Рогожин Михаил. Мой нежный убийца

   Брожу по дому. Какой же он огромный! Христофор сидит в клетке и на все просьбы выйти из нее талдычит одно и то же: «Эвхористо». Почему меня неудержимо тянет к зеркалу? Почему его Инга так неудобно поставила? Почти посредине комнаты.
   Оно действительно красивое. Особенно рама и крокодил, на котором оно стоит. Но как-то непривычно гулять вокруг зеркала. А меня так и тянет.
   Стою перед ним и чего-то жду. Знаю чего, только признаться страшно. Я в нем видела Пата. Неужели показалось? Страшно, но нет сил оторваться. Ничего оно, кроме меня, не отражает. А выгляжу отлично. Лицо и плечи успели загореть. Нужно на крыше загорать нагишом. Хотя когда есть незагорелые полоски, то тоже сексуально получается.
   Сбрасываю с себя халат. Нет, тело у меня все-таки — не ахти. Груди силиконовые сделать, что ли?
   Будет красиво. Худая и с огромными шарами…
   Он появляется неожиданно. Сначала зеркало туманится и, кажется, втягивает в себя мое отражение. Боюсь шелохнуться, хотя нужно бежать подальше. Не получается. Вижу, как хватает меня скрюченной рукой с длинными пальцами. Ничего, кроме руки, не вижу, но знаю — это Пат.
   Ах, как больно сдавливает плечо! Сейчас доберется до шеи. В зеркале возникает его седой затылок, синий халат закрывает мое отражение. Что он там со мной делает? Мне не видно! Слышу шепот:
   — Отдай перстень.., перстень…
   Протягиваю руку.
   — Не этот.., черный агат…
   Он душит мое отражение, а я не в состоянии сделать хотя бы шаг в сторону. Ну почему же я не .сопротивляюсь? Неужели хочу этого?
   Как же я смогу существовать без отражения?
   Вдруг из глубины вылетает мерзкая пиковая дама.
   Корчит мне рожи. Совсем нестрашные. Кажется, она желает меня поддержать. Ее старческая физиономия, изрезанная мелкими морщинами, разглаживается, и я вижу очень знакомое лицо… На кого она похожа? Ресницы вытягиваются, сплющенный нос заостряется и кокетливо задирается вверх, изломанные бескровные губы вытягиваются в элегантную линию, сморщенный лоб становится выпуклым, его украшают тонкие подвижные дуги бровей… Боже! Это же Инга! От неожиданности зажмуриваю глаза. Дышать совсем нечем. Пат продолжает душить мое отражение.
   — Спаси, Инга! Спаси… Я буду любить тебя, сделаю все, что захочешь, только спаси…
   Сама не слышу — шепчу или кричу. Дышать становится легко. Тело испытывает прилив восторга. Почему же я медлю и не открываю глаза? Вот уже и ноги слушаются меня. Делаю шаг назад. Немыслимое блаженство накатывает волнами. Едва приоткрываю глаза. Сквозь ресницы вижу в зеркале, как Пат и Инга ласкают мое обнаженное тело.
   Я ничего не чувствую. Но начинает колотить нервная дрожь. С каким упоением они целуют мои груди, бедра, ноги. Пат прикасается к моему отражению руками, и в моем теле возникает забытая, но до боли знакомая музыка. Мелодия подхватывает и заставляет меня в такт ей раскачиваться. Инга пальцами расчесывает мои волосы. Ничего нет прекраснее. Завороженно смотрю на свое отражение. И не замечаю, как Пат опускается" на колени и молит:
   — Верни мне перстень.., черный агат…
   — Он у Инги, Пат, посмотри, видишь, мои волосы намотались на ее палец, убери их — и увидишь свой перстень.
   Пат послушно старается схватить руку Инги.
   Она, извиваясь, выскальзывает и оборачивается ко мне совсем иным лицом. Передо мной снова мерзкая пиковая дама. Хохоча беззубым ртом, она исчезает. Пат хочет ее догнать, путается в полах халата, падает и стонет:
   — Верни мне кольцо…
   Боюсь, что он снова примется меня душить, пробую шагнуть в сторону. Получается! Еще шаг, еще — и я оказываюсь за зеркалом. Боже!
   Заманали! Боюсь поверить в то, что видела. Бегу к камину. Там на столике стоят бутылки с напитками. Пью из горла, не глядя на этикетку. По-моему, бренди. После десятого глотка выпускаю бутылку из рук. Она падает на мраморный пол, но не разбивается. Покачиваясь, возвращаюсь к зеркалу. В нем ничего, кроме моей пьяной морды, не отражается.
   Дура я, дура! Меня мучают галлюцинации. Хорошо еще Хазбар за мной не гоняется. В исступлении кричу в зеркало:
   — Покажись, Хазбар! Что ж ты не высовываешься? Хотел меня трахнуть? Смотри, я стою перед зеркалом голая. Могу специально для тебя расставить ноги! Где же ты, Хазбар?
   Резкий крик Христофора приводит меня в чувство. Перестаю орать. Никакого Хазбара нет. Подхожу к зеркалу и смачно в него плюю. Желтая слюна медленно скользит вниз. Неужели от всех мучений у меня поехала крыша? Но ведь тело до сих пор изнывает от ласк. Как они меня завели…
   Зря я выпила. Теперь хочется спать. Поднимаюсь наверх, на крышу. И, не раздумывая, падаю в бассейн! Боже, какое счастье! Сверху вода совсем теплая. Жить бы так вечность. С Лимоном. А может, и Инга не помешает. Неужели я видела ее в зеркале? Нет… Глупости. Ничего я там не видела.
   Не дай бог кому рассказать — примут за сумасшедшую. Лучше молчать. С такими наворотами и до дурдома недалеко. Пат, конечно, меня преследует.
   Почему я не передала ему слова Наташки? Он бы успокоился. Сегодня, когда утром Инга пришла ко мне, в ее глазах было что-то бесовское. Ей нравится мое тело. У нее, правда, тоже неплохое. Все! Забываю.., забываю.., забываю и загораю до одури.
   Вылезаю из бассейна и в кайфовом состоянии опускаюсь в шезлонг. Солнце быстро согревает меня.
   Шезлонг мерно покачивается. Кажется, будто я лежу на волнах, которые шумят совсем рядом.
   В Афины Инга и Лимон въехали под вечер. Уже закончилась сиеста, открывались магазины, в тавернах появлялись отдохнувшие посетители. Легкий ветерок залетал в открытые окна «Альфа-Ромео». Тент над машиной был поднят в целях безопасности. Лимон вообще не любил открытые пространства. Он смотрел по сторонам и удивлялся тому, что такой старый город застроен в основном современными, легкими зданиями. На балконах кипела жизнь. Там обедали, смотрели телевизоры, воспитывали детей, ухаживали за цветами.
   — Отвези-ка меня на русский рынок, — неожиданно попросил он.
   — Лучше завтра с утра. Сейчас там мало народа, — возразила Инга.
   — Очень хорошо. Познакомлюсь. Может, кто-нибудь возьмет переночевать.
   — Я боюсь за тебя. Не забывай про рану.
   — Ерунда. Уже не болит. Чего ждать? Раньше сядешь — раньше выйдешь. Возьми мои документы. И дай немного денег. Я теперь снова богатый человек, можешь давать, не стесняясь.
   — Дурак. — Инга поцеловала его в щеку и повернула к Омонии. Остановилась возле аптеки.
   Дала Лимону двести тысяч и предупредила:
   — Граната слишком оттягивает карман куртки. Оставь ее в машине.
   — Ни за что, — воспротивился Лимон и переложил гранату в задний карман джинсов. Один пистолет сунул за пояс, другой, с глушителем, отдал Инге.
   Они простились без поцелуев. Но крепким дружеским рукопожатием дали понять друг другу, что снова вместе.
   Лимон быстро добрался до указанного места.
   Рынок действительно был немноголюден. Располагался он по периметру раскопок, отгороженных железной сеткой. Продавцы использовали ее как витрину, подвешивая свой товар. В основном это были набивные шерстяные платки всевозможных расцветок, шапки, военные фуражки, ремни, постельное льняное белье, шинели. На земле лежали палехские шкатулки, жостовские подносы, бело-голубая гжель. Толпились матрешки с лицами Сталина, Брежнева, Горбачева. Короче, весь ассортимент арбатских лотошников. Лимону стало как-то обидно, что ничего путного здесь не продают. Разве что сигареты подешевле. Стоят они четыреста драхм, а в Москве меньше доллара, вот и чистый навар. Но сколько же их нужно завезти? Лимон прикинул и понял, что сигаретами торгуют не туристы и не эмигранты, а люди, получающие из России крупные поставки. Значит, этот Мальборо-кентовый ручеек не минует рук Димитриса Федороса и его ребят.
   — Московские? — спросил он молодого невзрачного парня, разложившего на чемодане пачек двадцать.
   — Американские, — бросил тот, всем видом показывая, что не относится с почтением к русскому туристу.
   — Дай-ка пачку «Кэмел», — Лимон протянул пятисотдрахмовую купюру.
   Парень, не глядя на него, отсчитал сто драхм и предложил жестом брать сигареты.
   — Оставь себе, — отмахнулся Лимон от денег.
   Достал из купленной пачки сигарету, закурил.
   Парень поднял на него удивленные глаза. С мгновенно возникшей любезностью предложил:
   — Может, возьмешь блок, отдам подешевле.
   Лимон покачал головой. Осмотрелся вокруг, подошел к парню поближе и заговорщицким тоном предложил:
   — Может, мое заодно продашь?
   — А что у тебя? — без особого интереса спросил тот.
   Лимон сел на корточки, обозначив зековскую принадлежность, хитро сощурился, подождал, пока парень наклонится к нему.
   — Товара — сколько угодно. Ковры, серебро, золотишко…
   — А чего ж ты сам не торганешь?
   — Да мне западло барыжничать.
   Парень сразу смекнул, кто сидит перед ним.
   Хоть и молод был, но знал, что настоящие воры никогда сами не продают. Откуда же он тут взялся?
   Товар предлагает слишком шикарный для здешнего ассортимента. Такой нужно реализовывать в Пирее, на воскресной барахолке, или, по крайней мере, в Монастыраки. Раз не знает, значит, приезжий. А такому рога обломать нетрудно. Здесь свои законы.
   — Чужим не торгую, — важно ответил он.
   — Может, знаешь кого, кто возьмет оптом? — настаивал Лимон. — Цену для начала ломить не буду. Поосмотрюсь, а уж потом…
   Парень потупил глаза, чтобы не выдавать заинтересованности. Он был самой мелкой сошкой из существующих на рынке, поэтому ему польстило предложение незнакомца. Но без брата ничего решать не мог.
   — Приходи завтра с утра, — предложил он. — Я всегда на этом месте.
   — Завтра не могу. Мне ведь некогда по базарам ходить. Мой принцип такой — скинул и ходу.
   — Ворованное?
   — А твое?
   — За свое я в ответе, — обиделся парень. Ему очень не хотелось упускать клиента. Но поблизости не было никого из знакомых, а брат сидел в таверне. Надо бы к нему смотаться, хотя чревато взбучкой. Он запретил вступать в разговоры с покупателями. Правда, тут особый случай, может, еще и спасибо скажет. Посерьезнев от этих размышлений, заключил:
   — Мне товар не резон сворачивать, приходи завтра, поговорю кое с кем.
   — Не пойдет, — воспротивился Лимон. — Давай беги, а я посторожу твои сигареты.
   — Ага, только шнурки поглажу! — Наконец-то стало понятно, куда гнет этот тип. — Не на того напал! Иди лучше своей дорогой. За меня тебе тут голову оторвут.
   — Кто?
   — Брат!
   Лимон вытащил деньги, данные Ингой. Потряс перед носом парня.
   — Сколько стоит твое говно?
   — Двадцать тысяч, — не моргнув глазом, соврал тот.
   — Бери и чеши за братом, а я пока посижу посторожу.
   Такое предложение резко меняло дело. Тем более что сигарет было всего на двенадцать тысяч. Чемодан, конечно, жалко. Но он ничего не стоит. Парень впервые улыбнулся, осознавая свою выгоду.
   Лимон взял валявшуюся рядом газету, расстелил и уселся, давая понять, что разговор закончен. Парень, шмыгнув носом, важно пошел вдоль рядов.
   Он не торопился, раздумывая, как лучше поступить — действительно идти за братом или просто отвалить с деньгами. Как только он скрылся из виду, к Лимону подошла рыжая толстушка с сигаретой в ярко накрашенных губах. Она торговала рядом советскими часами.
   — Ты чего, залетный?
   — А чего?
   — Гляди, нарвешься. Тут каждого на крючке держат. Поначалу совсем товар отбирают. А уж потом, если не залупаешься, отводят место. А с этим пацаном зря связался. Его братец — редкая сволочь. Иногда даже мелочь у баб выгребает.
   — Обидел, что ли? — решил посочувствовать Лимон.
   — Меня-то тут вряд ли обидишь. Я — баба тертая, знаю, кому как давать. А тебя могут вдеть очень серьезно. Смотри, предупредила.
   Она с достоинством отошла к своим часам. Лимон как ни в чем не бывало продолжал курить.
   Минут через пятнадцать к нему подошел коренастый, с гривой седых волос мужчина. Лицо его, с лиловым оттенком, отличалось массивностью подбородка и пышностью черных бровей, из-под которых на Лимона устремился тяжелый взгляд.
   — Что надо? — прозвучало изнутри не расположенного к пустой болтовне здоровяка.
   Вместо ответа Лимон принялся его молча разглядывать. Перед ним был тот еще экземпляр. Таких и на московских рынках полно. Одет небрежно. Сандалии на босу ногу, спущенные под живот брюки — бутылочного цвета, белая, расстегнутая до пупа рубашка. Волосатая грудь и спина грузчика. Такой в единоборстве устойчив. Его нужно бить безжалостно, по голове, пока не упадет.
   — Оглох, что ли? — повторил он с угрозой в голосе. товар. Нет. Ходжа — не идиот, чтобы в своей гостинице торговать краденым. Все в порядке. Будем раздевать дядю. Слушай внимательно. Берешь с собой Луку и Феодосия, если он не пьяный. Смотрите товар, торгуетесь, даете по кумполу продавцу, забираете у него деньги, самые ценные вещи и быстро сматываетесь. Я, в свою очередь, звоню Ходже и сообщаю, что в его гостинице появился странный тип. Пусть он с ним разбирается до конца.
   — Я так и думал, — пробасил в трубку Янис и, заплатив за разговор, пошел назад в таверну.
   Лимон наблюдал за ним и гадал, клюнет рыбка или нет. Когда Янис, ничего не объяснив, скрылся, он понял, что стоит ожидать подкрепления.
   Оно не заставило себя ждать. Лука, следовавший за Янисом, был на голову выше его и намного шире в плечах. Одет он был в майку без рукавов, дававшую простор его бицепсам, и в спортивные штаны. Второй, слегка пьяный, худой и сгорбленный, производил впечатление человека действия.
   Такой будет стрелять без предупреждения. Смотрел он с ехидцей и вызовом.
   — Пошли, — предложил Янис.
   — А деньги? — не двигаясь, спросил Лимон. — Чего зря ноги топтать, если только посмотреть.
   Времени у меня в обрез. Оплата наличными и никаких отсрочек.
   Все трое расхохотались. Феодосии вытащил толстую пачку и поводил ею перед носом Лимона.
   То же проделал со своими деньгами и Лука.
   — Доволен? — с чувством превосходства спросил Янис.
   — Пойдем, — согласился Лимон. При этом он не торопился, так как не знал, куда идти.
   Лука двинулся первым, Янис держался рядом с Лимоном, Феодосии замыкал шествие. Должно быть, всем троим очень хотелось выяснить, почему Лимон остановился именно в этой гостинице. Первым задал вопрос Янис:
   — Хреновая гостиница, чего там забыл?
   — Там много наших" — пожал плечами Лимон и скривился от боли.
   — Это челноки, а ты-то?
   В разговор вмешался Феодосии:
   — Ты там никого не знаешь?
   — Знаю, — признался Лимон, и все дружно замедлили движение.
   — Кого? — прорычал Янис.
   — Портье. Симпатичный парень. Сам меня затащил с улицы.
   — Тьфу ты, — сплюнул Лука.
   Лимон утвердился в своем предположении, что гостиница является территорией Ходжи. Не случайно в ней промышляли золотозубый Ика и вспыльчивый Рудик.
   Идти пришлось совсем недалеко. В холл гостиницы Лимон вошел первым. Портье, увидев его, расцвел в улыбке.
   — А мы уж хотели ваш номер сдавать…
   — Не беспокойтесь, — улыбнулся Лимон и наклонился к портье. Понизив голос, сказал:
   — Меня Ика попросил продать шубы этим господам. Дайте ключ от его сорок восьмого номера.
   — Хорошо, хорошо… Куда ж он сам-то запропастился?
   — Его Ходжа задействовал.
   Брови портье взлетели вверх. Он молча протянул ключи.
   Лимон направился к лифту. Троица, оглядываясь по сторонам, последовала за ним. Они поднялись на четвертый этаж и вошли в номер Ики. На постели горой лежали шубы, которые он впопыхах бросил, получив приказ Ходжи мчаться в «Титанию», чтобы перехватить Лимона после неудавшегося на него покушения.
   — Начнем с шуб, — предложил Лимон и, не задерживаясь возле них, открыл настежь балконную дверь.
   Феодосии подошел к шубам, покопался среди них и заключил:
   — Стоило из-за такого дерьма тащиться!
   Этой фразы оказалось довольно, чтобы Лука и Янис достали пистолеты.
   — Где остальное?
   Лимон развел руками.
   — Сначала оценим это. Мы договорились, что вы берете все.
   — Выворачивай карманы и давай ключи от второго номера, — потребовал Янис.
   Лимон независимо повернулся к ним спиной, прошел к креслу и сел в него.
   — Ребята, неужели я похож на идиота?
   — Молчи, гнида! — заорал Феодосии.
   — Пусть говорит, — возразил Лука.
   — Так вот, — продолжил Лимон, отметив про себя, что первым следует убрать слишком нервного Феодосия. — Никогда в жизни вы не начнете стрелять на чужой территории. Представьте себе — прогремят выстрелы, примчится полиция, начнется следствие, и все это на контролируемой Ходжой территории. Федорос вас за это не похвалит…
   От неожиданности никто из троицы не мог открыть рта. Первым пришел в себя, как и предполагал Лимон, Феодосии. Он подскочил к Лимону, схватил его за куртку и закричал прямо в лицо:
   — Падла, мы тебя придушим, как щенка, по…
   Закончить он не успел. Лимон резким кивком головы ударил своим лбом его под подбородок. Феодосии покачнулся и, потеряв равновесие, упал.
   Лука переглянулся с Янисом. Они оба растерялись и не решались стрелять.
   Этого было достаточно, чтобы Лимон тоже вытащил пистолет.
   — Предлагаю всем нам избавиться от оружия, — и бросил свой «Макаров» на пол.
   Психологически он рассчитал правильно. Лука не сомневался, что справится с совком голыми руками. Поэтому тоже положил свой пистолет на шубы. Янис последовал его примеру. После этого Лимон отошел к открытой балконной двери и вытащил из заднего кармана джинсов «лимонку».
   — Значит, так, ребята, — спокойно начал он, — я не шучу. Одно лишнее движение — и мы все взлетим в воздух. Только я еще успею зацепиться за балкон, а вас уже не зашьет ни один хирург.
   Похоже, Янис первым оценил ситуацию. Он демонстративно приподнял руки, давая понять, что не собирается идти на конфликт.
   — Нарвались… — выдавил из себя Лука в бессильной злобе, уничтожая Лимона взглядом.
   — Кладите деньги на стол и не вздумайте тянуться за пистолетами.
   В этот момент пришедший в себя Феодосии вскочил и бросился к Луке.
   — Задавим падлу! — снова закричал он. Лука заткнул ему рот рукой.
   Медленно, как бы не веря в происходящее, они все трое вытащили деньги и бросили их к ногам Лимона. Тот, закусив губу от боли в плече, подобрал раненой рукой, второй держа высоко над собой «лимонку». Потом стал продвигаться к двери. Феодосии не выдержал и в прыжке бросился на него.
   Удар пришелся в простреленное плечо. Лимон вскрикнул и, зайдясь от боли, выпустил гранату.
   Она покатилась по полу.
   Все замерли. Прошло несколько томительных минут ожидания.
   Первым пришел в себя Лимон. Он рванулся к двери и выскочил из номера. Ключ торчал со стороны коридора, не стоило труда его повернуть.
   Сразу же раздались удары кулаков Луки.
   — Ребята, — крикнул Лимон, — вторую гранату кладу под дверь. Не испытывайте судьбу. Чека привязана к ручке. Вы уже убедились, что у меня гранаты боевые. Сидите тихо. Или идите через балкон.
   Увидите Федороса, передайте привет от Лимона.
   С этими словами Лимон удалился. Внизу он сунул в карман портье одну из отобранных пачек и предупредил:
   — Ты меня здесь не видел. Позвони Ходже и сообщи, что в сорок восьмом номере сидят люди Федороса. Интересно, чем они там занимаются? По-моему, решили украсть шубы Ики. Нехорошо как-то.
   Портье понимающе кивнул и сунул руку в карман. Лимон похлопал его по плечу.
   — Там достаточно, не проверяй. — И вышел на улицу.

* * *

   Инга вернулась на виллу и поразилась царящей на ней тишине. Она обошла все комнаты и нашла Ольгу, спящую в качающемся шезлонге. Принесла плед и укрыла обнаженную девушку. Села рядом в плетеное кресло и закурила. В своих мучительных переживаниях она долго не могла примириться с присутствием Ольги. Пришлось честно задать себе вопрос — готова она отпустить Лимона или нет.
   Оказалось, не готова. А значит, приходилось привыкать к новой ситуации. Но если Инга не в состоянии разлучить Лимона с Ольгой, то почему не попробовать наоборот? Увести от Лимона его княгиню.
   Наблюдая за ней, Инга отметила очень хрупкую защитную оболочку, не спасавшую девушку от любых воздействий на ее психику. Ольга была неврастенична, издергана, обессилена и потому чрезвычайно внушаема. Ей не хватало материнского тепла и женской ласки. Ни один мужчина, а уж тем более Лимон, был не в состоянии дать ей это. С раннего возраста, привыкнув к мужчинам, она страдала комплексом невосполненного детства. В нем ее мало баловали и ласкали. Поэтому стоило погладить ее по голове, и на глазах княгини наворачивались слезы.
   Все это не ускользнуло от внимания Инги. Не в силах расстаться с Лимоном, она решила соблазнить Ольгу лаской и нежностью. Сама Инга никогда не занималась сексом с женщинами, хотя много думала на эту тему. Особых лесбийских наклонностей в себе не ощущала. Иногда, ловя себя на любовании какой-нибудь девушкой, думала, что делает это просто из любви к изящному. Теперь она решила перейти грань дозволенного. Влюбить в себя княгиню, стать ей матерью, сестрой, любовницей и потихоньку отдалить от Лимона. В один прекрасный день Ольга сама от него откажется. Инга понимала коварство своего плана. Но не сомневалась, что это наиболее безболезненный выход из создавшегося положения.
   Вечерний ветерок принес еще не летнюю прохладу. Инга подошла к Ольге и осторожно защемила ей пальцами нос. Через секунду та открыла глаза и испуганно посмотрела на нее.
   — Тебе нужно перейти в спальню. Давай помогу.
   Она обняла Ольгу за плечи и, поддерживая на ней плед, проводила ее вниз. Княгиня, не отошедшая ото сна, с удовольствием отдалась заботе Инги.
   Та уложила ее в постель и ушла в кухоньку, где сварила пунш из красного вина с травами, корицей и перцем.
   Ничего вкуснее Ольга в своей жизни не пила.
   Вместе с горячим вином тепло разливалось по ее телу. Голова оставалась ясной. Мысли с легкостью порхали в ней, не задерживаясь. Сосредоточиться на чем-то было невозможно, и от этого ей становилось смешно. Беззаботность овладела ею и превратила в маленькую шкодливую девчонку, прячущуюся под одеяло и неизвестно над чем смеющуюся.
   Инга, выпив пунша, тоже повеселела. Раскраснелась, помолодела. Она уже не казалась Ольге высокомерной стервой, а была такой же девчонкой, готовой в отсутствие взрослых стоять на голове и заниматься глупостями.
   Без всякого напряжения между ними возникла легкая игра, в которой Ольга пряталась под одеяло, а Инга вытаскивала ее из-под него. Их руки все нежнее и ласковее прикасались к разгоряченным телам друг дружки. Это вызвало смех и блаженное постанывание. Незаметно они оказались под одеялом вместе. Ольга прижалась к Инге и затихла. Ее так давно никто не гладил по голове, не ласкал спину, способную от любого прикосновения прогнуться, подобно тонкой медной пластинке, зажатой между двумя пальцами.
   Инга сама увлеклась игрой. Ей нравилось тело княгини. Оно оставалось по-детски угловатым, но и по-женски пластичным. Особенно ее притягивали три родинки, одна из которых находилась у самых нижних губ. От каждого поцелуя Ольга вздрагивала, словно по ней проскакивал электрический ток. Они обе могли бы перейти к более решительным действиям, не чувствуя никаких запретов, но оттягивали этот момент, продолжая дурачиться.
   Когда Инга сорвалась с постели за новой порцией пунша, Ольга, посмотрев ей вслед, искренне восхитилась ее маленькой шарообразной попкой.
   — Ты красивее, чем я, — сказала она.
   — Нет! — возмутилась Инга. — Ты высокая, и лицо у тебя милое.
   — Твоя фигура лучше, гармоничнее. Груди и попка — просто налитые яблоки. У меня таких нет.
   Доска — два соска… — говорила она без язвительности. Ей действительно хотелось засыпать Ингу комплиментами. Восторгаться ею. Обсуждать каждую деталь ее точеной фигуры. Прикасаться губами к ее шелковистой коже на животе…
   Они обе бурно радовались тому, что бывшая между ними стена отчуждения рухнула и пыль осела. Не нужно было стесняться друг друга, подозревать, ревновать. Отныне они упивались дружбой и нежностью и готовы были бесконечно дарить их друг другу.
   Еще ни слова не было произнесено о Лимоне.
   Он для них уже существовал вне их отношений. Им обеим казалось, что они нашли между собой нечто общее, что не требует объяснений. Нежась в объятиях, они готовы были наперебой рассказывать о Лимоне. Подстегивать себя эротическими воспоминаниями о постели с ним. Ольга в подробностях описала происшедшее на пыльном полу в подземном ходе, а Инга посвятила ее в тайны возбуждения хлыстом.
   Они обе потеряли счет времени. Забыли обо всем и очень расстроились, когда настойчиво и неотвязно разразился звонком телефон.
   — Слушаю, — по-гречески ответил Инга.
   — Керья Инга? — спросил мужской голос и продолжал по-русски:
   — Вы меня не знаете, поскольку в Афинах недавно. Здесь все русские так или иначе знакомы между собой. Меня зовут Димитрис. Димитрис Федорос. Я, как и вы, когда-то жил в Москве…
   — Очень приятно, — перебила Инга, с трудом восстанавливая дыхание. — Чем могу быть полезна?
   — Нет, нет, нет… Только не картами. Я сам гадаю на кофейной гуще. Мне нужен ваш.., московский приятель… Лимон.