За все время совместного российско-экспортного сотрудничества у Виолетты Павловны случился единственный прокол. Одна из тихонь — Виолетта Павловна не могла бы никогда предположить, что она окажется самой решительной и непокорной — сумела-таки улизнуть из турецкого подполья, перебраться на пароме в Италию, самостоятельно перейти несколько границ и сдаться чешским властям. А так, как чехи в отличие от немцев, итальянцев и других цивилизованных народов не хотели содержать нарушительницу на дармовых харчах, беглянку сразу же отправили в Россию. Благо, прошло немало времени и об этой женщине пока не было ни слуху ни духу.
И вот новая беда. Не одна, а сразу четыре девушки, когда узнали что попали вовсе не в кафе в качестве официанток, а в довольно-таки откровенное интимное заведение на бесславную должность проституток, самовольно покинули германское заведение и ударились в бега. Из далекого Гамбурга ей, Виолетте Павловне, сразу предъявили рекламацию в том, что в психологическом плане при отборе девушек была допущена грубая ошибка, требовали не только вернуть деньги за беглянок, но и возместить моральный ущерб заведению. Но на моральный ущерб и возврат денег, которые уже были давно потрачены, Виолетта Павловна, грубо говоря, плевала с высокой колокольни. Задача перед ней стояла куда важнее — перехватить ослушавшихся в России и с помощью Евнуха провести с ними соответствующую беседу. Иначе могли последовать большие неприятности. Конечно, госпожа Петяева, как директор городского Центра знакомств и планирования семьи, всегда могла в случае надобности предъявить следователям подписанный девушками контракт, где указывалось, что заведение Виолетты Павловны за минимальное вознаграждение занималось лишь посредническими услугами.
Третью подлянку преподнесла Светка Марутаева. Эта сучка, иначе по мнению Виолетты Павловны её назвать было никак нельзя, упустила богатого жениха, а сваха, в качестве которой выступала госпожа Петяева, лишилась прямой выгоды.
Все эти накладки оставили директрису Центра знакомств без сна и покоя. Сотрудники старались не попадаться разгневанной женщине на глаза, и только Евнух был невозмутим и хранил полное спокойствие.
— Ну-ка найди и приведи ко мне эту сучку, — попросила Евнуха Виолетта Павловна, прекрасно зная, что догадливый телохранитель понимает, о ком идет речь.
И когда он вышел из кабинета, она открыла сейф, достала несколько книг, в которых вела нехитрую бухгалтерию и постаралась разобраться, куда же уплыло столько средств, которые были заработаны в предыдущий месяц.
В активе значилось, что по две тысячи долларов она получила от зарубежных партнеров за каждую «эмигрантку», которые изъявили желание улучшить сервис в западноевропейских странах. Общая сумма от сделки принесла заведению Петяевой 76 тысяч долларов. Еще на 28 пополнили общую копилку штатные путаны.
Виолетта Павловна быстро перевернула несколько листочков бухгалтерской книги и, взглянув в таблицу месячных доходов, пришла к неутешительному выводу: производительность по интимному обслуживанию городского населения резко катилась вниз. Немыслимый обвал отечественного рубля по отношению к американскому доллару, который произошел в конце лета, заставил даже состоятельных граждан мужского пола экономить не только на продуктах, но и на интимных развлечениях.
Еще две с половиной тысячи баксов были заработаны путем самой легальной, но далеко не прибыльной деятельности. Их внесли в кассу около трех десятков женихов и невест, которые с помощью Вилолетты Павловны нашли свое счастье и образовали семейные ячейки. Но этих денег не хватило бы даже на зарплату штатным сотрудникам Центра, не говоря уже о том, чтобы расплатиться с налогами и арендной платой за помещение.
Итого в активе значилось 106,5 тысяч долларов. Сумма, надо заметить, немалая. Но Виолетта Павловна невольно позавидовала своей подруге, которая год назад организовала нищенский бизнес и жила припеваючи. Около четырехсот высококвалифицированных попрошаек, которых она призвала под свои знамена и рассадила в самых многолюдных точках города, каждый день стабильно приносили ей по 5-8 тысяч дохода в долларовом эквиваленте. На подачках нищим никто не экономил даже в самые кризисные для русского народа времена.
Виолетта Павловна заставила себя забыть об успехах подруги и сосредоточилась на своих собственных цифрах. Куда же делись заработанные таким трудом деньги?
Она подвинула поближе калькулятор и, на несколько секунд задерживая указательный пальчик на каждой строке графы расходов, принялась подсчитывать затраты. В самую значительную сумму, 22 тысячи долларов, обошлись премии врачам, сотрудникам органов правопорядка, санэпидемстанции и пожарной охраны. Последние, видимо смекнув, какой помимо брачной деятельности занимается Центр знакомств, совсем обнаглели. Теперь пожарные инспектора не только увеличили негласный налог за пожарную безопасность, но и стали требовать интимных услуг. Пожарные премии за прошедший месяц вылились в шесть тысяч зеленых.
Виолетта Павловна написала на чистом листке слово «Пожарные», несколько раз его подчеркнула, надеясь в ближайшее время нажаловаться на вымогателей нужным людям и тем самым сократить расход.
Четырнадцать тысяч, а это составляло чуть больше пятьдесяти процентов от принесенного ночными бабочками дохода было им и выплачено. Двенадцать тысяч она перечислила за аренду здания. И это ещё по-божески. За двухэтажный особняк, располагавшийся в центре города, просили в два раза больше. Но, благо, ж этот вопрос помог уладить депутат Пантов.
Шестнадцать тысяч Виолетта Павловна выплатила в качестве зарплаты штатным сотрудникам заведения — сутенерам, водителям, телохранителям. Только Евнуху, самому высокооплачиваемому сотруднику, она каждый месяц выдавала по две тысячи зеленых.
…Пятнадцать процентов со всех доходов заведения Петяева каждый месяц отдавала своему компаньону — Пантову. Это значило, что из суммы прибыли нужно было вычесть ещё пятнадцать тысяч долларов. Как исправный налогоплательщик, одиннадцать тысяч российских рублей, что составляло около семисот долларов, директор Центра знакомств перечислила в городской бюджет.
Еще шесть — поглотила реклама. О регулярном появлении в прессе заметок о деятельности Центра Виолетта Павловна не забывала и никогда не жалела денег на этот вид услуг. Иначе, разве смогла бы обеспечить работой за рубежом столько желающих?
Она с удовольствием вздохнула: за последние месяцы расходы на размещение объявлений значительно сократились, когда эти услуги ей начал оказывать Толик Мокогон — директор одного из крупнейших в области рекламных агентств.
Конечно уменьшение расходов на пропаганду и агитацию полулегальной деятельности Центра оказались прямо пропорциональными количеству личных услуг самой Виолетты Павловны для нового знакомого. Но Петяева не только не жалела, что приходится делить с Мокогоном личную постель, но и помимо материальной имела с этого и моральную выгоду. Совсем неожиданно для неё Толик оказался не только пылким любовником, но и обладателем ценной информации. Ей только оставалось догадываться, откуда он так много знает о жизни и темных делишках сильных мира сего. Мокогон много рассказывал о прошлом банкира Бурмистрова. И по утру, когда проходила ночь любви и откровений, Виолетте Павловне лишь оставалось открыть свой дневничок и, чтобы не запамятовать, записать в него ценные сведения. Например, что банкир — бывший уголовник, сколотивший свое состояние на рэкете. Кое-что из полученных сведений она уже использовала в своих личных целях. Кое-что оставила про запас. А кое-что даже побоялась изложить на бумаге: не дай Бог, если дневник окажется в чужих руках — ей не сносить головы!
Заложив все расходные цифры в память калькулятора, Виолетта Павловна подвела итог. Затраты вылились в сумму 85700 долларов.
Она тяжело вздохнула, поднялась, направилась к несгораемому шкафу и вытащила из него целлофановый пакет, в котором по старой привычке хранилась выручка. По её подсчетам, должно было оставаться ещё двадцать с небольшим тысяч долларов. Она вынула из пакета валюту и, недосчитав до конца, уже поняла — будет ужасная нехватка. В мешочке хранилось без двухсот долларов ровно одиннадцать тысяч. «Куда же делись ещё ровно десять?» — в недоумении растерялась хозяйка Центра знакомств. Кроме неё не то что в сейф, даже в кабинет никто не мог залезть. Она была уверена в порядочности Евнуха.
Ах, да! У Виолетты Павловны сразу отлегло от сердца. Ровно десять тысяч долларов она выделила Пантову на премию членам депутатской группы, которые обещали свое содействие по решению очень важной для Петяевой проблемы. Народные избранники из предпринимательской фракции обещали подготовить и вынести постановление о «Легализация проституция и открытие интимных домов» на одно из заседаний областной думы.
Конечно, Виолетта Павловна отлично понимала, что с первого наскока узаконить такое постановление в думе не удастся. Не один десяток и даже не два народных избранников ещё придется привлечь на свою сторону, прежде чем добиться нужного результата. Но Виолетта Павловна была человек настырный и ни секунды не сомневалась в том, что такое постановление рано или поздно все равно будет принято. Большинство членов областной думы все равно окажется на её стороне и, в конце концов, закон о «Легализации» будет одобрен. На это ей денег было совсем не жалко.
Она успела бросить обратно в несгораемый шкаф бухгалтерские книги и остатки выручки, как в дверь кто-то робко постучал и на пороге нарисовалась Клякса.
— Входи, входи, любезная, — голосом не предвещающим ничего хорошего, произнесла Петяева. — Рассказывай, как гонялась за двумя зайцами и ни одного не поймала.
— Какими зайцами? — не поняла Светка.
— Не стоит делать хорошую мину при плохой игре, — распаляясь, произнесла Виолетта Павловна и приблизилась к Кляксе.
— Но я, действительно, ничего не понимаю!
Петяева в ту же секунду неожиданно схватила подопечную за волосы и несколько раз дернула голову девушки из стороны в сторону.
— С депутатом, сучка, снова спала?
Светка, наконец, сообразила, каких зайцев имела в виду её хозяйка. И теперь молчала и покорно терпела боль.
— Спала, я тебя спрашиваю? — Петяева с силой оттолкнула от себя Кляксу и, не скрывая гнева, заглянула ей в глаза.
— Спала, — обречено ответила Светка.
— А разве я тебе давала такие указания?
— Нет.
— А кого ты должна окучивать?
— Француза.
— С кем теперь твой француз, знаешь?
— Нет.
— А я знаю. Так вот, пока ты забавляла депутата, француза охмурила и увела у тебя из-под самого носа помощница другого депутата. Могу тебе сказать, сколько мы из-за твоего ротозейства потеряли денег…
— Сколько? — подняла глаза Светка на свою патронессу.
— Приблизительно столько, сколько тебе придется отрабатывать в течение полугода, имея каждый день по десять клиентов.
Светка, снова опустила глаза и молчала.
Виолетта Павловна, немного успокоившись, присела на стул и с угрозой в голосе произнесла:
— Забудь, депутата, слышишь, забудь.
— Разве я виновата, что он сам ко мне клеится! — поняв что гнев хозяйки постепенно проходит, сказала Светка.
— А ты, девочка, не попадайся ему на глаза. Я очень давно знаю Пантова и уверяю тебя, что ничего путного с ним не получится. — Уже совсем смягчившись заговорила с Марутаевой, Виолетта Павловна, — Тем более в настоящее время он со своей очередной дамой забавляется в Париже.
— А мне сказал, что уехал по делам в область.
— Как же в область! — хмыкнула Петяева, — Он что, обещал тебе золотые горы?
— Обещал.
— И мне он их тоже когда-то обещал. Стервец!
Петяева умолкла, в задумчивости смотрела на подоконник, по которому прыгала синица. Надо же, как кстати и вовремя. Будто намекала на известную пословицу о журавле и той самой надежной синице. Птичка, наконец, вспорхнула и исчезла с подоконника.
— Лучше синица в руках, чем журавль в небе. — Оставив задумчивость, все-таки произнесла пословицу Виолетта Павловна и обратилась к Светке, — Ты не думай, что я только о своей выгоде пекусь. Да, на французе можно хорошо заработать. Но и ты, запомни, выйдя за него замуж, уедешь из этой страны и навсегда забудешь, что такое голод, холод и безденежье. Ты меня понимаешь?
— Да, Виолетта Павловна.
— Тем более, француз, в отличие от Пантова, совершенно не знает, кем ты здесь была. Ему лишь известно, что симпатичная девушка ищет себе состоятельного жениха. И ты ему нравишься. Вот и действуй. Выйдешь замуж, получим деньги — и все тебя сразу оставят в покое. Я, конечно, приложу все силы, устрою вам ещё одну встречу наедине, постараюсь, чтобы и появившаяся вдруг соперница сошла с дистанции. А потом — рассчитывай только на себя. Уяснила, наконец, вертихвостка?
Петяева впервые мило улыбнулась.
— Я вам очень благодарна за заботу обо мне, Виолетта Павловна. Очень благодарна…
— Иди, — отмахнувшись, приказала Петяева.
И когда за Светкой Марутаевой закрылась дверь, директор нервно передернула плечами и подумала: «Как же, оставляю я тебе в покое! Ты, дорогуша, до конца дней своих будешь мне за такого жениха налоги платить. Иначе он обязательно узнает, как ты здесь повышала производительность труда и боролась за всеобщий охват городского населения интимными услугами».
4
И вот новая беда. Не одна, а сразу четыре девушки, когда узнали что попали вовсе не в кафе в качестве официанток, а в довольно-таки откровенное интимное заведение на бесславную должность проституток, самовольно покинули германское заведение и ударились в бега. Из далекого Гамбурга ей, Виолетте Павловне, сразу предъявили рекламацию в том, что в психологическом плане при отборе девушек была допущена грубая ошибка, требовали не только вернуть деньги за беглянок, но и возместить моральный ущерб заведению. Но на моральный ущерб и возврат денег, которые уже были давно потрачены, Виолетта Павловна, грубо говоря, плевала с высокой колокольни. Задача перед ней стояла куда важнее — перехватить ослушавшихся в России и с помощью Евнуха провести с ними соответствующую беседу. Иначе могли последовать большие неприятности. Конечно, госпожа Петяева, как директор городского Центра знакомств и планирования семьи, всегда могла в случае надобности предъявить следователям подписанный девушками контракт, где указывалось, что заведение Виолетты Павловны за минимальное вознаграждение занималось лишь посредническими услугами.
Третью подлянку преподнесла Светка Марутаева. Эта сучка, иначе по мнению Виолетты Павловны её назвать было никак нельзя, упустила богатого жениха, а сваха, в качестве которой выступала госпожа Петяева, лишилась прямой выгоды.
Все эти накладки оставили директрису Центра знакомств без сна и покоя. Сотрудники старались не попадаться разгневанной женщине на глаза, и только Евнух был невозмутим и хранил полное спокойствие.
— Ну-ка найди и приведи ко мне эту сучку, — попросила Евнуха Виолетта Павловна, прекрасно зная, что догадливый телохранитель понимает, о ком идет речь.
И когда он вышел из кабинета, она открыла сейф, достала несколько книг, в которых вела нехитрую бухгалтерию и постаралась разобраться, куда же уплыло столько средств, которые были заработаны в предыдущий месяц.
В активе значилось, что по две тысячи долларов она получила от зарубежных партнеров за каждую «эмигрантку», которые изъявили желание улучшить сервис в западноевропейских странах. Общая сумма от сделки принесла заведению Петяевой 76 тысяч долларов. Еще на 28 пополнили общую копилку штатные путаны.
Виолетта Павловна быстро перевернула несколько листочков бухгалтерской книги и, взглянув в таблицу месячных доходов, пришла к неутешительному выводу: производительность по интимному обслуживанию городского населения резко катилась вниз. Немыслимый обвал отечественного рубля по отношению к американскому доллару, который произошел в конце лета, заставил даже состоятельных граждан мужского пола экономить не только на продуктах, но и на интимных развлечениях.
Еще две с половиной тысячи баксов были заработаны путем самой легальной, но далеко не прибыльной деятельности. Их внесли в кассу около трех десятков женихов и невест, которые с помощью Вилолетты Павловны нашли свое счастье и образовали семейные ячейки. Но этих денег не хватило бы даже на зарплату штатным сотрудникам Центра, не говоря уже о том, чтобы расплатиться с налогами и арендной платой за помещение.
Итого в активе значилось 106,5 тысяч долларов. Сумма, надо заметить, немалая. Но Виолетта Павловна невольно позавидовала своей подруге, которая год назад организовала нищенский бизнес и жила припеваючи. Около четырехсот высококвалифицированных попрошаек, которых она призвала под свои знамена и рассадила в самых многолюдных точках города, каждый день стабильно приносили ей по 5-8 тысяч дохода в долларовом эквиваленте. На подачках нищим никто не экономил даже в самые кризисные для русского народа времена.
Виолетта Павловна заставила себя забыть об успехах подруги и сосредоточилась на своих собственных цифрах. Куда же делись заработанные таким трудом деньги?
Она подвинула поближе калькулятор и, на несколько секунд задерживая указательный пальчик на каждой строке графы расходов, принялась подсчитывать затраты. В самую значительную сумму, 22 тысячи долларов, обошлись премии врачам, сотрудникам органов правопорядка, санэпидемстанции и пожарной охраны. Последние, видимо смекнув, какой помимо брачной деятельности занимается Центр знакомств, совсем обнаглели. Теперь пожарные инспектора не только увеличили негласный налог за пожарную безопасность, но и стали требовать интимных услуг. Пожарные премии за прошедший месяц вылились в шесть тысяч зеленых.
Виолетта Павловна написала на чистом листке слово «Пожарные», несколько раз его подчеркнула, надеясь в ближайшее время нажаловаться на вымогателей нужным людям и тем самым сократить расход.
Четырнадцать тысяч, а это составляло чуть больше пятьдесяти процентов от принесенного ночными бабочками дохода было им и выплачено. Двенадцать тысяч она перечислила за аренду здания. И это ещё по-божески. За двухэтажный особняк, располагавшийся в центре города, просили в два раза больше. Но, благо, ж этот вопрос помог уладить депутат Пантов.
Шестнадцать тысяч Виолетта Павловна выплатила в качестве зарплаты штатным сотрудникам заведения — сутенерам, водителям, телохранителям. Только Евнуху, самому высокооплачиваемому сотруднику, она каждый месяц выдавала по две тысячи зеленых.
…Пятнадцать процентов со всех доходов заведения Петяева каждый месяц отдавала своему компаньону — Пантову. Это значило, что из суммы прибыли нужно было вычесть ещё пятнадцать тысяч долларов. Как исправный налогоплательщик, одиннадцать тысяч российских рублей, что составляло около семисот долларов, директор Центра знакомств перечислила в городской бюджет.
Еще шесть — поглотила реклама. О регулярном появлении в прессе заметок о деятельности Центра Виолетта Павловна не забывала и никогда не жалела денег на этот вид услуг. Иначе, разве смогла бы обеспечить работой за рубежом столько желающих?
Она с удовольствием вздохнула: за последние месяцы расходы на размещение объявлений значительно сократились, когда эти услуги ей начал оказывать Толик Мокогон — директор одного из крупнейших в области рекламных агентств.
Конечно уменьшение расходов на пропаганду и агитацию полулегальной деятельности Центра оказались прямо пропорциональными количеству личных услуг самой Виолетты Павловны для нового знакомого. Но Петяева не только не жалела, что приходится делить с Мокогоном личную постель, но и помимо материальной имела с этого и моральную выгоду. Совсем неожиданно для неё Толик оказался не только пылким любовником, но и обладателем ценной информации. Ей только оставалось догадываться, откуда он так много знает о жизни и темных делишках сильных мира сего. Мокогон много рассказывал о прошлом банкира Бурмистрова. И по утру, когда проходила ночь любви и откровений, Виолетте Павловне лишь оставалось открыть свой дневничок и, чтобы не запамятовать, записать в него ценные сведения. Например, что банкир — бывший уголовник, сколотивший свое состояние на рэкете. Кое-что из полученных сведений она уже использовала в своих личных целях. Кое-что оставила про запас. А кое-что даже побоялась изложить на бумаге: не дай Бог, если дневник окажется в чужих руках — ей не сносить головы!
Заложив все расходные цифры в память калькулятора, Виолетта Павловна подвела итог. Затраты вылились в сумму 85700 долларов.
Она тяжело вздохнула, поднялась, направилась к несгораемому шкафу и вытащила из него целлофановый пакет, в котором по старой привычке хранилась выручка. По её подсчетам, должно было оставаться ещё двадцать с небольшим тысяч долларов. Она вынула из пакета валюту и, недосчитав до конца, уже поняла — будет ужасная нехватка. В мешочке хранилось без двухсот долларов ровно одиннадцать тысяч. «Куда же делись ещё ровно десять?» — в недоумении растерялась хозяйка Центра знакомств. Кроме неё не то что в сейф, даже в кабинет никто не мог залезть. Она была уверена в порядочности Евнуха.
Ах, да! У Виолетты Павловны сразу отлегло от сердца. Ровно десять тысяч долларов она выделила Пантову на премию членам депутатской группы, которые обещали свое содействие по решению очень важной для Петяевой проблемы. Народные избранники из предпринимательской фракции обещали подготовить и вынести постановление о «Легализация проституция и открытие интимных домов» на одно из заседаний областной думы.
Конечно, Виолетта Павловна отлично понимала, что с первого наскока узаконить такое постановление в думе не удастся. Не один десяток и даже не два народных избранников ещё придется привлечь на свою сторону, прежде чем добиться нужного результата. Но Виолетта Павловна была человек настырный и ни секунды не сомневалась в том, что такое постановление рано или поздно все равно будет принято. Большинство членов областной думы все равно окажется на её стороне и, в конце концов, закон о «Легализации» будет одобрен. На это ей денег было совсем не жалко.
Она успела бросить обратно в несгораемый шкаф бухгалтерские книги и остатки выручки, как в дверь кто-то робко постучал и на пороге нарисовалась Клякса.
— Входи, входи, любезная, — голосом не предвещающим ничего хорошего, произнесла Петяева. — Рассказывай, как гонялась за двумя зайцами и ни одного не поймала.
— Какими зайцами? — не поняла Светка.
— Не стоит делать хорошую мину при плохой игре, — распаляясь, произнесла Виолетта Павловна и приблизилась к Кляксе.
— Но я, действительно, ничего не понимаю!
Петяева в ту же секунду неожиданно схватила подопечную за волосы и несколько раз дернула голову девушки из стороны в сторону.
— С депутатом, сучка, снова спала?
Светка, наконец, сообразила, каких зайцев имела в виду её хозяйка. И теперь молчала и покорно терпела боль.
— Спала, я тебя спрашиваю? — Петяева с силой оттолкнула от себя Кляксу и, не скрывая гнева, заглянула ей в глаза.
— Спала, — обречено ответила Светка.
— А разве я тебе давала такие указания?
— Нет.
— А кого ты должна окучивать?
— Француза.
— С кем теперь твой француз, знаешь?
— Нет.
— А я знаю. Так вот, пока ты забавляла депутата, француза охмурила и увела у тебя из-под самого носа помощница другого депутата. Могу тебе сказать, сколько мы из-за твоего ротозейства потеряли денег…
— Сколько? — подняла глаза Светка на свою патронессу.
— Приблизительно столько, сколько тебе придется отрабатывать в течение полугода, имея каждый день по десять клиентов.
Светка, снова опустила глаза и молчала.
Виолетта Павловна, немного успокоившись, присела на стул и с угрозой в голосе произнесла:
— Забудь, депутата, слышишь, забудь.
— Разве я виновата, что он сам ко мне клеится! — поняв что гнев хозяйки постепенно проходит, сказала Светка.
— А ты, девочка, не попадайся ему на глаза. Я очень давно знаю Пантова и уверяю тебя, что ничего путного с ним не получится. — Уже совсем смягчившись заговорила с Марутаевой, Виолетта Павловна, — Тем более в настоящее время он со своей очередной дамой забавляется в Париже.
— А мне сказал, что уехал по делам в область.
— Как же в область! — хмыкнула Петяева, — Он что, обещал тебе золотые горы?
— Обещал.
— И мне он их тоже когда-то обещал. Стервец!
Петяева умолкла, в задумчивости смотрела на подоконник, по которому прыгала синица. Надо же, как кстати и вовремя. Будто намекала на известную пословицу о журавле и той самой надежной синице. Птичка, наконец, вспорхнула и исчезла с подоконника.
— Лучше синица в руках, чем журавль в небе. — Оставив задумчивость, все-таки произнесла пословицу Виолетта Павловна и обратилась к Светке, — Ты не думай, что я только о своей выгоде пекусь. Да, на французе можно хорошо заработать. Но и ты, запомни, выйдя за него замуж, уедешь из этой страны и навсегда забудешь, что такое голод, холод и безденежье. Ты меня понимаешь?
— Да, Виолетта Павловна.
— Тем более, француз, в отличие от Пантова, совершенно не знает, кем ты здесь была. Ему лишь известно, что симпатичная девушка ищет себе состоятельного жениха. И ты ему нравишься. Вот и действуй. Выйдешь замуж, получим деньги — и все тебя сразу оставят в покое. Я, конечно, приложу все силы, устрою вам ещё одну встречу наедине, постараюсь, чтобы и появившаяся вдруг соперница сошла с дистанции. А потом — рассчитывай только на себя. Уяснила, наконец, вертихвостка?
Петяева впервые мило улыбнулась.
— Я вам очень благодарна за заботу обо мне, Виолетта Павловна. Очень благодарна…
— Иди, — отмахнувшись, приказала Петяева.
И когда за Светкой Марутаевой закрылась дверь, директор нервно передернула плечами и подумала: «Как же, оставляю я тебе в покое! Ты, дорогуша, до конца дней своих будешь мне за такого жениха налоги платить. Иначе он обязательно узнает, как ты здесь повышала производительность труда и боролась за всеобщий охват городского населения интимными услугами».
4
Они поселились в «Рице». В двухкомнатных апартаментах. Пантов тут же снял трубку телефона, набрал номер портье и приказал сию же секунду принести омаров, лягушачьи лапки, запеченные в тесте, фруктовый салат и бутылку коньяка. Подумав несколько секунд, Пантов добавил, что коньяк ему требуется именно из одноименной с напитком провинции. И совсем было бы хорошо, если бы в баре оказалась бутылочка «Ричарда Хенесси».
Он положил трубку на аппарат, самодовольно улыбнулся и, бросив взгляд, на уставшую от перелетов, но счастливую Эдиту, высокопарно сказал:
— «Ричард Хенесси» — как мне не доставало его в нашей провинции!
— Кто это? — не поняла Эдита.
— Не кто, а что! «Хенесси» — настоящий коньяк! А настоящий коньяк, дорогая, — Пантов вспомнил высказывание кардинала Мазарини, которое ему попалось под руку накануне отъезда, — можно сравнить только с любовью к женщине: его вкус и горек, и сладок, терпкость — в сочетании с мягкостью, легкость — с крепостью. Выпив его, можно испытать истинное блаженство или потерять разум…
Эдита, сняв с себя пиджак и расстегнув пуговицы на блузке, собиралась принять душ. Но неожиданное красноречие Пантова заставило её оглянуться на своего ухажера.
— Кто это сказал?
— Я! — горделиво задрал подбородок Пантов.
— Никогда не замечала за тобой такого красноречия. — Не поверила Эдита, — Ты все больше русскими пословицами и поговорками сыпал.
— Всему свое время, дорогая. Но теперь ты находишься не в нашей Тмутаракани, а в столице мира — Париже. А здесь даже у немых появляется красноречие.
Он замолк, хищно наблюдая, как она грациозно снимает с себя блузку и юбку. Но в это время в дверь постучали, и Эдита юркнула в ванную комнату.
Вошел официант и поставил на столик поднос с коньяком и закусками. Когда же он снова скрылся за дверью, Пантов бросился к ванной комнате. Эдита была уже в одних трусиках.
Пантов, жадно оглядев нагую фигуру, взял спутницу за руку:
— Пошли…
— Но, Миша, я собралась принять душ. Погоди четверть часа.
— Пошли, я сказал. Коньяк и омары не терпят отлагательства.
Ей пришлось подчиниться. Он посадил её на диван, а сам занял кресло напротив.
— Этому знаменитому коньяку не меньше девяноста лет. — Сказал Пантов, открывая бутылку, — И все время он хранился в дубовых бочках. А перед тем как его разлить в каждую бутылку добавляли по несколько капель коньяка, которому вообще лет двести пятьдесят…
Эдита, сидя на диване почти раздетая, чувствовала себя неловко. Поэтому, чтобы быстрее отогнать от себя это чувство, тут же взяла налитую рюмку и, не дожидаясь пока Пантов закончит свою речь, выпила её до дна. Коньяк оказался очень крепким.
— Милая! — вытаращил на неё глаза Пантов, — Разве так пьют «Хенесси» женщины!
Коньяк приятно ударил в голову Эдите, она устало улыбнулась и, уже не стесняясь своей наготы, с иронией посмотрела на Пантова.
— Ну, и как же его пьют?
— Мелкими глотками. А ещё лучше разводить содовой. Ведь не зря на подносе стоит бутылочка с этой водой.
Она потянулась за самым крупным омаром.
— Знаешь, что, милый! Я русская баба и потому пью твой «Хенесси» так, как мне нравится. А другие — пусть разводят. Что мне до других! — Она с аппетитом засовывала за щеки кусочки мяса разделанного омара и лягушачьи лапки в тесте, — Налей-ка мне еще. Гулять, так гулять!
Очарованный небывалым задором своей подруги Пантов, снова наполнил её стопку, которая в два счета была опрокинута в рот.
— Нечего сказать — хороший напиток!
— Вот за это я тебя люблю ещё больше, дорогая…
Он выпил свой коньяк, пересел к ней и сразу повалил её на диван. «Экзотика кончилась, — подумала она, — Началась плата за путешествие».
Пантов подпрыгивал, закатывал от блаженства глаза, по его лицу струился грязный пот. Она лежала не двигаясь и ожидала конца спектакля, который, к её сожалению, только начинался. «Ну же! Ну!» — кряхтел Пантов, требуя от неё помощи. Ей хотелось побыстрее сбежать в ванну Но она пересилила себя, закрыла глаза и обняла его за плечи.
— Любимый, — выдохнула Эдита и в сознании возникло лицо Агейко, — Любимый, дорогой. Как я тебя хочу…
Через пару дней их пребывания в Париже у Эдиты сложилось впечатление, что Пантов все время куда-то спешил. Он даже не захотел побывать в Лувре. Они поднялись на Эйфелеву башню, погуляли в Люксембургском саду, кавалерийским наскоком одолели кордебалет «Мулен Руж», Нотр-Дам и музей мадам Пампадур. От Триумфальной арки прошли до самого Лувра, посетив несколько ресторанчиков на Елисейских полях, но в знаменитый музей Пантов покупать билеты отказался наотрез. Нет, в жадности упрекнуть Пантова было нельзя. Наоборот, он бросал деньги на ветер — заказывал самые изысканные закуски и дорогие вина. От одного исторического места к другому они, как правило, добирались только на такси, да и на телефонные переговоры с Россией он затратил кучу денег.
— Миша, куда мы все время спешим? — поинтересовалась Эдита, когда они, измотанные и усталые, вернулись в гостиницу поздним вечером.
— В Ниццу, — ответил он и поцеловал её в шею. — Завтра утром берем в прокате машину и едем в Ниццу.
— Но мы и Париж толком-то не посмотрели! Здесь столько музеев, дворцов…
— В следующий раз. Кстати, Ницца — второй город после Парижа по количеству музеев. Конечно, музеи Матисса, Марка Шагала и изящных искусств Лувр не заменят, но, уверяю, ты останешься довольна.
— Боже мой, как я устала! Завтра с удовольствием целый день просидела бы на монмартрском холме, а придется ехать черт знает куда!
— Я тебя уверяю, что ты останешься довольна путешествием. А сейчас пойдем в ванну.
— Вместе?
— А что не поместимся? Это же не ванна, а целый бассейн!
Ей не хотелось в этот вечер заниматься любовью, но она все-таки подчинилась просьбе Пантова: сбросила с себя всю одежду в комнате и покорно отправилась в мини-бассейн. Но разве можно было от нее, так уставшей за день, требовать большего! Хватит и того, что она безропотно исполняла все желания своего любовника, но брать какую бы то ни было инициативу на себя отказывалась. А Пантов был неутомим. Откуда только силы брались для любовных утех у этого человека! Правда, после того, как все закончилась и она, закрыв глаза, отдыхала в горячей воде, ей показалось, что Пантов остался недоволен.
Раскинув руки по краям огромной джакузи, он молчал и дымил сигарой.
— Ты обижаешься на меня, милый? — она постаралась быть доброй и внимательной, — Но я, действительно, очень устала…
— Скажи, — не вынимая сигары изо рта, спросил Пантов, — Тебе приятнее было заниматься любовью с этим самым… Как его? Журналистом?
— Откуда такие выводы, Михаил?
— Я давно заметил, что ты можешь загораться только тогда, когда закрываешь глаза. Ты вместо меня представляешь его? Когда же ты лежишь с открытыми глазами — ты равнодушна ко всем моим ласкам…
Это было правда, и Эдита даже почувствовала, как слегка покраснела, хотя горячая вода, распарившая лицо и тело молодой женщины, помогла скрыть явную улику. Тем не менее она отвернулась от вопросительного взгляда Пантова и даже попробовала разыграть негодование по поводу нетактичных вопросов.
— Зачем ты меня оскорбляешь? Разве тебе мало того, что я согласилась с тобой поехать?
Пантов, казалось, не заметил её возмущения. Он лихо бросил окурок сигары в мусорную корзину, придвинулся ближе и обхватил руками её колени.
— Ты его любила?
Она всегда ожидала этого разговора. И давно решила, что когда он возникнет, она не станет лукавить и уходить от прямых вопросов в сторону.
— Мне кажется, что да.
— А сейчас?
— Я не знаю. — Ответила она и попыталась хоть немного оправдаться за свою откровенность, — Мы, как говорится, долго делили между собой радости и невзгоды. Иногда я бываю очень благодарна ему за то Разве тебе мало тогоРлллл Ррррр оооооооопп, что он вернул меня к жизни. Ведь мой первый брак закончился полной неудачей. Отец Фильки оказался проходимцем чистой воды и мне было стыдно даже нос высунуть из дома.
Пантова смутил чистосердечный ответ, и он не нашел ничего лучшего, как спросить:
— А разве журналист — не проходимец? Я слышал, что его турнули из органов за взяточничество…
— Это не правда! — глаза Эдиты загорелись возмущением. — Юрку просто подставили. Отец и я были в курсе всех этих дел.
— Кто подставил? — не скрывая злорадства, спросил Пантов.
— Торговцы фальсифицированной водкой. Агейко тогда возглавлял отдел по борьбе с экономическими преступлениями в области. Взяли с поличным одного подпольного дельца, у которого конфисковали несколько контейнеров с поддельной водкой. И ему решили отомстить. Кто-то вскрыл его машину, подбросил в ящик для перчаток сверток с довольно-таки внушительной суммой и сразу сообщили высокому начальству. Когда Юрка возвращался домой, его остановили, сделали досмотр автомобиля и обнаружили злополучный пакет. Расчет был тонкий. Но махинаторы просчитались, понадеявшись на то, что Агейко заглянет в бардачок, поинтересуется содержимым неизвестного свертка, и оставит на нем отпечатки пальцев. Тогда бы ему не миновать камеры.
— А Пинкертон не взял деньги в руки?
— По чистой случайности. Бог уберег. Но из милиции, к счастью врагов и недругов, ему пришлось уйти.
— А как же пострел в газету поспел? С такой-то репутацией?
— Не ерничай, Михаил. С первого дня работы в органах он вел в областной газете колонку о разоблачениях махинаторов. У него были прекрасные отношение с редактором, который, кстати, тоже нажил себе не мало неприятностей. Ему сразу же и предложили поменять погоны на перо. И Агейко согласился.
— Лучше бы он работал в милиции, — легко оттолкнув от себя колени Эдиты и размышляя о чем-то своем, сказал Пантов.
Он на мгновение забыл, что находится в ванне с привлекательной женщиной и подумал о том, что контролировать шаги Агейко-милиционера с помощью полковника Махини, ему было бы куда легче, чем держать в узде независимого журналиста. Он, Пантов, в последнее время как никто другой догадывался, что Агейко известен каждый его шаг и, возможно, он уже кое-что разнюхал о деятельности депутата вне парламентского зала. Конечно, писаке, вряд ли удастся прижать Пантова к ногтю. Во-первых, он, как народный избранник, пользовался депутатской неприкосновенностью и знал, что если какой-то неблаговидный поступок всплывет наружу, то коллеги не посмеют сдать его в руки правосудия. Во-вторых, депутатское звание давало ему право крутиться в самых высокопоставленных инстанциях, где за последнее время он не только обрел множество друзей и своих покровителей, которые по первому зову заступятся за него, но и сам для многих чиновников стал другом и покровителем.
И тем не менее постоянные укусы журналиста выводили Пантова из себя. Не было месяца, чтобы в газете не появилось о нем какой-нибудь гадостной заметки. А в последней статье бывший милиционер выплеснул на него такой ушат грязи, что депутатский рейтинг Пантова заметно пошатнулся. И это накануне новых выборов!
Но и Пантов не отказывался от драки и не собирался прятать кулаки в карман. Это ещё надо посмотреть, чья возьмет!
Он с гордостью победителя посмотрел на Эдиту — возлюбленную журналиста, которая, закрыв глаза и, казалось, ни о чем не думая, теперь нежилась в ванне с ним, Пантовым. Такая нагая и услужливая. Он нисколько не сомневался, что склонив дочь спикера на свою сторону и теперь выбрасывая на её прихоти и желания кучу денег, он не только нанес сокрушительный удар журналисту Агейко, но и вскоре сможет оказывать кое-какое влияние на действия председателя парламента. Ведь отец — не враг родной дочери. И если, Бог даст, и в результате новых выборов он, как и спикер, снова добьется признания своих избирателей, то Хоттабыч обязательно запляшет под его дудку и сам вынесет вопрос о приватизации водообъектов на заседание думы.
Он положил трубку на аппарат, самодовольно улыбнулся и, бросив взгляд, на уставшую от перелетов, но счастливую Эдиту, высокопарно сказал:
— «Ричард Хенесси» — как мне не доставало его в нашей провинции!
— Кто это? — не поняла Эдита.
— Не кто, а что! «Хенесси» — настоящий коньяк! А настоящий коньяк, дорогая, — Пантов вспомнил высказывание кардинала Мазарини, которое ему попалось под руку накануне отъезда, — можно сравнить только с любовью к женщине: его вкус и горек, и сладок, терпкость — в сочетании с мягкостью, легкость — с крепостью. Выпив его, можно испытать истинное блаженство или потерять разум…
Эдита, сняв с себя пиджак и расстегнув пуговицы на блузке, собиралась принять душ. Но неожиданное красноречие Пантова заставило её оглянуться на своего ухажера.
— Кто это сказал?
— Я! — горделиво задрал подбородок Пантов.
— Никогда не замечала за тобой такого красноречия. — Не поверила Эдита, — Ты все больше русскими пословицами и поговорками сыпал.
— Всему свое время, дорогая. Но теперь ты находишься не в нашей Тмутаракани, а в столице мира — Париже. А здесь даже у немых появляется красноречие.
Он замолк, хищно наблюдая, как она грациозно снимает с себя блузку и юбку. Но в это время в дверь постучали, и Эдита юркнула в ванную комнату.
Вошел официант и поставил на столик поднос с коньяком и закусками. Когда же он снова скрылся за дверью, Пантов бросился к ванной комнате. Эдита была уже в одних трусиках.
Пантов, жадно оглядев нагую фигуру, взял спутницу за руку:
— Пошли…
— Но, Миша, я собралась принять душ. Погоди четверть часа.
— Пошли, я сказал. Коньяк и омары не терпят отлагательства.
Ей пришлось подчиниться. Он посадил её на диван, а сам занял кресло напротив.
— Этому знаменитому коньяку не меньше девяноста лет. — Сказал Пантов, открывая бутылку, — И все время он хранился в дубовых бочках. А перед тем как его разлить в каждую бутылку добавляли по несколько капель коньяка, которому вообще лет двести пятьдесят…
Эдита, сидя на диване почти раздетая, чувствовала себя неловко. Поэтому, чтобы быстрее отогнать от себя это чувство, тут же взяла налитую рюмку и, не дожидаясь пока Пантов закончит свою речь, выпила её до дна. Коньяк оказался очень крепким.
— Милая! — вытаращил на неё глаза Пантов, — Разве так пьют «Хенесси» женщины!
Коньяк приятно ударил в голову Эдите, она устало улыбнулась и, уже не стесняясь своей наготы, с иронией посмотрела на Пантова.
— Ну, и как же его пьют?
— Мелкими глотками. А ещё лучше разводить содовой. Ведь не зря на подносе стоит бутылочка с этой водой.
Она потянулась за самым крупным омаром.
— Знаешь, что, милый! Я русская баба и потому пью твой «Хенесси» так, как мне нравится. А другие — пусть разводят. Что мне до других! — Она с аппетитом засовывала за щеки кусочки мяса разделанного омара и лягушачьи лапки в тесте, — Налей-ка мне еще. Гулять, так гулять!
Очарованный небывалым задором своей подруги Пантов, снова наполнил её стопку, которая в два счета была опрокинута в рот.
— Нечего сказать — хороший напиток!
— Вот за это я тебя люблю ещё больше, дорогая…
Он выпил свой коньяк, пересел к ней и сразу повалил её на диван. «Экзотика кончилась, — подумала она, — Началась плата за путешествие».
Пантов подпрыгивал, закатывал от блаженства глаза, по его лицу струился грязный пот. Она лежала не двигаясь и ожидала конца спектакля, который, к её сожалению, только начинался. «Ну же! Ну!» — кряхтел Пантов, требуя от неё помощи. Ей хотелось побыстрее сбежать в ванну Но она пересилила себя, закрыла глаза и обняла его за плечи.
— Любимый, — выдохнула Эдита и в сознании возникло лицо Агейко, — Любимый, дорогой. Как я тебя хочу…
Через пару дней их пребывания в Париже у Эдиты сложилось впечатление, что Пантов все время куда-то спешил. Он даже не захотел побывать в Лувре. Они поднялись на Эйфелеву башню, погуляли в Люксембургском саду, кавалерийским наскоком одолели кордебалет «Мулен Руж», Нотр-Дам и музей мадам Пампадур. От Триумфальной арки прошли до самого Лувра, посетив несколько ресторанчиков на Елисейских полях, но в знаменитый музей Пантов покупать билеты отказался наотрез. Нет, в жадности упрекнуть Пантова было нельзя. Наоборот, он бросал деньги на ветер — заказывал самые изысканные закуски и дорогие вина. От одного исторического места к другому они, как правило, добирались только на такси, да и на телефонные переговоры с Россией он затратил кучу денег.
— Миша, куда мы все время спешим? — поинтересовалась Эдита, когда они, измотанные и усталые, вернулись в гостиницу поздним вечером.
— В Ниццу, — ответил он и поцеловал её в шею. — Завтра утром берем в прокате машину и едем в Ниццу.
— Но мы и Париж толком-то не посмотрели! Здесь столько музеев, дворцов…
— В следующий раз. Кстати, Ницца — второй город после Парижа по количеству музеев. Конечно, музеи Матисса, Марка Шагала и изящных искусств Лувр не заменят, но, уверяю, ты останешься довольна.
— Боже мой, как я устала! Завтра с удовольствием целый день просидела бы на монмартрском холме, а придется ехать черт знает куда!
— Я тебя уверяю, что ты останешься довольна путешествием. А сейчас пойдем в ванну.
— Вместе?
— А что не поместимся? Это же не ванна, а целый бассейн!
Ей не хотелось в этот вечер заниматься любовью, но она все-таки подчинилась просьбе Пантова: сбросила с себя всю одежду в комнате и покорно отправилась в мини-бассейн. Но разве можно было от нее, так уставшей за день, требовать большего! Хватит и того, что она безропотно исполняла все желания своего любовника, но брать какую бы то ни было инициативу на себя отказывалась. А Пантов был неутомим. Откуда только силы брались для любовных утех у этого человека! Правда, после того, как все закончилась и она, закрыв глаза, отдыхала в горячей воде, ей показалось, что Пантов остался недоволен.
Раскинув руки по краям огромной джакузи, он молчал и дымил сигарой.
— Ты обижаешься на меня, милый? — она постаралась быть доброй и внимательной, — Но я, действительно, очень устала…
— Скажи, — не вынимая сигары изо рта, спросил Пантов, — Тебе приятнее было заниматься любовью с этим самым… Как его? Журналистом?
— Откуда такие выводы, Михаил?
— Я давно заметил, что ты можешь загораться только тогда, когда закрываешь глаза. Ты вместо меня представляешь его? Когда же ты лежишь с открытыми глазами — ты равнодушна ко всем моим ласкам…
Это было правда, и Эдита даже почувствовала, как слегка покраснела, хотя горячая вода, распарившая лицо и тело молодой женщины, помогла скрыть явную улику. Тем не менее она отвернулась от вопросительного взгляда Пантова и даже попробовала разыграть негодование по поводу нетактичных вопросов.
— Зачем ты меня оскорбляешь? Разве тебе мало того, что я согласилась с тобой поехать?
Пантов, казалось, не заметил её возмущения. Он лихо бросил окурок сигары в мусорную корзину, придвинулся ближе и обхватил руками её колени.
— Ты его любила?
Она всегда ожидала этого разговора. И давно решила, что когда он возникнет, она не станет лукавить и уходить от прямых вопросов в сторону.
— Мне кажется, что да.
— А сейчас?
— Я не знаю. — Ответила она и попыталась хоть немного оправдаться за свою откровенность, — Мы, как говорится, долго делили между собой радости и невзгоды. Иногда я бываю очень благодарна ему за то Разве тебе мало тогоРлллл Ррррр оооооооопп, что он вернул меня к жизни. Ведь мой первый брак закончился полной неудачей. Отец Фильки оказался проходимцем чистой воды и мне было стыдно даже нос высунуть из дома.
Пантова смутил чистосердечный ответ, и он не нашел ничего лучшего, как спросить:
— А разве журналист — не проходимец? Я слышал, что его турнули из органов за взяточничество…
— Это не правда! — глаза Эдиты загорелись возмущением. — Юрку просто подставили. Отец и я были в курсе всех этих дел.
— Кто подставил? — не скрывая злорадства, спросил Пантов.
— Торговцы фальсифицированной водкой. Агейко тогда возглавлял отдел по борьбе с экономическими преступлениями в области. Взяли с поличным одного подпольного дельца, у которого конфисковали несколько контейнеров с поддельной водкой. И ему решили отомстить. Кто-то вскрыл его машину, подбросил в ящик для перчаток сверток с довольно-таки внушительной суммой и сразу сообщили высокому начальству. Когда Юрка возвращался домой, его остановили, сделали досмотр автомобиля и обнаружили злополучный пакет. Расчет был тонкий. Но махинаторы просчитались, понадеявшись на то, что Агейко заглянет в бардачок, поинтересуется содержимым неизвестного свертка, и оставит на нем отпечатки пальцев. Тогда бы ему не миновать камеры.
— А Пинкертон не взял деньги в руки?
— По чистой случайности. Бог уберег. Но из милиции, к счастью врагов и недругов, ему пришлось уйти.
— А как же пострел в газету поспел? С такой-то репутацией?
— Не ерничай, Михаил. С первого дня работы в органах он вел в областной газете колонку о разоблачениях махинаторов. У него были прекрасные отношение с редактором, который, кстати, тоже нажил себе не мало неприятностей. Ему сразу же и предложили поменять погоны на перо. И Агейко согласился.
— Лучше бы он работал в милиции, — легко оттолкнув от себя колени Эдиты и размышляя о чем-то своем, сказал Пантов.
Он на мгновение забыл, что находится в ванне с привлекательной женщиной и подумал о том, что контролировать шаги Агейко-милиционера с помощью полковника Махини, ему было бы куда легче, чем держать в узде независимого журналиста. Он, Пантов, в последнее время как никто другой догадывался, что Агейко известен каждый его шаг и, возможно, он уже кое-что разнюхал о деятельности депутата вне парламентского зала. Конечно, писаке, вряд ли удастся прижать Пантова к ногтю. Во-первых, он, как народный избранник, пользовался депутатской неприкосновенностью и знал, что если какой-то неблаговидный поступок всплывет наружу, то коллеги не посмеют сдать его в руки правосудия. Во-вторых, депутатское звание давало ему право крутиться в самых высокопоставленных инстанциях, где за последнее время он не только обрел множество друзей и своих покровителей, которые по первому зову заступятся за него, но и сам для многих чиновников стал другом и покровителем.
И тем не менее постоянные укусы журналиста выводили Пантова из себя. Не было месяца, чтобы в газете не появилось о нем какой-нибудь гадостной заметки. А в последней статье бывший милиционер выплеснул на него такой ушат грязи, что депутатский рейтинг Пантова заметно пошатнулся. И это накануне новых выборов!
Но и Пантов не отказывался от драки и не собирался прятать кулаки в карман. Это ещё надо посмотреть, чья возьмет!
Он с гордостью победителя посмотрел на Эдиту — возлюбленную журналиста, которая, закрыв глаза и, казалось, ни о чем не думая, теперь нежилась в ванне с ним, Пантовым. Такая нагая и услужливая. Он нисколько не сомневался, что склонив дочь спикера на свою сторону и теперь выбрасывая на её прихоти и желания кучу денег, он не только нанес сокрушительный удар журналисту Агейко, но и вскоре сможет оказывать кое-какое влияние на действия председателя парламента. Ведь отец — не враг родной дочери. И если, Бог даст, и в результате новых выборов он, как и спикер, снова добьется признания своих избирателей, то Хоттабыч обязательно запляшет под его дудку и сам вынесет вопрос о приватизации водообъектов на заседание думы.