Страница:
В туалетную комнату вошла одна из многочисленных секретарш, трудившаяся на благо их учреждения. Стелла отпрянула от зеркала, так и не согнав проступивший на ее щеках румянец. Слава Богу, что это была не Глория. Глория всегда умела заставить Стеллу почувствовать себя в ее присутствии одинокой и незащищенной. В глубине души Стелла сознавала, что это происходит оттого, что Глория положила глаз на Дэвида Циммера, босса Стеллы. Глория вела собственную тайную войну с любой женщиной из окружения Дэвида, особенно с того момента, когда поле боя покинула Ева Мейсон. Поэтому Глория никогда не упускала случая указать Стелле на ее место, намекая, что ее, то есть Стеллы, рабочий стол и стул находятся у дверей кабинета Дэвида, а не в самих его апартаментах. Усевшись за свой стол, Стелла спрятала косметичку и, устраиваясь поудобнее, скрестила ноги. Дэвид еще не приходил. То есть не Дэвид, а мистер Циммер. В офисе Стелла всегда называла его только так. По мнению Стеллы, определенная доза официальности не могла повредить на работе, а к тому же не давала повода Глории распускать свой язычок. Именно Глория устроила их знакомство с Джорджем Коксом, прихватив его как-то с собой под тем предлогом, что ему якобы необходимо повидать Дэвида. Глория была прекрасно осведомлена о том, что Дэвид в тот момент на работе отсутствовал. И еще — Глория прекрасно знала, что Джордж не будет в обиде, не застав Дэвида на месте, а вполне удовлетворится знакомством с его секретаршей. По этому поводу, кстати, у Стеллы не было претензий к Глории. Она сразу приглянулась Джорджу, и через некоторое время он позвонил, на этот раз уже ей, и, в частности, поинтересовался, не пугает ли ее перспектива отобедать с «одиноким стариком». Стелла уже знала, что Джордж Кокс был женат, по крайней мере, трижды, и недостатка в женском окружении не испытывал. Тем не менее сам факт приглашения льстил ее самолюбию — ведь он был такой богач! Прямо за спиной у Стеллы было окно, из которого открывался прекрасный вид на город. Стелла любила смотреть на белые дома, которые, казалось, начинали искриться на солнце, когда утренний туман растворялся в воздухе и на горизонте проступала фиалковая полоса залива Сан-Франциско. Ева ненавидела Лос-Анджелес, но зато оказавшись в Сан-Франциско, с первого раза почувствовала себя как дома. Может быть, потому, размышляла она, что здесь Стелла впервые ощутила полное освобождение от предыдущей жизни. Теперь она могла сама выбирать себе друзей, строить собственное существование. Благодаря тем связям, которые возникли у нее с появлением Мим, она смогла получить место секретаря-референта в адвокатской конторе «Хансен, Хауэлл и Бернстайн». Встреча с Мим, о которой теперь Стелла могла не вспоминать месяцами, тем не менее определила всю ее последующую жизнь. От. Мим цепочка воспоминаний тянулась к Кевину, ненависть к которому она так и не смогла изжить. Потом ее мысли переключились на собственную персону, потому что Кевин был частью ее прошлого, того самого прошлого, в котором Стелла жила и страдала всего несколько лет назад. Бедное, наивное, никогда никому не жаловавшееся дитя. Типичная провинциалочка с Юга, воспитанная в страхе Божием и уважении к семейной жизни как единственно возможной и достойной. Она воспитывалась в такой же семье, в окружении многочисленных братьев и сестер. У Стеллы, к счастью, детей быть не могло. Какая-то болезнь яичников, как утверждал доктор. «Никаких детей у тебя не будет до тех пор, пока не сделаешь операцию». Хорошо еще, что Кевин согласился подождать.
Кевин Мейнард. Сейчас она не любила вспоминать, что когда-то звалась миссис Кевин Мейнард и вышла замуж за него, единственного парня, с которым встречалась, выпускника школы высшей ступени. Из всех мальчишек в округе только о нем ее родители отзывались положительно. Это был спокойный молодец с грубоватыми, но привлекательными чертами лица, и она на самом деле считала, что любит его. Она училась на курсах секретарей-машинисток, когда Кевин проходил службу в армии, и знала, что после курсов пойдет работать, чтобы дать Кевину возможность продолжить образование в колледже. Они были женаты очень недолго, когда Кевин демобилизовался и поступил в колледж. Вдруг оказалось, что Кевин рассчитывает сделать карьеру и полон всевозможных замыслов и планов. Она же смотрела на него снизу вверх, восхищаясь и им, и его планами, и трудилась от зари до зари. Поначалу ей даже нравилось вести хозяйство и содержать в порядке дом. Воспитанная в строгих традициях Юга, Стелла ни разу не задавала себе вопрос об интимной стороне их жизни. Она даже не знала, нравится ли ей то, что они проделывали с мужем каждую ночь. Впрочем, в их семье таких вопросов не задавали. Считалось, что это неизбежная часть существования жены и матери, обязанность перед мужем, которую женщина обречена выполнять. Он никогда не ласкал ее, не гладил, не старался возбудить — просто ложился на нее, когда приходило время, после же слезал, и они вместе засыпали. Но никаких особенно неприятных ощущений она тоже не испытывала. В первый раз, правда, ей было немного больно, но она знала, что так и должно быть. Эта жизнь могла продолжаться вечно, если бы не появилась Мим, старшая сестра Кевина. В его семье о ней разговоров не вели, и даже имя ее упоминалось крайне редко, как если бы она умерла. Дело было в том, что Мим в один прекрасный день сбежала из дому. Ей захотелось стать самостоятельной личностью, знаменитостью, если повезет. Она нашла себе работу на телевидении и поселилась где-то на Западном побережье. В родном же городе Кевина о Мим сочинялись всевозможные небылицы.
Случилось так, что Мим приехала по своим делам в город, в котором находился колледж, где учился Кевин, и попросилась пожить некоторое время у них. Кевин при этом скорчил довольно-таки унылую гримасу, а Стелла обрадовалась. Кевин был всегда человеком спокойным, даже тихим, и чем больше времени проходило, тем незаметнее становился он. Иногда Стелла ловила себя на мысли, что просто перестает его замечать. Она целый день работала, он учился — ему приходилось проводить много времени в библиотеке, чтобы получать высокие баллы — если это, разумеется, являлось единственной причиной его поздних возвращений. Иногда Стелле в голову приходила мысль, что не столько библиотека, сколько блондинистая библиотекарша удерживала его там.
И вот появилась Мим — высокая, пахнущая дорогими духами, импозантная женщина. Она буквально ворвалась в жизнь Стеллы.
С ее появлением Кевин стал еще тише и незаметней, чем раньше, зато Стелла буквально расцвела. Мим сразу понравилась Стелле, она готова была часами слушать ее рассказы о жизни на Западе, о людях, с которыми Мим встречалась в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Мим была не только хороша собой, но и умна. Когда они разговаривали, Стелла в прямом смысле слова не сводила с нее глаз. Все в Мим нравилось Стелле — нервные выразительные руки, полные жизни глаза. Ей нравилось, когда Мим, как бы случайно, в разговоре касалась нежными пальцами ее руки или щеки. Даже когда она лежала в постели с Кевином, она ощущала присутствие Мим в их квартире, которая спала в гостиной на Диване, — как бы хотелось ей снова оказаться вместе с ней — болтать о всяких пустяках или просто ее слушать, раскинувшись с Мим на ковре, как они иногда делали, когда Кевина не было дома. В то лето в городе стояла ужасающая жара, а кондиционера в их квартире не было. Как-то раз на работе Стелла от жары упала в обморок, и ей разрешили уйти домой пораньше. Когда она вошла в жаркую, душную квартиру, она почувствовала, что вот-вот упадет опять. На удивление, Мим оказалась дома. Мим собиралась съездить в город, сделать кое-какие покупки и взять интервью у представителей местной администрации.
Но на улице стало так жарко, что она никуда не поехала, а, надев на себя самый крошечный из всех имевшихся у нее бикини, улеглась на диване с книгой. Когда же Стелла, полуживая и задыхающаяся, вошла в гостиную, Мим сразу пришла ей на помощь и, прежде всего, заставила раздеться до бюстгальтера и трусов. Затем, из-за того, что бюстгальтер Стеллы оказался слишком тесным, Мим сняла его, несмотря на застенчивые, еле слышные протесты Стеллы.
— Ну-ка, иди сюда и приляг на диван. Я установила вентилятор так, чтобы он обдувал мое лежбище, ты чувствуешь? И нечего тебе смущаться — в доме, кроме нас, никого нет! Какие у тебя чудесные грудки, Стелла. Готова поспорить, что Кевин вечно их тискает…
Мягкие руки Мим нежно поглаживали Стеллу, и она вдруг ощутила, как по всему ее телу прокатилась горячая волна нового, не испытанного доселе ею чувства. Ничего подобного она ни разу не испытала за всю жизнь с Кевином. Мим о чем-то говорила, рисуя нежными пальцами невидимую картину на золотистой коже Стеллы. Это было восхитительно. Руки Мим гладили ее, ласкали, успокаивали… Стелла прикрыла глаза. Они вместе с Мим лежали на кушетке, и двигаться не хотелось. В такую жару хотелось просто лежать, закрыв веки.
— Сними с себя трусики тоже, деточка, давай остудим тебя всю, целиком. — Мим улыбалась, и ее голос слегка прерывался от скрытого смеха. А может быть, от чего-нибудь еще? Стелла приподняла бедра, дав возможность Мим стянуть с себя трусы. Ей стало значительно лучше — прохладная струя воздуха от вентилятора освежила ее. Прохладны были и пальцы Мим на ее коже.
— Позволь, я сделаю тебе массаж, Стелла, помассирую плечи и руки, а то уж больно ты напряжена. Перевернись на живот, да, именно так.
Стелла почувствовала себя на верху блаженства. Возможно даже, что она сказала об этом вслух. Скорее всего, сказала. Иначе от чего так озверел Кевин, когда, неожиданно вернувшись, застал их вместе? Казалось, что с его приходом потолок в квартире вот-вот обрушится от воплей и ругательств, которые он из себя извергал.
— Ты, вонючая лесбиянка! А я-то надеялся, что, по крайней мере, врачи на Западе смогут привести тебя в порядок. Но этого не произошло. Ты осталась тем, кем была всегда. И еще соблазнила вот эту сучку, мою так называемую жену! Я всегда догадывался, Стелла, что с тобой не все слава Богу. Не знаю почему, но я всегда ожидал от тебя чего-нибудь подобного. Ни одна девка не изображала из себя такой недотроги, как ты. Ты оказалась девственницей, но только потому, что обделывала свои делишки с бабами! — Его голос звучал на высокой истерической ноте. Он грубо схватил Стеллу и сбросил ее с дивана на пол. Потом он рывком поставил ее на ноги, придерживая одной рукой и нещадно нанося удары другой.
— Не надо, Кевин, не надо! — Стелла и Мим в унисон повторяли эти слова, распаляя его все больше и больше.
— Поганая, холодная, фригидная лесбиянка! Вечно ты лежала в кровати, как бревно. А я еще старался быть с ней мягким, терпеливым. И вот получил за все сполна! Но ничего, сейчас я тебя проучу — ты надолго это запомнишь. Вы обе! Тебе, Мим, дорогуша, придется кое-что сейчас увидеть. И пикните только! Я дам этой истории такую огласку, сестричка, что твоя карьера рухнет в один миг. И с тобой будет покончено навсегда.
От ударов мужа голова Стеллы моталась из стороны в сторону, лицо стало распухать прямо на глазах, и она была почти не в состоянии сопротивляться, когда он за руку буквально втащил ее в спальню. Там он грубо бросил ее на постель, не обращая внимания на ее мольбы о пощаде. Она только слышала, как, громко рыдая, Мим просила его остановиться.
— Лгуньи, извращенные суки, вы, обе! Только не орите так громко, а то все узнают, чем это вы тут занимались, пока я работал, как вьючный мул! — От злобы и ругательств Кевин охрип и моментами почти шипел. Стелла лежала и видела, как он расстегнул брюки и затем скинул их прочь. Потом он выдернул из лямок брючный ремень и направился к ней. Когда он приблизился, Стелла отвернулась к стене, стараясь приглушить крики ужаса, которые рвались у нее из груди. Когда он начал ее бить, она спрятала лицо в подушку, впившись в нее обеими руками, и только сдавленно вскрикивала от боли, в то время как Кевин наносил удар за ударом по ее вздрагивающему, истерзанному телу. Он стегал ее беспощадно до тех пор, пока ее земная оболочка не превратилась в окровавленный, стонущий, горящий как в огне комок плоти. Наконец Кевин завершил экзекуцию и швырнул ремень в Мим, которая сидела, скорчившись, рядом, рыдая и прикрывая глаза руками. Стелла была почти без сознания, когда он перевернул ее на спину и обрушился на нее всей своей массой. Он насильно вошел в нее, раскинув ее ноги широко в стороны. Как ни странно, Кевин казался возбужденным сильнее, чем обычно, она же оставалась сухой и почувствовала, что он буквально разрывает ее сокровенные глубины, стремясь проникнуть все дальше и дальше.
Она закричала от боли, и он ударил ее кулаком по лицу, раскроив . губу и едва не выбив зубы. Она поняла, что истекает кровью, но это, в свою очередь, помогло Кевину завершить разрушение, которое он производил внутри ее организма, поскольку уже через минуту он достиг удовлетворения, и Стелла ощутила, как он покидает ее. Словно через вату, Стелла услышала его грубый, угрожающий голос:
— Проваливайте отсюда, и как можно скорее, вы, твари! Чтобы в этом доме, когда я вернусь, и духу вашего не было. Даю вам два часа на сборы — и все. И не вздумай подавать на развод, шлюха! Убирайтесь, с этой минуты я знать вас больше не желаю, понятно?
Стелла услышала, как он ушел, хлопнув дверью, но не могла двинуться с места, а лишь рыдала от боли. Господи, как же ей было больно!
Мим обмыла ее израненное тело. Плача, она целовала ее, и от слез саднили и жгли ушибы и порезы на коже Стеллы. И прямо там, на постели Кевина, Стелла впервые познала наслаждение от поцелуев и прикосновений Мим. После всего, что случилось, оставив почти всю одежду и вещи, Стелла позволила Мим увезти ее.
Сначала они отправились в Лос-Анджелес, и Стелла опять превратилась в красавицу, когда зажили ее синяки и ушибы. Мим научила ее многим вещам, о которых она понятия не имела в своем захолустье. Мим даже выбирала ей книги для чтения, и вот, наконец, Стелла начала понимать, кто такая Мим и почему они с ней вместе.
Никогда больше она не позволит мужчине прикоснуться к себе. Никогда! Ей наплевать, как люди будут называть ее, думала Стелла.
Она решила стать такой же, как Мим, безоговорочно приняв все особенности своего нового образа жизни и следуя желаниям собственного организма.
Именно так думала она поначалу, до тех пор, пока на собственной коже не ощутила любопытствующие взгляды окружающих, мерзкие ухмылки и сплетни, охватывавшие ее тесным кольцом и наводившие на мысль, что она существует за гранью нормального респектабельного человеческого бытия. По-прежнему не желая иметь ничего общего с мужчинами, Стелла боялась быть отторгнутой обществом. После долгих споров, сопровождавшихся ссорами и слезами, Мим, наконец, согласилась принять ее точку зрения и помогла ей найти работу.
— Думаю, что я в долгу перед тобой за то, что твоя жизнь изменилась столь круто, — говорила ей Мим, глядя на нее большими зовущими глазами, в которых притаилась печаль. К тому моменту, однако, у Стеллы уже хватало сил противостоять зовущему взгляду своей подруги. И, честно говоря, Мим уже порядком ее утомила. Никогда больше она не даст кому бы то ни было завладеть собой полностью.
Глава 6
Кевин Мейнард. Сейчас она не любила вспоминать, что когда-то звалась миссис Кевин Мейнард и вышла замуж за него, единственного парня, с которым встречалась, выпускника школы высшей ступени. Из всех мальчишек в округе только о нем ее родители отзывались положительно. Это был спокойный молодец с грубоватыми, но привлекательными чертами лица, и она на самом деле считала, что любит его. Она училась на курсах секретарей-машинисток, когда Кевин проходил службу в армии, и знала, что после курсов пойдет работать, чтобы дать Кевину возможность продолжить образование в колледже. Они были женаты очень недолго, когда Кевин демобилизовался и поступил в колледж. Вдруг оказалось, что Кевин рассчитывает сделать карьеру и полон всевозможных замыслов и планов. Она же смотрела на него снизу вверх, восхищаясь и им, и его планами, и трудилась от зари до зари. Поначалу ей даже нравилось вести хозяйство и содержать в порядке дом. Воспитанная в строгих традициях Юга, Стелла ни разу не задавала себе вопрос об интимной стороне их жизни. Она даже не знала, нравится ли ей то, что они проделывали с мужем каждую ночь. Впрочем, в их семье таких вопросов не задавали. Считалось, что это неизбежная часть существования жены и матери, обязанность перед мужем, которую женщина обречена выполнять. Он никогда не ласкал ее, не гладил, не старался возбудить — просто ложился на нее, когда приходило время, после же слезал, и они вместе засыпали. Но никаких особенно неприятных ощущений она тоже не испытывала. В первый раз, правда, ей было немного больно, но она знала, что так и должно быть. Эта жизнь могла продолжаться вечно, если бы не появилась Мим, старшая сестра Кевина. В его семье о ней разговоров не вели, и даже имя ее упоминалось крайне редко, как если бы она умерла. Дело было в том, что Мим в один прекрасный день сбежала из дому. Ей захотелось стать самостоятельной личностью, знаменитостью, если повезет. Она нашла себе работу на телевидении и поселилась где-то на Западном побережье. В родном же городе Кевина о Мим сочинялись всевозможные небылицы.
Случилось так, что Мим приехала по своим делам в город, в котором находился колледж, где учился Кевин, и попросилась пожить некоторое время у них. Кевин при этом скорчил довольно-таки унылую гримасу, а Стелла обрадовалась. Кевин был всегда человеком спокойным, даже тихим, и чем больше времени проходило, тем незаметнее становился он. Иногда Стелла ловила себя на мысли, что просто перестает его замечать. Она целый день работала, он учился — ему приходилось проводить много времени в библиотеке, чтобы получать высокие баллы — если это, разумеется, являлось единственной причиной его поздних возвращений. Иногда Стелле в голову приходила мысль, что не столько библиотека, сколько блондинистая библиотекарша удерживала его там.
И вот появилась Мим — высокая, пахнущая дорогими духами, импозантная женщина. Она буквально ворвалась в жизнь Стеллы.
С ее появлением Кевин стал еще тише и незаметней, чем раньше, зато Стелла буквально расцвела. Мим сразу понравилась Стелле, она готова была часами слушать ее рассказы о жизни на Западе, о людях, с которыми Мим встречалась в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско. Мим была не только хороша собой, но и умна. Когда они разговаривали, Стелла в прямом смысле слова не сводила с нее глаз. Все в Мим нравилось Стелле — нервные выразительные руки, полные жизни глаза. Ей нравилось, когда Мим, как бы случайно, в разговоре касалась нежными пальцами ее руки или щеки. Даже когда она лежала в постели с Кевином, она ощущала присутствие Мим в их квартире, которая спала в гостиной на Диване, — как бы хотелось ей снова оказаться вместе с ней — болтать о всяких пустяках или просто ее слушать, раскинувшись с Мим на ковре, как они иногда делали, когда Кевина не было дома. В то лето в городе стояла ужасающая жара, а кондиционера в их квартире не было. Как-то раз на работе Стелла от жары упала в обморок, и ей разрешили уйти домой пораньше. Когда она вошла в жаркую, душную квартиру, она почувствовала, что вот-вот упадет опять. На удивление, Мим оказалась дома. Мим собиралась съездить в город, сделать кое-какие покупки и взять интервью у представителей местной администрации.
Но на улице стало так жарко, что она никуда не поехала, а, надев на себя самый крошечный из всех имевшихся у нее бикини, улеглась на диване с книгой. Когда же Стелла, полуживая и задыхающаяся, вошла в гостиную, Мим сразу пришла ей на помощь и, прежде всего, заставила раздеться до бюстгальтера и трусов. Затем, из-за того, что бюстгальтер Стеллы оказался слишком тесным, Мим сняла его, несмотря на застенчивые, еле слышные протесты Стеллы.
— Ну-ка, иди сюда и приляг на диван. Я установила вентилятор так, чтобы он обдувал мое лежбище, ты чувствуешь? И нечего тебе смущаться — в доме, кроме нас, никого нет! Какие у тебя чудесные грудки, Стелла. Готова поспорить, что Кевин вечно их тискает…
Мягкие руки Мим нежно поглаживали Стеллу, и она вдруг ощутила, как по всему ее телу прокатилась горячая волна нового, не испытанного доселе ею чувства. Ничего подобного она ни разу не испытала за всю жизнь с Кевином. Мим о чем-то говорила, рисуя нежными пальцами невидимую картину на золотистой коже Стеллы. Это было восхитительно. Руки Мим гладили ее, ласкали, успокаивали… Стелла прикрыла глаза. Они вместе с Мим лежали на кушетке, и двигаться не хотелось. В такую жару хотелось просто лежать, закрыв веки.
— Сними с себя трусики тоже, деточка, давай остудим тебя всю, целиком. — Мим улыбалась, и ее голос слегка прерывался от скрытого смеха. А может быть, от чего-нибудь еще? Стелла приподняла бедра, дав возможность Мим стянуть с себя трусы. Ей стало значительно лучше — прохладная струя воздуха от вентилятора освежила ее. Прохладны были и пальцы Мим на ее коже.
— Позволь, я сделаю тебе массаж, Стелла, помассирую плечи и руки, а то уж больно ты напряжена. Перевернись на живот, да, именно так.
Стелла почувствовала себя на верху блаженства. Возможно даже, что она сказала об этом вслух. Скорее всего, сказала. Иначе от чего так озверел Кевин, когда, неожиданно вернувшись, застал их вместе? Казалось, что с его приходом потолок в квартире вот-вот обрушится от воплей и ругательств, которые он из себя извергал.
— Ты, вонючая лесбиянка! А я-то надеялся, что, по крайней мере, врачи на Западе смогут привести тебя в порядок. Но этого не произошло. Ты осталась тем, кем была всегда. И еще соблазнила вот эту сучку, мою так называемую жену! Я всегда догадывался, Стелла, что с тобой не все слава Богу. Не знаю почему, но я всегда ожидал от тебя чего-нибудь подобного. Ни одна девка не изображала из себя такой недотроги, как ты. Ты оказалась девственницей, но только потому, что обделывала свои делишки с бабами! — Его голос звучал на высокой истерической ноте. Он грубо схватил Стеллу и сбросил ее с дивана на пол. Потом он рывком поставил ее на ноги, придерживая одной рукой и нещадно нанося удары другой.
— Не надо, Кевин, не надо! — Стелла и Мим в унисон повторяли эти слова, распаляя его все больше и больше.
— Поганая, холодная, фригидная лесбиянка! Вечно ты лежала в кровати, как бревно. А я еще старался быть с ней мягким, терпеливым. И вот получил за все сполна! Но ничего, сейчас я тебя проучу — ты надолго это запомнишь. Вы обе! Тебе, Мим, дорогуша, придется кое-что сейчас увидеть. И пикните только! Я дам этой истории такую огласку, сестричка, что твоя карьера рухнет в один миг. И с тобой будет покончено навсегда.
От ударов мужа голова Стеллы моталась из стороны в сторону, лицо стало распухать прямо на глазах, и она была почти не в состоянии сопротивляться, когда он за руку буквально втащил ее в спальню. Там он грубо бросил ее на постель, не обращая внимания на ее мольбы о пощаде. Она только слышала, как, громко рыдая, Мим просила его остановиться.
— Лгуньи, извращенные суки, вы, обе! Только не орите так громко, а то все узнают, чем это вы тут занимались, пока я работал, как вьючный мул! — От злобы и ругательств Кевин охрип и моментами почти шипел. Стелла лежала и видела, как он расстегнул брюки и затем скинул их прочь. Потом он выдернул из лямок брючный ремень и направился к ней. Когда он приблизился, Стелла отвернулась к стене, стараясь приглушить крики ужаса, которые рвались у нее из груди. Когда он начал ее бить, она спрятала лицо в подушку, впившись в нее обеими руками, и только сдавленно вскрикивала от боли, в то время как Кевин наносил удар за ударом по ее вздрагивающему, истерзанному телу. Он стегал ее беспощадно до тех пор, пока ее земная оболочка не превратилась в окровавленный, стонущий, горящий как в огне комок плоти. Наконец Кевин завершил экзекуцию и швырнул ремень в Мим, которая сидела, скорчившись, рядом, рыдая и прикрывая глаза руками. Стелла была почти без сознания, когда он перевернул ее на спину и обрушился на нее всей своей массой. Он насильно вошел в нее, раскинув ее ноги широко в стороны. Как ни странно, Кевин казался возбужденным сильнее, чем обычно, она же оставалась сухой и почувствовала, что он буквально разрывает ее сокровенные глубины, стремясь проникнуть все дальше и дальше.
Она закричала от боли, и он ударил ее кулаком по лицу, раскроив . губу и едва не выбив зубы. Она поняла, что истекает кровью, но это, в свою очередь, помогло Кевину завершить разрушение, которое он производил внутри ее организма, поскольку уже через минуту он достиг удовлетворения, и Стелла ощутила, как он покидает ее. Словно через вату, Стелла услышала его грубый, угрожающий голос:
— Проваливайте отсюда, и как можно скорее, вы, твари! Чтобы в этом доме, когда я вернусь, и духу вашего не было. Даю вам два часа на сборы — и все. И не вздумай подавать на развод, шлюха! Убирайтесь, с этой минуты я знать вас больше не желаю, понятно?
Стелла услышала, как он ушел, хлопнув дверью, но не могла двинуться с места, а лишь рыдала от боли. Господи, как же ей было больно!
Мим обмыла ее израненное тело. Плача, она целовала ее, и от слез саднили и жгли ушибы и порезы на коже Стеллы. И прямо там, на постели Кевина, Стелла впервые познала наслаждение от поцелуев и прикосновений Мим. После всего, что случилось, оставив почти всю одежду и вещи, Стелла позволила Мим увезти ее.
Сначала они отправились в Лос-Анджелес, и Стелла опять превратилась в красавицу, когда зажили ее синяки и ушибы. Мим научила ее многим вещам, о которых она понятия не имела в своем захолустье. Мим даже выбирала ей книги для чтения, и вот, наконец, Стелла начала понимать, кто такая Мим и почему они с ней вместе.
Никогда больше она не позволит мужчине прикоснуться к себе. Никогда! Ей наплевать, как люди будут называть ее, думала Стелла.
Она решила стать такой же, как Мим, безоговорочно приняв все особенности своего нового образа жизни и следуя желаниям собственного организма.
Именно так думала она поначалу, до тех пор, пока на собственной коже не ощутила любопытствующие взгляды окружающих, мерзкие ухмылки и сплетни, охватывавшие ее тесным кольцом и наводившие на мысль, что она существует за гранью нормального респектабельного человеческого бытия. По-прежнему не желая иметь ничего общего с мужчинами, Стелла боялась быть отторгнутой обществом. После долгих споров, сопровождавшихся ссорами и слезами, Мим, наконец, согласилась принять ее точку зрения и помогла ей найти работу.
— Думаю, что я в долгу перед тобой за то, что твоя жизнь изменилась столь круто, — говорила ей Мим, глядя на нее большими зовущими глазами, в которых притаилась печаль. К тому моменту, однако, у Стеллы уже хватало сил противостоять зовущему взгляду своей подруги. И, честно говоря, Мим уже порядком ее утомила. Никогда больше она не даст кому бы то ни было завладеть собой полностью.
Глава 6
Телефон на столе зазвонил, вернув Стеллу к ежедневным заботам. Прежде чем снять трубку, она на мгновение прикрыла глаза. Этот звонок имел отношение к ее нынешней жизни. Кевин же и Мим были надежно захоронены в прошлом. Она взяла трубку, надеясь про себя, что это не Марти. К счастью, оказалось, что звонил Дэвид Циммер.
— Стелла, меня не будет в офисе всю первую половину дня — похоже на то, что еще некоторое время мне придется провести в суде. Будь хорошей девочкой и разбери мою почту, пожалуйста. Ответь на те письма, на которые в состоянии ответить сама, остальные пусть ждут меня. — Да, мистер Циммер, будет исполнено. Вы появитесь после ленча?
— Надеюсь, что да. Постараюсь быть сразу после ленча. Так что держись пока, деточка.
Стелла нажала на рычаг телефона и еще с минуту вопросительно смотрела на умолкший аппарат. В последнее время Дэвид стал щедрой рукой раздавать ей всевозможные комплименты и ласковые прозвища. К чему бы это? Неужели… Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь заявил же он ей не так давно, что она красива, а ему нравится общество красивых женщин. А вдруг за этим последует приглашение на обед? Господи, да Марти с ума сойдет от ревности. Что же касается Евы — ох, да Ева просто умрет!
Стелла задумалась: интересно, знает ли Ева, что именно она поведала Дэвиду о том, что у Евы и Марти как-то раз была попытка интимной близости.
— Один разочек, всего только один, — сказала Марти. — И было это давно, когда они еще только поселились вместе. Своего рода эксперимент, не более того.
Стелла тогда притворилась, что ревнует Марти, но на самом деле она просто терпеть не могла Еву. Вечно она разыгрывает из себя недотрогу, ну и получила по заслугам.
Все недостатки Евы сводились к одному, главному — она была никудышной актрисой и ни черта не смыслила в сложном искусстве любовной игры. Она позволила себе роскошь влюбиться в Дэвида и мгновенно стала уязвимой. Иметь любовные отношения — это одно, любить же по-настоящему — совершенно другое. Когда ты любишь, то становишься слабым, позволяешь другому, тому, кто любит меньше, использовать себя. Уж Стелла по отношению к себе такого никогда не допустит. Больше никто не причинит ей боль, никогда.
Стелла заправила в машинку лист бумаги и принялась за работу. Она решила перепечатать и подготовить к подписи завещание очередного кандидата на тот свет, чтобы Дэвид смог просмотреть его, как только вернется. Через минуту, правда, она порадовалась, что занялась делом, поскольку дверь без стука распахнулась и вошла Глория Риардон собственной персоной с журналом и пачкой бумаг в руках.
— Привет, Стелла. Дэвид тебе просто вздохнуть не дает. Вечно ты трудишься в поте лица, наша тихоня.
Стелла улыбнулась в ответ, но голова при этом у нее работала, как хорошо отлаженный механизм. Глория явно что-то задумала, но только что? Может быть, она что-нибудь узнала или сам Дэвид рассказал ей кое о чем? Дэвид был единственным человеком, который знал все о ней и Марти…
— У меня с собой несколько важных документов, и мистер Хансен хотел бы, чтобы Дэвид их просмотрел. Я положу их к нему на стол так, чтобы он сразу их увидел, когда придет, ладно?
Не дожидаясь ответа Стеллы, Глория проследовала прямо в кабинет Дэвида, а через несколько секунд выплыла оттуда, улыбаясь по-прежнему. Стелла лишний раз убедилась, не без зависти глядя на нее, что Глория по-настоящему красивая женщина. А уж ее платья! Самые дорогие и шикарные, которые Стелла когда-либо видела на особе женского пола. Да и что греха таить — не только платье, но и фигура Глории вызывала восхищение. Поэтому ничего удивительного не было в том, что, по слухам, Говард Хансен поддерживал с ней не только деловые отношения. «Интересно только, — подумала Стелла, — как мистер Хансен реагирует на откровенные заигрывания Глории с Дэвидом Цим-мером?»
Стелла бы удивилась, если бы узнала, что именно этот вопрос Глория собиралась обсудить с Говардом Хансеном.
Хансен был высоким стройным мужчиной с пронзительными серыми глазами и редеющими светлыми волосами. Ему было уже далеко за сорок, и он отличался сдержанными, мягкими манерами и проникновенным, хорошо поставленным голосом. Он производил впечатление вполне интеллигентного человека на каждого, кто не слышал его в суде. Выступая перед присяжными, Хансен вдребезги разбивал показания свидетелей обвинения.
Однажды ему сказали, что из него вышел бы великий актер, на что Говард хладнокровно ответил, что его адвокатская деятельность приносит ему куда больше денег, чем любому актеру, а знание законов позволяет с толком ими распорядиться.
У Говарда Хансена почти не существовало обычных человеческих слабостей, по крайней мере до тех пор, пока он не встретил Глорию, молодую вдову-англичанку, когда-то бывшую женой его умершего клиента. Сам недавно овдовевший, Хансен познакомился с ней во время путешествия в Европу, где он пытался развеять свое одиночество. Они познакомились и обнаружили у себя некоторые общие черты характера. Узнав друг друга поближе, он отметил, что она не только с радостью идет навстречу его тайным сексуальным прихотям, за осуществление которых он раньше платил большие деньги дорогостоящим проституткам, но и сама преуспела в поисках экзотических развлечений. Она ввела его в общество поклонников групповых любовных сборищ в Лондоне, Риме, Гамбурге и даже научила парочке-другой забавных штучек, о которых даже он не имел представления. Он выразил удивление, что она растрачивает свои богатые таланты в сексуальной сфере впустую, поскольку из нее могла бы выйти величайшая куртизанка, но она сказала ему со смехом, что в подобных вопросах предпочитает укрываться за ширмой респектабельности и анонимности. Говард привез Глорию с собой в Калифорнию — она заявила ему, что Лондон начинает уже ей надоедать. Никто из них тем не менее пока еще не созрел для брака, и Глория получила место в офисе Говарда, что дало ей легальную возможность постоянно находиться при нем. Они прекрасно понимали друг друга и секретов друг от друга практически не имели. Ту и другую сторону сложившееся положение вполне устраивало.
Вернувшись из офиса Дэвида, Глория прошла в кабинет к Хансену и, не спрашивая его разрешения, приготовила два сухих мартини. Говард следил за ней, выжидательно подняв брови, но вопросов не задавал, так как прекрасно знал, что она сама не преминет выложить все, что у нее на уме.
Смешав напитки, Глория пристроилась на диване, который стоял вдоль противоположной от Говарда стены. В каждом движении Глории сквозила безотчетная попытка соблазнить, но Говард прекрасно понимал, что сейчас Глории не до этого, просто она настолько сжилась с ролью соблазнительницы, что это стало частью ее натуры.
— Я оставила последний номер «Стада» на письменном столе Дэвида. В нем фотография его подружки — на весь разворот.
Рядом с Говардом Глория всегда была естественной — прямой и очень конкретной. Он знал эту ее черту и очень ее ценил.
— Я, признаться, полагал, что эта крошка являлась его подругой в прошлом — благодаря тебе или, вернее, нам обоим, следовало бы добавить.
— Гови, ты прекрасно знаешь, что он все еще к ней неравнодушен. В противном случае вряд ли он впал бы в такую ярость, застав ее в постели с Арчером. Господи, как он тогда расшумелся! Можно было подумать, что они женаты целую вечность.
— Но ты, надеюсь, не ожидала, что он посмотрит на это сквозь пальцы? Ведь ты с самого начала была уверена, что он постарается отплатить ей той же монетой. Я правильно тебя понял?
Глория вскочила, сверкнув глазами.
— Верно, дорогой. Именно в этом все и заключалось. Ты ведь знаешь, как я бешусь, пока не заарканю и не приручу мужчину, который меня волнует. А Дэвид все еще бегает на воле и не подойдет ко мне, пока ему не надоест ревновать Еву. Нам остается лишь подождать и выяснить, как он отреагирует на фотопортреты Евы в журнале.
— У нее, вне всякого сомнения, великолепное тело. Жаль, что она такая несговорчивая, а то бы я с удовольствием позабавился бы с ней.
— Интересно знать как, дорогой? Сам поучаствуешь или только посмотришь? — Глория при этих словах помахала нетерпеливо рукой, давая понять, что в ответе не нуждается.
— Все это не столь уж важно. Несмотря на весь свой профессионализм, Ева Мейсон слишком наивна, чтобы удержать человека, подобного Дэвиду. Ты бы слышал, как она умоляла Дэвида тогда не уходить, позволить ей объяснить случившееся. Меня чуть не стошнило. Не понимаю, что он в ней нашел?
— А может быть, в ней есть нечто особенное, то, что ты не в состоянии понять, лапушка? Вдруг она, к примеру, обладает сверхъестественными способностями подольститься к нему, подогреть его самолюбие? Может быть, он любит ее просто за лесть?
— Я думаю, что в этом-то все и дело. Она ублажает его эго, льстит ему почем зря. Но я уверена, что Дэвид ее не любит. Он принадлежит к совсем иному типу мужчин. Полагаю, со временем, достигнув положения, Дэвид превратится в жесткую, твердую, как сталь, личность. Подобно тебе, Говард, или мне. Но как бы то ни было, мне совершенно не улыбается бороться с призраком Евы. — Поглядывая на Глорию сквозь рубиновую линзу своего коктейля, Говард резко бросил: — Вряд ли тебе придется состязаться с кем-либо, Глория. С призраком или с живым человеком. Думаю, не найдется ни один мужчина, способный перед тобой устоять. Зачем, спрашивается, тебе тратить силы на Дэвида сейчас, да еще и вести бой с тенью? Лучше подожди, пока он станет большим человеком — ты ведь в этом уверена — а потом приди и уведи его с собой.
— Я ненавижу ждать — неважно кого или что. И еще — я думаю, что через пару недель он мне просто надоест и я его передам в твое полное распоряжение. — Говард вопросительно приподнял брови. — Глория, любовь моя, ты прекрасно знаешь, что я не вступаю в такого рода игры с теми, кто на меня работает. К тому же он чертовски хороший адвокат. Как ты уже заметила, со временем он расстанется с иллюзиями, что уже произошло со всеми нами, но это только поможет его профессиональному росту. Поэтому, когда у тебя с ним все закончится, постарайся не обидеть его. Пусть у вас сохранятся дружеские отношения — в дальнейшем это многое упростит.
— Дорогой, твой совет, как всегда, гениален, и я приму его к сведению, — Глория допила свой стакан и решительно его поставила, слегка пристукнув донышком о стол. |
— Стелла, меня не будет в офисе всю первую половину дня — похоже на то, что еще некоторое время мне придется провести в суде. Будь хорошей девочкой и разбери мою почту, пожалуйста. Ответь на те письма, на которые в состоянии ответить сама, остальные пусть ждут меня. — Да, мистер Циммер, будет исполнено. Вы появитесь после ленча?
— Надеюсь, что да. Постараюсь быть сразу после ленча. Так что держись пока, деточка.
Стелла нажала на рычаг телефона и еще с минуту вопросительно смотрела на умолкший аппарат. В последнее время Дэвид стал щедрой рукой раздавать ей всевозможные комплименты и ласковые прозвища. К чему бы это? Неужели… Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь заявил же он ей не так давно, что она красива, а ему нравится общество красивых женщин. А вдруг за этим последует приглашение на обед? Господи, да Марти с ума сойдет от ревности. Что же касается Евы — ох, да Ева просто умрет!
Стелла задумалась: интересно, знает ли Ева, что именно она поведала Дэвиду о том, что у Евы и Марти как-то раз была попытка интимной близости.
— Один разочек, всего только один, — сказала Марти. — И было это давно, когда они еще только поселились вместе. Своего рода эксперимент, не более того.
Стелла тогда притворилась, что ревнует Марти, но на самом деле она просто терпеть не могла Еву. Вечно она разыгрывает из себя недотрогу, ну и получила по заслугам.
Все недостатки Евы сводились к одному, главному — она была никудышной актрисой и ни черта не смыслила в сложном искусстве любовной игры. Она позволила себе роскошь влюбиться в Дэвида и мгновенно стала уязвимой. Иметь любовные отношения — это одно, любить же по-настоящему — совершенно другое. Когда ты любишь, то становишься слабым, позволяешь другому, тому, кто любит меньше, использовать себя. Уж Стелла по отношению к себе такого никогда не допустит. Больше никто не причинит ей боль, никогда.
Стелла заправила в машинку лист бумаги и принялась за работу. Она решила перепечатать и подготовить к подписи завещание очередного кандидата на тот свет, чтобы Дэвид смог просмотреть его, как только вернется. Через минуту, правда, она порадовалась, что занялась делом, поскольку дверь без стука распахнулась и вошла Глория Риардон собственной персоной с журналом и пачкой бумаг в руках.
— Привет, Стелла. Дэвид тебе просто вздохнуть не дает. Вечно ты трудишься в поте лица, наша тихоня.
Стелла улыбнулась в ответ, но голова при этом у нее работала, как хорошо отлаженный механизм. Глория явно что-то задумала, но только что? Может быть, она что-нибудь узнала или сам Дэвид рассказал ей кое о чем? Дэвид был единственным человеком, который знал все о ней и Марти…
— У меня с собой несколько важных документов, и мистер Хансен хотел бы, чтобы Дэвид их просмотрел. Я положу их к нему на стол так, чтобы он сразу их увидел, когда придет, ладно?
Не дожидаясь ответа Стеллы, Глория проследовала прямо в кабинет Дэвида, а через несколько секунд выплыла оттуда, улыбаясь по-прежнему. Стелла лишний раз убедилась, не без зависти глядя на нее, что Глория по-настоящему красивая женщина. А уж ее платья! Самые дорогие и шикарные, которые Стелла когда-либо видела на особе женского пола. Да и что греха таить — не только платье, но и фигура Глории вызывала восхищение. Поэтому ничего удивительного не было в том, что, по слухам, Говард Хансен поддерживал с ней не только деловые отношения. «Интересно только, — подумала Стелла, — как мистер Хансен реагирует на откровенные заигрывания Глории с Дэвидом Цим-мером?»
Стелла бы удивилась, если бы узнала, что именно этот вопрос Глория собиралась обсудить с Говардом Хансеном.
Хансен был высоким стройным мужчиной с пронзительными серыми глазами и редеющими светлыми волосами. Ему было уже далеко за сорок, и он отличался сдержанными, мягкими манерами и проникновенным, хорошо поставленным голосом. Он производил впечатление вполне интеллигентного человека на каждого, кто не слышал его в суде. Выступая перед присяжными, Хансен вдребезги разбивал показания свидетелей обвинения.
Однажды ему сказали, что из него вышел бы великий актер, на что Говард хладнокровно ответил, что его адвокатская деятельность приносит ему куда больше денег, чем любому актеру, а знание законов позволяет с толком ими распорядиться.
У Говарда Хансена почти не существовало обычных человеческих слабостей, по крайней мере до тех пор, пока он не встретил Глорию, молодую вдову-англичанку, когда-то бывшую женой его умершего клиента. Сам недавно овдовевший, Хансен познакомился с ней во время путешествия в Европу, где он пытался развеять свое одиночество. Они познакомились и обнаружили у себя некоторые общие черты характера. Узнав друг друга поближе, он отметил, что она не только с радостью идет навстречу его тайным сексуальным прихотям, за осуществление которых он раньше платил большие деньги дорогостоящим проституткам, но и сама преуспела в поисках экзотических развлечений. Она ввела его в общество поклонников групповых любовных сборищ в Лондоне, Риме, Гамбурге и даже научила парочке-другой забавных штучек, о которых даже он не имел представления. Он выразил удивление, что она растрачивает свои богатые таланты в сексуальной сфере впустую, поскольку из нее могла бы выйти величайшая куртизанка, но она сказала ему со смехом, что в подобных вопросах предпочитает укрываться за ширмой респектабельности и анонимности. Говард привез Глорию с собой в Калифорнию — она заявила ему, что Лондон начинает уже ей надоедать. Никто из них тем не менее пока еще не созрел для брака, и Глория получила место в офисе Говарда, что дало ей легальную возможность постоянно находиться при нем. Они прекрасно понимали друг друга и секретов друг от друга практически не имели. Ту и другую сторону сложившееся положение вполне устраивало.
Вернувшись из офиса Дэвида, Глория прошла в кабинет к Хансену и, не спрашивая его разрешения, приготовила два сухих мартини. Говард следил за ней, выжидательно подняв брови, но вопросов не задавал, так как прекрасно знал, что она сама не преминет выложить все, что у нее на уме.
Смешав напитки, Глория пристроилась на диване, который стоял вдоль противоположной от Говарда стены. В каждом движении Глории сквозила безотчетная попытка соблазнить, но Говард прекрасно понимал, что сейчас Глории не до этого, просто она настолько сжилась с ролью соблазнительницы, что это стало частью ее натуры.
— Я оставила последний номер «Стада» на письменном столе Дэвида. В нем фотография его подружки — на весь разворот.
Рядом с Говардом Глория всегда была естественной — прямой и очень конкретной. Он знал эту ее черту и очень ее ценил.
— Я, признаться, полагал, что эта крошка являлась его подругой в прошлом — благодаря тебе или, вернее, нам обоим, следовало бы добавить.
— Гови, ты прекрасно знаешь, что он все еще к ней неравнодушен. В противном случае вряд ли он впал бы в такую ярость, застав ее в постели с Арчером. Господи, как он тогда расшумелся! Можно было подумать, что они женаты целую вечность.
— Но ты, надеюсь, не ожидала, что он посмотрит на это сквозь пальцы? Ведь ты с самого начала была уверена, что он постарается отплатить ей той же монетой. Я правильно тебя понял?
Глория вскочила, сверкнув глазами.
— Верно, дорогой. Именно в этом все и заключалось. Ты ведь знаешь, как я бешусь, пока не заарканю и не приручу мужчину, который меня волнует. А Дэвид все еще бегает на воле и не подойдет ко мне, пока ему не надоест ревновать Еву. Нам остается лишь подождать и выяснить, как он отреагирует на фотопортреты Евы в журнале.
— У нее, вне всякого сомнения, великолепное тело. Жаль, что она такая несговорчивая, а то бы я с удовольствием позабавился бы с ней.
— Интересно знать как, дорогой? Сам поучаствуешь или только посмотришь? — Глория при этих словах помахала нетерпеливо рукой, давая понять, что в ответе не нуждается.
— Все это не столь уж важно. Несмотря на весь свой профессионализм, Ева Мейсон слишком наивна, чтобы удержать человека, подобного Дэвиду. Ты бы слышал, как она умоляла Дэвида тогда не уходить, позволить ей объяснить случившееся. Меня чуть не стошнило. Не понимаю, что он в ней нашел?
— А может быть, в ней есть нечто особенное, то, что ты не в состоянии понять, лапушка? Вдруг она, к примеру, обладает сверхъестественными способностями подольститься к нему, подогреть его самолюбие? Может быть, он любит ее просто за лесть?
— Я думаю, что в этом-то все и дело. Она ублажает его эго, льстит ему почем зря. Но я уверена, что Дэвид ее не любит. Он принадлежит к совсем иному типу мужчин. Полагаю, со временем, достигнув положения, Дэвид превратится в жесткую, твердую, как сталь, личность. Подобно тебе, Говард, или мне. Но как бы то ни было, мне совершенно не улыбается бороться с призраком Евы. — Поглядывая на Глорию сквозь рубиновую линзу своего коктейля, Говард резко бросил: — Вряд ли тебе придется состязаться с кем-либо, Глория. С призраком или с живым человеком. Думаю, не найдется ни один мужчина, способный перед тобой устоять. Зачем, спрашивается, тебе тратить силы на Дэвида сейчас, да еще и вести бой с тенью? Лучше подожди, пока он станет большим человеком — ты ведь в этом уверена — а потом приди и уведи его с собой.
— Я ненавижу ждать — неважно кого или что. И еще — я думаю, что через пару недель он мне просто надоест и я его передам в твое полное распоряжение. — Говард вопросительно приподнял брови. — Глория, любовь моя, ты прекрасно знаешь, что я не вступаю в такого рода игры с теми, кто на меня работает. К тому же он чертовски хороший адвокат. Как ты уже заметила, со временем он расстанется с иллюзиями, что уже произошло со всеми нами, но это только поможет его профессиональному росту. Поэтому, когда у тебя с ним все закончится, постарайся не обидеть его. Пусть у вас сохранятся дружеские отношения — в дальнейшем это многое упростит.
— Дорогой, твой совет, как всегда, гениален, и я приму его к сведению, — Глория допила свой стакан и решительно его поставила, слегка пристукнув донышком о стол. |