянулись в улыбке, которую можно было назвать язвительной. – Если только Джон.
Салли пожала плечами.
– А при чем тут Джон?
– Ну как при чем? Вы в последнее время друг без друга никуда.
Девочка сделала вид, что удивлена.
– Ничего подобного! Ну иногда болтаем или идем домой вместе.
– Домой? Или на кладбище?
О них действительно много говорили после того случая, когда Салли и Джон наткнулись на раскопанную могилу. Ну и что с того?
– Если хочешь, я приду сегодня вечером, и мы начнем.
– Приходи. Начнем.
Улыбка исчезла с лица Эрни. Он думал о том, девушка ли Салли Симмонс.
После школы Баттс пошел к Клер. Он бы совсем не прочь «начать» с Салли, но в последнее время все горячечные мечты Эрни сосредоточились на новой соседке. Конечно, неплохо бы получить их обеих сразу, как на той порнокассете, которую он позаимствовал в машине Лэса Глэдхилла, заехавшего к ним на бензоколонку.