Робертс Нора. Миранда

   Миранда вздохнула и застегнула «молнию» на платье. Лишь вопрос о профессиональной чести и привычка заставили ее внимательно отнестись к своему гардеробу. Когда он увидел ее в первый раз, она была больше похожа на строгого преподавателя. Сегодня вечером Райан Болдари увидит зрелую женщину, спокойно ведущую беседу за деловым ужином.
   Черное платье из шелковистого трикотажа элегантно подчеркивало ее красивую фигуру. Низкий вырез слегка обнажал грудь. Из украшений Миранда выбрала узорчатый византийский крестик, волнующе спускавшийся в ложбинку между грудей.
   Волосы она подняла наверх и заколола шпильками. Результат получился что надо – сексуально, но не вызывающе.
   Да, теперь она выглядит как следует, не то что в колледже – долговязый синий чулок. Взглянув на эту красивую, уверенную в себе женщину, никто не подумает, что у нее поджилки трясутся из-за обычного делового ужина. Хотя нет, надо честно признаться, что она боится беседы, которая, возможно, будет ему предшествовать.
   Посторонний глаз должен видеть лишь ее спокойную уверенность и элегантность.
   Миранда взяла сумочку; выгнув шею, попыталась рассмотреть себя в зеркале сзади и, уверившись, что все в порядке, спустилась вниз.
   В гостиной Эндрю пил уже второй бокал виски. Увидев сестру, он поставил бокал и присвистнул:
   – Ни хрена себе!
   – Как поэтично, Эндрю. У меня задница не толстая в этом платье?
   – Нет на свете такого мужчины, который бы смог правильно ответить на этот вопрос. Во всяком случае, я воздержусь.
   – Трус несчастный!
   Чтобы хоть чуть-чуть успокоиться, Миранда налила себе белого вина.
   – Что это ты так разоделась для делового ужина?
   Она отпила. Вино слегка ослабило напряжение.
   – А кто мне сегодня днем двадцать минут без остановки внушал, как важно для нас завязать отношения с галереей Болдари?
   – Верно, – кивнул Эндрю, но продолжал хмуриться. Нечасто его сестра так потрясно выглядит. Сногсшибательная женщина, с некоторым беспокойством подумал он. – Он что, произвел на тебя впечатление?
   – Опомнись, Эндрю, ты же хорошо знаешь меня.
   – И все-таки?
   – Нет. – Ну, может быть, совсем немножко, поправилась она про себя. – А если даже и так, то я достаточно взрослая женщина и в случае чего сумею отразить удар. А то и нанести ответный.
   – Куда вы идете?
   – Я не спрашивала.
   – Дороги довольно скользкие.
   – Конечно, дороги скользкие, это же март, это же Мэн. Не строй из себя заботливого старшего братца, Эндрю. – Миранда похлопала его по щеке, чувствуя, что он недоволен. – Это Райан, – встрепенулась она, услышав звонок в дверь. – Веди себя прилично.
   – Ради трех Вазари – можно, – проворчал он, скептически глядя вслед сестре. Он просто забыл, какой она может быть красивой, если уделит своей внешности хоть чуточку внимания. Но то, что она уделила своей внешности столько внимания, его не на шутку встревожило.
   Эндрю разволновался бы еще больше, если бы увидел, как вспыхнули глаза Райана, когда Миранда распахнула дверь.
   Прямо как удар под дых, пронеслось в голове у Райана. К такому он не был готов.
   – Вы словно сошли с картины Тициана.
   Он взял ее за руку, но на этот раз коснулся губами ее щеки, потом другой – по-европейски.
   – Спасибо. – Миранда закрыла дверь и едва удержалась, чтобы не прислониться к стене – у нее закружилась голова. Ее одновременно возбуждало и нервировало, что на этих высоких каблуках она оказалась с ним вровень: глаза в глаза. Губы тоже на одном уровне – очень удобно целоваться. Господи, что за бред лезет ей в голову.
   – Эндрю в гостиной, – произнесла она. – Не зайдете на минутку?
   – С удовольствием. У вас замечательный дом. – Он оглядел холл, бросил взгляд на лестницу и проследовал за Мирандой в гостиную. – Мрачноватый немного, но в то же время уютный. Он достоин быть запечатленным на полотне.
   – Мой дедушка сделал картину маслом. Честно говоря, не очень удачную, но нам нравится. Выпьете чего-нибудь?
   – Ничего, спасибо. Привет, Эндрю. – Райан протянул руку. – Я намерен похитить вашу сестру на сегодняшний вечер. А может быть, вы захотите присоединиться к нам?
   Райан привык рисковать, но тут чуть не откусил себе язык – Эндрю задумался всерьез. Райан не видел, что за его спиной Миранда сделала брату страшные глаза, и с облегчением перевел дух, когда Эндрю отрицательно помотал головой.
   – Спасибо, но у меня другие планы. Веселитесь вдвоем.
   – Я пойду надену пальто.
   Эндрю смотрел им вслед, потом тоже достал пальто из стенного шкафа. Его планы изменились. Ему не хотелось пить в одиночестве. Он тоже подыщет себе компанию.

* * *

   – Вы всегда так галантны во время деловых встреч?
   – Нет. – Райан придвинул свое кресло ближе, вынул из вазы белую розу и протянул Миранде. – Но мне очень хотелось выпить с вами шампанского, а в этом случае я не смог бы сесть за руль, поэтому я нанял машину с шофером. – В подтверждение своих слов он достал из ведерка со льдом заранее открытую бутылку и разлил вино по бокалам.
   – Деловой ужин нечасто начинается розой и шампанским.
   – Почему же, иногда бывает. Особенно когда ужинаешь с потрясающей женщиной. – Они чокнулись. – За начало увлекательных отношений.
   – Взаимовыгодных, – поправила Миранда и отпила из бокала. – Я еще не говорила вам – я ведь была в вашей нью-йоркской галерее.
   – Правда? И что вы о ней скажете?
   – Уютная. Обаятельная. Настоящая жемчужина.
   – Весьма польщен. Галерея в Сан-Франциско больше. Там много света, простора; в ней мы выставляем главным образом современное искусство, в котором хорошо разбирается мой брат Майкл. Я же предпочитаю классику и… уют.
   Райан говорил тихо и откровенно обольщающе. Красноречивый признак, подумала Миранда. И очень опасный.
   – Значит, у вас семейный бизнес.
   – Как и у вас.
   – В общем, да, – пробормотала Миранда, слегка поеживаясь. Веди светскую беседу, не поддавайся на его приемчики, приказала она себе. Будь уверенной в себе женщиной. – Как вы решили заняться бизнесом?
   – Мои родители художники. По большей части они преподавали, но у моей матери замечательные акварели. Отец – скульптор, но, по-моему, никто ничего не понимает в его сложных металлических конструкциях, кроме моего брата Майкла. Однако отцу нравится этим заниматься.
   Он говорил это, не отрывая от нее глаз и ничуть не скрывая сверкавшего в глазах желания.
   – А вы художник или скульптор? – спросила Миранда.
   – Ни то ни другое. У меня нет способностей, да и, честно говоря, душа не лежит. Для моих родителей было огромным разочарованием, что ни один из их шестерых детей не обладает художественным талантом.
   – Шестерых? – изумилась Миранда. – Шестеро детей, ничего себе.
   – Моя мать ирландка, отец итальянец. – Райан хохотнул. – Что им еще было делать? У меня два брата, три сестры. Я – старший. У вас роскошные волосы, – неожиданно произнес он и коснулся завитка пальцем. Он не ошибся. Она вздрогнула от его прикосновения. – Что вы с ними делаете?
   – Мало того, что они рыжие, они еще и непослушные, и если бы я не была такой долговязой, я бы их отрезала.
   – Первое, на что я обратил внимание, это волосы. Потом – глаза. Вы вся состоите из смелых цветов и форм.
   Ей ужасно захотелось схватить его за лацканы, притянуть к себе и не отрываться. И пусть все идет в тартарары. Она задрожала, хотя отчаянно старалась держаться невозмутимо.
   – Как современное искусство?
   Он хмыкнул:
   – Нет, в вас слишком много практицизма. Мне нравится на вас смотреть. Надеюсь, мы неплохо проведем сегодняшний вечер.

* * *

   Она сама не помнила, когда наконец спало сковывавшее ее напряжение. Наверное, после третьего бокала шампанского. Надо признать, Райан ловок, даже чересчур ловок. Но – у него получалось. Давно уже Миранда не сидела за столом с зажженными свечами рядом с мужчиной, чье лицо напоминало портрет эпохи Возрождения.
   И еще он умел слушать. Он мог сколько угодно прикидываться ничего не понимающим в науке, но вопросы задавал толковые и с интересом выслушивал ответы. Может, он специально навел беседу на интересующую ее тему, чтобы Миранда расслабилась. Ну и что? Все равно спасибо.
   Когда она в последний раз рассказывала собеседнику, почему так любит свою работу?
   – Самое главное – постижение. Изучать произведение искусства, узнавать его историю, исследовать все тонкости.
   – Предпочитаете разбирать красоту на элементы?
   – Если хотите, да. – Как приятно сидеть в этом уютном ресторане, смотреть на пылающий огонь в камине или на темное небо за окном.
   – А может быть, ответ прост: перед вами Искусство, и этим все сказано?
   – Без истории, без надлежащих анализов это просто краски на холсте.
   – Когда перед вами красота, этого вполне достаточно. Если бы я стал анализировать ваше лицо, я начал бы с глаз. Синева летнего неба, живой ум, немного печали. И некоторая подозрительность, – добавил он со смехом. – Рот: мягкий, крупный, улыбчивый. Высокие скулы, очень аристократичные. Нос тонкий, изящной формы. Анализируя все черты лица по отдельности, я прихожу к заключению, что вы – потрясающая женщина. Но ведь ровно то же самое я мог сказать и безо всякого анализа.
   Она ковыряла рыбу в тарелке, стараясь выглядеть не слишком польщенной.
   – Логично.
   – Логика – мое сильное место, а вы мне почему-то не доверяете.
   Она подняла на него глаза:
   – А почему я должна доверять вам? Я вас совсем не знаю.
   – Что же вам еще рассказать? Я происхожу из большой шумной семьи, вырос в Нью-Йорке, без особого энтузиазма окончил Колумбийский университет. Художником не стал, но остался в искусстве заниматься бизнесом. Никогда не был женат, и это сильно огорчает мою маму – так сильно, что однажды я даже собрался было, но передумал.
   – Отвергли саму идею? – вопросительно подняла бровь Миранда.
   – Нет, женщину. В ней не было страсти. – Он наклонился ближе, ему нравились испуганные искорки, вспыхнувшие в ее глазах. – Вы верите в страсть, Миранда?
   – Да, она способствует привязанности, но вспышка страсти проходит, а одной вспышки для долгого горения недостаточно.
   – Циничное замечание, – отозвался он. – А я романтик. Вы анализируете, я любуюсь. Занятное сочетание, не находите?
   Она повела плечами. Давно уже она не чувствовала себя так свободно и раскованно. Райан то и дело касался ее руки, лежащей на столе. Миранда каждый раз вздрагивала от приятного покалывания внутри.
   Ее безумно к нему тянуло, и это было опасно, а главное – нелогично. Звучал лишь голос плоти, а ее разум молчал.
   Значит, решила Миранда, этот голос можно контролировать.
   – Я не понимаю романтиков. Они принимают решения, основываясь на чувствах, а не на фактах. – Эндрю романтик, подумала Миранда, и много радости ему это принесло? – А потом они удивляются, что совершили ошибку.
   – Но зато нам живется веселее, чем циникам. – Она нравилась ему намного сильнее, чем он сам того ожидал. И не только внешне. Ему нравилась ее практичность, глубоко запрятанная неуверенность в себе.
   И, конечно, ее огромные печальные глаза.
   – Десерт? – спросил Райан.
   – Нет, спасибо. Прекрасный ужин.
   – Кофе?
   – Слишком поздно для кофе.
   Он усмехнулся, совершенно очарованный.
   – Вы дисциплинированная женщина, Миранда. Мне это нравится. – Он сделал знак официанту, чтобы принесли счет. – Прогуляемся? Покажете мне набережную.

* * *

   – Джонс-Пойнт тихий городок, – начала Миранда, когда они под пронизывающим ветром вышли к набережной. Лимузин полз следом; это обстоятельство одновременно поражало ее и смущало. Хотя она сама была из весьма состоятельной семьи, Джонсы никогда не нанимали машин, которые бы следовали за идущими пешком пассажирами. – Здесь приятно гулять. Много парков. Весной и летом они просто великолепны. Деревья, море цветов. Вы никогда здесь раньше не были?
   – Нет. Ваша семья происходит отсюда?
   – Джонсы всегда жили в Джонс-Пойнте.
   – Так вы поэтому здесь живете? – Они шли держась за руки. – Потому что от вас этого требует семейная фамильная традиция?
   – Дело не в этом. Я же родилась здесь, это мое место на земле. – Ей было трудно объяснить это даже самой себе. Слишком уж крепко связана она душой с этими местами. – Я с удовольствием путешествую, но и возвращаюсь с радостью. Здесь мой дом.
   – Расскажите мне о Джонс-Пойнте.
   – Тихий, мирный город, который вырос на месте рыбачьей деревни. Основной упор делается на туризм и культурные ценности. Жители кормятся в основном морем. То, что вы называете набережной, на самом деле главная торговая улица. Ловить омаров прибыльно, продукция местного завода расходится по всему миру.
   – Вы когда-нибудь этим занимались?
   – Чем?
   – Ловлей омаров?
   – Нет. – Она улыбнулась. – Я люблю смотреть на лодки со скалы, что рядом с нашим домом.
   Предпочитает наблюдать, а не участвовать, отметил он про себя.
   – Мы сейчас в районе старого порта, – продолжала свой рассказ Миранда. – В этой части города много художественных галерей. Если интересно, зайдите кое в какие перед отъездом.
   – Может быть.
   – Город хорош весной, когда он весь в цвету. Вид на бухту и острова просто изумительный. А вот зимой – все равно что на открытку смотришь. В парке «Атлантик» замерзает пруд, многие катаются на коньках.
   – А вы? – Он полуобнял ее за плечи, защищая от холодного ветра. Теперь они шли, плотно прижавшись друг к другу. – Катаетесь?
   – Да. – У Миранды внезапно пересохло во рту. – Это замечательно поддерживает физическую форму.
   Он рассмеялся и положил руки ей на плечи. Ветер трепал его волосы.
   – Значит, вы катаетесь на коньках ради физической формы, а не ради удовольствия?
   – Почему же, мне нравится. Зима почти прошла, сейчас уже поздно кататься.
   Райан чувствовал, как она напряжена. Заинтригованный, он прижал ее еще крепче.
   – А чем вы занимаетесь для поддержания физической формы в другое время года?
   – Я много гуляю. Плаваю, когда есть время. – Сердце готово было выскочить из груди, и этот симптом она уже не могла игнорировать.
   – А это у вас не считается физическим упражнением?
   Он не собирался ее целовать – вернее, собирался, конечно, но, во всяком случае, не так скоро. Да, значит, он и в самом деле романтик. Так уж вышло.
   Он припал к ее губам, не закрывая глаз. Настороженный взгляд, крепко сжатые губы. Райан предпринял вторую попытку. Он считал, что в любимом деле нужно достигать совершенства. Он терпеливо согревал ее губы, и наконец они разжались, ответили ему, длинные ресницы затрепетали.
   Может, это и глупо, но кому от этого плохо? Разум быстро умолк под напором чувств. Сейчас для нее существовал только его горячий мягкий рот, только его крепкое гибкое тело. От Райана возбуждающе пахло вином.
   Она вцепилась руками в его пальто, перед глазами все поплыло.
   Вдруг он обхватил руками в перчатках ее лицо.
   – Давай-ка попробуем еще раз.
   На этот раз Миранда едва не потеряла сознание. В этом поцелуе была властная сила, и, хотя Миранда ни в чем не терпела напора, ее губы сами ответили на поцелуй.
   Райан знал, что такое желание. Он много чего желал в этой жизни и работу свою выполнял именно ради осуществления собственных желаний. Он желал Миранду. Но удовлетворить это желание сейчас было бы опасно. Хотя Райан умел рисковать, он все же предпочитал избегать ненужного риска.
   Он и так зашел слишком далеко и в наказание за это проведет сегодня ночь в одиночестве. Но позвать к себе Миранду он не мог. Сначала должна быть выполнена работа, тем более срок уже установлен. И вообще это глупо. Ради пешки проиграть всю партию.
   А он никогда не проигрывал.
   Райан слегка отстранил от себя Миранду. Ее щеки горели от возбуждения, глаза затуманила страсть. Он погладил ее по плечам, на лице Миранды промелькнуло удивление, но она ничего не сказала.
   – Я отвезу тебя домой.
   Хотя про себя он грубо выругался, улыбка его была легкой и беззаботной.
   – Да. – Ей хотелось посидеть, успокоиться. И подумать. – Уже поздно.
   – Еще минута – и было бы совсем поздно, – пробормотал себе под нос Райан и, уже громче, обратился к Миранде: – Ты часто бываешь в Нью-Йорке?
   – Время от времени. – В животе плавился жаркий ком, но Миранду трясло от холода и злости.
   – Дай мне знать, когда соберешься приехать.
   – Хорошо, – словно со стороны услышала она свой голос.

* * *

   В душе она пела. Никогда прежде она этого не делала. Хотя ей никто не говорил, что у нее нет голоса, Миранда знала это прекрасно. Но нынешним утром она, заглушая шум льющейся воды, распевала «Чудесный месяц май» и с удивлением обнаруживала, что знает и мелодию, и слова.
   И, вытираясь, тоже пела.
   Она обмотала голову полотенцем и покрутила бедрами в такт мелодии. Танцевала Миранда неважно, хотя знала все па. Члены худсовета, танцевавшие с ней на институтских приемах чопорные вальсы, были бы шокированы, увидев, как доктор Джонс скачет по своей ванной комнате.
   Подумав об этом, Миранда хихикнула. И вдруг остановилась: она внезапно поняла, что именно сделало ее такой счастливой. По-настоящему счастливой. А это ощущение было для Миранды весьма необычным. Она бывала довольна, увлечена, удовлетворена, охвачена честолюбием. Но истинно счастливой чувствовала себя крайне редко.
   Как это чудесно!
   Но почему она счастлива? Миранда надела махровый халат, намазала руки и ноги лосьоном для тела. Ей нравится очень привлекательный мужчина, и она нравится ему. Он восхищается и ее внешностью, и ее умом.
   Его не пугает (как других) занимаемое ею положение или ее характер. Сам он обаятелен, удачлив (если не сказать: великолепен); и он достаточно воспитан, чтобы не тащить женщину в постель после первого же свидания.
   А что бы делала в этом случае она? – спросила себя Миранда, протирая запотевшее зеркало. Прежде на этот вопрос она бы, не сомневаясь, ответила отрицательно. Миранда не признавала безрассудных любовных приключений, да еще с мужчиной, которого едва знаешь. Ни при каких обстоятельствах. Со своим последним любовником она рассталась два года назад, и все кончилось так некрасиво, что Миранда с тех пор решила избегать случайных связей.
   Но прошлой ночью… Пожалуй, она дала бы себя уговорить. Не устояла бы, вопреки здравому смыслу. Но Райан слишком серьезно относится к ней, чтобы настаивать.
   Одеваясь, она продолжала напевать. Сегодня она выбрала темно-голубой костюм с короткой юбкой и длинным жакетом. Сделала макияж, волосы оставила распущенными. И достала изящные и очень непрактичные туфли на каблуках.
   Темным морозным утром Миранда ехала на работу и напевала.

* * *

   Эндрю с трудом разлепил веки. Не в силах выносить собственные стоны, он зарылся головой в подушку. Но даже измученному похмельем организму свойственна воля к жизни, поэтому очень скоро Эндрю перевернулся на спину, хватая ртом воздух и сжимая руками раскалывающуюся от боли голову.
   Он попытался встать, сделал шаг вперед. Ноги дрожали, преступная слабость расползлась по всему телу.
   Это Энни виновата. Она разозлилась вчера на него и позволила напиться до чертиков. Он-то рассчитывал, что она его остановит, как это обычно бывало. Но Энни молча ставила перед ним стакан каждый раз, когда он заказывал.
   Эндрю смутно помнил, как она усадила его в такси и ехидно высказала надежду, что завтра утром он будет чувствовать себя не самым лучшим образом.
   Ее пожелание полностью исполнилось, думал Эндрю, с трудом ковыляя вниз по лестнице. Хуже он просто не мог бы себя чувствовать.
   Увидев побулькивавший в кофеварке кофе, он чуть не расплакался от чувства благодарности. Умница, сестричка! Дрожащими руками он достал четыре таблетки экседрина и запил их обжигающим черным кофе.
   Никогда больше, пообещал себе Эндрю, сжимая пальцами виски. Никогда больше он не будет превышать свою норму. Но в ту же самую секунду ему непреодолимо захотелось выпить. Всего один стаканчик. Так, чтобы руки перестали трястись, а в животе все успокоилось.
   Нет, приказал себе Эндрю. Есть разница между пьяницей и алкоголиком. Если пьешь в семь утра – ты алкоголик. А в семь вечера – ничего. Он подождет. Обязательно подождет. Осталось двенадцать часов.
   От звонка в дверь голова дернулась, как от удара. Эндрю едва не вскрикнул. Он даже и не подумал встать, просто уронил голову на стол, моля о забытьи.
   Но стукнула дверь черного хода, и в кухню ворвались свежий морозный воздух и рассерженная женщина.
   – А я думала, ты лежишь в кровати и жалеешь себя, – проворчала Энни, ставя большую хозяйственную сумку на стол. – Посмотри на себя, Эндрю. Жалкая развалина. Раздетый, небритый, глаза красные, несет от тебя. Отправляйся-ка в душ.
   Он с трудом приподнял голову и тупо взглянул на нее:
   – И не подумаю!
   – Отправляйся немедленно, а я пока приготовлю завтрак. – Когда он попытался снова опустить голову на стол, Энни схватила его за волосы и резко дернула вверх. – Ты получил то, что заслужил.
   – Господи, Энни, ты мне чуть голову не оторвала!
   – Ты бы тогда чувствовал себя намного лучше, чем сейчас. Поднимай свою тощую задницу и марш в ванную. И захвати стиральный порошок – нелишне будет.
   – Господи всемогущий! Чего ты сюда приперлась? – Он думал, что похмелье заглушило все остальные чувства, как бы не так: от беспощадных слов Эндрю вспыхнул от стыда, да так, что краска разлилась и по лицу, и по груди. – Убирайся.
   – Выпивку продавала тебе я. – Она разжала пальцы, и его голова со стуком упала на стол. Эндрю взвыл от боли. – Ты меня разозлил, и я позволила тебе напиться. Поэтому я пришла, чтобы приготовить приличный завтрак и отправить тебя на работу. Иди в душ, а то я возьму тебя за шкирку и сама туда отволоку.
   – Хорошо, хорошо. – Все, что угодно, только бы не слышать, как она его пилит. Трудно сохранять достоинство, когда сидишь в одних трусах. – Но есть я не буду.
   – Ты съешь все, что я тебе дам. – Она отвернулась и стала разгружать сумку. – Иди. От тебя несет, как из помойки.
   Она подождала и, услышав шум воды, прикрыла глаза и прислонилась к шкафу.
   Какой же он жалкий. Такой грустный, больной и глупый. Ей хотелось обнять его, приласкать, отвести от него все беды. В сегодняшнем его состоянии она сама виновата – дала ему вчера напиться.
   Но дело не только в выпивке. Рана – в его сердце, и она, Энни, не может ее залечить.
   Смогла бы, если бы любила его чуть меньше.
   Услышав, как загудели трубы, она невольно улыбнулась. Эндрю похож на свой дом: такой же потрепанный, давно не ремонтированный, но все еще на удивление крепкий.
   Эндрю никак не мог понять, что Элайза, при всем ее уме и красоте, ему не подходила. Они были замечательной парой, яркой и красивой, но только внешне. Она его не понимала, а он нуждался в ласке, страдал от того, что считал себя недостойным ее любви.
   За ним надо было ухаживать. Вот этим и следует заняться, решила Энни, засучивая рукава. Надо привести его в чувство. В конце концов, друзья познаются в беде.
   Когда Эндрю вернулся, по кухне плыли умопомрачительные ароматы. Душ помог, таблетки притупили самые тяжелые последствия безудержного возлияния. Голова, правда, все равно гудела, в желудке было паршиво, но сейчас Эндрю уже верил, что сможет выкарабкаться.
   Он кашлянул и виновато улыбнулся:
   – Вкусно пахнет.
   – Садись, – не оборачиваясь, приказала она.
   – Ага. Извини, Энни.
   – У меня нечего просить прощения. Ты перед собой извиняйся. Вредишь-то ты только самому себе.
   – Все равно прости. – Он опустил глаза на поставленную перед ним тарелку. – Овсянка?
   – Она защитит твой желудок.
   – Миссис Пэтч всегда кормила меня овсянкой, – сказал Эндрю, вспомнив строгую неулыбчивую кухарку, служившую в их доме, когда он был мальчиком. – Каждый день на завтрак была овсянка – осенью, зимой и весной.
   – Миссис Пэтч знала, что это полезно.
   – Она обычно поливала кашу кленовым сиропом.
   Помимо ее воли губы Энни расползлись в улыбке. Она открыла шкафчик и достала сироп. Эту кухню она знала как свою собственную. Рядом с сиропом поставила тарелку с поджаренным хлебом.
   – Ешь.
   – Да, мэм. – Эндрю осторожно положил в рот первую ложку каши, словно боясь, что его сейчас вывернет наружу. – Вкусно. Спасибо.
   Наконец его щеки слегка порозовели. Энни села за стол напротив него. Друзья познаются в беде, подбодрила она себя. И они должны быть честными друг с другом.
   – Эндрю, тебе пора остановиться.
   – Знаю. Мне не следует так много пить.
   Она подалась вперед, взяла его за руку:
   – Если ты выпиваешь первую рюмку, то следом выпиваешь вторую, а потом – третью.
   Эндрю раздраженно пожал плечами:
   – Нет ничего ужасного, если человек выпивает время от времени. И нет ничего ужасного, если он время от времени напивается.
   – Да, но только в том случае, если этот человек алкоголик.
   – Я не алкоголик.
   Она выпрямилась:
   – Я работаю в баре, и я была замужем за пьяницей. Я знаю все симптомы. Существует большая разница между теми, кто знает свою норму, и теми, кто не может остановиться.
   – Я могу остановиться. – Он поднес к губам чашку с кофе. – Вот ведь сейчас я не пью, верно? Я не пью в институте. А то, что я изредка выпиваю, на моей работе никак не сказывается. И потом, я же не напиваюсь каждый вечер.
   – Но ты каждый вечер пьешь.
   – Так же, как половина человечества. Ну какая разница: выпить два бокала вина за ужином или пропустить два стаканчика перед сном?