Страница:
Лично Кромвеля тревожили левеллеры с их неуклюжей невзорвавшейся пороховой корзиной, присланной как "новогодний подарок". Контрразведчики Терло обнаружили сэра Джона Пакингтона, провозившего боеприпасы под видом вина и мыла. Панраддок поднял восстание в Уилтшире; но хорошо осведомленное правительство подавило этот мятеж, как подавляло и все прочие восстания роялистов, и разогнало его приверженцев. Армейских мятежников Овертона, Гаррисона и Уайлдмена также быстро угомонили. Но члены "Припечатанного Узла", тайного общества или клуба роялистов-заговорщиков, требовали широкого, систематического наблюдения; и все же полиция не могла их изловить. Агент Терло проследил одного курьера этой организации до Кельна, и там обнаружили короля Карла с верным телохранителем. Карл бежал в Брюссель, где шпионы Терло его уже поджидали. Кромвель объявил войну Испании, "великой опоре римского Вавилона". Один из его брюссельских агентов писал Терло, что молодого короля выводила из себя медлительностью испанского правительства, что он устал "прятаться за драпировками, не имея возможности действовать".
После смерти Лорда - Протектора его преемник Ричард Кромвель оставил Джона Терло своим министром; и Терло нанес по меньшей мере один удар заговорщикам против республики, подкупив Ричарда Уиллиса, доверенного и видного члена "Припечатанного Узла". Удар по заговорщикам, однако, не принес ожидаемых результатов, ибо резидент Кромвеля в Голландии Джордж Даунинг - информатор Пеписа - понял, что в Англии надвигается реставрация, и сам оказал услугу королю Карлу, предупредив его, что Уиллис подкуплен.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дефо и якобиты.
Творец бессмертной книги об искателе приключений Робинзоне Крузо признался, что королева Анна использовала его для "некоторых почетных, хотя и секретных услуг" Это было слишком скромно сказано, ибо Даниель Дефо один из крупнейших профессионалов секретной службы. Он как бы олицетворял собой совершеннейшую секретную службу в период царствования последней представительницы Стюартов.
Дефо, мастер приключенческой фантастики, журналист и романист вспомним его "Дневник чумного года" или повесть "Мемуары рыцаря", описывающую страшное опустошение Магдебурга, - за свою плодотворную полную приключений жизнь написал тысячи страниц, но ни единой строчки не посвятил своей карьере секретного агента короны. Сдержанность, о которой любознательное потомство может только сожалеть, и есть доказательство того, что Дефо должен стоять в первых рядах тайных эмиссаров. Она явно обнаруживает ловкого, искусного агента; ибо даже лучшие из них, много лет живя и действуя под маской, никогда не возвышались над обычной осторожностью
Когда королева Анна в 1710 году сместила лорда Годолфина, он, передавая управление делами Англии своему преемнику Харли, лично рекомендовал новому министерству Дефо как надежного и предприимчивого политического агента. Дефо так хорошо служил правительству вигов, особенно в Шотландии и в убежищах якобитов, куда являлся под чужой личиной, что приведшие к власти тори благоразумно решили использовать его бесспорные дарования.
Дефо было 49 лет, когда имя его прославил "Робинзон". Молодость Дефо полна приключений. Он дважды сидел в тюрьме; в 1703 году был выставлен к позорному столбу. Недоброжелательные современники распространяли даже слух, будто ему публично обрезали уши. Но ни о чем подобном сам Дефо не упоминает. Талантливая рука, сумевшая живо описать Молль Флэндерс, пирата Эйвери, разбойников Шеппарда и Джонатана Уайльда, не не покусилась обнародовать секреты английского правительства.
Мы назвали этого образцового шпиона почти совершенным воплощением секретной службы в одном лице. Такое утверждение можно было легко обосновать, хотя его собственных свидетельств на этот счет не найти. Даниель Дефо посещал Ньюингтонскую академию, руководимую неким мистером Мортоном, где одним из его соучеников был Сэмюэль Уэсли - основатель методизма. Троих школьных друзей Дефо повесили за участие в заговоре герцога Монмута. Есть основания полагать, что эти казни кое-чему научили Дефо, ибо в дальнейшем он всегда старался сотрудничать лишь с побеждающей стороной и быть полезным всесильным министрам.
То была смутная эпоха войн, якобитских заговоров и угрозы восстаний; столь одаренный человек, как Дефо, рисковал жизнью, отдаваясь политической секретной службе. Памфлеты он пек, как блины, с изумительной быстротой и ясностью изложения. Он заполнял своими статьями три, а иной раз и четыре газеты сразу: ежемесячное издание чуть ли не в сотню страниц, еженедельник и бюллетень, выходивший через день. Время от времени он выпускал и ежедневную газету. "Робинзон Крузо" ситается настольной книгой непобедимых и гордых людей; но прославленные труды Робинзона нам представляются весьма скромными по сравнению с трудолюбием его творца. До Шотландии было 400 миль; и все же, отправившись в этот северный край в одной из секретных миссий,, Дефо продолжал писать и регулярно публиковать в Лондоне свои обозрения. Даже когда его заперли в Ньюгейтскую тюрьму, он не переставал отправлять в типографию свои рукописи.
Дефо был не только неутомимый автор, агент или искусный пропагандист; он представлял собой целую редакцию. Вымышленными были в большинстве не только знаменитейшие из его персонажей, но и сам он отчасти являлся продуктом своего необузданного воображения. Несколько книг он издал анонимно, а свою фамилию проставлял под предисловиями, в которых рекомендовал эти книги вниманию читающей публики. Он расхваливал себя вписьмах в редакции своих газет - и поносил себя в письмах во враждебные издания. Он поправлял себя, цитировал себя, совершал плагиаты из своих собственных трудов, которые приписывал другим. Он смело напоминал в печати себе самому о своем союзе с политическими кругами, скрытно использовавшими его для борьбы с некоторыми мероприятиями правительства.
Правительственный шпион лорда Таунсенда, бывшего статс-секретарем вскоре после заключения Утрехтского мира в мятежном 1715 году, Дефо занял этот пост в сущности для спасения самого себя от угрозы очередного тюремного заключения. Врагам казалось, что с ним уже покончено, но главный судья Паркер прекратил следствие против Дефо и лично доложил Таунсенду, что автор памфлетов - лояльный приверженец короля Георга I. Таунсенд поспешил заручиться услугами явного перебежчика; однако было условлено настолько замаскировать примирение между Дефо и статс-секретарем, чтобы журналист мог спокойно действовать как шпион в лагере врагов.
Правительство было озлоблено против "якобитской" прессы, мятежные выпады которой вызывали опасное брожение в народе. Продолжая проявлять показную враждебность к Таунзенду и правительству, Дефо легко мог снискать доверие якобитских кругов. Предполагалось, что он будет противодействовать выпуску их листовок, перехватывая или обезвреживая статьи, атаковавшие правительство.
По-видимому, Дефо с охотой вступил в этот тайный союз. Он стал "торийским" редактором у Таунзенда в 1716 году и играл эту роль до 1720 года, помогая вести якобитскую газету умеренного толка и препятствуя тем самым выпуску более радикального органа. В 1717 году из разных источников правительству стало известно, что якобиты замышляют новое восстание. Действуя на основании сведений, полученных через секретных агентов (возможно, среди них находился и Дефо), власти проникли в резиденцию шведского посла графа Юлленборга и нашли там немало уличающих документов, главным образом переписку с бароном Гёрцом, видным шведским дипломатом, послом на континенте. Шведский король Карл XII тотчас же стал мишенью враждебных выпадов со стороны англичан, и Дефо составил проект "обуздания всех шведов, не исключая их короля".
За девять лет до этого воинственный Карл XII, помешанный на славе Александра Македонского, предал колесованию ливонского дворянина Иоганна Риндхольдта, графа Паткуля. До казни Паткуля Дефо о нем и не слыхивал, но создавшееся положение показалось королю английской пропаганды самым подходящим поводом воскресить дискуссию о забытом злодеянии Карла XII. Написанный им памфлет, напечатанный с молниеносной быстротой, якобы представлял собой перевод какой-то оригинальной брошюры пастора, который лично присутствовал при последних часах несчастного Паткуля. Современные ученые признали этого "пастора" бессовестным плагиатором, ибо он, понося Карла и всячески превознося муки невинно осужденного Паткуля, бесцеремонно заимствовал целые четыре страницы из ранее вышедшего сочинения Дефо "О войнах Карла XII".
Такой выпад против шведского монарха нельзя было оставить без внимания, и граф Юлленборг сделал энергичное представление английскому правительству, требуя, чтобы не в меру откровенный критик понес суровое наказание. Однако требование это удовлетворено не было, и граф Юлленборг был немало озадачен тем, что министрам короля Георга никак не удается помочь ему нанести памфлетисту ответный удар.
В апреле 1717 года, когда Таунсенда сменил лорд Сандерленд, неистощимый на выдумки Дефо оказал правительству ещё большую услугу, пристроившись к газете Натаниела Миста под личиной "переводчика иностранных известий". В ту пору была в ходу острота, что Дефо "любит окружать себя туманом" (непереводимая игра слов: "мист" по английски - "туман"). Сандерленд был этим доволен, тем более что газета Миста "Джорнэл" была органом Стюартов. Дефо так резюмировал свои тайные цели. "Но в общем... при таком руководстве и "Уикли Джорнэл" (Миста), и "Дормерс Леттер", и "Меркуриус Политикус" (руководство то же, что в "Джорнэл") всегда будут слыть газетами тори, фактически же они будут настолько парализованы и обессилены, что не доставят ни вреда, ни неприятностей правительству". О корреспондентах и сторонниках Миста он отзывался как о "папистах, якобитах и остервенелых тори, - поколение, которого, клянусь, гнушается моя душа".
Затея Дефо, несомненно, была опасной, но он с рвением взялся за дело. Плоды услуг "правительственного" редактора очень быстро обнаружились на страницах мистовской "Джорнэл". Дефо тянул в одну сторону, якобиты - в другую. Политические статьи с бурными нападками на правительство откладывались ради "развлекательных повестей" и материала, написанного в шутливом тоне, что поражало старых читателей Миста, но завоевывало ему сотни новых. Тем не менее "Джорнэл" Миста все ещё подвергался резким нападкам органа вигов - газеты "Джорнэла" Рида. И когда связь Дефо с Мистом, наконец, обнаружилась, пресса вигов приинялась потешаться, а тори неистовствовали.
В итоге в газете Миста тотчас тали печататься резко антиправительственные статьи. В октябре 1718 года газета напечатала письмо, подписанное "сэр Эндрю Политик", которое настолько уязвило чувствительных министров короны, что типография Миста подверглась набегу и обыску, власти искали оригинал письма. На допросе Мист присягнул, что автором письма "сэра Эндрю Политика" является Дефо. Лорд Станхон знал это, кажется, от самого Дефо, и преследования против него возбуждено не было. Вскоре по протекции Дефо был выпущен из тюрьмы сам Мист. В дальнейшем Дефо ещё пару раз спасал Миста от ареста. Презирая политические взгляды Миста, Дефо явно относился к нему тепло и сочувственно. Но когда связи Дефо с правительством перестали быть тайной, Мист ответил на это партийной враждой к своему покровителю, и они разошлись.
ГЛАВА
Якобитский заговор
После того как король Иаков II в страхе оставил свой трон, якобитская интрига не переставала потрясать Британские острова. Это стоило стране больших денег, времени и многих жизней.
"Паписты, якобиты и остервенелые тори" принадлежали к фешенебельному обществу, и не разделять их ханжества, фантазий и предрассудков было так же "не модно", как заниматься торговлей. Якобитов было много, это были люди настойчивые, упрямые и жизнерадостные. Питаясь ложными надеждами, они укрепляли свое положение по мере того, как действительные шансы на реставрацию Стюартов становились все мизернее.
Якобиты постоянно шныряли между Англией и Францией. Полиция обоих государств гораздо суровее поступала с отечественными заговорщиками, чем с иностранными агентами. Шпионы, которых Франция вербовала длядейтельности против Англии, были в большинстве своем якобитами, Они подвергали себя двойной опасности, осложняя шпионаж участием в политическом заговоре. Как бы ни была важна их миссия или каким бы щедрым ни было вознаграждение, они никогда не скрывали своей уверенности в том, что помощь французов была лишь средством расчистить путь Стюартам. Мориц Саксонский, получив верховное командование, тотчас принял меры к организации французской разведывательной службы, и его соглашения с якобитами 1743 года показывают, что в понимании важности и задач разведки он значительно опередил других победоносных полководцев того времени. После смерти маршала французская разведка быстро пришла в упадок.
В 1755 году одним из влиятельнейших руководителей её был де Боннак, способный и энергичнейший человек, французский посол в Голландии. В числе агентов, которых он отправил в Англию, были Мобер и Робинсон. Первый в письме из Лондона в Париж выдвинул план финансового саботажа. Он собирался подорвать мощь Английского банка с помощью фальшивых банкнот, которые должны были производить лучшие граверы Франции. Людовику XV очень хотелось затруднить положение английского правительства или, по крайней мере, запугать англичан, но на такой беззаконный шаг он никак не мог решиться. Тогда Мобер хладнокровнейшим образом донес, что может подкупить одного из членов английского кабинета. Намеками он дал понять, что речь идет о лорде Холдернесе. Однако из этой сделки ничего не вышло.
Коллега Мобера Робинсон, со своей стороны, шпионил за англичанами столь нечувствительно для них, что когда попался и был осужден, то угодил в лондонский Тауэр всего лишь на полгода.
Это было время большого застоя и полной беспечности, время, когда виконт Диллон, наследственный командир Диллонского полка французской регулярной армии, мог вести дела своей воинской части, не покидая Англии. Франция и Англия шли к войне, но ирландский виконт не менял своего местожительства и в то же время не слагал с себя командования.
Де Боннака отозвали из Гааги и на его место назначили нового французского посланника д'Афрэ, который простодушнейшим образом вступил в переговоры с Фальконне - шпионом - двойником, большим поклоником золотых гиней, которые ему выплачивали англичане. Накупив немало фальшивок, д'Афрэ в конце концов раскусил Фальконне и обратился к более искусному жулику Филиппу, специальностью которого была ложная информация, якобы разоблачавшая британские планы в Канаде.
Другой шпион - двойник, швейцарец Вотравер так мало считался с д' Афрэ, что через его голову написал непосредственно Людовику XV. Он сообщал, что может узнать численность войск и цели английской экспедиции в Нидерланды. Англичане чрезвычайно опасны и умны, поскольку они сумели одурачить даже его, Вотравера, - сознавался он, - и король Франции правильно сделает, если запросит мира. Людовик предложил швейцарцу оставить дипломатию и возобновить свою работу в качестве шпиона, за которую он и получал вознаграждение В это время - в 1757 году - Мобер и Робинсон были уже не у дел, и единственным оседлым французским шпионом в Англии был некий д-р Ансэ. Он был братом аббата Ансэ, французского дипломата, и считал свое место в Лондоне важным и безопасным. Его донесения, похоже, приносили мало пользы французскому правительству. Тем не менее, разоблачив Ансэ, англичане решили, что он представляет собой грозную опасность. С ним не собирались миндальничать, как с Робинзоном. Ансэ судили в июне 1758 года и приговорили к повешению, что потрясло не только его самого, но и весь подпольный шпионский мирок Европы. В негодовании Ансэ обратился к суду с запросом: на каком основании шпиона смеют третировать как обыкновенного уголовника?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Полицейский шпионаж Бурбонов
Организация секретной службы при Ришелье и Мазарини помогла упрочить Бурбонскую монархию в лице сына и внука Генриха IV. Французский трон больше века не ведал серьезной угрозы. Кардинал Ришелье заложил фундамент этой безопасности при помощи системы шпионажа, главной целью которой было обеспечение его личной безопасности. Мазарини был вообще слишком озабочен борьбою с Фрондой и другими заговорами презиравшей его аристократии, чтобы полагаться только на правительственных шпионов или полицейских агентов, которых нельзя было и сравнивать с агентами его собственной секретной службы.
Людовик XIV, достигнув совершеннолетия и вступив на трон как самый неограниченный монарх своего времени, очень быстро изменил эти порядки. Его полицейская служба все ещё оставалась частной, но только потому, что Людовик смотрел на Францию как на свою вотчину. Это был абсолютный монарх, властвовавший по принципу "государство - это я!", и его частный шпионаж, естественно, входил в полицейское ведомство его государства - вотчины. В царствование этого монарха зарождается возведенная в систему политическая полиция, слежка, почтовая цензура и военный шпионаж в мирное время.
Людовик не только требовал регулярной и эффективной деятельности системы шпионажа, но и предоставил французской полиции средства и власть, необычайно расширившие её задачи и её возможности. Он хотел обеспечить общую безопасность в крупнейших городах Франции, где преступления, распущенность и беспорядки были явлением повседневным. Однако, дав французскому народу устойчивое правление, Людовик сделал это за счет уничтожения остатков свободы и независимости городов. Лувуа, самый прославленный после Кольбера министр Людовика XIV, имел шпионов во всех городах Франции, во всех войсковых частях. "Лувуа был единственный, которому верно служили шпионы, - писала герцогиня Орлеанская, побуждаемая больше завистью, нежели стремлением к истине. - Имея дело со шпионами, он был щедр. Каждый француз, отправлявшийся в Германию или Голландию в качестве преподавателя танцев, фехтования или верховой езды, состоял у него на содержании и осведомлял его о том, что происходило при дворах".
Другой современник сообщает: "Не было ни одного сколько-нибудь значительного офицера французской армии, достоинства и пороки которого не были бы известны до последней мелочи военному министру... Не так давно в вещах одной девушки, которая служила горничной в крупнейшей гостинице Меца и там же умерла, было найдено несколько писем от военного министра, из которых явствует, что она обязана была осведомлять его обо всем происходящем в гостинице. За это министр регулярно платил ей жалованье".
Однако диктаторские полномочия королевской полиции не были переданы какому-нибудь министру или военачальнику; ими был наделен полицейский лейтенант (должность, учрежденная в 1667 году), вскоре возведенный в ранг генерал-лейтенанта. Это лицо стало всевластным; он и его преемники деспотически правили Парижем вплоть до Великой французской революции. Начальник полиции безапелляционно карал за нищенство, бродяжничество и нарушение любых законов. Даже в высших кругах общества были жулики и изменники. Умелые шпионы уличили князя де Рогана в том, то он вел переговоры с врагами Франции о продаже им стратегических пунктов на побережье Нормандии.
Задачи перед главой полиции были поставлены огромные, зато, по крайней мере, он был наделен исключительно широкими полномочиями. Его слово было непререкаемым законом в отношении всех преступлений политического или общего характера. Он мог немедленно расправляться с преступниками, пойманными на месте преступления, мог арестовать и посадить в тюрьму любое опасное или подозрительное лицо, мог производить обыски в частных домах и принимать любые другие меры, сколь бы произвольны они ни были.
Первым генерал-лейтенантом полиции был Габриель-Никола, который по названию своего поместья принял более аристократическое имя - де ла Рейни. Этот молодой адвокат, протеже губернатора Бургундии, впоследствии снискал расположение Кольбера. Современники де ла Рейни описывают его как человека сурового, молчаливого, самоуверенного и весьма сильного характером. Хотя его личные качества мало подходили к тем, какие требовались от французского царедворца, он, как видно, быстро снискал доверие самовластного монарха, и его последующие победы над мошенниками и заговорщиками стали обычным делом.
В его ведение были отданы все государственные узники королевских тюрем-крепостей - Венсенна, Бастилии, Пиньероля и других мрачных юдолей забвения. В его распоряжении находилась целая армия - около тысячи человек кавалеристов и пехотинцев; дополняла её городская стража, так называемые "королевские лучники" в количестве 71 человека.
Де ла Рейни вымуштровал свои ударные войска и приступил к чистке знаменитого "Двора чудес", этой язвы средневекового Парижа, притона профессиональных нищих. Полиция изгнала и рассеяла обитателей этой цитадели преступности; но Париж получил передышку лишь за счет окрестностей, куда перекочевали преступные элементы.
В разоружении служителей знати де ла Рейни добился более прочных успехов. Он обнародовал строгие правила, восстанавливавшие действие старых указов, которые запрещали носить оружие, и отказывал в приеме на службу тем, у кого документы были не в порядке. Затем он арестовал нескольких упорствовавших, осудил их и повесил, несмотря на громкие протесты влиятельных покровителей. А когда вместо запрещенных шпаг начали пользоваться дубинками, тростями и просто палками, он запретил и их.
Другие занятия генерал-лейтенанта создали ему славу первого неумолимого цензора печати. Недостаточно ещё запуганные французы печатали произведения, которые королевское правительство считало пасквилями. Среди подданных короля Людовика находились безрассудно отважные люди, протестовавшие против королевских излишеств, грабежей военных, несправедливых судебных приговоров, казнокрадства финансистов. Но адские машины издателей были во власти полиции, и умело обрушивала месть закона на типографов и наборщиков, авторов или издателей, мнения которых не нравились правительству. Принимались самые жестокие меры против распространения запрещенных книг; особенно не по душе полиции были философские произведения.
Любопытно отметить, что когда на книги падало подозрение, их разыскивали и брали под стражу как уголовных преступников - и даже отправляли в Бастилию. Двадцать экземпляров книги откладывали для губернатора, двенадцать или пятнадцать - для видных государственных чинов, а остальные передавали производителям бумаги для уничтожения, продавали как макулатуру или сжигали в присутствии архивариуса. Запрещенные книги арестовывали только после суда и вынесения приговора; приговор писался на листе бумаги, который прикрепляли к мешку с осужденными книгами. Приговоренные гравюры уничтожали в присутствии архивариуса и всего штата Бастилии. Конфискация книг часто сопровождалась приказом об уничтожении печатной машины и конфискации всех изданий книгоиздателя.
Но в борьбе против азартных игр и жульничества вообще полицейским агентам пришлось решить более трудную задачу. Подражая распущенности и расточительству знати, азартным играм предавались все и где попало, даже в карете при поездке на расстояние нескольких миль. По мере того, как удовольствия молодости переставали привлекать Людовика XIY, король все больше втягивался в азартную игру с большими ставками. Придворные следовали его примеру, а прочие подражали им. Возможность сорвать большой куш влекла к зеленым столам многочисленных шулеров; разнообразные виды жульничества получили огромное распространение. Король неоднократно отдавал приказы об искоренении мошенничества; главному начальнику дворцовой полиции даже поручено было изыскать способы предотвращения шулерства. В то же время де ла Рейни доносил Кольберу о бесчисленных видах жульничества с картами, игральными костями и т. д., раскрытых его агентами. Полицейский генерал-лейтенант предлагал поставить под строжайшее наблюдение фабрикантов карт; бесполезно было, с его точки зрения, контролировать изготовителей костей; но нужно было требовать, чтобы они доносили обо всех, заказывающих фальшивые кости.
Постепенно азартные игры, продолжавшиеся при королевском дворе, оказались запрещенными для населения. Король, значительно остепенившийся под религиозным влиянием мадам де Ментенон, порицал мотовство дворян; но азартные игры становились все более популярными. Людовик обещал облечь де ла Рейни достаточной властью, чтобы искоренить все азартные игры, но отнюдь не предлагал начать со своего двора. И игра, и жульничество процветали в высших сферах до самой Великой французской революции. Тогда придворным, норовившим обмануть партнеров в азартной игре, пришлось пытаться обмануть гильотину.
Беспринципный Беррье был обязан своим назначением на пост полицейского генерал-лейтенанта влиянию маркизы Помпадур, ставленником которой он был. С усердием низкопоклонника он направил всю власть и силы своего ведомства на слежку за её соперницами, в точности выясняя, что говорили о ней, и мстя массовыми арестами за каждое наносимое ей оскорбление. Чтобы угодить всесильной любовнице Людовика XV, Беррье ежедневно представлял ей доклады о скандальных сплетнях, которые его агенты собирали в Париже. Отсюда был лишь один шаг до "Черного кабинета" - правительственного бюро почтового шпионажа, где прочитывались все письма, доверенные французской почте. Многочисленный штат усердных и надежных чиновников, работавших под непосредственным наблюдением главного директора почты Жанеля, снимал оттиски с сургучных печатей, водяным паром расплавлял сургуч, вынимал письма из конвертов и читал их, снимая копии с тех писем, которые, по мнению цензоров, могли заинтересовать или развлечь короля и Помпадур. Пленив самого ленивого и легко пресыщавшегося французского монарха, Помпадур всегда смотрела на полицейский шпионаж как на самое действительное оружие деспотизма. Министры кабинета обычно заседали в её доме; и именно по её предложению рассылались шпионы ко всем европейским дворам.
После смерти Лорда - Протектора его преемник Ричард Кромвель оставил Джона Терло своим министром; и Терло нанес по меньшей мере один удар заговорщикам против республики, подкупив Ричарда Уиллиса, доверенного и видного члена "Припечатанного Узла". Удар по заговорщикам, однако, не принес ожидаемых результатов, ибо резидент Кромвеля в Голландии Джордж Даунинг - информатор Пеписа - понял, что в Англии надвигается реставрация, и сам оказал услугу королю Карлу, предупредив его, что Уиллис подкуплен.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дефо и якобиты.
Творец бессмертной книги об искателе приключений Робинзоне Крузо признался, что королева Анна использовала его для "некоторых почетных, хотя и секретных услуг" Это было слишком скромно сказано, ибо Даниель Дефо один из крупнейших профессионалов секретной службы. Он как бы олицетворял собой совершеннейшую секретную службу в период царствования последней представительницы Стюартов.
Дефо, мастер приключенческой фантастики, журналист и романист вспомним его "Дневник чумного года" или повесть "Мемуары рыцаря", описывающую страшное опустошение Магдебурга, - за свою плодотворную полную приключений жизнь написал тысячи страниц, но ни единой строчки не посвятил своей карьере секретного агента короны. Сдержанность, о которой любознательное потомство может только сожалеть, и есть доказательство того, что Дефо должен стоять в первых рядах тайных эмиссаров. Она явно обнаруживает ловкого, искусного агента; ибо даже лучшие из них, много лет живя и действуя под маской, никогда не возвышались над обычной осторожностью
Когда королева Анна в 1710 году сместила лорда Годолфина, он, передавая управление делами Англии своему преемнику Харли, лично рекомендовал новому министерству Дефо как надежного и предприимчивого политического агента. Дефо так хорошо служил правительству вигов, особенно в Шотландии и в убежищах якобитов, куда являлся под чужой личиной, что приведшие к власти тори благоразумно решили использовать его бесспорные дарования.
Дефо было 49 лет, когда имя его прославил "Робинзон". Молодость Дефо полна приключений. Он дважды сидел в тюрьме; в 1703 году был выставлен к позорному столбу. Недоброжелательные современники распространяли даже слух, будто ему публично обрезали уши. Но ни о чем подобном сам Дефо не упоминает. Талантливая рука, сумевшая живо описать Молль Флэндерс, пирата Эйвери, разбойников Шеппарда и Джонатана Уайльда, не не покусилась обнародовать секреты английского правительства.
Мы назвали этого образцового шпиона почти совершенным воплощением секретной службы в одном лице. Такое утверждение можно было легко обосновать, хотя его собственных свидетельств на этот счет не найти. Даниель Дефо посещал Ньюингтонскую академию, руководимую неким мистером Мортоном, где одним из его соучеников был Сэмюэль Уэсли - основатель методизма. Троих школьных друзей Дефо повесили за участие в заговоре герцога Монмута. Есть основания полагать, что эти казни кое-чему научили Дефо, ибо в дальнейшем он всегда старался сотрудничать лишь с побеждающей стороной и быть полезным всесильным министрам.
То была смутная эпоха войн, якобитских заговоров и угрозы восстаний; столь одаренный человек, как Дефо, рисковал жизнью, отдаваясь политической секретной службе. Памфлеты он пек, как блины, с изумительной быстротой и ясностью изложения. Он заполнял своими статьями три, а иной раз и четыре газеты сразу: ежемесячное издание чуть ли не в сотню страниц, еженедельник и бюллетень, выходивший через день. Время от времени он выпускал и ежедневную газету. "Робинзон Крузо" ситается настольной книгой непобедимых и гордых людей; но прославленные труды Робинзона нам представляются весьма скромными по сравнению с трудолюбием его творца. До Шотландии было 400 миль; и все же, отправившись в этот северный край в одной из секретных миссий,, Дефо продолжал писать и регулярно публиковать в Лондоне свои обозрения. Даже когда его заперли в Ньюгейтскую тюрьму, он не переставал отправлять в типографию свои рукописи.
Дефо был не только неутомимый автор, агент или искусный пропагандист; он представлял собой целую редакцию. Вымышленными были в большинстве не только знаменитейшие из его персонажей, но и сам он отчасти являлся продуктом своего необузданного воображения. Несколько книг он издал анонимно, а свою фамилию проставлял под предисловиями, в которых рекомендовал эти книги вниманию читающей публики. Он расхваливал себя вписьмах в редакции своих газет - и поносил себя в письмах во враждебные издания. Он поправлял себя, цитировал себя, совершал плагиаты из своих собственных трудов, которые приписывал другим. Он смело напоминал в печати себе самому о своем союзе с политическими кругами, скрытно использовавшими его для борьбы с некоторыми мероприятиями правительства.
Правительственный шпион лорда Таунсенда, бывшего статс-секретарем вскоре после заключения Утрехтского мира в мятежном 1715 году, Дефо занял этот пост в сущности для спасения самого себя от угрозы очередного тюремного заключения. Врагам казалось, что с ним уже покончено, но главный судья Паркер прекратил следствие против Дефо и лично доложил Таунсенду, что автор памфлетов - лояльный приверженец короля Георга I. Таунсенд поспешил заручиться услугами явного перебежчика; однако было условлено настолько замаскировать примирение между Дефо и статс-секретарем, чтобы журналист мог спокойно действовать как шпион в лагере врагов.
Правительство было озлоблено против "якобитской" прессы, мятежные выпады которой вызывали опасное брожение в народе. Продолжая проявлять показную враждебность к Таунзенду и правительству, Дефо легко мог снискать доверие якобитских кругов. Предполагалось, что он будет противодействовать выпуску их листовок, перехватывая или обезвреживая статьи, атаковавшие правительство.
По-видимому, Дефо с охотой вступил в этот тайный союз. Он стал "торийским" редактором у Таунзенда в 1716 году и играл эту роль до 1720 года, помогая вести якобитскую газету умеренного толка и препятствуя тем самым выпуску более радикального органа. В 1717 году из разных источников правительству стало известно, что якобиты замышляют новое восстание. Действуя на основании сведений, полученных через секретных агентов (возможно, среди них находился и Дефо), власти проникли в резиденцию шведского посла графа Юлленборга и нашли там немало уличающих документов, главным образом переписку с бароном Гёрцом, видным шведским дипломатом, послом на континенте. Шведский король Карл XII тотчас же стал мишенью враждебных выпадов со стороны англичан, и Дефо составил проект "обуздания всех шведов, не исключая их короля".
За девять лет до этого воинственный Карл XII, помешанный на славе Александра Македонского, предал колесованию ливонского дворянина Иоганна Риндхольдта, графа Паткуля. До казни Паткуля Дефо о нем и не слыхивал, но создавшееся положение показалось королю английской пропаганды самым подходящим поводом воскресить дискуссию о забытом злодеянии Карла XII. Написанный им памфлет, напечатанный с молниеносной быстротой, якобы представлял собой перевод какой-то оригинальной брошюры пастора, который лично присутствовал при последних часах несчастного Паткуля. Современные ученые признали этого "пастора" бессовестным плагиатором, ибо он, понося Карла и всячески превознося муки невинно осужденного Паткуля, бесцеремонно заимствовал целые четыре страницы из ранее вышедшего сочинения Дефо "О войнах Карла XII".
Такой выпад против шведского монарха нельзя было оставить без внимания, и граф Юлленборг сделал энергичное представление английскому правительству, требуя, чтобы не в меру откровенный критик понес суровое наказание. Однако требование это удовлетворено не было, и граф Юлленборг был немало озадачен тем, что министрам короля Георга никак не удается помочь ему нанести памфлетисту ответный удар.
В апреле 1717 года, когда Таунсенда сменил лорд Сандерленд, неистощимый на выдумки Дефо оказал правительству ещё большую услугу, пристроившись к газете Натаниела Миста под личиной "переводчика иностранных известий". В ту пору была в ходу острота, что Дефо "любит окружать себя туманом" (непереводимая игра слов: "мист" по английски - "туман"). Сандерленд был этим доволен, тем более что газета Миста "Джорнэл" была органом Стюартов. Дефо так резюмировал свои тайные цели. "Но в общем... при таком руководстве и "Уикли Джорнэл" (Миста), и "Дормерс Леттер", и "Меркуриус Политикус" (руководство то же, что в "Джорнэл") всегда будут слыть газетами тори, фактически же они будут настолько парализованы и обессилены, что не доставят ни вреда, ни неприятностей правительству". О корреспондентах и сторонниках Миста он отзывался как о "папистах, якобитах и остервенелых тори, - поколение, которого, клянусь, гнушается моя душа".
Затея Дефо, несомненно, была опасной, но он с рвением взялся за дело. Плоды услуг "правительственного" редактора очень быстро обнаружились на страницах мистовской "Джорнэл". Дефо тянул в одну сторону, якобиты - в другую. Политические статьи с бурными нападками на правительство откладывались ради "развлекательных повестей" и материала, написанного в шутливом тоне, что поражало старых читателей Миста, но завоевывало ему сотни новых. Тем не менее "Джорнэл" Миста все ещё подвергался резким нападкам органа вигов - газеты "Джорнэла" Рида. И когда связь Дефо с Мистом, наконец, обнаружилась, пресса вигов приинялась потешаться, а тори неистовствовали.
В итоге в газете Миста тотчас тали печататься резко антиправительственные статьи. В октябре 1718 года газета напечатала письмо, подписанное "сэр Эндрю Политик", которое настолько уязвило чувствительных министров короны, что типография Миста подверглась набегу и обыску, власти искали оригинал письма. На допросе Мист присягнул, что автором письма "сэра Эндрю Политика" является Дефо. Лорд Станхон знал это, кажется, от самого Дефо, и преследования против него возбуждено не было. Вскоре по протекции Дефо был выпущен из тюрьмы сам Мист. В дальнейшем Дефо ещё пару раз спасал Миста от ареста. Презирая политические взгляды Миста, Дефо явно относился к нему тепло и сочувственно. Но когда связи Дефо с правительством перестали быть тайной, Мист ответил на это партийной враждой к своему покровителю, и они разошлись.
ГЛАВА
Якобитский заговор
После того как король Иаков II в страхе оставил свой трон, якобитская интрига не переставала потрясать Британские острова. Это стоило стране больших денег, времени и многих жизней.
"Паписты, якобиты и остервенелые тори" принадлежали к фешенебельному обществу, и не разделять их ханжества, фантазий и предрассудков было так же "не модно", как заниматься торговлей. Якобитов было много, это были люди настойчивые, упрямые и жизнерадостные. Питаясь ложными надеждами, они укрепляли свое положение по мере того, как действительные шансы на реставрацию Стюартов становились все мизернее.
Якобиты постоянно шныряли между Англией и Францией. Полиция обоих государств гораздо суровее поступала с отечественными заговорщиками, чем с иностранными агентами. Шпионы, которых Франция вербовала длядейтельности против Англии, были в большинстве своем якобитами, Они подвергали себя двойной опасности, осложняя шпионаж участием в политическом заговоре. Как бы ни была важна их миссия или каким бы щедрым ни было вознаграждение, они никогда не скрывали своей уверенности в том, что помощь французов была лишь средством расчистить путь Стюартам. Мориц Саксонский, получив верховное командование, тотчас принял меры к организации французской разведывательной службы, и его соглашения с якобитами 1743 года показывают, что в понимании важности и задач разведки он значительно опередил других победоносных полководцев того времени. После смерти маршала французская разведка быстро пришла в упадок.
В 1755 году одним из влиятельнейших руководителей её был де Боннак, способный и энергичнейший человек, французский посол в Голландии. В числе агентов, которых он отправил в Англию, были Мобер и Робинсон. Первый в письме из Лондона в Париж выдвинул план финансового саботажа. Он собирался подорвать мощь Английского банка с помощью фальшивых банкнот, которые должны были производить лучшие граверы Франции. Людовику XV очень хотелось затруднить положение английского правительства или, по крайней мере, запугать англичан, но на такой беззаконный шаг он никак не мог решиться. Тогда Мобер хладнокровнейшим образом донес, что может подкупить одного из членов английского кабинета. Намеками он дал понять, что речь идет о лорде Холдернесе. Однако из этой сделки ничего не вышло.
Коллега Мобера Робинсон, со своей стороны, шпионил за англичанами столь нечувствительно для них, что когда попался и был осужден, то угодил в лондонский Тауэр всего лишь на полгода.
Это было время большого застоя и полной беспечности, время, когда виконт Диллон, наследственный командир Диллонского полка французской регулярной армии, мог вести дела своей воинской части, не покидая Англии. Франция и Англия шли к войне, но ирландский виконт не менял своего местожительства и в то же время не слагал с себя командования.
Де Боннака отозвали из Гааги и на его место назначили нового французского посланника д'Афрэ, который простодушнейшим образом вступил в переговоры с Фальконне - шпионом - двойником, большим поклоником золотых гиней, которые ему выплачивали англичане. Накупив немало фальшивок, д'Афрэ в конце концов раскусил Фальконне и обратился к более искусному жулику Филиппу, специальностью которого была ложная информация, якобы разоблачавшая британские планы в Канаде.
Другой шпион - двойник, швейцарец Вотравер так мало считался с д' Афрэ, что через его голову написал непосредственно Людовику XV. Он сообщал, что может узнать численность войск и цели английской экспедиции в Нидерланды. Англичане чрезвычайно опасны и умны, поскольку они сумели одурачить даже его, Вотравера, - сознавался он, - и король Франции правильно сделает, если запросит мира. Людовик предложил швейцарцу оставить дипломатию и возобновить свою работу в качестве шпиона, за которую он и получал вознаграждение В это время - в 1757 году - Мобер и Робинсон были уже не у дел, и единственным оседлым французским шпионом в Англии был некий д-р Ансэ. Он был братом аббата Ансэ, французского дипломата, и считал свое место в Лондоне важным и безопасным. Его донесения, похоже, приносили мало пользы французскому правительству. Тем не менее, разоблачив Ансэ, англичане решили, что он представляет собой грозную опасность. С ним не собирались миндальничать, как с Робинзоном. Ансэ судили в июне 1758 года и приговорили к повешению, что потрясло не только его самого, но и весь подпольный шпионский мирок Европы. В негодовании Ансэ обратился к суду с запросом: на каком основании шпиона смеют третировать как обыкновенного уголовника?
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Полицейский шпионаж Бурбонов
Организация секретной службы при Ришелье и Мазарини помогла упрочить Бурбонскую монархию в лице сына и внука Генриха IV. Французский трон больше века не ведал серьезной угрозы. Кардинал Ришелье заложил фундамент этой безопасности при помощи системы шпионажа, главной целью которой было обеспечение его личной безопасности. Мазарини был вообще слишком озабочен борьбою с Фрондой и другими заговорами презиравшей его аристократии, чтобы полагаться только на правительственных шпионов или полицейских агентов, которых нельзя было и сравнивать с агентами его собственной секретной службы.
Людовик XIV, достигнув совершеннолетия и вступив на трон как самый неограниченный монарх своего времени, очень быстро изменил эти порядки. Его полицейская служба все ещё оставалась частной, но только потому, что Людовик смотрел на Францию как на свою вотчину. Это был абсолютный монарх, властвовавший по принципу "государство - это я!", и его частный шпионаж, естественно, входил в полицейское ведомство его государства - вотчины. В царствование этого монарха зарождается возведенная в систему политическая полиция, слежка, почтовая цензура и военный шпионаж в мирное время.
Людовик не только требовал регулярной и эффективной деятельности системы шпионажа, но и предоставил французской полиции средства и власть, необычайно расширившие её задачи и её возможности. Он хотел обеспечить общую безопасность в крупнейших городах Франции, где преступления, распущенность и беспорядки были явлением повседневным. Однако, дав французскому народу устойчивое правление, Людовик сделал это за счет уничтожения остатков свободы и независимости городов. Лувуа, самый прославленный после Кольбера министр Людовика XIV, имел шпионов во всех городах Франции, во всех войсковых частях. "Лувуа был единственный, которому верно служили шпионы, - писала герцогиня Орлеанская, побуждаемая больше завистью, нежели стремлением к истине. - Имея дело со шпионами, он был щедр. Каждый француз, отправлявшийся в Германию или Голландию в качестве преподавателя танцев, фехтования или верховой езды, состоял у него на содержании и осведомлял его о том, что происходило при дворах".
Другой современник сообщает: "Не было ни одного сколько-нибудь значительного офицера французской армии, достоинства и пороки которого не были бы известны до последней мелочи военному министру... Не так давно в вещах одной девушки, которая служила горничной в крупнейшей гостинице Меца и там же умерла, было найдено несколько писем от военного министра, из которых явствует, что она обязана была осведомлять его обо всем происходящем в гостинице. За это министр регулярно платил ей жалованье".
Однако диктаторские полномочия королевской полиции не были переданы какому-нибудь министру или военачальнику; ими был наделен полицейский лейтенант (должность, учрежденная в 1667 году), вскоре возведенный в ранг генерал-лейтенанта. Это лицо стало всевластным; он и его преемники деспотически правили Парижем вплоть до Великой французской революции. Начальник полиции безапелляционно карал за нищенство, бродяжничество и нарушение любых законов. Даже в высших кругах общества были жулики и изменники. Умелые шпионы уличили князя де Рогана в том, то он вел переговоры с врагами Франции о продаже им стратегических пунктов на побережье Нормандии.
Задачи перед главой полиции были поставлены огромные, зато, по крайней мере, он был наделен исключительно широкими полномочиями. Его слово было непререкаемым законом в отношении всех преступлений политического или общего характера. Он мог немедленно расправляться с преступниками, пойманными на месте преступления, мог арестовать и посадить в тюрьму любое опасное или подозрительное лицо, мог производить обыски в частных домах и принимать любые другие меры, сколь бы произвольны они ни были.
Первым генерал-лейтенантом полиции был Габриель-Никола, который по названию своего поместья принял более аристократическое имя - де ла Рейни. Этот молодой адвокат, протеже губернатора Бургундии, впоследствии снискал расположение Кольбера. Современники де ла Рейни описывают его как человека сурового, молчаливого, самоуверенного и весьма сильного характером. Хотя его личные качества мало подходили к тем, какие требовались от французского царедворца, он, как видно, быстро снискал доверие самовластного монарха, и его последующие победы над мошенниками и заговорщиками стали обычным делом.
В его ведение были отданы все государственные узники королевских тюрем-крепостей - Венсенна, Бастилии, Пиньероля и других мрачных юдолей забвения. В его распоряжении находилась целая армия - около тысячи человек кавалеристов и пехотинцев; дополняла её городская стража, так называемые "королевские лучники" в количестве 71 человека.
Де ла Рейни вымуштровал свои ударные войска и приступил к чистке знаменитого "Двора чудес", этой язвы средневекового Парижа, притона профессиональных нищих. Полиция изгнала и рассеяла обитателей этой цитадели преступности; но Париж получил передышку лишь за счет окрестностей, куда перекочевали преступные элементы.
В разоружении служителей знати де ла Рейни добился более прочных успехов. Он обнародовал строгие правила, восстанавливавшие действие старых указов, которые запрещали носить оружие, и отказывал в приеме на службу тем, у кого документы были не в порядке. Затем он арестовал нескольких упорствовавших, осудил их и повесил, несмотря на громкие протесты влиятельных покровителей. А когда вместо запрещенных шпаг начали пользоваться дубинками, тростями и просто палками, он запретил и их.
Другие занятия генерал-лейтенанта создали ему славу первого неумолимого цензора печати. Недостаточно ещё запуганные французы печатали произведения, которые королевское правительство считало пасквилями. Среди подданных короля Людовика находились безрассудно отважные люди, протестовавшие против королевских излишеств, грабежей военных, несправедливых судебных приговоров, казнокрадства финансистов. Но адские машины издателей были во власти полиции, и умело обрушивала месть закона на типографов и наборщиков, авторов или издателей, мнения которых не нравились правительству. Принимались самые жестокие меры против распространения запрещенных книг; особенно не по душе полиции были философские произведения.
Любопытно отметить, что когда на книги падало подозрение, их разыскивали и брали под стражу как уголовных преступников - и даже отправляли в Бастилию. Двадцать экземпляров книги откладывали для губернатора, двенадцать или пятнадцать - для видных государственных чинов, а остальные передавали производителям бумаги для уничтожения, продавали как макулатуру или сжигали в присутствии архивариуса. Запрещенные книги арестовывали только после суда и вынесения приговора; приговор писался на листе бумаги, который прикрепляли к мешку с осужденными книгами. Приговоренные гравюры уничтожали в присутствии архивариуса и всего штата Бастилии. Конфискация книг часто сопровождалась приказом об уничтожении печатной машины и конфискации всех изданий книгоиздателя.
Но в борьбе против азартных игр и жульничества вообще полицейским агентам пришлось решить более трудную задачу. Подражая распущенности и расточительству знати, азартным играм предавались все и где попало, даже в карете при поездке на расстояние нескольких миль. По мере того, как удовольствия молодости переставали привлекать Людовика XIY, король все больше втягивался в азартную игру с большими ставками. Придворные следовали его примеру, а прочие подражали им. Возможность сорвать большой куш влекла к зеленым столам многочисленных шулеров; разнообразные виды жульничества получили огромное распространение. Король неоднократно отдавал приказы об искоренении мошенничества; главному начальнику дворцовой полиции даже поручено было изыскать способы предотвращения шулерства. В то же время де ла Рейни доносил Кольберу о бесчисленных видах жульничества с картами, игральными костями и т. д., раскрытых его агентами. Полицейский генерал-лейтенант предлагал поставить под строжайшее наблюдение фабрикантов карт; бесполезно было, с его точки зрения, контролировать изготовителей костей; но нужно было требовать, чтобы они доносили обо всех, заказывающих фальшивые кости.
Постепенно азартные игры, продолжавшиеся при королевском дворе, оказались запрещенными для населения. Король, значительно остепенившийся под религиозным влиянием мадам де Ментенон, порицал мотовство дворян; но азартные игры становились все более популярными. Людовик обещал облечь де ла Рейни достаточной властью, чтобы искоренить все азартные игры, но отнюдь не предлагал начать со своего двора. И игра, и жульничество процветали в высших сферах до самой Великой французской революции. Тогда придворным, норовившим обмануть партнеров в азартной игре, пришлось пытаться обмануть гильотину.
Беспринципный Беррье был обязан своим назначением на пост полицейского генерал-лейтенанта влиянию маркизы Помпадур, ставленником которой он был. С усердием низкопоклонника он направил всю власть и силы своего ведомства на слежку за её соперницами, в точности выясняя, что говорили о ней, и мстя массовыми арестами за каждое наносимое ей оскорбление. Чтобы угодить всесильной любовнице Людовика XV, Беррье ежедневно представлял ей доклады о скандальных сплетнях, которые его агенты собирали в Париже. Отсюда был лишь один шаг до "Черного кабинета" - правительственного бюро почтового шпионажа, где прочитывались все письма, доверенные французской почте. Многочисленный штат усердных и надежных чиновников, работавших под непосредственным наблюдением главного директора почты Жанеля, снимал оттиски с сургучных печатей, водяным паром расплавлял сургуч, вынимал письма из конвертов и читал их, снимая копии с тех писем, которые, по мнению цензоров, могли заинтересовать или развлечь короля и Помпадур. Пленив самого ленивого и легко пресыщавшегося французского монарха, Помпадур всегда смотрела на полицейский шпионаж как на самое действительное оружие деспотизма. Министры кабинета обычно заседали в её доме; и именно по её предложению рассылались шпионы ко всем европейским дворам.