Андрей РОСТОВСКИЙ
ПО ЗАКОНАМ ВОЛЧЬЕЙ СТАИ
КРЕСТОВЫЙ ТУЗ
УТРО БАНДИТА
«Дз-з-з-ын… Дз-з-зын… Дз-ын…»— разрывался телефон.
Феликс с трудом открыл глаза. Часы показывали без четверти девять. Голова трещала и раскалывалась от выпитой накануне в ночном клубе текилы, модной нынче кактусовой самогонки мексиканского разлива.
Перевалившись через спящую рядом Веронику, чертыхаясь и проклиная ранний звонок, а домой Феликс заявился около пяти утра, он поднял трубку телефона.
— Да! Слушаю! — раздраженно ответил он.
— Все еще спишь, дорогой? — услышал Феликс с другого конца провода хрипловатый голос. Сон как рукой сняло. — А ведь поди слышал: «Кто рано встает, тому бог дает»!
— Да нет, уже проснулся. Здоров, Кузьмич. Я весь во внимании.
Хриплый, прокуренный баритон принадлежал Николаю Кузьмичу— старому «вору в законе», человеку весьма авторитетному и почитаемому в криминальном мире. Вот уже сорок с лишним лет он носил воровское погоняло Крест. Урки уважали его, а на сходках, как правило, его слово было основным и решающим.
— Дело есть, Феликс. Телефон у тебя чистый?
— Да. Сто пудов. Недавно пробивал.
— Короче, слушай. Некто Сидоренко Олег Викторович… Да ты его знаешь, директор фирмы «Гермес Холдинг». Если мне память не изменяет, твои пацаны его конкурента в прошлом году трусили. Так вот, этот голубчик завис по межбанковскому кредиту нашим близким семьдесят пять косарей зелеными. Срок отдачи прошел, а он скулит, что в данный момент пуст, как барабан, что, дескать, его самого опрокинули на триста штук баксов. По-большому это его трудности и нам глубоко плевать на них. Срок давно уже истек. И срок после «последнего китайского» предупреждения тоже… Сегодня он обещался привезти расчет. Но это он фуфло гонит. Я так думаю — денег у него сейчас нет, — Крест хмыкнул в трубку. — Что с ним делать — знаешь. Раздербань его по полной программе. Если капусту сегодня не предоставит, отписывай его хату. Принадлежащая ему трехкомнатная квартира на Ленинградке, я думаю, потянет больше его долга…
— А с семьей что прикажешь делать? Слышал я, у него жена да две дочери.
— Феликс, браток, я же сказал, что все остальное — его проблемы. А то барыга совсем оборзел! К мусорам он не метнется — рыло у него в пуху по самые уши. Правда, он лепечет что-то про кредит, под который он загрузился. Что деньги нам вернет эдак недельки через три. Но мы не благотворительный фонд, так что лоху не повезло. Ты уж не подведи, братишка, ты у нас человек опытный. Лавэ разобьем впополаме. Половина тебе и твоей братве, а половина нам на воровское. По рукам?
— По рукам! Где его зацепить?
— К одиннадцати часам он сам подъедет к метро «Сокол». Там его и возьмешь под белы рученьки. А что дальше — не мне тебе рассказывать…
— А ты уверен, что он подъедет?
— А куда он с подводной лодки денется? Обложили его, бедолагу, со всех сторон. Так что будет ровно в одиннадцать как штык. Подъедет на синей «Вольво». Кстати, ее тоже попытайся для общей кучи отгрести. 0'кей?
— 0'кей!
Повесив трубку, Феликс достал из бара початую бутылку мартини. Плеснул содержимое в стакан и выпил.
— Бр-рр… кислятина.
Зайдя в ванную комнату, Феликс обнаружил в зеркале опухшую, помятую физиономию, еще вчера принадлежавшую привлекательному молодому человеку.
«Ну и рожа», — самокритично подумал Феликс. Включив горячую воду, он улегся в ванну со стаканом мартини в руке.
Голова все еще трещит. Во рту словно птички нагадили. Настроение препоганейшее. Каждый раз после очередного похмелья Феликс давал себе зарок: «либо совсем не пить, либо дозу спиртного свести к минимуму». И каждый раз себя обманывал.
Стыдно. Стыдно перед самим собой.
А ведь еще не так давно — отличный спортсмен, мастер восточных единоборств, первоклассный, профессиональный боец… Сейчас, к сожалению, приходилось тренироваться нерегулярно, от случая к случаю.
Для «самоотмазки», для самооправдания своего бездействия придумал мнимый диагноз — невроз и кучу других аналогичных болячек. И дабы сбить нервное напряжение, связанное с «рисковой» профессией, принимал по вечерам как лекарство рюмку, а там и вторую, третью…
«Да, пора тормозить, — каждый раз думал он с похмелья. — Завтра же с утра — пробежка. Часик поработать по боксерскому мешку и „макеваре“, разминка на теннисном корте. Немного упражнений с металлом. Вечером — бассейн».
Опять вранье. Очередное. Очередной самообман. Ну да ладно!
Феликс посмотрел на стенные часы. Минут эдак через пятнадцать, как договаривались накануне, должен заехать Гоша — бравый бритоголовый мордоворот с крепкими кулаками, выполняющий роль водителя Феликса. Парнишка преданный и «без заднего», но, к сожалению или наоборот, без особых проблесков интеллекта.
Вытираясь махровым полотенцем, Феликс вышел из ванной комнаты и подошел к кровати, где еще продолжала видеть утренние сны Вероника. Волосы ее разметались по подушке. Размазанная тушь и съеденная губная помада совершенно не портили ее смазливого личика. Немудрено, ведь Феликс подснял ее на недавнем конкурсе «Мисс Россия», где Вероника заняла в финале третье место, при том, что первые два были заранее куплены финансово упакованными спонсорами для своих пассий. Так что первые места были заработаны еще в постелях.
Вероника к своему по праву заработанному третьему месту и почетному званию «Мисс Очарование» как бы в качестве «дополнительного» приза получила неожиданное, но приятное знакомство с плейбоем Феликсом, который производил впечатление джентльмена и безнадежного романтика. Их «случайное» знакомство состоялось на вечернем фуршете, знаменующем окончание конкурса, и имело бурное развитие. Как в сказке.
Сказки же имеют свойство быстро кончаться. И уже через месяц, ссылаясь на жуткую занятость и многочисленные проблемы, Феликс все реже звонил и приглашал Веронику на разные увеселительные мероприятия.
А вчера он вновь свалился ей как снег на голову. Последовал вояж по ночной Москве. Клуб «Утопия», кислотная музыка, текила и бурный пьяный секс под утро.
— «Пора, красавица, проснись. Открой сомкнуты негой взоры…» — С этими лирическими словами «больной, измученный нарзаном» стянул со спящей одеяло, обнажив ее обольстительные формы, покрытые еще не сошедшим с лета загаром.
— Ну-у-у… — по-детски простонала Вероника и попыталась обратно натянуть на себя одеяло. Но силы были неравные. Победили мускулы.
— Нужно срочно отъехать, так что на марафет десять минут.
— Ну-у-у… Можно еще немножко посплю?
— Дома доспишь…
Феликс подошел к туалетному столику с высоким зеркалом и снова критично осмотрел себя. После приема ванны он выглядел гораздо лучше. Зачесанные назад темно-русые волосы делали его высокий лоб еще более открытым. Серо-зеленые глаза под густыми черными бровями имели более осмысленный взгляд, чем полчаса назад. Взглянув на свой мускулистый торс и рельефные мышцы рук, он отметил, что, несмотря на нестабильные тренировки, все еще сохранил хорошую спортивную форму.
На туалетном столике внушительной горкой лежали золотые украшения. Взяв оттуда толстую цепь с массивным квадратным образом, на котором был изображен лик Иисуса Христа в терновом венке, он надел ее и перекрестился. Затем защелкнул на левой руке широкий золотой браслет, а на безымянный палец надел перстень с достаточно крупным бриллиантом не менее карата.
«Говорят, что много „рыжья“ не в моде. Что, дескать, все это устаревшие понты, — размышлял Феликс. — Но, честно говоря, все эти бредни меня мало интересуют. Я все это ношу не как украшения, а как знаки кастовой принадлежности. Тем более это подарки моих близких друзей. А Спасителя я вообще освятил в Сергиевом Посаде».
Облачившись в «золотые доспехи», Феликс надел шелковую, темно-синюю рубашку и черный костюм от Хьюго Босса. Освежившись любимым французским одеколоном, он стал поторапливать медленно одевающуюся Веронику.
Феликс с трудом открыл глаза. Часы показывали без четверти девять. Голова трещала и раскалывалась от выпитой накануне в ночном клубе текилы, модной нынче кактусовой самогонки мексиканского разлива.
Перевалившись через спящую рядом Веронику, чертыхаясь и проклиная ранний звонок, а домой Феликс заявился около пяти утра, он поднял трубку телефона.
— Да! Слушаю! — раздраженно ответил он.
— Все еще спишь, дорогой? — услышал Феликс с другого конца провода хрипловатый голос. Сон как рукой сняло. — А ведь поди слышал: «Кто рано встает, тому бог дает»!
— Да нет, уже проснулся. Здоров, Кузьмич. Я весь во внимании.
Хриплый, прокуренный баритон принадлежал Николаю Кузьмичу— старому «вору в законе», человеку весьма авторитетному и почитаемому в криминальном мире. Вот уже сорок с лишним лет он носил воровское погоняло Крест. Урки уважали его, а на сходках, как правило, его слово было основным и решающим.
— Дело есть, Феликс. Телефон у тебя чистый?
— Да. Сто пудов. Недавно пробивал.
— Короче, слушай. Некто Сидоренко Олег Викторович… Да ты его знаешь, директор фирмы «Гермес Холдинг». Если мне память не изменяет, твои пацаны его конкурента в прошлом году трусили. Так вот, этот голубчик завис по межбанковскому кредиту нашим близким семьдесят пять косарей зелеными. Срок отдачи прошел, а он скулит, что в данный момент пуст, как барабан, что, дескать, его самого опрокинули на триста штук баксов. По-большому это его трудности и нам глубоко плевать на них. Срок давно уже истек. И срок после «последнего китайского» предупреждения тоже… Сегодня он обещался привезти расчет. Но это он фуфло гонит. Я так думаю — денег у него сейчас нет, — Крест хмыкнул в трубку. — Что с ним делать — знаешь. Раздербань его по полной программе. Если капусту сегодня не предоставит, отписывай его хату. Принадлежащая ему трехкомнатная квартира на Ленинградке, я думаю, потянет больше его долга…
— А с семьей что прикажешь делать? Слышал я, у него жена да две дочери.
— Феликс, браток, я же сказал, что все остальное — его проблемы. А то барыга совсем оборзел! К мусорам он не метнется — рыло у него в пуху по самые уши. Правда, он лепечет что-то про кредит, под который он загрузился. Что деньги нам вернет эдак недельки через три. Но мы не благотворительный фонд, так что лоху не повезло. Ты уж не подведи, братишка, ты у нас человек опытный. Лавэ разобьем впополаме. Половина тебе и твоей братве, а половина нам на воровское. По рукам?
— По рукам! Где его зацепить?
— К одиннадцати часам он сам подъедет к метро «Сокол». Там его и возьмешь под белы рученьки. А что дальше — не мне тебе рассказывать…
— А ты уверен, что он подъедет?
— А куда он с подводной лодки денется? Обложили его, бедолагу, со всех сторон. Так что будет ровно в одиннадцать как штык. Подъедет на синей «Вольво». Кстати, ее тоже попытайся для общей кучи отгрести. 0'кей?
— 0'кей!
Повесив трубку, Феликс достал из бара початую бутылку мартини. Плеснул содержимое в стакан и выпил.
— Бр-рр… кислятина.
Зайдя в ванную комнату, Феликс обнаружил в зеркале опухшую, помятую физиономию, еще вчера принадлежавшую привлекательному молодому человеку.
«Ну и рожа», — самокритично подумал Феликс. Включив горячую воду, он улегся в ванну со стаканом мартини в руке.
Голова все еще трещит. Во рту словно птички нагадили. Настроение препоганейшее. Каждый раз после очередного похмелья Феликс давал себе зарок: «либо совсем не пить, либо дозу спиртного свести к минимуму». И каждый раз себя обманывал.
Стыдно. Стыдно перед самим собой.
А ведь еще не так давно — отличный спортсмен, мастер восточных единоборств, первоклассный, профессиональный боец… Сейчас, к сожалению, приходилось тренироваться нерегулярно, от случая к случаю.
Для «самоотмазки», для самооправдания своего бездействия придумал мнимый диагноз — невроз и кучу других аналогичных болячек. И дабы сбить нервное напряжение, связанное с «рисковой» профессией, принимал по вечерам как лекарство рюмку, а там и вторую, третью…
«Да, пора тормозить, — каждый раз думал он с похмелья. — Завтра же с утра — пробежка. Часик поработать по боксерскому мешку и „макеваре“, разминка на теннисном корте. Немного упражнений с металлом. Вечером — бассейн».
Опять вранье. Очередное. Очередной самообман. Ну да ладно!
Феликс посмотрел на стенные часы. Минут эдак через пятнадцать, как договаривались накануне, должен заехать Гоша — бравый бритоголовый мордоворот с крепкими кулаками, выполняющий роль водителя Феликса. Парнишка преданный и «без заднего», но, к сожалению или наоборот, без особых проблесков интеллекта.
Вытираясь махровым полотенцем, Феликс вышел из ванной комнаты и подошел к кровати, где еще продолжала видеть утренние сны Вероника. Волосы ее разметались по подушке. Размазанная тушь и съеденная губная помада совершенно не портили ее смазливого личика. Немудрено, ведь Феликс подснял ее на недавнем конкурсе «Мисс Россия», где Вероника заняла в финале третье место, при том, что первые два были заранее куплены финансово упакованными спонсорами для своих пассий. Так что первые места были заработаны еще в постелях.
Вероника к своему по праву заработанному третьему месту и почетному званию «Мисс Очарование» как бы в качестве «дополнительного» приза получила неожиданное, но приятное знакомство с плейбоем Феликсом, который производил впечатление джентльмена и безнадежного романтика. Их «случайное» знакомство состоялось на вечернем фуршете, знаменующем окончание конкурса, и имело бурное развитие. Как в сказке.
Сказки же имеют свойство быстро кончаться. И уже через месяц, ссылаясь на жуткую занятость и многочисленные проблемы, Феликс все реже звонил и приглашал Веронику на разные увеселительные мероприятия.
А вчера он вновь свалился ей как снег на голову. Последовал вояж по ночной Москве. Клуб «Утопия», кислотная музыка, текила и бурный пьяный секс под утро.
— «Пора, красавица, проснись. Открой сомкнуты негой взоры…» — С этими лирическими словами «больной, измученный нарзаном» стянул со спящей одеяло, обнажив ее обольстительные формы, покрытые еще не сошедшим с лета загаром.
— Ну-у-у… — по-детски простонала Вероника и попыталась обратно натянуть на себя одеяло. Но силы были неравные. Победили мускулы.
— Нужно срочно отъехать, так что на марафет десять минут.
— Ну-у-у… Можно еще немножко посплю?
— Дома доспишь…
Феликс подошел к туалетному столику с высоким зеркалом и снова критично осмотрел себя. После приема ванны он выглядел гораздо лучше. Зачесанные назад темно-русые волосы делали его высокий лоб еще более открытым. Серо-зеленые глаза под густыми черными бровями имели более осмысленный взгляд, чем полчаса назад. Взглянув на свой мускулистый торс и рельефные мышцы рук, он отметил, что, несмотря на нестабильные тренировки, все еще сохранил хорошую спортивную форму.
На туалетном столике внушительной горкой лежали золотые украшения. Взяв оттуда толстую цепь с массивным квадратным образом, на котором был изображен лик Иисуса Христа в терновом венке, он надел ее и перекрестился. Затем защелкнул на левой руке широкий золотой браслет, а на безымянный палец надел перстень с достаточно крупным бриллиантом не менее карата.
«Говорят, что много „рыжья“ не в моде. Что, дескать, все это устаревшие понты, — размышлял Феликс. — Но, честно говоря, все эти бредни меня мало интересуют. Я все это ношу не как украшения, а как знаки кастовой принадлежности. Тем более это подарки моих близких друзей. А Спасителя я вообще освятил в Сергиевом Посаде».
Облачившись в «золотые доспехи», Феликс надел шелковую, темно-синюю рубашку и черный костюм от Хьюго Босса. Освежившись любимым французским одеколоном, он стал поторапливать медленно одевающуюся Веронику.
ФОРМУЛА ЗЛОСТИ
У подъезда уже стоял пригнанный пунктуальным Гошей джип «Тойота-Раннер» темно-зеленого цвета, укрепленный мощными дугами и прочими металлическими наворотами.
— Привет, босс! — поздоровался Гоша.
— Привет, бродяга, коли не шутишь! — с мрачным видом ответил «босс». — Что за фон в машине? Ты что, лука наелся?
— Да, малость простудился, ну а «лук от всех недуг». Лечусь.
— Ну, тогда хавальник свой пореже открывай… А лучше зажуй «Орбитом» или этим, как, его… с неизменно-устойчивым вкусом…
— Видно, опять не с той ноги встал, — насупился любитель лука, нажал на газ, и машина тронулась.
Джип ехал по Дмитровскому шоссе. Погода стояла пасмурная, хотя была всего середина сентября. Настроение — еще хуже, еще мерзопакостней. Феликса все ужасно раздражало. И серые озлобленные лица на улице, и снующие вокруг автомобили, и мрачное повествование Гоши о том, что на вчерашней разборке за Кольцевой завалили в перестрелке двух пацанов из бригады Тунгуса, а Гарик из Балашихи рыскает в поисках денег на откуп своего подельника, которого позавчера замели. Менты ему вешают 146-ю статью — разбой — и требуют пятнадцать штук «гринов». Гарик же — босяк неупакованный, транжира и гуляка. Денег, как всегда, у него нет. А кента вызволять-то надо. Вот и мечется.
У всех свои проблемы. Своих забот полон рот. Кому сейчас легко?!
Проклятая волчья жизнь. Разве о ней мечтал раньше подающий надежды спортсмен, студент философского факультета? Засасывает, как трясина. Какая к черту романтика преступной жизни? Кругом одна грязь и погань. Да, уровень настроения опускался все ниже и ниже. Ниже уровня подошв. Скучно. Противно. Какая-то постоянная мутная злость. Злость, рождающая жуткий внутренний дискомфорт.
Бросить бы все к чертовой матери и свалить куда-нибудь на тропический остров в Тихом океане. Но на это нужны деньги, и не малые. А их ведь нужно где-то брать.
— Филя, ты домой меня закинешь? — спросила с заднего сиденья Вероника.
— Слышь! Я ведь просил тебя так меня не называть! — раздраженно ответил Феликс. — Я тебе что, Киркоров?
И чуть погодя, успокоившись, добавил:
— Не получится. У меня срочное дело. Как-нибудь в другой раз. Гоша, тормозни у ближайшего метро.
Веронику с обиженным выражением лица высадили у ближайшей станции метрополитена.
— Ничего, потерпит. Нечего баловать. Ишь, принцесса, — как бы самооправдываясь, проговорил Феликс.
В общем-то, девка она явно неглупая и его, похоже, обожает. Но эти постоянные понты и капризы… Да и несколько поднадоела уже…
Сердцу милее разнообразие, чувство новизны. Душа ловеласа — огонь, и ее гнетет рутина постоянных отношений.
— Автомобиль номер 317, принять вправо! — послышался неожиданно голос из громкоговорителя милицейской машины, шедшей сзади.
«И так настроение не в дугу, а тут еще эти менты поганые. Да еще и муниципалы. Кровососы. Деньги собирают, стервятники. Ну, вроде бы ничего такого особенного в машине нет. Ствол сегодня не брали. Документы в порядке. Но все равно до чего-нибудь дободаются. Дободаться при желании и до фонарного столба можно. Работа у них такая гнусная, тем и живут — промышляют», — зло подумал Феликс.
Гоша, приняв вправо, съехал к тротуару. За ним остановился милицейский «Форд», и из него с автоматами наперевес вышли два блюстителя порядка.
— Прошу выйти из машины, — скороговоркой пробубнил толстяк с капитанскими погонами. — Ваши документы?
Пока капитан проверял документы, плюгавый сержант с физиономией недоноска шарил по салону джипа. Найдя на заднем сиденье бейсбольную биту, с победоносным видом отдал ее капитану.
— Так-с, шо це таке? — на хохляцкий манер произнес капитан.
— Что, командир, не видишь — бейсбольная бита, спортивный снаряд для игры в бейсбол. Мы — бейсболисты! — оскалился Гоша. — Кстати, куплена в спортивном магазине на Тверской, рядом с Белорусским вокзалом. Есть чек. Могу показать.
— Да хрен с ней, с этой битой. А вот что ты на это скажешь, умник? — взвизгнул сержант, извлекая из бардачка солидный кнопочный нож, явно кустарной, скорее всего, зековской работы.
Феликс со злостью взглянул на Гошу. Тот от неожиданности захлопал глазами и с виноватым видом пожал плечами. Дескать, виноват, забыл вчера вытащить.
Естественно, последовало любезное предложение проехать в ближайшее отделение милиции. Естественно, карман Феликса опустел на двести баксов. Естественно, все уладилось. Нож был возвращен нерадивому хозяину, и машины разъехались, как в море корабли.
— У-у-у, мусора поганые, падлы! — выругался Гоша.
— Сам, мудак, виноват! Предупреждал же я тебя: весь компромат храни дома и бери «игрушки» только на конкретные дела. Правильно в народе говорят: «Горбатого могила исправит», — засверкал глазами Феликс.
Злость распирала изнутри. Приступ гнева рос. Откуда же в нем столько негативных эмоций?
Когда-то Феликс считал себя достаточно добрым человеком. По крайней мере так думали окружающие его люди. В раннем детстве он был способен на поступки, пропитанные состраданием, милосердием и благородством.
В юности, упиваясь рыцарскими романами Вальтера Скотта, похождениями мушкетеров , Александра Дюма, приключениями героев Фенимора Купера и Майн Рида, где добро было высшим мерилом всех ценностей, а слова «благородство» и «честь» не являлись пустым звуком, юный романтик мечтал о подвигах. Положительные герои «без страха и упрека» имели для него магическую привлекательность.
Но время шло, и, к сожалению, в сознании Феликса происходила переоценка ценностей.
С каждым годом, сталкиваясь с мрачными реалиями бренной жизни, где розовый цвет миражных фантазий чаще всего приобретает грязно-серые оттенки, мировоззрение Феликса постепенно менялось. В жизни царили хаос, бардак, подлость и предательство, ложь и корысть.
Да, мир весьма жесток. И дабы адаптироваться в нем, некоторые альтруистские принципы пришлось сменить на более практичные, к примеру: «с волками жить — по волчьи выть». Раннее воспитанное родителями и литературными произведениями человеколюбие сменялось пренебрежением к людям, ненавистью, эгоцентризмом.
Некоторые мрачные и трагические события в жизни наложили негативный отпечаток, дополнительно поставив на сознании клеймо жестокости и неверия. Силы воли хватало на то, чтобы не опуститься до искусственного мира иллюзий, создаваемого наркотическими веществами, неуклонно ведущими к полнейшей деградации. К неизбежному разложению личности.
В реальной жизни окружающее радовало его все меньше и меньше. Постоянно росла и крепла злость, впиваясь в мозг, отравляла своим гнусным ядом сознание. Все вокруг раздражало и разочаровывало. В последнее время все чаще его охватывали ярость и безудержный гнев. Как говорится, крыша съезжала. Всю его сущность заполнял липкий туман. Казалось, конкретная причина отсутствовала, но как будто вовнутрь вселялись мерзкие, зловредные бесы, овладевая его существом настолько, что в самую пору было вызвать изгоняющего дьявола экзорциста.
Волна гнева захлестывала его так же неожиданно, как и вскоре незаметно спадала, но в этот момент он почти не контролировал себя. Самое неприятное, что обычно под горячую руку попадали близкие люди.
После непродолжительных приступов за работу принималась безжалостная совесть. Уж она-то, родимая, спуску не давала, кромсала и жгла душу с особым остервенением.
Говорят, что трагедии делают людей добрее. Чушь! Полнейшая чушь! Все страшные и грязные события человека озлобляют. Все мнимое человеколюбие исчезает в небытие. На смену ему приходит недоверие, разочарование и конечно же вышеописанная злость. Все это Феликс прочувствовал на самом себе: потери близких людей, гибель любимой девушки, вездесущие несправедливость и предательство постепенно превращали его в мизантропа и циника.
Вот и в данный момент Феликс находился в неприятном напряжении. Внутри все накалялось. Все утро было каким-то неудачным и гнетущим. И похмельный синдром, и мерзкая погода, и эти стервятники в милицейских погонах.
Неожиданно «Мерседес» из правого ряда нагло подрезал их джип. Гоша резко нажал на тормоз, и Феликс чуть не вляпался головой в лобовое стекло.
— У-у-у, сука! — зашипел Гоша, давя на сигнал.
И тут произошло нечто, окончательно выведшее Феликса из себя. Водитель «мерина» повернул свою здоровенную харю и показал поднятый кверху средний палец с нанизанной на нем золотой печаткой. Ни для кого не секрет значение этого жеста. Глаза Феликса засверкали. Ну, дерьмо поганое, не повезло же тебе, ох не вовремя ты так…
— Ну-ка, братишка, прижми этого мудилу к обочине.
Гоша дал газу и резко, одним умелым движением прижал «Мерседес» к краю дороги. Профессионализм не утаишь. «Мерседес» резко затормозил.
— Посиди, я сам! — кинул Феликс, выскакивая из машины, зацепив на ходу левой рукой бейсбольную биту.
Из «Мерседеса», грязно матерясь, вылез здоровенный амбал.
Стремительно приблизившись к нему, Феликс, ни слова не говоря, рукояткой бейсбольной биты засадил в его мясистый нос. Переносица хрустнула. Из ноздрей заструилась кровавая юшка. Не дав ему опомниться, прямым ударом ноги в солнечное сплетение Феликс вогнал дорожного хама обратно на место, с которого тот только что встал.
— В следующий раз, мразь, глаза пошире разевать будешь, прежде чем пальцы крутить! — с этими словами Феликс сорвал с толстой шеи ошалевшего мордоворота золотую цепь и смачно сплюнул в окровавленную физиономию.
Для полного куража прошелся битой по стеклам и капоту, дополнив симфонию городских звуков звоном битого стекла. Исполнив акт возмездия, он, не торопясь, вернулся к своей машине.
— Ну, шеф, вижу, неплохо разрядился! — улыбаясь заметил Гоша.
Автомобиль тронулся.
Водитель Феликса в прошлом был заправским гонщиком. И сейчас, не утратив профессиональных качеств, он лихачил везде, где можно и где нельзя. Разогнав джип до крейсерской скорости, водитель мчался по Ленинградскому проспекту, обгоняя автомобили. Куда он всегда так спешит? Времени же еще предостаточно.
И снова резкое торможение. И вновь Феликс чуть не протаранил головой лобовое стекло. Ну что сегодня за напасть!
Дорогу перебегала со скоростью чуть больше, чем у черепахи, древняя старушка. Бабушка-камикадзе. И что за зловредная сущность у такого рода старух? Ну ладно себе смерти ищет, видно, отжила свое, но зачем же несчастных водителей пускать под косорезку? Да еще проходя в неположенном месте, клюкой грозит водителям, ругается о чем-то, бубня себе под нос.
Гоша, притормозив, обогнул неожиданное сквернословящее препятствие и, избежав неминуемого наезда, продолжил путь, упрямо набирая скорость.
Настроение у Феликса достигало критической точки. Злость ощущалась физически, напряжение было во всем, даже в будто наэлектризованном воздухе.
Кромешная тоска. Тоскливо все и внутри Феликса, и вокруг него. Он так не любил пасмурную погоду. Еще бы хоть несколько золотых осенних деньков в качестве финального аккорда перед надвигающейся зимой.
— Привет, босс! — поздоровался Гоша.
— Привет, бродяга, коли не шутишь! — с мрачным видом ответил «босс». — Что за фон в машине? Ты что, лука наелся?
— Да, малость простудился, ну а «лук от всех недуг». Лечусь.
— Ну, тогда хавальник свой пореже открывай… А лучше зажуй «Орбитом» или этим, как, его… с неизменно-устойчивым вкусом…
— Видно, опять не с той ноги встал, — насупился любитель лука, нажал на газ, и машина тронулась.
Джип ехал по Дмитровскому шоссе. Погода стояла пасмурная, хотя была всего середина сентября. Настроение — еще хуже, еще мерзопакостней. Феликса все ужасно раздражало. И серые озлобленные лица на улице, и снующие вокруг автомобили, и мрачное повествование Гоши о том, что на вчерашней разборке за Кольцевой завалили в перестрелке двух пацанов из бригады Тунгуса, а Гарик из Балашихи рыскает в поисках денег на откуп своего подельника, которого позавчера замели. Менты ему вешают 146-ю статью — разбой — и требуют пятнадцать штук «гринов». Гарик же — босяк неупакованный, транжира и гуляка. Денег, как всегда, у него нет. А кента вызволять-то надо. Вот и мечется.
У всех свои проблемы. Своих забот полон рот. Кому сейчас легко?!
Проклятая волчья жизнь. Разве о ней мечтал раньше подающий надежды спортсмен, студент философского факультета? Засасывает, как трясина. Какая к черту романтика преступной жизни? Кругом одна грязь и погань. Да, уровень настроения опускался все ниже и ниже. Ниже уровня подошв. Скучно. Противно. Какая-то постоянная мутная злость. Злость, рождающая жуткий внутренний дискомфорт.
Бросить бы все к чертовой матери и свалить куда-нибудь на тропический остров в Тихом океане. Но на это нужны деньги, и не малые. А их ведь нужно где-то брать.
— Филя, ты домой меня закинешь? — спросила с заднего сиденья Вероника.
— Слышь! Я ведь просил тебя так меня не называть! — раздраженно ответил Феликс. — Я тебе что, Киркоров?
И чуть погодя, успокоившись, добавил:
— Не получится. У меня срочное дело. Как-нибудь в другой раз. Гоша, тормозни у ближайшего метро.
Веронику с обиженным выражением лица высадили у ближайшей станции метрополитена.
— Ничего, потерпит. Нечего баловать. Ишь, принцесса, — как бы самооправдываясь, проговорил Феликс.
В общем-то, девка она явно неглупая и его, похоже, обожает. Но эти постоянные понты и капризы… Да и несколько поднадоела уже…
Сердцу милее разнообразие, чувство новизны. Душа ловеласа — огонь, и ее гнетет рутина постоянных отношений.
— Автомобиль номер 317, принять вправо! — послышался неожиданно голос из громкоговорителя милицейской машины, шедшей сзади.
«И так настроение не в дугу, а тут еще эти менты поганые. Да еще и муниципалы. Кровососы. Деньги собирают, стервятники. Ну, вроде бы ничего такого особенного в машине нет. Ствол сегодня не брали. Документы в порядке. Но все равно до чего-нибудь дободаются. Дободаться при желании и до фонарного столба можно. Работа у них такая гнусная, тем и живут — промышляют», — зло подумал Феликс.
Гоша, приняв вправо, съехал к тротуару. За ним остановился милицейский «Форд», и из него с автоматами наперевес вышли два блюстителя порядка.
— Прошу выйти из машины, — скороговоркой пробубнил толстяк с капитанскими погонами. — Ваши документы?
Пока капитан проверял документы, плюгавый сержант с физиономией недоноска шарил по салону джипа. Найдя на заднем сиденье бейсбольную биту, с победоносным видом отдал ее капитану.
— Так-с, шо це таке? — на хохляцкий манер произнес капитан.
— Что, командир, не видишь — бейсбольная бита, спортивный снаряд для игры в бейсбол. Мы — бейсболисты! — оскалился Гоша. — Кстати, куплена в спортивном магазине на Тверской, рядом с Белорусским вокзалом. Есть чек. Могу показать.
— Да хрен с ней, с этой битой. А вот что ты на это скажешь, умник? — взвизгнул сержант, извлекая из бардачка солидный кнопочный нож, явно кустарной, скорее всего, зековской работы.
Феликс со злостью взглянул на Гошу. Тот от неожиданности захлопал глазами и с виноватым видом пожал плечами. Дескать, виноват, забыл вчера вытащить.
Естественно, последовало любезное предложение проехать в ближайшее отделение милиции. Естественно, карман Феликса опустел на двести баксов. Естественно, все уладилось. Нож был возвращен нерадивому хозяину, и машины разъехались, как в море корабли.
— У-у-у, мусора поганые, падлы! — выругался Гоша.
— Сам, мудак, виноват! Предупреждал же я тебя: весь компромат храни дома и бери «игрушки» только на конкретные дела. Правильно в народе говорят: «Горбатого могила исправит», — засверкал глазами Феликс.
Злость распирала изнутри. Приступ гнева рос. Откуда же в нем столько негативных эмоций?
Когда-то Феликс считал себя достаточно добрым человеком. По крайней мере так думали окружающие его люди. В раннем детстве он был способен на поступки, пропитанные состраданием, милосердием и благородством.
В юности, упиваясь рыцарскими романами Вальтера Скотта, похождениями мушкетеров , Александра Дюма, приключениями героев Фенимора Купера и Майн Рида, где добро было высшим мерилом всех ценностей, а слова «благородство» и «честь» не являлись пустым звуком, юный романтик мечтал о подвигах. Положительные герои «без страха и упрека» имели для него магическую привлекательность.
Но время шло, и, к сожалению, в сознании Феликса происходила переоценка ценностей.
С каждым годом, сталкиваясь с мрачными реалиями бренной жизни, где розовый цвет миражных фантазий чаще всего приобретает грязно-серые оттенки, мировоззрение Феликса постепенно менялось. В жизни царили хаос, бардак, подлость и предательство, ложь и корысть.
Да, мир весьма жесток. И дабы адаптироваться в нем, некоторые альтруистские принципы пришлось сменить на более практичные, к примеру: «с волками жить — по волчьи выть». Раннее воспитанное родителями и литературными произведениями человеколюбие сменялось пренебрежением к людям, ненавистью, эгоцентризмом.
Некоторые мрачные и трагические события в жизни наложили негативный отпечаток, дополнительно поставив на сознании клеймо жестокости и неверия. Силы воли хватало на то, чтобы не опуститься до искусственного мира иллюзий, создаваемого наркотическими веществами, неуклонно ведущими к полнейшей деградации. К неизбежному разложению личности.
В реальной жизни окружающее радовало его все меньше и меньше. Постоянно росла и крепла злость, впиваясь в мозг, отравляла своим гнусным ядом сознание. Все вокруг раздражало и разочаровывало. В последнее время все чаще его охватывали ярость и безудержный гнев. Как говорится, крыша съезжала. Всю его сущность заполнял липкий туман. Казалось, конкретная причина отсутствовала, но как будто вовнутрь вселялись мерзкие, зловредные бесы, овладевая его существом настолько, что в самую пору было вызвать изгоняющего дьявола экзорциста.
Волна гнева захлестывала его так же неожиданно, как и вскоре незаметно спадала, но в этот момент он почти не контролировал себя. Самое неприятное, что обычно под горячую руку попадали близкие люди.
После непродолжительных приступов за работу принималась безжалостная совесть. Уж она-то, родимая, спуску не давала, кромсала и жгла душу с особым остервенением.
Говорят, что трагедии делают людей добрее. Чушь! Полнейшая чушь! Все страшные и грязные события человека озлобляют. Все мнимое человеколюбие исчезает в небытие. На смену ему приходит недоверие, разочарование и конечно же вышеописанная злость. Все это Феликс прочувствовал на самом себе: потери близких людей, гибель любимой девушки, вездесущие несправедливость и предательство постепенно превращали его в мизантропа и циника.
Вот и в данный момент Феликс находился в неприятном напряжении. Внутри все накалялось. Все утро было каким-то неудачным и гнетущим. И похмельный синдром, и мерзкая погода, и эти стервятники в милицейских погонах.
Неожиданно «Мерседес» из правого ряда нагло подрезал их джип. Гоша резко нажал на тормоз, и Феликс чуть не вляпался головой в лобовое стекло.
— У-у-у, сука! — зашипел Гоша, давя на сигнал.
И тут произошло нечто, окончательно выведшее Феликса из себя. Водитель «мерина» повернул свою здоровенную харю и показал поднятый кверху средний палец с нанизанной на нем золотой печаткой. Ни для кого не секрет значение этого жеста. Глаза Феликса засверкали. Ну, дерьмо поганое, не повезло же тебе, ох не вовремя ты так…
— Ну-ка, братишка, прижми этого мудилу к обочине.
Гоша дал газу и резко, одним умелым движением прижал «Мерседес» к краю дороги. Профессионализм не утаишь. «Мерседес» резко затормозил.
— Посиди, я сам! — кинул Феликс, выскакивая из машины, зацепив на ходу левой рукой бейсбольную биту.
Из «Мерседеса», грязно матерясь, вылез здоровенный амбал.
Стремительно приблизившись к нему, Феликс, ни слова не говоря, рукояткой бейсбольной биты засадил в его мясистый нос. Переносица хрустнула. Из ноздрей заструилась кровавая юшка. Не дав ему опомниться, прямым ударом ноги в солнечное сплетение Феликс вогнал дорожного хама обратно на место, с которого тот только что встал.
— В следующий раз, мразь, глаза пошире разевать будешь, прежде чем пальцы крутить! — с этими словами Феликс сорвал с толстой шеи ошалевшего мордоворота золотую цепь и смачно сплюнул в окровавленную физиономию.
Для полного куража прошелся битой по стеклам и капоту, дополнив симфонию городских звуков звоном битого стекла. Исполнив акт возмездия, он, не торопясь, вернулся к своей машине.
— Ну, шеф, вижу, неплохо разрядился! — улыбаясь заметил Гоша.
Автомобиль тронулся.
Водитель Феликса в прошлом был заправским гонщиком. И сейчас, не утратив профессиональных качеств, он лихачил везде, где можно и где нельзя. Разогнав джип до крейсерской скорости, водитель мчался по Ленинградскому проспекту, обгоняя автомобили. Куда он всегда так спешит? Времени же еще предостаточно.
И снова резкое торможение. И вновь Феликс чуть не протаранил головой лобовое стекло. Ну что сегодня за напасть!
Дорогу перебегала со скоростью чуть больше, чем у черепахи, древняя старушка. Бабушка-камикадзе. И что за зловредная сущность у такого рода старух? Ну ладно себе смерти ищет, видно, отжила свое, но зачем же несчастных водителей пускать под косорезку? Да еще проходя в неположенном месте, клюкой грозит водителям, ругается о чем-то, бубня себе под нос.
Гоша, притормозив, обогнул неожиданное сквернословящее препятствие и, избежав неминуемого наезда, продолжил путь, упрямо набирая скорость.
Настроение у Феликса достигало критической точки. Злость ощущалась физически, напряжение было во всем, даже в будто наэлектризованном воздухе.
Кромешная тоска. Тоскливо все и внутри Феликса, и вокруг него. Он так не любил пасмурную погоду. Еще бы хоть несколько золотых осенних деньков в качестве финального аккорда перед надвигающейся зимой.
МЕТАМОРФОЗА НАСТРОЕНИЯ
На место встречи прибыли минут за двадцать до намеченного времени.
Феликс вышел из машины, потянулся и направился к коммерческому ларьку. Купив небольшой пакетик вишневого сока и проткнув его трубочкой, Феликс утолил жажду. Облокотившись о ствол дерева, он поднял глаза на его пожелтевшую крону. Сквозь нее, прорвав серую пелену пасмурного неба, пробились солнечные лучи. Это было так приятно и неожиданно и так удивительно, что Феликс невольно улыбнулся.
Из неподалеку стоящего киоска донеслись звуки до боли знакомой мелодии — это звучала композиция Энио Мариконе «Одинокий пастух» из некогда популярного французского фильма «Профессионал».
С его душой стала происходить какая-то метаморфоза. Еще несколько минут назад она была заполнена мутной, черной злостью, а теперь как будто впитывала свет и очищалась. Буквально только что Феликс был готов разорвать любого, оказавшегося на его пути. Неужели глобальная перемена в его настроении связана всего лишь с солнечным лучом и волшебной мелодией, которая разливаясь проникала в самые сокровенные уголки сознания?
Да, бывает и такое.
По телу Феликса пробежала сладостная дрожь. Ему очень нравилась эта музыка. С ней его связывало много радостных и счастливых мгновений.
Он вспоминал времена, когда на самом деле был счастлив, хотя в то время он не до конца осознавал это. Как гласит народная мудрость: «Счастье ценишь, когда его нет рядом».
На сердце потеплело, лед стал оттаивать. В глазах появился добрый, ласковый огонек. Музыка фантастических сфер, музыка иллюзий и ликований полностью овладела им.
Феликс залюбовался игрой солнечного света. На его слегка отрешенном лице вновь появилась добрая и задумчивая улыбка. Он пребывал в состоянии грез, порожденных цепью дорогих и приятных воспоминаний.
Достигшая своего апогея злость ослабевала и растворялась. Как горка песка смывается соленой волной океана, так и злость Феликса отступала под натиском радостных воспоминаний юности.
Ему грезились далекое весеннее утро, яркое солнце, заливающее своим светом горные вершины, молодая зелень деревьев и нежная зеленая трава. Феликсу вспоминалось благоухание ярко-желтых весенних цветов, именуемых в народе «баранчиками», распространяющих аромат по всей округе.
Главное, Феликсу вспоминалось ощущение радости, наполняющей его ликующую душу состоянием влюбленности. И именно сейчас в его сознании возродились эти воспоминания и душа наполнилась безмятежным покоем.
Значит, жизнь далеко еще не так грустна, значит, все еще не так уж и плохо. Значит, может еще что-то его радовать.
— Внучек, купи, родненький, яблок, — услышал он невдалеке тихий голос. — Они с виду неказистые, а так вкусные, сладкие.
Возле ящика, покрытого газетой, на котором теснились маленькие, на самом деле невзрачные яблоки, стояла сгорбленная под тяжестью лет старушка. На вид лет семидесяти, а то и больше. Лицо покрыто сеткой морщин и напоминало чем-то ее же яблоки.
Феликса поразили ее глаза. Они светились какой-то вселенской добротой. Видавшие виды натруженные руки теребили дряхлый, весь заплатанный передник. Сердце Феликса защемило. Видно, не до конца еще покрылось каменной коркой. Видно, не до конца еще охладело оно из-за банальной и скорбной реальности бытия.
Сколько развелось сейчас вездесущих попрошаек?
Не так давно Феликс имел христианскую привычку подавать нищим по мере возможности. Но в последние годы их стало буквально немерено и вели себя они все наглей и надоедливей. Их поведение его бесило, и, изменив своей прошлой привычке, он часто ограничивался грубым, медвежьим рыком или пресловутым: «По пятницам не подаю!»
Феликс понимал, что не всем удалось «вписаться» в новую действительность. Он читал о смерти замечательного актера Владимира Ивашова, который, не получая ролей, был вынужден работать на стройке и от тяжелой нагрузки надорвался. Слышал и о трагической истории не менее известного актера Георгия Юматова. Многим, в прошлом знаменитым и уважаемым людям, в современной России не нашлось места. Но это были проблемы государства и его руководителей…Феликс при всем своем желании не мог помочь тем, кто бедствовал.
Самое глубокое отвращение вызывали у него личности с опухшими, грязными физиономиями, красными после пьянки носами и ничего не выражающими глазами. С каждым днем их становилось все больше и больше. Утратившие стыд и человеческий облик, они назойливо пристают к прохожим, требуя деньги на очередную порцию бормотухи, ради которой готовы на любое унижение.
Феликс не терпел людей без чувства собственного достоинства и считал их хуже животных. Особенно возмущали малолетки, стайками снующие на вокзалах и в переходах, в метро. Эти с детства привыкшие попрошайничать существа не имели элементарной гордости и были готовы на любую низость, лишь бы вести паразитический образ жизни…
В данном случае все выглядело совершенно иначе. Повидавшая буквально все на своем веку, старушка вызывала у Феликса какое-то доброе, глубинное сострадание. То ли натруженными руками, то ли добрыми уставшими глазами, то ли тем, что, несмотря на свою до боли скудную пенсию, она не пополнила ряды просящих, не утратила свою человеческую гордость, а собрала в своем таком же древнем и забытом, как и она сама, садике упавшие с дерева поздние яблоки и пытается продать их за копейки, чтобы была хоть какая-то возможность купить простую незатейливую пищу.
Но ее неказистый товар смехотворно смотрелся на фоне стоящего рядом фруктового прилавка, где красивыми рядами располагались экзотические фрукты, привезенные из разных стран. Над ними радушно улыбалось лицо азербайджанского торговца. Проходившие мимо люди, естественно, не обращали никакого внимания ни на саму старушку, ни на ее яблоки.
Что-то переломилось в душе Феликса. Комок подступил к горлу. Не осознавая конкретного смысла своих действий, он направился в ее сторону. Подойдя к ней, Феликс, недолго постояв и о чем-то отрешенно задумавшись, сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда горсть бумажных купюр и уложил сей ворох в руку оторопевшей старушки.
— Что это, внучек? — с испугом спросила она.
— Это деньги, бабушка… Возьми, тебе нужнее. А яблочками угостишь кого… — улыбнувшись, сказал Феликс и, подумав, добавил: — А это, пожалуйста, сделай милость, в церковь снеси, пусть праведным делам послужит. — С этими словами он положил на купюры сорванную с дорожного хама золотую цепь, развернулся и, ни слова не говоря, направился к машине.
Феликс вышел из машины, потянулся и направился к коммерческому ларьку. Купив небольшой пакетик вишневого сока и проткнув его трубочкой, Феликс утолил жажду. Облокотившись о ствол дерева, он поднял глаза на его пожелтевшую крону. Сквозь нее, прорвав серую пелену пасмурного неба, пробились солнечные лучи. Это было так приятно и неожиданно и так удивительно, что Феликс невольно улыбнулся.
Из неподалеку стоящего киоска донеслись звуки до боли знакомой мелодии — это звучала композиция Энио Мариконе «Одинокий пастух» из некогда популярного французского фильма «Профессионал».
С его душой стала происходить какая-то метаморфоза. Еще несколько минут назад она была заполнена мутной, черной злостью, а теперь как будто впитывала свет и очищалась. Буквально только что Феликс был готов разорвать любого, оказавшегося на его пути. Неужели глобальная перемена в его настроении связана всего лишь с солнечным лучом и волшебной мелодией, которая разливаясь проникала в самые сокровенные уголки сознания?
Да, бывает и такое.
По телу Феликса пробежала сладостная дрожь. Ему очень нравилась эта музыка. С ней его связывало много радостных и счастливых мгновений.
Он вспоминал времена, когда на самом деле был счастлив, хотя в то время он не до конца осознавал это. Как гласит народная мудрость: «Счастье ценишь, когда его нет рядом».
На сердце потеплело, лед стал оттаивать. В глазах появился добрый, ласковый огонек. Музыка фантастических сфер, музыка иллюзий и ликований полностью овладела им.
Феликс залюбовался игрой солнечного света. На его слегка отрешенном лице вновь появилась добрая и задумчивая улыбка. Он пребывал в состоянии грез, порожденных цепью дорогих и приятных воспоминаний.
Достигшая своего апогея злость ослабевала и растворялась. Как горка песка смывается соленой волной океана, так и злость Феликса отступала под натиском радостных воспоминаний юности.
Ему грезились далекое весеннее утро, яркое солнце, заливающее своим светом горные вершины, молодая зелень деревьев и нежная зеленая трава. Феликсу вспоминалось благоухание ярко-желтых весенних цветов, именуемых в народе «баранчиками», распространяющих аромат по всей округе.
Главное, Феликсу вспоминалось ощущение радости, наполняющей его ликующую душу состоянием влюбленности. И именно сейчас в его сознании возродились эти воспоминания и душа наполнилась безмятежным покоем.
Значит, жизнь далеко еще не так грустна, значит, все еще не так уж и плохо. Значит, может еще что-то его радовать.
— Внучек, купи, родненький, яблок, — услышал он невдалеке тихий голос. — Они с виду неказистые, а так вкусные, сладкие.
Возле ящика, покрытого газетой, на котором теснились маленькие, на самом деле невзрачные яблоки, стояла сгорбленная под тяжестью лет старушка. На вид лет семидесяти, а то и больше. Лицо покрыто сеткой морщин и напоминало чем-то ее же яблоки.
Феликса поразили ее глаза. Они светились какой-то вселенской добротой. Видавшие виды натруженные руки теребили дряхлый, весь заплатанный передник. Сердце Феликса защемило. Видно, не до конца еще покрылось каменной коркой. Видно, не до конца еще охладело оно из-за банальной и скорбной реальности бытия.
Сколько развелось сейчас вездесущих попрошаек?
Не так давно Феликс имел христианскую привычку подавать нищим по мере возможности. Но в последние годы их стало буквально немерено и вели себя они все наглей и надоедливей. Их поведение его бесило, и, изменив своей прошлой привычке, он часто ограничивался грубым, медвежьим рыком или пресловутым: «По пятницам не подаю!»
Феликс понимал, что не всем удалось «вписаться» в новую действительность. Он читал о смерти замечательного актера Владимира Ивашова, который, не получая ролей, был вынужден работать на стройке и от тяжелой нагрузки надорвался. Слышал и о трагической истории не менее известного актера Георгия Юматова. Многим, в прошлом знаменитым и уважаемым людям, в современной России не нашлось места. Но это были проблемы государства и его руководителей…Феликс при всем своем желании не мог помочь тем, кто бедствовал.
Самое глубокое отвращение вызывали у него личности с опухшими, грязными физиономиями, красными после пьянки носами и ничего не выражающими глазами. С каждым днем их становилось все больше и больше. Утратившие стыд и человеческий облик, они назойливо пристают к прохожим, требуя деньги на очередную порцию бормотухи, ради которой готовы на любое унижение.
Феликс не терпел людей без чувства собственного достоинства и считал их хуже животных. Особенно возмущали малолетки, стайками снующие на вокзалах и в переходах, в метро. Эти с детства привыкшие попрошайничать существа не имели элементарной гордости и были готовы на любую низость, лишь бы вести паразитический образ жизни…
В данном случае все выглядело совершенно иначе. Повидавшая буквально все на своем веку, старушка вызывала у Феликса какое-то доброе, глубинное сострадание. То ли натруженными руками, то ли добрыми уставшими глазами, то ли тем, что, несмотря на свою до боли скудную пенсию, она не пополнила ряды просящих, не утратила свою человеческую гордость, а собрала в своем таком же древнем и забытом, как и она сама, садике упавшие с дерева поздние яблоки и пытается продать их за копейки, чтобы была хоть какая-то возможность купить простую незатейливую пищу.
Но ее неказистый товар смехотворно смотрелся на фоне стоящего рядом фруктового прилавка, где красивыми рядами располагались экзотические фрукты, привезенные из разных стран. Над ними радушно улыбалось лицо азербайджанского торговца. Проходившие мимо люди, естественно, не обращали никакого внимания ни на саму старушку, ни на ее яблоки.
Что-то переломилось в душе Феликса. Комок подступил к горлу. Не осознавая конкретного смысла своих действий, он направился в ее сторону. Подойдя к ней, Феликс, недолго постояв и о чем-то отрешенно задумавшись, сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда горсть бумажных купюр и уложил сей ворох в руку оторопевшей старушки.
— Что это, внучек? — с испугом спросила она.
— Это деньги, бабушка… Возьми, тебе нужнее. А яблочками угостишь кого… — улыбнувшись, сказал Феликс и, подумав, добавил: — А это, пожалуйста, сделай милость, в церковь снеси, пусть праведным делам послужит. — С этими словами он положил на купюры сорванную с дорожного хама золотую цепь, развернулся и, ни слова не говоря, направился к машине.