Робинсон Сьюзан. Леди Опасность

   - Мисс Эллиот, несколько мгновений без вас показались мне вечностью.
   Лайза уставилась в пол, теребя в руках носовой платок и в то же время с трудом подавляя возникшее вдруг желание наступить ему на ногу, как это делала уже мисс Гэмп.
   - Как галантно, э... э... очень галантно с вашей стороны, милорд...
   Он оглядел комнату, где группами стояли гости.
   - Вот мы и одни. Ваш отец - большой стратег. Он, наверное, всех пригласит в музыкальную комнату, чтобы во всей красе продемонстрировать ваше умение?
   - О, что вы, я надеюсь, что он не сделает этого.
   Лайза сразу зажала рот рукой, как будто сказала что-то невпопад. Она ненавидела играть на людях. Она ненавидела, когда кто-либо обсуждал ее игру на фортепиано. Игра для нее всегда была испытанием, она боялась ошибиться, особенно на людях, когда волновалась. Но сейчас она не должна была показать своих чувств и выдать себя перед виконтом.
   Он улыбнулся, глядя на нее:
   - У нас есть что-то общее с вами. Я тоже ненавижу, когда меня выставляют напоказ.
   - Как будто премированную корову, - вырвалось у нее, и она прикусила язык, поняв, что сказала какую-то нелепость.
   Улыбнувшись, он поправил:
   - Простите, но я хотел бы уточнить: как премированного быка.
   Говоря это, он обшаривал ее глазами по лицу, шее, груди и бедрам. Действительно животное! Она была на грани того, чтобы ударить его. И вдруг она сказала то, чего он совершенно не ожидал услышать. В этот момент ее мать выходила из комнаты. Она всегда быстро уставала, ей было душно при большом скоплении народа, и начиналась головная боль.
   - Я вижу, моя мама уходит, милорд. Я тоже устала и должна сказать ей спокойной ночи.
   - Вы уйдете? Сейчас?
   Его растерянный вид был бальзамом для ее измученной души.
   - Да, милорд.
   Виконт быстро овладел собой, оправился от шока - и он пожелал ей приятного вечера. Она взяла под руку свою мать, которая была сконфужена оттого, что ее муж не сопровождает ее и вообще оставил ее одну.
   Лайза попрощалась с гостями. Двери гостиной закрылись, как только Лайза с матерью вышли. Они прошли через картинную галерею, по коридору, через который можно было попасть в женскую половину дома.
   Хозяин распорядился отвести для женщин комнаты в одной части здания, а для мужчин - в другой. Каждая часть имела свои лестницы, входы и выходы, коридоры, что исключало возможность тайных встреч.
   Идя от матери по мраморному полу коридора, Лайза поскользнулась и чуть не упала. Уже осторожнее она пошла к лестнице. Вдруг она услышала, что сзади хлопнула дверь. Она обернулась и увидела Лавдэя, который вышел из комнаты прислуги. Лайза уставилась на него. Он поклонился ей. Приподняв свою юбку, она, стараясь не показать своего замешательства, медленно направилась к лестнице такой походкой, которая в ее понимании была свойственна лишь господам.
   Когда она пришла к себе в комнату, она в ярости повторяла:
   - Черт, черт, черт!..
   - Мисс, что с вами?
   Это была ее служанка Эммилайн, которая работала у нее в "Пеннантс". Она раскладывала для нее ночную сорочку.
   - Да ничего, ничего, - сказала Лайза, стаскивая с себя перчатки.
   - О, мисс, я никогда не была в таком доме раньше!
   Лайза кивала ей головой, но в действительности она ее почти не слушала.
   - Я никогда не видела ни такого количества слуг, ни столько комнат, говорила Эммилайн и, загибая пальцы, стала перечислять:
   - Тут вам и комната для уборщиц, и комната для чистки одежды, комнаты для лакеев, комната, где хранится оружие, комната для досуга, не говоря о многочисленных кладовых. И все это только в мужской половине дома. Всяких разных комнат много и в женской половине - комната для рукоделия, несколько кладовых, комната для экономки, кухня и чуланы, две буфетных, посудомоечная и еще...
   - Ну и как тебе все это?
   - Этот дом - просто дворец, мисс!
   Лайза вспомнила, в какой лачуге жила Эммилайн в Сент-Джайлзе, и не стала продолжать этот разговор, чтобы не расстраивать ее.
   - Уже поздно, ты можешь идти, - сказала Лайза.
   - Спасибо, мисс.
   Оставшись одна в своей огромной спальне, она огляделась вокруг. Она отметила, что вся мебель была "одета", словно в какие-то одежды, в чехлы с кисточками, оборочками. Над кроватью висел огромный навес. В каждом закоулке обязательно стояла статуэтка. Она сравнивала эту комнату со своим офисом в "Пеннантс", где не было ничего подобного - ни единой статуэтки, никаких оборочек, кисточек. Она подошла к конторке, стоявшей рядом с камином, и села дочитать письмо от Тоби. Он и Бетти сейчас руководили "Пеннантс".
   После смерти Франка Фоуна во многих публичных домах были произведены облавы. Но, как правило, списки их клиентов отсутствовали. Управляющие этих домов были арестованы. Странно, что после последних облав владельцы этих мест как один закрыли свои притоны или же переобустроили их в клубы; некоторые заведения были проданы.
   Лайза перевернула письмо и увидела имя доктора Льюсиса Синклера. Тоби изучил список имен, который она нашла в доме виконта. Она задумалась. Доктор Льюсис Синклер был уважаемым всеми врачом на Харли-Стрит, а в Уилтшире у него был загородный дом. Кажется, в настоящее время он жил в этом доме, находящемся в торговом центре Уиллингхема, не более десяти миль от Стрэтфилд-Корта.
   "Итак, милорд, - говорила про себя Лайза, - возможно и еще по одной причине вам придется провести время в компании с Эллиотами. С Элизабет Мод", - уточнила она.
   В дверь постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел отец. Лайза быстро перевернула письмо обратной стороной. Он подошел к дочери, немного помолчал и сказал довольно резко:
   - Ты, наверное, никогда не станешь вести себя как положено?
   - Папа, большую часть времени он вообще игнорировал меня. Я должна была показать ему, что не собираюсь сразу вешаться ему на шею, а сохраняю достоинство, и что я тоже что-то да значу, - Лайза откинулась на спинку стула. - Я очень хорошо поняла его светлость и думаю, что он без сомнения уверен, что я сражена его значительностью и великолепием. Его не заботят мое волнение мои чувства, он думает, что если он захочет, я сразу же буду вся в его власти.
   Все то время, пока она говорила, отец грел руки у камина, а затем, пригрозив ей пальцем, сказал:
   - А теперь слушайте меня, мисс. Вы не позволите, чтобы он вот так ни с чем уехал. Если ты будешь и впредь разглагольствовать о правах женщин или... и...
   - О разводах и правах женщин при разводах, - добавила Лайза.
   Ричард Эллиот от ярости стал багровым:
   - Неблагодарная! Боже, как ужасно сознавать, что мой Уильям Эдвард мертв и я остался с таким неблагодарным, неженственным созданием, как ты, говорил Эллиот, приближаясь к ней. От гнева у него дрожали губы. - Я запрещаю тебе отталкивать его. Я хочу, чтобы этот парень стал моим зятем. Он сын герцога. Понимаешь, сын герцога! К тому же он военный человек.
   - У вас блестят глаза, папа, - совершенно спокойным тоном заявила Лайза.
   Но он уже не слышал ее. Он отвернулся и, глядя на угли в камине, размышлял:
   - Мой внук будет герцогом...
   - Вы не можете быть так уверены в этом, - сказала Лайза. - Я постараюсь, папа, но так безапелляционно вы все равно заявлять не должны.
   Он весь выпрямился, затем посмотрел на нее, как будто вспомнив о ее присутствии в комнате, и сказал:
   - Я абсолютно уверен. Так или иначе, но мой внук будет герцогом.
   Он так же внезапно ушел, как и появился в комнате. Лайза смотрела ему вслед. Разговор с отцом расстроил ее. Он так и остался в душе простым клерком провинциального банка, хотя и был теперь джентльменом с деньгами и весом в обществе. Когда отцу надо было то, что он страстно желал, он не брезговал никакими средствами, даже самыми сомнительными, не останавливался ни перед чем. Христианские принципы для него заканчивались там, где начинался бизнес. И она ничего не могла сделать, чтобы остановить отца в этом его движении в никуда. Хотя один способ все же был. Может, ей повезет и она сумеет доказать, что виконт - убийца, при этом докажет раньше, чем отец продаст ее. Может, повезет ей.
   Она с трудом заснула этой ночью. Утром она долго спала, совершенно проигнорировав объявленную охоту. Мама уже была в утренней комнате. День был облачным, и только слабый луч солнечного света пробивался сквозь толстое оконное стекло.
   Мама со своим шитьем устроилась рядом с камином. И хотя утренняя комната не казалась такой величественной, как гостиная, но все равно она была свободна от архитектурных излишеств - арочного потолка и колоннообразной аркады. Лайза сидела напротив матери и вышивала наволочку для подушки. Она вышивала французскими узелками и подумывала о том, чтобы поручить лакею постоянно следить за Джослином Маршаллом, когда он вернется с охоты. Ей было трудно постоянно держать его в поле зрения.
   - Мне нравится твой виконт, моя дорогая. Испуганная тем, что только что сказала ее мать, и чего она от нее никак не ожидала, Лайза ответила:
   - Вот и прекрасно, мама.
   - Он такой очаровательный. Он знал мою семью. Конечно, этого и следовало ожидать, так как...
   - Так как Бьюфорты - одна из самых старинных фамилий графства, закончила за мать Лайза.
   - О, я очень, очень беспокоюсь за тебя. Очень беспокоюсь, - Ифигения понизила голос, как будто раскрывала какой-то тайный план. - Я беспокоюсь, что моя дочь может остаться старой девой. И что если мой дорогой Ричард вдруг умрет, ни дай Бог, конечно? Кто тогда позаботится обо мне? Кто будет...
   Лайза от удивления подняла брови и взглянула на мать:
   - Кто будет заботиться о тебе? Мама, но ведь у тебя есть я! Да ты и сама взрослая женщина.
   - Я знаю, но все же...
   Бесполезно было слушать причитания матери. Она была из той породы женщин, которые постоянно и без конца на все жалуются и ждут чего-то плохого. Когда кто-то, слушающий ее причитания, давал ей советы и пытался развеять ее опасения, то единственным ответом было: "Я знаю, но..."
   Лайза хорошо изучила свою мать. Выслушивая в течение длительного времени причитания и хныканье, Лайза пришла к выводу, что мама получала удовольствие от страдания и любила, когда ее жалели. Особенно ей нравилось изображать из себя беспомощную женщину, так как это избавляло ее от обязанности быть в ответе за что-то или за кого-то. Поэтому, когда Лайза слышала: "Я знаю, но...", - она переставала слушать ее.
   Прекрасно зная, что мать начнет сейчас перечислять длинный список причин, по которым она не может жить без постоянного опекуна, Лайза тем не менее не могла сдержать закипевшего внутри раздражения.
   Она с силой воткнула иголку в середину очередного узелка и вскрикнула: она уколола палец и тут же взяла его в рот, пытаясь остановить кровь. И надо же было в этот момент войти в комнату Джослину Маршаллу! Она так и смотрела на него, держа палец во рту, когда он подошел поприветствовать ее мать. Повернувшись к ней, он приостановился и с удивлением взглянул на нее. Она тут же отдернула палец. Он смотрел, как она покраснела, а затем поглядел на ее рот. Его губы также немного приоткрылись. Она сразу же подумала, что он сейчас вспоминает мисс Гэмп. Ее это так взволновало, что она не знала куда деться и мяла в руках свое вышивание.
   Волнение ее было так велико, что она не успела помешать уйти матери, которая извинилась и оставила их наедине. Лайза нахмурилась, глядя вслед матери: очевидно, отец проинструктировал ее на этот счет. Даже такому наивному человеку, какой была мать, не следовало бы оставлять молодую леди наедине с мужчиной, особенно с такой дурной репутацией, как у виконта.
   Взглянув на Джослина Маршалла, подошедшего вплотную к ее креслу, она поймала его взгляд.
   - Э... мама...
   - Вы же не хотите сказать, что тоже не договариваете предложений?
   Посмотрев на носки домашних туфель, она отрицательно покачала головой.
   Она откинулась на спинку кресла, когда он вдруг встал на колено и подал ей эмалированный наперсток, который она выронила.
   - Вы уронили вот это, - сказал вежливым тоном виконт.
   Все у нее внутри упало, когда он взял ее руку, открыл ладонь и вложил в нее наперсток. Сжав ей ладонь в кулак, он накрыл его своей рукой. Эта рука была теплой. Еще никто из мужчин так не дотрагивался до нее. Никто не показывал ни малейшего желания быть рядом с ней. Лайза пришла в замешательство. Неужели все мужчины так навязчивы, пытаясь соблазнить женщин?
   Она отдернула руку. Это ее движение ему следовало бы расценить как предупреждение соблюдать дистанцию между ними. Но он этого не сделал.
   Он приблизился к ней, и она почувствовала теплоту его тела. Слава Богу, что он ничего не говорил, не пытался вновь схватить ее руку - ведь и она не железная! Она отчетливо чувствовала, как в ней усиливается желание близости с ним.
   - Я никогда еще не встречал таких робких и застенчивых девушек, как вы, мисс Лайза, - сказал ей виконт.
   Лайза мельком взглянула на него и уставилась на свои руки. Она опять пришла в замешательство, даже от этого мимолетного взгляда. Но она однозначно не доверяла ему. Она знала, куда смотрят его глаза. Они изучали ее рот, ее губы. Если она срочно не придумает, что сделать, он поцелует ее или захочет еще чего-то большего.
   - Вы не ездили на охоту, - полуутвердительно сказала Лайза, обращаясь к виконту, чтобы прервать это опасное молчание.
   - И вы тоже не ездили.
   Начав разговор с ним, она положила вышивальные пяльцы на подол юбки. Он вдруг дотронулся до ее вышивания, которое лежало рядом с запретным место. И она сразу покраснела от стыда. Она отвела взгляд, посмотрела на тлеющие угли в камине, но он не отодвинул руки.
   Он пальцем провел по рисунку, который был намечен на наволочке, вставленной в пяльцы. Когда он так водил им по листьям и гирляндам, нарисованным на ткани, он слегка надавливал на них и старался ощутить ее тело. Она еще больше покраснела, попыталась встать; его рука вдруг соскользнула и коснулась ее живота, как раз под грудью. Вышивание упало, когда она откинулась на спинку кресла, отпрянув от его прикосновения.
   - Не убегайте, - сказал он нежно. - Вы такая недотрога.
   С точки зрения благоразумной Лайзы, она должна была бы сразу же прекратить эти его "штучки", она должна была бы закричать: "Что вы такое себе позволяете?" Однако ее женское существо приказывало ей молчать и принять весь тот ужас наслаждения, которое он ей доставлял, и Лайза молчала и принимала...
   А он и не думал убирать свою руку, которая была сейчас расположена под ее грудью. Она делала слабые попытки освободиться, но он нежно удерживал ее. Однако он не пытался сделать еще что-то, и в таком положении они оставались какое-то время.
   И наконец он произнес:
   - Боже мой, мисс Эллиот, дорогая мисс Лайза, как вам удается полностью овладевать моей душой, вот так, спокойно сидя здесь в комнате, с вашим вышиванием?
   Лайза старалась избежать его пристального взгляда, но ей этого не удалось. Она увидела, что на нее смотрел страстно жаждущий ее, снявший маску аристократа мужчина. Исчезли его светские хладнокровие и высокомерие. В его глазах было необоримое желание владеть ею.
   - Я внушаю вам страх?
   Она утвердительно покачала головой.
   - Однако я собираюсь испугать вас еще больше...
   Его рука сдвинулась, она не успела ничего понять, как рука скользнула дальше, и он обнял ее грудь. Она попыталась оттолкнуть его, но он свободной рукой удерживал ее, в то время как его другая рука оставалась у нее на груди. Она старалась не дышать: каждый ее вздох побуждал его руку к движениям.
   - Не бойтесь, - шептал он. - Послушайте меня, дорогая Лайза.
   И он прочитал ей стихи:
   Она была как призрак наслажденья,
   Впервые промелькнув передо мной,
   Ниспосланное мне прелестное виденье
   В обличье девушки земной.
   Она почувствовала, что от его руки исходит жар.
   - Виденье? - тихо переспросила Лайза.
   - Нет, реальность... - прошептал виконт.
   Услышав это, Лайза широко раскрыла глаза, ей стало трудно дышать. Он это заметил и улыбнулся, затем приблизил свое лицо к ее лицу так близко, что мог уже поцеловать ее, и вдруг неожиданно спросил:
   - Вы говорите по-французски, моя чудесная мисс Лайза?
   Она совершила ошибку, кивнув головой. Ее рот оказался возле его рта. Языком он дотронулся до ее губ, но тут же отступил, прежде чем она смогла что-либо возразить.
   - Ну хорошо, послушайте, - тихо сказал он по-французски, приблизившись к ее уху и щекой касаясь ее щеки. Он начал было читать стихи по-французски, но затем перешел на английский.
   Она открыла мне блаженство рая,
   Откинувшись назад, сказала "да",
   Забыв, что непорочна и горда,
   Совокуплением со мною наслаждаясь...
   Он читал ей эти интимные стихи, жарко дыша в самое ухо, и она ощущала какое-то дотоле незнакомое ей чувство, сопровождавшееся звоном в ушах, трепетом и возбуждением; она вся словно онемела. Она была околдована, поражена незнакомыми ей чувствами и ощущениями.
   Ее сознание помутилось, хотя где-то в глубине грыз червячок сомнения, не затягивает ли он ее в свои сети, домогаясь ее любви по заранее намеченному плану. Со всей отчетливостью она понимала одно: он сломал ее волю, она не может собрать свою силу воли, чтобы остановить его. Отказаться от этого пьянящего голоса, от тепла, исходящего от его тела, от прикосновения его руки, - такие жертвоприношения были невозможны. Она не могла и не хотела отказаться от его ласк, когда он начал шептать ей на ухо, прислоняясь к щеке, когда обхватил ладонью ее грудь.
   - Вы знаете следующие строки? - спросил он.
   Она не в силах была отвечать, но казалось, что он и не ждал ее ответа и продолжал о страстных движениях рук и ног, плавных и томных, как у лебедя, об обнаженной груди, как бы увенчанной ягодами виноградной лозы...
   Когда он закончил последнюю строку, она пришла в себя, очнулась от этого дурманящего сна и обрушилась на него с упреками, требуя, чтобы он убрал свои руки с ее груди. Он покорился. Взявшись руками за пылающие щеки, она изумленно смотрела на него, как будто увидела впервые. Опершись на подлокотник кресла, он, улыбнувшись, сказал:
   - Вы потрясены?
   - Вам не следовало бы... женщины не могут... как это неприлично... дурно...
   - Что же такого дурного в этих стихах? А-а, понятно. Ваша мама научила вас не слушать подобные вещи. А они ведь вполне естественны; на это можно посмотреть как на нормальные функции человека, и никто не может отказаться от того, что повелевает природа, - сказал он, а затем заговорщически наклонился к ней, оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь, и изображая мать Лайзы, проговорил чопорным тоном:
   - У нас, женщин, нет ног, моя милая, у нас есть конечности.
   Он так правдоподобно изобразил ее мать, что она, забывшись, засмеялась. В ответ на ее искренний смех он также улыбнулся неподдельной, честной и открытой улыбкой. Однако она тут же заставила себя не забывать, кем он является в действительности и в чем она его подозревает. Она поспешно схватила свое рукоделие, стараясь не заглядывать в его зеленые глаза.
   - Я должна ехать в Уиллингхем. Мне нужно на примерку к портнихе, сказала она дрожащим голосом, поправляя выбившиеся пряди волос.
   Она была взволнована происшедшим, и это волнение выливалось в потоке слов, она не могла не говорить:
   - Я стараюсь как-то помогать местным швеям. Им так нелегко зарабатывать себе на хлеб. Вы простите меня?
   Виконт посмотрел на нее со скрытым упреком, будто хотел сказать ей, как дурно она поступает, покидая его. Он встал, приветствуя мать Лайзы, которая входила в комнату.
   - А! Моя дорогая миссис Эллиот! Я как раз хотел сообщить вам, что собираюсь сопровождать вашу дочь в город, куда она едет по делам.
   - Как это внимательно с вашей стороны, милорд!
   Испугавшись такого неожиданного заявления, Лайза, запинаясь и стараясь сохранять самообладание, вымолвила:
   - Очень любезно с вашей стороны, милорд, однако у меня есть служанка.
   - Вам не следует отказываться от таких любезностей, Элизабет Мод, сказала ее мать. - Все остальные гости не скоро еще вернутся домой, и я уверена, что лорд Джослин будет рад...
   - ...Такой восхитительной, занимательной компании, - закончил за нее Джослин.
   Он улыбнулся Лайзе, поклонился и предложил ей свою руку.
   Она оказалась в ловушке; отказаться было невозможно, и она вынуждена была взять его под руку. Она быстро оделась, удобно устроилась в экипаже и уткнулась в мантию.
   Дверца экипажа захлопнулась, и она осталась наедине с виконтом. Выглянув в окно, Лайза увидела, как мать махала им рукой.
   О Боже, неужели это она, здесь с ним, одна в экипаже?! Как же она могла допустить, чтобы остаться наедине с Джослином Маршаллом, виконтом Радклиффом?!
   10
   В экипаже Джослин вел себя прилично, отчасти потому, что он чувствовал напряжение Лайзы, которая всем своим видом показывала, что если он будет вести себя иначе, то она сразу выскочит отсюда. Поэтому он сохранял дистанцию и приличие, чтобы ее страхи исчезли. Она казалась какой-то отстраненной. Он подумал, что если хорошо порыться в памяти, то он еще сможет отыскать там приличные манеры, присущие порядочным джентльменам, которые у него давно были затемнены животными инстинктами. Как ни странно, но Лайза Эллиот всколыхнула в нем эти уже почти забытые им рыцарские наклонности. К ее несчастью, она все же в большей степени разжигала в нем страстное желание и влечение к ней. Но он, однако, сумел сдержать свои животные позывы во время их получасовой поездки в Уиллингхем. Он ограничился лишь вежливой беседой с ней.
   Тем не менее все то время, пока он выслушивал рассказы Лайзы о здешних местах, он неотступно думал о ее груди, о том, как запах лимона, исходящий от нее, одурманит его, когда он сблизится с ней.
   Годы перед войной, проведенные в Америке, на границе, где были преданы забвению нормы поведения в обществе, сделали его жестоким и грубым, и он не мог уже зачастую справляться со своими необузданными животными инстинктами. Поэтому, когда Лайза возбуждала его, он чувствовал такой же голод, как черный горный медведь, спускающийся с гор в поисках добычи.
   Высадив Лайзу у швеи, он почувствовал, что его напряжение несколько спало. Он должен был разыскать доктора Льюсиса Синклера, и чтобы у Лайзы не возникло никаких подозрений, он сказал, что хочет осмотреть окрестности Уиллингхема, а через час заберет ее. Он давно уже ждал возможности посетить здешние места и не рассчитывал, что это случится так быстро. Теперь появилась возможность довести до конца то, что он задумал, и вернуться, не вызвав подозрений.
   Вилла доктора находилась на окраине Уиллингхема, к ней можно было подъехать по узкой дороге Латч-Лейн. Он оставил экипаж Эллиота и пошел пешком. Извозчику необязательно знать, а потом рассказывать об этом визите к уединившемуся доктору. Возле дома был парк, окруженный красивой оградой. В это время дня доктор мог быть или у себя в библиотеке, или на прогулке в парке.
   Виконт решил подойти к дому с противоположной стороны, проскользнув через задние ворота. Он быстро прошел мимо покрытой снегом беседки и остановился перед расчищенной тропинкой, пролегавшей через сад. Оглядев дом, он не обнаружил, чтобы кто-то выглядывал из-за кружевных занавесей. Он уже хотел подойти к парадному входу, когда вдруг увидел, что какой-то человек вышел из дома и остановился на террасе, застегивая пальто.
   Средних лет мужчина был на вид весьма респектабельным, на нем были фрак с иголочки, шелковый жилет, сапоги, стоившие значительно дороже годового жалованья, которое он выплачивал своей горничной.
   Он выглядел так, как подобает выглядеть истинному преуспевающему англичанину, аккуратно постриженный, с седыми волосами и бакенбардами. Такие, как он, регулярно посещают церковь, на таких столпах держится обычно община. Глядя на него, Джослин испытывал к нему отвращение.
   Заложив руки за спину, доктор Льюсис Синклер, глубоко вдохнув и выдохнув, направился по тропинке через сад к беседке. Джослин выждал, когда он пройдет мимо, а затем окликнул его:
   - Доктор Льюсис Синклер?
   - Это частные владения, сэр.
   - Вы Льюсис Синклер?
   Мужчина кивнул ему.
   - Я пришел, чтобы сообщить вам, что мистер Франк Фоун мертв.
   Доктор и виду не подал, что ему знакомо имя, которое назвал ему незнакомец. Джослин этого ожидал.
   - Следовательно, ни Милли, ни ее брата Джеймса вам больше не видать.
   Лицо Синклера сначала порозовело, затем стало ярко-красным, и он заорал:
   - Убирайтесь! Вон отсюда!
   - Замолчите, Синклер, или то, что я вам должен сказать здесь, я скажу во всеуслышанье, - с тихой яростью сказал Джослин, посмотрев на дом, а затем опять на доктора.
   Синклер замолчал.
   - Ну вот и прекрасно. У меня не хватает терпения долго находиться рядом с такими подонками, поэтому я буду краток. Я знаю, что вы покупали услуги мальчика Джеймса Прайна и той малышки Милли.
   Теперь лицо Синклера начало белеть. По мере того что он слышал от Джослина, Синклер все больше становился похожим на мертвеца трехнедельной давности. Он перебил Джослина:
   - Она... она могла бы отказаться, - сказал он. - Она сама виновата. Мальчик также мог сказать "нет".
   Джослин опустил глаза и когда поднял их вновь, Синклер даже отступил назад, видя, с каким омерзением он смотрел на него.
   - Да, - сказал спокойно Джослин. - Понятно. Вам сколько лет, доктор? Сорок девять? Джеймсу едва исполнилось четырнадцать, Милли - десять... Сорок девять, четырнадцать, десять. Оказывается, эти дети ответственны за ваше надругательство над ними, а не вы? А знаете ли, как часто я слышал подобное от таких, как вы?
   - Но послушайте...
   - Если я еще раз услышу это от вас, то вы пожалеете.