Росс Джулия. Ночь греха

   – Мне очень жаль, – сказал он.
   Энн уткнулась лицом ему в плечо, выплакалась, а потом уснула.
 
   Солнечный свет втекал в комнату. Энн ощутила его сквозь закрытые веки и на мгновение удивилась, почему она так напугана. Птицы щебечут и заливаются – безумная музыка, но никаких человеческих звуков. Еще не открыв глаза, она поняла, что Джек ушел и что сказочное золото уже превратилось в пыль.
   Глазам больно, во рту кисло. Таинственное место между ногами ноет от тупого нового ощущения. Она села, стеганое одеяло сбилось. Спальня зияет пустотой, в ней нет признаков жизни, кроме пылинок, пляшущих в столбе солнечного света. При воспоминании о неописуемой сладости голова у нее закружилась.
   Она согрешила. Она с радостью пошла на это. Она погибла.
   Ее корсет и платье миссис Кеньон лежали на стуле. Над кувшином, стоявшим на умывальном столике, поднимался пар. Энн рывком спустилась с кровати и зашлепала к нему: горячая вода для умывания, новый кусок мыла и полотенца и чистая холодная вода в тазу. Значит, он ушел недавно. Он, наверное, внизу.
   Она оглянулась на кровать, и в голове у нее застучало. На простыне виднелось пятнышко. Пользуясь холодной водой, …Энн постаралась уничтожить оскорбительную грязь. Время для ее месячных еще не пришло. Пятно крови означает нечто совершенно иное.
   Оно означает, что ей причинили боль, взяли насильно, хотя в тот момент это не ощущалось как боль. Отнюдь нет!
   Энн опустилась на стул и закрыла лицо руками.
   Ему жаль! Он сожалел об этом. Разумеется.
   Раньше она не знала, что происходит между мужчиной и женщиной в супружеской постели. Теперь знает.
   Конечно, существует разница между знанием и действием. Наивная, глупая, безрассудная, она поверила лорду Джонатану – Дикому Лорду Джеку! – и была предана.
   Вода остывала. Энн заставила себя снова подойти к умывальному столику. Она стянула с себя измятую сорочку и хорошенько оттерлась, потом снова оделась, расчесала и уложила волосы. Обычная молодая девушка с длинным носом смотрела на нее из зеркала. Внешне она совсем не изменилась, если не считать морщинок между бровями. Энн разгладила их двумя пальцами.
   Ждет ли он внизу или нет, она должна смело посмотреть в лицо дню – и всей своей жизни. Она больше не девственница. Она нарушила все свои обещания Артуру, разрушила все ожидания своих родителей, восхищение своих сестер. Страдание билось в ней, как темная птица у нее в голове. Она подверглась насилию, но как и все блудницы – приняла это.
   Из кухни послышался треск, потом звук расколотого дерева и скрежет металла. Энн замерла. Она должна подумать! Но думать было не о чем. Противоречивые чувства мешали ей взять себя в руки. Шум прекратился. Она заставила себя подойти к окну. Утреннее солнце мирно сияло над залитым водой миром. Кажется, ничто не изменилось. Тишина нарушалась только легким отзвуком шагов и звяканьем посуды на кухне.
   Она закрыла глаза и призвала внутренний голос. «Пройди через это, Энни!»
   Темная птица отчаянно билась, но, сделав три глубоких вдоха – стремясь к спокойствию и самообладанию, как научил ее Джек, – мисс Энн Марш из Хоторн-Аксбери отвернулась от окна и зашагала вниз по лестнице.
   Наверное, это был самый отважный поступок в ее жизни.
   Дверь в кладовку раскрыта, сорванная с петель. Кувшин с молоком стоит на кухонном столе, обернутый мокрой салфеткой. Рядом с кувшином на тарелке несколько кусков хлеба. В очаге весело горит огонь, над ним кипит котелок. У двери, ведущей наружу, лежит топор с длинным топорищем.
   Джек стоит рядом, скрестив руки на груди.
   Он потрясающе хорош – падший ангел, все еще окутанный желанием. Волосы мрачно спутались над лбом героя сказки. В глазах все еще таится обаяние тигров, сильных, гибких, бродящих в темноте. Взгляд кажется отчужденным, серьезным, без какого-либо намека на насмешку, хотя что-то такое, чего она не может осознать, таится в уголках его губ. Что-то такое, отчего сердце у нее дрогнуло, и вся ее отвага исчезла.
   – Воду для умывания я собрал дождевую, – сказал он. – Но в ведре в кладовке была питьевая вода. Коробочка с чаем также предлагает свои сокровища. Я открыл ее ножом.
   Энн села у стола и почувствовала, что краска бросилась ей в лицо – не от смущения, но от холодного негодования. Чего она ожидала? Извинений? Утешений? Какого-то понимания того, что они наделали?
   – Вы произвели все эти разрушения топором?
   – Кажется, разрушения стали моими привычными действиями.
   – Прошу вас, – сказала она, – оставьте меня в покое. Вероятно, он вздрогнул, во всяком случае, отвернулся.
   – Пожалуйста, выпейте чаю и позавтракайте, мисс Марш. Вам это поможет.
   Он поднял топор, его шаги раздались в коридоре. Петли скрипнули, но дверь не захлопнулась.
   Энн уставилась на стол. При мысли о еде ее затошнило, но чаю ей хотелось. Горячего, крепкого, отрезвляющего. Чего-нибудь такого, что вместо отчаяния поддержит ее.
   Джек вышел в сад. Даже это жалкое английское солнце слишком ярко для него. Он прислонился к стенке крыльца и, прищурившись, оглядел затопленную лужайку.
   Обвинять некого, кроме самого себя. Но мысль о том, что он сделал, казалась ему невероятной – словно он всего лишь наблюдал со стороны, как кто-то другой, кто-то надежный и сильный, неожиданно распался на составные части, словно похоть разорвала его в клочья. Извинения нелепы. Объяснения – тем более. Все это не имело значения. Исправить ничего нельзя, поэтому они в ловушке.
   Джек пошел к конюшне, чтобы вернуть на место топор. Он разрушил невинность английской девушки, взял ее девственность. Что за дьявол овладел им?
   Услышав плеск, Джек снова вышел на солнце. Вот и первый вестник внешнего мира, он уже явился – медленно проходит через лужу, отрезавшую коттедж от леса. Всадник, тянущий лодку и ведущий вторую оседланную лошадь в поводу, а вода лошадям по колено.
   Джек стоял совершенно неподвижно, позволив человеку приблизиться, чтобы дать реальности и самому себе обрести четкие очертания.
   – Доброе утро! – Ги подъехал к садовой ограде. – Я прибыл, чтобы сыграть роль странствующего рыцаря. Или ты собирался выбраться отсюда самостоятельно?
   – Из этого белого пятна на карте? Увы, отсюда выхода нет. Здесь тоже водятся драконы. – Джек коснулся рукой лба, черно-синей кожи под упавшими волосами. – Вот… решил помериться силами с деревом.
   – А не с твоими мерзкими дружками?
   – С ними я тоже поспорил, но там обстоятельства сложились в мою пользу, и урон по большей части был причинен противной стороне. Ты нашел на лужайке коляску фермера Осгуда?
   Ги спрыгнул с лошади и привязал поводья к воротам.
   – И клячу, жующую траву в полумиле отсюда. Ты не прибыл в Уилдсхей, и Райдер решил, что ты скорее всего нашел убежище здесь.
   Джек посмотрел на вторую лошадь и пустое седло.
   – А сам он не поехал?
   – Твоя мать решила, что так будет лучше.
   – Чтобы как можно меньше свидетелей стали очевидцами того, что мы с мисс Марш провели ночь наедине – даже мой родной брат? Не подумал ли Райдер, что я сбежал обратно в Кабул?
   – И бросил мисс Марш? Едва ли!
   Джек подошел к лошадям и погладил их темные носы. Стоя в тени, Энн смотрела из дверей. Внешний мир прибыл, и ей предстоит встретиться с ним. Не рука об руку с ее героем, а одной. Но сначала нужно немного собраться с духом.
   Лошади вздохнули, словно Джек был колдуном. Она понятия не имела, о чем он думает. Он стоял, окутанный спокойным солнечным светом, лицо у него было отчужденное.
   – Мисс Рейчел Рен, – сказал Джек, – кухонная служанка. Ты с ней переспал?
   – Ты что, шутишь? – Вид у Ги был искренне удивленный. – Нет, все шло по твоему плану, точно, как часы. Мы с удовольствием плавали по заливу, потом вернулись в своем облике, к удивлению твоих врагов.
   – Удивления было явно недостаточно, – сказал Джек. – Они напали на нас у моста Уйти. Вероятно, такая же ловушка ждала нас везде на подступах к Уилдсхею. К счастью, удивление, которое вы произвели, оказалось достаточным, чтобы ограничить и их количество, и качество бойцов. Спасибо тебе за это!
   – Рад был помочь. Если бы за вами погнались тотчас же, то мы скорее всего сейчас не разговаривали бы.
   Обе лошади опустили головы под ласкающими ладонями Джека. Воспоминание обожгло сердце Энн. Она тоже, как бессловесная скотина, была очарована этим необыкновенным прикосновением. Даже теперь – даже после того, что он сделал, – она оставалась его пленницей.
   – А мисс Рен? – спросил Джек.
   – Я заплатил ей маленькое состояние, как мы и договорились, и она уехала.
   – Но не обратно на кухню?
   – Она села в ближайший дилижанс на Лондон.
   – Ах, – сказал Джек, – по крайней мере для одного из нас все закончилось замечательно.
   Энн била нервная дрожь. Ей пришлось опереться о косяк двери, и в этот момент Ги Деворан поднял голову и увидел ее. На мгновение ей показалось, что ее пригвоздили к месту. Он, конечно, сразу же поймет, что произошло, и проникнется к ней презрением, но Ги галантно поклонился.
   – Вы спасены. И я вижу, что мисс Марш выглядит ничуть не хуже вчерашнего. – И, подойдя к Энн, Ги еще раз поклонился. – Ваш слуга, сударыня.
   – Как видите, мисс Марш, – сказал Джек, хотя глаза его были мрачнее грозовых туч, – мы спасены.
 
   Верхом на гнедом Джек тянул по затопленным лугам лодку, в которой сидела Энн, Ги ехал рядом. Мужчины тихо разговаривали. Энн вцепилась в деревянный борт и старалась думать. Она всегда любила определенную независимость, даже когда жила дома с родителями. Она решала, куда ей пойти, как распорядиться своим временем, какие камни стоят того, чтобы добавить их к ее собранию окаменелостей. Теперь она беспомощно тащилась за тем, кто овладел ею, на буксире, потому что иной возможности у нее просто не было. И все по вине собственного любопытства.
   Она знала, что Джек не любит ее. Она ему абсолютно не интересна. Он совершил ошибку, в которой теперь явно раскаивается. Ошибку, которую нельзя исправить, каким бы могуществом ни обладала его семья. Не предложат ли они ей денег? Не попытаются ли заставить Артура все равно жениться на ней? О Боже, Артур! Единственная невинная жертва во всем этом, он будет сокрушен, когда узнает, почему ей пришлось разорвать помолвку.
   А как она сможет это объяснить? Что в мгновение безумия она сделала нечто такое, что было противно всему, чему она хранила верность, всему, чему ее учили?
   Тревога и стыд переполняли ее. Она сама призвала это – хотя, пожалуй, не совсем понимала, что призывает. Ей хотелось поехать домой и умолять отца простить ее, а вместо этого ее везли в Уилдсхей, на встречу с семейством герцога.
   В конце долины они выбрались на более высокое место. Там их ждала карета. Кучер, грум и четверо верховых, сопровождавших экипаж, были вооружены до зубов.
   – Ги – лучший из заговорщиков, – сказал Джек, помогая ей перейти из лодки в карету. – Он привел сюда целую армию. Еще час, мисс Марш, и вы будете в безопасности на попечении моей матушки.
   Она встретилась с его мрачным взглядом. Несмотря ни на что, сердце у нее тревожно сжалось.
   – Предполагается, что это меня успокоит?
   – Моя мать более надежна, чем я, судя по всему.
   – Разве наши с вами проблемы – вопрос надежности?
   – Да, в большей степени. – Раскаяние в его глазах грозило разорвать ей сердце. – Я обещал – и не сдержал своего обещания.
   Лицо Энн вспыхнуло от его самоуничижения.
   – То столь же моя вина, сколь и ваша.
   – Это тема для обсуждения, – сказал он.
   – Если вы отрицаете, что я стала равным участником в случившемся, тогда говорить больше не о чем.
   Он отвел глаза и посмотрел на лес, и солнце блеснуло на его темных волосах. Жесткие морщины отметили углы рта.
   – Напротив, здесь говорить нужно обо всем. Но вы еще в шоке, как, наверное, и я. Вам лучше побыть без моего общества.
   Он снова взлетел в седло. Кучер хлестнул лошадей. Ги и Джек ехали верхом впереди, возглавляя процессию.
   Энн откинулась на подушки. За одну ночь блаженного волнения она разрушила все свое будущее – и будущее Артура! Никакого времени не хватит, чтобы осознать то, что она наделала. Энн страшилась будущего.
   Карета катилась по дорогам под ритмичный перестук лошадиных копыт. Лес кончился. Поля пшеницы и ячменя чередовались с огороженными пастбищами. Вооруженные люди, сопровождавшие карету, приблизились к ней вплотную.
   Энн попыталась думать спокойно, но в голове у нее кружились слова из песни к пьесе Шекспира «Много шума из ничего»:
 
   Не лейте, леди, лишних слез -
   Всегда мужчины лгут:
   В любви клянутся не всерьез -
   То там они, то тут.
   Уходят? Пусть!
   Забудьте грусть
   И пойте веселей:
   Хей, нонни-нонни, хей!
 
   Карету качнуло. Энн выглянула из окна. Дорога бежала некоторое время вдоль высокой каменной стены, из-за которой выглядывали зеленые верхушки деревьев, но вот карета сделала крутой поворот и остановилась. Кованые ворота преградили им путь. Столбы ворот были увенчаны драконами, каждый корчащийся зверь был пригвожден каменным копьем в вечной смертельной агонии. Аллея за воротами исчезала в парке. Седеющий человек уже бежал из домика привратника. Лицо его озарилось волнением.
   – Лорд Джонатан! – Слезы стояли в глазах привратника. – Добро пожаловать домой, милорд! Добро пожаловать! Говорят, вы странствовали по всему благословенному миру!
   Джек наклонился, сидя в седле, и пожал пылко протянутую руку привратника. Пока они разговаривали, Ги Деворан подъехал к окну кареты. Энн с трудом перевела взгляд с Джека на его кузена.
   – Ваш слуга, мисс Марш, – сказал Ги. – К сожалению, мы должны проститься. У меня есть собственные неотложные дела в других местах, и, кроме того, я должен выполнить еще одно небольшое поручение моего сумасшедшего кузена.
   Привратник побежал отворять ворота. Джек подъехал к Ги. Они пожали друг другу руки.
   Энн заставила себя улыбнуться и протянула руку в окно кареты.
   – Я тоже должна поблагодарить вас за вашу помощь, мистер Деворан, – сказала она. – С Богом!
   Ги пустил лошадь легким галопом по дороге. Джек сидел на своей лошади в полном молчании и смотрел вслед, пока кобыла его кузена не исчезла за поворотом. Лошади в упряжке били копытами, сопровождающие ждали.
   Наконец Джек дал знак. Карета рванула вперед. Олень за деревьями бросился в сторону, когда колеса заскрежетали по ровному гравию. Сельская усадьба герцогов Блэкдаунов появилась через двадцать минут. Замок Уилдсхей был островом, маленьким городком из башен, все они помещались за массивными стенами с бойницами, поднимавшимися прямо из глубин озера.
   Герб Блэкдаунов развевался на ветру. Современные окна, разбросанные по высоким башням, смягчали их вид. Средневековая крепость оказалась домом Джека. Семь-восемь сотен лет – личное убежище, бастион власти и привилегий – и тюрьма. Неприступная, защищенная рвом с водой – проникнуть туда можно лишь по единственному арочному мосту.
   Лошади процокали по мосту под каменной аркой, где все еще грозно скалились зубцы подъемной решетки. Миновав двор, карета проехала под еще одними арочными воротами, где в древности для устрашения были установлены две массивные дубовые створки. Одетый в ливрею лакей опустил лесенку кареты, сопровождающие исчезли. Джек спрыгнул с лошади, отдал поводья груму и подошел к Энн.
   – Не бойтесь, – сказал он. – Здесь вы будете в безопасности, и все, что можно исправить, будет исправлено.
   Энн сложила руки и глубоко вздохнула.
   – Вы, должно быть, понимаете, милорд, что я несколько обеспокоена тем, как отнесется ваша семья к моему приезду. Я совершенно не знаю правил, по которым живут герцоги, кроме одного правила, которое мы уже нарушили.
   – Правило, которое я – а не вы – уже нарушил, является единственным правилом, приложимым ко всем классам, – сказал он. – Существуют два сорта людей, которые игнорируют всех остальных, – преступники и герцогские семьи. Порой они объединяют в себе и то, и это.
   Тяжелая дубовая дверь отворилась. В дверях появилась женщина, по обеим сторонам от нее стояли еще два лакея в париках. Женщина шагнула вперед, протянув обе руки.
   – Я пришла, чтобы самой приветствовать вас в Уилдсхее, мисс Марш, – сказала она.
   Мать Джека двигалась, как бойкая девушка, маленькая, стройная и энергичная. Ее волосы оттенка бледного золота и пшеницы мерцающей массой, зачесанной наверх, обрамляли лицо почти без морщин. Но белой коже и легким белокурым волосам противоречили глаза цвета зеленой листвы – языческий идол мог бы смотреть с такой потрясающей изумрудной ясностью.
   Энн присела в глубоком реверансе.
   – Ваша светлость!
   Не обращая внимания на сына, герцогиня взяла Энн за обе руки и ласково поставила на ноги.
   – Дорогая, вы, конечно, прошли через тяжкое испытание, – сказала она. – Теперь все позади. Пойдемте!
   И герцогиня повела ее в дом. Энн оглянулась. Джек стоял не шевелясь и смотрел им вслед. И герцогиня, словно ощутив его взгляд, сверливший ей спину, остановилась и повернулась, все еще держа Энн за руку.
   – Ваш брат и сестры собрались в синем салоне, лорд Джонатан, – сказала она. – Им так не терпится увидеть вас, что я велела Райдерборну собрать их там. Как только мисс Марш проводят в комнату, непременно попросите вашего брата отворить дверь, и они возьмут вас в осаду.
   – А герцог? – спросил Джек. – Ги сказал, что он болел. Герцогиня вздрогнула.
   – Блэкдаун приказал отнести его в кабинет в башне Фортуны. Он ждет вас там. Вам решать, какую дверь вы желаете открыть первой.
   – Вашу, – сказал Джек, улыбаясь, хотя гроза сгустилась над его темноволосой головой.
   Но герцогиня уже отвернулась и повела Энн наверх.
 
   Лакеи стояли бесстрастно, стены замка молча размышляли. Поколебавшись, Джек дал силе всего этого омыть его, как бушующему прибою, пока наконец волна не схлынула, оставив его. Ради Бога, матушка!
   Сосредоточившись, он пошел в высокий большой зал. Старинное оружие и доспехи висели на каждой стене. Вокруг огромного камина каменные драконы вечно испускали последний вздох под пятой неодолимого святого Георгия. Джек остановился взглянуть на них. Как чудовища они по-своему были красивы – языки свешивались из пасти, глаза навыкате, но точеные копья, которые их пронзили, были слишком убедительны.
   Он глубоко вздохнул. А чего он ожидал от герцогини? Раскрытых объятий? Материнских слез? Перед посторонним человеком, девушкой, с которой он недавно переспал?
   Его мать никогда не выставляла свои переживания напоказ. Даже в ее зеленых глазах богини невозможно было заметить отражения терзаний ее души. Но Джек знал, чем она дышит. Вернулся ее младший сын, он жив и здоров. Она не хочет, чтобы он опять уехал. И что бы Джек ни натворил, она будет защищать его, как тигрица своего детеныша. Но для начала она без колебаний слегка отшлепает его.
   Бросив последний взгляд на девиз Сент-Джорджей – камень выветрился настолько, что он стал почти неразличим, Джек быстро прошел через арочную дверь и дальше через бесконечные залы и гостиные. Потолки были высокие, стены блестели позолотой, лепкой и произведениями искусства. Он взбежал наверх по одной изогнутой лестнице, потом по другой.
   , Последняя узкая витая лестница была вырезана в древней сердцевине замка. Двери здесь почернели от времени и были усыпаны медными головками гвоздей. Джек сильно постучал костяшками пальцев по дубовой доске почти в два дюйма толщиной.
   – Войдите!
   Дверь тяжко вздохнула на петлях. Круглая комната, в которую она вела, занимала весь этаж башни Фортуны. Потоки солнечного света проникали сквозь узкие окна и освещали книжные полки, столы и портреты, ковер в зелено-красно-коричневых тонах, медные лампы и неподвижную фигуру единственного человека, находившегося здесь.
   Отец Джека сидел, закутанный в купальный халат, плед был подоткнут ему под колени, в деревянном кресле с прямой спинкой, которое, возможно, принадлежало когда-то Шарлеманю. Значит, отец тоже намерен запугать его! И почему эта комната? Потому что она символизирует последний оплот силы для стареющего человека?
   – Итак, – сказал герцог, – блудный сын вернулся.
   Его светлость герцог Блэкдаун был на несколько лет старше своей жены. Волосы с серебряными прядями окаймляли тонкий костяк лица, который он передал своему сыну. Умудренные жизнью, прожитой во власти, глубоко посаженные глаза повидали многое и в целом, очевидно, нашли, жизнь несовершенной.
   – Ваша светлость. – Поклонившись, Джек выпрямился и встретил желчный взгляд отца.
   Он с трудом оправился от потрясения. Герцог, без сомнения, серьезно болел, и силы еще не вернулись к нему. Такой слабости Джек еще никогда видел в своем отце, но и такого явного проявления чувств ему видеть не приходилось. Что-то шевельнулось в его сердце, словно он только что невольно проник в какое-то запретное, скрываемое от других место и ненароком стал свидетелем беззащитности, состоящей целиком из боли.
   Джек подошел к отцу и опустился на колени у его ног, склонив голову, избегая темного взгляда, ожидая, пока герцог не совладает с собой.
   – Мальчик мой! – сказал наконец Блэкдаун. – Сядь! Сядь, Бога ради!
   Джек опустился в кресло, столб солнечного света упал между ними. Может быть, он просто вообразил это, или, может быть, влажный след на щеке старика был телесной немощью, а не чувством? Как бы то ни было, момент слабости прошел. Теперь глаза у отца были сухими.
   – Черт побери, Джонатан! После стольких лет вы могли бы выказать мне уважение – принять ванну и переодеться, прежде чем являться ко мне.
   – Значит, я должен просить прощения за свой неподобающий вид, ваша светлость. Матушка ясно дала понять, что ей он тоже не понравился.
   – Ха! Герцогиня! Не стала разговаривать с вами, да? – И герцог рассмеялся. – Она гневается на вас! Почему это вы мешкали, вернувшись в Англию? Что это за вздор, который рассказал нам Ги о каком-то сокровище и разбойниках?
   – Случайное и несчастное последствие моих странствий, ваша светлость.
   – Да, да. За вами всегда следовали неприятности, как стая ворон. Мы достаточно наслышаны о ваших приключениях. Странные истории, но до меня дошло и то, что вы, между прочим, неплохо поработали и на благо империи.
   Джек внимательно вгляделся в отца.
   – Только из самых достоверных источников, я надеюсь?
   – Намек здесь, намек там, и только на самом высоком уровне. Не будем больше говорить об этом. Теперь вы дома. Конечно, девушке чертовски не повезло. О ней заботятся?
   – Она с матушкой. Мисс Марш – дочь почтенного священника из деревни неподалеку от Лайм-Реджиса.
   – И вполне несгибаемый образчик в этом роде, конечно. Не важно. Когда Ги сказал нам, что происходит и почему вы не приехали сюда вчера, как намеревались, герцогиня предприняла необходимые шаги, чтобы спасти репутацию девушки. Слуги и ваши сестры считают, что эта молодая особа провела прошлую ночь в гостях у вашей тетки Матильды.
   Джек вздернул брови, хотя и не слишком удивился.
   – Графиня Кроуз согласилась на такой обман?
   – Конечно! Пожалуй, это безнравственно, но по крайней мере теперь можно сказать, что девушка не оставалась с вами наедине. Чего вы хотите? Чтобы все узнали, что вы провели ночь вместе…
   Герцог закашлялся. Джек схватил стакан и налил воды, потом попытался дать отцу носовой платок.
   – Ради Бога, не суетитесь! Позвоните, чтобы пришел Харди. Он поухаживает за мной. Ступайте вниз к вашим сестрам и Райдерборну. Но сначала оденьтесь, как подобает английскому джентльмену, черт бы побрал…
   Новый приступ кашля сотряс широкие плечи. Джек позвонил в медный колокольчик, и в комнату скользнул личный слуга герцога. Харди насыпал в воду какой-то белый порошок. Герцог взял поданный стакан, закрыл глаза и проглотил.
   Джек поклонился и вышел, подавляя огорчение – и не только по поводу явной слабости герцога. Сведения о его деяниях добрались до родных берегов, опередив его. Остается один вопрос: какие именно сведения?
 
   – Вот ваша спальня, мисс Марш, – сказала герцогиня. – Ваша горничная, Роберте, поможет вам устроиться.
   Роберте сделала реверанс и стала ждать, стоя в своем черном платье, белом переднике и чепце, словно предмет обстановки. Энн улыбнулась ей, потом огляделась. Стены окрашены в бледно-голубой и кремовый цвета, с фестонами из белых алебастровых листьев и цветов. Три высоких окна в ряд с подъемными рамами обрамляли яркое небо.
   Эта комната в два раза больше парадной гостиной в доме ее отца в Хоторн-Аксбери. Вышитый полог над кроватью, рог изобилия из переплетенных синих с серебром цветов, изыскан. Бесценное собрание картин, ваз и мебели украшает комнату. Изящный вкус, который можно проявить только тогда, когда не встает вопрос о деньгах.
   – Это не совсем то, к чему вы привыкли, мисс Марш? Энн поняла, что глазеет по сторонам, как ребенок, и вспыхнула:
   – Да, ваша светлость.
   Губы герцогини скривились, изобразив несколько насмешливую терпимость.
   – Хотя ваше положение в этом доме достаточно неопределенно, я не вижу оснований помещать вас в комнату для прислуги.
   – Дома у меня была общая комната с моими двумя сестрами. Я не хотела сказать…
   Но герцогиня уже отвернулась.
   – Вы приготовили ванну, Роберте?
   Горничная была крепкой – с каштановыми волосами и почтительной складкой на подбородке.
   – Да, ваша светлость, сейчас наверх принесут горячую воду.