Страница:
Парадоксальным образом этот декадент вдохнул в Близнецов душу. На здания стали по-другому смотреть, и здания ожили. Слегка.
Через три года американский альпинист, уроженец Квинса (через Восточную Речку, к северу) задумал свой собственный трюк — залезть на одно из зданий по стене. Для этой цели он сам сконструировал специальную распорку, которую можно было вставить между сплошных, от низа до крыши, оконных стояков. При давлении на нее распорка расширялась и держала вес. При прекращении давления ослабевала, и ее можно было передвинуть. Если вам кажется, что это легко, представьте себя на месте этого альпиниста. Близнецы уходят в небо на четыреста пятьдесят метров. Вот вы висите где-то по середине здания. Двести с чем-то метров до земли. Держит вас эта распорка. Теперь вам нужно ее передвинуть вверх. Вы упираетесь руками и ногами в стояки по бокам… не глядя вниз передвигаете распорку… и так далее.
Альпиниста звали Джордж Уиллиг. Подъем занял у него около трех часов. В районе шестьдесят шестого этажа к нему с крыши спустили ремонтную каретку, содержащую полицейского. Между альпинистом и полицейским произошел разговор.
Нам пора прекращать встречаться в таких местах, — сказал полицейский. — Еще жена узнает!
Да, вы правы, — откликнулся альпинист.
Ну, ладно, перебирайтесь ко мне.
Нет, — ответил альпинист. — Эти каретки — они опасные очень. Боюсь.
На том и порешили. На крыше альпиниста ждали десятеро полицейских. Сперва каждый из них взял у него автограф. После этого на него надели наручники.
Мэр города, Абрахам Бим, своим указом снял с Уиллига все обвинения и заставил выплатить штраф в размере одного доллара двенадцати центов — по центу за каждый этаж побежденного здания.
Площадь не стала уютнее, но какая-то жизнь вокруг Близнецов все же наметилась после этих двух приключений. Близнецы благополучно пережили восьмидесятые годы, а в девяностых, в бум инетных инвестиций, в них повалили одна за другой компании, и полностью оккупировали оба здания.
В девяносто третьем году в подвале одного из Близнецов грохнул взрыв. Исламские террористы выразили таким образом протест против существования и деятельности Соединенных Штатов.
Через восемь лет после этого, ранним солнечным сентябрьским утром, к Близнецам направился большой пассажирский самолет, взлетевший ранее в Бостоне. Летел он очень низко, не намного выше верхней оконечности Моста Джорджа Вашингтона в Верхнем Манхаттане, и в несколько раз превышая лимит скорости, установленный для полетов в непосредственной близости Манхаттана. Не снижая скорости, он вошел в одну из стен одного из Близнецов, ближе к крыше, и там взорвался.
Вниз полетели столы, компьютеры и бумага. Стоявшие внизу не поняли, что произошло. Бывшие внутри, те, кто в это время находился ниже или выше удара, тоженичего не поняли. Сперва.
Прошло около двадцати минут — вполне достаточно, чтобы поднять по тревоге в воздух весь военно-воздушный флот Соединенных Штатов и привести как минимум половину оного к Манхаттану. Ничего такого не случилось. И второй пассажирский Боинг, пролетев с юга над Статуей Свободы, вошел, дав небольшой крен, во второе здание. Двигался он быстрее первого, и из стены, противоположной удару, вылетел наружу ручей-плевок огня и дыма.
Верх обоих зданий закрылся черными клубами с пробивающимся сквозь них огнем.
Третий угнанный террористами самолет, сделав круг над Белым Домом в Вашингтоне, снизился и по диагонали ударил носом в одну из граней Пентагона.
Четвертый самолет упал в Пенсильвании, не долетев до цели.
Толпа в ужасе металась у подножия Близнецов, выплескивалась в близлежащие улицы.
Быстрее военных летчиков и морских пехотинцев среагировали три нью-йоркские службы — пожарные, полиция, и скорая помощь. Еще до второго удара вой сирен огласил Нижний Манхаттан. Объявлена была общегородская тревога. Красные пожарные машины Нижнего Манхаттана и Мидтауна одна за другой прибывали к Близнецам. Одно из подразделений бруклинских пожарников погрузилось в здоровенные свои машины и за двенадцать минут, через Бруклин-Баттери Тоннель, докатила в полном составе до Близнецов. Все они вскоре погибли, до единого.
Подземные соединения — с магазинами, бутиками, забегаловками — под Близнецами — наполнись полицейскими, в очень короткие сроки организовавшими толпу и направившими ее к выходам. Все эти полицейские тоже погибли.
Меж тем народ в зданиях сообразил, наконец, что к чему. У находившихся надвзорвавшимися самолетами выхода не было, кроме как прыгать из окна. Некоторые так и поступили — жар на располагавшихся близко к самолетам этажах стал невыносимым. Находившиеся ниже стали эвакуироваться по лестницам (в первые минуты работали еще лифты, кто-то успел спуститься). Организованно, по команде (раз-два, раз-два) люди спускались вниз, и почти все они спаслись. В это время пожарные, ищущие нуждающихся в помощи, бежали наверх. Все они погибли.
Через час после первого удара несущие конструкции из облегченной стали не выдержали стремительности нагрева (керосину и взрыву помогла бумага и пластмасса). Здание стало стремительно оседать, крошась. Сто десять этажей превратились в груду раскаленной щебени в течении десяти секунд, подмяв и похоронив пожарных, полицейских, и санитаров.
Некоторое время спустя тоже самое произошло со вторым Близнецом.
Падение двух небоскребов зафиксировали сейсмологи на базе в сорока пяти милях от Манхаттана. Дымом заволокло весь Нижний Манхаттан. Зловещие облака пыли и пепла разошлись над городом и стали оседать — в Бруклине… в Статан Айленде… в Мидтауне… По всему городу остановился транспорт.
Прибывший на место происшествия мэр города Рудольф Джулиани на вопрос репортера о том, сколько, по его мнению, погибло народу, ответил без запинки — «Больше, чем можно себе представить и вынести».
Было очень много — трагедий, героизма, самопожертвования. Очень много смелости. Очень много любви.
И сразу за этим, и параллельно, очень много было беспринципного, наглого трепа.
Началось с официальных источников. Заговорили о том, как Нью-Йорк, а с ним и вся Америка, объединяется, что у всех нынче одно горе, что все мы теперь братья и сестры, что разногласия забыты и нескоро вспомнятся. Это так и было — в близлежащих районах. Действительно, расовые, этнические, возрастные, классовые различия перестали на какое-то время существовать. Преступность упала до нуля. Люди делились друг с другом всем, что могли предложить — водой, едой, одеждой, крышей. Братская всепрощающая любовь распространилась даже на туристов.
В пятнадцати милях от Нижнего Манхаттана, вблизи аэропорта Кеннеди, в негритянских районах удар по Близнецам не произвел большого эффекта. О нем говорили, но все происходящее происходило где-то там. Далеко.
А о глубинке Америки и говорить нечего. Для Южной Дакоты, Оклахомы и Монтаны Нью-Йорк — это жизнь на Луне. Там подивились, конечно же, репортажам (не думаю, что какие-то телепрограммы в США показывали в тот день что-то помимо горящих и падающих близнецов, бесконечно, раз за разом) — но с тем же успехом могли упасть два небоскреба где-нибудь в Индонезии.
После этого в дело вступили конспирологи. В официальную прессу теории конспирологов не попали (по началу), но интернет был перегружен версиями, а уж в кафе богема и околобогемная шантрапа трепала языками непрерывно. Начали с самого крутого — администрация Буша-младшего сделала все это сама, своими руками, с помощью ЦРУ, ФБР, и полиции штата Нью-Мексико. (Эту теорию с большим запозданием, месячным как минимум, подхватили недоброжелатели в России, насколько я помню, приговаривая при этом, что сами американцы слишком тупы, чтобы добраться до этой, страшнойправды). Затем появилась слегка смягченная версия. Она всегда появляется, это такая национальная американская игра, в которую граждане играют не первое столетие. Правительство, оказывается, все знало, и знало, кто именно собирается нанести удар, но намеренно ничего не предприняло ради своих выгод.
Понятно, что обе теории ничего не стоят — не потому, что правительство Соединенных Штатов состоит из прогрессивных ангелов с нимбами и крылышками, но просто потому, что в данный момент в мире нет правительства, способного просчитать что-либо на полшага вперед.
Понятно было, что должен последовать ответ. Для этого надлежало найти виноватых. Оказалось, что это очень сложно. ЦРУ и ФБР, по легенде знающие все обо всем, растерялись. Организации со зловещей репутацией, долгое время конкуренты советского КГБ, с самой современной техникой прослушивания, подслушивания, обнаружения и методов захвата не знали ничего. Кинулись узнавать — бюрократическим способом, перебирая запись за записью, наводя справки, активизируя шпионов по всему земному шару. Оказалось, что виноват Талибан и вдохновитель его Осама бин Ладен. Это на самом деле так и было, и вычислить это на самом делебыло делом несложным, но весь мир до сих пор сомневается. ЦРУ боялось за репутацию и зарплаты и говорило осторожно, с оглядкой.
Базы террористов Талибана обнаружили в Афганистане и потребовали немедленного их расформирования и ухода Талибана от власти. В то, что Талибан согласится, не верили. Стали собирать вооруженные силы — неделю… месяц… С натугой вертелись бюрократические колеса.
В инете мелькали диссидентские статьи. Помню одну, начинавшуюся словами — «До того, как мы вторгнемся в Афганистан, чтобы показать всему миру, какой у нашей страны огромный х(непеч.)й…» — Да ну! Прямо «Журнализм в Теннесси»! По традиции диссидентов, автор этой статьи оказался, конечно же, атеистом.
Джордж Буш-младший произнес проникновенную речь. Рудольф Джулиани произнес проникновенную речь. Ненавистники Америки по всему миру злобно вякали, пороли всякую несусветную чушь. Особенно противно вякали ненавистники во Франции и России. Не понимая, что удар нанесен не по Америке как отдельно взятой стране, но по цивилизации. Той самой, которая дала миру Масне и Чайковского, Дюма и Островского, Манэ и Репина.
Последующее вторжение в Афганистан и война в Ираке — все это, безусловно, важно. Но есть дела поважнее, на которые, как всегда, мало кто обращает внимание. Намного важнее. Очень мало внимания.
Из-за постоянных двусмысленных полуофициальных борений с церковью, атеизма, идиотизма, цензурных и политкорректных соображений — никто не знает, что нужно строить на месте упавших зданий. Предлагаются проекты один другого уродливее, с дурацкими названиями.
Пятьдесят или сто лет назад никаких сомнений не было бы, это совершенно точно. На месте, где погибло много народу, в нашей цивилизации нужно строить церковь. Это так просто. Такая простая мысль. Так всегда делали, так всегда поступали.
Тут же, конечно, и нарекания имеются. Значительная часть погибших были — евреи и мусульмане. А также атеисты всех этнических принадлежностей. Церковь их «обидит».
Так пусть построят рядом с церковью синагогу и мечеть! Неужто кто возмутится?
Да. Возмутятся атеисты. Они самые обидчивые. И идут, идут бесконечные дурные споры — что и как строить.
Недалеко от Черч Авеню (символично — Церковная Улица!), проходящей вдоль кромки комплекса бывшего Всемирного Торгового Центра, на обломках в котловане, достигающих уровня улицы, высится кустарно сооруженный из двух стальных балок крест. Его возвели спасатели и строители, прибывшие на место происшествия — раскапывать, спасать из-под земли, обезвреживать то, что обезвреживанию подлежит, разбирать пепел и золу, тушить тлеющее.
«Впрочем и из начальников многие уверовали в Него; но ради фарисеев не исповедывали, чтобы не быть отлученными от синагоги, ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию. Иисус же возгласил и сказал: верующий в Меня не только в Меня верует, но в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего Меня. Я — свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. РЕСТАВРАЦИЯ
Через три года американский альпинист, уроженец Квинса (через Восточную Речку, к северу) задумал свой собственный трюк — залезть на одно из зданий по стене. Для этой цели он сам сконструировал специальную распорку, которую можно было вставить между сплошных, от низа до крыши, оконных стояков. При давлении на нее распорка расширялась и держала вес. При прекращении давления ослабевала, и ее можно было передвинуть. Если вам кажется, что это легко, представьте себя на месте этого альпиниста. Близнецы уходят в небо на четыреста пятьдесят метров. Вот вы висите где-то по середине здания. Двести с чем-то метров до земли. Держит вас эта распорка. Теперь вам нужно ее передвинуть вверх. Вы упираетесь руками и ногами в стояки по бокам… не глядя вниз передвигаете распорку… и так далее.
Альпиниста звали Джордж Уиллиг. Подъем занял у него около трех часов. В районе шестьдесят шестого этажа к нему с крыши спустили ремонтную каретку, содержащую полицейского. Между альпинистом и полицейским произошел разговор.
Нам пора прекращать встречаться в таких местах, — сказал полицейский. — Еще жена узнает!
Да, вы правы, — откликнулся альпинист.
Ну, ладно, перебирайтесь ко мне.
Нет, — ответил альпинист. — Эти каретки — они опасные очень. Боюсь.
На том и порешили. На крыше альпиниста ждали десятеро полицейских. Сперва каждый из них взял у него автограф. После этого на него надели наручники.
Мэр города, Абрахам Бим, своим указом снял с Уиллига все обвинения и заставил выплатить штраф в размере одного доллара двенадцати центов — по центу за каждый этаж побежденного здания.
Площадь не стала уютнее, но какая-то жизнь вокруг Близнецов все же наметилась после этих двух приключений. Близнецы благополучно пережили восьмидесятые годы, а в девяностых, в бум инетных инвестиций, в них повалили одна за другой компании, и полностью оккупировали оба здания.
В девяносто третьем году в подвале одного из Близнецов грохнул взрыв. Исламские террористы выразили таким образом протест против существования и деятельности Соединенных Штатов.
Через восемь лет после этого, ранним солнечным сентябрьским утром, к Близнецам направился большой пассажирский самолет, взлетевший ранее в Бостоне. Летел он очень низко, не намного выше верхней оконечности Моста Джорджа Вашингтона в Верхнем Манхаттане, и в несколько раз превышая лимит скорости, установленный для полетов в непосредственной близости Манхаттана. Не снижая скорости, он вошел в одну из стен одного из Близнецов, ближе к крыше, и там взорвался.
Вниз полетели столы, компьютеры и бумага. Стоявшие внизу не поняли, что произошло. Бывшие внутри, те, кто в это время находился ниже или выше удара, тоженичего не поняли. Сперва.
Прошло около двадцати минут — вполне достаточно, чтобы поднять по тревоге в воздух весь военно-воздушный флот Соединенных Штатов и привести как минимум половину оного к Манхаттану. Ничего такого не случилось. И второй пассажирский Боинг, пролетев с юга над Статуей Свободы, вошел, дав небольшой крен, во второе здание. Двигался он быстрее первого, и из стены, противоположной удару, вылетел наружу ручей-плевок огня и дыма.
Верх обоих зданий закрылся черными клубами с пробивающимся сквозь них огнем.
Третий угнанный террористами самолет, сделав круг над Белым Домом в Вашингтоне, снизился и по диагонали ударил носом в одну из граней Пентагона.
Четвертый самолет упал в Пенсильвании, не долетев до цели.
Толпа в ужасе металась у подножия Близнецов, выплескивалась в близлежащие улицы.
Быстрее военных летчиков и морских пехотинцев среагировали три нью-йоркские службы — пожарные, полиция, и скорая помощь. Еще до второго удара вой сирен огласил Нижний Манхаттан. Объявлена была общегородская тревога. Красные пожарные машины Нижнего Манхаттана и Мидтауна одна за другой прибывали к Близнецам. Одно из подразделений бруклинских пожарников погрузилось в здоровенные свои машины и за двенадцать минут, через Бруклин-Баттери Тоннель, докатила в полном составе до Близнецов. Все они вскоре погибли, до единого.
Подземные соединения — с магазинами, бутиками, забегаловками — под Близнецами — наполнись полицейскими, в очень короткие сроки организовавшими толпу и направившими ее к выходам. Все эти полицейские тоже погибли.
Меж тем народ в зданиях сообразил, наконец, что к чему. У находившихся надвзорвавшимися самолетами выхода не было, кроме как прыгать из окна. Некоторые так и поступили — жар на располагавшихся близко к самолетам этажах стал невыносимым. Находившиеся ниже стали эвакуироваться по лестницам (в первые минуты работали еще лифты, кто-то успел спуститься). Организованно, по команде (раз-два, раз-два) люди спускались вниз, и почти все они спаслись. В это время пожарные, ищущие нуждающихся в помощи, бежали наверх. Все они погибли.
Через час после первого удара несущие конструкции из облегченной стали не выдержали стремительности нагрева (керосину и взрыву помогла бумага и пластмасса). Здание стало стремительно оседать, крошась. Сто десять этажей превратились в груду раскаленной щебени в течении десяти секунд, подмяв и похоронив пожарных, полицейских, и санитаров.
Некоторое время спустя тоже самое произошло со вторым Близнецом.
Падение двух небоскребов зафиксировали сейсмологи на базе в сорока пяти милях от Манхаттана. Дымом заволокло весь Нижний Манхаттан. Зловещие облака пыли и пепла разошлись над городом и стали оседать — в Бруклине… в Статан Айленде… в Мидтауне… По всему городу остановился транспорт.
Прибывший на место происшествия мэр города Рудольф Джулиани на вопрос репортера о том, сколько, по его мнению, погибло народу, ответил без запинки — «Больше, чем можно себе представить и вынести».
Было очень много — трагедий, героизма, самопожертвования. Очень много смелости. Очень много любви.
И сразу за этим, и параллельно, очень много было беспринципного, наглого трепа.
Началось с официальных источников. Заговорили о том, как Нью-Йорк, а с ним и вся Америка, объединяется, что у всех нынче одно горе, что все мы теперь братья и сестры, что разногласия забыты и нескоро вспомнятся. Это так и было — в близлежащих районах. Действительно, расовые, этнические, возрастные, классовые различия перестали на какое-то время существовать. Преступность упала до нуля. Люди делились друг с другом всем, что могли предложить — водой, едой, одеждой, крышей. Братская всепрощающая любовь распространилась даже на туристов.
В пятнадцати милях от Нижнего Манхаттана, вблизи аэропорта Кеннеди, в негритянских районах удар по Близнецам не произвел большого эффекта. О нем говорили, но все происходящее происходило где-то там. Далеко.
А о глубинке Америки и говорить нечего. Для Южной Дакоты, Оклахомы и Монтаны Нью-Йорк — это жизнь на Луне. Там подивились, конечно же, репортажам (не думаю, что какие-то телепрограммы в США показывали в тот день что-то помимо горящих и падающих близнецов, бесконечно, раз за разом) — но с тем же успехом могли упасть два небоскреба где-нибудь в Индонезии.
После этого в дело вступили конспирологи. В официальную прессу теории конспирологов не попали (по началу), но интернет был перегружен версиями, а уж в кафе богема и околобогемная шантрапа трепала языками непрерывно. Начали с самого крутого — администрация Буша-младшего сделала все это сама, своими руками, с помощью ЦРУ, ФБР, и полиции штата Нью-Мексико. (Эту теорию с большим запозданием, месячным как минимум, подхватили недоброжелатели в России, насколько я помню, приговаривая при этом, что сами американцы слишком тупы, чтобы добраться до этой, страшнойправды). Затем появилась слегка смягченная версия. Она всегда появляется, это такая национальная американская игра, в которую граждане играют не первое столетие. Правительство, оказывается, все знало, и знало, кто именно собирается нанести удар, но намеренно ничего не предприняло ради своих выгод.
Понятно, что обе теории ничего не стоят — не потому, что правительство Соединенных Штатов состоит из прогрессивных ангелов с нимбами и крылышками, но просто потому, что в данный момент в мире нет правительства, способного просчитать что-либо на полшага вперед.
Понятно было, что должен последовать ответ. Для этого надлежало найти виноватых. Оказалось, что это очень сложно. ЦРУ и ФБР, по легенде знающие все обо всем, растерялись. Организации со зловещей репутацией, долгое время конкуренты советского КГБ, с самой современной техникой прослушивания, подслушивания, обнаружения и методов захвата не знали ничего. Кинулись узнавать — бюрократическим способом, перебирая запись за записью, наводя справки, активизируя шпионов по всему земному шару. Оказалось, что виноват Талибан и вдохновитель его Осама бин Ладен. Это на самом деле так и было, и вычислить это на самом делебыло делом несложным, но весь мир до сих пор сомневается. ЦРУ боялось за репутацию и зарплаты и говорило осторожно, с оглядкой.
Базы террористов Талибана обнаружили в Афганистане и потребовали немедленного их расформирования и ухода Талибана от власти. В то, что Талибан согласится, не верили. Стали собирать вооруженные силы — неделю… месяц… С натугой вертелись бюрократические колеса.
В инете мелькали диссидентские статьи. Помню одну, начинавшуюся словами — «До того, как мы вторгнемся в Афганистан, чтобы показать всему миру, какой у нашей страны огромный х(непеч.)й…» — Да ну! Прямо «Журнализм в Теннесси»! По традиции диссидентов, автор этой статьи оказался, конечно же, атеистом.
Джордж Буш-младший произнес проникновенную речь. Рудольф Джулиани произнес проникновенную речь. Ненавистники Америки по всему миру злобно вякали, пороли всякую несусветную чушь. Особенно противно вякали ненавистники во Франции и России. Не понимая, что удар нанесен не по Америке как отдельно взятой стране, но по цивилизации. Той самой, которая дала миру Масне и Чайковского, Дюма и Островского, Манэ и Репина.
Последующее вторжение в Афганистан и война в Ираке — все это, безусловно, важно. Но есть дела поважнее, на которые, как всегда, мало кто обращает внимание. Намного важнее. Очень мало внимания.
Из-за постоянных двусмысленных полуофициальных борений с церковью, атеизма, идиотизма, цензурных и политкорректных соображений — никто не знает, что нужно строить на месте упавших зданий. Предлагаются проекты один другого уродливее, с дурацкими названиями.
Пятьдесят или сто лет назад никаких сомнений не было бы, это совершенно точно. На месте, где погибло много народу, в нашей цивилизации нужно строить церковь. Это так просто. Такая простая мысль. Так всегда делали, так всегда поступали.
Тут же, конечно, и нарекания имеются. Значительная часть погибших были — евреи и мусульмане. А также атеисты всех этнических принадлежностей. Церковь их «обидит».
Так пусть построят рядом с церковью синагогу и мечеть! Неужто кто возмутится?
Да. Возмутятся атеисты. Они самые обидчивые. И идут, идут бесконечные дурные споры — что и как строить.
Недалеко от Черч Авеню (символично — Церковная Улица!), проходящей вдоль кромки комплекса бывшего Всемирного Торгового Центра, на обломках в котловане, достигающих уровня улицы, высится кустарно сооруженный из двух стальных балок крест. Его возвели спасатели и строители, прибывшие на место происшествия — раскапывать, спасать из-под земли, обезвреживать то, что обезвреживанию подлежит, разбирать пепел и золу, тушить тлеющее.
«Впрочем и из начальников многие уверовали в Него; но ради фарисеев не исповедывали, чтобы не быть отлученными от синагоги, ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию. Иисус же возгласил и сказал: верующий в Меня не только в Меня верует, но в Пославшего Меня. И видящий Меня видит Пославшего Меня. Я — свет, пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. РЕСТАВРАЦИЯ
Первая Война в Заливе была вынужденным шагом — у Джорджа Буша-старшего, наконец-то занявшего Белый дом после того, как он восемь лет терпел в нем присутствие голливудского актера, почти не было выбора. В стране намечалась явная рецессия, и захват нефтяного Кувейта ненормальным и непредсказуемым Саддамом Хусейном запросто мог дестабилизировать шаткий механизм Призрачного Производства настолько, что до второй великой депрессии — рукой подать. Саддама выставили обратно в Ирак и там слегка потрепали. Подоспела компьютерная революция, «экономика» стала выравниваться — но слишком медленно и, для Буша, слишком поздно. Ему не хватило полгода — и к власти пришел Билл Клинтон, приписавший подъем «экономики» совершенству своей мудрой экономической политики.
Росс Перо, независимый третий кандидат, внес некоторый комизм в унылые выборы. Миллионер из Техаса, разбогатевший на супермодных информационно-компьютерных разработках, маленький тощий человек с огромными ушами вложил многие миллионы в свою предвыборную кампанию. На митингах и в телевизионных выступлениях он смешил всю страну показом каких-то совершенно безумных разноцветных графиков. Синие, красные и зеленые кривые на этих графиках символизировали рост экономики, сдвиги в демографии, ошибки, просчеты, удачи и еще многое разное, с помощью чего Перо, как ему казалось, неопровержимо доказывал, что именно его нужно выбрать президентом страны. Популярность графиков среди индустриальной и призрачнопроизводственной бюрократии прочно держится не первое десятилетие. Графики эти, естественно, абсолютно бессмысленны и никому ничего не объясняют, но выглядят «научно».
Джордж Буш, судя по его поведению во время теледебатов с Клинтоном и Перо (скучал и поглядывал на часы) понял, что второй срок ему не светит.
А в это время в Нью-Йорке первый черный мэр в истории города, Дейвид Динкинз, не делал ничего.
Динкинза выбрали мэром в надежде (не высказываемой вслух), что, сам будучи негром, он не станет церемониться с негритянскими преступниками. Надежды эти не оправдались. После особенно кровавых перестрелок и убийств, мэр выходил к журналистам и начинал свою речь всегда одной и той же формулой — «Сегодня очень, очень грустный для нашего города день». Еще он любил теннис и использовал служебный вертолет для полетов в Квинс, на Открытый Чемпионат США. Как представителю меньшинства, ему многое сходило с рук.
Следующим мэром города стал бывший полицейский и прокурор Рудольф Джулиани, известный своей борьбой с этнически близкой ему итальянской мафией.
Джулиани приписывают много хорошего. Например — снижение преступности и достойное поведение после террористического удара по Близнецам. Последнее — правда. Первое — глупость.
В девяностых годах, когда Джулиани избрали, преступность стала падать по всей стране. Помимо Джулиани этот феномен записал себе в актив Президент Клинтон. Это тоже глупость.
На самом деле волну преступности притормозила компьютерная индустрия во главе с Биллом Гейтсом, основателем и бессменным главой компании Майкрософт.
Не секрет, что в мирные времена в стране, обеспеченной едой и одеждой, преступниками становятся подростки из низов — от нечего делать. В больших городах Америки негритянские подростки не знали, чем себя занять.
Для чтения запоем необходимы уникальные условия — семья определенного толка, отсутствие нажима и отсутствие отвлекающих факторов. Для восприятия музыки требуется все тоже самое плюс музыкальный слух. У черных подростков есть своя музыка — рэп и хип-хоп, но это — музыка той же степени «псевдо», что и Битлз. Ее нельзя слушать, сидя в кресле и получая непрерывное эстетическое наслаждение. Такую музыку «слушают» либо впроброс, либо принимая участие в исполнении, дергаясь в ритме и подвывая. То есть, это не занятие и даже не хобби.
Неожиданное изобилие компьютерных игр решило проблему. Есть упрямые подростки, готовые применить некоторые усилия для заполучения пистолета или дозы наркотиков, но большинство выбрало линию наименьшего сопротивления — сидело за компьютером и нажимало кнопки. Вариант — телевизионная приставка.
Рудольф Джулиани, похоже, не понял всего этого и самодовольно решил, что преступность в Нью-Йорке снизилась именно благодаря его усилиям. Он увеличил число полицейских и начал с самого простого — с арестом сквиджи — негров, подскакивающих к остановившимся на светофоре драндулетам, вооруженных персональными щетками-мочалками и моющих против воли владельцев ветровое стекло, а затем требующих уплаты. Как преступники эти негры были — ничто, очень немногие из них представляли собой физическую опасность для окружающих.
В добавление к этому Джулиани отдал несколько невнятных приказов по поводу политики ареста нарушителей порядка. Полиция стала действовать чуть агрессивнее. Это ни на что не повлияло, но полицейские комиссионеры вслед за мэром решили, что снижающаяся преступность является результатом их смелости и преданности общему делу. О том, какие у этих комиссионеров были представления об общем деле, говорит весьма показательный случай.
Комиссионера (главного полицейского города) назначает мэр. По заступлении на должность в конце восьмидесятых годов один такой комиссионер попросил подчиненных устроить ему экскурсию в какую-нибудь горячую точку, где идет нарковойна. Капитан участка, в котором комиссионер озвучил просьбу, не без злорадства (предполагаю) передал комиссионера на попечение двух сержантов. Те, недолго думая, пихнули комиссионера в патрульную машину и привезли в Юнион Сквер, в сердце Манхаттана.
А что теперь? — поинтересовался комиссионер.
А вот видите, сэр, идет вон… в прикиде… негр?
Вижу.
Идите к нему и купите у него порцию кокаина.
Комиссионер поначалу решил, что его разыгрывают. Но вылез, пересек улицу, вошел в сквер, приблизился и указанному индивидууму и справился о цене. Все еще недоверчиво вынул бумажник — на виду у публики. Получил кокаин. Расплатился. И вернулся в патрульную машину, возле которой ждали репортеры (очевидно, злорадный капитан подсуетился).
Что скажете, сэр?
Растерянный комиссионер пробормотал:
Я не знал, что это делается так просто…
Смех и грех. Впоследствии этот комиссионер был награжден мэром Джулиани за заслуги в борьбе с преступностью. А дело, конечно же, в арифметике.
Кокаин, героин, ангельская пыль и прочие развлечения стоят наркоману от ста до двухсот долларов в день. Такие деньги невозможно заработать на тех работах, которые доступны негритянскому подростку из трущоб или его родителям. После того, как все ценное в квартире так или иначе будет украдено и продано на улице, у подростка-наркомана одна дорога — в криминал. Три-четыре грабежа в день — и доза есть.
В то же время самая лучшая, самая модная компьютерная игра с бегающими и стреляющими человечками стоит долларов сорок, и ее хватает кому на две недели, кому на месяц. А в компьютерный баскетбол при наличии друга, тоже увлекающегося такими играми, можно резаться годами — за те же сорок зеленоспинных.
На присваивании чужих лавров Джулиани не остановился. Ему хотелось деятельности.
В конторах города запретили курить.
Собственно, запрет существовал давно, но никто не обращал на него внимания. Джулиани начал штрафовать хозяев зданий (корпорации), и запрет приняли всерьез. Работники контор стали выходить на перекур на улицу. Показалось мало. Следующий закон, подписанный Джулиани, касался ресторанов.
То есть как?
Это было немыслимо. В Нью-Йорке в ресторанах нельзя курить?! Ресторанная публика пожимала плечами. Но пришел день, когда закон вступил в силу, и волна инспекций прокатилась по городу. Хозяев ресторанов нещадно штрафовали просто за наличие пепельниц и грозили после третьего штрафа отобрать лицензию. Очень помогла мэру в этом деле вечная, значительная прослойка женщин, неудовлетворенных в личной жизни и компенсирующих эту неудовлетворенность качанием прав. При посещении ресторанов, заметив курящего, они поднимали скандал и грозили позвонить, куда надо. Уловка с блюдцами, обернутыми фольгой (вроде — пепельница, а на самом деле — блюдце, инспектор не придерется) перестала работать. Хозяева стали следить сами, и выставлять курящих после обеда и между переменами сами. Это всегда самый эффективный способ борьбы с населением, конечно же.
И рестораны опустели. Поскольку неудовлетворенная прослойка на поверку оказалась малочисленной, недостаточной, чтобы содержать несколько тысяч заведений Великого Города своими силами.
Идя по Второй Авеню зимой, вечером, житель города сталкивался со зрелищем совершенно сюрреалистическим — рестораны стоят пустые! На Второй Авеню?! В Нью-Йорке?! Зимой, вечером!
Владельцы баров, надо отдать им должное, сориентировались очень быстро. Они стали нанимать хороших поваров, расширили скудное функциональное меню. Ресторанный запрет на бары не распространялся — пока. И ресторанная публика, распознав, что к чему, повалила валом в бары. Той же зимой, тем же вечером, в какой-нибудь бар на Второй Авеню было не зайти — густая толпа. Бары стали выполнять обязанность ресторанов, а рестораны один за другим — закрываться.
Наиболее мобильные горожане, желавшие все-таки ресторанной, а не пивной, обстановки, знали еще один способ — ехать за речку. Там, в соседнем Нью-Джерзи, никаких запретов не было. А количество ресторанов в связи с ньюйоркской бедой стало стремительно расти.
Тогда Джулиани увеличил налог на сигареты в несколько раз. Сам он при этом курил сигары — часто и много (работники Сити Холла говорили, что все здание, построенное в начале девятнадцатого века в так называемом федеральном стиле, более или менее соответствующем официальной части французского классицизма, с коринфскими колоннами, прокурено насквозь).
До Нью-Йорка аналогичные эксперименты с запретом на употребление табака проводили несколько штатов. В калифорнийском Лос Анжелесе дело кончилось тем, что большинство ресторанной публики переместилось в сторону частных вечеринок у бассейнов (в Лос Анжелесе кругом частные бассейны) и кейтеринг — профессиональное приготовление еды для вечеринки или торжества, с последующей доставкой и обслуживанием) стал оченьдоходным делом.
Своеобразно среагировали на такой же запрет жители Денвера, штат Колорадо. В Колорадо нельзя курить даже на улицах. Но курят — в барах, повсеместно. И чхали на все запреты.
В Нью-Йорке эпопею довершил приступивший к обязанностям мэра сразу после гибели Близнецов Майкл Блумберг, запретив курить в барах. Общегородской закон подтвержден был дополнительным общештатным — губернатор штата Джордж Патаки подписал дублирующий закон.
Европейские туристы смеялись и возмущались, а некоторые грозились не посещать больше Великий Город — но оказалось, что феномен с запретом — вовсе не американский. Аналогичные законы стали вводиться то в той, то в другой европейской стране. В Ирландии. В Польше. Казалось — уж Франция-то не допустит у себя такого, во Франции люди рождаются с сигаретой в зубах. Но нет — сперва запретили курить на платформах, затем — в ресторанах «быстрого» питания. В некоторых зданиях. На очереди рестораны. В Италии запрет на курение, говорят — самый жестокий в Европе.
Благодаря притоку денег от интернетных компаний, плодившихся в девяностых годах в большом количестве, а также благодаря снижению преступности, городская казна стала вдруг получать неплохой доход. Наконец-то очередь дошла до «модернизации» (а на самом деле ремонта) метро!
Ничего особенно грандиозного не ожидалось — и не произошло. Просто заменили поношенные реле, провода и рельсы, почистили станции, кое-где украсили стены новым кафелем, ввернули лампочки, а по некоторым веткам пустили новые поезда.
Это дало толчок другим начинаниям. Постепенно город стал хорошеть. Улицы стали лучше убирать, тротуары мыть, дома реставрировать. Дело очень портили корпорации, сующие свои щупальца везде и всюду. Частные книжные магазины закрывались — их вытеснил супер-гигант Барнз и Нобл, строивший мега-сторы во всех основных культурных точках города. Два или три этажа, огромные полки с книгами, обязательное кафе, чуть снижены цены. Компания Старбакс, из Сиаттла, штат Орегон, пооткрывала кофейни на всех углах, все на одно лицо — вытеснив районные, десятилетиями державшиеся частные кофики, окончательно устранив понятие общности улицы и района.
Затем в моду вошли японские ресторанчики со стандартным меню. Их сегодня в Нью-Йорке больше, чем в Токио.
Обновили парк автобусов. Новые «гармошки», напичканные компьютерной техникой, со светящимися табло, заменили собой старые, грохочущие железные коробки на колесах.
Несколько очень достойных проектов не реализовалось — по Сорок Второй Улице собирались пустить трамвай, от реки до реки. По Первой и Второй Авеню так и не стартовали первые в истории города троллейбусы.
Много разговоров было о постройке линии метро вдоль Второй Авеню, но реальным этот проект не представляется до сих пор — такие разговоры ведутся с двадцатых годов.
Росс Перо, независимый третий кандидат, внес некоторый комизм в унылые выборы. Миллионер из Техаса, разбогатевший на супермодных информационно-компьютерных разработках, маленький тощий человек с огромными ушами вложил многие миллионы в свою предвыборную кампанию. На митингах и в телевизионных выступлениях он смешил всю страну показом каких-то совершенно безумных разноцветных графиков. Синие, красные и зеленые кривые на этих графиках символизировали рост экономики, сдвиги в демографии, ошибки, просчеты, удачи и еще многое разное, с помощью чего Перо, как ему казалось, неопровержимо доказывал, что именно его нужно выбрать президентом страны. Популярность графиков среди индустриальной и призрачнопроизводственной бюрократии прочно держится не первое десятилетие. Графики эти, естественно, абсолютно бессмысленны и никому ничего не объясняют, но выглядят «научно».
Джордж Буш, судя по его поведению во время теледебатов с Клинтоном и Перо (скучал и поглядывал на часы) понял, что второй срок ему не светит.
А в это время в Нью-Йорке первый черный мэр в истории города, Дейвид Динкинз, не делал ничего.
Динкинза выбрали мэром в надежде (не высказываемой вслух), что, сам будучи негром, он не станет церемониться с негритянскими преступниками. Надежды эти не оправдались. После особенно кровавых перестрелок и убийств, мэр выходил к журналистам и начинал свою речь всегда одной и той же формулой — «Сегодня очень, очень грустный для нашего города день». Еще он любил теннис и использовал служебный вертолет для полетов в Квинс, на Открытый Чемпионат США. Как представителю меньшинства, ему многое сходило с рук.
Следующим мэром города стал бывший полицейский и прокурор Рудольф Джулиани, известный своей борьбой с этнически близкой ему итальянской мафией.
Джулиани приписывают много хорошего. Например — снижение преступности и достойное поведение после террористического удара по Близнецам. Последнее — правда. Первое — глупость.
В девяностых годах, когда Джулиани избрали, преступность стала падать по всей стране. Помимо Джулиани этот феномен записал себе в актив Президент Клинтон. Это тоже глупость.
На самом деле волну преступности притормозила компьютерная индустрия во главе с Биллом Гейтсом, основателем и бессменным главой компании Майкрософт.
Не секрет, что в мирные времена в стране, обеспеченной едой и одеждой, преступниками становятся подростки из низов — от нечего делать. В больших городах Америки негритянские подростки не знали, чем себя занять.
Для чтения запоем необходимы уникальные условия — семья определенного толка, отсутствие нажима и отсутствие отвлекающих факторов. Для восприятия музыки требуется все тоже самое плюс музыкальный слух. У черных подростков есть своя музыка — рэп и хип-хоп, но это — музыка той же степени «псевдо», что и Битлз. Ее нельзя слушать, сидя в кресле и получая непрерывное эстетическое наслаждение. Такую музыку «слушают» либо впроброс, либо принимая участие в исполнении, дергаясь в ритме и подвывая. То есть, это не занятие и даже не хобби.
Неожиданное изобилие компьютерных игр решило проблему. Есть упрямые подростки, готовые применить некоторые усилия для заполучения пистолета или дозы наркотиков, но большинство выбрало линию наименьшего сопротивления — сидело за компьютером и нажимало кнопки. Вариант — телевизионная приставка.
Рудольф Джулиани, похоже, не понял всего этого и самодовольно решил, что преступность в Нью-Йорке снизилась именно благодаря его усилиям. Он увеличил число полицейских и начал с самого простого — с арестом сквиджи — негров, подскакивающих к остановившимся на светофоре драндулетам, вооруженных персональными щетками-мочалками и моющих против воли владельцев ветровое стекло, а затем требующих уплаты. Как преступники эти негры были — ничто, очень немногие из них представляли собой физическую опасность для окружающих.
В добавление к этому Джулиани отдал несколько невнятных приказов по поводу политики ареста нарушителей порядка. Полиция стала действовать чуть агрессивнее. Это ни на что не повлияло, но полицейские комиссионеры вслед за мэром решили, что снижающаяся преступность является результатом их смелости и преданности общему делу. О том, какие у этих комиссионеров были представления об общем деле, говорит весьма показательный случай.
Комиссионера (главного полицейского города) назначает мэр. По заступлении на должность в конце восьмидесятых годов один такой комиссионер попросил подчиненных устроить ему экскурсию в какую-нибудь горячую точку, где идет нарковойна. Капитан участка, в котором комиссионер озвучил просьбу, не без злорадства (предполагаю) передал комиссионера на попечение двух сержантов. Те, недолго думая, пихнули комиссионера в патрульную машину и привезли в Юнион Сквер, в сердце Манхаттана.
А что теперь? — поинтересовался комиссионер.
А вот видите, сэр, идет вон… в прикиде… негр?
Вижу.
Идите к нему и купите у него порцию кокаина.
Комиссионер поначалу решил, что его разыгрывают. Но вылез, пересек улицу, вошел в сквер, приблизился и указанному индивидууму и справился о цене. Все еще недоверчиво вынул бумажник — на виду у публики. Получил кокаин. Расплатился. И вернулся в патрульную машину, возле которой ждали репортеры (очевидно, злорадный капитан подсуетился).
Что скажете, сэр?
Растерянный комиссионер пробормотал:
Я не знал, что это делается так просто…
Смех и грех. Впоследствии этот комиссионер был награжден мэром Джулиани за заслуги в борьбе с преступностью. А дело, конечно же, в арифметике.
Кокаин, героин, ангельская пыль и прочие развлечения стоят наркоману от ста до двухсот долларов в день. Такие деньги невозможно заработать на тех работах, которые доступны негритянскому подростку из трущоб или его родителям. После того, как все ценное в квартире так или иначе будет украдено и продано на улице, у подростка-наркомана одна дорога — в криминал. Три-четыре грабежа в день — и доза есть.
В то же время самая лучшая, самая модная компьютерная игра с бегающими и стреляющими человечками стоит долларов сорок, и ее хватает кому на две недели, кому на месяц. А в компьютерный баскетбол при наличии друга, тоже увлекающегося такими играми, можно резаться годами — за те же сорок зеленоспинных.
На присваивании чужих лавров Джулиани не остановился. Ему хотелось деятельности.
В конторах города запретили курить.
Собственно, запрет существовал давно, но никто не обращал на него внимания. Джулиани начал штрафовать хозяев зданий (корпорации), и запрет приняли всерьез. Работники контор стали выходить на перекур на улицу. Показалось мало. Следующий закон, подписанный Джулиани, касался ресторанов.
То есть как?
Это было немыслимо. В Нью-Йорке в ресторанах нельзя курить?! Ресторанная публика пожимала плечами. Но пришел день, когда закон вступил в силу, и волна инспекций прокатилась по городу. Хозяев ресторанов нещадно штрафовали просто за наличие пепельниц и грозили после третьего штрафа отобрать лицензию. Очень помогла мэру в этом деле вечная, значительная прослойка женщин, неудовлетворенных в личной жизни и компенсирующих эту неудовлетворенность качанием прав. При посещении ресторанов, заметив курящего, они поднимали скандал и грозили позвонить, куда надо. Уловка с блюдцами, обернутыми фольгой (вроде — пепельница, а на самом деле — блюдце, инспектор не придерется) перестала работать. Хозяева стали следить сами, и выставлять курящих после обеда и между переменами сами. Это всегда самый эффективный способ борьбы с населением, конечно же.
И рестораны опустели. Поскольку неудовлетворенная прослойка на поверку оказалась малочисленной, недостаточной, чтобы содержать несколько тысяч заведений Великого Города своими силами.
Идя по Второй Авеню зимой, вечером, житель города сталкивался со зрелищем совершенно сюрреалистическим — рестораны стоят пустые! На Второй Авеню?! В Нью-Йорке?! Зимой, вечером!
Владельцы баров, надо отдать им должное, сориентировались очень быстро. Они стали нанимать хороших поваров, расширили скудное функциональное меню. Ресторанный запрет на бары не распространялся — пока. И ресторанная публика, распознав, что к чему, повалила валом в бары. Той же зимой, тем же вечером, в какой-нибудь бар на Второй Авеню было не зайти — густая толпа. Бары стали выполнять обязанность ресторанов, а рестораны один за другим — закрываться.
Наиболее мобильные горожане, желавшие все-таки ресторанной, а не пивной, обстановки, знали еще один способ — ехать за речку. Там, в соседнем Нью-Джерзи, никаких запретов не было. А количество ресторанов в связи с ньюйоркской бедой стало стремительно расти.
Тогда Джулиани увеличил налог на сигареты в несколько раз. Сам он при этом курил сигары — часто и много (работники Сити Холла говорили, что все здание, построенное в начале девятнадцатого века в так называемом федеральном стиле, более или менее соответствующем официальной части французского классицизма, с коринфскими колоннами, прокурено насквозь).
До Нью-Йорка аналогичные эксперименты с запретом на употребление табака проводили несколько штатов. В калифорнийском Лос Анжелесе дело кончилось тем, что большинство ресторанной публики переместилось в сторону частных вечеринок у бассейнов (в Лос Анжелесе кругом частные бассейны) и кейтеринг — профессиональное приготовление еды для вечеринки или торжества, с последующей доставкой и обслуживанием) стал оченьдоходным делом.
Своеобразно среагировали на такой же запрет жители Денвера, штат Колорадо. В Колорадо нельзя курить даже на улицах. Но курят — в барах, повсеместно. И чхали на все запреты.
В Нью-Йорке эпопею довершил приступивший к обязанностям мэра сразу после гибели Близнецов Майкл Блумберг, запретив курить в барах. Общегородской закон подтвержден был дополнительным общештатным — губернатор штата Джордж Патаки подписал дублирующий закон.
Европейские туристы смеялись и возмущались, а некоторые грозились не посещать больше Великий Город — но оказалось, что феномен с запретом — вовсе не американский. Аналогичные законы стали вводиться то в той, то в другой европейской стране. В Ирландии. В Польше. Казалось — уж Франция-то не допустит у себя такого, во Франции люди рождаются с сигаретой в зубах. Но нет — сперва запретили курить на платформах, затем — в ресторанах «быстрого» питания. В некоторых зданиях. На очереди рестораны. В Италии запрет на курение, говорят — самый жестокий в Европе.
Благодаря притоку денег от интернетных компаний, плодившихся в девяностых годах в большом количестве, а также благодаря снижению преступности, городская казна стала вдруг получать неплохой доход. Наконец-то очередь дошла до «модернизации» (а на самом деле ремонта) метро!
Ничего особенно грандиозного не ожидалось — и не произошло. Просто заменили поношенные реле, провода и рельсы, почистили станции, кое-где украсили стены новым кафелем, ввернули лампочки, а по некоторым веткам пустили новые поезда.
Это дало толчок другим начинаниям. Постепенно город стал хорошеть. Улицы стали лучше убирать, тротуары мыть, дома реставрировать. Дело очень портили корпорации, сующие свои щупальца везде и всюду. Частные книжные магазины закрывались — их вытеснил супер-гигант Барнз и Нобл, строивший мега-сторы во всех основных культурных точках города. Два или три этажа, огромные полки с книгами, обязательное кафе, чуть снижены цены. Компания Старбакс, из Сиаттла, штат Орегон, пооткрывала кофейни на всех углах, все на одно лицо — вытеснив районные, десятилетиями державшиеся частные кофики, окончательно устранив понятие общности улицы и района.
Затем в моду вошли японские ресторанчики со стандартным меню. Их сегодня в Нью-Йорке больше, чем в Токио.
Обновили парк автобусов. Новые «гармошки», напичканные компьютерной техникой, со светящимися табло, заменили собой старые, грохочущие железные коробки на колесах.
Несколько очень достойных проектов не реализовалось — по Сорок Второй Улице собирались пустить трамвай, от реки до реки. По Первой и Второй Авеню так и не стартовали первые в истории города троллейбусы.
Много разговоров было о постройке линии метро вдоль Второй Авеню, но реальным этот проект не представляется до сих пор — такие разговоры ведутся с двадцатых годов.