Страница:
— Не вырубишь, это я тебя, твоего школьного кореша и нашего другана Гену ща вырублю тем, что скажу. Только не обделайся со страха, управляющий гребаный… То, что было — это цветочки, ягодки только начинаются… Темнить не стану, остальные в курсе… Короче, Мишель, в багажнике твоей машины, сданной в сервис к Жиклеру и Кардану — труп. Сильно обгоревший, причем…
— Труп? — хором воскликнули Михаил и Гена. Игорь же просто раскрыл свой большой рот и никак не мог закрыть.
— Труп, труп, хлопчики, — ядовито улыбался Живоглот. — Закрой рот, братишка, муха влетит… Но и это ещё цветочки… Сильно обгоревший, но не настолько, чтобы его не узнать. И Жиклер и Кардан узнали его…
— Так что же это? — снова хором спросили Михаил и Гена. Но Михаил как-то неуверенно, потому что он понял, ч е й это труп. Он почувствовал, как немеют у него руки и ноги, он пожалел, что родился на свет, он пожалел, что польстился на шальные деньги, лучше бы ему было прозябать в нищете, чем доживать до такой страшной минуты…
— Ты что, коленки-то у тебя как задрожали? — спросил Живоглот. — Понял, что ли?
— Кажется, да, — преодолевая дробь, которую отбивали его зубы, произнес Михаил. И тут же спасительная мысль пришла к нему в голову и он добавил: — Зря только ты меня молотил, Живоглот. Кабы я тут был при чем, разве бы я повез машину в сервис?
— Не повез бы, — мрачно согласился Живоглот. — Только давай объясняй, как такое могло получиться?
— А чей труп-то? — спросил с вытаращенными глазами Гена, и все непроизвольно расхохотались.
— Прабабки твоей тети Моти, — ответил Игорь, который понял все одновременно с Михаилом, и хохот раздался снова.
Михаил же, видя, что ему, наконец, поверили, присел на стул и закурил. Задумался. Ему по-своему было жаль Гнедого, который так или иначе стал для него крестным отцом и действительно много для него сделал, хоть и подвергал порой изощренным издевательствам. К тому же он понял, что без такой протекции человека, знавшего его покойного отца и уважавшего его, он стал в этом суровом мире никем и ничем и что теперь ему не сдобровать, если он не придумает чего-нибудь нового, что снова поднимет его так сильно пошатнувшийся авторитет.
— О чем призадумался, Мишель? — усмехнулся Живоглот. — Впрочем, Мишелем тебя звал покойник, царство ему небесное. А у нас для тебя есть иное погоняло — мы так тебя между нами и кличем — Лыко. Как оно, нормальное погоняло? А то Мишель для нас, лаптежников, слишком сложно…
— Как хотите, так и называйте, — глядя в пол, произнес Лычкин. — Дело не в этом. Кто мог это сделать, вот в чем вопрос…
Раздался телефонный звонок. Живоглот схватил трубку и стал напряженно слушать, что говорят там, на том конце провода.
— Да, да, да, — повторял он одно и то же. — Где? Ага… Кто? Ага… Да…Да…Да… Пока…
Живоглот закурил и присел на диван.
— Нашли его «Мерс», — тихо произнес он. — Взорванный. В нем его шофер и двое ребят обгорелых… Все мертвяки, понятно… А накануне ночью к ним участковый мент приходил, какой-то Трынкин, которого и в помине нет… Другой у них участковый Виктюшкин, был и есть… А базарил этот самый Трынкин о каком-то найденном в поселке трупе… Которого тоже в помине не было, а Виктюшкин этот всю ночь продрых мертвым сном… И свет вырубили в тот момент, когда этот Трынкин с Гнедым беседовал. Значит, кто-то в тот момент на участок пробрался и к днищу взрывное устройство присобачил…
— А потом взорвал машину, взял труп и отвез ко мне на дачу, благо там рядом, — добавил Михаил. — Ключи от калитки и гаража подобрал заранее. И труп засунул в багажник…
— Так что, Гнедого того? — наконец, догадался Гена и пораженные его тупостью братки снова оглушительно захохотали.
— До жирафа быстрее доходит, — фыркнул Игорь.
Но тут же Гена проявил сообразительность и смекалку.
— Позавчера к нам какой-то работяга пришел, длинный такой, мосластый, предлагал свои услуги, говорил, что может по плотницки, по слесарному, починить проводку, что угодно. Я один дома был, пустил его, надо было доски перенести на другой конец участка, там Михаил Гаврилыч беседку собирался строить. А мне лень было. Я его и пустил… Ханыжный такой, но трезвый, нормальным мужиком показался… А теперь я вспоминаю, когда я ему бутылку из дома вынес, он около гаража крутился и около ворот. Слепок, короче, снял…
— Так-то вот, а говорите, тупой наш Генашка, — усмехнулся Живоглот. — Смотри, как въехал в дело — да он же ума палата. Спать только надо не так крепко, когда тебе серьезное дело поручено, — заметил он.
Михаил же продолжал сидеть и смотреть в пол.
— Я знаю, кто сделал это, — наконец, произнес он, подняв голову и пристально посмотрев на Живоглота.
— Ну? — насторожился Живоглот.
Михаил подошел к нему и шепнул ему что-то на ухо. Тот вздрогнул и встал с места.
— Идите вниз, хлопцы, — скомандовал он братве. — Базар есть… Все идите. А ты, Лыко, останься…
Когда все вышли, он набрал номер телефона.
— Алло, здорово, Сыч, — сказал он. — Узнай-ка мне, братан, вот что… Не освободился ли из колонии такой господин Кондратьев Алексей Николаевич? Узнай и перезвони…
Он подошел к бару и вытащил из него бутылку коньяка.
— Давай, Лыко, помянем… Извиняться я перед тобой не буду — ты лох и ротозей, суперфосфат ты… Баловал тебя хозяин, но кончились твои золотые денечки. Отрабатывать будешь сполна свои баксы… А помянуть не грех усопшего друга… Давай…
Он налил две полные рюмки коньяка, встал и выпил свою до дна. То же сделал и Михаил. Потом они долго сидели, цедя коньяк и обмениваясь незначительными репликами. А через час раздался звонок.
— Так… Так… Понял… Спасибо, браток… Что бы я без тебя делал?
Положил трубку, пристально поглядел на Лычкина и произнес:
— Прошляпили мы с тобой, Лыко, нашего общего друга. Предвариловка-то в зачет идет, и семерик его истек… Он уже третий месяц на воле… Странно даже, что только сейчас зарисовался…
Лычкин молчал, чувствуя, что ему по-настоящему страшно. Он оказался между двух огней и не знал, кого ему бояться больше, братвы или мести Кондратьева. Только теперь он понял, что тот готовил ему какой-то страшный сюрприз, подложив труп Гнедого в багажник его машины. И лишь авария спасла его от этого сюрприза.
— Чуешь, Лыко, что надо делать? — спросил Живоглот.
— Чую, — тихо ответил Михаил. Кондратьева надо было немедленно убирать. И сделать это должен был он. Этим бы он одним выстрелом убил двух зайцев, устранил своего врага и избавился бы от мести братвы. И тогда бы снова зажил спокойно…
— То-то, — произнес Живоглот. — И делать это надо немедленно, братан. Даю тебе на это дело три дня. Иначе ты труп… Все. Поехали, надо выяснять подробности…
Они вышли из подъезда, сели по машинам и поехали по Рублево-Успенскому шоссе на дачу к Гнедому.
10.
— Труп? — хором воскликнули Михаил и Гена. Игорь же просто раскрыл свой большой рот и никак не мог закрыть.
— Труп, труп, хлопчики, — ядовито улыбался Живоглот. — Закрой рот, братишка, муха влетит… Но и это ещё цветочки… Сильно обгоревший, но не настолько, чтобы его не узнать. И Жиклер и Кардан узнали его…
— Так что же это? — снова хором спросили Михаил и Гена. Но Михаил как-то неуверенно, потому что он понял, ч е й это труп. Он почувствовал, как немеют у него руки и ноги, он пожалел, что родился на свет, он пожалел, что польстился на шальные деньги, лучше бы ему было прозябать в нищете, чем доживать до такой страшной минуты…
— Ты что, коленки-то у тебя как задрожали? — спросил Живоглот. — Понял, что ли?
— Кажется, да, — преодолевая дробь, которую отбивали его зубы, произнес Михаил. И тут же спасительная мысль пришла к нему в голову и он добавил: — Зря только ты меня молотил, Живоглот. Кабы я тут был при чем, разве бы я повез машину в сервис?
— Не повез бы, — мрачно согласился Живоглот. — Только давай объясняй, как такое могло получиться?
— А чей труп-то? — спросил с вытаращенными глазами Гена, и все непроизвольно расхохотались.
— Прабабки твоей тети Моти, — ответил Игорь, который понял все одновременно с Михаилом, и хохот раздался снова.
Михаил же, видя, что ему, наконец, поверили, присел на стул и закурил. Задумался. Ему по-своему было жаль Гнедого, который так или иначе стал для него крестным отцом и действительно много для него сделал, хоть и подвергал порой изощренным издевательствам. К тому же он понял, что без такой протекции человека, знавшего его покойного отца и уважавшего его, он стал в этом суровом мире никем и ничем и что теперь ему не сдобровать, если он не придумает чего-нибудь нового, что снова поднимет его так сильно пошатнувшийся авторитет.
— О чем призадумался, Мишель? — усмехнулся Живоглот. — Впрочем, Мишелем тебя звал покойник, царство ему небесное. А у нас для тебя есть иное погоняло — мы так тебя между нами и кличем — Лыко. Как оно, нормальное погоняло? А то Мишель для нас, лаптежников, слишком сложно…
— Как хотите, так и называйте, — глядя в пол, произнес Лычкин. — Дело не в этом. Кто мог это сделать, вот в чем вопрос…
Раздался телефонный звонок. Живоглот схватил трубку и стал напряженно слушать, что говорят там, на том конце провода.
— Да, да, да, — повторял он одно и то же. — Где? Ага… Кто? Ага… Да…Да…Да… Пока…
Живоглот закурил и присел на диван.
— Нашли его «Мерс», — тихо произнес он. — Взорванный. В нем его шофер и двое ребят обгорелых… Все мертвяки, понятно… А накануне ночью к ним участковый мент приходил, какой-то Трынкин, которого и в помине нет… Другой у них участковый Виктюшкин, был и есть… А базарил этот самый Трынкин о каком-то найденном в поселке трупе… Которого тоже в помине не было, а Виктюшкин этот всю ночь продрых мертвым сном… И свет вырубили в тот момент, когда этот Трынкин с Гнедым беседовал. Значит, кто-то в тот момент на участок пробрался и к днищу взрывное устройство присобачил…
— А потом взорвал машину, взял труп и отвез ко мне на дачу, благо там рядом, — добавил Михаил. — Ключи от калитки и гаража подобрал заранее. И труп засунул в багажник…
— Так что, Гнедого того? — наконец, догадался Гена и пораженные его тупостью братки снова оглушительно захохотали.
— До жирафа быстрее доходит, — фыркнул Игорь.
Но тут же Гена проявил сообразительность и смекалку.
— Позавчера к нам какой-то работяга пришел, длинный такой, мосластый, предлагал свои услуги, говорил, что может по плотницки, по слесарному, починить проводку, что угодно. Я один дома был, пустил его, надо было доски перенести на другой конец участка, там Михаил Гаврилыч беседку собирался строить. А мне лень было. Я его и пустил… Ханыжный такой, но трезвый, нормальным мужиком показался… А теперь я вспоминаю, когда я ему бутылку из дома вынес, он около гаража крутился и около ворот. Слепок, короче, снял…
— Так-то вот, а говорите, тупой наш Генашка, — усмехнулся Живоглот. — Смотри, как въехал в дело — да он же ума палата. Спать только надо не так крепко, когда тебе серьезное дело поручено, — заметил он.
Михаил же продолжал сидеть и смотреть в пол.
— Я знаю, кто сделал это, — наконец, произнес он, подняв голову и пристально посмотрев на Живоглота.
— Ну? — насторожился Живоглот.
Михаил подошел к нему и шепнул ему что-то на ухо. Тот вздрогнул и встал с места.
— Идите вниз, хлопцы, — скомандовал он братве. — Базар есть… Все идите. А ты, Лыко, останься…
Когда все вышли, он набрал номер телефона.
— Алло, здорово, Сыч, — сказал он. — Узнай-ка мне, братан, вот что… Не освободился ли из колонии такой господин Кондратьев Алексей Николаевич? Узнай и перезвони…
Он подошел к бару и вытащил из него бутылку коньяка.
— Давай, Лыко, помянем… Извиняться я перед тобой не буду — ты лох и ротозей, суперфосфат ты… Баловал тебя хозяин, но кончились твои золотые денечки. Отрабатывать будешь сполна свои баксы… А помянуть не грех усопшего друга… Давай…
Он налил две полные рюмки коньяка, встал и выпил свою до дна. То же сделал и Михаил. Потом они долго сидели, цедя коньяк и обмениваясь незначительными репликами. А через час раздался звонок.
— Так… Так… Понял… Спасибо, браток… Что бы я без тебя делал?
Положил трубку, пристально поглядел на Лычкина и произнес:
— Прошляпили мы с тобой, Лыко, нашего общего друга. Предвариловка-то в зачет идет, и семерик его истек… Он уже третий месяц на воле… Странно даже, что только сейчас зарисовался…
Лычкин молчал, чувствуя, что ему по-настоящему страшно. Он оказался между двух огней и не знал, кого ему бояться больше, братвы или мести Кондратьева. Только теперь он понял, что тот готовил ему какой-то страшный сюрприз, подложив труп Гнедого в багажник его машины. И лишь авария спасла его от этого сюрприза.
— Чуешь, Лыко, что надо делать? — спросил Живоглот.
— Чую, — тихо ответил Михаил. Кондратьева надо было немедленно убирать. И сделать это должен был он. Этим бы он одним выстрелом убил двух зайцев, устранил своего врага и избавился бы от мести братвы. И тогда бы снова зажил спокойно…
— То-то, — произнес Живоглот. — И делать это надо немедленно, братан. Даю тебе на это дело три дня. Иначе ты труп… Все. Поехали, надо выяснять подробности…
Они вышли из подъезда, сели по машинам и поехали по Рублево-Успенскому шоссе на дачу к Гнедому.
10.
— Женечка, Женечка!!! — истошным голосом кричала полуголая Лера и рвала на себе волосы. — Какой кошмар! Какой кошмар, за что мне такая горькая жизнь?! Первый раз в жизни я свою птицу счастья за хвост ухватила, а она тут же от меня и улетела!!! Знали бы вы, как он меня любил! Он сказал, что как только вернется из Нью-Йорка, несколько шуб мне подарит, и мы с ним поедем отдыхать на Багамские острова… Какой человек, эрудированный, внимательный, добрый!!! — продолжала голосить она.
«Добрый, дальше некуда», — подумал Живоглот, а вслух произнес:
— Заткнись, бикса, чего орешь, как падла, в ушах звенит… Заткнись, и без тебя тошно…
Лерочка осуждающе посмотрела на грубого квадратного коротко стриженого мужлана, но сочла благоразумным не реагировать на его хамство и замолчать. Она бросилась на диван, закрыла глаза руками и тряслась от рыданий. Впрочем, никто не видел, от чего именно она тряслась… Она, как и все обитатели хлебосольного имения Гнедого, уже дала показания следователю, приехавшему сюда с бригадой, как только на опушке леса был обнаружен взорванный «Мерседес».
Живоглот по-хозяйски расселся в гостиной Гнедого, заложил ногу за ногу и стал проводить свое следствие, вызывая к себе по одному всех оставшихся в живых телохранителей Гнедого и обслуживающий его особняк персонал. Все были крайне удручены, говорили одно и то же. Толстая горничная рыдала навзрыд. Они понимали, что потеряли теплое местечко и хоть довольно оригинального, но тем не менее, щедрого хозяина.
Последним в каминный зал вошел довольно веселый участковый Виктюшкин, долговязый, в кургузо сидящей на нем милицейской форме. Его нисколько не удручала кончина авторитета, от присутствия в поселке которого, дрожала вся округа. Его ночные оргии стали давно уже предметом оживленных обсуждений. Почти каждую ночь к его воротам подъезжали шикарные иномарки, из них с гвалтом выскакивали бандюганы с голосистыми шлюхами, и не дай Бог было в этот момент проходить мимо этого зачумленного места… К тому же была постоянная опасность перестрелки или взрыва. Что, кстати, и произошло. По счастью, в отдаленном безлюдном месте. А вполне могло произойти и здесь и покалечить ни в чем не повинных людей… Туда ему и дорога, воздух чище будет… Утром он вызвал опергруппу из районного отдела внутренних дел, которая наведалась в особняк Гнедого и провела недолгое, крайне поверхностное расследование. Впрочем, по мнению Виктюшкина, более тщательного расследования он и не заслуживал. Однако, он явился в особняк, когда его туда вежливо попросили прийти люди Живоглота.
— Не знаю я этого человека, которого вы описываете, — твердо произнес он. — Это кто-то из… ваших… Разборочки… Опергруппа здесь уже была, был и следователь районной прокуратуры… Так что, будет следствие, настоящее следствие, погиб гражданин России, вернее, не один гражданин, а целых четверо… Разберутся…
— На кой хрен ты… вы… вызвали оперативную группу? — пробормотал Живоглот. — Что они могут сделать?
— А как же, мил человек? Во-первых, люди слышали жуткий взрыв в лесу, во-вторых, мне доложили, что на моем участке стоит обугленная машина марки «Мерседес» — 600, в ней три трупа, в-третьих, мне позвонил аноним и сообщил, что труп неизвестного найден в двух километрах от взорванного автомобиля, и наконец, в-четвертых, вы сами позвонили мне с целью узнать, не заменили ли меня неким Трынкиным и сообщили, что гражданин Шервуд Евгений Петрович был сегодня, пятнадцатого мая 1999 года взорван в своем автомобиле, что уже и так было ясно из найденного трупа, который опознали телохранители и прислуга Шервуда. Так что, сами посудите, что мне оставалось делать? У вас своя… работа, у меня своя…
При словах Виктюшкина о трупе, валявшемся в двух километрах от взорванной машины, Лычкин метнул быстрый взгляд на Живоглота. Но тот и бровью не повел. А ведь и впрямь, о правоохранительных органах, которые могли бы заинтересоваться, при каких обстоятельствах труп гражданина России Шервуда попал в машину, принадлежавшую Лычкину Михаилу Гавриловичу, Лычкин в своем ужасе от происшедшего как-то не подумал. А теперь подумал, и ему стало жутко. Потому что, оказывается, бояться ему следует не только гнева братвы и мести Кондратьева, ему следует бояться и ареста. А тюрьмы, лишения свободы он боялся, может быть, больше всего на свете.
И он был очень благодарен Живоглоту, что тот не выдал его. Кстати, ему ничего не мешало сделать это, свалить преступление на Михаила, объяснив причину убийства разборкой, злобой, ненавистью, завистью — да чем угодно. И тогда не было бы долгого следствия, которое никак не было бы на руку братве, поскольку в ходе следствия могли бы всплыть нежелательные для них факты… Челядь же могла запросто показать, что хозяин глумился и над Михаилом и над его гражданской женой Ларисой, и основания для мести у него вполне могли быть… Но тот промолчал об этом, более того, дал дезинформацию…
Виктюшкин покинул особняк Гнедого в прекрасном настроении, а Живоглот отправил восвояси челядь и остался один на один с Михаилом.
— Все жалуешься на меня, — усмехнулся он. — А как я тебя выгородил, чуешь? Сдать ведь мог со всеми потрохами… И ещё одна любопытная информация поступила от гаишника знакомого — кто-то позвонил сегодня утром на пост на Рублево-Успенском шоссе и сообщил, что в твоей машине труп. Так что ты своему неумехе Гене по гроб жизни обязан…
— Это он, — прошептал Михаил. — Кондратьев. Теперь точно понятно, что это он.
— Понятно, понятно, что он, непонятно только, что нам с тобой дальше делать с твоим крутым друганом. А ты, Лыко, на волоске висишь… И хоть благодаря мне и моим связям мы получили информацию о том, что твоя тачка мазаная, но, полагаю, что за легавыми не заржавеет… Да висишь ты на тоненьком волоске, Лыко… Ох, и не завидую я тебе… Сам посуди, можем мы рассчитывать на молчание каких-то там Жиклера и Кардана. Они от страха за свои шкуры запросто сдадут тебя легавым… Такие вот они поганые дела, братан…
— Так что же делать? — испуганным голосом спросил Михаил.
— Что делать? Сам понимаешь, делать то, что нужно. Потому что кроме нас, твоих братанов, никто за тебя не заступится. Сегодня Игоряха за тебя стеной встал, даже хотел мне, родному старшему брату врезать, а теперь я за тебя заступился перед российским законодательством. А уж что там твой корифан Кондратьев ещё задумал, этого я, понятно, не ведаю… Но без дела он сидеть не станет, мужик он, я вижу, крутой… Такую заваруху затеял, мало не покажется… А с своей красивой тачкой можешь проститься, мазаная она сам понимаешь… Через некоторое время перегонят её в теплые края и загонят там, сам понимаешь, не задорого… Глядишь, и тебе кое-что перепадет, твоя, как-никак…, — усмехнулся он.
— Надо его мочить, — сквозь зубы прошипел Михаил, сжимая кулаки. Несмотря на серьезность ситуации, тачки было жальче всего.
— Так мочи, кто тебе мешает? Наоборот, чем можем — поможем. Но пойми, больше тебя в этом деле никто не заинтересован… А теперь поехали отсюда, нечего нам тут делать, а то, не дай Бог, снова менты нагрянут…
И когда они уже покинули осиротевший особняк Гнедого и сели в БМВ Живоглота, Михаил сказал ему:
— А ведь кто-то из своих стучал. Без посторонней помощи ему бы не проникнуть в особняк Гнедого и взорвать его машину.
— Ты прав, Лыко, — кивнул круглой головой Живоглот. — Разберемся и в этом… Кстати, эту красулечку надо бы отсюда забрать. Зачем она здесь? Хозяина нет и не будет, что, этим придуркам её оставлять для потехи? Или на улицу выбросить за ненадобностью. А ну-ка, покличь ее… Мы подождем.
Лычкин вернулся в дом и подошел к лежавшей на диване «Лерочке».
— Поехали с нами, Лера, — тихо и вкрадчиво произнес он. — Зачем тебе здесь оставаться? Мы тебя утешим… Поехали…
— Не поеду я с вами, — надула губки Лера. — Не хочу. Не нравитесь вы мне… Я Евгения Петровича любила… И у меня траур…
— «Любила», — злобно передразнил её тон Михаил. — Что ты в этом понимаешь, бикса? Траур у нее, видите ли… А ну, вставай, раз говорят. Тебе тут больше делать нечего. Вставай, одевайся, и на улицу! — прошипел он. — Не заставляй меня говорить по-другому…
Лера увидела в глазах Михаила зловещие искорки и встала с дивана. Она немного повертелась перед зеркалом и вышла из комнаты…
— Сюда, — показал ей Михаил на белый БМВ Живоглота.
— Я хочу домой, — прошептала она. Теперь ей стало страшно.
— Так и отвезем тебя домой, — широко улыбнулся Живоглот. — Где ты живешь?
Она слегка растерялась. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они знали, где она живет и её настоящее имя.
— Ты что мнешься? — продолжал улыбаться Живоглот. — Забыла от горя, где живешь?
— А я не хочу, чтобы вы знали, где я живу, — попыталась она снова сыграть роль капризной шлюхи. — Отвезите меня в Москву, и все…
— Хорошо, хорошо, — соглашался Живоглот. Главное, чтобы она села в машину, а уж там с ней разберутся, куда её везти.
Тут зазвонил мобильный телефон Живоглота, и братан, сидевший на стреме в машине неподалеку сообщил, что сюда следует ментовская машина.
По тому, как он нахмурился, Нина Туманович поняла, что что-то его обеспокоило и что он торопится уехать отсюда.
— Поехали, — ещё раз повторил он.
— Не хочу! — вдруг закричала она. — Я тут хочу остаться, Евгений Петрович обещал жениться на мне!
— У, сучка гребаная, — выругался Живоглот. — Садись, Лыко. Поехали, братки! А с тобой, бикса, мы ещё встретимся…
Он допускал, что может встретиться на даче у Гнедого с милицейской бригадой, но, по возможности, надо было этой встречи избегать. К тому же он прекрасно знал, что в недалеком будущем именно с него тот кто надо спросит за гибель Гнедого, за всевозможные беспорядки, а уж если менты начнут копать под все его окружение, последствия могут быть самыми печальными. И прежде всего для него.
Нина Туманович осталась стоять посередине участка Гнедого, а братва села по машинам и уехала восвояси.
— А странно, однако, она себя ведет, а, Живоглот? — заметил Михаил.
— Думаешь, она стучала? — поглядел на него Живоглот.
Михаил только утвердительно кивнул головой. А потом произнес:
— Бикса клевая. Разговорились мы с ней как-то на днях. Теперь дело прошлое, я хотел её того… К себе заманить… И порассказал ей, что злых собак у меня нет, так как я собачьего лая терпеть не могу, и что сигнализацию в машину не поставил за ненадобностью, что и я и Гена большие любители поспать по утрам, поскольку ложимся очень поздно, что моя супруга Лариса в последнее время ночует в московской городской квартире, и кроме меня и Гены на даче никого не бывает… Ну как, чуешь, откуда ветер дует?
— Вот тварь…, — прошипел Живоглот. — Ничего, достанем её хоть из-под земли…
— Успеется. А теперь и нам нужна контрразведка, — сказал Михаил. — О нашем общем друге тоже не помешает кое-что разузнать. Где живет, с кем общается…
— Ну и кто эту самую контрразведку будет производить? — недовольно спросил Живоглот.
— Я, — спокойно ответил Лычкин. — Отвези меня домой.
— Как скажешь. Отвезу хоть на край света, если во благо общего дела… Ты учти, за смерть Гнедого с меня спросят, а я спрошу, понятно, с тебя… Так что действуй, дружище Лыко…
Живоглот отвез Михаила на Ленинградский проспект и поехал к себе. Там его встретила взволнованная Лариса.
— Что с тобой, Мишенька? Да у тебя все лицо избито? Случилось что?! — бросилась она к нему.
— Случилось, случилось, ещё как случилось. Все может кончится крахом… Давай покушаем, умираю с голода…
За столом он спросил:
— Где сейчас обитает твоя Инна?
— Была я как-то у матери, когда Костин уезжал в отпуск. Они-то со мной, сам знаешь, с тех пор не общаются. Но мать жалеет иногда, родная дочь, как-никак… Она и сообщила, что квартиру она купила. Только вот где, не знаю, она не сказала. Вроде бы, где-то недалеко от них. Что еще? Жених у неё был, как его, забыла… Короче, погиб он в конце девяносто седьмого, ну, знаешь, взрыв был на Востряковском кладбище…
— Знаю, знаю, — неожиданно грубо оборвал её Михаил. Он прекрасно знал про взрыв на Востряковском кладбище потому что при нем отчаянно матюгался у себя дома Гнедой, узнав о том, что тот, из-за кого все это затевалось, остался жив и невредим. И Гнедой получил за это жутчайший втык от большого босса, такой втык, что он не мог опомниться от него в течение месяца, ходил, как мешком побитый. — Так что Инна-то? Ты про неё говори, а не про взрыв этот?
— А что про неё говорить? — протянула удивленная его резким тоном Лариса. — Жених погиб, так что, она теперь снова одна…
— Может быть, одна. А, может быть, и не одна, — загадочно произнес Михаил. — Вот это-то и надо выяснить. Сама-то она меня, понятно, не интересует…
— Думаешь, опять Кондратьев? — привстала с места Лариса.
— Опять Кондратьев, это точно. Только с ним Инна или нет, этого я не знаю… Расстались они тогда, в девяносто втором, сама знаешь, как… А теперь сошлись или нет, это никому не ведомо… А узнать бы надо… Вот ты и узнай…
— Как же я узнаю? Там, в том доме со мной разговаривать не желают. Отчим, тот может просто на три буквы послать, да и мать при нем рта не раскрывает…
— Ладно, узнаем её адрес по справочному.
… Через десять минут Михаил уже знал адрес квартиры Инны на улице Новаторов. Он позвонил Живоглоту и сказал, что ему срочно нужна машина.
— Я об этом уже и сам догадался, — мрачно ответил Живоглот. — Ждет тебя под окнами «Пежо-405» красного цвета. Там твой друган Генашка сидит…
— Сам поведу, ну его, — махнул рукой Михаил.
— Вообще-то, ты сильно датый, целый день коньяк глушил в казино, потом мы с тобой шефа помянули… Нет уж, доверься ему, нечего других в такие дела посвящать… Больше он таких ляпов делать не станет, он теперь пуганый и ученый… Спускайся и делай свои дела… Удачи тебе!
— Ладно, — сказал Михаил Ларисе, целуя её в щечку. — Поеду я. Дела неотложные. Извини, я сегодня не в форме. А подробности потом расскажу. Главное, ты будь осторожна. Дела очень серьезные… Хуже не бывает… А пока скажу только одно — сегодня утром Гнедого взорвали в его «Мерседесе».
От радости Лариса чуть не подпрыгнула до потолка. Бросилась к Михаилу и поцеловала его.
— Туда ему, гаду ползучему, и дорога, — воскликнула она. — Вспомни, как он издевался над нами…
— Дура ты! Дура! — оттолкнул он её от себя, да так сильно, что она чуть не ударилась о стену. — Он, разумеется, был большой гад, но я-то кто без него? Подумай… Маленький гаденыш, вот я кто… Да ещё гаденыш, которого могут обвинить в смерти этого гада, и менты, и братва… Так-то вот, кончились наши светлые денечки… Все. Некогда. Сиди тут и думай. И будь осторожна, повторяю… Пока. Когда приду, не знаю…
Михаил спустился вниз, молча уселся рядом с расплывшимся от какой-то идиотской радости Геной и скомандовал ему ехать на улицу Новаторов, находящейся между Ленинским проспектом и Профсоюзной улицей.
… Улица Новаторов была вся разрыта-перерыта. Но они нашли такое укромное местечко, где можно было долго стоять так, чтобы их было почти не заметно, а вот подъезд Инны хорошо бы просматривался. И они набрались терпения и стали следить…
… Однако, слежка в этот день ни к чему не привела. Видел он Инну, вернувшуюся вечером домой, видимо, с работы. Он заметил, что она очень хорошо выглядит, модно одета и довольно весела. Правда, из этого вовсе не следовало, что она снова сошлась с Алексеем Кондратьевым…
Он позвонил Живоглоту.
— Пока ничего. Не знаю, что делать, — сообщил он.
— Его надо найти. Понял? — ответил Живоглот. — Любыми способами найти. И обезвредить. Но твое дело — найти. Остальное додумаешь сам, не маленький… Все, я спать хочу…
… Так и просидели они всю ночь в засаде. Но Кондратьев так и не появился.
… А ждал его Лычкин совершенно напрасно. В эту самую ночь сидел Алексей Кондратьев на даче у Барона и тоже находился в довольно скверном расположении духа. Одно дело у него выгорело, его враг Гнедой был мертв. А вот то, что Лычкин не доехал до поста ГИБДД, и их машина свернула куда-то вправо, он знал. Так что его план не сработал. Следить за «Вольво» Лычкина на маленькой узенькой дороге он посчитал опасным после того, что произошло. И он поехал на дачу к Барону.
— Бывает, — усмехнулся Барон. — Всякое в жизни бывает. После радости неприятности по теории вероятности, знаешь такую нехитрую песенку. Нехитрая, но верная… А я бы не против вмазать по стаканчику вискача за помин души этой гнедой гниды, почившей в бозе сегодня на рассвете, благодаря вашим исключительным способностям, Капитан. Такое не каждому давалось, его давно хотели убрать… Но никак не получалось. Имею сведения, что целых два джентльмена уже имеют на вас зуб, что вы отняли у них такую честь… Я шучу, разумеется, на деле же вам весьма признательны, и кое-кто уже празднует эту смерть, и очень немалые люди в уголовном мире, смею заметить…
— Черный? — догадался Алексей.
— Насчет этого могу только догадываться, а вот его младший брат Алешка, чудом выживший при взрыве на кладбище в девяносто седьмом году и небезызвестный в определенных кругах Славка-Цвет, на которого Гнедой написал в органы донос, имеют сегодня большой праздник. Полагаю, на нынешний момент они уже пьяны в стельку. О кончине Гнедого они мне сами сообщили, буквально друг за дружкой, и, что характерно, после вашего звонка прошло не более часа, вот, как телеграф работает… Кстати, они старые враги между собой, а вот радость у них сегодня одна. А уж кто его отправил в ад, разве в этом дело?
— Неужели взрыв на кладбище организовал Гнедой? — Алексей смертельно побледнел, сжал кулаки и встал с места в угрожающей позе.
— Точно это никто не доказал. Но имеется такая, вполне обоснованная версия. Тогда ведь на протяжении одной недели покушались и на Алексея Красильникова и на его старшего брата Черного. Алексей чудом остался жив, благодаря своему опозданию на панихиду, а в Черного стрелял киллер и насмерть уложил его водителя. Черный решил тряхнуть стариной и сам порулить и сел на водительское место. А водитель сел рядом. И получил в лоб его девять грамм. Они ещё вдобавок очень похожи обликом с водителем. Что, совпадение? Навряд ли… А кому выгодна смерть Черного? Понятно, Ферзю… А кто исполнитель таких заказов у Ферзя, простите, крупного предпринимателя Мехоношина Андрея Валентиновича? Господин Гнедой… Просто и ясно, Капитан. Ответь на вопрос — кому это выгодно, и поймешь, кто преступник… А про покушение на Черного газеты не писали, знали, что он не любит, когда о нем пишут в газетах. Даже за то, что в маленькой заметке о взрыве на кладбище упоминалась его фамилия, корреспондента хорошенько, правда, не опасно для здоровья, избили в его же подъезде вечером того же дня, когда вышел номер, а кто-то из руководства газеты получил большой втык. И больше эту версию ни одна газета не разрабатывала. О другом писали, арестовали кого-то, следствие до сих пор идет… Скоро суд будет.
«Добрый, дальше некуда», — подумал Живоглот, а вслух произнес:
— Заткнись, бикса, чего орешь, как падла, в ушах звенит… Заткнись, и без тебя тошно…
Лерочка осуждающе посмотрела на грубого квадратного коротко стриженого мужлана, но сочла благоразумным не реагировать на его хамство и замолчать. Она бросилась на диван, закрыла глаза руками и тряслась от рыданий. Впрочем, никто не видел, от чего именно она тряслась… Она, как и все обитатели хлебосольного имения Гнедого, уже дала показания следователю, приехавшему сюда с бригадой, как только на опушке леса был обнаружен взорванный «Мерседес».
Живоглот по-хозяйски расселся в гостиной Гнедого, заложил ногу за ногу и стал проводить свое следствие, вызывая к себе по одному всех оставшихся в живых телохранителей Гнедого и обслуживающий его особняк персонал. Все были крайне удручены, говорили одно и то же. Толстая горничная рыдала навзрыд. Они понимали, что потеряли теплое местечко и хоть довольно оригинального, но тем не менее, щедрого хозяина.
Последним в каминный зал вошел довольно веселый участковый Виктюшкин, долговязый, в кургузо сидящей на нем милицейской форме. Его нисколько не удручала кончина авторитета, от присутствия в поселке которого, дрожала вся округа. Его ночные оргии стали давно уже предметом оживленных обсуждений. Почти каждую ночь к его воротам подъезжали шикарные иномарки, из них с гвалтом выскакивали бандюганы с голосистыми шлюхами, и не дай Бог было в этот момент проходить мимо этого зачумленного места… К тому же была постоянная опасность перестрелки или взрыва. Что, кстати, и произошло. По счастью, в отдаленном безлюдном месте. А вполне могло произойти и здесь и покалечить ни в чем не повинных людей… Туда ему и дорога, воздух чище будет… Утром он вызвал опергруппу из районного отдела внутренних дел, которая наведалась в особняк Гнедого и провела недолгое, крайне поверхностное расследование. Впрочем, по мнению Виктюшкина, более тщательного расследования он и не заслуживал. Однако, он явился в особняк, когда его туда вежливо попросили прийти люди Живоглота.
— Не знаю я этого человека, которого вы описываете, — твердо произнес он. — Это кто-то из… ваших… Разборочки… Опергруппа здесь уже была, был и следователь районной прокуратуры… Так что, будет следствие, настоящее следствие, погиб гражданин России, вернее, не один гражданин, а целых четверо… Разберутся…
— На кой хрен ты… вы… вызвали оперативную группу? — пробормотал Живоглот. — Что они могут сделать?
— А как же, мил человек? Во-первых, люди слышали жуткий взрыв в лесу, во-вторых, мне доложили, что на моем участке стоит обугленная машина марки «Мерседес» — 600, в ней три трупа, в-третьих, мне позвонил аноним и сообщил, что труп неизвестного найден в двух километрах от взорванного автомобиля, и наконец, в-четвертых, вы сами позвонили мне с целью узнать, не заменили ли меня неким Трынкиным и сообщили, что гражданин Шервуд Евгений Петрович был сегодня, пятнадцатого мая 1999 года взорван в своем автомобиле, что уже и так было ясно из найденного трупа, который опознали телохранители и прислуга Шервуда. Так что, сами посудите, что мне оставалось делать? У вас своя… работа, у меня своя…
При словах Виктюшкина о трупе, валявшемся в двух километрах от взорванной машины, Лычкин метнул быстрый взгляд на Живоглота. Но тот и бровью не повел. А ведь и впрямь, о правоохранительных органах, которые могли бы заинтересоваться, при каких обстоятельствах труп гражданина России Шервуда попал в машину, принадлежавшую Лычкину Михаилу Гавриловичу, Лычкин в своем ужасе от происшедшего как-то не подумал. А теперь подумал, и ему стало жутко. Потому что, оказывается, бояться ему следует не только гнева братвы и мести Кондратьева, ему следует бояться и ареста. А тюрьмы, лишения свободы он боялся, может быть, больше всего на свете.
И он был очень благодарен Живоглоту, что тот не выдал его. Кстати, ему ничего не мешало сделать это, свалить преступление на Михаила, объяснив причину убийства разборкой, злобой, ненавистью, завистью — да чем угодно. И тогда не было бы долгого следствия, которое никак не было бы на руку братве, поскольку в ходе следствия могли бы всплыть нежелательные для них факты… Челядь же могла запросто показать, что хозяин глумился и над Михаилом и над его гражданской женой Ларисой, и основания для мести у него вполне могли быть… Но тот промолчал об этом, более того, дал дезинформацию…
Виктюшкин покинул особняк Гнедого в прекрасном настроении, а Живоглот отправил восвояси челядь и остался один на один с Михаилом.
— Все жалуешься на меня, — усмехнулся он. — А как я тебя выгородил, чуешь? Сдать ведь мог со всеми потрохами… И ещё одна любопытная информация поступила от гаишника знакомого — кто-то позвонил сегодня утром на пост на Рублево-Успенском шоссе и сообщил, что в твоей машине труп. Так что ты своему неумехе Гене по гроб жизни обязан…
— Это он, — прошептал Михаил. — Кондратьев. Теперь точно понятно, что это он.
— Понятно, понятно, что он, непонятно только, что нам с тобой дальше делать с твоим крутым друганом. А ты, Лыко, на волоске висишь… И хоть благодаря мне и моим связям мы получили информацию о том, что твоя тачка мазаная, но, полагаю, что за легавыми не заржавеет… Да висишь ты на тоненьком волоске, Лыко… Ох, и не завидую я тебе… Сам посуди, можем мы рассчитывать на молчание каких-то там Жиклера и Кардана. Они от страха за свои шкуры запросто сдадут тебя легавым… Такие вот они поганые дела, братан…
— Так что же делать? — испуганным голосом спросил Михаил.
— Что делать? Сам понимаешь, делать то, что нужно. Потому что кроме нас, твоих братанов, никто за тебя не заступится. Сегодня Игоряха за тебя стеной встал, даже хотел мне, родному старшему брату врезать, а теперь я за тебя заступился перед российским законодательством. А уж что там твой корифан Кондратьев ещё задумал, этого я, понятно, не ведаю… Но без дела он сидеть не станет, мужик он, я вижу, крутой… Такую заваруху затеял, мало не покажется… А с своей красивой тачкой можешь проститься, мазаная она сам понимаешь… Через некоторое время перегонят её в теплые края и загонят там, сам понимаешь, не задорого… Глядишь, и тебе кое-что перепадет, твоя, как-никак…, — усмехнулся он.
— Надо его мочить, — сквозь зубы прошипел Михаил, сжимая кулаки. Несмотря на серьезность ситуации, тачки было жальче всего.
— Так мочи, кто тебе мешает? Наоборот, чем можем — поможем. Но пойми, больше тебя в этом деле никто не заинтересован… А теперь поехали отсюда, нечего нам тут делать, а то, не дай Бог, снова менты нагрянут…
И когда они уже покинули осиротевший особняк Гнедого и сели в БМВ Живоглота, Михаил сказал ему:
— А ведь кто-то из своих стучал. Без посторонней помощи ему бы не проникнуть в особняк Гнедого и взорвать его машину.
— Ты прав, Лыко, — кивнул круглой головой Живоглот. — Разберемся и в этом… Кстати, эту красулечку надо бы отсюда забрать. Зачем она здесь? Хозяина нет и не будет, что, этим придуркам её оставлять для потехи? Или на улицу выбросить за ненадобностью. А ну-ка, покличь ее… Мы подождем.
Лычкин вернулся в дом и подошел к лежавшей на диване «Лерочке».
— Поехали с нами, Лера, — тихо и вкрадчиво произнес он. — Зачем тебе здесь оставаться? Мы тебя утешим… Поехали…
— Не поеду я с вами, — надула губки Лера. — Не хочу. Не нравитесь вы мне… Я Евгения Петровича любила… И у меня траур…
— «Любила», — злобно передразнил её тон Михаил. — Что ты в этом понимаешь, бикса? Траур у нее, видите ли… А ну, вставай, раз говорят. Тебе тут больше делать нечего. Вставай, одевайся, и на улицу! — прошипел он. — Не заставляй меня говорить по-другому…
Лера увидела в глазах Михаила зловещие искорки и встала с дивана. Она немного повертелась перед зеркалом и вышла из комнаты…
— Сюда, — показал ей Михаил на белый БМВ Живоглота.
— Я хочу домой, — прошептала она. Теперь ей стало страшно.
— Так и отвезем тебя домой, — широко улыбнулся Живоглот. — Где ты живешь?
Она слегка растерялась. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они знали, где она живет и её настоящее имя.
— Ты что мнешься? — продолжал улыбаться Живоглот. — Забыла от горя, где живешь?
— А я не хочу, чтобы вы знали, где я живу, — попыталась она снова сыграть роль капризной шлюхи. — Отвезите меня в Москву, и все…
— Хорошо, хорошо, — соглашался Живоглот. Главное, чтобы она села в машину, а уж там с ней разберутся, куда её везти.
Тут зазвонил мобильный телефон Живоглота, и братан, сидевший на стреме в машине неподалеку сообщил, что сюда следует ментовская машина.
По тому, как он нахмурился, Нина Туманович поняла, что что-то его обеспокоило и что он торопится уехать отсюда.
— Поехали, — ещё раз повторил он.
— Не хочу! — вдруг закричала она. — Я тут хочу остаться, Евгений Петрович обещал жениться на мне!
— У, сучка гребаная, — выругался Живоглот. — Садись, Лыко. Поехали, братки! А с тобой, бикса, мы ещё встретимся…
Он допускал, что может встретиться на даче у Гнедого с милицейской бригадой, но, по возможности, надо было этой встречи избегать. К тому же он прекрасно знал, что в недалеком будущем именно с него тот кто надо спросит за гибель Гнедого, за всевозможные беспорядки, а уж если менты начнут копать под все его окружение, последствия могут быть самыми печальными. И прежде всего для него.
Нина Туманович осталась стоять посередине участка Гнедого, а братва села по машинам и уехала восвояси.
— А странно, однако, она себя ведет, а, Живоглот? — заметил Михаил.
— Думаешь, она стучала? — поглядел на него Живоглот.
Михаил только утвердительно кивнул головой. А потом произнес:
— Бикса клевая. Разговорились мы с ней как-то на днях. Теперь дело прошлое, я хотел её того… К себе заманить… И порассказал ей, что злых собак у меня нет, так как я собачьего лая терпеть не могу, и что сигнализацию в машину не поставил за ненадобностью, что и я и Гена большие любители поспать по утрам, поскольку ложимся очень поздно, что моя супруга Лариса в последнее время ночует в московской городской квартире, и кроме меня и Гены на даче никого не бывает… Ну как, чуешь, откуда ветер дует?
— Вот тварь…, — прошипел Живоглот. — Ничего, достанем её хоть из-под земли…
— Успеется. А теперь и нам нужна контрразведка, — сказал Михаил. — О нашем общем друге тоже не помешает кое-что разузнать. Где живет, с кем общается…
— Ну и кто эту самую контрразведку будет производить? — недовольно спросил Живоглот.
— Я, — спокойно ответил Лычкин. — Отвези меня домой.
— Как скажешь. Отвезу хоть на край света, если во благо общего дела… Ты учти, за смерть Гнедого с меня спросят, а я спрошу, понятно, с тебя… Так что действуй, дружище Лыко…
Живоглот отвез Михаила на Ленинградский проспект и поехал к себе. Там его встретила взволнованная Лариса.
— Что с тобой, Мишенька? Да у тебя все лицо избито? Случилось что?! — бросилась она к нему.
— Случилось, случилось, ещё как случилось. Все может кончится крахом… Давай покушаем, умираю с голода…
За столом он спросил:
— Где сейчас обитает твоя Инна?
— Была я как-то у матери, когда Костин уезжал в отпуск. Они-то со мной, сам знаешь, с тех пор не общаются. Но мать жалеет иногда, родная дочь, как-никак… Она и сообщила, что квартиру она купила. Только вот где, не знаю, она не сказала. Вроде бы, где-то недалеко от них. Что еще? Жених у неё был, как его, забыла… Короче, погиб он в конце девяносто седьмого, ну, знаешь, взрыв был на Востряковском кладбище…
— Знаю, знаю, — неожиданно грубо оборвал её Михаил. Он прекрасно знал про взрыв на Востряковском кладбище потому что при нем отчаянно матюгался у себя дома Гнедой, узнав о том, что тот, из-за кого все это затевалось, остался жив и невредим. И Гнедой получил за это жутчайший втык от большого босса, такой втык, что он не мог опомниться от него в течение месяца, ходил, как мешком побитый. — Так что Инна-то? Ты про неё говори, а не про взрыв этот?
— А что про неё говорить? — протянула удивленная его резким тоном Лариса. — Жених погиб, так что, она теперь снова одна…
— Может быть, одна. А, может быть, и не одна, — загадочно произнес Михаил. — Вот это-то и надо выяснить. Сама-то она меня, понятно, не интересует…
— Думаешь, опять Кондратьев? — привстала с места Лариса.
— Опять Кондратьев, это точно. Только с ним Инна или нет, этого я не знаю… Расстались они тогда, в девяносто втором, сама знаешь, как… А теперь сошлись или нет, это никому не ведомо… А узнать бы надо… Вот ты и узнай…
— Как же я узнаю? Там, в том доме со мной разговаривать не желают. Отчим, тот может просто на три буквы послать, да и мать при нем рта не раскрывает…
— Ладно, узнаем её адрес по справочному.
… Через десять минут Михаил уже знал адрес квартиры Инны на улице Новаторов. Он позвонил Живоглоту и сказал, что ему срочно нужна машина.
— Я об этом уже и сам догадался, — мрачно ответил Живоглот. — Ждет тебя под окнами «Пежо-405» красного цвета. Там твой друган Генашка сидит…
— Сам поведу, ну его, — махнул рукой Михаил.
— Вообще-то, ты сильно датый, целый день коньяк глушил в казино, потом мы с тобой шефа помянули… Нет уж, доверься ему, нечего других в такие дела посвящать… Больше он таких ляпов делать не станет, он теперь пуганый и ученый… Спускайся и делай свои дела… Удачи тебе!
— Ладно, — сказал Михаил Ларисе, целуя её в щечку. — Поеду я. Дела неотложные. Извини, я сегодня не в форме. А подробности потом расскажу. Главное, ты будь осторожна. Дела очень серьезные… Хуже не бывает… А пока скажу только одно — сегодня утром Гнедого взорвали в его «Мерседесе».
От радости Лариса чуть не подпрыгнула до потолка. Бросилась к Михаилу и поцеловала его.
— Туда ему, гаду ползучему, и дорога, — воскликнула она. — Вспомни, как он издевался над нами…
— Дура ты! Дура! — оттолкнул он её от себя, да так сильно, что она чуть не ударилась о стену. — Он, разумеется, был большой гад, но я-то кто без него? Подумай… Маленький гаденыш, вот я кто… Да ещё гаденыш, которого могут обвинить в смерти этого гада, и менты, и братва… Так-то вот, кончились наши светлые денечки… Все. Некогда. Сиди тут и думай. И будь осторожна, повторяю… Пока. Когда приду, не знаю…
Михаил спустился вниз, молча уселся рядом с расплывшимся от какой-то идиотской радости Геной и скомандовал ему ехать на улицу Новаторов, находящейся между Ленинским проспектом и Профсоюзной улицей.
… Улица Новаторов была вся разрыта-перерыта. Но они нашли такое укромное местечко, где можно было долго стоять так, чтобы их было почти не заметно, а вот подъезд Инны хорошо бы просматривался. И они набрались терпения и стали следить…
… Однако, слежка в этот день ни к чему не привела. Видел он Инну, вернувшуюся вечером домой, видимо, с работы. Он заметил, что она очень хорошо выглядит, модно одета и довольно весела. Правда, из этого вовсе не следовало, что она снова сошлась с Алексеем Кондратьевым…
Он позвонил Живоглоту.
— Пока ничего. Не знаю, что делать, — сообщил он.
— Его надо найти. Понял? — ответил Живоглот. — Любыми способами найти. И обезвредить. Но твое дело — найти. Остальное додумаешь сам, не маленький… Все, я спать хочу…
… Так и просидели они всю ночь в засаде. Но Кондратьев так и не появился.
… А ждал его Лычкин совершенно напрасно. В эту самую ночь сидел Алексей Кондратьев на даче у Барона и тоже находился в довольно скверном расположении духа. Одно дело у него выгорело, его враг Гнедой был мертв. А вот то, что Лычкин не доехал до поста ГИБДД, и их машина свернула куда-то вправо, он знал. Так что его план не сработал. Следить за «Вольво» Лычкина на маленькой узенькой дороге он посчитал опасным после того, что произошло. И он поехал на дачу к Барону.
— Бывает, — усмехнулся Барон. — Всякое в жизни бывает. После радости неприятности по теории вероятности, знаешь такую нехитрую песенку. Нехитрая, но верная… А я бы не против вмазать по стаканчику вискача за помин души этой гнедой гниды, почившей в бозе сегодня на рассвете, благодаря вашим исключительным способностям, Капитан. Такое не каждому давалось, его давно хотели убрать… Но никак не получалось. Имею сведения, что целых два джентльмена уже имеют на вас зуб, что вы отняли у них такую честь… Я шучу, разумеется, на деле же вам весьма признательны, и кое-кто уже празднует эту смерть, и очень немалые люди в уголовном мире, смею заметить…
— Черный? — догадался Алексей.
— Насчет этого могу только догадываться, а вот его младший брат Алешка, чудом выживший при взрыве на кладбище в девяносто седьмом году и небезызвестный в определенных кругах Славка-Цвет, на которого Гнедой написал в органы донос, имеют сегодня большой праздник. Полагаю, на нынешний момент они уже пьяны в стельку. О кончине Гнедого они мне сами сообщили, буквально друг за дружкой, и, что характерно, после вашего звонка прошло не более часа, вот, как телеграф работает… Кстати, они старые враги между собой, а вот радость у них сегодня одна. А уж кто его отправил в ад, разве в этом дело?
— Неужели взрыв на кладбище организовал Гнедой? — Алексей смертельно побледнел, сжал кулаки и встал с места в угрожающей позе.
— Точно это никто не доказал. Но имеется такая, вполне обоснованная версия. Тогда ведь на протяжении одной недели покушались и на Алексея Красильникова и на его старшего брата Черного. Алексей чудом остался жив, благодаря своему опозданию на панихиду, а в Черного стрелял киллер и насмерть уложил его водителя. Черный решил тряхнуть стариной и сам порулить и сел на водительское место. А водитель сел рядом. И получил в лоб его девять грамм. Они ещё вдобавок очень похожи обликом с водителем. Что, совпадение? Навряд ли… А кому выгодна смерть Черного? Понятно, Ферзю… А кто исполнитель таких заказов у Ферзя, простите, крупного предпринимателя Мехоношина Андрея Валентиновича? Господин Гнедой… Просто и ясно, Капитан. Ответь на вопрос — кому это выгодно, и поймешь, кто преступник… А про покушение на Черного газеты не писали, знали, что он не любит, когда о нем пишут в газетах. Даже за то, что в маленькой заметке о взрыве на кладбище упоминалась его фамилия, корреспондента хорошенько, правда, не опасно для здоровья, избили в его же подъезде вечером того же дня, когда вышел номер, а кто-то из руководства газеты получил большой втык. И больше эту версию ни одна газета не разрабатывала. О другом писали, арестовали кого-то, следствие до сих пор идет… Скоро суд будет.