Страница:
– Значит, сын может быть жив. – Морщинистое лицо крестьянки озарила надежда. – Вы поможете мне отыскать его? Прошу вас!
– Я попытаюсь. – Хирата записал имя женщины, адрес, имя и возраст сына. Потом он встал и обратился к толпе, разъяснив суть объявления и дав описание жертв. – Все, кто ищет людей с другими приметами, должны прийти позже и заявить о пропавших в полицию.
По толпе пробежал разочарованный ропот, но никто не покинул очереди. На возвышение поднялся мужчина с грубоватой наружностью человека, занятого тяжелым трудом.
– Моя дочь пропала, – сказал он.
– Сколько ей было лет? – спросил Хирата.
Не успел тот ответить, как его отпихнул самурай плотной комплекции и заявил:
– Больше я ждать не намерен! Я требую, чтобы меня выслушали немедленно!
– Вернитесь на место, – приструнил его Хирата. – И дождитесь своей очереди.
– Мой трехлетний сын исчез этой весной. – Самурай, чью одежду украшали гербы с цветочным орнаментом – признак верности дому Канэ, не двинулся с места. – Моя жена пошла с ним за покупками в Нихомбаси и потеряла в толпе. Лавочники видели, как три священника Черного Лотоса сажали мальчика в паланкин. Они похитили моего сына!
– И мою дочь тоже! – воскликнул рабочий. – Она играла на улице. Бонзы и монахини постоянно там крутятся, зазывают людей вступить в секту, раздают детям сладости. В тот день они, уходя, забрали с собой мою девочку.
– Вы это видели? – спросил Хирата, заинтригованный смелостью обвинений.
– Не только у нас пропадали дети после появления членов секты. Всем известно, что Черный Лотос ворует детей, – ответил рабочий.
Из очереди раздались выкрики:
– Они и нашего ребенка похитили!
– И моего тоже!
– И моего!
Хирата потрясенно застыл. Едва ли было возможно, чтобы секта оказалась замешана в стольких исчезновениях. Неужели все эти люди стали жертвой массового помешательства?
– Когда я отправился в храм на поиски сына, служители вышвырнули меня вон, – продолжал самурай. – Я и в полиции был. Мне сказали, что дело ведется, а оно так и осталось лежать. Я пришел сюда, надеясь на вашу помощь.
Хирате стало жаль самурая, чей сын, судя по заключению доктора Ито, был одного возраста с погибшим мальчиком. Он записал имя отца и прочие сведения, а потом повернулся к Утиде.
– Похоже, я здесь застрял навечно. Вы мне не поможете?
– Помогу, разумеется.
Тогда Хирата объявил:
– Все, у кого пропали дети и кто обвиняет в этом Черный Лотос, встаньте в новую очередь.
Толпа разделилась на две почти равные части. Хирата припомнил историю, которую Сано рассказал ему утром, – историю о монахе, обвинившем Черный Лотос в захвате и заточении людей. Он решил, что Сано будет интересно узнать, какое развитие она получила.
Следующие несколько часов Хирата и Утида опрашивали пришедших. Многие заявляли об исчезнувших родственниках, не имеющих вообще ничего общего с жертвами, – просто затем, чтобы подать жалобу на секту Черного Лотоса.
– Почему же в таком случае полиция не занялась этим раньше? – спросил Хирата Утиду.
– Может, они не знали о сложившемся положении, – ответил секретарь. – Я и то слышу об этом впервые, а ведь думал, что в городе от меня ничего не скроется.
Расспрашивая горожан, Хирата выяснил, что большая их часть докладывала об исчезновениях патрульным досинам, не приходя в полицейское управление. Возможно, высшие чины еще не читали отчетов и не смогли оценить масштаба проблемы или увидеть связь между происшествиями. Сам же Хирата, зная о процветании мздоимства в полицейской среде, заподозрил простую утайку сведений.
К обеду Утида составил список из сорока пропавших мальчиков. Что касалось молодых женщин, заявлений было не счесть. Однако никто так и не опознал найденный на теле жертвы нефритовый амулет. Очереди, казалось, не будет конца – едва люди выходили наружу, как со двора подтягивались новые. Тяжело вздохнув, Хирата поприветствовал следующего горожанина. Это был плотник лет тридцати с небольшим. Ящик с инструментом он принес с собой. Глаза и углы рта мужчины были опущены, придавая лицу скорбное выражение, в стриженых волосах кое-где застряли стружки. Едва взглянув на амулет, он заплакал.
– Его носила моя жена. Он достался ей от деда – резчика по нефриту. – Плотник вытер глаза заскорузлой ладонью. – Тиэ обычно держала его на шнурке, повязанном вокруг талии, говорила – на удачу...
Хирата обрадовался бы, если бы не сострадание к мужу женщины.
– Примите мои соболезнования, – сказал он, сходя с помоста. – Прошу вас, пройдемте со мной.
Оставляя недовольную толпу, он провел плотника в маленький незанятый кабинет об одном зарешеченном окошке с видом на конюшню. Там Хирата предложил плотнику сесть, подал чаю и мягко попросил:
– Расскажите о своей жене.
Плотник сжал чашку в ладонях и осушил ее залпом, словно черпая силы из горячей жидкости. Затем он заговорил с тоской, весь во власти воспоминаний:
– Мы с Тиэ были женаты двенадцать лет. У нас росли два сына. Мое ремесло приносило хороший доход. От матери Тиэ переняла искусство врачевания и зарабатывала, ухаживая за больными соседями. Мы были очень счастливы вместе. Перемена произошла четыре года назад. – Его лицо исказил гнев. Хирата подлил еще чаю, и плотник, выпив, продолжил: – К нам на улицу пришли монахини из Черного Лотоса. Они сказали, что их первосвященник может указать нам путь к просветлению, и пригласили нас к себе в храм. Я в тот день был очень занят, а Тиэ пошла. Когда вернулась, ее будто подменили. Потом она и вовсе зачастила туда. Дома же только и делала, что часами твердила сутры. Тиэ запустила хозяйство, забыла о детях, не давала к себе притронуться. Я умолял ее объяснить, почему она так себя ведет, но не услышал ни слова. В конце концов я обругал ее, повелел исполнять долг жены и матери, запретил выходить из дому. Но однажды ночью она сбежала, забрав все наши деньги. Я знал, что она отправилась в храм Черного Лотоса. – Плотник печально объяснил: – В других семьях такое уже случалось, видите ли. Наложит их первосвященник какое-то заклятие, и люди забывают обо всем ради него. Так он похищает их души и собственность.
– И вы так просто позволили ей уйти? Неужели не предприняли ничего за эти четыре года? – поразился Хирата.
– Я делал все, что мог, чтобы вернуть ее! – Плотник, явно испытывая потребность оправдаться, принялся взахлеб объяснять: – Ходил к старосте, обращался в полицию, но там сказали, что ничем помочь не могут. Потом пошел в храм, умолял Тиэ вернуться – она отказалась. Священники велели мне держаться от нее подальше, но на другой день я опять пришел, уже с детьми. Тиэ на них даже не взглянула, и бонзы вытолкали нас за ворота. Я поклялся, что никогда не сдамся, но потом...
Воодушевление плотника иссякло, сменившись унынием.
– Потом стало твориться недоброе. Мой брат упал с крыши, которую мы ремонтировали, и сломал ногу. Через некоторое время меня сильно избили какие-то громилы, а вскоре в одежной лавке, где я занимался починкой, случился пожар. Весь товар сгорел, и я был вынужден возместить убытки, из-за чего оказался в долгах. Потом ко мне в дом пришел бонза из Черного Лотоса. Он сказал, что мое невезение вызвано заклятием, которое первосвященник налагает на врагов секты. Если я не перестану досаждать им, меня постигнут еще худшие беды, говорил он. Я уже слышал, что случается с теми, кто пытался вызволить оттуда своих родственников. Я не решился поставить под угрозу жизнь и безопасность родных. Вот так, – он прерывисто вздохнул, – я отказался от своей Тиэ. Я надеялся, что ее рассудок прояснится и секта потеряет над ней власть. Но теперь все мои надежды рухнули. Я лишился ее навсегда.
Хирата размышлял над услышанным. Если считать рассказ плотника правдой, то как увязать его с тройным убийством? Какой-то частью души Хирата верил в заклятия, но его сыщицкий ум подсказывал, что неприятности плотника – дело человеческих рук. Черный Лотос мог через своих подопечных запугивать тех, кто вставал у него на пути. Оружием их были огонь и насилие. Возможно, они задушили Тиэ и попытались сжечь ее тело. Но если так, то с какой целью?
Плотник ответил на этот вопрос так:
– Я не знаю. Моя Тиэ была доброй, хорошей женщиной; любила помогать людям и ни разу никого не обидела. Хотя эти четыре года в храме могли ее изменить. Наверное, у нее появились враги.
"Не было ли среди них, случаем, сироты по имени Хару?" – спросил себя Хирата. Вспомнив о двух других жертвах, он поинтересовался:
– Знала ли ваша жена начальника полиции Ояму, чье тело обнаружили на месте пожара?
– На моей памяти – нет, потому что я впервые о нем слышу. Возможно, они познакомились в храме.
– Нет ли у вас каких-нибудь догадок насчет погибшего ребенка? Вы говорили, у вас было два сына...
– Их обоих Тиэ оставила дома. Так что этот ребенок не наш. Чей он – даже не знаю. – Плотник склонил голову над пустой чашкой. – Простите, что от меня так мало толку.
– Напротив, вы нам очень помогли, – заверил его Хирата.
Плотник назвал им имя неизвестной и вдобавок подтвердил ее принадлежность к секте Черного Лотоса. Следовательно, священники и монахини знали ее, хотя говорили обратное, солгав также о том, что из храма никто не пропадал. Их изворотливость и дурная репутация ясно указывали на причастность сектантов к этим убийствам.
Хирата записал имя и адрес мужа Тиэ.
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы убийца вашей жены не остался безнаказанным, – пообещал он и проводил плотника через приемную.
Толпа ничуть не поредела. Взбираясь на возвышение, Хирата крепился, зная, сколько еще историй о чужом горе ему предстоит выслушать. Его охватило недоброе предчувствие, что пожар и убийства были только ничтожной частью большого зла. Теперь сомневаться не приходилось: Хару играла в этом деле далеко не главную роль.
12
– Я попытаюсь. – Хирата записал имя женщины, адрес, имя и возраст сына. Потом он встал и обратился к толпе, разъяснив суть объявления и дав описание жертв. – Все, кто ищет людей с другими приметами, должны прийти позже и заявить о пропавших в полицию.
По толпе пробежал разочарованный ропот, но никто не покинул очереди. На возвышение поднялся мужчина с грубоватой наружностью человека, занятого тяжелым трудом.
– Моя дочь пропала, – сказал он.
– Сколько ей было лет? – спросил Хирата.
Не успел тот ответить, как его отпихнул самурай плотной комплекции и заявил:
– Больше я ждать не намерен! Я требую, чтобы меня выслушали немедленно!
– Вернитесь на место, – приструнил его Хирата. – И дождитесь своей очереди.
– Мой трехлетний сын исчез этой весной. – Самурай, чью одежду украшали гербы с цветочным орнаментом – признак верности дому Канэ, не двинулся с места. – Моя жена пошла с ним за покупками в Нихомбаси и потеряла в толпе. Лавочники видели, как три священника Черного Лотоса сажали мальчика в паланкин. Они похитили моего сына!
– И мою дочь тоже! – воскликнул рабочий. – Она играла на улице. Бонзы и монахини постоянно там крутятся, зазывают людей вступить в секту, раздают детям сладости. В тот день они, уходя, забрали с собой мою девочку.
– Вы это видели? – спросил Хирата, заинтригованный смелостью обвинений.
– Не только у нас пропадали дети после появления членов секты. Всем известно, что Черный Лотос ворует детей, – ответил рабочий.
Из очереди раздались выкрики:
– Они и нашего ребенка похитили!
– И моего тоже!
– И моего!
Хирата потрясенно застыл. Едва ли было возможно, чтобы секта оказалась замешана в стольких исчезновениях. Неужели все эти люди стали жертвой массового помешательства?
– Когда я отправился в храм на поиски сына, служители вышвырнули меня вон, – продолжал самурай. – Я и в полиции был. Мне сказали, что дело ведется, а оно так и осталось лежать. Я пришел сюда, надеясь на вашу помощь.
Хирате стало жаль самурая, чей сын, судя по заключению доктора Ито, был одного возраста с погибшим мальчиком. Он записал имя отца и прочие сведения, а потом повернулся к Утиде.
– Похоже, я здесь застрял навечно. Вы мне не поможете?
– Помогу, разумеется.
Тогда Хирата объявил:
– Все, у кого пропали дети и кто обвиняет в этом Черный Лотос, встаньте в новую очередь.
Толпа разделилась на две почти равные части. Хирата припомнил историю, которую Сано рассказал ему утром, – историю о монахе, обвинившем Черный Лотос в захвате и заточении людей. Он решил, что Сано будет интересно узнать, какое развитие она получила.
Следующие несколько часов Хирата и Утида опрашивали пришедших. Многие заявляли об исчезнувших родственниках, не имеющих вообще ничего общего с жертвами, – просто затем, чтобы подать жалобу на секту Черного Лотоса.
– Почему же в таком случае полиция не занялась этим раньше? – спросил Хирата Утиду.
– Может, они не знали о сложившемся положении, – ответил секретарь. – Я и то слышу об этом впервые, а ведь думал, что в городе от меня ничего не скроется.
Расспрашивая горожан, Хирата выяснил, что большая их часть докладывала об исчезновениях патрульным досинам, не приходя в полицейское управление. Возможно, высшие чины еще не читали отчетов и не смогли оценить масштаба проблемы или увидеть связь между происшествиями. Сам же Хирата, зная о процветании мздоимства в полицейской среде, заподозрил простую утайку сведений.
К обеду Утида составил список из сорока пропавших мальчиков. Что касалось молодых женщин, заявлений было не счесть. Однако никто так и не опознал найденный на теле жертвы нефритовый амулет. Очереди, казалось, не будет конца – едва люди выходили наружу, как со двора подтягивались новые. Тяжело вздохнув, Хирата поприветствовал следующего горожанина. Это был плотник лет тридцати с небольшим. Ящик с инструментом он принес с собой. Глаза и углы рта мужчины были опущены, придавая лицу скорбное выражение, в стриженых волосах кое-где застряли стружки. Едва взглянув на амулет, он заплакал.
– Его носила моя жена. Он достался ей от деда – резчика по нефриту. – Плотник вытер глаза заскорузлой ладонью. – Тиэ обычно держала его на шнурке, повязанном вокруг талии, говорила – на удачу...
Хирата обрадовался бы, если бы не сострадание к мужу женщины.
– Примите мои соболезнования, – сказал он, сходя с помоста. – Прошу вас, пройдемте со мной.
Оставляя недовольную толпу, он провел плотника в маленький незанятый кабинет об одном зарешеченном окошке с видом на конюшню. Там Хирата предложил плотнику сесть, подал чаю и мягко попросил:
– Расскажите о своей жене.
Плотник сжал чашку в ладонях и осушил ее залпом, словно черпая силы из горячей жидкости. Затем он заговорил с тоской, весь во власти воспоминаний:
– Мы с Тиэ были женаты двенадцать лет. У нас росли два сына. Мое ремесло приносило хороший доход. От матери Тиэ переняла искусство врачевания и зарабатывала, ухаживая за больными соседями. Мы были очень счастливы вместе. Перемена произошла четыре года назад. – Его лицо исказил гнев. Хирата подлил еще чаю, и плотник, выпив, продолжил: – К нам на улицу пришли монахини из Черного Лотоса. Они сказали, что их первосвященник может указать нам путь к просветлению, и пригласили нас к себе в храм. Я в тот день был очень занят, а Тиэ пошла. Когда вернулась, ее будто подменили. Потом она и вовсе зачастила туда. Дома же только и делала, что часами твердила сутры. Тиэ запустила хозяйство, забыла о детях, не давала к себе притронуться. Я умолял ее объяснить, почему она так себя ведет, но не услышал ни слова. В конце концов я обругал ее, повелел исполнять долг жены и матери, запретил выходить из дому. Но однажды ночью она сбежала, забрав все наши деньги. Я знал, что она отправилась в храм Черного Лотоса. – Плотник печально объяснил: – В других семьях такое уже случалось, видите ли. Наложит их первосвященник какое-то заклятие, и люди забывают обо всем ради него. Так он похищает их души и собственность.
– И вы так просто позволили ей уйти? Неужели не предприняли ничего за эти четыре года? – поразился Хирата.
– Я делал все, что мог, чтобы вернуть ее! – Плотник, явно испытывая потребность оправдаться, принялся взахлеб объяснять: – Ходил к старосте, обращался в полицию, но там сказали, что ничем помочь не могут. Потом пошел в храм, умолял Тиэ вернуться – она отказалась. Священники велели мне держаться от нее подальше, но на другой день я опять пришел, уже с детьми. Тиэ на них даже не взглянула, и бонзы вытолкали нас за ворота. Я поклялся, что никогда не сдамся, но потом...
Воодушевление плотника иссякло, сменившись унынием.
– Потом стало твориться недоброе. Мой брат упал с крыши, которую мы ремонтировали, и сломал ногу. Через некоторое время меня сильно избили какие-то громилы, а вскоре в одежной лавке, где я занимался починкой, случился пожар. Весь товар сгорел, и я был вынужден возместить убытки, из-за чего оказался в долгах. Потом ко мне в дом пришел бонза из Черного Лотоса. Он сказал, что мое невезение вызвано заклятием, которое первосвященник налагает на врагов секты. Если я не перестану досаждать им, меня постигнут еще худшие беды, говорил он. Я уже слышал, что случается с теми, кто пытался вызволить оттуда своих родственников. Я не решился поставить под угрозу жизнь и безопасность родных. Вот так, – он прерывисто вздохнул, – я отказался от своей Тиэ. Я надеялся, что ее рассудок прояснится и секта потеряет над ней власть. Но теперь все мои надежды рухнули. Я лишился ее навсегда.
Хирата размышлял над услышанным. Если считать рассказ плотника правдой, то как увязать его с тройным убийством? Какой-то частью души Хирата верил в заклятия, но его сыщицкий ум подсказывал, что неприятности плотника – дело человеческих рук. Черный Лотос мог через своих подопечных запугивать тех, кто вставал у него на пути. Оружием их были огонь и насилие. Возможно, они задушили Тиэ и попытались сжечь ее тело. Но если так, то с какой целью?
Плотник ответил на этот вопрос так:
– Я не знаю. Моя Тиэ была доброй, хорошей женщиной; любила помогать людям и ни разу никого не обидела. Хотя эти четыре года в храме могли ее изменить. Наверное, у нее появились враги.
"Не было ли среди них, случаем, сироты по имени Хару?" – спросил себя Хирата. Вспомнив о двух других жертвах, он поинтересовался:
– Знала ли ваша жена начальника полиции Ояму, чье тело обнаружили на месте пожара?
– На моей памяти – нет, потому что я впервые о нем слышу. Возможно, они познакомились в храме.
– Нет ли у вас каких-нибудь догадок насчет погибшего ребенка? Вы говорили, у вас было два сына...
– Их обоих Тиэ оставила дома. Так что этот ребенок не наш. Чей он – даже не знаю. – Плотник склонил голову над пустой чашкой. – Простите, что от меня так мало толку.
– Напротив, вы нам очень помогли, – заверил его Хирата.
Плотник назвал им имя неизвестной и вдобавок подтвердил ее принадлежность к секте Черного Лотоса. Следовательно, священники и монахини знали ее, хотя говорили обратное, солгав также о том, что из храма никто не пропадал. Их изворотливость и дурная репутация ясно указывали на причастность сектантов к этим убийствам.
Хирата записал имя и адрес мужа Тиэ.
– Я сделаю все от меня зависящее, чтобы убийца вашей жены не остался безнаказанным, – пообещал он и проводил плотника через приемную.
Толпа ничуть не поредела. Взбираясь на возвышение, Хирата крепился, зная, сколько еще историй о чужом горе ему предстоит выслушать. Его охватило недоброе предчувствие, что пожар и убийства были только ничтожной частью большого зла. Теперь сомневаться не приходилось: Хару играла в этом деле далеко не главную роль.
12
Закон Черного Лотоса
Не имеет двух смыслов.
Все твари всякого сорта и свойства
Могут вкусить плодов его истины.
Сутра Черного Лотоса
Миновав южную оконечность замка Эдо, паланкин доставил Рэйко и Хару в правительственный округ Хибия, где они и сошли. Слуга тотчас раскрыл над ними зонт – с неба сыпала холодная изморось, – и путешественницы поспешили к крытым воротам одной из огороженных усадеб, что составляли улицу. Стражники встретили Рэйко радушно, но Хару, увидев их, испуганно попятилась.
– Не бойся, – подбодрила ее Рэйко, обняв за плечи. – Ты у друзей.
В сопровождении того же слуги с зонтом Рэйко провела Хару через заливаемый дождем двор. Под козырьком сторожевого барака сгрудились полицейские и узники в кандалах. Хару теснее прижалась к спутнице. Но вот они вошли в деревянный особняк, где расторопная служанка поприветствовала их и помогла снять накидки и обувь.
– Где сейчас судья? – спросила служанку Рэйко.
– У себя в кабинете, достопочтенная госпожа.
Вслед за Рэйко Хару прошла несколько поворотов по коридору, мимо служебных комнат с писцами, и очутилась у двери. Рэйко постучала, и низкий мужской голос ответил:
– Войдите!
Отодвинув дверь, Рэйко переступила порог комнаты, обставленной стеллажами и конторками со множеством свитков книг и фолиантов. Затем втащила Хару и вместе с ней поклонилась мужчине, сидящему на небольшом возвышении за письменным столом.
– Доброго дня вам, достопочтенный отец мой, – сказала Рэйко. – Прошу извинить меня за вторжение: я привела посетительницу. Есть одно неотложное дело, которое нам очень нужно обсудить.
Судья Уэда – один из двоих чиновников, облеченных властью разрешать гражданские споры, выносить приговоры преступникам, распоряжаться полицией и поддерживать в Эдо порядок, отложил кисть для письма и поднял глаза. Самурай средних лет, обладатель завидной комплекции и здорового румянца, устало взглянул на посетительниц. На нем было строгое черное кимоно.
– Твой приход меня приятно удивил, – произнес он с теплотой. – Я буду рад познакомиться с подругой моей дочери.
Рэйко представила ему Хару. Девушка не подняла головы и сложила перед грудью ладони, прошептав еле слышно:
– Для меня честь встретиться с вами, господин достопочтенный судья.
Когда же Рэйко объяснила ему, кто такая Хару, радушие судьи сменилось легким беспокойством. Словно не замечая этого, Рэйко отважно продолжила:
– Хару нужно некоторое время пожить в безопасном месте. Надеюсь, вы согласитесь взять ее к себе.
Секунду-другую судья молча разглядывал Рэйко. Затем обратился к ее спутнице:
– Не откажитесь побыть моей гостьей и отдохнуть после долгого пути. – Голос его звучал мягко, но без прежней сердечности. – Могу я предложить вам чашечку чаю?
– Благодарю вас, господин судья, я недавно поела, – пробормотала Хару приличествующую случаю фразу.
– Нет-нет, я настаиваю. – Судья вызвал служанку и велел отвести девушку в гостиную и подать ей чаю.
Хару перепуганно оглянулась на Рэйко.
– Смелее, – ободряюще улыбнулась она.
Когда Хару с горничной вышли, Уэда сложил руки поверх стопки бумаг на столе. Его мрачный вид предвещал выговор, и Рэйко слегка струхнула.
– Зачем ты привела ее сюда? – спросил отец.
– Ее нельзя было оставлять в храме Дзодзё даже до завтра. – Рэйко описала нападение Кумасиро на Хару. – Ей совсем некуда податься: ни родни, ни друзей, кроме меня, у нее нет, а в замок Эдо нельзя водить гостей без особого разрешения, которого вовек не достать. Это единственный дом, куда я могла ее привести.
– Ты должна была по крайней мере прийти за советом заранее, а не сваливаться как снег на голову, – укорил судья дочь.
– Знаю и прошу прощения, – виновато отозвалась Рэйко, – но у меня не было времени.
– Стало быть, ты хочешь, чтобы я пустил к себе в дом подозреваемую в тройном убийстве, не говоря уже о поджоге? – спросил Уэда.
После кивка Рэйко судья так нахмурился, что его брови едва не слились воедино.
– Как тебе не совестно просить меня о таком возмутительном нарушении правил? О чем только ты думала, дочь моя?
– Ее вина еще не доказана, так что она может быть ни при чем, – оправдывалась Рэйко, обескураженная реакцией отца. Она, конечно, не ждала от него бурной радости по поводу вселения Хару, но открытого противодействия не предвидела вовсе – ведь раньше он ей почти ни в чем не отказывал. – Она в опасности, я это знаю.
Судья Уэда покачал головой.
– Если Хару действительно совершила то, в чем ее обвиняют, тогда она сама представляет опасность. Я не намерен рисковать из-за нее собственным благополучием. Кстати, почему ты так уверена в ее невиновности?
Рэйко поделилась своей версией, согласно которой Хару подставили, а теперь еще и обвиняют, чтобы сделать козлом отпущения. Свои подозрения она связала с порядками в Черном Лотосе.
– Мне думается, именно секта стоит за убийствами и поджогом, – добавила Рэйко. – Неужели похоже, что Хару размозжила голову взрослому мужчине и задушила женщину с ребенком?
– Мы оба видели многих преступников, таких же безобидных на вид, как она, – возразил Уэда, имея в виду бесчисленные судебные дела, которые он вел. Рэйко присутствовала на разбирательствах, наблюдая сквозь ширму из соседней с залом суда комнаты. – Ты не хуже меня должна знать, каково судить о людях по внешности. Однако же ты пытаешься выгородить Хару и обвинить Черный Лотос на основании пустых домыслов.
– Сейчас секта кажется мне не менее подозрительной, чем Хару, а я склонна верить своему чутью, – возразила Рэйко. – Помнится, когда-то и вы на него полагались. – Она намекнула, что ее догадки не раз помогали следствию избежать несправедливых обвинений и подвести истинного преступника к признанию. Свои советы она нашептывала отцу из-за ширмы, и тот, следуя им, оказывался на высоте. – Значит, теперь вы во мне сомневаетесь?
Судья вперил в нее осуждающий взгляд.
– Чутье, когда оно ничем не подкреплено, может привести к заблуждению. Ты должна была уяснить это. И прошу не забывать, как опасно целиком полагаться на понравившуюся версию. Насколько я понимаю, против Хару тоже есть улики, иначе сёсакан-сама давно снял бы с нее обвинение. Так вот, их я тоже хочу выслушать.
Скрепя сердце Рэйко обрисовала бурное прошлое Хару, ее отношения с полицейским Оямой и ложь на допросе, в которой она созналась.
– Я слышал предостаточно, чтобы выставить ее из этого дома и посадить за решетку. – Глаза судьи полыхнули гневом. – Даже если тебя не заботит безопасность отца, прояви почтение хотя бы к моей должности! Узнай кто о том, что я укрываю подозреваемую в убийстве, и моей судейской репутации – конец.
Рэйко не находила слов для ответа. То был справедливый упрек. Теперь, после размолвки с Сано, ей стало невыносимо думать, что из-за этого дела она настраивает против себя всех, кто ей дорог. Однако долг чести требовал уговорить отца помочь Хару.
– Если бы я оказалась на ее месте, согласились бы вы с обвинением толпы, не дождавшись конца следствия? – спросила Рэйко. – Меня бы вы тоже послали в тюрьму?
Судья посмотрел укоризненно.
– Едва ли такое возможно. Между прочим, игрой на родительских чувствах ты ничего не добьешься.
Как бы то ни было, судья все же оттаял, что не укрылось от Рэйко.
– Все, чего я прошу, – чтобы вы отнеслись к Хару по справедливости. Расспросите ее сами, и вам не понадобится мое поручительство. Присмотритесь к ней и составьте свое суждение о ее вине или невиновности. Пожалуйста, сделайте это ради меня.
– А твой муж знает, что ты задумала укрыть Хару?
– Нет, – призналась Рэйко, – но он надеется, что я помогу вернуть ей память, что значительно упростится, если она будет жить неподалеку от замка. Сано ведь не захочет, чтобы ее покалечили или убили: он может никогда не узнать правды о преступлении. А я не хочу, чтобы секта направляла его по ложному следу. Обвини он кого-то напрасно – пострадают его честь и репутация.
Повисла долгая пауза. Рэйко напряженно ждала, пока отец, нахмурившись, созерцал кончики пальцев.
Наконец он нарушил молчание:
– Пожалуй, я мог бы приставить к ней стражу. Если она обещает вести себя как подобает, я разрешу ей остаться на несколько дней.
Рэйко почувствовала радость и облегчение.
– Спасибо, отец. – Она вскочила и обняла его. – Вы не пожалеете.
Судья кивнул, похлопав ее по руке.
– Я пойду помогу Хару устроиться, – сказала Рэйко. – А потом я хотела попросить вашего совета насчет следствия. Можно?
Уэда невесело усмехнулся.
– Похоже, я здесь уже не властен.
Войдя в гостиную, Рэйко застала Хару одну, перед подносом с пустой чайной чашкой и россыпью крошек от пирожного. Девушка подняла на вошедшую жалобный взгляд и спросила:
– Он не хочет оставлять меня, верно?
– Нет, он разрешил тебе остаться. – Видя, что Хару повеселела, Рэйко решила скрыть от нее отцовские сомнения. – Пойдем, я покажу, где ты будешь спать.
Она отвела девушку во внутренние покои особняка, к двери просторной комнаты.
– Когда-то здесь жила я.
Хару несмело шагнула через порог, озираясь по сторонам. Комнату украшала настенная роспись с изображением сливовых деревьев в цвету, шкафчики полированного тика, лакированные сундуки, столики и ниша с выступом для учебных занятий.
– Какая красота, – произнесла Хару шепотом. – Не знаю, как и благодарить вас, милостивая госпожа...
– Просто постарайся забыть о плохом, – ответила Рэйко в надежде, что это тихое уютное пристанище поможет Хару восстановить утраченные воспоминания.
Она открыла шкафчик, разглядывая корешки старых книг с иллюстрациями. Ее остальное имущество было либо перевезено к Сано после свадьбы, либо выброшено. – Прости, что мне почти нечем занять тебя, – извинилась Рэйко. – Позже я принесу еще что-нибудь. – Она заметила, как Хару подавила зевок. – Да ты совсем устала! Приляг, отдохни.
Рэйко позвала горничную, чтобы та расстелила футон, и вот уже Хару, довольная, угнездилась под одеялом – ни дать ни взять воплощение непорочности. Но как Рэйко ни было жаль девушку, ее по-прежнему снедало недоверие. Досадуя на себя, она вернулась в отцовский кабинет.
Судья Уэда поднял глаза от бумаг.
– Что еще твой старик должен сделать?
– Мне нужны сведения кое о ком из Черного Лотоса, – ответила Рэйко.
– Хм... – Судья задержал на ней изучающий взгляд. – Если я правильно понял, сёсакан-сама не догадывается, что ты их проверяешь?
– Думаю, некоторые досье пригодятся ему в изучении жизни сектантов.
Судья нахмурился – уклончивый ответ дочери пришелся ему не по душе. Рэйко скромно потупилась, выдерживая паузу.
И вот отец поднял руки и хлопнул ими по столу, словно признав поражение.
– Хочешь знать, не было ли у них неприятностей с полицией?
– Да, – ответила Рэйко.
– О ком идет речь?
– О первосвященнике Анраку, настоятельнице Дзюнкецу-ин, священнике Кумасиро и докторе Миве.
– Кумасиро... – процедил судья сквозь зубы. – С этим я хорошо знаком.
– Он нарушил закон, да? – оживилась Рэйко, радуясь возможности скомпрометировать того, кто так рьяно обвинял Хару и пытался вырвать у нее признание.
– Не совсем, – осадил ее отец. – Когда ему было тринадцать, он обезглавил человека лишь затем, чтобы проверить остроту меча. Позже, в возрасте двадцати лет, он то и дело затевал драки по всему городу и убил еще троих – по одному за год.
– Но его так и не наказали, потому что все четверо были крестьянами? – догадалась Рэйко.
Судья мрачно кивнул. Законы Токугавы позволяли самураям убивать простолюдинов по малейшему поводу.
– После четвертого "поединка" я наложил на Кумасиро взыскание[16]. Кумасиро дал слово держать себя в руках, но, как видно, урок не пошел ему на пользу. Он стал измываться над проститутками в нелегальных борделях – двух избил до смерти, третью задушил. Тогда я решил, что он запятнал честь самурая, стал опасен для окружающих и заслуживает тюремного заточения как серийный убийца. Его ждала смертная казнь, но влиятельные, верные Токугаве вассалы – его родственники – заключили соглашение с сёгуном. После выплаты огромного штрафа Кумасиро должен был уйти в монастырь – только так он мог искупить свои злодеяния. – Уэда сокрушенно покачал головой. – Хм... Стало быть, он примкнул к Черному Лотосу?
– Теперь он начальник службы охраны и главный помощник первосвященника, – ответила Рэйко.
– Если он снова взялся за старое, я не удивлюсь, – сказал судья.
"И я тоже", – подумала Рэйко, вспоминая его зверское обращение с Хару. Его было куда легче заподозрить в убийстве, нежели сироту-подростка. Теперь-то Сано убедится, что Кумасиро как нельзя лучше подходит на роль злодея.
– Что скажете об остальных? – поинтересовалась Рэйко.
– Имя Мивы мне кажется смутно знакомым. Думаю, с ним я тоже встречался в суде. – Уэда встал, подошел к книжной полке и, вынув увесистый том, принялся его листать. – Так и есть. Вот протокол процесса по делу шестилетней давности. Доктор Мива был пойман с поличным за изготовлением пилюль из носорожьего рога, которые на поверку оказались простой галькой, покрашенной серой краской с примесью кошачьей шерсти. Обычно за подобное мошенников приговаривают к смерти через отсечение головы, но, поскольку никто не пострадал, на первый раз Миве было приказано вернуть покупателям деньги или же провести месяц в тюрьме. – Он бегло просмотрел запись и добавил: – Любопытно... мой первый секретарь отмечает, что Мива заартачился и предпочел заключение, где и просидел до тех пор, пока его не освободил некий священник Анраку, расплатившись с обиженными покупателями.
"Так вот как Анраку и Мива стали союзниками", – поняла Рэйко. Тюремное прошлое доктора Мивы, по ее мнению, изобличало его скользкую натуру. Итак, доктор обращал на себя не менее пристальное внимание.
– А с настоятельницей Дзюнкецу-ин вы не встречались?
– Пока не припоминаю. – Судья Уэда просмотрел список с именами преступников и покачал головой. – Она здесь не числится, по крайней мере под религиозным именем[17]. Возможно, под старым она где-то да значится. Можешь ее описать?
Рэйко попыталась передать вызывающие манеры и внешность Дзюнкецу-ин.
– Скорее всего в ее истории не обошлось без мужчины, – задумчиво произнес судья.
Прошло немало времени, прежде чем он, пролистав груду томов, где могли содержаться упоминания о Черном Лотосе, воскликнул:
– Вот оно! Восемь лет назад перед судом предстала проститутка по имени Ирис. Она напала на товарку по ремеслу, с которой соперничала за расположение богатого клиента. Я приговорил ее к показательной порке. А-а, здесь опять пометка моего секретаря. Вскоре по возвращении в веселый квартал тот же священник Анраку погасил все ее долги и купил ей свободу[18]. Она осталась при его храме и взяла имя Дзюнкецу-ин.
Не имеет двух смыслов.
Все твари всякого сорта и свойства
Могут вкусить плодов его истины.
Сутра Черного Лотоса
Миновав южную оконечность замка Эдо, паланкин доставил Рэйко и Хару в правительственный округ Хибия, где они и сошли. Слуга тотчас раскрыл над ними зонт – с неба сыпала холодная изморось, – и путешественницы поспешили к крытым воротам одной из огороженных усадеб, что составляли улицу. Стражники встретили Рэйко радушно, но Хару, увидев их, испуганно попятилась.
– Не бойся, – подбодрила ее Рэйко, обняв за плечи. – Ты у друзей.
В сопровождении того же слуги с зонтом Рэйко провела Хару через заливаемый дождем двор. Под козырьком сторожевого барака сгрудились полицейские и узники в кандалах. Хару теснее прижалась к спутнице. Но вот они вошли в деревянный особняк, где расторопная служанка поприветствовала их и помогла снять накидки и обувь.
– Где сейчас судья? – спросила служанку Рэйко.
– У себя в кабинете, достопочтенная госпожа.
Вслед за Рэйко Хару прошла несколько поворотов по коридору, мимо служебных комнат с писцами, и очутилась у двери. Рэйко постучала, и низкий мужской голос ответил:
– Войдите!
Отодвинув дверь, Рэйко переступила порог комнаты, обставленной стеллажами и конторками со множеством свитков книг и фолиантов. Затем втащила Хару и вместе с ней поклонилась мужчине, сидящему на небольшом возвышении за письменным столом.
– Доброго дня вам, достопочтенный отец мой, – сказала Рэйко. – Прошу извинить меня за вторжение: я привела посетительницу. Есть одно неотложное дело, которое нам очень нужно обсудить.
Судья Уэда – один из двоих чиновников, облеченных властью разрешать гражданские споры, выносить приговоры преступникам, распоряжаться полицией и поддерживать в Эдо порядок, отложил кисть для письма и поднял глаза. Самурай средних лет, обладатель завидной комплекции и здорового румянца, устало взглянул на посетительниц. На нем было строгое черное кимоно.
– Твой приход меня приятно удивил, – произнес он с теплотой. – Я буду рад познакомиться с подругой моей дочери.
Рэйко представила ему Хару. Девушка не подняла головы и сложила перед грудью ладони, прошептав еле слышно:
– Для меня честь встретиться с вами, господин достопочтенный судья.
Когда же Рэйко объяснила ему, кто такая Хару, радушие судьи сменилось легким беспокойством. Словно не замечая этого, Рэйко отважно продолжила:
– Хару нужно некоторое время пожить в безопасном месте. Надеюсь, вы согласитесь взять ее к себе.
Секунду-другую судья молча разглядывал Рэйко. Затем обратился к ее спутнице:
– Не откажитесь побыть моей гостьей и отдохнуть после долгого пути. – Голос его звучал мягко, но без прежней сердечности. – Могу я предложить вам чашечку чаю?
– Благодарю вас, господин судья, я недавно поела, – пробормотала Хару приличествующую случаю фразу.
– Нет-нет, я настаиваю. – Судья вызвал служанку и велел отвести девушку в гостиную и подать ей чаю.
Хару перепуганно оглянулась на Рэйко.
– Смелее, – ободряюще улыбнулась она.
Когда Хару с горничной вышли, Уэда сложил руки поверх стопки бумаг на столе. Его мрачный вид предвещал выговор, и Рэйко слегка струхнула.
– Зачем ты привела ее сюда? – спросил отец.
– Ее нельзя было оставлять в храме Дзодзё даже до завтра. – Рэйко описала нападение Кумасиро на Хару. – Ей совсем некуда податься: ни родни, ни друзей, кроме меня, у нее нет, а в замок Эдо нельзя водить гостей без особого разрешения, которого вовек не достать. Это единственный дом, куда я могла ее привести.
– Ты должна была по крайней мере прийти за советом заранее, а не сваливаться как снег на голову, – укорил судья дочь.
– Знаю и прошу прощения, – виновато отозвалась Рэйко, – но у меня не было времени.
– Стало быть, ты хочешь, чтобы я пустил к себе в дом подозреваемую в тройном убийстве, не говоря уже о поджоге? – спросил Уэда.
После кивка Рэйко судья так нахмурился, что его брови едва не слились воедино.
– Как тебе не совестно просить меня о таком возмутительном нарушении правил? О чем только ты думала, дочь моя?
– Ее вина еще не доказана, так что она может быть ни при чем, – оправдывалась Рэйко, обескураженная реакцией отца. Она, конечно, не ждала от него бурной радости по поводу вселения Хару, но открытого противодействия не предвидела вовсе – ведь раньше он ей почти ни в чем не отказывал. – Она в опасности, я это знаю.
Судья Уэда покачал головой.
– Если Хару действительно совершила то, в чем ее обвиняют, тогда она сама представляет опасность. Я не намерен рисковать из-за нее собственным благополучием. Кстати, почему ты так уверена в ее невиновности?
Рэйко поделилась своей версией, согласно которой Хару подставили, а теперь еще и обвиняют, чтобы сделать козлом отпущения. Свои подозрения она связала с порядками в Черном Лотосе.
– Мне думается, именно секта стоит за убийствами и поджогом, – добавила Рэйко. – Неужели похоже, что Хару размозжила голову взрослому мужчине и задушила женщину с ребенком?
– Мы оба видели многих преступников, таких же безобидных на вид, как она, – возразил Уэда, имея в виду бесчисленные судебные дела, которые он вел. Рэйко присутствовала на разбирательствах, наблюдая сквозь ширму из соседней с залом суда комнаты. – Ты не хуже меня должна знать, каково судить о людях по внешности. Однако же ты пытаешься выгородить Хару и обвинить Черный Лотос на основании пустых домыслов.
– Сейчас секта кажется мне не менее подозрительной, чем Хару, а я склонна верить своему чутью, – возразила Рэйко. – Помнится, когда-то и вы на него полагались. – Она намекнула, что ее догадки не раз помогали следствию избежать несправедливых обвинений и подвести истинного преступника к признанию. Свои советы она нашептывала отцу из-за ширмы, и тот, следуя им, оказывался на высоте. – Значит, теперь вы во мне сомневаетесь?
Судья вперил в нее осуждающий взгляд.
– Чутье, когда оно ничем не подкреплено, может привести к заблуждению. Ты должна была уяснить это. И прошу не забывать, как опасно целиком полагаться на понравившуюся версию. Насколько я понимаю, против Хару тоже есть улики, иначе сёсакан-сама давно снял бы с нее обвинение. Так вот, их я тоже хочу выслушать.
Скрепя сердце Рэйко обрисовала бурное прошлое Хару, ее отношения с полицейским Оямой и ложь на допросе, в которой она созналась.
– Я слышал предостаточно, чтобы выставить ее из этого дома и посадить за решетку. – Глаза судьи полыхнули гневом. – Даже если тебя не заботит безопасность отца, прояви почтение хотя бы к моей должности! Узнай кто о том, что я укрываю подозреваемую в убийстве, и моей судейской репутации – конец.
Рэйко не находила слов для ответа. То был справедливый упрек. Теперь, после размолвки с Сано, ей стало невыносимо думать, что из-за этого дела она настраивает против себя всех, кто ей дорог. Однако долг чести требовал уговорить отца помочь Хару.
– Если бы я оказалась на ее месте, согласились бы вы с обвинением толпы, не дождавшись конца следствия? – спросила Рэйко. – Меня бы вы тоже послали в тюрьму?
Судья посмотрел укоризненно.
– Едва ли такое возможно. Между прочим, игрой на родительских чувствах ты ничего не добьешься.
Как бы то ни было, судья все же оттаял, что не укрылось от Рэйко.
– Все, чего я прошу, – чтобы вы отнеслись к Хару по справедливости. Расспросите ее сами, и вам не понадобится мое поручительство. Присмотритесь к ней и составьте свое суждение о ее вине или невиновности. Пожалуйста, сделайте это ради меня.
– А твой муж знает, что ты задумала укрыть Хару?
– Нет, – призналась Рэйко, – но он надеется, что я помогу вернуть ей память, что значительно упростится, если она будет жить неподалеку от замка. Сано ведь не захочет, чтобы ее покалечили или убили: он может никогда не узнать правды о преступлении. А я не хочу, чтобы секта направляла его по ложному следу. Обвини он кого-то напрасно – пострадают его честь и репутация.
Повисла долгая пауза. Рэйко напряженно ждала, пока отец, нахмурившись, созерцал кончики пальцев.
Наконец он нарушил молчание:
– Пожалуй, я мог бы приставить к ней стражу. Если она обещает вести себя как подобает, я разрешу ей остаться на несколько дней.
Рэйко почувствовала радость и облегчение.
– Спасибо, отец. – Она вскочила и обняла его. – Вы не пожалеете.
Судья кивнул, похлопав ее по руке.
– Я пойду помогу Хару устроиться, – сказала Рэйко. – А потом я хотела попросить вашего совета насчет следствия. Можно?
Уэда невесело усмехнулся.
– Похоже, я здесь уже не властен.
Войдя в гостиную, Рэйко застала Хару одну, перед подносом с пустой чайной чашкой и россыпью крошек от пирожного. Девушка подняла на вошедшую жалобный взгляд и спросила:
– Он не хочет оставлять меня, верно?
– Нет, он разрешил тебе остаться. – Видя, что Хару повеселела, Рэйко решила скрыть от нее отцовские сомнения. – Пойдем, я покажу, где ты будешь спать.
Она отвела девушку во внутренние покои особняка, к двери просторной комнаты.
– Когда-то здесь жила я.
Хару несмело шагнула через порог, озираясь по сторонам. Комнату украшала настенная роспись с изображением сливовых деревьев в цвету, шкафчики полированного тика, лакированные сундуки, столики и ниша с выступом для учебных занятий.
– Какая красота, – произнесла Хару шепотом. – Не знаю, как и благодарить вас, милостивая госпожа...
– Просто постарайся забыть о плохом, – ответила Рэйко в надежде, что это тихое уютное пристанище поможет Хару восстановить утраченные воспоминания.
Она открыла шкафчик, разглядывая корешки старых книг с иллюстрациями. Ее остальное имущество было либо перевезено к Сано после свадьбы, либо выброшено. – Прости, что мне почти нечем занять тебя, – извинилась Рэйко. – Позже я принесу еще что-нибудь. – Она заметила, как Хару подавила зевок. – Да ты совсем устала! Приляг, отдохни.
Рэйко позвала горничную, чтобы та расстелила футон, и вот уже Хару, довольная, угнездилась под одеялом – ни дать ни взять воплощение непорочности. Но как Рэйко ни было жаль девушку, ее по-прежнему снедало недоверие. Досадуя на себя, она вернулась в отцовский кабинет.
Судья Уэда поднял глаза от бумаг.
– Что еще твой старик должен сделать?
– Мне нужны сведения кое о ком из Черного Лотоса, – ответила Рэйко.
– Хм... – Судья задержал на ней изучающий взгляд. – Если я правильно понял, сёсакан-сама не догадывается, что ты их проверяешь?
– Думаю, некоторые досье пригодятся ему в изучении жизни сектантов.
Судья нахмурился – уклончивый ответ дочери пришелся ему не по душе. Рэйко скромно потупилась, выдерживая паузу.
И вот отец поднял руки и хлопнул ими по столу, словно признав поражение.
– Хочешь знать, не было ли у них неприятностей с полицией?
– Да, – ответила Рэйко.
– О ком идет речь?
– О первосвященнике Анраку, настоятельнице Дзюнкецу-ин, священнике Кумасиро и докторе Миве.
– Кумасиро... – процедил судья сквозь зубы. – С этим я хорошо знаком.
– Он нарушил закон, да? – оживилась Рэйко, радуясь возможности скомпрометировать того, кто так рьяно обвинял Хару и пытался вырвать у нее признание.
– Не совсем, – осадил ее отец. – Когда ему было тринадцать, он обезглавил человека лишь затем, чтобы проверить остроту меча. Позже, в возрасте двадцати лет, он то и дело затевал драки по всему городу и убил еще троих – по одному за год.
– Но его так и не наказали, потому что все четверо были крестьянами? – догадалась Рэйко.
Судья мрачно кивнул. Законы Токугавы позволяли самураям убивать простолюдинов по малейшему поводу.
– После четвертого "поединка" я наложил на Кумасиро взыскание[16]. Кумасиро дал слово держать себя в руках, но, как видно, урок не пошел ему на пользу. Он стал измываться над проститутками в нелегальных борделях – двух избил до смерти, третью задушил. Тогда я решил, что он запятнал честь самурая, стал опасен для окружающих и заслуживает тюремного заточения как серийный убийца. Его ждала смертная казнь, но влиятельные, верные Токугаве вассалы – его родственники – заключили соглашение с сёгуном. После выплаты огромного штрафа Кумасиро должен был уйти в монастырь – только так он мог искупить свои злодеяния. – Уэда сокрушенно покачал головой. – Хм... Стало быть, он примкнул к Черному Лотосу?
– Теперь он начальник службы охраны и главный помощник первосвященника, – ответила Рэйко.
– Если он снова взялся за старое, я не удивлюсь, – сказал судья.
"И я тоже", – подумала Рэйко, вспоминая его зверское обращение с Хару. Его было куда легче заподозрить в убийстве, нежели сироту-подростка. Теперь-то Сано убедится, что Кумасиро как нельзя лучше подходит на роль злодея.
– Что скажете об остальных? – поинтересовалась Рэйко.
– Имя Мивы мне кажется смутно знакомым. Думаю, с ним я тоже встречался в суде. – Уэда встал, подошел к книжной полке и, вынув увесистый том, принялся его листать. – Так и есть. Вот протокол процесса по делу шестилетней давности. Доктор Мива был пойман с поличным за изготовлением пилюль из носорожьего рога, которые на поверку оказались простой галькой, покрашенной серой краской с примесью кошачьей шерсти. Обычно за подобное мошенников приговаривают к смерти через отсечение головы, но, поскольку никто не пострадал, на первый раз Миве было приказано вернуть покупателям деньги или же провести месяц в тюрьме. – Он бегло просмотрел запись и добавил: – Любопытно... мой первый секретарь отмечает, что Мива заартачился и предпочел заключение, где и просидел до тех пор, пока его не освободил некий священник Анраку, расплатившись с обиженными покупателями.
"Так вот как Анраку и Мива стали союзниками", – поняла Рэйко. Тюремное прошлое доктора Мивы, по ее мнению, изобличало его скользкую натуру. Итак, доктор обращал на себя не менее пристальное внимание.
– А с настоятельницей Дзюнкецу-ин вы не встречались?
– Пока не припоминаю. – Судья Уэда просмотрел список с именами преступников и покачал головой. – Она здесь не числится, по крайней мере под религиозным именем[17]. Возможно, под старым она где-то да значится. Можешь ее описать?
Рэйко попыталась передать вызывающие манеры и внешность Дзюнкецу-ин.
– Скорее всего в ее истории не обошлось без мужчины, – задумчиво произнес судья.
Прошло немало времени, прежде чем он, пролистав груду томов, где могли содержаться упоминания о Черном Лотосе, воскликнул:
– Вот оно! Восемь лет назад перед судом предстала проститутка по имени Ирис. Она напала на товарку по ремеслу, с которой соперничала за расположение богатого клиента. Я приговорил ее к показательной порке. А-а, здесь опять пометка моего секретаря. Вскоре по возвращении в веселый квартал тот же священник Анраку погасил все ее долги и купил ей свободу[18]. Она осталась при его храме и взяла имя Дзюнкецу-ин.