Страница:
Глотов жить хотел и номер телефона назвал.
— Где будем его держать? — спросил Алексей хозяина.
— Можно в сарай, вон там хороший сарай стоит. Крепкий, с замком, оттуда не выберется. Свяжем вдобавок…
Алексей осмотрел сарай снаружи и изнутри. Помещение понравилось ему.
— Сойдет, — одобрил он.
Пленника с завязанными сзади крепким шпагатом руками втолкнули в сарай. Олег повесил замок и закрыл его ключом.
— Это дело сделано, — произнес он. — Что дальше?
— Дальше-то? Будем звонить его братану. И предлагать ему меняться заложниками, как положено в фильмах про шпионов.
Они вошли в дом, Олег поставил чайник, а Алексей набрал номер Живоглота.
— Здорово, Живоглот, — произнес он. — Кондратьев беспокоит.
— Очень приятно, — произнес довольным голосом Живоглот. Он давно уже ждал звонка, так как было договорено, что позвонят в офис, где работает Инна и сообщат номер телефона, по которому с Кондратьевым договорятся об условиях. — Заждался уже… А номер твоего сотового она нам не сказала… Крутая, падла… Мои ребята её так отделали, живого места нет, а кобенится и кобенится… Скоро трахать её начнем… Тут много желающих объявилось…
Алексей побледнел как полотно, но закусил губу и взял себя в руки.
— Трахать интересную женщину — дело приятное, — тихо произнес он. — Совсем другое дело — трахать здорового парня… Кстати, почему ты не спрашиваешь, откуда у меня номер твоего телефона, Живоглот?
На том конце провода воцарилось напряженное молчание. До него только сейчас дошло, что он не должен был звонить на его номер.
— Ты труп, — прошипел, наконец, озадаченный Живоглот.
— Я давно труп, — отмахнулся Алексей. — Я труп уже с тех пор, как семь лет назад вы подослали своего Мойдодыра ко мне. Я труп, когда вы в колонию командировали Нырка. А уж с тех пор, как я отправил в ад Гнедого и трех его сотоварищей, я и вовсе уж потенциальный труп. Только вот хожу и хожу в качестве трупа и никак не могу поспать вечным сном… А, честно говоря, так устал от жизни… Вернее, не от самой жизни, а от того, во что вы её превратили, погань позорная… Ладно, хватит базарить… Я тебе сказал, что твоего братишку Игоря мы тут отоварим так, что никому мало не покажется… И сфотографируем, и пошлем, кому надо… И тебе, строящему из себя крутого, тогда уже не командовать никем… Петушиным братаном будешь, Живоглотище… Только, ради Бога, не говори в очередной раз, что я труп… Надоело…
Живоглот не нашел, что ответить. Молчал и сопел в трубку.
— Чего хочешь? — спросил он наконец.
— Культурного обмена. Смотрел фильм «Мертвый сезон»? Вот так и поменяемся, ты мне Инну, я тебе твоего Игорька. Лады?
— Лады, — прохрипел Живоглот. — Где и когда?
— Меняться будем ночью, на тридцать втором километре Минского шоссе. Только учти, если что, я его мочу без предупреждения. А дальше, делай, что хочешь… Но если согласен на честный обмен, запомни — чтобы Инна была жива и здорова… Пальцем чтобы её больше не трогали, понял?
— Взаимно.
— А мы твоего Игорька и так пальцем не трогали. Поначалу он, правда, меня малость разозлил, так я предложил ему, крутому качку, выйти со мной, старым и седым зэком один на один, так он почему-то не захотел… А так жив и здоров, кемарит в сарае, чистом и теплом, между прочим… Все культурно, Живоглот. Итак, слушай меня внимательно. Ночью, в три часа одна тачка, повторяю, одна, подъезжает к тридцать второму километру Минского шоссе. В ней находится Инна. В нашей тачке твой брательник. Я подхожу один и смотрю, все ли в порядке с Инной. Ты подходишь и проверяешь наличие твоего живого и здорового Игорька. Потом они идут друг навстречу другу и садятся в свои машины. А страховщики держат их на прицеле, в случае какого-нибудь кидняка с чьей-либо стороны. В случае чего, шмалим без предупреждения. Учти, мы стреляем без промаха. Всех положим, и братана твоего, и тебя… Так что, давай уж по-честному, хотя ждать от вас такой милости, наверное, неразумно. Просто выхода другого нет… Ну, как тебе мой планчик, бригадир?
— Нормальный планчик. Сойдет…
— Тогда пока все. Жизнь твоего брательника зависит от жизни и здоровья Инны. Бывай. Телефончики друг друга знаем, будем созваниваться… Да, слушай, вот ещё что — один вопрос, так для интереса — удовлетвори любопытство, скажи, кто задушил Мойдодыра?
— А не до фига ли ты хочешь узнать? Не жирно ли будет? — проворчал Живоглот. — Больно уж много ты от меня хочешь… Может тебе ещё сказать, сколько я получаю в месяц и назвать номера моих банковских счетов?
— Твоих грязных денег мне не надо. И то, что получаешь ты гораздо больше, чем тебе положено, я прекрасно знаю. А за вашего Мойдодыра я семь лет в зоне оттрубил… Так что любопытство мое вполне естественно…
— Один парень задушил, — неохотно ответил Живоглот. — Его уже того… нет давно на свете… Зачем нам лишние свидетели? Ладно, все…
Кондратьев нажал кнопку телефона и молча глядел на Олега и Валеру… Олег заметил, что он выдохся от этого разговора, и теперь стало очевидно его сильное волнение…
… Живоглот же сидел на колченогом стуле и тупо глядел в пол. Потом поднял глаза на привязанную к железной кровати Инну. Лицо её было в кровоподтеках и ссадинах.
— Ну что? — блеснув глазами, спросила она. — Понял, что как аукнется, так и откликнется?
— Заткнись!!! — заорал Живоглот. — Заткнись, сука! Не выводи меня, а не то не доживешь до утра! Урою здесь на месте, и будь, что будет!
Тут же раздался звонок, и братки из казино сообщили ему, что приехали какие-то люди якобы от Ферзя, вышли поговорить с Игорем. Сели в вишневую «девяносто девятку» и куда-то уехали.
— Суки рваные! — заорал ещё громче Живоглот. — Раньше-то сообщить не могли? И зачем таких недоумков я поставил на охрану казино?!!!
— Так он же сказал — все нормально, — пробасил недотепистый охранник. — А тут как раз за выручкой приехали, Игорь крикнул, чтобы Дима им все выдал, а у него, сказал, срочный разговор… От Ферзя, ведь…, — оправдывал он себя.
— А если ему в тот момент дуло к спине приставили, тогда что, придурок? — прошипел Живоглот. — И ни от какого ни Ферзя это был человек! А пешка, сама рвущаяся в Ферзи, — прошептал он уже самому себе.
Тупой, необразованный и мало изобретательный Живоглот был в недоумении. Он не знал, что делать. С одной стороны ему безумно было жаль брата, единственного человека, которого он в этой жизни любил, но с другой он знал, что Кондратьева, который убил Гнедого, упускать не надо, что за это с него могут очень серьезно спросить… А от шефа пока не поступало никаких сигналов, то ли он не знал про гибель Гнедого, то ли просто никак не хотел реагировать, держал паузу. И теперь, когда жизнь Игоря была поставлена на карту, Живоглот был рад этому молчанию…
Он закурил и вышел из комнаты. Они находились в запущенном загородном домишке не так уж далеко от Москвы по Волоколамскому направлению. Для этой операции один из братков предоставил садовый домик своего пенсионера-отца. Туда и привезли Инну…
… Она была привязана к железной кровати после того, как Живоглот жестоко избил её.
Михаил лихорадочно курил во дворе, сгорая от нетерпения. Перед Инной он пока не хотел зарисовываться.
— Он был в казино и увез оттуда Игоряху, — сплевывая на землю, мрачным голосом сообщил Михаилу Живоглот. — Сам позвонил… Предлагает обмен.
— Вот сволочь, — побледнел от жгучей досады Михаил. — Да, ему палец в рот не клади… Мигом соображает, что ему делать…
— Вот и ты, ума палата, сообрази, что нам делать. Я Игорька ему тоже сдавать не хочу. Один он у меня…
— Надо подумать… Хорошенько подумать… Ясно одно, соглашаться на его условия нельзя ни в коем случае…
— Так что же мне, брательника подставлять? Тебе вот никого не жалко ради денег… А я как буду жить, если он его… — Договаривать он не стал. — Не шутит он, понял? Сам видел, что от Гнедого осталось… У него такой голос, что он и бабу свою не пожалеет ради дела, я так кумекаю, Лыко.
— Соглашаться на его условия нельзя, но можно сделать вид, что ты согласен на его условия, — уточнил Михаил.
— А дальше что? Это не дурак, он умнее нас с тобой во сто крат. Устроит засаду в лесу, если мы что-нибудь подстроим, стрелять они не хуже нас умеют, люди у них есть, хоть нас, разумеется, гораздо больше. Ну, устроим там кровавое месиво — что с этого толку? Кто там в нем выживет, Игорька замочат, это как пить дать… Да и ты, если думаешь, что на дело не поедешь, глубоко заблуждаешься, Лыко… Думаешь, тебя будем беречь? Сам под афганские пули первым и полезешь…
— Да я не об этом, — отмахнулся Михаил. Перспектива участвовать в перестрелке с афганцами ему совсем не улыбалась. — Тут что-то другое надо придумать. Чтобы Игорька вызволить, а Инну-то и не отдать. А потом его тепленького к нам и заполучить…
— А вот это-то было бы неплохо, — загорелись глаза у Живоглота. — Ну, давай, давай, придумывай. Раньше-то какие мысли в голову лезли — фальшивая доверенность, подмена представителя компании…
— Стой! — вдруг закричал Михаил. — Стой! Погоди!!!
— Ты чего орешь? Офонарел, что ли?
— Да, вроде бы, пока нет… Ты послушай, что я предлагаю…, — взял его за локоть Михаил и отвел в сторону, чтобы никто не мог услышать, что он ему скажет…
14.
15.
— Где будем его держать? — спросил Алексей хозяина.
— Можно в сарай, вон там хороший сарай стоит. Крепкий, с замком, оттуда не выберется. Свяжем вдобавок…
Алексей осмотрел сарай снаружи и изнутри. Помещение понравилось ему.
— Сойдет, — одобрил он.
Пленника с завязанными сзади крепким шпагатом руками втолкнули в сарай. Олег повесил замок и закрыл его ключом.
— Это дело сделано, — произнес он. — Что дальше?
— Дальше-то? Будем звонить его братану. И предлагать ему меняться заложниками, как положено в фильмах про шпионов.
Они вошли в дом, Олег поставил чайник, а Алексей набрал номер Живоглота.
— Здорово, Живоглот, — произнес он. — Кондратьев беспокоит.
— Очень приятно, — произнес довольным голосом Живоглот. Он давно уже ждал звонка, так как было договорено, что позвонят в офис, где работает Инна и сообщат номер телефона, по которому с Кондратьевым договорятся об условиях. — Заждался уже… А номер твоего сотового она нам не сказала… Крутая, падла… Мои ребята её так отделали, живого места нет, а кобенится и кобенится… Скоро трахать её начнем… Тут много желающих объявилось…
Алексей побледнел как полотно, но закусил губу и взял себя в руки.
— Трахать интересную женщину — дело приятное, — тихо произнес он. — Совсем другое дело — трахать здорового парня… Кстати, почему ты не спрашиваешь, откуда у меня номер твоего телефона, Живоглот?
На том конце провода воцарилось напряженное молчание. До него только сейчас дошло, что он не должен был звонить на его номер.
— Ты труп, — прошипел, наконец, озадаченный Живоглот.
— Я давно труп, — отмахнулся Алексей. — Я труп уже с тех пор, как семь лет назад вы подослали своего Мойдодыра ко мне. Я труп, когда вы в колонию командировали Нырка. А уж с тех пор, как я отправил в ад Гнедого и трех его сотоварищей, я и вовсе уж потенциальный труп. Только вот хожу и хожу в качестве трупа и никак не могу поспать вечным сном… А, честно говоря, так устал от жизни… Вернее, не от самой жизни, а от того, во что вы её превратили, погань позорная… Ладно, хватит базарить… Я тебе сказал, что твоего братишку Игоря мы тут отоварим так, что никому мало не покажется… И сфотографируем, и пошлем, кому надо… И тебе, строящему из себя крутого, тогда уже не командовать никем… Петушиным братаном будешь, Живоглотище… Только, ради Бога, не говори в очередной раз, что я труп… Надоело…
Живоглот не нашел, что ответить. Молчал и сопел в трубку.
— Чего хочешь? — спросил он наконец.
— Культурного обмена. Смотрел фильм «Мертвый сезон»? Вот так и поменяемся, ты мне Инну, я тебе твоего Игорька. Лады?
— Лады, — прохрипел Живоглот. — Где и когда?
— Меняться будем ночью, на тридцать втором километре Минского шоссе. Только учти, если что, я его мочу без предупреждения. А дальше, делай, что хочешь… Но если согласен на честный обмен, запомни — чтобы Инна была жива и здорова… Пальцем чтобы её больше не трогали, понял?
— Взаимно.
— А мы твоего Игорька и так пальцем не трогали. Поначалу он, правда, меня малость разозлил, так я предложил ему, крутому качку, выйти со мной, старым и седым зэком один на один, так он почему-то не захотел… А так жив и здоров, кемарит в сарае, чистом и теплом, между прочим… Все культурно, Живоглот. Итак, слушай меня внимательно. Ночью, в три часа одна тачка, повторяю, одна, подъезжает к тридцать второму километру Минского шоссе. В ней находится Инна. В нашей тачке твой брательник. Я подхожу один и смотрю, все ли в порядке с Инной. Ты подходишь и проверяешь наличие твоего живого и здорового Игорька. Потом они идут друг навстречу другу и садятся в свои машины. А страховщики держат их на прицеле, в случае какого-нибудь кидняка с чьей-либо стороны. В случае чего, шмалим без предупреждения. Учти, мы стреляем без промаха. Всех положим, и братана твоего, и тебя… Так что, давай уж по-честному, хотя ждать от вас такой милости, наверное, неразумно. Просто выхода другого нет… Ну, как тебе мой планчик, бригадир?
— Нормальный планчик. Сойдет…
— Тогда пока все. Жизнь твоего брательника зависит от жизни и здоровья Инны. Бывай. Телефончики друг друга знаем, будем созваниваться… Да, слушай, вот ещё что — один вопрос, так для интереса — удовлетвори любопытство, скажи, кто задушил Мойдодыра?
— А не до фига ли ты хочешь узнать? Не жирно ли будет? — проворчал Живоглот. — Больно уж много ты от меня хочешь… Может тебе ещё сказать, сколько я получаю в месяц и назвать номера моих банковских счетов?
— Твоих грязных денег мне не надо. И то, что получаешь ты гораздо больше, чем тебе положено, я прекрасно знаю. А за вашего Мойдодыра я семь лет в зоне оттрубил… Так что любопытство мое вполне естественно…
— Один парень задушил, — неохотно ответил Живоглот. — Его уже того… нет давно на свете… Зачем нам лишние свидетели? Ладно, все…
Кондратьев нажал кнопку телефона и молча глядел на Олега и Валеру… Олег заметил, что он выдохся от этого разговора, и теперь стало очевидно его сильное волнение…
… Живоглот же сидел на колченогом стуле и тупо глядел в пол. Потом поднял глаза на привязанную к железной кровати Инну. Лицо её было в кровоподтеках и ссадинах.
— Ну что? — блеснув глазами, спросила она. — Понял, что как аукнется, так и откликнется?
— Заткнись!!! — заорал Живоглот. — Заткнись, сука! Не выводи меня, а не то не доживешь до утра! Урою здесь на месте, и будь, что будет!
Тут же раздался звонок, и братки из казино сообщили ему, что приехали какие-то люди якобы от Ферзя, вышли поговорить с Игорем. Сели в вишневую «девяносто девятку» и куда-то уехали.
— Суки рваные! — заорал ещё громче Живоглот. — Раньше-то сообщить не могли? И зачем таких недоумков я поставил на охрану казино?!!!
— Так он же сказал — все нормально, — пробасил недотепистый охранник. — А тут как раз за выручкой приехали, Игорь крикнул, чтобы Дима им все выдал, а у него, сказал, срочный разговор… От Ферзя, ведь…, — оправдывал он себя.
— А если ему в тот момент дуло к спине приставили, тогда что, придурок? — прошипел Живоглот. — И ни от какого ни Ферзя это был человек! А пешка, сама рвущаяся в Ферзи, — прошептал он уже самому себе.
Тупой, необразованный и мало изобретательный Живоглот был в недоумении. Он не знал, что делать. С одной стороны ему безумно было жаль брата, единственного человека, которого он в этой жизни любил, но с другой он знал, что Кондратьева, который убил Гнедого, упускать не надо, что за это с него могут очень серьезно спросить… А от шефа пока не поступало никаких сигналов, то ли он не знал про гибель Гнедого, то ли просто никак не хотел реагировать, держал паузу. И теперь, когда жизнь Игоря была поставлена на карту, Живоглот был рад этому молчанию…
Он закурил и вышел из комнаты. Они находились в запущенном загородном домишке не так уж далеко от Москвы по Волоколамскому направлению. Для этой операции один из братков предоставил садовый домик своего пенсионера-отца. Туда и привезли Инну…
… Она была привязана к железной кровати после того, как Живоглот жестоко избил её.
Михаил лихорадочно курил во дворе, сгорая от нетерпения. Перед Инной он пока не хотел зарисовываться.
— Он был в казино и увез оттуда Игоряху, — сплевывая на землю, мрачным голосом сообщил Михаилу Живоглот. — Сам позвонил… Предлагает обмен.
— Вот сволочь, — побледнел от жгучей досады Михаил. — Да, ему палец в рот не клади… Мигом соображает, что ему делать…
— Вот и ты, ума палата, сообрази, что нам делать. Я Игорька ему тоже сдавать не хочу. Один он у меня…
— Надо подумать… Хорошенько подумать… Ясно одно, соглашаться на его условия нельзя ни в коем случае…
— Так что же мне, брательника подставлять? Тебе вот никого не жалко ради денег… А я как буду жить, если он его… — Договаривать он не стал. — Не шутит он, понял? Сам видел, что от Гнедого осталось… У него такой голос, что он и бабу свою не пожалеет ради дела, я так кумекаю, Лыко.
— Соглашаться на его условия нельзя, но можно сделать вид, что ты согласен на его условия, — уточнил Михаил.
— А дальше что? Это не дурак, он умнее нас с тобой во сто крат. Устроит засаду в лесу, если мы что-нибудь подстроим, стрелять они не хуже нас умеют, люди у них есть, хоть нас, разумеется, гораздо больше. Ну, устроим там кровавое месиво — что с этого толку? Кто там в нем выживет, Игорька замочат, это как пить дать… Да и ты, если думаешь, что на дело не поедешь, глубоко заблуждаешься, Лыко… Думаешь, тебя будем беречь? Сам под афганские пули первым и полезешь…
— Да я не об этом, — отмахнулся Михаил. Перспектива участвовать в перестрелке с афганцами ему совсем не улыбалась. — Тут что-то другое надо придумать. Чтобы Игорька вызволить, а Инну-то и не отдать. А потом его тепленького к нам и заполучить…
— А вот это-то было бы неплохо, — загорелись глаза у Живоглота. — Ну, давай, давай, придумывай. Раньше-то какие мысли в голову лезли — фальшивая доверенность, подмена представителя компании…
— Стой! — вдруг закричал Михаил. — Стой! Погоди!!!
— Ты чего орешь? Офонарел, что ли?
— Да, вроде бы, пока нет… Ты послушай, что я предлагаю…, — взял его за локоть Михаил и отвел в сторону, чтобы никто не мог услышать, что он ему скажет…
14.
Ровно в три часа ночи серебристая «Ауди» с замазанными номерами стояла на тридцать втором километре Минского шоссе. За рулем сидел качок Тимоха, настолько молчаливый, что люди порой сомневались, умеет ли он говорить вообще. Его Живоглот брал на самые ответственные дела. И если с речью у него было неважнецки, и слов он знал маловато, то махаться и стрелять умел так, как никто. И машину водил классно, любую марку от самосвала до «Мерседеса» и в любых погодных и природных условиях. Рядом с ним сидел весь напряженный, мрачный Живоглот. Сзади сидела заложница, и два качка по обеим её сторонам.
— Запаздывают что-то, — пробормотал Живоглот, куря неизвестно какую по счету сигарету. — Не дорога, видать, ему жизнь женщины…
Никто ничего ему не ответил. Качки были выдрессированы именно так, чтобы не произносить ничего, пока их о чем-нибудь не спросят. А Живоглоту отчего-то было страшно. В голове роились воспоминания — коммуналка на десять комнат на Ленинградском проспекте, очередь в туалет и ванную, велосипеды, висящие в прихожей на крюках, огромная прокопченая кухня с запахом кипятящегося белья и пригорелого масла… Бесконечно ругающаяся с соседками мать… Не побазарить с кем-нибудь было для неё потерянным днем, а если ей удавалось кому-нибудь врезать кулаком или скалкой, она, напротив, ходила гоголем, с гордостью глядя на окружающих… Помнится, когда она в кровь разбила рожу пожилому соседу, соседи вызвали участкового, и тот забрал мамашу. И вернулась она только через пятнадцать суток.
Живоглот вдруг вспомнил, как им хорошо стало без нее, как он, пятнадцатилетний Коляка, ухаживал за восьмилетним Игорьком, готовил ему, стирал, гладил чугунным утюгом трусы и рубашки… Прекратился отборный мамашин мат, вечный окрик, затрещины, щедро раздаваемые ей малышу… Стало тихо и спокойно. Только тогда Николай почувствовал, что он кому-то в жизни нужен, что, если что-нибудь с ним случится, его младшему братику станет плохо… А потом вернулась мать, и все стало на свои места. Утро она начинала с крепкого слова на букву «б», которым величала обоих сыновей, а кончала день, уже хорошенько поддатая каким-нибудь заковыристым ругательством… Теперь она жила в особняке Живоглота по Боровскому шоссе, командовала прислугой, материла всех почем зря. Она распорядилась построить сарай и завела там свиней. Это были единственные существа, к которым она испытывала какую-то теплоту. Откормленные свиньи ходили по посаженным специалистами газонам, гадили на покрытые красным гравием дорожки, смачно хрюкали, жрали, рожали… А Николай перестал ездить в свой особняк, гадко ему там было, несмотря на бесчисленное количество комнат. И мать к нему никогда не приезжала… А Игорек? Его младший братишка… Его держит под прицелом остервенелый от злобы и желания мстить капитан Кондратьев. И если он его убьет, то зачем Живоглоту жизнь вообще? Ему тридцать шесть лет, он испытал все — и нищету, и зону, и побои, и богатство, и власть… Ни одной женщины он не любил, их тупость и жадность только раздражали его. И похотливый Гнедой со своими изощренными развлечениями был ему в сущности противен и непонятен. Живоглота тянуло к нормальной жизни — он хотел жениться, иметь много детей, жить в своем доме и заниматься хозяйством… Но никого на пути ему никогда не встретилось, одни шлюхи, одни размалеванные бляди, которые, несмотря на их умение, не могли удовлетворить его. Обычно после соития он избивал их и выгонял вон — только не из сладострастного садизма, как Гнедой, а просто от раздражения их тупостью и продажностью. А все тепло в его очерствелой душе он отдавал одному человеку — своему младшенькому братишке Игорьку.
… От воспоминаний его отвлек свет дальних фар машины, едущей навстречу. Он каким-то шестым чувством ощутил, что это о н и.
… И действительно, машина остановилась метрах в двадцати от них на противоположной стороне дороги. Оттуда вышла высокая мужская фигура и направилась твердым шагом к их машине. Живоглот понял, что это Кондратьев. Он тоже вышел из машины, сказав телохранителям, чтобы были наготове и пошел навстречу своему врагу.
— Здорово, — произнес он, подходя к Кондратьеву. Им никогда не доводилось лично встречаться, и Живоглот помимо всего прочего испытывал некий интерес к этому человеку, против которого они затеяли семь с лишним лет назад опасную игру, которая до сих пор никак не может закончиться.
— Ладно, целоваться в следующий раз будем, — грубо оборвал его Алексей. — Шуруй к моей тачке и взгляни, что твой брательник жив и здоров… А я пойду к твоей… Только предупреждаю ещё раз… Пусть только кто-нибудь дернется…
— Да все путем, — ответил Живоглот. — Только учти вот что, я тебя тогда ещё предупредил… До твоего звонка с ней поработали… Избили… Но не трогали, клянусь братом… Она в шоке после всего этого… Сам понимаешь, женщина… Если бы ты раньше позвонил… Сам понимаешь…
— Разберемся, не болтай много, — сказал Алексей и пошел к «Ауди», оглядываясь по сторонам.
Живоглот подошел к «девяносто девятке» и увидел там, на заднем сидении живого и здорового, хоть и какого-то одуревшего Игорька. Рядом с ним сидели здоровенный кудрявый мужик лет сорока и ещё один, тоже крепкого сложения. Мрачно глядели на него.
— Здорово, братуха, — произнес Живоглот.
— Здорово, — тихо, виноватым голосом ответил Игорь. — Видишь вот, лоханулся я… Тепленьким взяли…
— Ничего, не переживай… Главное, что жив и здоров. Остальное приложится.
Он повернулся и пошел обратно к своей машине. Алексей тем временем приоткрыл заднюю дверь «Ауди» и увидел, что между двух мордоворотов сидит Инна с сильно напудренным лицом в каком-то странном состоянии.
— Инна, — произнес Алексей. — Это ты?
Но та была в шоке. Она не произносила ни слова. А потом взглянула на него и истерически зарыдала. Какие-то странные звуки исторгались из её рта. Алексею стало не по себе.
— Что вы с ней сделали? — буквально прорычал он подходящему сзади Живоглоту.
— Я тебе говорил, сам посуди… Убили Гнедого, убили ещё троих братков… Узнали, что это сделал ты… Взяли твою бабу в заложницы, и, сам понимаешь, отвели на ней душу… Ты думаешь, это все я? Я сам между двух огней, но жизнь братишки для меня дороже их мнения… Думаешь, мне легко было уговорить соглашаться на этот обмен? Я сделал, что мог… Отдавай Игорька и забирай свою Инну…
Алексею вдруг стало снова тяжело и тревожно на душе. Он почувствовал некую опасность, исходящую от этой глухой ночи, от этих трех молчаливых как рыбы, качков и почему-то даже от сидящей между ними Инны… Инны?!!!
— Ладно, отпускаю твоего брательника, — произнес Алексей и пошел к своей машине. — Выпускай женщину…
Он подошел к машине и сказал своим спутникам:
— Выпустите его…
Он видел, как из машины Живоглота выпустили женщину, и она пошла по направлению к их машине. Игорь Глотов, не оглядываясь, быстро зашагал к машине брата.
«Но почему она такая странная?» — неотвязная мысль буравила мозг Алексея. — «Вроде бы, она, одежда её, даже запах духов её, но какая же странная… Молчит из-за шока, напудрена для того, чтобы скрыть побои?…»
Женщина, закрыв лицо руками, шла навстречу Алексею. Он, как и договаривались с Живоглотом, находился в машине.
Чувство тревоги нарастало, и стало каким-то совсем угрожающим. «Если сейчас я вскочу, они будут стрелять по ней, как и договаривались… А если это все же Инна?»
Но, когда она приблизилась, сомнения в том, что это она, стали совсем уже сильными. Но тут произошло неожиданное. Вдруг послышался шум автомобильных сирен, и как из-под земли на трассе появилась милицейская машина.
— Быстрее! — крикнул Игорю Живоглот.
— Быстрее! Сюда! В машину! — крикнул женщине и Алексей. Входить в объяснение с милицией в его планы не входило. Как-никак, только вчера он лишил жизни четырех человек, как это ни странно, но четырех полноправных граждан России, что предусматривается статьей сто пятой Уголовного Кодекса, причем при отягчающих обстоятельствах, наказуемых пожизненным заключением.
Женщина побежала быстрее и нырнула в машину. Уже по запаху Алексей окончательно понял, что это не Инна. Духи её, а запах не ее… Но было уже поздно. Две милицейские машины с мигалками и сиренами на огромной скорости летели со стороны Москвы. «Ауди» рванул с места, и то же самое сделал и Алексей. Одна милицейская машина стала догонять «Ауди», другая с визгом развернулась и помчалась за машиной Алексея в сторону Москвы… Что бы все это не значило, но надо было нажимать на газ, другого не оставалось. И Алексей, до которого отчетливо дошло, что его безобразно обвели вокруг пальца, как школьника, в отчаянии с остервенением давил эту педаль. Машина набрала скорость километров сто сорок и мчалась по левой полосе. Милицейская машина давала сигналы, требуя, чтобы «девяносто девятка» немедленно остановилась. Но останавливаться было нельзя…
— Ты кто такая? — наконец, сумел произнести Алексей, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида и увидев напудренное лицо женщины. Она и впрямь была очень похожа на Инну.
— Кто ты такая? — повторил вопрос Никифоров, но ответа не последовало.
Тут вдруг милицейская машина стала ехать медленнее, и, наконец, совсем отстала. И тогда-то до Алексея дошло, что произошел самый настоящий кидняк, что он отдал Живоглоту его любимого брата, а Инна по-прежнему находится в опасности.
Он остановил машину у обочины и вышел из нее. Подошел к задней дверце, Олег из машины вылез, а Алексей сел рядом с этой женщиной.
Она сидела, постоянно как-то пряча лицо, и теперь отворачивалась от него. Он оторвал от её лица руки, которыми она его прикрывала и повернул её голову на себя.
— Кто ты такая?! — громко крикнул он.
Но он с ужасом увидел её мутные глаза, дрожащие губы, какой-то мертвенно бледный цвет лица и брезгливо оттолкнул её.
— Она же накачана наркотиками, — прошептал он. — Вот это да… Провели, как младенца… И все же, поглядите, как она похожа на Инну…
Она не столь была похожа на Инну, сколь являлась как бы грубой пародией на Инну. То же сложение, те же волосы, тот же овал лица, да и черты лица очень похожи… Откуда они откопали эту странную личность?!
— Помнишь фильм «Крестоносцы?» — спросил у Алексея Олег.
— Помню, — вздохнул он. — Понимаю, что ты имеешь в виду… Только он не признал в той юродивой свою дочь Данусю, а я фраернулся так, что …, — схватился за голову он. — А про фильм ты вспомнил не зря… Теперь я пойду за Инной сам… Другого выхода у меня нет… Пусть будет, что будет… Жизнь мне не дорога. Ради чего жить? Что я, ради того, что не успел отомстить Лычкину, поставлю на карту жизнь любимой женщины? Какой вздор… Нет, буду ждать их звонка… Пока вот молчат, сволочи…
— А с этой-то что делать? — спросил Валера.
— Отпускать её не надо. Завтра придет в себя, я и с ней побеседую. Хотя вряд ли она что-нибудь мне сообщит путного, но мы не имеем права брезговать никакой информацией. Только вот куда мне ехать, спрашивается? К Инне нельзя, там меня, наверняка, уже ждут. А другого дома у меня нет…
Тут раздался звонок мобильного телефона Алексея.
— А вот и они…, — прошептал Алексей. — Алло…
— Братаны! — раздался в трубке хрипловатый басок. — Я вам сейчас такое сообщу, обалдеете!
Алексей слушал, и Олег поражался, как мгновенно меняется выражение его лица. Из удрученного, почти отчаянного, оно стало по мере разговора просветляться, и, наконец, он яростно взмахнул кулаком и выкрикнул какой-то непонятный клич. А когда разговор закончился, он внимательно поглядел на Олега и Валеру и тихо произнес: — Нет, кажется, ещё не вечер…
Алексей сел на свое место, и они поехали в Москву.
— Так куда едем? — спросил, недоумевая, Олег.
— Кстати, не так уж далеко, — ответил Алексей. — Пересечение Можайского шоссе с Рябиновой улицей. Там нас ждут. И я предчувствую, что завтра нас ждет хороший день. И очень интересный…
— Какие там предчувствия? — поморщился Олег. — Давай, выкладывай, что он там тебе сообщил…
— Что сообщил, говоришь? Не могу пока сказать, тут присутствует нечто враждебное и непонятное, — покосился он на женщину, сидящую в сомнамбулическом состоянии на заднем сидении машины. — Могу сказать только одно — новости очень хорошие, настолько хорошие, что даже не верится…
— Инна свободна? — вскрикнул Олег.
— Нет, — нахмурился Алексей и снова замкнулся в себе.
Доехали до Рябиновой улицы, загнали машину во двор.
— А ну, пошла из машины, — выпустив Олега, Алексей схватил женщину за рукав и резко дернул на себя. Та покорно вышла, по-прежнему, не произнося ни слова, что было очень странно. «А не немая ли она, часом?» — пришла в голову странная, но вполне логичная мысль Алексею. — «Ведь подставная фигура, да ещё накачанная наркотиками, могла ляпнуть что-нибудь ненужное им ещё тогда, в машине, когда он в темноте вглядывался в лицо женщины, сидевшей на заднем сидении в Иннином пиджачке, с её прической, даже надушенной её духами… А эта только молчит, да мычит нечто нечленораздельное…
Она вышла из машины, и они вчетвером медленно пошли к подъезду, который назвали Алексею по телефону.
Было очень поздно или, вернее сказать, очень рано — шел пятый час утра… Было ещё совсем темно. Они поднялись на лифте на пятый этаж и встали перед обитой дерматином дверью. Алексей нажал кнопку звонка.
Медленно открылась дверь.
Перед Алексеем стоял человек лет сорока. Крупная голова, копна светлых волос с заметной проседью, густые рыжие усы, могучее сложение, уверенный взгляд небесно голубых глаз, с веселым прищуром, глядящих на Алексея. А из-за его спины высовывалась бородатое лицо Барона.
— Здорово ещё раз, тезка! — хриплым баском приветствовал его хозяин квартиры. — Здорово, братаны, Олег и Валерка! А вот блядь с собой зря привели, да какую-то корявую вдобавок. Гоните её взашей, не до неё сейчас…
— Кинули нас, Алеха, — глядя в сторону, проговорил Кондратьев. — Кинули, как котят… Вместо Инны вот эту… подсунули…
— Ладно, не переживай, — утешил его хозяин. — У тебя, видать, зоркий глаз через раз. То, что ты лоханулся с женщиной — это, разумеется, хреново, но то, что ты углядел около казино с такого расстояния, это полностью искупает твою вину…
— Как искупает? Инну ведь могут убить… А для меня это самое страшное…
— Не убьют, — продолжал утешать его хозяин. — Резону нет им её убивать. Ты жди звонка. Тебе скоро позвонят. А мы все вместе к звоночку этому подготовимся как положено. Чтобы уже не лохануться ни в коем случае. Эту сучару запрем в кладовке. А потом поговорим с ней… А пока разработаем план действий. Время тут тоже не терпит.
— Ты знаешь, тезка, я опасаюсь, что с ней никак не поговоришь. Похоже она глухонемая, да ещё накачанная наркотой.
Хозяин поглядел на неё внимательно. В глазах его появилось чувство брезгливости.
— Где Инна?!!! Говори, падла! — закричал он ей на ухо, но та как-то странно отреагировала на его крик, дернулась в сторону и замычала.
— Вроде, так и есть, — покачал головой хозяин. — Изобретательны, падлы… Но ничего, наш сюрпризик побогаче будет…
— Запаздывают что-то, — пробормотал Живоглот, куря неизвестно какую по счету сигарету. — Не дорога, видать, ему жизнь женщины…
Никто ничего ему не ответил. Качки были выдрессированы именно так, чтобы не произносить ничего, пока их о чем-нибудь не спросят. А Живоглоту отчего-то было страшно. В голове роились воспоминания — коммуналка на десять комнат на Ленинградском проспекте, очередь в туалет и ванную, велосипеды, висящие в прихожей на крюках, огромная прокопченая кухня с запахом кипятящегося белья и пригорелого масла… Бесконечно ругающаяся с соседками мать… Не побазарить с кем-нибудь было для неё потерянным днем, а если ей удавалось кому-нибудь врезать кулаком или скалкой, она, напротив, ходила гоголем, с гордостью глядя на окружающих… Помнится, когда она в кровь разбила рожу пожилому соседу, соседи вызвали участкового, и тот забрал мамашу. И вернулась она только через пятнадцать суток.
Живоглот вдруг вспомнил, как им хорошо стало без нее, как он, пятнадцатилетний Коляка, ухаживал за восьмилетним Игорьком, готовил ему, стирал, гладил чугунным утюгом трусы и рубашки… Прекратился отборный мамашин мат, вечный окрик, затрещины, щедро раздаваемые ей малышу… Стало тихо и спокойно. Только тогда Николай почувствовал, что он кому-то в жизни нужен, что, если что-нибудь с ним случится, его младшему братику станет плохо… А потом вернулась мать, и все стало на свои места. Утро она начинала с крепкого слова на букву «б», которым величала обоих сыновей, а кончала день, уже хорошенько поддатая каким-нибудь заковыристым ругательством… Теперь она жила в особняке Живоглота по Боровскому шоссе, командовала прислугой, материла всех почем зря. Она распорядилась построить сарай и завела там свиней. Это были единственные существа, к которым она испытывала какую-то теплоту. Откормленные свиньи ходили по посаженным специалистами газонам, гадили на покрытые красным гравием дорожки, смачно хрюкали, жрали, рожали… А Николай перестал ездить в свой особняк, гадко ему там было, несмотря на бесчисленное количество комнат. И мать к нему никогда не приезжала… А Игорек? Его младший братишка… Его держит под прицелом остервенелый от злобы и желания мстить капитан Кондратьев. И если он его убьет, то зачем Живоглоту жизнь вообще? Ему тридцать шесть лет, он испытал все — и нищету, и зону, и побои, и богатство, и власть… Ни одной женщины он не любил, их тупость и жадность только раздражали его. И похотливый Гнедой со своими изощренными развлечениями был ему в сущности противен и непонятен. Живоглота тянуло к нормальной жизни — он хотел жениться, иметь много детей, жить в своем доме и заниматься хозяйством… Но никого на пути ему никогда не встретилось, одни шлюхи, одни размалеванные бляди, которые, несмотря на их умение, не могли удовлетворить его. Обычно после соития он избивал их и выгонял вон — только не из сладострастного садизма, как Гнедой, а просто от раздражения их тупостью и продажностью. А все тепло в его очерствелой душе он отдавал одному человеку — своему младшенькому братишке Игорьку.
… От воспоминаний его отвлек свет дальних фар машины, едущей навстречу. Он каким-то шестым чувством ощутил, что это о н и.
… И действительно, машина остановилась метрах в двадцати от них на противоположной стороне дороги. Оттуда вышла высокая мужская фигура и направилась твердым шагом к их машине. Живоглот понял, что это Кондратьев. Он тоже вышел из машины, сказав телохранителям, чтобы были наготове и пошел навстречу своему врагу.
— Здорово, — произнес он, подходя к Кондратьеву. Им никогда не доводилось лично встречаться, и Живоглот помимо всего прочего испытывал некий интерес к этому человеку, против которого они затеяли семь с лишним лет назад опасную игру, которая до сих пор никак не может закончиться.
— Ладно, целоваться в следующий раз будем, — грубо оборвал его Алексей. — Шуруй к моей тачке и взгляни, что твой брательник жив и здоров… А я пойду к твоей… Только предупреждаю ещё раз… Пусть только кто-нибудь дернется…
— Да все путем, — ответил Живоглот. — Только учти вот что, я тебя тогда ещё предупредил… До твоего звонка с ней поработали… Избили… Но не трогали, клянусь братом… Она в шоке после всего этого… Сам понимаешь, женщина… Если бы ты раньше позвонил… Сам понимаешь…
— Разберемся, не болтай много, — сказал Алексей и пошел к «Ауди», оглядываясь по сторонам.
Живоглот подошел к «девяносто девятке» и увидел там, на заднем сидении живого и здорового, хоть и какого-то одуревшего Игорька. Рядом с ним сидели здоровенный кудрявый мужик лет сорока и ещё один, тоже крепкого сложения. Мрачно глядели на него.
— Здорово, братуха, — произнес Живоглот.
— Здорово, — тихо, виноватым голосом ответил Игорь. — Видишь вот, лоханулся я… Тепленьким взяли…
— Ничего, не переживай… Главное, что жив и здоров. Остальное приложится.
Он повернулся и пошел обратно к своей машине. Алексей тем временем приоткрыл заднюю дверь «Ауди» и увидел, что между двух мордоворотов сидит Инна с сильно напудренным лицом в каком-то странном состоянии.
— Инна, — произнес Алексей. — Это ты?
Но та была в шоке. Она не произносила ни слова. А потом взглянула на него и истерически зарыдала. Какие-то странные звуки исторгались из её рта. Алексею стало не по себе.
— Что вы с ней сделали? — буквально прорычал он подходящему сзади Живоглоту.
— Я тебе говорил, сам посуди… Убили Гнедого, убили ещё троих братков… Узнали, что это сделал ты… Взяли твою бабу в заложницы, и, сам понимаешь, отвели на ней душу… Ты думаешь, это все я? Я сам между двух огней, но жизнь братишки для меня дороже их мнения… Думаешь, мне легко было уговорить соглашаться на этот обмен? Я сделал, что мог… Отдавай Игорька и забирай свою Инну…
Алексею вдруг стало снова тяжело и тревожно на душе. Он почувствовал некую опасность, исходящую от этой глухой ночи, от этих трех молчаливых как рыбы, качков и почему-то даже от сидящей между ними Инны… Инны?!!!
— Ладно, отпускаю твоего брательника, — произнес Алексей и пошел к своей машине. — Выпускай женщину…
Он подошел к машине и сказал своим спутникам:
— Выпустите его…
Он видел, как из машины Живоглота выпустили женщину, и она пошла по направлению к их машине. Игорь Глотов, не оглядываясь, быстро зашагал к машине брата.
«Но почему она такая странная?» — неотвязная мысль буравила мозг Алексея. — «Вроде бы, она, одежда её, даже запах духов её, но какая же странная… Молчит из-за шока, напудрена для того, чтобы скрыть побои?…»
Женщина, закрыв лицо руками, шла навстречу Алексею. Он, как и договаривались с Живоглотом, находился в машине.
Чувство тревоги нарастало, и стало каким-то совсем угрожающим. «Если сейчас я вскочу, они будут стрелять по ней, как и договаривались… А если это все же Инна?»
Но, когда она приблизилась, сомнения в том, что это она, стали совсем уже сильными. Но тут произошло неожиданное. Вдруг послышался шум автомобильных сирен, и как из-под земли на трассе появилась милицейская машина.
— Быстрее! — крикнул Игорю Живоглот.
— Быстрее! Сюда! В машину! — крикнул женщине и Алексей. Входить в объяснение с милицией в его планы не входило. Как-никак, только вчера он лишил жизни четырех человек, как это ни странно, но четырех полноправных граждан России, что предусматривается статьей сто пятой Уголовного Кодекса, причем при отягчающих обстоятельствах, наказуемых пожизненным заключением.
Женщина побежала быстрее и нырнула в машину. Уже по запаху Алексей окончательно понял, что это не Инна. Духи её, а запах не ее… Но было уже поздно. Две милицейские машины с мигалками и сиренами на огромной скорости летели со стороны Москвы. «Ауди» рванул с места, и то же самое сделал и Алексей. Одна милицейская машина стала догонять «Ауди», другая с визгом развернулась и помчалась за машиной Алексея в сторону Москвы… Что бы все это не значило, но надо было нажимать на газ, другого не оставалось. И Алексей, до которого отчетливо дошло, что его безобразно обвели вокруг пальца, как школьника, в отчаянии с остервенением давил эту педаль. Машина набрала скорость километров сто сорок и мчалась по левой полосе. Милицейская машина давала сигналы, требуя, чтобы «девяносто девятка» немедленно остановилась. Но останавливаться было нельзя…
— Ты кто такая? — наконец, сумел произнести Алексей, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида и увидев напудренное лицо женщины. Она и впрямь была очень похожа на Инну.
— Кто ты такая? — повторил вопрос Никифоров, но ответа не последовало.
Тут вдруг милицейская машина стала ехать медленнее, и, наконец, совсем отстала. И тогда-то до Алексея дошло, что произошел самый настоящий кидняк, что он отдал Живоглоту его любимого брата, а Инна по-прежнему находится в опасности.
Он остановил машину у обочины и вышел из нее. Подошел к задней дверце, Олег из машины вылез, а Алексей сел рядом с этой женщиной.
Она сидела, постоянно как-то пряча лицо, и теперь отворачивалась от него. Он оторвал от её лица руки, которыми она его прикрывала и повернул её голову на себя.
— Кто ты такая?! — громко крикнул он.
Но он с ужасом увидел её мутные глаза, дрожащие губы, какой-то мертвенно бледный цвет лица и брезгливо оттолкнул её.
— Она же накачана наркотиками, — прошептал он. — Вот это да… Провели, как младенца… И все же, поглядите, как она похожа на Инну…
Она не столь была похожа на Инну, сколь являлась как бы грубой пародией на Инну. То же сложение, те же волосы, тот же овал лица, да и черты лица очень похожи… Откуда они откопали эту странную личность?!
— Помнишь фильм «Крестоносцы?» — спросил у Алексея Олег.
— Помню, — вздохнул он. — Понимаю, что ты имеешь в виду… Только он не признал в той юродивой свою дочь Данусю, а я фраернулся так, что …, — схватился за голову он. — А про фильм ты вспомнил не зря… Теперь я пойду за Инной сам… Другого выхода у меня нет… Пусть будет, что будет… Жизнь мне не дорога. Ради чего жить? Что я, ради того, что не успел отомстить Лычкину, поставлю на карту жизнь любимой женщины? Какой вздор… Нет, буду ждать их звонка… Пока вот молчат, сволочи…
— А с этой-то что делать? — спросил Валера.
— Отпускать её не надо. Завтра придет в себя, я и с ней побеседую. Хотя вряд ли она что-нибудь мне сообщит путного, но мы не имеем права брезговать никакой информацией. Только вот куда мне ехать, спрашивается? К Инне нельзя, там меня, наверняка, уже ждут. А другого дома у меня нет…
Тут раздался звонок мобильного телефона Алексея.
— А вот и они…, — прошептал Алексей. — Алло…
— Братаны! — раздался в трубке хрипловатый басок. — Я вам сейчас такое сообщу, обалдеете!
Алексей слушал, и Олег поражался, как мгновенно меняется выражение его лица. Из удрученного, почти отчаянного, оно стало по мере разговора просветляться, и, наконец, он яростно взмахнул кулаком и выкрикнул какой-то непонятный клич. А когда разговор закончился, он внимательно поглядел на Олега и Валеру и тихо произнес: — Нет, кажется, ещё не вечер…
Алексей сел на свое место, и они поехали в Москву.
— Так куда едем? — спросил, недоумевая, Олег.
— Кстати, не так уж далеко, — ответил Алексей. — Пересечение Можайского шоссе с Рябиновой улицей. Там нас ждут. И я предчувствую, что завтра нас ждет хороший день. И очень интересный…
— Какие там предчувствия? — поморщился Олег. — Давай, выкладывай, что он там тебе сообщил…
— Что сообщил, говоришь? Не могу пока сказать, тут присутствует нечто враждебное и непонятное, — покосился он на женщину, сидящую в сомнамбулическом состоянии на заднем сидении машины. — Могу сказать только одно — новости очень хорошие, настолько хорошие, что даже не верится…
— Инна свободна? — вскрикнул Олег.
— Нет, — нахмурился Алексей и снова замкнулся в себе.
Доехали до Рябиновой улицы, загнали машину во двор.
— А ну, пошла из машины, — выпустив Олега, Алексей схватил женщину за рукав и резко дернул на себя. Та покорно вышла, по-прежнему, не произнося ни слова, что было очень странно. «А не немая ли она, часом?» — пришла в голову странная, но вполне логичная мысль Алексею. — «Ведь подставная фигура, да ещё накачанная наркотиками, могла ляпнуть что-нибудь ненужное им ещё тогда, в машине, когда он в темноте вглядывался в лицо женщины, сидевшей на заднем сидении в Иннином пиджачке, с её прической, даже надушенной её духами… А эта только молчит, да мычит нечто нечленораздельное…
Она вышла из машины, и они вчетвером медленно пошли к подъезду, который назвали Алексею по телефону.
Было очень поздно или, вернее сказать, очень рано — шел пятый час утра… Было ещё совсем темно. Они поднялись на лифте на пятый этаж и встали перед обитой дерматином дверью. Алексей нажал кнопку звонка.
Медленно открылась дверь.
Перед Алексеем стоял человек лет сорока. Крупная голова, копна светлых волос с заметной проседью, густые рыжие усы, могучее сложение, уверенный взгляд небесно голубых глаз, с веселым прищуром, глядящих на Алексея. А из-за его спины высовывалась бородатое лицо Барона.
— Здорово ещё раз, тезка! — хриплым баском приветствовал его хозяин квартиры. — Здорово, братаны, Олег и Валерка! А вот блядь с собой зря привели, да какую-то корявую вдобавок. Гоните её взашей, не до неё сейчас…
— Кинули нас, Алеха, — глядя в сторону, проговорил Кондратьев. — Кинули, как котят… Вместо Инны вот эту… подсунули…
— Ладно, не переживай, — утешил его хозяин. — У тебя, видать, зоркий глаз через раз. То, что ты лоханулся с женщиной — это, разумеется, хреново, но то, что ты углядел около казино с такого расстояния, это полностью искупает твою вину…
— Как искупает? Инну ведь могут убить… А для меня это самое страшное…
— Не убьют, — продолжал утешать его хозяин. — Резону нет им её убивать. Ты жди звонка. Тебе скоро позвонят. А мы все вместе к звоночку этому подготовимся как положено. Чтобы уже не лохануться ни в коем случае. Эту сучару запрем в кладовке. А потом поговорим с ней… А пока разработаем план действий. Время тут тоже не терпит.
— Ты знаешь, тезка, я опасаюсь, что с ней никак не поговоришь. Похоже она глухонемая, да ещё накачанная наркотой.
Хозяин поглядел на неё внимательно. В глазах его появилось чувство брезгливости.
— Где Инна?!!! Говори, падла! — закричал он ей на ухо, но та как-то странно отреагировала на его крик, дернулась в сторону и замычала.
— Вроде, так и есть, — покачал головой хозяин. — Изобретательны, падлы… Но ничего, наш сюрпризик побогаче будет…
15.
— Ты меня извини, Лыко, или Мишель, как тебе будет угодно за то, что я тебя тогда… того…, — говорил Живоглот Лычкину. — Погорячился, и неправ. И с меня шикарный банкет в любом кабаке, который выберешь… Кстати, кабак может быть, не только в Москве, но, например, в Париже или Амстердаме. Где наша не пропадала, почему бы на радостях туда не слетать? Твоя смекалка спасла мне брата и спасла меня от гнева братвы… Игоряха на месте, и дамочка наша тоже на месте… А эта твоя глухонемая шлюха, любительница героина пусть горит ясным огнем… Пусть что хотят с ней, то и делают…
— Она не моя, — вздохнул Лычкин. — Она покойного хозяина. Кого я только у него не видел за время нашей с ним дружбы? И негритянок, и японок. А тут в голову взбрело привезти убогую, мало того, что глухонемую, так ещё и наркоманку… Меня заставил глядеть на их развлечения, — стиснул зубы Михаил. Теперь его стало радовать, что издевавшийся над ним Гнедой мертв, а он по-прежнему пользуется авторитетом у братков. Потому что умный никогда не пропадет… — Я глядел на то, что они творят и ужасался — эта шлюха была так похожа на Инну, что порой просто жутко было… Сидел, глядел, мне казалось, что я вижу страшный сон, какой-то кошмар, фантасмагория какая-то… А Гнедой мне все подмигивал… Вот и доподмигивался, — злобно сверкнул глазами Михаил. — А вот — все на свете может пригодиться, даже такое… Как хорошо, что именно меня он послал за этой стервой в её нору, оттуда мы её ночью с тобой и выволокли…
— Она не моя, — вздохнул Лычкин. — Она покойного хозяина. Кого я только у него не видел за время нашей с ним дружбы? И негритянок, и японок. А тут в голову взбрело привезти убогую, мало того, что глухонемую, так ещё и наркоманку… Меня заставил глядеть на их развлечения, — стиснул зубы Михаил. Теперь его стало радовать, что издевавшийся над ним Гнедой мертв, а он по-прежнему пользуется авторитетом у братков. Потому что умный никогда не пропадет… — Я глядел на то, что они творят и ужасался — эта шлюха была так похожа на Инну, что порой просто жутко было… Сидел, глядел, мне казалось, что я вижу страшный сон, какой-то кошмар, фантасмагория какая-то… А Гнедой мне все подмигивал… Вот и доподмигивался, — злобно сверкнул глазами Михаил. — А вот — все на свете может пригодиться, даже такое… Как хорошо, что именно меня он послал за этой стервой в её нору, оттуда мы её ночью с тобой и выволокли…