Страница:
Самым одаренным и энергичным противником, с которым приходилось бороться агентам Доджа, был, по-видимому, офицер секретной службы южан Шоу, который в этой подпольной войне предпочел фигурировать под именем "капитана Колмена".
"Колмен" был "звездой" секретной службы генерала Рэджа, который проявил большой талант в подборе разведчиков и руководстве ими. "Колмен" совершил много смелых подвигов, пока, наконец, счастье ему не изменило так казалось в ту пору - и его не взяли в плен.
Джеймсу Хенсалу из 7-го Канзасского полка генерал Додж доверил руководство шпионажем и контрразведкой в районе Теннесси. Однажды Хенсал и его сотрудники, сделав облаву, захватили врасплох группу штатских, на первый взгляд занимавшихся как будто законнейшей торговлей. Хенсал все же заподозрил их в контрабанде, но не сумел разоблачить ни одного из задержанных, хотя среди них находились "Колмен" и его бесстрашный курьер Сэм Дэвис.
У Сэма Дэвиса, на его беду, при допросе обнаружили компрометирующие документы.
- Где ваш начальник Колмен? - спрашивали его в сотый раз.
Дэвис упорно твердил, что никакого Колмена не знает, что у него вообще нет начальника, и что он уже много недель не разговаривал с офицерами южан.
Ему сурово напомнили, что он, как уличенный шпион, будет расстрелян или повешен, если не скажет правды. Ни угрозы, ни обещания не привели к обнаружению "Колмена", находившегося тут же среди задержанных штатских и опасавшегося, что Дэвиса шантажом или угрозами заставить его выдать. Опасения эти были напрасны, ибо Дэвис не сломался и был казнен как рядовой шпион, не сообщив ничего из того, что могло спасти ему жизнь. "Колмена" обменяли как безобидного сторонника мятежников. Позднее генерал Додж узнал от нью-йоркского биржевика Джошуа Брауна о том, как безуспешно разыскиваемый разведкой федералистов "Колмен" ускользнул из её рук благодаря самопожертвованию Дэвиса. Тронутый героизмом шпиона южан, генерал Додж впоследствии сделал взнос в фонд на сооружение памятника Сэму Дэвису, американскому герою.
В 1864 году молодой человек аристократической наружности предложил северянам работать на них в качестве шпиона. Он объявил, что ему нужен только конь и пропуск через линию фронта; получив требуемое, он обязуется доставить сведения об армии мятежников в Северной Вирджинии и об их правительстве в Ричмонде. Ему дали коня, пропуск и немного денег; он исчез, спустя две недели явился, как обещал, и представил письмо от президента южан Джефферсона Дэвиса на имя Климента Клея, эмиссара Конфедерации в Канаде, резиденция которого помещалась в Сент-Катерин, вблизи Ниагарского водопада.
Шпион федералистов сказал, что в конверте имеется только рекомендательное письмо; оно было собственноручно написано Дэвисом и пропущено невскрытым. После этого шпион правительства стал постоянным курьером мятежников между Ричмондом и Канадой; и все письма, которые он проносил в обе стороны, в Вашингтоне вскрывали и прочитывали. При этом следовало пользоваться бумагой и печатями подлинных пакетов, и военное министерство федералистов ввозило из Англии бумагу, тождественную той, которой пользовался Клей в Канаде.
Одна из перехваченных подобным образом депеш раскрыла план весьма опасной диверсии. Агенты мятежников должны были вызвать пожары в Нью-Йорке и в Чикаго, подложив одновременно в крупных отелях и многолюдных местах развлечений адские машины. Это дезорганизовало бы работу пожарных команд, вынужденных метаться от одного очага пламени к другому. Комендант Нью-Йорка генерал Дикс и начальник полиции Джон Кеннеди с недоверием отнеслись к сообщению о заговоре, затеваемом Клеем. Несмотря на то, что полицейские и военные власти приняли необходимые меры, пожар в Нью-Йорке все же начался в отеле Св. Николая и в некоторых других местах; но адские машины не взорвались одновременно, и ни одна из них не причинила серьезных повреждений и не вызвала паники.
В течение всего первого года войны через 24 часа после каждого заседания кабинета министров на Юг отправлялся доклад. Таким путем почти каждое сколько-нибудь важное решение правительства северян, представлявшее интерес для конфедератов, немедленно становилось известным в Ричмонде. Наладившая эту постоянную связь разведывательная организация состояла в основном из начальников почтовых отделений Мэриленда, которые почти поголовно, кроме троих, состояли на службе у южан, хотя и были назначены на эти посты федеральным правительством.
После того, как агенты федеральной секретной службы, находившейся тогда под руководством Лафайета Бейкера, разгромили их организацию, нужно было ликвидировать секретных агентов иного масштаба. Шпионы Юга, вроде Джеймса и Чарльза Милбернов, Джона Уэринга и Уолтера Боуи, долго боролись против превосходящих сил противника, которые их наконец одолели. Боуи однажды ухитрился улизнуть от четырех федеральных сыщиков, выследивших его на плантации Уэринга на реке Патюксент; он удрал от них, переодевшись негритянкой, несущей на голове корыто для стирки белья. Его задержали и допросили, но он убедил федералистских агентов, что в самом деле является негритянкой, служащей у Уэрингов, и сыщики его пропустили. Впоследствии Боуи застрелили после ограбления лавки в Санди-Хилле. Его бывший хозяин, сообщник и защитник Уэринг был арестован как агент Конфедерации, и все его имущество конфисковали.
Авраам Линкольн неоднократно заступался за обвиненных шпионов и сторонников южан и спасал им жизнь. Знаменитой стороннице южан мисс Белл Бойд чуть ли не половина армии федералистов облегчала своей чрезмерной любезностью и снисходительностью шпионскую деятельность
"Мисс Белл Бойд была поистине пленительна в кринолине", - писал об этой способной шпионке романист Джозеф Хергесхеймер Признанная сторонница мятежников, застрелившая федерального унтер-офицера, когда ей не было ещё восемнадцати, она проносила информацию через фронт федералистов не раз и не два, а десятки раз, и не только благодаря своему "романтическому очарованию". Ей удавалось это главным образом потому, что ни один правительственный офицер не хотел подвергнуться невыгодному сравнению с рыцарями Юга и проявить нелюбезность по отношению к женщине. Сила её обаяния и безответственность офицерского корпуса федеральной армии, а вернее всего незнание приемов шпионской и контрразведывательной работы были таковы, что даже когда Белл Бойд наконец арестовали, ей ничем серьезным не пригрозили и даже не обыскали. В тюрьму ей позволили взять чемоданы, и она сумела укрыть от своих якобы бдительных стражей не менее 26 000 долларов.
Очаровательная Белл, дочь федерального чиновника, родилась в Мартинсберге, в штате Вирджиния. Ей было 17, когда Юг приступил к мобилизации, и только в июле 1861 года она начала привлекать внимание северян. Вторгшиеся солдаты Севера пытались водрузить федеральный флаг над домом семьи Бойд. Когда мать Белл, как лойяльная гражданка Вирджинии, воспротивилась этому, один из ненавистных "янки" наговорил ей грубостей и с силой распахнул дверь, которую миссис Бойд пыталась захлопнуть перед его носом. Белл, по её собственным словам, не выдержала: "Я вскипела негодованием, выхватила пистолет и выстрелила в него. Его унесли смертельно раненым, вскоре он умер".
В последующие месяцы федеральные войска не раз проходили мимо дома Бойдов в Мартинсберге, но никто из военных уже не пытался силой открыть дверь, которую миссис Бойд угодно было захлопнуть. Федеральные офицеры из штаба генералов Паттерсона и Кадуолдера произвели любезное расследование случайного убийства; приняв во внимание возраст мисс Белл, его признали неумышленным.
Результаты деятельности мисс Бойд высоко ценил генерал южан Джексон.
После очередной победы он писал:
"Мисс Белл Бойд!
Благодарю вас от имени моего и всей армии за огромную услугу, которую вы оказали сегодня вашей родине.
Всегда ваш друг Т. Д. Джэксон, командующий южной армией".
Белл Бойд продолжала оказывать свои тайные и почти всегда импровизированные услуги.
Война против этой красавицы-вирджинки казалась почти проигранной. Но Белл совершила крупный промах, доверив одно из своих писем в адрес генерала Джексона секретному агенту северян, случайно облаченному в серый мундир Юга. Военный министр Стэнтон получил это письмо от генерала Сайгола и тотчас же отрядил сыщика федеральной разведки Криджа доставить мисс Бойд в Вашингтон.
Кридж, по словам его юной племянницы, был человек "малого роста, грубой наружности, с подлым выражением лица... и седоватой бородой. Все его черты были крайне отвратительны и выражали смесь трусости, жестокости и лукавства". Словом, Криджа нельзя было растрогать даже "особо романтическим обаянием", и дверь, которую он захлопнул, оказалась надежной.
Белл была арестантка не из покладистых. Через некоторое время её обменяли и отправили в Ричмонд в сопровождении некоего майора Фитцхью. В Ричмонде солдаты взяли перед ней "на караул", а вечером городской оркестр сыграл под её окнами серенаду.
Позднее она совершила морское путешествие, посетила Англию и встретилась с федеральным морским офицером Сэмом Уайлдом Хардингом; тот был покорен первым же её взглядом и вышел в отставку, чтобы сделать её миссис Хардинг. Ей предстояли годы большой известности и ряд выгодных турне с чтением лекций, и она отнюдь не стыдилась своей славы "шпионки мятежников".
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
"Безумная Бет" и другие дамы
Самым ценным из шпионов, боровшихся против южан, была уроженка Юга, мисс Элизабет Ван-Лью из Ричмонда. Лишь немногие герои всемирной истории секретной службы могут соперничать с этой бесстрашной женщиной. Она единственная американка, действовавшая во время войны в тылу противника.
Элизабет Ван-Лью, горячо ненавидя рабовладение, не гнушалась никакими средствами, если они были необходимы для успеха её дела: она выдавала друзей, следила за соседями и интриговала против вооруженных сил родного штата. Она не только ежечасно рисковала своей жизнью, но и подвергала опасности жизнь матери и брата, растрачивала состояние семьи и вела свою линию с неукротимым рвением, не раз рискуя стать жертвой самосуда разъяренной толпы.
Элизабет Ван-Лью жила в окружении знати, и все жители Ричмонда в той или иной мере её подозревали. Некоторые считали её ненормальной И она не протестовала против этого, всячески маскируя свою тайную работу, которую легче было осуществить под маской "безумной Бет". Ее спасало то, что уму заурядного вирджинца недоступна была самая мысль, что вирджинская аристократка в здравом уме могла выступать против дела южан.
Вирджинцы говорили, что она нелойяльна, что она желает победы Северу, что она выступает против отделения южных штатов. Они были уверены и в том, что она яростная аболиционистка, ибо она дала вольную своим рабам-неграм и никогда не скрывала своего отвращения к рабовладению. Ее подозревали ещё и в том, что она помогает беглым неграм и содействует побегам "янки" из лагерей военнопленных.
Словом, в период между 1860 и 1865 годами Элизабет Ван-Лью подозревали в чем угодно, только не в том, что она - самый отчаянный и опасный агент среди "изменников". Ни один офицер или контрразведчик Юга не заподозрил в Элизабет Ван-Лью умелой и изобретательной руководительницы целой шпионской сети.
Никто не подозревал истины; а истина заключалась в словах генерала Гранта, с которыми он обратился к ней от имени правительства и армии Севера: "Вы слали мне самые ценные сведения, какие только поступали из Ричмонда за время войны".
Так как Ричмонд был во время войны столицей южных штатов, эта похвала главнокомандующего войсками Севера сразу выдвигает Элизабет Ван-Лью в ряды виднейших шпионов их главного штаба.
Она тратила свои личные средства на дело, которое считала защитой чести своей отчизны. Каждый её шаг был импровизацией и осуществлялся не только в полном одиночестве, но и наперекор многочисленным препятствиям в столице, кишевшей врагами.
Убедительнейшим доказательством её бесспорного права числиться в ряду лучших солдат передового отряда мировой секретной службы является то, что она, несмотря на выдающуюся роль, сыгранную на войне, все детали которой тщательнейшим образом изучены, не только достигла своих целей, но и сумела остаться малоизвестной, скромной женщиной, остаться в тени.
Для опасной части своей деятельности - пересылки сведений - она создала пять секретных точек связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. Начальным пунктом цели служил старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов
Случались дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не появлялся, а доносились только слухи об арестованных и расстрелянных "проклятых шпионах-янки" Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами собственных слуг, но не прекращала доставки секретных сведений об обстановке в Ричмонде. О том, чтобы она лично пыталась пройти через фронт, данных нет.
Элизабет Ван-Лью родилась в Вирджинии в 1818 году, но образование получила в Филадельфии, где жила её мать. В столице Пенсильвании никогда не вели яростной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались там сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной и ярой аболиционисткой. Одним из проялений её новых убеждений явилось освобождение девяти невольников Ван-Лью. К тому же она разыскала и выкупила из неволи несколько негров, чтобы воссоединить их с родными, находившимися во владении семьи Ван-Лью.
Среди мелкопоместной знати Юга у нее, конечно, были единомышленники, и потому на неё совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью друзья и соседи смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягким порицанием. Надо иметь в виду, что в работе Ван-Лью играли выдающуюся роль дружеские связи её семьи. Главный судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся там непререкаемым авторитетом, был близким другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостийой вирджинского особняка Ван-Лью, где прнимали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, и многих американских аристократов.
Мать и дочь Ван-Лью были щедры, гостеприимны и обаятельны; им не ставили в укор их "прогрессивные" взгляды.
Элизабет минул 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо у Харперс-Ферри и взяли в плен Джона Брауна. Казнь старика толкнула её в лагерь "чудаков" и "фанатиков", поклявшихся уничтожить рабовладение. "С этого момента, записала она в своем дневнике, - наш народ находится в явном состоянии войны".
И она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям письмо за письмом и информируя их об обстановке, складывавшейся "там, на Юге". Она посылала эти письма почтой, и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на её письма, то разве что незаметный чиновник, с которым не считалось правительство Бьюкенена. Природное влечение Элизабет к секретной службе избавило её от разочарования, когда на первых порах её старания не встретили достойной оценки. Она продолжала свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала деятельность, развертываемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов. Энтузиаст своего дела, она была достаточно бесстрашна, чтобы выступать с речами, как ярая аболиционистка, на улицах Ричмонда.
Современники описывали Элизабет Ван-Лью как женщину хрупкого телосложения, невысокого роста, но представительную, очень живую и решительную. Даже вожди Конфедерации были покорены её кротостью и обаянием.
С презрением отвергнув возможность прикрыть свою секретную работу маской "лойяльной патриотки Юга", она отказалась шить рубашки для солдат Вирджинии. Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда "варвары-янки" приближались к городу, откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами. Но миссис Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для своих донесений, изобретая собственную тактику и сообщая Северу почти все, что она узнала о мобилизации мятежников.
Вскоре после начала войны Севера с Югом Элизабет с матерью занялись помощью раненым военнопленным, посаженным в военную тюрьму. В военном министерстве в Вашингтоне очень быстро заметили, что ценность и точность сведений, посылаемых мисс Ван-Лью, не только ничего не потеряли от новой заботы, которую она взвалила на свои плечи, но, наоборот, возросли от ежедневного общения с пленными офицерами и солдатами северян. В числе этих пленных офицеров оказался полковник Поль Ревир из 20-го Массачусетского полка, который и после войны оставался ей преданным другом.
Комендантом омерзительной тюрьмы "Либби" был лейтенант Тодт. Она сумела создать впечатление, что её благотворительность одинаково простирается как на северян, так и на южан, и когда получила доступ в тюрьму, нашла в ней неиссякаемый источник военной информации, которую ей передавали шепотом военнопленные северяне.
Сведения поступали самыми разнообразными путями. Бумажки с вопросами и ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали склянки с лекарствами, пока передачи не были запрещены из-за роста цен на продукты, вызванного блокадой северян. В книгах, которые она передавала для прочтения и последующего возврата, незаметно подчеркивали некоторые слова. Иногда, пока другие арестанты следили за сторожами и часовыми, ей удавалось побеседовать со вновь прибывшими и за несколько минут получить ценные сведения.
Лишь немногие офицеры и солдаты Юга серьезно беспокоили её своими подозрениями. Ее заботы о благополучии негров были настолько известны, что рядовому южанину она казалась просто "чудачкой". Своими "чудачествами" она поддерживала в окружающих убеждение, что фанатизм её взглядов - безобидное помешательство.
Нужно отметить, что её мать, которую никто не считал безумной, подвергалась куда большей опасности. Жизнь обеих женщин не раз висела на волоске. Только непрерывные поражения, которые в течение первых двух лет войны терпели неудачливые генералы северян, спасли Ван-Лью от насилий толпы, в которой неудачи везде пробуждают яростный гнев.
В газетных статьях открыто клеймили "позорное" поведение мисс Ван-Лью и её матери. И несмотря на это громогласно и публично предъявленное общественным мнением тяжкое обвинение, офицеры и влиятельные чиновники Юга продолжали посещать гостиную Ван-Лью Их долгие беседы давали обильную пищу Элизабет; она, как видно, научилась умению штабистов соединять воедино разрозненные сведения и совмещать их с информацией, полученной из других источников.
Единственным официальным взысканием, которому подвергалась когда-либо "жалкая, безумная Бет", было лишение права посещать военную тюрьму. Когда это случалось, она наряжалась в свое лучшее платье, брала зонтик и отправлялась прямо к генералу Уиндеру - начальнику контрразведки южан - или в приемную Джуды Бенджамина, их военного министра. Несколько минут хмурых взглядов и мягких упреков, несколько трогательных женских укоров - и "безумная Бет" возвращалась домой с разрешением посещать военную тюрьму, подписанным Уиндером, полномочия которого давали ему право подписать ей смертный приговор.
В других случаях кринолин и зонтик являлись помехой, и тогда "безумная Бет" переодевалась поселянкой. Домотканая юбка, ситцевая кофточка, поношенные постолы оленьей кожи и огромный коленкоровый чепец - гардероб типичной работницы с фермы - были найдены среди её вещей спустя целое поколение как вещественное напоминание о многочисленных ночных вылазках.
Вильям Гилмор Беймер, которому мы обязаны исследованиями жизни и деятельности Ван-Лью, прямо указывает, что её подход к президенту Джефферсону Дэвису в момент, когда он "меньше всего был начеку", свидетельствует, что она была гениальной шпионкой и руководительницей шпионской сети. У неё была необычайно умная молодая рабыня-негритянка, которой она дала вольную за несколько лет до войны. Эту девушку она отправила на Север и платила там за её обучение; но когда проявилась угроза войны, миссис Ван-Лью попросила Мэри Баусер вернуться в Вирджинию. Девушка немедленно приехала, после чего бывшая владелица начала готовить её к трудной миссии. Обучив Мэри Баусер, Элизабет Ван-Лью при помощи подложных рекомендаций, о которых мы можем только догадываться, устроила её на должность официантки в "Белый Дом" южан - резиденцию главы конфедератов.
О дальнейшем мало что известно, ибо ни один из живших когда-либо мастеров шпионажа не охранял так ревниво тайны своих подчиненных, как это делала Ван-Лью. Что слышала Мэри, когда обслуживала президента Дэвиса и его гостей, и что из услышанного она передавала Элизабет? Как удалось ей, не будучи разоблаченной, передавать сведения в дом Ван Лью? И были ли её донесения настолько ценны, насколько этого можно было ожидать? На все эти вопросы нет ответа. Очевидно одно: никто так и не догадался о шпионской роли негритянки.
Мисс Ван-Лью не переходила через линию фронта и не рисковала своей жизнью, попадая в окружение врагов; она жила среди своих, в своем доме в Ричмонде, ставшем столицей отколовшихся южных штатов, где её знал каждый и где её общественное положение было для неё такой же защитой, как и личина "безумной Бет". Ее секретные донесения, зашифрованные личным кодом, часто бывали написаны рукой кого-нибудь из слуг. Преданные негры никогда и не подумали бы отказать в чем-либо "мисс Лизбет". Успех налаженной системы связи в немалой степени определялся кажущейся обыденностью действий её чернокожих курьеров. Вероятно, никто из них не сознавал до конца всей важности работы, маскируемой выполнением обыкновенных хозяйственных поручений.
Раздобыв для своих слуг и рабочих военные пропуска, дававшие право беспрепятственно циркулировать между домом в городе и фермой Ван-Лью, находившейся в окрестностях Ричмонда, Элизабет поддерживала непрерывное движение посыльных с корзинами между обеими шпионскими станциями: в каждую корзину с яйцами вкладывали, например, пустую яичную скорлупу со сложенной тонкой бумажкой. Разбитная молодая девушка, служившая швеей в доме Ван-Лью, сновала взад н вперед через линию фронта у Ричардсона, пронося шпионские донесения, зашитые в образчики ткани или в платье. Чтобы продемонстрировать эффективность своей системы, Элизабет Ван-Лью однажды после обеда нарвала в своем саду букет цветов, который на следующий день был доставлен к завтраку генералу Гранту.
Однажды мать и дочь Ван Лью предупредили, что в "Либби" готовят побег. "Мы приспособили одну из наших гостиных, - писала Элизабет в своем дневнике, - темными одеялами занавесили в ней окна, и в этом помещении днем и ночью три недели горел небольшой газовый рожок; для беглецов там даже поставили кровати.
Все это указывает на то, что дружественное отношение президента Дэвиса, генерала Уиндера и других вожаков южан в известной мере препятствовало проведению официального обыска в доме Ван-Лью и принятию эффективных контрразведывательных мер. Женщинам, которые в Бельгии или в оккупированных немцами департаментах Франции вздумали бы в 1914-1918 годах "занавесить свои окна темными одеялами", пришлось бы самое большее в течение 48 часов объясняться с немецким фельдфебелем!..
Упомянутая нами гостиная Ван Лью, конечно, не была самым секретным помещением вирджннского особняка. И биограф мисс Ван Лью полагает, что её ссылка на гостиную с занавешенными окнами и необычайным расходом газа вероятнее всего служит просто дымовой завесой, пущенной ею по известным ей одной причинам. Даже в бережно хранимом от посторонних глаз дневнике мисс Ван-Лью ни единым словом не намекает на существование подлинно секретной комнаты и не упоминает о двери с пружиной в стене, за старинным комодом.
Секретная комната Ван Лью представляла собой длинную, низкую и узкую камеру, расположенную там, где от плоской кровли веранды начинался скат крыши. Чердак у дома был квадратный, и между его западной стеной и скатом крыши помещалась комната, в которой во время войны постоянно скрывался какой-нибудь агент или беглец-федералист.
О существовании подобного убежища давно подозревали, но ищейки конфедератов так и не сумели его обнаружить. Маленькая девочка, племянница Элизабет Ван Лью, обнаружила комнату весьма любопытным образом. Она пробралась ночью на чердак, чтобы посмотреть куда "тетя Бетти" отнесла блюдо с обильной едой. Загородив рукой свечу, мисс Ван-Лью стояла перед "темным отверстием в стене", из которого протягивал руку за пищей изможденный мужчина в поношенном синем мундире, с нечесанными волосами и бородой.
Если бы не это воспоминание племянницы Элизабет Ван-Лью, опубликованное после её смерти, секретная комната осталась бы необнаруженной.
В доме бесстрашных сторонниц Севера имелась ещё секретная ниша, служившая "почтовым ящиком" для шпионских донесений. В библиотеке был железный камин; по обе стороны его решетки находилось по пилястру, накрытому фигурой лежащего льва. Одна из этих фигур не была приделана к основанию наглухо, и её можно было поднять, как крышку. В выемуку под львом Элизабет "опускала, как в почтовый ящик", свои донесения. Прислуга, начиная стирать с мебели пыль, приближалась к камину, украдкой вынимала донесение и через час относила его на ферму Ван Лью, за город. Мисс Ван Лью не давала своим чернокожим курьерам устных секретных поручений, и хотя она чувствовала себя в безопасности от подслушивания, неизменно практиковала столь необычную, несколько театральную манеру.
"Колмен" был "звездой" секретной службы генерала Рэджа, который проявил большой талант в подборе разведчиков и руководстве ими. "Колмен" совершил много смелых подвигов, пока, наконец, счастье ему не изменило так казалось в ту пору - и его не взяли в плен.
Джеймсу Хенсалу из 7-го Канзасского полка генерал Додж доверил руководство шпионажем и контрразведкой в районе Теннесси. Однажды Хенсал и его сотрудники, сделав облаву, захватили врасплох группу штатских, на первый взгляд занимавшихся как будто законнейшей торговлей. Хенсал все же заподозрил их в контрабанде, но не сумел разоблачить ни одного из задержанных, хотя среди них находились "Колмен" и его бесстрашный курьер Сэм Дэвис.
У Сэма Дэвиса, на его беду, при допросе обнаружили компрометирующие документы.
- Где ваш начальник Колмен? - спрашивали его в сотый раз.
Дэвис упорно твердил, что никакого Колмена не знает, что у него вообще нет начальника, и что он уже много недель не разговаривал с офицерами южан.
Ему сурово напомнили, что он, как уличенный шпион, будет расстрелян или повешен, если не скажет правды. Ни угрозы, ни обещания не привели к обнаружению "Колмена", находившегося тут же среди задержанных штатских и опасавшегося, что Дэвиса шантажом или угрозами заставить его выдать. Опасения эти были напрасны, ибо Дэвис не сломался и был казнен как рядовой шпион, не сообщив ничего из того, что могло спасти ему жизнь. "Колмена" обменяли как безобидного сторонника мятежников. Позднее генерал Додж узнал от нью-йоркского биржевика Джошуа Брауна о том, как безуспешно разыскиваемый разведкой федералистов "Колмен" ускользнул из её рук благодаря самопожертвованию Дэвиса. Тронутый героизмом шпиона южан, генерал Додж впоследствии сделал взнос в фонд на сооружение памятника Сэму Дэвису, американскому герою.
В 1864 году молодой человек аристократической наружности предложил северянам работать на них в качестве шпиона. Он объявил, что ему нужен только конь и пропуск через линию фронта; получив требуемое, он обязуется доставить сведения об армии мятежников в Северной Вирджинии и об их правительстве в Ричмонде. Ему дали коня, пропуск и немного денег; он исчез, спустя две недели явился, как обещал, и представил письмо от президента южан Джефферсона Дэвиса на имя Климента Клея, эмиссара Конфедерации в Канаде, резиденция которого помещалась в Сент-Катерин, вблизи Ниагарского водопада.
Шпион федералистов сказал, что в конверте имеется только рекомендательное письмо; оно было собственноручно написано Дэвисом и пропущено невскрытым. После этого шпион правительства стал постоянным курьером мятежников между Ричмондом и Канадой; и все письма, которые он проносил в обе стороны, в Вашингтоне вскрывали и прочитывали. При этом следовало пользоваться бумагой и печатями подлинных пакетов, и военное министерство федералистов ввозило из Англии бумагу, тождественную той, которой пользовался Клей в Канаде.
Одна из перехваченных подобным образом депеш раскрыла план весьма опасной диверсии. Агенты мятежников должны были вызвать пожары в Нью-Йорке и в Чикаго, подложив одновременно в крупных отелях и многолюдных местах развлечений адские машины. Это дезорганизовало бы работу пожарных команд, вынужденных метаться от одного очага пламени к другому. Комендант Нью-Йорка генерал Дикс и начальник полиции Джон Кеннеди с недоверием отнеслись к сообщению о заговоре, затеваемом Клеем. Несмотря на то, что полицейские и военные власти приняли необходимые меры, пожар в Нью-Йорке все же начался в отеле Св. Николая и в некоторых других местах; но адские машины не взорвались одновременно, и ни одна из них не причинила серьезных повреждений и не вызвала паники.
В течение всего первого года войны через 24 часа после каждого заседания кабинета министров на Юг отправлялся доклад. Таким путем почти каждое сколько-нибудь важное решение правительства северян, представлявшее интерес для конфедератов, немедленно становилось известным в Ричмонде. Наладившая эту постоянную связь разведывательная организация состояла в основном из начальников почтовых отделений Мэриленда, которые почти поголовно, кроме троих, состояли на службе у южан, хотя и были назначены на эти посты федеральным правительством.
После того, как агенты федеральной секретной службы, находившейся тогда под руководством Лафайета Бейкера, разгромили их организацию, нужно было ликвидировать секретных агентов иного масштаба. Шпионы Юга, вроде Джеймса и Чарльза Милбернов, Джона Уэринга и Уолтера Боуи, долго боролись против превосходящих сил противника, которые их наконец одолели. Боуи однажды ухитрился улизнуть от четырех федеральных сыщиков, выследивших его на плантации Уэринга на реке Патюксент; он удрал от них, переодевшись негритянкой, несущей на голове корыто для стирки белья. Его задержали и допросили, но он убедил федералистских агентов, что в самом деле является негритянкой, служащей у Уэрингов, и сыщики его пропустили. Впоследствии Боуи застрелили после ограбления лавки в Санди-Хилле. Его бывший хозяин, сообщник и защитник Уэринг был арестован как агент Конфедерации, и все его имущество конфисковали.
Авраам Линкольн неоднократно заступался за обвиненных шпионов и сторонников южан и спасал им жизнь. Знаменитой стороннице южан мисс Белл Бойд чуть ли не половина армии федералистов облегчала своей чрезмерной любезностью и снисходительностью шпионскую деятельность
"Мисс Белл Бойд была поистине пленительна в кринолине", - писал об этой способной шпионке романист Джозеф Хергесхеймер Признанная сторонница мятежников, застрелившая федерального унтер-офицера, когда ей не было ещё восемнадцати, она проносила информацию через фронт федералистов не раз и не два, а десятки раз, и не только благодаря своему "романтическому очарованию". Ей удавалось это главным образом потому, что ни один правительственный офицер не хотел подвергнуться невыгодному сравнению с рыцарями Юга и проявить нелюбезность по отношению к женщине. Сила её обаяния и безответственность офицерского корпуса федеральной армии, а вернее всего незнание приемов шпионской и контрразведывательной работы были таковы, что даже когда Белл Бойд наконец арестовали, ей ничем серьезным не пригрозили и даже не обыскали. В тюрьму ей позволили взять чемоданы, и она сумела укрыть от своих якобы бдительных стражей не менее 26 000 долларов.
Очаровательная Белл, дочь федерального чиновника, родилась в Мартинсберге, в штате Вирджиния. Ей было 17, когда Юг приступил к мобилизации, и только в июле 1861 года она начала привлекать внимание северян. Вторгшиеся солдаты Севера пытались водрузить федеральный флаг над домом семьи Бойд. Когда мать Белл, как лойяльная гражданка Вирджинии, воспротивилась этому, один из ненавистных "янки" наговорил ей грубостей и с силой распахнул дверь, которую миссис Бойд пыталась захлопнуть перед его носом. Белл, по её собственным словам, не выдержала: "Я вскипела негодованием, выхватила пистолет и выстрелила в него. Его унесли смертельно раненым, вскоре он умер".
В последующие месяцы федеральные войска не раз проходили мимо дома Бойдов в Мартинсберге, но никто из военных уже не пытался силой открыть дверь, которую миссис Бойд угодно было захлопнуть. Федеральные офицеры из штаба генералов Паттерсона и Кадуолдера произвели любезное расследование случайного убийства; приняв во внимание возраст мисс Белл, его признали неумышленным.
Результаты деятельности мисс Бойд высоко ценил генерал южан Джексон.
После очередной победы он писал:
"Мисс Белл Бойд!
Благодарю вас от имени моего и всей армии за огромную услугу, которую вы оказали сегодня вашей родине.
Всегда ваш друг Т. Д. Джэксон, командующий южной армией".
Белл Бойд продолжала оказывать свои тайные и почти всегда импровизированные услуги.
Война против этой красавицы-вирджинки казалась почти проигранной. Но Белл совершила крупный промах, доверив одно из своих писем в адрес генерала Джексона секретному агенту северян, случайно облаченному в серый мундир Юга. Военный министр Стэнтон получил это письмо от генерала Сайгола и тотчас же отрядил сыщика федеральной разведки Криджа доставить мисс Бойд в Вашингтон.
Кридж, по словам его юной племянницы, был человек "малого роста, грубой наружности, с подлым выражением лица... и седоватой бородой. Все его черты были крайне отвратительны и выражали смесь трусости, жестокости и лукавства". Словом, Криджа нельзя было растрогать даже "особо романтическим обаянием", и дверь, которую он захлопнул, оказалась надежной.
Белл была арестантка не из покладистых. Через некоторое время её обменяли и отправили в Ричмонд в сопровождении некоего майора Фитцхью. В Ричмонде солдаты взяли перед ней "на караул", а вечером городской оркестр сыграл под её окнами серенаду.
Позднее она совершила морское путешествие, посетила Англию и встретилась с федеральным морским офицером Сэмом Уайлдом Хардингом; тот был покорен первым же её взглядом и вышел в отставку, чтобы сделать её миссис Хардинг. Ей предстояли годы большой известности и ряд выгодных турне с чтением лекций, и она отнюдь не стыдилась своей славы "шпионки мятежников".
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
"Безумная Бет" и другие дамы
Самым ценным из шпионов, боровшихся против южан, была уроженка Юга, мисс Элизабет Ван-Лью из Ричмонда. Лишь немногие герои всемирной истории секретной службы могут соперничать с этой бесстрашной женщиной. Она единственная американка, действовавшая во время войны в тылу противника.
Элизабет Ван-Лью, горячо ненавидя рабовладение, не гнушалась никакими средствами, если они были необходимы для успеха её дела: она выдавала друзей, следила за соседями и интриговала против вооруженных сил родного штата. Она не только ежечасно рисковала своей жизнью, но и подвергала опасности жизнь матери и брата, растрачивала состояние семьи и вела свою линию с неукротимым рвением, не раз рискуя стать жертвой самосуда разъяренной толпы.
Элизабет Ван-Лью жила в окружении знати, и все жители Ричмонда в той или иной мере её подозревали. Некоторые считали её ненормальной И она не протестовала против этого, всячески маскируя свою тайную работу, которую легче было осуществить под маской "безумной Бет". Ее спасало то, что уму заурядного вирджинца недоступна была самая мысль, что вирджинская аристократка в здравом уме могла выступать против дела южан.
Вирджинцы говорили, что она нелойяльна, что она желает победы Северу, что она выступает против отделения южных штатов. Они были уверены и в том, что она яростная аболиционистка, ибо она дала вольную своим рабам-неграм и никогда не скрывала своего отвращения к рабовладению. Ее подозревали ещё и в том, что она помогает беглым неграм и содействует побегам "янки" из лагерей военнопленных.
Словом, в период между 1860 и 1865 годами Элизабет Ван-Лью подозревали в чем угодно, только не в том, что она - самый отчаянный и опасный агент среди "изменников". Ни один офицер или контрразведчик Юга не заподозрил в Элизабет Ван-Лью умелой и изобретательной руководительницы целой шпионской сети.
Никто не подозревал истины; а истина заключалась в словах генерала Гранта, с которыми он обратился к ней от имени правительства и армии Севера: "Вы слали мне самые ценные сведения, какие только поступали из Ричмонда за время войны".
Так как Ричмонд был во время войны столицей южных штатов, эта похвала главнокомандующего войсками Севера сразу выдвигает Элизабет Ван-Лью в ряды виднейших шпионов их главного штаба.
Она тратила свои личные средства на дело, которое считала защитой чести своей отчизны. Каждый её шаг был импровизацией и осуществлялся не только в полном одиночестве, но и наперекор многочисленным препятствиям в столице, кишевшей врагами.
Убедительнейшим доказательством её бесспорного права числиться в ряду лучших солдат передового отряда мировой секретной службы является то, что она, несмотря на выдающуюся роль, сыгранную на войне, все детали которой тщательнейшим образом изучены, не только достигла своих целей, но и сумела остаться малоизвестной, скромной женщиной, остаться в тени.
Для опасной части своей деятельности - пересылки сведений - она создала пять секретных точек связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. Начальным пунктом цели служил старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов
Случались дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не появлялся, а доносились только слухи об арестованных и расстрелянных "проклятых шпионах-янки" Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами собственных слуг, но не прекращала доставки секретных сведений об обстановке в Ричмонде. О том, чтобы она лично пыталась пройти через фронт, данных нет.
Элизабет Ван-Лью родилась в Вирджинии в 1818 году, но образование получила в Филадельфии, где жила её мать. В столице Пенсильвании никогда не вели яростной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались там сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной и ярой аболиционисткой. Одним из проялений её новых убеждений явилось освобождение девяти невольников Ван-Лью. К тому же она разыскала и выкупила из неволи несколько негров, чтобы воссоединить их с родными, находившимися во владении семьи Ван-Лью.
Среди мелкопоместной знати Юга у нее, конечно, были единомышленники, и потому на неё совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью друзья и соседи смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягким порицанием. Надо иметь в виду, что в работе Ван-Лью играли выдающуюся роль дружеские связи её семьи. Главный судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся там непререкаемым авторитетом, был близким другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостийой вирджинского особняка Ван-Лью, где прнимали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, и многих американских аристократов.
Мать и дочь Ван-Лью были щедры, гостеприимны и обаятельны; им не ставили в укор их "прогрессивные" взгляды.
Элизабет минул 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо у Харперс-Ферри и взяли в плен Джона Брауна. Казнь старика толкнула её в лагерь "чудаков" и "фанатиков", поклявшихся уничтожить рабовладение. "С этого момента, записала она в своем дневнике, - наш народ находится в явном состоянии войны".
И она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям письмо за письмом и информируя их об обстановке, складывавшейся "там, на Юге". Она посылала эти письма почтой, и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на её письма, то разве что незаметный чиновник, с которым не считалось правительство Бьюкенена. Природное влечение Элизабет к секретной службе избавило её от разочарования, когда на первых порах её старания не встретили достойной оценки. Она продолжала свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала деятельность, развертываемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов. Энтузиаст своего дела, она была достаточно бесстрашна, чтобы выступать с речами, как ярая аболиционистка, на улицах Ричмонда.
Современники описывали Элизабет Ван-Лью как женщину хрупкого телосложения, невысокого роста, но представительную, очень живую и решительную. Даже вожди Конфедерации были покорены её кротостью и обаянием.
С презрением отвергнув возможность прикрыть свою секретную работу маской "лойяльной патриотки Юга", она отказалась шить рубашки для солдат Вирджинии. Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда "варвары-янки" приближались к городу, откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами. Но миссис Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для своих донесений, изобретая собственную тактику и сообщая Северу почти все, что она узнала о мобилизации мятежников.
Вскоре после начала войны Севера с Югом Элизабет с матерью занялись помощью раненым военнопленным, посаженным в военную тюрьму. В военном министерстве в Вашингтоне очень быстро заметили, что ценность и точность сведений, посылаемых мисс Ван-Лью, не только ничего не потеряли от новой заботы, которую она взвалила на свои плечи, но, наоборот, возросли от ежедневного общения с пленными офицерами и солдатами северян. В числе этих пленных офицеров оказался полковник Поль Ревир из 20-го Массачусетского полка, который и после войны оставался ей преданным другом.
Комендантом омерзительной тюрьмы "Либби" был лейтенант Тодт. Она сумела создать впечатление, что её благотворительность одинаково простирается как на северян, так и на южан, и когда получила доступ в тюрьму, нашла в ней неиссякаемый источник военной информации, которую ей передавали шепотом военнопленные северяне.
Сведения поступали самыми разнообразными путями. Бумажки с вопросами и ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали склянки с лекарствами, пока передачи не были запрещены из-за роста цен на продукты, вызванного блокадой северян. В книгах, которые она передавала для прочтения и последующего возврата, незаметно подчеркивали некоторые слова. Иногда, пока другие арестанты следили за сторожами и часовыми, ей удавалось побеседовать со вновь прибывшими и за несколько минут получить ценные сведения.
Лишь немногие офицеры и солдаты Юга серьезно беспокоили её своими подозрениями. Ее заботы о благополучии негров были настолько известны, что рядовому южанину она казалась просто "чудачкой". Своими "чудачествами" она поддерживала в окружающих убеждение, что фанатизм её взглядов - безобидное помешательство.
Нужно отметить, что её мать, которую никто не считал безумной, подвергалась куда большей опасности. Жизнь обеих женщин не раз висела на волоске. Только непрерывные поражения, которые в течение первых двух лет войны терпели неудачливые генералы северян, спасли Ван-Лью от насилий толпы, в которой неудачи везде пробуждают яростный гнев.
В газетных статьях открыто клеймили "позорное" поведение мисс Ван-Лью и её матери. И несмотря на это громогласно и публично предъявленное общественным мнением тяжкое обвинение, офицеры и влиятельные чиновники Юга продолжали посещать гостиную Ван-Лью Их долгие беседы давали обильную пищу Элизабет; она, как видно, научилась умению штабистов соединять воедино разрозненные сведения и совмещать их с информацией, полученной из других источников.
Единственным официальным взысканием, которому подвергалась когда-либо "жалкая, безумная Бет", было лишение права посещать военную тюрьму. Когда это случалось, она наряжалась в свое лучшее платье, брала зонтик и отправлялась прямо к генералу Уиндеру - начальнику контрразведки южан - или в приемную Джуды Бенджамина, их военного министра. Несколько минут хмурых взглядов и мягких упреков, несколько трогательных женских укоров - и "безумная Бет" возвращалась домой с разрешением посещать военную тюрьму, подписанным Уиндером, полномочия которого давали ему право подписать ей смертный приговор.
В других случаях кринолин и зонтик являлись помехой, и тогда "безумная Бет" переодевалась поселянкой. Домотканая юбка, ситцевая кофточка, поношенные постолы оленьей кожи и огромный коленкоровый чепец - гардероб типичной работницы с фермы - были найдены среди её вещей спустя целое поколение как вещественное напоминание о многочисленных ночных вылазках.
Вильям Гилмор Беймер, которому мы обязаны исследованиями жизни и деятельности Ван-Лью, прямо указывает, что её подход к президенту Джефферсону Дэвису в момент, когда он "меньше всего был начеку", свидетельствует, что она была гениальной шпионкой и руководительницей шпионской сети. У неё была необычайно умная молодая рабыня-негритянка, которой она дала вольную за несколько лет до войны. Эту девушку она отправила на Север и платила там за её обучение; но когда проявилась угроза войны, миссис Ван-Лью попросила Мэри Баусер вернуться в Вирджинию. Девушка немедленно приехала, после чего бывшая владелица начала готовить её к трудной миссии. Обучив Мэри Баусер, Элизабет Ван-Лью при помощи подложных рекомендаций, о которых мы можем только догадываться, устроила её на должность официантки в "Белый Дом" южан - резиденцию главы конфедератов.
О дальнейшем мало что известно, ибо ни один из живших когда-либо мастеров шпионажа не охранял так ревниво тайны своих подчиненных, как это делала Ван-Лью. Что слышала Мэри, когда обслуживала президента Дэвиса и его гостей, и что из услышанного она передавала Элизабет? Как удалось ей, не будучи разоблаченной, передавать сведения в дом Ван Лью? И были ли её донесения настолько ценны, насколько этого можно было ожидать? На все эти вопросы нет ответа. Очевидно одно: никто так и не догадался о шпионской роли негритянки.
Мисс Ван-Лью не переходила через линию фронта и не рисковала своей жизнью, попадая в окружение врагов; она жила среди своих, в своем доме в Ричмонде, ставшем столицей отколовшихся южных штатов, где её знал каждый и где её общественное положение было для неё такой же защитой, как и личина "безумной Бет". Ее секретные донесения, зашифрованные личным кодом, часто бывали написаны рукой кого-нибудь из слуг. Преданные негры никогда и не подумали бы отказать в чем-либо "мисс Лизбет". Успех налаженной системы связи в немалой степени определялся кажущейся обыденностью действий её чернокожих курьеров. Вероятно, никто из них не сознавал до конца всей важности работы, маскируемой выполнением обыкновенных хозяйственных поручений.
Раздобыв для своих слуг и рабочих военные пропуска, дававшие право беспрепятственно циркулировать между домом в городе и фермой Ван-Лью, находившейся в окрестностях Ричмонда, Элизабет поддерживала непрерывное движение посыльных с корзинами между обеими шпионскими станциями: в каждую корзину с яйцами вкладывали, например, пустую яичную скорлупу со сложенной тонкой бумажкой. Разбитная молодая девушка, служившая швеей в доме Ван-Лью, сновала взад н вперед через линию фронта у Ричардсона, пронося шпионские донесения, зашитые в образчики ткани или в платье. Чтобы продемонстрировать эффективность своей системы, Элизабет Ван-Лью однажды после обеда нарвала в своем саду букет цветов, который на следующий день был доставлен к завтраку генералу Гранту.
Однажды мать и дочь Ван Лью предупредили, что в "Либби" готовят побег. "Мы приспособили одну из наших гостиных, - писала Элизабет в своем дневнике, - темными одеялами занавесили в ней окна, и в этом помещении днем и ночью три недели горел небольшой газовый рожок; для беглецов там даже поставили кровати.
Все это указывает на то, что дружественное отношение президента Дэвиса, генерала Уиндера и других вожаков южан в известной мере препятствовало проведению официального обыска в доме Ван-Лью и принятию эффективных контрразведывательных мер. Женщинам, которые в Бельгии или в оккупированных немцами департаментах Франции вздумали бы в 1914-1918 годах "занавесить свои окна темными одеялами", пришлось бы самое большее в течение 48 часов объясняться с немецким фельдфебелем!..
Упомянутая нами гостиная Ван Лью, конечно, не была самым секретным помещением вирджннского особняка. И биограф мисс Ван Лью полагает, что её ссылка на гостиную с занавешенными окнами и необычайным расходом газа вероятнее всего служит просто дымовой завесой, пущенной ею по известным ей одной причинам. Даже в бережно хранимом от посторонних глаз дневнике мисс Ван-Лью ни единым словом не намекает на существование подлинно секретной комнаты и не упоминает о двери с пружиной в стене, за старинным комодом.
Секретная комната Ван Лью представляла собой длинную, низкую и узкую камеру, расположенную там, где от плоской кровли веранды начинался скат крыши. Чердак у дома был квадратный, и между его западной стеной и скатом крыши помещалась комната, в которой во время войны постоянно скрывался какой-нибудь агент или беглец-федералист.
О существовании подобного убежища давно подозревали, но ищейки конфедератов так и не сумели его обнаружить. Маленькая девочка, племянница Элизабет Ван Лью, обнаружила комнату весьма любопытным образом. Она пробралась ночью на чердак, чтобы посмотреть куда "тетя Бетти" отнесла блюдо с обильной едой. Загородив рукой свечу, мисс Ван-Лью стояла перед "темным отверстием в стене", из которого протягивал руку за пищей изможденный мужчина в поношенном синем мундире, с нечесанными волосами и бородой.
Если бы не это воспоминание племянницы Элизабет Ван-Лью, опубликованное после её смерти, секретная комната осталась бы необнаруженной.
В доме бесстрашных сторонниц Севера имелась ещё секретная ниша, служившая "почтовым ящиком" для шпионских донесений. В библиотеке был железный камин; по обе стороны его решетки находилось по пилястру, накрытому фигурой лежащего льва. Одна из этих фигур не была приделана к основанию наглухо, и её можно было поднять, как крышку. В выемуку под львом Элизабет "опускала, как в почтовый ящик", свои донесения. Прислуга, начиная стирать с мебели пыль, приближалась к камину, украдкой вынимала донесение и через час относила его на ферму Ван Лью, за город. Мисс Ван Лью не давала своим чернокожим курьерам устных секретных поручений, и хотя она чувствовала себя в безопасности от подслушивания, неизменно практиковала столь необычную, несколько театральную манеру.