Страница:
Сквозь опущенные жалюзи пробивался яркий свет. В особняке было достаточно места, но ни матери, ни дочери не пришло в голову, что Миранда может остановиться здесь.
Дверь распахнулась прежде, чем она успела постучать. Ей открыла сама Элизабет – причесанная, в роскошном халате персикового цвета.
– Что произошло? – взволнованно спросила Миранда.
– Мне тоже хотелось бы это знать. – Лишь выдержка удерживала Элизабет от того, чтобы не сорваться на крик. – Если таким образом ты хотела доказать свою правоту, блеснуть ученостью и доставить мне серьезные неприятности, то тебе удалось только последнее.
– Я не понимаю, о чем ты. – Миранда нетерпеливо отбросила упавшие на глаза пряди. – Ты сказала, что позвонил журналист…
Прямая как палка, Элизабет молча повернулась и направилась в гостиную. Камин только что затопили. Сияла люстра, отбрасывая цветные блики на полированное дерево. На камине стояла ваза с длинными белыми розами. Комната была выдержана в бледных холодных тонах.
Гостиная, как и остальные комнаты в этом доме, больше похожа на витрину мебельного магазина, чем на дом, в котором живут.
– Разумеется, репортер отказался назвать источник информации. Но ему известно достаточно.
– Винсент не мог сделать заявление для прессы раньше времени.
– Ты права, – холодно подтвердила Элизабет. – Винсент действительно не делал никакого заявления.
– Мог тот сантехник проговориться – как там его зовут?
– Вряд ли бы он смог передать журналисту фотографии и результаты тестов.
– Результаты тестов? – У Миранды внезапно подкосились ноги, и она села. – Моих тестов?
– Тестов института «Станджо», – процедила сквозь зубы Элизабет. – Хотя анализы проводила ты, отвечает за них моя лаборатория. И это в моем институте произошла утечка секретной информации.
– Но как?.. – И тут до нее дошло. Глядя матери в глаза, она медленно встала. – Так ты думаешь, что это я позвонила журналисту и снабдила его информацией, фотографиями и передала результаты тестов?
Какое-то мгновение Элизабет молча смотрела на изумленную дочь, потом все же задала жесткий и определенный вопрос:
– Так ты это сделала или нет?
– Нет. Даже если бы мы с тобой предварительно не обсуждали возможные последствия, я ни за что бы не поступила подобным образом. Я, как ты знаешь, дорожу своей профессиональной репутацией.
– А может быть, все наоборот?
Миранда внимательно посмотрела на мать и поняла, что Элизабет уже составила собственное мнение и ее не разубедишь.
– Ты несешь какой-то бред!
– Почему же бред? Журналист цитировал твой отчет.
– Иди ты к черту! И свою драгоценную лабораторию с собой прихвати. Она всегда значила для тебя больше, чем собственные дети!
– Моя «драгоценная лаборатория» научила тебя всему, что ты знаешь, и помогла достигнуть высот в твоей карьере. А теперь из-за твоего ущемленного самолюбия, нетерпения и упрямства оказались под угрозой моя профессиональная честь и безупречная репутация института. Сегодня бронзу перевезут в другое место.
– Перевезут?
– С нами разорвали контракт, – зло бросила Элизабет и сняла трубку трезвонившего телефона. Лицо ее окаменело. – Никаких комментариев, – по-итальянски сказала она и повесила трубку. – Еще один репортер. Третий, кому, оказывается, известен мой личный номер.
– Пусть статуэтку смотрят где угодно. – Внутренне дрожа, Миранда старалась говорить спокойно. – Пусть перевозят. Любая солидная лаборатория только подтвердит мое заключение. В сущности, это главное.
– Из-за твоей самоуверенности мы и попали в эту историю. Зачем было называть автора? – Глаза Элизабет метали молнии. – Я работала не покладая рук, чтобы институт заслужил самую высокую репутацию в мире.
– Ничего не изменилось. Утечки случаются где угодно.
– В «Станджо» они не должны случаться. – Элизабет ходила по комнате, полы персикового халата развевались. Мягкие тапочки и пушистый ковер делали ее шаги совершенно беззвучными. – Я начну действовать немедленно, чтобы исправить то, что произошло. Надеюсь, ты не будешь общаться с прессой и первым же самолетом вылетишь в Мэн.
– Я никуда не уеду, пока эта история не закончится.
– Для тебя она уже закончилась. Институт «Станджо» не нуждается более в твоих услугах. – Элизабет развернулась, посмотрела на дочь в упор. – Кстати, твой допуск аннулирован.
– Ясно. Приговор без суда и следствия. Меня это не удивляет, – обращаясь не столько к матери, сколько к себе самой, произнесла Миранда. – Только объясни одно: почему я? Почему ты так уверена, что это я – источник утечки информации? Кроме меня, в лаборатории есть и другие люди!
– Сейчас не время устраивать сцены.
Элизабет подошла к бару, достала коньяк. Тупая боль в затылке отвлекала ее, мешала владеть собой.
– Придется основательно потрудиться, чтобы встать на ноги после такого удара. И ответить на множество вопросов. – Стоя спиной к Миранде, она плеснула в бокал немного коньяку. – Для тебя же лучше, если тебя к этому времени не будет в стране.
– Я готова ответить на любой вопрос, ты же знаешь, скрывать мне нечего. – Миранду начала охватывать паника. Ее отсылают, у нее отбирают «Смуглую Даму». В ее работе сомневаются, ее честь запятнана. – Я не сделала ничего противозаконного или неэтичного! И продолжаю настаивать на своем заключении. Потому что оно верно.
– Очень на это надеюсь, ради твоего же блага. Прессе известно твое имя. Поверь мне, они обязательно будут склонять его на все лады.
– Ну и пусть.
– Какая самоуверенность! – прошипела Элизабет. – Ты что, не понимаешь, что твои поступки отражаются на мне – на твоей матери, на директоре института?!
– Раньше надо было об этом думать, – парировала Миранда, – когда ты вызвала меня, чтобы я подтвердила твои собственные подозрения. Хоть ты и возглавляешь «Станджо», но тебе не хватает для этого квалификации. А тебе понадобилась слава – ведь такой случай может больше и не повториться. Ну как же им не воспользоваться! Я и понадобилась тебе для подстраховки. – Сердце ее колотилось как бешеное. – Ты послала именно за мной, потому что я ношу твое имя, являюсь твоей дочерью. Но мы обе об этом сожалеем, не так ли?
Глаза Элизабет сузились. Обвинение было справедливым, но и ей было что сказать.
– Раз в жизни я дала тебе возможность показать, на что ты способна. Да, ты права, я вызвала именно тебя, потому что ты носишь фамилию Джонс. Ты же не только упустила свой шанс, но и сумела скомпрометировать мой институт.
– Я делала только то, ради чего меня сюда пригласили. Я не говорила ничего и никому, я не разговаривала об этом даже с сотрудниками, не имеющими допуска!
Элизабет не шелохнулась. Она приняла решение, и нет смысла дальше обсуждать все это.
– Ты сегодня же уедешь из Италии. Ты не вернешься в лабораторию и ни с кем не будешь контактировать. Если ты не подчинишься, я добьюсь твоего увольнения.
– Ни ты, ни отец формально больше не управляете институтом. Его возглавляем мы с Эндрю.
– Если ты хочешь, чтобы все так и оставалось, делай как я сказала. Хочешь верь – хочешь не верь, но я пытаюсь спасти твое доброе имя.
– Неужели?! С чего это такая забота обо мне? Тебя ведь заботит только твой собственный престиж.
Ее выгнали, с отчаянием повторяла про себя Миранда. Отобрали любимую работу и теперь выгоняют, словно наказанного ребенка.
– Выбирай, Миранда. Если ты останешься, окажешься в полной изоляции. И больше не будешь работать ни в «Станджо», ни в его филиалах.
Выбора у Миранды как раз и не было. Ей хотелось кричать, но она старалась говорить спокойно.
– Я никогда тебе этого не прощу. Никогда. Да, я уеду, потому что дорожу своей работой. Но когда вся эта история закончится, тебе придется передо мной извиняться. А вот тогда я пошлю тебя ко всем чертям. Это последние слова, которые ты от меня слышала.
Она взяла бокал из руки Элизабет, залпом выпила содержимое и с размаху швырнула на пол. Потом повернулась и вышла, не оглянувшись.
4
5
Дверь распахнулась прежде, чем она успела постучать. Ей открыла сама Элизабет – причесанная, в роскошном халате персикового цвета.
– Что произошло? – взволнованно спросила Миранда.
– Мне тоже хотелось бы это знать. – Лишь выдержка удерживала Элизабет от того, чтобы не сорваться на крик. – Если таким образом ты хотела доказать свою правоту, блеснуть ученостью и доставить мне серьезные неприятности, то тебе удалось только последнее.
– Я не понимаю, о чем ты. – Миранда нетерпеливо отбросила упавшие на глаза пряди. – Ты сказала, что позвонил журналист…
Прямая как палка, Элизабет молча повернулась и направилась в гостиную. Камин только что затопили. Сияла люстра, отбрасывая цветные блики на полированное дерево. На камине стояла ваза с длинными белыми розами. Комната была выдержана в бледных холодных тонах.
Гостиная, как и остальные комнаты в этом доме, больше похожа на витрину мебельного магазина, чем на дом, в котором живут.
– Разумеется, репортер отказался назвать источник информации. Но ему известно достаточно.
– Винсент не мог сделать заявление для прессы раньше времени.
– Ты права, – холодно подтвердила Элизабет. – Винсент действительно не делал никакого заявления.
– Мог тот сантехник проговориться – как там его зовут?
– Вряд ли бы он смог передать журналисту фотографии и результаты тестов.
– Результаты тестов? – У Миранды внезапно подкосились ноги, и она села. – Моих тестов?
– Тестов института «Станджо», – процедила сквозь зубы Элизабет. – Хотя анализы проводила ты, отвечает за них моя лаборатория. И это в моем институте произошла утечка секретной информации.
– Но как?.. – И тут до нее дошло. Глядя матери в глаза, она медленно встала. – Так ты думаешь, что это я позвонила журналисту и снабдила его информацией, фотографиями и передала результаты тестов?
Какое-то мгновение Элизабет молча смотрела на изумленную дочь, потом все же задала жесткий и определенный вопрос:
– Так ты это сделала или нет?
– Нет. Даже если бы мы с тобой предварительно не обсуждали возможные последствия, я ни за что бы не поступила подобным образом. Я, как ты знаешь, дорожу своей профессиональной репутацией.
– А может быть, все наоборот?
Миранда внимательно посмотрела на мать и поняла, что Элизабет уже составила собственное мнение и ее не разубедишь.
– Ты несешь какой-то бред!
– Почему же бред? Журналист цитировал твой отчет.
– Иди ты к черту! И свою драгоценную лабораторию с собой прихвати. Она всегда значила для тебя больше, чем собственные дети!
– Моя «драгоценная лаборатория» научила тебя всему, что ты знаешь, и помогла достигнуть высот в твоей карьере. А теперь из-за твоего ущемленного самолюбия, нетерпения и упрямства оказались под угрозой моя профессиональная честь и безупречная репутация института. Сегодня бронзу перевезут в другое место.
– Перевезут?
– С нами разорвали контракт, – зло бросила Элизабет и сняла трубку трезвонившего телефона. Лицо ее окаменело. – Никаких комментариев, – по-итальянски сказала она и повесила трубку. – Еще один репортер. Третий, кому, оказывается, известен мой личный номер.
– Пусть статуэтку смотрят где угодно. – Внутренне дрожа, Миранда старалась говорить спокойно. – Пусть перевозят. Любая солидная лаборатория только подтвердит мое заключение. В сущности, это главное.
– Из-за твоей самоуверенности мы и попали в эту историю. Зачем было называть автора? – Глаза Элизабет метали молнии. – Я работала не покладая рук, чтобы институт заслужил самую высокую репутацию в мире.
– Ничего не изменилось. Утечки случаются где угодно.
– В «Станджо» они не должны случаться. – Элизабет ходила по комнате, полы персикового халата развевались. Мягкие тапочки и пушистый ковер делали ее шаги совершенно беззвучными. – Я начну действовать немедленно, чтобы исправить то, что произошло. Надеюсь, ты не будешь общаться с прессой и первым же самолетом вылетишь в Мэн.
– Я никуда не уеду, пока эта история не закончится.
– Для тебя она уже закончилась. Институт «Станджо» не нуждается более в твоих услугах. – Элизабет развернулась, посмотрела на дочь в упор. – Кстати, твой допуск аннулирован.
– Ясно. Приговор без суда и следствия. Меня это не удивляет, – обращаясь не столько к матери, сколько к себе самой, произнесла Миранда. – Только объясни одно: почему я? Почему ты так уверена, что это я – источник утечки информации? Кроме меня, в лаборатории есть и другие люди!
– Сейчас не время устраивать сцены.
Элизабет подошла к бару, достала коньяк. Тупая боль в затылке отвлекала ее, мешала владеть собой.
– Придется основательно потрудиться, чтобы встать на ноги после такого удара. И ответить на множество вопросов. – Стоя спиной к Миранде, она плеснула в бокал немного коньяку. – Для тебя же лучше, если тебя к этому времени не будет в стране.
– Я готова ответить на любой вопрос, ты же знаешь, скрывать мне нечего. – Миранду начала охватывать паника. Ее отсылают, у нее отбирают «Смуглую Даму». В ее работе сомневаются, ее честь запятнана. – Я не сделала ничего противозаконного или неэтичного! И продолжаю настаивать на своем заключении. Потому что оно верно.
– Очень на это надеюсь, ради твоего же блага. Прессе известно твое имя. Поверь мне, они обязательно будут склонять его на все лады.
– Ну и пусть.
– Какая самоуверенность! – прошипела Элизабет. – Ты что, не понимаешь, что твои поступки отражаются на мне – на твоей матери, на директоре института?!
– Раньше надо было об этом думать, – парировала Миранда, – когда ты вызвала меня, чтобы я подтвердила твои собственные подозрения. Хоть ты и возглавляешь «Станджо», но тебе не хватает для этого квалификации. А тебе понадобилась слава – ведь такой случай может больше и не повториться. Ну как же им не воспользоваться! Я и понадобилась тебе для подстраховки. – Сердце ее колотилось как бешеное. – Ты послала именно за мной, потому что я ношу твое имя, являюсь твоей дочерью. Но мы обе об этом сожалеем, не так ли?
Глаза Элизабет сузились. Обвинение было справедливым, но и ей было что сказать.
– Раз в жизни я дала тебе возможность показать, на что ты способна. Да, ты права, я вызвала именно тебя, потому что ты носишь фамилию Джонс. Ты же не только упустила свой шанс, но и сумела скомпрометировать мой институт.
– Я делала только то, ради чего меня сюда пригласили. Я не говорила ничего и никому, я не разговаривала об этом даже с сотрудниками, не имеющими допуска!
Элизабет не шелохнулась. Она приняла решение, и нет смысла дальше обсуждать все это.
– Ты сегодня же уедешь из Италии. Ты не вернешься в лабораторию и ни с кем не будешь контактировать. Если ты не подчинишься, я добьюсь твоего увольнения.
– Ни ты, ни отец формально больше не управляете институтом. Его возглавляем мы с Эндрю.
– Если ты хочешь, чтобы все так и оставалось, делай как я сказала. Хочешь верь – хочешь не верь, но я пытаюсь спасти твое доброе имя.
– Неужели?! С чего это такая забота обо мне? Тебя ведь заботит только твой собственный престиж.
Ее выгнали, с отчаянием повторяла про себя Миранда. Отобрали любимую работу и теперь выгоняют, словно наказанного ребенка.
– Выбирай, Миранда. Если ты останешься, окажешься в полной изоляции. И больше не будешь работать ни в «Станджо», ни в его филиалах.
Выбора у Миранды как раз и не было. Ей хотелось кричать, но она старалась говорить спокойно.
– Я никогда тебе этого не прощу. Никогда. Да, я уеду, потому что дорожу своей работой. Но когда вся эта история закончится, тебе придется передо мной извиняться. А вот тогда я пошлю тебя ко всем чертям. Это последние слова, которые ты от меня слышала.
Она взяла бокал из руки Элизабет, залпом выпила содержимое и с размаху швырнула на пол. Потом повернулась и вышла, не оглянувшись.
4
Эндрю Джонс думал о своей неудачной женитьбе и пил виски. Он прекрасно понимал, что давно уже пора забыть о разводе и начать новую жизнь. Но он не находил в себе сил для новой жизни. Куда как проще было потихоньку спиваться.
Решиться на брак для Эндрю было делом нелегким, он долго обдумывал этот шаг, хотя и был безумно влюблен. Скрепить любовь документом с печатью – скольких бессонных ночей ему это стоило! Ведь в семье Джонс еще не бывало счастливых браков.
Над ними с Мирандой будто висело проклятие рода Джонсов.
Его бабушка пережила своего мужа больше чем на десять лет и никогда – во всяком случае, Эндрю никогда не слышал – не помянула добрым словом человека, с которым прожила тридцать лет своей жизни.
Наверное, ее можно было понять: покойный Эндрю Джонс печально прославился своим неуемным интересом к молоденьким блондинкам и виски.
Внук, его тезка, прекрасно понимал, что дед был сукиным сыном – умным и удачливым, но тем не менее сукиным сыном.
Отец Эндрю домашнему очагу предпочитал раскопки и большую часть времени проводил вне дома, отыскивая следы древней цивилизации. Находясь дома, он неизменно соглашался со всем, что говорила его жена, подслеповато щурился на собственных детей, словно не понимая, откуда они вообще взялись, и часами просиживал, запершись в своем кабинете.
Чарльза Джонса не интересовали женщины и выпивка. Своей семье он изменял с наукой.
Не то чтобы доктору Элизабет Станфорд-Джонс было до этого дело, угрюмо размышлял Эндрю над стаканчиком-другим (как он это называл) в баре «У Энни». Воспитание детей его мать переложила на плечи слуг и управляла домом, абсолютно не считаясь с мужем. Он платил ей той же монетой.
Эндрю каждый раз передергивался, когда задумывался о том, что по крайней мере дважды эти холодные, эгоистичные люди провели в постели достаточно времени вместе, чтобы завести двоих детей.
Мальчиком Эндрю часто фантазировал, что Чарльз и Элизабет купили их с сестрой у какой-нибудь бедной семейной пары и те горько плакали, отдавая своих детей.
Став старше, он стал склоняться к мысли, что они с Мирандой были зачаты искусственным путем – своего рода «дети из пробирки». А секс тут совсем ни при чем.
Но, к сожалению, приходилось признать, что в нем самом слишком уж много фамильных черт Джонсов. Тридцать три года назад Чарльз и Элизабет все-таки переспали и таким образом зачали следующее поколение уродов.
Но, видит бог, он старался, сказал себе Эндрю, ощущая, как виски горячей волной распространяется по пищеводу. Он сам честно старался стать хорошим мужем, сделать Элайзу счастливой и разорвать эту цепь несчастливых семейных браков.
Ничего у него не получилось.
– Налей мне еще, Энни.
– Хватит с тебя.
Эндрю заерзал в кресле, шумно вздохнул. Он знал Энни Маклин всю жизнь и знал, как себя с ней вести.
В то чудесное лето, когда им было семнадцать, они занимались любовью на грубом одеяле, разложенном на песке, под шум волн Атлантического океана.
Какими они тогда были неумелыми – ведь у обоих это случилось впервые. Все произошло довольно неожиданно. Огромное количество пива, ночь, опьянение юности – все это подействовало не менее сильно, чем вспышка страсти.
И оба не подозревали, что сделает с ними обоими эта ночь, эти несколько часов, полные страсти.
– Да ладно тебе, Энни, налей мне еще.
– Ты и так выпил две порции.
– Ну так пусть будет и третья.
Энни неодобрительно покачала головой, налила в кружку пиво, ловко подтолкнула ее по деревянной стойке к дожидавшемуся клиенту. Деловито вытерла руки о фартук.
Рослая, крупная Энни Маклин не оставляла сомнений в том, что с ней шутки плохи.
Коротко подстриженные густые пшеничные волосы обрамляли ее лицо – скорее миловидное, чем хорошенькое: четко очерченный подбородок, слегка вздернутый нос, весь в веснушках. Говорила Энни с типичным новоанглийским выговором, проглатывая гласные. И запросто могла собственноручно выкинуть из своего бара подвыпившего гуляку, что порой и проделывала.
Она создала бар «У Энни» из ничего. Экономила каждый пенни, работая официанткой в коктейль-баре, – каждый пенни, который не успел утащить подлый изменник-муж, теперь уже бывший. Остальное пришлось занять. Она работала день и ночь, чтобы превратить маленький подвал в уютный бар для местных жителей.
Она знала всех своих посетителей, их семьи, их проблемы. Знала, когда подлить пива, когда подать кофе, а когда решительно отобрать ключи от машины и вызвать такси.
Энни посмотрела на Эндрю и покачала головой. Сейчас напьется до помрачения рассудка, если его не остановить.
– Эндрю, говорю тебе, иди домой. Поешь как следует.
– Я не голоден. – Он улыбнулся, зная, как ей всегда нравились его ямочки на щеках. – На улице холодно, льет дождь. Я просто хочу немного согреться.
– Прекрасно. – Она повернулась к кофеварке и наполнила кружку горячим кофе. – Это тебя согреет и освежит.
– О господи! Я могу пройти несколько шагов по улице и безо всяких проблем выпить в другом заведении.
Она придвинула к нему кружку.
– Пей кофе и перестань ныть. – И занялась другими посетителями.
Из-за дождя большинство постоянных клиентов сидели этим вечером по домам. Но зато уж те, кто пришел, словно приклеились к своим стульям. Кто смотрел спортивный канал, кто вел неторопливую беседу с приятелями.
В камине пылал огонь, в музыкальный автомат кто-то бросил монетку, и запела Элла Фицджеральд.
Именно о таких уютных вечерах мечтала Энни, когда собирала по грошам деньги на бар, когда собственными руками приводила помещение в порядок, когда ночей не спала от беспокойства. Мало кто верил, что у нее получится – у двадцатишестилетней неопытной женщины, которая только и умела, что кружки с пивом подавать да чаевые считать.
Через шесть лет бар «У Энни» стал самым образцовым заведением в Джонс-Пойнте.
Эндрю был как раз из тех, кто верил. Он одолжил ей денег, когда банк отказал в ссуде. Он приходил и приносил бутерброды, когда она красила стены и полировала деревянные панели. Он выслушивал ее рассказы о будущих успехах, когда другие лишь смеялись.
Энни знала: он считал, что в долгу перед ней. А Эндрю был порядочным человеком и всегда платил свои долги.
Ничто не могло стереть из ее памяти ту ночь, пятнадцать лет назад, когда он забрал ее невинность и отдал ей свою. Никогда ей не забыть, что жизнь, которую они вместе создали, продлилась так недолго.
Она помнила выражение его лица, когда с радостью и ужасом она сообщила ему, что беременна. Он побледнел, сел на камень на берегу и стал смотреть в небо.
Потом ровным холодным голосом предложил ей выйти за него замуж.
Привык платить долги. Ни больше ни меньше. И, предложив ей то, чего она хотела больше всего на свете, он разбил ей сердце.
Две недели спустя она потеряла ребенка. Это был знак судьбы, Энни и сейчас так считала. Это избавило их обоих от принятия тяжкого решения. Но она уже успела полюбить то, что росло в ней, почти так же сильно, как любила Эндрю.
Потеряв ребенка, она потеряла любовь. Для Эндрю это было таким же облегчением, как и для нее.
Под музыку дружбы намного легче танцевать, чем под страстные недолговечные аккорды любви, – это Энни хорошо знала.
Слава богу, он теперь не имеет с ними дела.
Как хорошо: днем – работа в институте, вечером – виски. Никому никакого вреда.
Сейчас он почти трезв, так что впереди долгая ночь.
Он ехал через дождь, размышляя: а что, если вот так ехать и ехать. Пока не кончится бензин. А с той точки начать новую жизнь. Поменять имя, найти другую работу. Он вполне может работать на стройке – у него крепкие мускулы, хорошие руки. Может, тяжелый физический труд – решение всех проблем?
Его никто не будет знать, от него никто ничего не будет ждать.
Но Эндрю знал, что все это праздные разговоры. Он никогда не уйдет из института, ведь именно там его дом.
Кажется, дома есть бутылка. Кто запретит ему выпить пару стаканчиков перед сном?!
Но, подъезжая к дому, он с удивлением увидел пробивавшийся сквозь шторы свет. Миранда. Он не ожидал ее так скоро. Пальцы непроизвольно сжали руль, когда он подумал о Флоренции, об Элайзе. Пришлось посидеть несколько минут в машине, прежде чем он успокоился и разжал руки.
Едва Эндрю открыл дверцу машины, как сильный порыв ветра чуть не сшиб его с ног, а в лицо ударили сильные струи дождя.
Ну и ночка! Он представил, как Миранда сидит у камина и с наслаждением прислушивается к завываниям ветра. Она любит такую погоду. Эндрю же предпочитал тишину и спокойствие.
Войдя внутрь, он отряхнулся, как собака, повесил на вешалку плащ, пригладил руками волосы перед старинным зеркалом. Из гостиной доносились звуки моцартовского «Реквиема».
Если Миранда слушает «Реквием», значит, ее поездка была неудачной.
Она сидела, свернувшись калачиком, в кресле перед камином, закутанная в свой любимый серый халат, и пила чай из бабушкиной фарфоровой чашки.
Собраны все средства утешения, отметил про себя Эндрю.
– Ты вернулась раньше?
Миранда кивнула. Она изучающе посмотрела на брата. Похоже, что он пил, но, видимо, совсем немного.
Эндрю не терпелось немедленно выпить, но он заставил себя опуститься на стул. Невооруженным глазом было заметно, что Миранда вернулась в паршивом настроении. Но под раздражением Эндрю сумел разглядеть горечь и обиду.
– Ну, что молчишь, сестричка? Рассказывай, как слетала? И зачем ты так срочно понадобилась нашей матери?
– Она приготовила для меня одну работу. Совершенно невероятное предложение. Мне нужно было дать заключение по бронзовой статуэтке, обнаруженной в подвале виллы делла Донна-Оскура. Ты знаешь историю этого дворца?
– Напомни-ка.
– Это был дом Джульетты Буэнодарни.
– Ах да! Смуглая Дама, любовница одного из великих Медичи.
– Все верно. Ее любовником был Лоренцо Великолепный. Во всяком случае, он был ее первым покровителем, – уточнила Миранда. То, что Эндрю хорошо знал этот период истории, обрадовало ее – по крайней мере, не придется пересказывать все подробности. – Я совершенно уверена, что это изображение самой Джульетты. Наша мать хотела, чтобы я провела анализы, определила автора и все такое – ведь вынести заключение должен был именно ее институт. Мать очень гордилась этим.
– Но это могла проделать и Элайза.
– У Элайзы более широкий профиль. – Эндрю уловил в голосе сестры нотки раздражения. – А я специалист по Ренессансу, и именно по бронзе. Элизабет понадобился самый лучший эксперт.
– Естественно, ей всегда нужно все лучшее. И что, ты провела тесты?
– Да, провела, и даже дважды. В моем распоряжении были лучшие специалисты лаборатории.
– Не тяни резину! Что ты обнаружила??
– Это подлинная вещь, Эндрю. – Лицо Миранды порозовело. – Конец пятнадцатого века.
– Невероятно! Здорово! Почему же мы не празднуем? – Эндрю оживленно потер руки.
– Ты не дослушал. – Миранда сделала глубокий вдох и произнесла: – Это Микеланджело.
– Господи боже! – Эндрю приподнялся со стула. – Ты не ошибаешься? Я что-то не помню, чтобы в источниках упоминалась такая работа великого Микеланджело.
У Миранды между бровями появилась упрямая морщинка.
– Ставлю свою репутацию ученого. Это его ранняя работа, великолепно исполненная, в духе пьяного «Вакха». Ты прав, я тоже рылась в документах, но упоминаний о ней не нашла.
– Значит, никаких свидетельств?
Миранда сокрушенно покачала головой.
– Возможно, сама Джульетта прятала статуэтку. Или, по крайней мере, не выставляла на всеобщее обозрение. Из политических соображений. Понимаешь, все сходится, – настаивала она. – Я бы нашла неопровержимые доказательства, если бы мне дали еще немного времени.
– А что произошло?
Взволнованная Миранда не усидела на месте. Она направилась к камину и поворошила кочергой угли.
– Дело в том, что чиновники из правительства поставили жесткое условие: никакая информация о бронзовой статуэтке не должна проникнуть в прессу. А кто-то проболтался журналистам. Мы в тот момент были не готовы делать официальное заявление. Люди из правительства занервничали, и контракт со «Станджо» был разорван. Наша мамочка не стала разбираться: она обвинила меня в том, что это я сообщила все прессе. – Миранда раздраженно обернулась. – Я, по ее мнению, так жаждала славы, что не остановилась ни перед чем и поставила под угрозу всю работу. Ты-то хоть веришь мне?! Никогда в жизни я бы так не поступила!
– Господи, конечно, нет! – Эндрю ни секунды не сомневался, что сестра говорит правду. – Надо же, разорвали с ней контракт?! – Эндрю не удержался от усмешки, хотя понимал, что это мелочно. – То-то наша мамочка взбесилась!
– Она просто кипела от бешенства. При других обстоятельствах меня бы это только порадовало. Но сейчас… Меня отстранили. Я не просто потеряла возможность участвовать в интереснейшем проекте. Я теперь смогу увидеть эту статуэтку только в музее. Господи, Эндрю, я была так близка к открытию, такой шанс дается раз в жизни.
– Уверяю тебя, когда статуэтку предъявят публике, наша матушка найдет возможность пристегнуть к ней «Станджо». – Он искоса глянул на сестру. – А в этом случае ты должна позаботиться о том, чтобы тебя не обошли.
– Разве я об этом мечтала?! Ее у меня отобрали – вот единственное, что меня по-настоящему волнует.
– Бери, что дают. – Он тоже встал, подошел к бару. И только тогда решился спросить: – Ты видела Элайзу?
Миранда сунула руки в карманы халата, помедлила минуту.
– Да. Она прекрасно выглядит. Думаю, она идеально подходит для заведования лабораторией. Она спрашивала о тебе.
– И ты, конечно, сказала, что я в полном порядке.
Миранда, прищурившись, смотрела, как он пьет.
– А ты хотел, чтобы я рассказала ей, как ты превращаешься в мрачного алкоголика и губишь себя?
– Я всегда был мрачным. – Он поднял бокал, сделав вид, что чокается с ней, и выпил. – У нас вся семья мрачная, так что никуда не денешься. У нее есть кто-нибудь, как ты думаешь?
– Не знаю. Мы с ней не обсуждаем нашу личную жизнь. Эндрю, ты должен перестать пить.
– Почему?
– Потому что это глупо и бессмысленно. Элайза мне нравится, но если уж совсем честно – она этого не стоит. – Миранда пожала плечами. – Да, честно говоря, никто этого не стоит.
– Я любил ее, – пробормотал он, угрюмо глядя в свой бокал. – Старался как мог, чтобы стать лучше.
– А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, она недостаточно старалась? Может, она тебя не стоила?
Эндрю удивленно взглянул на сестру:
– Я не думал об этом.
– А ты подумай на досуге. Браки часто распадаются. Приходится с этим мириться.
– Если бы люди с этим так легко не мирились, может, браки распадались бы не так часто.
– А если бы некоторые люди не воображали, что главное в этом мире – любовь, может, они с большим умом выбирали бы себе партнеров.
– И все-таки главное в этом мире – любовь, Миранда. Может, поэтому наш мир – такое паршивое место.
Эндрю поднял бокал и залпом осушил его.
Решиться на брак для Эндрю было делом нелегким, он долго обдумывал этот шаг, хотя и был безумно влюблен. Скрепить любовь документом с печатью – скольких бессонных ночей ему это стоило! Ведь в семье Джонс еще не бывало счастливых браков.
Над ними с Мирандой будто висело проклятие рода Джонсов.
Его бабушка пережила своего мужа больше чем на десять лет и никогда – во всяком случае, Эндрю никогда не слышал – не помянула добрым словом человека, с которым прожила тридцать лет своей жизни.
Наверное, ее можно было понять: покойный Эндрю Джонс печально прославился своим неуемным интересом к молоденьким блондинкам и виски.
Внук, его тезка, прекрасно понимал, что дед был сукиным сыном – умным и удачливым, но тем не менее сукиным сыном.
Отец Эндрю домашнему очагу предпочитал раскопки и большую часть времени проводил вне дома, отыскивая следы древней цивилизации. Находясь дома, он неизменно соглашался со всем, что говорила его жена, подслеповато щурился на собственных детей, словно не понимая, откуда они вообще взялись, и часами просиживал, запершись в своем кабинете.
Чарльза Джонса не интересовали женщины и выпивка. Своей семье он изменял с наукой.
Не то чтобы доктору Элизабет Станфорд-Джонс было до этого дело, угрюмо размышлял Эндрю над стаканчиком-другим (как он это называл) в баре «У Энни». Воспитание детей его мать переложила на плечи слуг и управляла домом, абсолютно не считаясь с мужем. Он платил ей той же монетой.
Эндрю каждый раз передергивался, когда задумывался о том, что по крайней мере дважды эти холодные, эгоистичные люди провели в постели достаточно времени вместе, чтобы завести двоих детей.
Мальчиком Эндрю часто фантазировал, что Чарльз и Элизабет купили их с сестрой у какой-нибудь бедной семейной пары и те горько плакали, отдавая своих детей.
Став старше, он стал склоняться к мысли, что они с Мирандой были зачаты искусственным путем – своего рода «дети из пробирки». А секс тут совсем ни при чем.
Но, к сожалению, приходилось признать, что в нем самом слишком уж много фамильных черт Джонсов. Тридцать три года назад Чарльз и Элизабет все-таки переспали и таким образом зачали следующее поколение уродов.
Но, видит бог, он старался, сказал себе Эндрю, ощущая, как виски горячей волной распространяется по пищеводу. Он сам честно старался стать хорошим мужем, сделать Элайзу счастливой и разорвать эту цепь несчастливых семейных браков.
Ничего у него не получилось.
– Налей мне еще, Энни.
– Хватит с тебя.
Эндрю заерзал в кресле, шумно вздохнул. Он знал Энни Маклин всю жизнь и знал, как себя с ней вести.
В то чудесное лето, когда им было семнадцать, они занимались любовью на грубом одеяле, разложенном на песке, под шум волн Атлантического океана.
Какими они тогда были неумелыми – ведь у обоих это случилось впервые. Все произошло довольно неожиданно. Огромное количество пива, ночь, опьянение юности – все это подействовало не менее сильно, чем вспышка страсти.
И оба не подозревали, что сделает с ними обоими эта ночь, эти несколько часов, полные страсти.
– Да ладно тебе, Энни, налей мне еще.
– Ты и так выпил две порции.
– Ну так пусть будет и третья.
Энни неодобрительно покачала головой, налила в кружку пиво, ловко подтолкнула ее по деревянной стойке к дожидавшемуся клиенту. Деловито вытерла руки о фартук.
Рослая, крупная Энни Маклин не оставляла сомнений в том, что с ней шутки плохи.
Коротко подстриженные густые пшеничные волосы обрамляли ее лицо – скорее миловидное, чем хорошенькое: четко очерченный подбородок, слегка вздернутый нос, весь в веснушках. Говорила Энни с типичным новоанглийским выговором, проглатывая гласные. И запросто могла собственноручно выкинуть из своего бара подвыпившего гуляку, что порой и проделывала.
Она создала бар «У Энни» из ничего. Экономила каждый пенни, работая официанткой в коктейль-баре, – каждый пенни, который не успел утащить подлый изменник-муж, теперь уже бывший. Остальное пришлось занять. Она работала день и ночь, чтобы превратить маленький подвал в уютный бар для местных жителей.
Она знала всех своих посетителей, их семьи, их проблемы. Знала, когда подлить пива, когда подать кофе, а когда решительно отобрать ключи от машины и вызвать такси.
Энни посмотрела на Эндрю и покачала головой. Сейчас напьется до помрачения рассудка, если его не остановить.
– Эндрю, говорю тебе, иди домой. Поешь как следует.
– Я не голоден. – Он улыбнулся, зная, как ей всегда нравились его ямочки на щеках. – На улице холодно, льет дождь. Я просто хочу немного согреться.
– Прекрасно. – Она повернулась к кофеварке и наполнила кружку горячим кофе. – Это тебя согреет и освежит.
– О господи! Я могу пройти несколько шагов по улице и безо всяких проблем выпить в другом заведении.
Она придвинула к нему кружку.
– Пей кофе и перестань ныть. – И занялась другими посетителями.
Из-за дождя большинство постоянных клиентов сидели этим вечером по домам. Но зато уж те, кто пришел, словно приклеились к своим стульям. Кто смотрел спортивный канал, кто вел неторопливую беседу с приятелями.
В камине пылал огонь, в музыкальный автомат кто-то бросил монетку, и запела Элла Фицджеральд.
Именно о таких уютных вечерах мечтала Энни, когда собирала по грошам деньги на бар, когда собственными руками приводила помещение в порядок, когда ночей не спала от беспокойства. Мало кто верил, что у нее получится – у двадцатишестилетней неопытной женщины, которая только и умела, что кружки с пивом подавать да чаевые считать.
Через шесть лет бар «У Энни» стал самым образцовым заведением в Джонс-Пойнте.
Эндрю был как раз из тех, кто верил. Он одолжил ей денег, когда банк отказал в ссуде. Он приходил и приносил бутерброды, когда она красила стены и полировала деревянные панели. Он выслушивал ее рассказы о будущих успехах, когда другие лишь смеялись.
Энни знала: он считал, что в долгу перед ней. А Эндрю был порядочным человеком и всегда платил свои долги.
Ничто не могло стереть из ее памяти ту ночь, пятнадцать лет назад, когда он забрал ее невинность и отдал ей свою. Никогда ей не забыть, что жизнь, которую они вместе создали, продлилась так недолго.
Она помнила выражение его лица, когда с радостью и ужасом она сообщила ему, что беременна. Он побледнел, сел на камень на берегу и стал смотреть в небо.
Потом ровным холодным голосом предложил ей выйти за него замуж.
Привык платить долги. Ни больше ни меньше. И, предложив ей то, чего она хотела больше всего на свете, он разбил ей сердце.
Две недели спустя она потеряла ребенка. Это был знак судьбы, Энни и сейчас так считала. Это избавило их обоих от принятия тяжкого решения. Но она уже успела полюбить то, что росло в ней, почти так же сильно, как любила Эндрю.
Потеряв ребенка, она потеряла любовь. Для Эндрю это было таким же облегчением, как и для нее.
Под музыку дружбы намного легче танцевать, чем под страстные недолговечные аккорды любви, – это Энни хорошо знала.
* * *
Чертовы бабы вечно отравляют существование. К такому выводу пришел Эндрю, открыв дверцу автомобиля и сев за руль. Постоянно указывают, что тебе надо делать, как надо делать, а чаще всего говорят, что ты все делаешь неправильно.Слава богу, он теперь не имеет с ними дела.
Как хорошо: днем – работа в институте, вечером – виски. Никому никакого вреда.
Сейчас он почти трезв, так что впереди долгая ночь.
Он ехал через дождь, размышляя: а что, если вот так ехать и ехать. Пока не кончится бензин. А с той точки начать новую жизнь. Поменять имя, найти другую работу. Он вполне может работать на стройке – у него крепкие мускулы, хорошие руки. Может, тяжелый физический труд – решение всех проблем?
Его никто не будет знать, от него никто ничего не будет ждать.
Но Эндрю знал, что все это праздные разговоры. Он никогда не уйдет из института, ведь именно там его дом.
Кажется, дома есть бутылка. Кто запретит ему выпить пару стаканчиков перед сном?!
Но, подъезжая к дому, он с удивлением увидел пробивавшийся сквозь шторы свет. Миранда. Он не ожидал ее так скоро. Пальцы непроизвольно сжали руль, когда он подумал о Флоренции, об Элайзе. Пришлось посидеть несколько минут в машине, прежде чем он успокоился и разжал руки.
Едва Эндрю открыл дверцу машины, как сильный порыв ветра чуть не сшиб его с ног, а в лицо ударили сильные струи дождя.
Ну и ночка! Он представил, как Миранда сидит у камина и с наслаждением прислушивается к завываниям ветра. Она любит такую погоду. Эндрю же предпочитал тишину и спокойствие.
Войдя внутрь, он отряхнулся, как собака, повесил на вешалку плащ, пригладил руками волосы перед старинным зеркалом. Из гостиной доносились звуки моцартовского «Реквиема».
Если Миранда слушает «Реквием», значит, ее поездка была неудачной.
Она сидела, свернувшись калачиком, в кресле перед камином, закутанная в свой любимый серый халат, и пила чай из бабушкиной фарфоровой чашки.
Собраны все средства утешения, отметил про себя Эндрю.
– Ты вернулась раньше?
Миранда кивнула. Она изучающе посмотрела на брата. Похоже, что он пил, но, видимо, совсем немного.
Эндрю не терпелось немедленно выпить, но он заставил себя опуститься на стул. Невооруженным глазом было заметно, что Миранда вернулась в паршивом настроении. Но под раздражением Эндрю сумел разглядеть горечь и обиду.
– Ну, что молчишь, сестричка? Рассказывай, как слетала? И зачем ты так срочно понадобилась нашей матери?
– Она приготовила для меня одну работу. Совершенно невероятное предложение. Мне нужно было дать заключение по бронзовой статуэтке, обнаруженной в подвале виллы делла Донна-Оскура. Ты знаешь историю этого дворца?
– Напомни-ка.
– Это был дом Джульетты Буэнодарни.
– Ах да! Смуглая Дама, любовница одного из великих Медичи.
– Все верно. Ее любовником был Лоренцо Великолепный. Во всяком случае, он был ее первым покровителем, – уточнила Миранда. То, что Эндрю хорошо знал этот период истории, обрадовало ее – по крайней мере, не придется пересказывать все подробности. – Я совершенно уверена, что это изображение самой Джульетты. Наша мать хотела, чтобы я провела анализы, определила автора и все такое – ведь вынести заключение должен был именно ее институт. Мать очень гордилась этим.
– Но это могла проделать и Элайза.
– У Элайзы более широкий профиль. – Эндрю уловил в голосе сестры нотки раздражения. – А я специалист по Ренессансу, и именно по бронзе. Элизабет понадобился самый лучший эксперт.
– Естественно, ей всегда нужно все лучшее. И что, ты провела тесты?
– Да, провела, и даже дважды. В моем распоряжении были лучшие специалисты лаборатории.
– Не тяни резину! Что ты обнаружила??
– Это подлинная вещь, Эндрю. – Лицо Миранды порозовело. – Конец пятнадцатого века.
– Невероятно! Здорово! Почему же мы не празднуем? – Эндрю оживленно потер руки.
– Ты не дослушал. – Миранда сделала глубокий вдох и произнесла: – Это Микеланджело.
– Господи боже! – Эндрю приподнялся со стула. – Ты не ошибаешься? Я что-то не помню, чтобы в источниках упоминалась такая работа великого Микеланджело.
У Миранды между бровями появилась упрямая морщинка.
– Ставлю свою репутацию ученого. Это его ранняя работа, великолепно исполненная, в духе пьяного «Вакха». Ты прав, я тоже рылась в документах, но упоминаний о ней не нашла.
– Значит, никаких свидетельств?
Миранда сокрушенно покачала головой.
– Возможно, сама Джульетта прятала статуэтку. Или, по крайней мере, не выставляла на всеобщее обозрение. Из политических соображений. Понимаешь, все сходится, – настаивала она. – Я бы нашла неопровержимые доказательства, если бы мне дали еще немного времени.
– А что произошло?
Взволнованная Миранда не усидела на месте. Она направилась к камину и поворошила кочергой угли.
– Дело в том, что чиновники из правительства поставили жесткое условие: никакая информация о бронзовой статуэтке не должна проникнуть в прессу. А кто-то проболтался журналистам. Мы в тот момент были не готовы делать официальное заявление. Люди из правительства занервничали, и контракт со «Станджо» был разорван. Наша мамочка не стала разбираться: она обвинила меня в том, что это я сообщила все прессе. – Миранда раздраженно обернулась. – Я, по ее мнению, так жаждала славы, что не остановилась ни перед чем и поставила под угрозу всю работу. Ты-то хоть веришь мне?! Никогда в жизни я бы так не поступила!
– Господи, конечно, нет! – Эндрю ни секунды не сомневался, что сестра говорит правду. – Надо же, разорвали с ней контракт?! – Эндрю не удержался от усмешки, хотя понимал, что это мелочно. – То-то наша мамочка взбесилась!
– Она просто кипела от бешенства. При других обстоятельствах меня бы это только порадовало. Но сейчас… Меня отстранили. Я не просто потеряла возможность участвовать в интереснейшем проекте. Я теперь смогу увидеть эту статуэтку только в музее. Господи, Эндрю, я была так близка к открытию, такой шанс дается раз в жизни.
– Уверяю тебя, когда статуэтку предъявят публике, наша матушка найдет возможность пристегнуть к ней «Станджо». – Он искоса глянул на сестру. – А в этом случае ты должна позаботиться о том, чтобы тебя не обошли.
– Разве я об этом мечтала?! Ее у меня отобрали – вот единственное, что меня по-настоящему волнует.
– Бери, что дают. – Он тоже встал, подошел к бару. И только тогда решился спросить: – Ты видела Элайзу?
Миранда сунула руки в карманы халата, помедлила минуту.
– Да. Она прекрасно выглядит. Думаю, она идеально подходит для заведования лабораторией. Она спрашивала о тебе.
– И ты, конечно, сказала, что я в полном порядке.
Миранда, прищурившись, смотрела, как он пьет.
– А ты хотел, чтобы я рассказала ей, как ты превращаешься в мрачного алкоголика и губишь себя?
– Я всегда был мрачным. – Он поднял бокал, сделав вид, что чокается с ней, и выпил. – У нас вся семья мрачная, так что никуда не денешься. У нее есть кто-нибудь, как ты думаешь?
– Не знаю. Мы с ней не обсуждаем нашу личную жизнь. Эндрю, ты должен перестать пить.
– Почему?
– Потому что это глупо и бессмысленно. Элайза мне нравится, но если уж совсем честно – она этого не стоит. – Миранда пожала плечами. – Да, честно говоря, никто этого не стоит.
– Я любил ее, – пробормотал он, угрюмо глядя в свой бокал. – Старался как мог, чтобы стать лучше.
– А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, она недостаточно старалась? Может, она тебя не стоила?
Эндрю удивленно взглянул на сестру:
– Я не думал об этом.
– А ты подумай на досуге. Браки часто распадаются. Приходится с этим мириться.
– Если бы люди с этим так легко не мирились, может, браки распадались бы не так часто.
– А если бы некоторые люди не воображали, что главное в этом мире – любовь, может, они с большим умом выбирали бы себе партнеров.
– И все-таки главное в этом мире – любовь, Миранда. Может, поэтому наш мир – такое паршивое место.
Эндрю поднял бокал и залпом осушил его.
5
Занимался серый холодный рассвет. Мрачное море, вспенивая волны, без устали швыряло их на скалы. Весне придется постараться, прежде чем зима уступит ей место.
Ничто не радовало Миранду.
Она стояла на утесе, и внутри ее все клокотало и бурлило, так же как море у подножия скалы. Миранда смотрела, как взметается пенящаяся масса, вдыхала холодный морской воздух.
Спала она плохо, бессильная ярость не покидала ее и во сне. Было еще темно, когда она проснулась и поняла, что все равно не уснет, и решительно встала с кровати. Надела теплый свитер и брюки, насыпала в кофейник несколько ложек молотого кофе.
Миранда пила крепкий черный кофе из большой белой кружки и смотрела на хмурое небо. Дождь прекратился, но похоже, что скоро пойдет опять. За ночь похолодало, может быть, и снег выпадет. Ну что ж, это Мэн.
Флоренция, с ее ярким солнцем и теплым ветром, была далеко, по ту сторону океана. Однако Миранда всеми помыслами, всем своим ожесточенным сердцем была там.
«Смуглая Дама» была ее пропуском к славе. В конце концов, трудно не согласиться с утверждением Элизабет, что главная цель в жизни всегда – стремление к славе. Учась в университете, Миранда грызла гранит науки, в то время как ее сверстницы порхали с вечеринки на вечеринку и меняли приятелей.
В ее жизни не было периода, когда рушатся устои, отрицаются правила и традиции, не было сумасшедших влюбленностей. Соседка по комнате в общежитии однажды назвала ее дефективной, подруга обзывала ее занудой. В глубине души соглашаясь с ними, Миранда решила проблему следующим образом: сняла себе маленькую квартирку и переехала из общежития.
Так лучше. У нее никогда не было тяги к общению. Под внешним спокойствием и невозмутимостью скрывалась глубокая застенчивость; Миранде куда приятнее было иметь дело с книгами и учебниками.
Ее честолюбие имело одну цель: стать самой лучшей. А добившись успеха, увидеть, как гордятся дочерью ее родители, как они, потрясенные, одобрительно улыбаются и качают головами. Ее саму злило, что именно это стремление лежит в основе ее успехов, она так никогда и не смогла отбросить эти мысли.
Ничто не радовало Миранду.
Она стояла на утесе, и внутри ее все клокотало и бурлило, так же как море у подножия скалы. Миранда смотрела, как взметается пенящаяся масса, вдыхала холодный морской воздух.
Спала она плохо, бессильная ярость не покидала ее и во сне. Было еще темно, когда она проснулась и поняла, что все равно не уснет, и решительно встала с кровати. Надела теплый свитер и брюки, насыпала в кофейник несколько ложек молотого кофе.
Миранда пила крепкий черный кофе из большой белой кружки и смотрела на хмурое небо. Дождь прекратился, но похоже, что скоро пойдет опять. За ночь похолодало, может быть, и снег выпадет. Ну что ж, это Мэн.
Флоренция, с ее ярким солнцем и теплым ветром, была далеко, по ту сторону океана. Однако Миранда всеми помыслами, всем своим ожесточенным сердцем была там.
«Смуглая Дама» была ее пропуском к славе. В конце концов, трудно не согласиться с утверждением Элизабет, что главная цель в жизни всегда – стремление к славе. Учась в университете, Миранда грызла гранит науки, в то время как ее сверстницы порхали с вечеринки на вечеринку и меняли приятелей.
В ее жизни не было периода, когда рушатся устои, отрицаются правила и традиции, не было сумасшедших влюбленностей. Соседка по комнате в общежитии однажды назвала ее дефективной, подруга обзывала ее занудой. В глубине души соглашаясь с ними, Миранда решила проблему следующим образом: сняла себе маленькую квартирку и переехала из общежития.
Так лучше. У нее никогда не было тяги к общению. Под внешним спокойствием и невозмутимостью скрывалась глубокая застенчивость; Миранде куда приятнее было иметь дело с книгами и учебниками.
Ее честолюбие имело одну цель: стать самой лучшей. А добившись успеха, увидеть, как гордятся дочерью ее родители, как они, потрясенные, одобрительно улыбаются и качают головами. Ее саму злило, что именно это стремление лежит в основе ее успехов, она так никогда и не смогла отбросить эти мысли.