Росс Джулия. Ночь греха

   – Как я могу забыть, ваша светлость?
   – Тогда вы признаете, что существует определенный диссонанс в мысли о том, что кто-то из моих сыновей будет заарканен для жизни с мисс Энн Марш из Хоторн-Аксбери!
   Райдер вышел на середину комнаты.
   – А как насчет последствия такого нечестивого союза для леди?
   – Я не причиню ей вреда, – сказал Джек. – Я не совсем чудовище. Если ты помнишь, меня воспитывали как английского джентльмена.
   – Ты уже причинил ей вред, – бросил Райдер. – Не мог не расстегивать штаны.
   Кровь Энн то вскипала, то леденела, но теперь она вспыхнула, обжигая шею и лицо. Ей хотелось сглотнуть, но язык словно заполнил весь рот.
   – Это не есть истинная причина вреда, – спокойно сказал Джек.
   – Что ты хочешь сказать, черт побери? – Пальцы Райдера сжались в кулаки. – В глубине души ты ведь даже не считаешь, что поступил бесчестно?
   Твердый взгляд Джека не дрогнул.
   – Сейчас не время и не место обсуждать мою философию, Райдер.
   Герцогиня разгладила рукой юбку.
   – Но все тесно связано с ней, Джонатан. Пожалуйста, ответьте вашему брату.
   – Хорошо. Я поступил неправильно, поставив мисс Марш в такое положение. Я поступил неправильно, причинив страдания ее жениху, человеку, которого я никогда не видел. Я поступил неправильно, неверно оценив свои желания. Однако я не согласен, что леди не должна ни в коем случае знать об эротической стороне жизни только потому, что она обвенчана с дурацким английским джентльменом.
   Райдер отошел к окну. Он уперся руками в открытые ставни и наклонился, глядя из окна.
   – Ты хочешь, чтобы мужчины вели себе как животные? Были добычей своих инстинктов?
   – Вовсе нет. Я хочу, чтобы мы были честны относительно наших желаний. Я хочу, чтобы мы принимали страсть, а не демонизировали ее. Не знание выгнало нас из Рая, выгнал страх.
   Герцог смотрел так, словно его младший сын вырос с двумя головами.
   – Вы добавляете к вашим грехам богохульство, сэр?
   – Я не хотел никого оскорблять, – мягко возразил Джек. – Но отрицайте естественные потребности человеческого тела во имя добродетели, допустите торжество полового пуританства – и результатом будет только лицемерие, проституция и человеческое страдание, как доказывает хотя бы одно посещение Лондона.
   – Мой сын, очевидно, презирает английскую культуру. – Герцогиня встала. – Но ведь Восток не предлагает ничего лучшего, не так ли, Джонатан? Только бесконечный бег от себя, но в сердцевине лежит бесчестье, точно червоточина. Ты гонишься за пустотой. Награду, которую ты ищешь, может найти только человек с чистым сердцем.
   – У вас двое сыновей, матушка, – сказал Джек. – Но вы правы, как всегда. Кто еще может заглянуть одним взглядом в каждый скрытый угол моей души и найти ее неполноценной?
   Герцогиня остановилась перед ним и посмотрела ему в глаза.
   – Я вырастила вас не для того, чтобы вы причиняли страдания каждой женщине, которая любит вас.
   Солнце мерцало на матери и сыне, словно они были одни в комнате. Погруженный в тень герцог сидел неподвижно у огня, лицо у него окаменело. Райдер смотрел в окно пустым взглядом. Энн сжала руки на коленях, сознавая, что она ничего не понимает в подводных течениях этого страстного личного разговора.
   – Потому что я уехал в Индию против вашей воли? – тихо спросил Джек. – Потому что вы не могли руководить мной и по-прежнему не можете?
   – Я не настолько глупа, но мне невыносимо потерять вас.
   – Значит, вас не радует, что мои обязательства перед мисс Марш дают вам возможность заставить меня остаться в Англии?
   Герцогиня положила руку на рукав Джека, словно стремясь удержать его.
   – Это всегда было желанием моего сердца, но теперь я готова отказаться от него.
   Джек устремил взгляд на нее пальцы.
   – Вы были правы, негодуя на мой отъезд из Уилдсхея несколько лет тому назад. Я поехал в Азию без какой-либо особой цели, просто очередной бесполезный отпрыск английской знати захотел увидеть мир. Но оказавшись там, я обнаружил, что в конце концов обрел нежданный дар, позволяющий следовать к некоей цели.
   – Цели многосторонней, насколько я понимаю, – сказала герцогиня. – Эта цель вела вас через пустыни и горы. Но тот сын, которого я любила и хотела удержать при себе, умер, не так ли, где-то на этих высоких перевалах?
   Джек стоял без движения, слегка наклонив голову. – Да.
   – И так вы стали человеком, который посвятил себя откровенной погоне за чувственными наслаждениями, перемежая их дикими и смертельно опасными приключениями? Мой сын теперь ревностный поборник эротических искусств, который презирает всякие цивилизованные ограничения?
   – Эротическое искусство и ограничения не являются взаимоисключающими, ваша светлость. Напротив.
   – И все же вы без колебаний решили потакать своим самым основным потребностям, оставшись на одну ночь наедине с невинной девушкой, которая доверилась вам?
   – Для этого у меня нет оправданий. Герцогиня опустила руку и отвернулась.
   – Я думала, что, может быть, рассказы, которые я слышала, несправедливы. Я надеялась, что мой Джек вернется ко мне, старше и мудрее, возможно, но не изменившимся в глубине души. Но станете вы отрицать, что были добровольным учеником у самых бесстыдных куртизанок и наложниц? Что вы вступали в связь с каждой похотливой, экзотической женщиной от Греции до Азии, которая предлагала вам свои развратные объятия?
   – Я не жду, что вы поймете, ваша светлость, но все было не так.
   – Я не желаю знать, как оно было, – сказала герцогиня. – Я читала ваши письма все эти годы со все нарастающим страхом за вас. Мне нет дела до ваших эротических пристрастий, но неужели выдумали, что сможете скрыть от родной матери свою сущность? Вы будете отрицать, что Англия никогда больше не удовлетворит вас?
   – Существуют иные причины, почему я должен вернуться в Азию.
   – Из-за которых Уилдсхей патрулируется и охраняется от незваных гостей, пока мы разговариваем? – Райдер подошел к нему. – Какая неприятность действительно последовала за вами на родину?
   На мгновение Джек встретился взглядом с отцом. Герцог покачал головой.
   – Неприятность последовала за мной, когда я уехал, – сухо улыбаясь, сказал Джек. – Ты ведь не думаешь, что это я привез ее с собой?
   – Каковы бы ни были твои цели, я думаю, что жалкая английская сексуальность и девственная английская невеста ничуть тебя не интересуют, – сказал Райдер. – Я думаю, что ты стал развращенным.
   – Развращенным? Ни ты, ни матушка не понимаете, о чем вы говорите.
   – Но факты нельзя игнорировать, – настаивала герцогиня. – А я готова отказаться от своих мечтаний. Они каким-то образом разбивались, одна за другой, с того дня, когда ты родился. В погоне за упадком ты растратил свои природные силы. Ты разрушил честь позором, не оставив в сердцевине ничего, кроме этой хрупкой, умной гордыни. Англии и этой молодой женщине будет лучше без тебя.
   Испытание огнем. Под темным загаром и синяками пепел мерцал в тугих завитках его ноздрей, в глубоких, как печаль, линиях, врезавшихся по сторонам рта.
   – Я не могу объяснить, – сказал ей Джек наконец. – Но я признаю свою вину перед мисс Марш. Я готов принять наказание. Единственное, чего я не стану делать, – это умолять.
   Герцогиня села, расправив юбки.
   – Вы полагаете, что я добиваюсь от вас именно этого, Джонатан?
   – Я думаю, что это только малая часть того, чего вы хотите от меня. Все это давно превратилось в игру, не так ли?
   Райдер подошел с другого конца комнаты.
   – Игру?!
   Джек посмотрел на брата.
   – Конечно. Ее светлость хочет, чтобы я спрятал мой позор в ее юбках и молил о материнском прощении – не за то, что я сделал, но потому, что я не стал тем, кем она хотела меня видеть.
   – Значит, ты не сожалеешь?
   – Я преисполнен сожалений больше, чем могу выразить, но только потому, что причинил вред мисс Марш. Но ведь речь не об этом? Как бы тщательно она ни исследовала мою душу, ничто из того, что говорит матушка, не может заставить меня остаться в Англии. Понимая это, герцог и герцогиня уже пришли к единственному возможному решению, хотя по очень разным причинам.
   Энн стиснула руки так, что костяшки побелели. Они что, забыли о ней? Даже Джек?
   – Какому решению? – Голос Райдера был колким, как лед.
   – Конечно, брак.
   Райдер повернул лицо к отцу.
   – Ваша светлость, конечно же, не может разрешить подобный брак!
   Как вскакивает тигр, лежавший в засаде, Джек шагнул вперед, и солнце скользнуло по его спине.
   – Ради Бога, Райдер, пойми причины! Какие бы слухи ни распространяла тетя Матильда, правда непременно обнаружится. Даже если я дам целое состояние мисс Марш в приданое, она все равно останется отвергнутой любовницей пресловутого лорда Джонатана Деворана Сент-Джорджа. Если Трент не женится на ней, что с ней станется? Она не может вернуться домой, ведь у нее есть незамужние сестры. Позволит ли ее отец, чтобы ее позор погубил и их будущее тоже? Или она должна начать жить самостоятельно, как падшая женщина, отрезанная от друзей и родных, став добычей каждого честного, нравственного англичанина, который считает, что любая подобная женщина годится для забавы?
   – Ты думаешь, что брак с соблазнителем будет лучше?
   – Времена изменились, сэр, – бросил герцог. – В наши дни мы удерживаем наше положение, только пока сохраняем уважение к средним классам, а их мораль строже, чем у нас. Если девочка не выйдет за этого Трента, она выйдет за Джонатана.
   – Значит, вы больше не думаете, что для чести нашей семьи будет гибельно, если один из Сент-Джорджей будет «заарканен» дочерью диссентера? – язвительно спросил Джек. – Конечно, я всего лишь младший сын, но ваша светлость немного высокомерны в решениях насчет мисс Марш. Разве она не может иметь собственное мнение?
   – Черт побери, неужели никто в этой комнате не понимает, что эта молодая женщина будет также обречена на жизнь с моим братом? – Лицо Райдера страдальчески исказилось. – Мысль о всякой невинности, попадающей в его власть, ужасает меня так же, как ужасает и матушку. Я не могу безучастно позволять моему брату и дальше развращать невинную англичанку.
   – Она не будет в его власти, и она не будет его, чтобы он развратил ее, – сказала герцогиня. – Ваш брат даст мисс Марш только защиту своего имени. Будучи нашей невесткой, она сможет пользоваться богатством и его плодами и жить без скандала, будет ребенок или нет. Джек же немедленно покинет Англию. Он никогда больше ее не увидит.
   – Я намереваюсь вернуться в Азию, – сказал Джек. – И не намерен умирать здесь.
   Слезы замутили изумрудные глаза.
   – Значит, это наше общее наказание.
   – Значит, вы ходите с козырей. – Лицо у Джека стало как каменное. – Признаюсь, я ожидал большей тонкости и проницательности.
   Герцогиня плачет! Он заставил свою мать плакать! Энн встала, ухватившись за край книжного шкафа. Мгновение комната кружилась, а потом гнев унес прочь это головокружение, и все стало четким и ясным.
   – Нет! – крикнула она. – Нет! Я не согласна! Прекратите! Вы можете погубить меня, и вы можете погубить мою семью, но вы не можете заставить меня выйти за кого-либо замуж против моей воли.
   Джек сразу же направился к двери, словно для того, чтобы дать ей как можно больше места, но остальные повернулись и потрясенно уставились на нее.
   – Как вы смеете обсуждать мое будущее, словно я – часть обстановки? – с яростью продолжала Энн. – Ни один из вас ничего не знает об истинной природе любви. Что бы я ни сделала, что бы вы ни собирались сделать, мой отец никогда не бросит и не прогонит меня – и Артур тоже!
   Джек положил руку на засов.
   – Энн! Не нужно! Мне следовало настоять, чтобы вы ушли раньше. Прошу вас, пойдемте!
   Ее сердце переполняла горечь.
   – Оставьте меня в покое! Возвращайтесь в Азию ко всем этим экзотическим женщинам либо оставайтесь в Англии и женитесь на леди, которая не смутит вашу семью неподходящими связями! Мне все равно!
   – Вы не можете смутить никого из Сент-Джорджей, – сказал Джек. – Мы не знаем, что такое стыд.
   Он распахнул дверь, потом вернулся и стал рядом с герцогиней. Он наклонился и что-то прошептал матери на ухо. Ее зеленые глаза потемнели.
   – Мы совершили ошибку, – сказала Энн, дыхание у нее прерывалось, – но она настолько же моя, насколько ваша. Возможно, человек с таким скромным происхождением не может до конца понять всех тонкостей знати, но мы понимаем честность. Я не просто жертва и сама создам свое будущее, одна, если потребуется.
   – Вы предпочтете бедность и позор замужеству с моим братом? – спросил Райдерборн. – Так я и думал!
   – Благодарю вас за вашу заботу, милорд. Но в бедности нет позора, как нет его и в ошибках честного сердца. Поэтому мне бы очень хотелось, чтобы вы и ваша семья признали, что я – независимый человек с собственным разумом и душой.
   Энн кинулась к открытой двери и вылетела из комнаты.
   Она бежала, ничего не видя, пока не добралась до лестницы. Она помчалась наверх, подобрав юбки обеими руками, шагая через две ступеньки. Драконы извивались и ревели на столбах винтовой лестницы. Еще одна лестница вела наверх. Лакеи и случайные служанки видели, как она бежала, лишь один молодой человек в белом парике отошел от других и последовал за ней.
   – Что вы делаете? – спросила она, поворачиваясь.
   – Прошу прощения, мисс, – сказал он, слегка покраснев. – Приказание герцога, ради вашей безопасности.
   – А, – сказала Энн, – верно. Я ведь узница, да? Во всяком случае, идите впереди, потому что я совершенно запуталась.
 
   Джек закрыл за ней дверь и прислонился головой к филенке.
   – Ну, – сказала его мать, – у утенка растут крылья. Я подозревала, что она на это способна!
   – Растут крылья? – спросил Джек. – Хотелось бы мне, чтобы мои были такими же яркими, потому что крылья мисс Марш заставили бы устыдиться зимородка.
   Герцогиня подняла глаза.
   – Интересно, что вы знаете о стыде, Джонатан?
   – Ничего, что я впитал бы с вашим молоком, ваша светлость. В то время как я сосредоточился на том, чтобы играть в вашу славную игру в разногласия, Энн оказалась невольной жертвой, в конце концов. Я прощу вам все колючки, которые вы хотите всадить в мое тело, но я не прощу вам того, что вы подвергли ее этому, и я не могу простить себя за то, что не предотвратил это. Герцогиня встала.
   – Эта рана для нее несерьезна, и это было необходимо.
   – Запугивать ее? Поселить страх и смятение в ее сердце?
   – Было необходимо, чтобы она поняла, насколько невозможно для нее совместное будущее с вами, прежде чем она влюбится в вас еще сильнее.
   На мгновение сердце у Джека замерло, словно он неожиданно и тяжело упал с взбрыкнувшей лошади.
   – А, – сказал он, – значит, колючку вогнали поглубже, и я должен закружиться, забарахтаться и, задыхаясь, просить о милосердии, о помощи?
   – Ничто из того, что я могу сделать, не причинит ей такого вреда, какой уже причинили вы. Хотя это, вероятно, все же можно исправить. Если она позволит себе принять этого мистера Трента, он будет пользоваться покровительством герцога и герцогини. Они будут богаты. Ее сердце уцелеет, но не мое. Знать, что вы вели себя так бесчестно, что вы отвергли меня и все, чему я вас учила… Будь я проклята, если я позволю вам покинуть меня снова, не покарав!
   – О, я готов платить, ваша светлость! Однако только моя мать в состоянии ввести такой налог, который может до самого дна вычерпать мою платежеспособность.
   Джек поклонился, распахнул дверь и побежал за Энн.
 
   Она стояла на зубчатой стене, где часть защитной стены соединялась с массивом башни Фортуны, и смотрела на далекий берег. Позади нее смущенно мялся лакей, без сомнения, стараясь соблюсти хрупкое равновесие между охранением и покушением на уединение гостьи.
   Энн всячески старалась на замечать его. Облака плыли, бросая на зеленые окрестности то свет, то тень. Где-то там находится Хоторн-Аксбери: ее отец и мать, братья и сестры. Люди, которые любят ее. Люди, которые простят ее и спасут ее от этого, захочет ли Артур жениться на ней или нет.
   Она не могла думать об Артуре. Если она пыталась вообразить его лицо или что-то из их разговоров, каждый приятный момент терялся в тумане самообвинений и вины. Никогда в жизни никому она не причинила такого зла. Артур ни в чем не виноват. Он любит ее.
   Она погубила все.
   Шаги послышались на каменных ступенях, легкая поступь приближалась.
   – Славный Грейем, – сказал голос Джека, – вы можете вернуться к вашим обязанностям.
   Энн вцепилась в каменный зубец обеими руками. Тяжелые ботинки лакея застучали вниз по лестнице.
   – Вы будете со мной разговаривать? – спросил Джек. Легкий ветерок шевелил прядки волос вокруг его лица и цеплялся за ее муслиновую юбку. Даже одежда на ней чужая. Самозванка, в доме герцога, и она… она даже не знала таких слов. Она согрешила с сыном герцога.
   Энн провела рукой по глазам и по-прежнему стояла к нему спиной. Но сознавала его присутствие.
   – Я поступил неправильно, не предотвратив этого, – сказал Джек. – Я представляю себе, что вы должны чувствовать.
   – Сильно сомневаюсь в этом, – отозвалась она.
   – Вы преисполнены негодования – на себя, на меня. Вы думаете, что было бы лучше, если бы вы никогда не видели меня, если бы древо познания не уронило свой горчайший плод вам в руки. Еще есть горе и вина, а к тому же маленький темный страх – а вдруг вам не хватит храбрости и в конце концов моя семья одолеет вас.
   Энн обернулась. Он стоит и смотрит на нее, дверь за его спиной закрыта, зубчатая стена отбрасывает тени к его ногам. Солнечный свет проходит резко по его лицу, кожа у него темно-смуглая, загорелая, его глаза – лесные тени и грех.
   – Откуда вы знаете?
   – Наверное, я тоже испытываю многие из этих неприятных чувств. Никто из нас не может переделать то, что случилось. – Он подошел к ней, ветер трепал его волосы. – Мне нужно знать, что вы намерены делать.
   – Моя жизнь была счастливой, пока я не встретила вас. Ничто теперь не может исправить ее, если только Артур не увезет меня.
   Губы его слегка сжались, он отвел глаза.
   – Значит, спорить больше нет нужды? Если мистер Трент не придет вам на помощь, вы можете получить мое имя и состояние, не получая меня.
   – Правда ли то, что сказала герцогиня, что вы посвятили себя… экзотическим чувственным наслаждениям?
   – Да, до некоторой степени. Но не бойтесь, как только все будет улажено, я удалюсь из вашей жизни так быстро, как только смогу.
   – Так о чем же все это было сейчас в башне Фортуны? Я не понимаю. Что это за семья? Вы что, все ненавидите друг друга?
   – Возможно, мы, Сент-Джорджи, ценим ум больше доброты. Это не значит, что мы не любим друг друга. Это значит, что мы хорошо умеем причинять друг другу боль.
   – Даже ваша матушка хочет сделать вам больно?
   – Я обманул ее ожидания. Она не может этого вынести. Энн оглянулась на него, припав к грубой каменной стене.
   – Я тоже обманула ожидания отца и матери. Папа будет сокрушен, но он не захочет меня наказать. Как и Артур. Любовь и доброта – две стороны одной монеты, не так ли? Как можно их разделить?
   – Если бы человеческие страсти, обычно действующие во имя любви, не включали в себя гораздо большего, чем доброта, мисс Марш, мы бы с вами не оказались в нашем теперешнем затруднительном положении.
   Она замолчала, вглядываясь в его глаза. Страсть пылала на его скулах, расплавляя ее решимость. Ее сердце билось тяжело, разрываемое смятением до самой сердцевины. Краткий безумный миг она надеялась, что он прижмет ее каменному парапету и поцелует, даже возьмет силой. Ей хотелось, чтобы он был побежден желанием, хотелось, чтобы он снова погрузился вместе с ней в то блаженное безумие. Нелепая, унизительная слабость. Она ее презирала.
   – Я не хочу больше иметь с вами ничего общего, – сказала она. – И мне кажется, что вы видеть меня не можете.
   – Кто это предположил? Герцогиня? Моя мать умна. Она не непогрешима. Хотя вряд ли имеет значение, конечно, каковы мои чувства.
   – Каковы бы они ни были, – бросила она, – они достаточно поверхностны.
   Джек отвел глаза.
   – Не так-то просто для семьи герцога любить просто, не задумываясь. Наш ранг создает трудности, мы никак не можем избежать их.
   – Даже друг с другом?
   – Особенно друг с другом. – Он снова посмотрел на нее со своей резкой, иронической прозорливостью. – Давайте попробуем: немного сухой беспристрастности, и вы, может быть, поймете. – И, не дожидаясь, не глядя, идет ли она за ним, Джек двинулся по стене к полукруглой двери. Он распахнул дверь – там оказалась витая лестница. – Эта лестница приведет нас на крышу башни Фортуны.
   – Для чего?
   – Либо ваш праведный гнев, ваше природное любопытство, либо ваше чувство юмора поддержат вас, если только вы не боитесь высоты?
   «Я не боюсь – до тех пор, пока я с вами!» Из какого-то глубокого, таинственного места Энн явилось некое язвительное веселье, хотя ярость все еще окрашивала ее чувства, как уксус, вылитый в вино.
   – Нет, – сказала она, – я так не думаю. Однажды я поднялась на верх церковной башни в Хоторн-Аксбери.
   – Тогда ничего, Уилдсхей ничуть не ближе к небу, чем официальная церковь.
   Она прикусила губу, не зная, пытается она подавить смех или слезы, и пошла за ним.
   Они вышли на самую высокую из башен. Нагромождение крыш расплескалось во все стороны, словно ребенок ударил топором по торту. Только каминные трубы и флагшток с развевающимся на нем штандартом пронзали огромную чашу неба. Открытая местность простиралась под ними.
   – Вся земля, которую вы можете видеть, принадлежит Уилдсхею, – сказал Джек. – Вся эта ответственность: фермы, деревни, лавки, рынки – жизни сотен, если не тысяч людей. Вот что означает власть. Это и свод законов; это и проявление величия; это и нравственное руководство. Моим предкам это показалось бы странной мыслью, но определенный декорум – вот чего современный мир требует от герцогов. Райдер должен был быть воспитан так, чтобы он мог в один прекрасный день взять бразды правления всем этим в свои руки. Он должен мотивироваться сочувствием и справедливостью, но без сантиментов и страсти. Мой отец получил такое же воспитание.
   – Без страсти? А что же еще было проявлено только что в башне Фортуны?
   – Игра.
   – Сердцами, как игровыми фигурами?
   – Возможно. Моя семья сердится не только потому, что я их разочаровал, но потому, что они считают, что я оказался вне пределов их досягаемости. Возможно, мне слишком многое позволяли. Тогда как Райдер всегда знал, чем он должен стать, меня воспитывали только ради того, чтобы я был под рукой на случай, если понадоблюсь, чтобы занять его место. Иначе я просто бесполезен. В результате я пользовался значительной свободой.
   – Что превратило вас во врага родного брата?
   – Врага? – Джек отошел, и волосы его бешено взметнулись. – Райдер расстроен только потому, что он очень любит, и эта любовь заставляет его бояться меня. Когда мы были мальчиками, мы носились вместе, как варвары.
   – Вы пытаетесь убедить меня, что когда-то вы были «как все люди»?
   – Нет, конечно, я никогда не был как все, даже в детстве. Может быть, поэтому мне так нравится ваше общество. – Он отворил маленькую дверцу. – Боже, удивительно, что это все еще здесь!
   Мускулы на его спине напряглись, когда он вытащил большое деревянное корыто из какого-то помещения вроде кладовки. Энн смотрела на него. Сердце у нее билось, как барабан. «Мне так нравится ваше общество»?
   – Как я могу доверять всему тому, что вы говорите? – упрямо спросила она.
   Если у вас хватит духа, я это докажу! – Джек подтащил корыто к основанию трубы и ударил по нему кулаком. Крыши уходили в разные стороны в головокружительном беспорядке. – Мы с Райдером проделывали это тысячу раз – летали на нашем деревянном драконе по шиферу до крыши большого зала. – Он уравновесил корыто, сел на него, потом развел руки, обняв пространство перед собой. – Прошу садиться! Если только вы не боитесь…
   – Я не боюсь ничего, что вы можете сделать.
   – Тогда доверьтесь мне!
   С каким-то слепым вызовом она подошла к нему и села на корыто. Он удобно удерживал ее перед собой сильными бедрами с обеих сторон.
   – А теперь, сударыня, держитесь! Полет дракона!
   Корыто полетело по плоской крыше с грохотом тысячи галопирующих лошадей. У края с желобом их деревянная колесница подпрыгнула, поднявшись в воздух, словно у нее выросли кожаные крылья. Энн вскрикнула и обеими руками вцепилась в Джека. Завывая, как баньши, он привлек ее к себе, а сам откинулся назад, чтобы уравновесить их полет.
   Они опустились с грохотом на вторую шиферную плоскость. Ее спина прижалась к его животу и груди. Его сильные бедра обхватили ее ноги. Мышцы его рук туго пружинили под ее руками, а его мужское радостное возбуждение звучало у нее в ушах. Ее кровь отозвалась, ее тело растаяло. Легкомыслие и беспечность вновь пели в ней. У нее захватило дух.
   Корыто соскочило со второй крыши, продержав их еще одну долю секунды в свободном полете, а потом опустилось на каменную террасу, окруженную стеной с зубцами, и остановилось.
   Платье задралось от ветра до колен, показав чулки и ботинки, мелькнули завязанные подвязки. Вспыхнув, Энн потянула юбки вниз и, шатаясь, встала.
   – Боже мой! – Она снова села, потому что колени у нее подгибались. Ее тело превратилось в ручейки горячей меди. – Кажется, я доверила вам мою жизнь!