Страница:
Неугомонный и предприимчивый роялистский агент Ид де-Невиль, высадившись в Нормандии, поздравил себя с "довольно легким" переездом, ибо ему пришлось выбраться на берег лишь по грудь в воде. Нередко агенты и курьеры, видя, что им грозит арест, избавлялись от компрометирующих документов, их глотая. Для секретных депеш применяли очень тонкую, но все же плотную бумагу, и некая мадам Шаламе умудрилась, говорят, проглотить целую пачку писем, когда неожиданно нарвалась на ищеек Фуше.
Агенты часто попадали в трудные, даже катастрофические положения, но каждый решавшийся бороться с блокадой готов был идти на смертельный риск. Скольких смелых эмиссаров разоблачили и расстреляли! Вероятно, десятки и сотни их были убиты при сопротивлении в момент ареста или казнены после суда. В материалах французских архивов не сохранилось даже имен этих смельчаков.
На маршрутах между Францией и Англией работало немало священников. Двое из них прославились, хотя и по разным причинам. Аббат Ратель в дни Консульства поселился в замке некоей мадам де Комбремон близ Булони-сюр-Мер. Он вел себя необычайно развязно, не думал скрываться и держал себя как богатый вертопрах. Он даже уговорил свою любезную хозяйку принять мадемуазель Жюльенну Спер, о которой было известно, что её имя Полина, что она роялистка и, "как полагают, женщина легкого поведения", проведшая, судя по записям министерства полиции, несколько месяцев под арестом в Тампле. Считалось, что эта молодая женщина, которую окрестные крестьяне звали "Бель-по" ("Прелестная кожа") - любовница Рателя. Из своей роскошной обители аббат отправлял изумительную по содержанию корреспонденцию. Англичане постарались, чтобы аббату стоило заниматься этим делом. Он получал в год 600 фунтов стерлингов жалованья, из которых 240 фунтов - для мадемуазель Спер. Всего он успел получить 18000 фунтов стерлингов прежде, чем британские чиновники осмелились потребовать отчета. Тогда обнаружилось, что отправка секретной корреспонденции, которой ведал Ратель, обошлась за три года почти в 300 000 франков. Значительная часть этой суммы прилипла к рукам аббата, которому пришлось многое вернуть.
Совсем иначе проявился усердный роялизм аббата Леклерка, он же Буавалон. Один из биографов называет его совершенным образцом конспиратора, упрямого, деятельного, ловкого, предприимчивого, скромного и - что всего замечательнее - бескорыстного. В период террора он даже не пытался покинуть Париж, и другие роялистские агенты, служившие англичанам, встречали его в роли адвоката. Это служило аббату удобнейшей маской. Он так хорошо был осведомлен обо всем, что делалось во Франции, что это даже возбудило подозрения. Из своего укрытия на улице По де Фер Леклерк вел постоянную и обширную переписку, умудряясь собирать все донесения роялистских агентов во Франции и препровождать их царственным особам, пребывавшим в изгнании. В награду в 1803 голу Ратель его вызвал в Булонь и сообщил, что Наполеон недавно задумал грандиозный план вторжения и завоевания Англии с помощью огромной армии и с этой целью уже организует специальной лагерь. Британские власти соедовало непрерывно держать в курсе. Сам Ратель должен был находиться в Лондоне, на Леклерка же падает крайне опасная и трудная задача - руководить всей секретной службой на французском побережье.
Аббат Леклерк приготовился достойно противостоять замыслам Бонапарта. У него не было ни замка, ни любовницы, он не желал никакого вознаграждения и ничего не тратил на себя. Приют он находил в домах своих друзей-роялистов, причем редко проводил больше ночи в одном и том же месте. Он постоянно разъезжал в маленьком рыдване, которым правил его верный секретарь Пьер-Мари Пуа, пользовавшийся несколькими живописными псевдонимами: Лароз, Вьей-Фам, Ла-Безас, Вьей-Перрюк (Роза, Старуха, Котомка, Старый парик). При столь скудных аксессуарах Леклерк (иногда выступавший под именами Байн, Годфруа, Лепаж и под своим любимым старым псевдонимом Буавалон) умудрялся отправлять в Лондон сведения, столь же ценные, как те, какие содержались в "Полицейском бюллетене", который Фуше в бытность свою министром ежедневно посылал Наполеону.
Шпионский штат у Леклерка был небольшой, но отборный. Агент, внедренный в Бресте, высокопоставленный чиновник военного министерства, его вполне удовлетворял; второй его платный союзник был лицом ещё более высокопоставленным - служил в административном отделе императорского флота. Ценнейшие сведения военно-разведывательного характера Леклерк имел возможности сопровождать исключительно интересной и обширной политической перепиской. Чтобы поддерживать непрерывное сообщение с Англией через кишащее военными постами побережье, где была сосредоточена вся мощь колоссальной военной машины Наполеона, Леклерк выезжал в маленьком рыдване со своим секретарем. Он проезжал Этапль, Ла-Канш, Л'0йти и Сомму, а затем Ла-Брель, пока не достигал округа Э, который тогда ещё не был занят императорскими войсками. Здесь он входил в контакт с нуждающимися рыбаками, заказывал в трактире хороший обед и сорил деньгами, платя за все золотом. Попивая коньяк и непрерывно доливая рюмки гостей, "Лароз" объяснял, что он коммерсант, которому необходимо известить живущего в Лондоне эмигранта о невостребованном наследстве. Ничего политического, сугубо частное дело! Он даже зачитывал вслух места из письма, которое возил с собой и в котором как будто не могло быть ничего компрометирующего - если только слушателям не приходило в голову, что между широкими строчками письма можно много написать невидимыми чернилами.
Всегда находился какой-нибудь рыбак, готовый передать деловое письмо на английский крейсер, с которым французские суда часто встречались в Ламанше. За эту случайную услугу "коммерсант Лароз" (Леклерк оставался в тени) предлагал 20 луидоров, почти 500 франков, целое состояние. Часто им помогал Филипп - рыбак, державший в Трепоре бакалейную лавку. Этот человек завербовал нескольких своих приятелей, в том числе местного школьного учителя Дюпоншеля, и свою жену, прославленная дородность которой отвечала основному условию маскировки не умаляя её рвения и ловкости. Она часто отправлялась в путь, доставляя мужу важные пакеты, и за каждое такое путешествие получала двенадцать франков. Леклерк объяснил ей, что если в дороге её станут допрашивать или арестуют, нужно твердить, что она "только что нашла письмо на берегу и несет их в полицию" в Э или в Булонь.
Леклерк, внешне весьма непривлекательный мужчина лет за сорок, оказывал на женщин какое-то непостижимое влияние. Поскольку он был священнослужителем, не приходится удивляться, что набожные женщины, глубоко преданные делу роялистов, рисковали давать ему приют. Но поскольку он был человеком безупречной нравственности, остается предположить, что его фанатическая ненависть к Бонапарту и революции оказывала заразительное действие в аристократических кругах, куда он имел доступ. Уже одно это объясняет авантюрный дебют его пленительной соучастницы, известной под именем "Нимфы".
Одной из сторонниц Бурбонов, у которой Леклерк время от времени находил приют, была мадам де Руссель де Превиль, вдова капитана королевского флота и видная представительница булонского света. У мадам де Превиль было несколько детей, в том числе дочь, миниатюрная хорошенькая девушка, которой в 1804 году исполнилось восемнадцать лет. Ее прозвали Нимфой за красоту и грацию движений; она привыкла к обожанию, была полна веселости, исключительно фривольна, непостоянна и простодушна до глупости. Единственными её интересами были балы, приемы и уход за собственной персоной.
По возрасту, внешности и характеру мадемуазель де Превиль была, видимо, полной противоположностью совершенному образцу конспирации Леклерку. Но требования секретной службы настолько разнообразны, что эта поразительно фривольная молодая девушка осталась бессмертной фигурой в истории французской политической интриги. Заинтересовавшись делом, которому изобретательный аббат посвятил свою жизнь, она предложила ему свои услуги. Леклерк предложение принял. Во имя успеха своего предприятия он готов был пожертвовать чем угодно, почему же не включить эту прелестную простушку в число конспираторов? "Нимфа" де Руссель-де Превиль (под таким именем она и осталась в архивах французской полиции) переоделась юношей, приняла фамилию Дюбюиссон и отправилась странствовать в качестве роялистского курьера и шпиона.
Эта девушка, как и многие другие, пленилась тайнами английской "корреспонденции". Похоже, она была довольно опрометчива, но без ущерба для безопасности своих товарищей по ремеслу. Она начала принимать письма, доставленные слоноподобной, но пылкой госпожой Филипп, и передавать их своему шефу аббату. В дальнейшем он уполномочил её оплачивать труд кое-каких мелких, но полезных работников Она часто отлучалась из Булони на несколько дней, забираясь даже в Дьепп или Амьен, одна или в компании с Пуа.
Широкой публике незадолго до этого сообщили, что в результате штормов французский флот потерял несколько линейных кораблей. Только в такой версии во Франции стал известен факт разгрома наполеоновского флота при Трафальгаре. Эта неудача 21 октября 1805 года довершила крушение императорского плана высадки десанта на английском побережье, но Наполеон уже носился с новыми планами завоеваний. Победа адмирала Колдера в Бискайском заливе за три месяца до Трафальгара побудила Наполеона перебросить свои войска из Булони в центр Европы и начать кампанию, которой суждено было с блеском увенчаться Аустерлицем. Англия, однако, продолжала сохранять к нему непримиримую вражду; она оставалась недостижимой и неуязвимой, но сама могла нанести удар в любом пункте европейского побережья. А тайные общества недовольных, романтические авантюристы и платные агенты, руководимые Леклерком и - с более безопасного рассгояния Рателем, продолжали действовать во всех департаментах между Парижем и Ла-Маншем.
Нужно сказать, что секретная полиция, руководимая Фуше и Демаре, никогда не была склонна получать пощечины и хранить при этом невозмутимую улыбку. Оперативность и настойчивость таких агентов, как Манго, закрывала щели блокады одну за другой, окно в Трепоре также в конце концов обнаружили и с треском захлопнули. Полицейскому осведомителю удалось проникнуть в круг заговорщиков, и ищейки Демаре вскоре горячо взялись за преследование аббата, "Нимфы" и верного "Лароза". Леклерк укрылся в Аббевиле, в доме некоей Дени, там же приютили и "Нимфу" де Превиль На допросе трепорский рыбак и бакалейщик Филипп расскказал все, что знал, и этого было достаточно, чтобы полицейские агенты и жандармы поскакали в Аббевиль. Жилище мадам Дени на улице Птит-Рю-Нотр-Дам строилось, как видно, иезуитами, ибо ни Леклерка, ни "мальчика Дюбюиссона" обнаружить не удалось. Но мадам Дени так успешно запугали, что она отвела агентов к тайнику с документами, имевшими отношение к секретной службе.
Рассказывают, что аббат Леклерк бежал глухой ночью в сторону Сент-Омера. Девушка, расставшись с ним, преспокойно вернулась домой в Булонь, сказав матери, что она объявлена вне закона, но ни в чем неповинна и готова отдать себя в руки полиции. Можно себе представить изумление и ужас мадам де Превиль, ибо она до той минуты и не подозревала о безрассудном поведении дочери. Действовала она, однако, с поразительным хладнокровием и решительностью: отослала девушку обратно в Аббевиль к тамошним родственникам и просила дочь как следует укрыться.
Для былой союзницы Лекжрка это было слишком тяжело. В городе, кишевшем опытными полицейскими чинами, прибывшими из Парижа на поиски сообщников Леклерка, она целые дни просиживала у окна, а как-то раз позволила себе даже появиться на публичном балу. В один прекрасный день, вероятно, в случайном припадке благоразумия, она исчезла.
Что с ней стало? Вместе с аббатом и Пуа, его секретарем, "Нимфу" де Руссель-де Превиль, известную под фамилией Дюбюиссон, почти год спустя заочно приговорила к смертной казни комиссия, заседавшая в Руане. Филиппа, другого рыбака по фамилии Дьеппуа, а также учителя Дюпоншеля приговорили к смерти, и - на их беду - не заочно. Всех троих казнили. "Нимфа" в одиночку пересекла большую часть Европы, пытаясь пробраться в Россию, но в конце концов села на корабль, шедший в Лондон, где её странствия и окончились. Как несовершеннолетней, приговоренной к смертной казни, британское правительство назначило ей ежегодную пенсию в 600 франков.
Леклерк, находившийся некоторое время в Англии, переехал затем в Мюнстер, где тотчас же начал связывать заново оборванные нити секретной службы. Имперская полиция парализовала его почтовую контрабандную деятельность в округе Булонь; но линии связи можно было перенести в сторону, на Джерси и нормандское побережье. Этого неутомимый аббат добился с помощью своих агентов в Париже, щедро оплачивая их английским золотом.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Могучий натиск фунта стерлингов
Министры короля Георга III были неравнодушны к стратегическим интригам. Они щедро сыпали золотом, питая глубокую веру в действенность секретной службы, и уважительно считались с периодическим безденежьем хорошо осведомленных иностранцев. Между тем их французские противники вечно жаловались на пустоту государственной казны и хроническую нехватку средств для секретной службы. Возможно, потому тайные операции Англии против Наполеона как правило добивались успеха. У высокопоставленных деятелей бонапартистского режима всегда можно было купить жизненно важные сведения; поддержка нейтралов также приобреталась тактично раздаваемыми пособиями.
Значительная часть шпионской программы, нацеленной против Империи, проводилась британскими дипломатическими представителями в Германии: штутгартским посланником, полномочным послом в Касселе и в особенности Дрэйком - полномочным министром, аккредитованным при баварском дворе в Мюнхене. Дрэйк так ловко раздавал взятки, что подкупил директора баварской почты, чем обеспечил себе доступ ко всей французской корреспонденции. И все же этот виртуоз шпионажа сильно скомпрометировал себя, когда вздумал воспользоваться услугами человека, оказавшегося агентом французской контрразведки. Дрэйк хорошо платил ему за информацию, оказавшуюся ложной, тогда как тот выудил у английского дипломата важные конфиденциальные документы, которые Наполеон поспешил опубликовать.
Датский посланник Кунад и американский консул в Гамбурге Форбс облегчали деятельность британской секретной службы, выдавая фальшивые паспорта. Французы утверждали, что и американский консул в Дюнкерке настолько энергично содействует шпионам, что фактически является агентом английской разведки. В письме, адресованном контр-адмиралу Декре, император писал: "Английские крейсеры взяли за правило подходить к нейтральным судам, собирающимся зайти в наш порт; они снимают пару человек из экипажа и заменяют их своими шпионами, которые таким образом получают возможность оставаться во французских портах на все время пребывания там нейтральных судов". Точно так же подданные нейтральных государств, обнаруженные на кораблях, захваченных в море в качестве военной добычи, часто оказывались английскими агентами, снабженными иностранными паспортами.
Кроме того, англичан обслуживала пестрая армия наемных шпионов. Для некоторых поручений щекотливого свойства они оказывались полезнее фанатичных роялистов или сторонников Бурбонов, разыгрывавших из себя бонапартистов лишь для спасения своей шкуры и втайне презиравших корсиканского "узурпатора". Русские, шведы, испанцы, евреи, торговцы, разносчики, бродячие клоуны и женщины - все они заслушивались чарующим звоном золотых гиней. И со всех концов Континента - континента, который в то время большей частью оказался замкнутым в границы императорской Франции, - в Лондон потоком лились сведения.
Агенты Англии прибегали к разнообразнейшим уловкам для передачи своих донесений. Письма, адресованные в адреса датских, голландских, шведских, испанских или американских явок, составляли с применением остроумнейших кодов. В 1809 году французы перехватили и расшифровали письмо, написанное сплошь нотными значками и по виду представлявшее собой невиннейшее музыкальное произведние. Письмо, найденное в бумажнике одного подозрительного лица, заключало в себе такую строчку: "Белье, которое я тебе посылаю, ты предварительно выстирай, очень уж оно липкое". На шве сорочки оказался написанный химическими чернилами шпионский рапорт.
Любимым - и почти безошибочным - кодом врагов Наполеона были специальные термины. Существует секретный доклад министерства полиции императору, в котором французская контрразведка сообщала, что, по её сведениям, специальные термины, заимствованные из области музыки и ботаники, английской секретной службой употреляться больше не будут; впредь в постоянных кодах станут пользоваться терминами из области часового мастерства, домохозяйства и кулинарии.
Разведывательные операции, проводимые банкирскими домами, - одно из ответвлений секретной службы. Здесь уместно вспомнить об операциях Ротшильдов. Ротшильды полагали, что Наполеон проиграет свою игру и не успеет погубить всю Европу до того, как погибнет сам. Свое финансовое существование и даже самую жизнь этой своей уверенностью они поставили на карту. Так как братья Ротшильды распространили свое влияние по всему континенту Европы, быстро превращавшейся во французскую вотчину, им всего важнее было, пренебрегая судьбой Бонапарта, во что бы то ни стало позаботиться о своей собственной судьбе. Со времен Фуггеров Европа не видела ещё частной секретной службы, работавшей так добротно, как служба Ротшильдов. Если отвлечься от того, что за кулисами любой вражды к Наполеону стояла английская разведка, то это, вероятно, была лучшая из частных служб в лагере врагов императора.
Наполеон так часто испытывал на себе удары фунта стерлингов, что и сам привык полагаться на могущество и эффективность наличности. Она даже не всегда могла быть законной. Префект полиции Паскье в своих мемуарах рассказывает, как его секретные агенты обнаружили тайную типографию, где за большое вознаграждение и только по ночам работали искусные мастера. Дом, в котором велась эта таинственная работа, находился на Плен-Монруж; он строго охранялся, вход в него был наглухо заперт и забаррикадирован. Было это незадолго до похода в Россию, в 1812 году. Паскье распорядился утроить полицейский налет. Его агенты взломали запоры - и остановились в изумлении. Фабрика, как они и подозревали, печатала фальшивые ассигнации, но не французские или английские. Кредитки оказались австрийскими и русскими! Главным печатником оказался некий господин Фен, брат одного из доверенных секретарей Наполеона, того самого, который обязан был читать ему излюбленные выдержки из частных писем, поступавших в бюро почтовой цензуры.
Паскье известили, что подделка кредиток производится по личному приказу императора. На эти деньги предполагалось покупать продовольствие во время предстоявшего колоссального нашествия на неприятельские страны. Честному Паскье обяснил это сам генерал Савари, сказавший, что его царственный владыка в этом случае лишь следовал примеру англичан.
Савари внезапно оказался во главе всей наполеоновской полиции. Жозеф Фуше - самый ловкий специалист своего дела - пережил бури и опасные штили, подозрения и контршпионаж братьев Наполеона, но в конце концов был уволен с должности министра полиции, когда не захотел одобрить бесплодной и опустошительной программы завоеваний. Фуше не видел причин избегать мира с Англией, и при его посредничестве то один, то другой банкир, особенно не слишком почтенный Уврар, отваживался начинать импровизированные переговоры. В конце коцов Наполеон узнал об этом, и такая наглость показалась ему нетерпимой. Только что ему удалось избавиться от Талейрана, которого загнали в австрийский лагерь; он был, как полагали, шпион Меттерниха. Теперь Фуше туда же! Молодая императрица, как и многие другие, усердно просили за него. Опять простить его, снова оставить на службе? Наполеон заупрямился. Он тайно приказал Савари арестовать Уврара, друга и сообщника Фуше; Фуше пришлось смириться и уступить свое место другому.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Заговор маньяка
Абсолютный самодержец вроде Наполеона может по своему желанию сместить даже столь изобретательного, бессовестного и исключительно хорошо осведомленного министра полиции, как Жозеф Фуше. Он может выгнать его вон, как конюха; но может и очутиться перед необходимостью провести несколько ночей без сна, туша пожар в конюшнях. Для Бонапарта 1810 года характерна была замена такого острого и гибкого инструмента, как Фуше, столь тупым орудием, как Савари. А Фуше в любой период своей жизни был готов нанести удар унизившему его человеку, вырыв яму своему преемнику.
У Савари не оставалось выбора. "Вы министр полиции. Присягайте и беритесь за дела!" - приказал император. Если царедворец и начальник императорской жандармерии и желал увильнуть от столь щекотливого назначения, он не посмел сказать это вслух.
Внезапно вышвырнутый вон Фуше - творец самой эффективной и разветвленной полицейской системы в Европе - был не такой человек, чтобы уйти, хлопнув дверью. Он был слишком хитер и хорошо осведомлен, слишком сдержан и рассудителен, чтобы решиться на бесполезное сопротивление. Но он обладал бесспорным юмором, он любил и умел оставлять в дураках тех, кого имел причины презирать или бояться На этот раз, после сделанного Наполеоном шага, он избрал своей мишенью Савари.
Фуше вынужден был радушно принять генерала Савари, герцога Ровиго, показать ему все, сделать так, чтобы на новом посту тот чувствовал себя как дома. У новоиспеченного министра были все основания ненавидеть и бояться Фуше, и теперь больше, чем когда-либо. И все же он дал возможность надуть себя этому законченному интригану, который, даже униженный, принял его по всей форме и с обезоруживающей сердечностью.
Савари имел неосторожность предоставить своему предшественнику несколько дней на приведение дел министерства в порядок. Фуше мог уложиться и в половину данного ему срока. Вместе с преданным ему другом он за четыре дня и четыре ночи учинил в министерстве форменный ураган сатанинского беспорядка. Любой мало-мальски значительный материал изымался из архивных папок; каждый документ в этом обширном резервуаре шпионских донесений и политических сообщений был удален - ради спокойствия Фуше или чтобы озадачить его преемника. Все, что могло скомпрометировать людей, над которыми ему желательно было сохранить прежнюю власть, было отложено в сторону, чтобы попасть затем в Феррьер, имение уходящего в отставку министра. Остальное предали огню.
Драгоценные имена и адреса тех, кто служил Фуше шпионами в фешенебельном аристократическом квартале Сен-Жермен, в армии или при дворе, не должны были достаться Савари в наследство. Пусть ему останутся мелкие филеры, доносчики и осведомители, привратники, официанты, прислуга и проститутки, пусть он попробует с их помощью управлять полицией! Общий указатель был уничтожен; списки роялистских эмигрантов и секретнейшая переписка исчезли; некоторым не слишком сенсационным документам присвоены неверные номера. Таким образом существеннейшая часть огромной машины была с дьявольским коварством приведена в негодность. Старые агенты и служащие, на которых мог бы опереться Савари, были заранее подкуплены, чтобы одновременно работать в пользу изгоняемого министра и обо всем регулярно доносить тому, кто намерен бы остаться их действительным хозяином.
Когда Фуше, наконец, передал дела Савари, он при этом иронически предъявил лишь один серьезный документ - меморандум, относившийся к изгнанному из Франции дому Бурбонов. Увидя, как разграблены архивы министерства, Савари поспешил с протестом к императору. Фуше, вместо того чтобы направиться с посольством в Рим, преспокойно отдыхал в Феррьере, упиваясь сообщениями о бешенстве своего тупого соперника. Но на этот раз гроза разыгралась всерьез, и вокруг колпака и погремушек шутника засверкали молнии.
От Наполеона в Феррьер помчались курьеры с требованием "немедленной выдачи всех министерских документов". Фуше дерзнул намекнуть, что ему известно слишком многое. В его руки обычно попадали секреты семьи Бонапарта, скучных и беспокойных братьев и сестер императора. Но он счел целесообразным их уничтожить. Если он проявил чрезмерное усердие...
Император был взбешан прямой попыткой шантажа; не один эмиссар обращался к Фуше, и каждому он давал все тот же кроткий, но возмутительный ответ. Он очень сожалеет - без сомнения, он сделал промах в припадке осторожности, но все бумаги сожжены. В ответ на это Наполеон вызвал графа Дюбуа, начальника личной полиции, до недавнего времени подчиненного Фуше. Впервые во Франции чиновник открыто перечил своему повелителю. Расхаживая взад-вперед по комнате, Наполеон осыпал мятежника самыми яростными и грубыми ругательствами.
Дюбуа явился в Феррьер, и Фуше пришлось примириться с тем, что все его бумаги опечатали. Это причинило ему больше унижения, чем неудобства, ибо Фуше достало благоразумия за несколько дней до этого убрать и спрятать все самое важное. В своей шутке он слишком далеко зашел и теперь, подчинившись полицейскому эмиссару, тотчас же принялся сочинять оправдания перед императором. Но было уже поздно. Наполеон отказался принять его и послал ему одно из самых презрительных посланий, когда-либо посылавшихся министру.
Агенты часто попадали в трудные, даже катастрофические положения, но каждый решавшийся бороться с блокадой готов был идти на смертельный риск. Скольких смелых эмиссаров разоблачили и расстреляли! Вероятно, десятки и сотни их были убиты при сопротивлении в момент ареста или казнены после суда. В материалах французских архивов не сохранилось даже имен этих смельчаков.
На маршрутах между Францией и Англией работало немало священников. Двое из них прославились, хотя и по разным причинам. Аббат Ратель в дни Консульства поселился в замке некоей мадам де Комбремон близ Булони-сюр-Мер. Он вел себя необычайно развязно, не думал скрываться и держал себя как богатый вертопрах. Он даже уговорил свою любезную хозяйку принять мадемуазель Жюльенну Спер, о которой было известно, что её имя Полина, что она роялистка и, "как полагают, женщина легкого поведения", проведшая, судя по записям министерства полиции, несколько месяцев под арестом в Тампле. Считалось, что эта молодая женщина, которую окрестные крестьяне звали "Бель-по" ("Прелестная кожа") - любовница Рателя. Из своей роскошной обители аббат отправлял изумительную по содержанию корреспонденцию. Англичане постарались, чтобы аббату стоило заниматься этим делом. Он получал в год 600 фунтов стерлингов жалованья, из которых 240 фунтов - для мадемуазель Спер. Всего он успел получить 18000 фунтов стерлингов прежде, чем британские чиновники осмелились потребовать отчета. Тогда обнаружилось, что отправка секретной корреспонденции, которой ведал Ратель, обошлась за три года почти в 300 000 франков. Значительная часть этой суммы прилипла к рукам аббата, которому пришлось многое вернуть.
Совсем иначе проявился усердный роялизм аббата Леклерка, он же Буавалон. Один из биографов называет его совершенным образцом конспиратора, упрямого, деятельного, ловкого, предприимчивого, скромного и - что всего замечательнее - бескорыстного. В период террора он даже не пытался покинуть Париж, и другие роялистские агенты, служившие англичанам, встречали его в роли адвоката. Это служило аббату удобнейшей маской. Он так хорошо был осведомлен обо всем, что делалось во Франции, что это даже возбудило подозрения. Из своего укрытия на улице По де Фер Леклерк вел постоянную и обширную переписку, умудряясь собирать все донесения роялистских агентов во Франции и препровождать их царственным особам, пребывавшим в изгнании. В награду в 1803 голу Ратель его вызвал в Булонь и сообщил, что Наполеон недавно задумал грандиозный план вторжения и завоевания Англии с помощью огромной армии и с этой целью уже организует специальной лагерь. Британские власти соедовало непрерывно держать в курсе. Сам Ратель должен был находиться в Лондоне, на Леклерка же падает крайне опасная и трудная задача - руководить всей секретной службой на французском побережье.
Аббат Леклерк приготовился достойно противостоять замыслам Бонапарта. У него не было ни замка, ни любовницы, он не желал никакого вознаграждения и ничего не тратил на себя. Приют он находил в домах своих друзей-роялистов, причем редко проводил больше ночи в одном и том же месте. Он постоянно разъезжал в маленьком рыдване, которым правил его верный секретарь Пьер-Мари Пуа, пользовавшийся несколькими живописными псевдонимами: Лароз, Вьей-Фам, Ла-Безас, Вьей-Перрюк (Роза, Старуха, Котомка, Старый парик). При столь скудных аксессуарах Леклерк (иногда выступавший под именами Байн, Годфруа, Лепаж и под своим любимым старым псевдонимом Буавалон) умудрялся отправлять в Лондон сведения, столь же ценные, как те, какие содержались в "Полицейском бюллетене", который Фуше в бытность свою министром ежедневно посылал Наполеону.
Шпионский штат у Леклерка был небольшой, но отборный. Агент, внедренный в Бресте, высокопоставленный чиновник военного министерства, его вполне удовлетворял; второй его платный союзник был лицом ещё более высокопоставленным - служил в административном отделе императорского флота. Ценнейшие сведения военно-разведывательного характера Леклерк имел возможности сопровождать исключительно интересной и обширной политической перепиской. Чтобы поддерживать непрерывное сообщение с Англией через кишащее военными постами побережье, где была сосредоточена вся мощь колоссальной военной машины Наполеона, Леклерк выезжал в маленьком рыдване со своим секретарем. Он проезжал Этапль, Ла-Канш, Л'0йти и Сомму, а затем Ла-Брель, пока не достигал округа Э, который тогда ещё не был занят императорскими войсками. Здесь он входил в контакт с нуждающимися рыбаками, заказывал в трактире хороший обед и сорил деньгами, платя за все золотом. Попивая коньяк и непрерывно доливая рюмки гостей, "Лароз" объяснял, что он коммерсант, которому необходимо известить живущего в Лондоне эмигранта о невостребованном наследстве. Ничего политического, сугубо частное дело! Он даже зачитывал вслух места из письма, которое возил с собой и в котором как будто не могло быть ничего компрометирующего - если только слушателям не приходило в голову, что между широкими строчками письма можно много написать невидимыми чернилами.
Всегда находился какой-нибудь рыбак, готовый передать деловое письмо на английский крейсер, с которым французские суда часто встречались в Ламанше. За эту случайную услугу "коммерсант Лароз" (Леклерк оставался в тени) предлагал 20 луидоров, почти 500 франков, целое состояние. Часто им помогал Филипп - рыбак, державший в Трепоре бакалейную лавку. Этот человек завербовал нескольких своих приятелей, в том числе местного школьного учителя Дюпоншеля, и свою жену, прославленная дородность которой отвечала основному условию маскировки не умаляя её рвения и ловкости. Она часто отправлялась в путь, доставляя мужу важные пакеты, и за каждое такое путешествие получала двенадцать франков. Леклерк объяснил ей, что если в дороге её станут допрашивать или арестуют, нужно твердить, что она "только что нашла письмо на берегу и несет их в полицию" в Э или в Булонь.
Леклерк, внешне весьма непривлекательный мужчина лет за сорок, оказывал на женщин какое-то непостижимое влияние. Поскольку он был священнослужителем, не приходится удивляться, что набожные женщины, глубоко преданные делу роялистов, рисковали давать ему приют. Но поскольку он был человеком безупречной нравственности, остается предположить, что его фанатическая ненависть к Бонапарту и революции оказывала заразительное действие в аристократических кругах, куда он имел доступ. Уже одно это объясняет авантюрный дебют его пленительной соучастницы, известной под именем "Нимфы".
Одной из сторонниц Бурбонов, у которой Леклерк время от времени находил приют, была мадам де Руссель де Превиль, вдова капитана королевского флота и видная представительница булонского света. У мадам де Превиль было несколько детей, в том числе дочь, миниатюрная хорошенькая девушка, которой в 1804 году исполнилось восемнадцать лет. Ее прозвали Нимфой за красоту и грацию движений; она привыкла к обожанию, была полна веселости, исключительно фривольна, непостоянна и простодушна до глупости. Единственными её интересами были балы, приемы и уход за собственной персоной.
По возрасту, внешности и характеру мадемуазель де Превиль была, видимо, полной противоположностью совершенному образцу конспирации Леклерку. Но требования секретной службы настолько разнообразны, что эта поразительно фривольная молодая девушка осталась бессмертной фигурой в истории французской политической интриги. Заинтересовавшись делом, которому изобретательный аббат посвятил свою жизнь, она предложила ему свои услуги. Леклерк предложение принял. Во имя успеха своего предприятия он готов был пожертвовать чем угодно, почему же не включить эту прелестную простушку в число конспираторов? "Нимфа" де Руссель-де Превиль (под таким именем она и осталась в архивах французской полиции) переоделась юношей, приняла фамилию Дюбюиссон и отправилась странствовать в качестве роялистского курьера и шпиона.
Эта девушка, как и многие другие, пленилась тайнами английской "корреспонденции". Похоже, она была довольно опрометчива, но без ущерба для безопасности своих товарищей по ремеслу. Она начала принимать письма, доставленные слоноподобной, но пылкой госпожой Филипп, и передавать их своему шефу аббату. В дальнейшем он уполномочил её оплачивать труд кое-каких мелких, но полезных работников Она часто отлучалась из Булони на несколько дней, забираясь даже в Дьепп или Амьен, одна или в компании с Пуа.
Широкой публике незадолго до этого сообщили, что в результате штормов французский флот потерял несколько линейных кораблей. Только в такой версии во Франции стал известен факт разгрома наполеоновского флота при Трафальгаре. Эта неудача 21 октября 1805 года довершила крушение императорского плана высадки десанта на английском побережье, но Наполеон уже носился с новыми планами завоеваний. Победа адмирала Колдера в Бискайском заливе за три месяца до Трафальгара побудила Наполеона перебросить свои войска из Булони в центр Европы и начать кампанию, которой суждено было с блеском увенчаться Аустерлицем. Англия, однако, продолжала сохранять к нему непримиримую вражду; она оставалась недостижимой и неуязвимой, но сама могла нанести удар в любом пункте европейского побережья. А тайные общества недовольных, романтические авантюристы и платные агенты, руководимые Леклерком и - с более безопасного рассгояния Рателем, продолжали действовать во всех департаментах между Парижем и Ла-Маншем.
Нужно сказать, что секретная полиция, руководимая Фуше и Демаре, никогда не была склонна получать пощечины и хранить при этом невозмутимую улыбку. Оперативность и настойчивость таких агентов, как Манго, закрывала щели блокады одну за другой, окно в Трепоре также в конце концов обнаружили и с треском захлопнули. Полицейскому осведомителю удалось проникнуть в круг заговорщиков, и ищейки Демаре вскоре горячо взялись за преследование аббата, "Нимфы" и верного "Лароза". Леклерк укрылся в Аббевиле, в доме некоей Дени, там же приютили и "Нимфу" де Превиль На допросе трепорский рыбак и бакалейщик Филипп расскказал все, что знал, и этого было достаточно, чтобы полицейские агенты и жандармы поскакали в Аббевиль. Жилище мадам Дени на улице Птит-Рю-Нотр-Дам строилось, как видно, иезуитами, ибо ни Леклерка, ни "мальчика Дюбюиссона" обнаружить не удалось. Но мадам Дени так успешно запугали, что она отвела агентов к тайнику с документами, имевшими отношение к секретной службе.
Рассказывают, что аббат Леклерк бежал глухой ночью в сторону Сент-Омера. Девушка, расставшись с ним, преспокойно вернулась домой в Булонь, сказав матери, что она объявлена вне закона, но ни в чем неповинна и готова отдать себя в руки полиции. Можно себе представить изумление и ужас мадам де Превиль, ибо она до той минуты и не подозревала о безрассудном поведении дочери. Действовала она, однако, с поразительным хладнокровием и решительностью: отослала девушку обратно в Аббевиль к тамошним родственникам и просила дочь как следует укрыться.
Для былой союзницы Лекжрка это было слишком тяжело. В городе, кишевшем опытными полицейскими чинами, прибывшими из Парижа на поиски сообщников Леклерка, она целые дни просиживала у окна, а как-то раз позволила себе даже появиться на публичном балу. В один прекрасный день, вероятно, в случайном припадке благоразумия, она исчезла.
Что с ней стало? Вместе с аббатом и Пуа, его секретарем, "Нимфу" де Руссель-де Превиль, известную под фамилией Дюбюиссон, почти год спустя заочно приговорила к смертной казни комиссия, заседавшая в Руане. Филиппа, другого рыбака по фамилии Дьеппуа, а также учителя Дюпоншеля приговорили к смерти, и - на их беду - не заочно. Всех троих казнили. "Нимфа" в одиночку пересекла большую часть Европы, пытаясь пробраться в Россию, но в конце концов села на корабль, шедший в Лондон, где её странствия и окончились. Как несовершеннолетней, приговоренной к смертной казни, британское правительство назначило ей ежегодную пенсию в 600 франков.
Леклерк, находившийся некоторое время в Англии, переехал затем в Мюнстер, где тотчас же начал связывать заново оборванные нити секретной службы. Имперская полиция парализовала его почтовую контрабандную деятельность в округе Булонь; но линии связи можно было перенести в сторону, на Джерси и нормандское побережье. Этого неутомимый аббат добился с помощью своих агентов в Париже, щедро оплачивая их английским золотом.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Могучий натиск фунта стерлингов
Министры короля Георга III были неравнодушны к стратегическим интригам. Они щедро сыпали золотом, питая глубокую веру в действенность секретной службы, и уважительно считались с периодическим безденежьем хорошо осведомленных иностранцев. Между тем их французские противники вечно жаловались на пустоту государственной казны и хроническую нехватку средств для секретной службы. Возможно, потому тайные операции Англии против Наполеона как правило добивались успеха. У высокопоставленных деятелей бонапартистского режима всегда можно было купить жизненно важные сведения; поддержка нейтралов также приобреталась тактично раздаваемыми пособиями.
Значительная часть шпионской программы, нацеленной против Империи, проводилась британскими дипломатическими представителями в Германии: штутгартским посланником, полномочным послом в Касселе и в особенности Дрэйком - полномочным министром, аккредитованным при баварском дворе в Мюнхене. Дрэйк так ловко раздавал взятки, что подкупил директора баварской почты, чем обеспечил себе доступ ко всей французской корреспонденции. И все же этот виртуоз шпионажа сильно скомпрометировал себя, когда вздумал воспользоваться услугами человека, оказавшегося агентом французской контрразведки. Дрэйк хорошо платил ему за информацию, оказавшуюся ложной, тогда как тот выудил у английского дипломата важные конфиденциальные документы, которые Наполеон поспешил опубликовать.
Датский посланник Кунад и американский консул в Гамбурге Форбс облегчали деятельность британской секретной службы, выдавая фальшивые паспорта. Французы утверждали, что и американский консул в Дюнкерке настолько энергично содействует шпионам, что фактически является агентом английской разведки. В письме, адресованном контр-адмиралу Декре, император писал: "Английские крейсеры взяли за правило подходить к нейтральным судам, собирающимся зайти в наш порт; они снимают пару человек из экипажа и заменяют их своими шпионами, которые таким образом получают возможность оставаться во французских портах на все время пребывания там нейтральных судов". Точно так же подданные нейтральных государств, обнаруженные на кораблях, захваченных в море в качестве военной добычи, часто оказывались английскими агентами, снабженными иностранными паспортами.
Кроме того, англичан обслуживала пестрая армия наемных шпионов. Для некоторых поручений щекотливого свойства они оказывались полезнее фанатичных роялистов или сторонников Бурбонов, разыгрывавших из себя бонапартистов лишь для спасения своей шкуры и втайне презиравших корсиканского "узурпатора". Русские, шведы, испанцы, евреи, торговцы, разносчики, бродячие клоуны и женщины - все они заслушивались чарующим звоном золотых гиней. И со всех концов Континента - континента, который в то время большей частью оказался замкнутым в границы императорской Франции, - в Лондон потоком лились сведения.
Агенты Англии прибегали к разнообразнейшим уловкам для передачи своих донесений. Письма, адресованные в адреса датских, голландских, шведских, испанских или американских явок, составляли с применением остроумнейших кодов. В 1809 году французы перехватили и расшифровали письмо, написанное сплошь нотными значками и по виду представлявшее собой невиннейшее музыкальное произведние. Письмо, найденное в бумажнике одного подозрительного лица, заключало в себе такую строчку: "Белье, которое я тебе посылаю, ты предварительно выстирай, очень уж оно липкое". На шве сорочки оказался написанный химическими чернилами шпионский рапорт.
Любимым - и почти безошибочным - кодом врагов Наполеона были специальные термины. Существует секретный доклад министерства полиции императору, в котором французская контрразведка сообщала, что, по её сведениям, специальные термины, заимствованные из области музыки и ботаники, английской секретной службой употреляться больше не будут; впредь в постоянных кодах станут пользоваться терминами из области часового мастерства, домохозяйства и кулинарии.
Разведывательные операции, проводимые банкирскими домами, - одно из ответвлений секретной службы. Здесь уместно вспомнить об операциях Ротшильдов. Ротшильды полагали, что Наполеон проиграет свою игру и не успеет погубить всю Европу до того, как погибнет сам. Свое финансовое существование и даже самую жизнь этой своей уверенностью они поставили на карту. Так как братья Ротшильды распространили свое влияние по всему континенту Европы, быстро превращавшейся во французскую вотчину, им всего важнее было, пренебрегая судьбой Бонапарта, во что бы то ни стало позаботиться о своей собственной судьбе. Со времен Фуггеров Европа не видела ещё частной секретной службы, работавшей так добротно, как служба Ротшильдов. Если отвлечься от того, что за кулисами любой вражды к Наполеону стояла английская разведка, то это, вероятно, была лучшая из частных служб в лагере врагов императора.
Наполеон так часто испытывал на себе удары фунта стерлингов, что и сам привык полагаться на могущество и эффективность наличности. Она даже не всегда могла быть законной. Префект полиции Паскье в своих мемуарах рассказывает, как его секретные агенты обнаружили тайную типографию, где за большое вознаграждение и только по ночам работали искусные мастера. Дом, в котором велась эта таинственная работа, находился на Плен-Монруж; он строго охранялся, вход в него был наглухо заперт и забаррикадирован. Было это незадолго до похода в Россию, в 1812 году. Паскье распорядился утроить полицейский налет. Его агенты взломали запоры - и остановились в изумлении. Фабрика, как они и подозревали, печатала фальшивые ассигнации, но не французские или английские. Кредитки оказались австрийскими и русскими! Главным печатником оказался некий господин Фен, брат одного из доверенных секретарей Наполеона, того самого, который обязан был читать ему излюбленные выдержки из частных писем, поступавших в бюро почтовой цензуры.
Паскье известили, что подделка кредиток производится по личному приказу императора. На эти деньги предполагалось покупать продовольствие во время предстоявшего колоссального нашествия на неприятельские страны. Честному Паскье обяснил это сам генерал Савари, сказавший, что его царственный владыка в этом случае лишь следовал примеру англичан.
Савари внезапно оказался во главе всей наполеоновской полиции. Жозеф Фуше - самый ловкий специалист своего дела - пережил бури и опасные штили, подозрения и контршпионаж братьев Наполеона, но в конце концов был уволен с должности министра полиции, когда не захотел одобрить бесплодной и опустошительной программы завоеваний. Фуше не видел причин избегать мира с Англией, и при его посредничестве то один, то другой банкир, особенно не слишком почтенный Уврар, отваживался начинать импровизированные переговоры. В конце коцов Наполеон узнал об этом, и такая наглость показалась ему нетерпимой. Только что ему удалось избавиться от Талейрана, которого загнали в австрийский лагерь; он был, как полагали, шпион Меттерниха. Теперь Фуше туда же! Молодая императрица, как и многие другие, усердно просили за него. Опять простить его, снова оставить на службе? Наполеон заупрямился. Он тайно приказал Савари арестовать Уврара, друга и сообщника Фуше; Фуше пришлось смириться и уступить свое место другому.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Заговор маньяка
Абсолютный самодержец вроде Наполеона может по своему желанию сместить даже столь изобретательного, бессовестного и исключительно хорошо осведомленного министра полиции, как Жозеф Фуше. Он может выгнать его вон, как конюха; но может и очутиться перед необходимостью провести несколько ночей без сна, туша пожар в конюшнях. Для Бонапарта 1810 года характерна была замена такого острого и гибкого инструмента, как Фуше, столь тупым орудием, как Савари. А Фуше в любой период своей жизни был готов нанести удар унизившему его человеку, вырыв яму своему преемнику.
У Савари не оставалось выбора. "Вы министр полиции. Присягайте и беритесь за дела!" - приказал император. Если царедворец и начальник императорской жандармерии и желал увильнуть от столь щекотливого назначения, он не посмел сказать это вслух.
Внезапно вышвырнутый вон Фуше - творец самой эффективной и разветвленной полицейской системы в Европе - был не такой человек, чтобы уйти, хлопнув дверью. Он был слишком хитер и хорошо осведомлен, слишком сдержан и рассудителен, чтобы решиться на бесполезное сопротивление. Но он обладал бесспорным юмором, он любил и умел оставлять в дураках тех, кого имел причины презирать или бояться На этот раз, после сделанного Наполеоном шага, он избрал своей мишенью Савари.
Фуше вынужден был радушно принять генерала Савари, герцога Ровиго, показать ему все, сделать так, чтобы на новом посту тот чувствовал себя как дома. У новоиспеченного министра были все основания ненавидеть и бояться Фуше, и теперь больше, чем когда-либо. И все же он дал возможность надуть себя этому законченному интригану, который, даже униженный, принял его по всей форме и с обезоруживающей сердечностью.
Савари имел неосторожность предоставить своему предшественнику несколько дней на приведение дел министерства в порядок. Фуше мог уложиться и в половину данного ему срока. Вместе с преданным ему другом он за четыре дня и четыре ночи учинил в министерстве форменный ураган сатанинского беспорядка. Любой мало-мальски значительный материал изымался из архивных папок; каждый документ в этом обширном резервуаре шпионских донесений и политических сообщений был удален - ради спокойствия Фуше или чтобы озадачить его преемника. Все, что могло скомпрометировать людей, над которыми ему желательно было сохранить прежнюю власть, было отложено в сторону, чтобы попасть затем в Феррьер, имение уходящего в отставку министра. Остальное предали огню.
Драгоценные имена и адреса тех, кто служил Фуше шпионами в фешенебельном аристократическом квартале Сен-Жермен, в армии или при дворе, не должны были достаться Савари в наследство. Пусть ему останутся мелкие филеры, доносчики и осведомители, привратники, официанты, прислуга и проститутки, пусть он попробует с их помощью управлять полицией! Общий указатель был уничтожен; списки роялистских эмигрантов и секретнейшая переписка исчезли; некоторым не слишком сенсационным документам присвоены неверные номера. Таким образом существеннейшая часть огромной машины была с дьявольским коварством приведена в негодность. Старые агенты и служащие, на которых мог бы опереться Савари, были заранее подкуплены, чтобы одновременно работать в пользу изгоняемого министра и обо всем регулярно доносить тому, кто намерен бы остаться их действительным хозяином.
Когда Фуше, наконец, передал дела Савари, он при этом иронически предъявил лишь один серьезный документ - меморандум, относившийся к изгнанному из Франции дому Бурбонов. Увидя, как разграблены архивы министерства, Савари поспешил с протестом к императору. Фуше, вместо того чтобы направиться с посольством в Рим, преспокойно отдыхал в Феррьере, упиваясь сообщениями о бешенстве своего тупого соперника. Но на этот раз гроза разыгралась всерьез, и вокруг колпака и погремушек шутника засверкали молнии.
От Наполеона в Феррьер помчались курьеры с требованием "немедленной выдачи всех министерских документов". Фуше дерзнул намекнуть, что ему известно слишком многое. В его руки обычно попадали секреты семьи Бонапарта, скучных и беспокойных братьев и сестер императора. Но он счел целесообразным их уничтожить. Если он проявил чрезмерное усердие...
Император был взбешан прямой попыткой шантажа; не один эмиссар обращался к Фуше, и каждому он давал все тот же кроткий, но возмутительный ответ. Он очень сожалеет - без сомнения, он сделал промах в припадке осторожности, но все бумаги сожжены. В ответ на это Наполеон вызвал графа Дюбуа, начальника личной полиции, до недавнего времени подчиненного Фуше. Впервые во Франции чиновник открыто перечил своему повелителю. Расхаживая взад-вперед по комнате, Наполеон осыпал мятежника самыми яростными и грубыми ругательствами.
Дюбуа явился в Феррьер, и Фуше пришлось примириться с тем, что все его бумаги опечатали. Это причинило ему больше унижения, чем неудобства, ибо Фуше достало благоразумия за несколько дней до этого убрать и спрятать все самое важное. В своей шутке он слишком далеко зашел и теперь, подчинившись полицейскому эмиссару, тотчас же принялся сочинять оправдания перед императором. Но было уже поздно. Наполеон отказался принять его и послал ему одно из самых презрительных посланий, когда-либо посылавшихся министру.