Страница:
Голос Огю вернул Сано к действительности:
— Надеюсь, мы поняли друг друга?
— Да, досточтимый судья, — печально ответил Сано. Долг перед отцом и Кацурагавой, по просьбе которого Огю назначил Сано ёрики, исключал всякую возможности для спора или неординарного поведения. Долг, верность и сыновнее почтение — основополагающие принципы сурового кодекса бусидо. Иначе — пути воина, определяющего поступки самурая. Его честь, самая важная из добродетелей, зависит от приверженности этому кодексу. А бакуфу, которому служит Сано, ценит только подчинение и послушание. Истина и справедливость по сравнению с ними расплывчаты и могут быть предметом договоренности. Сано, глубоко опозоренный завуалированной критикой, обязан подавить собственные желания в угоду вышестоящим начальникам. Он больше никогда не покинет служебный кабинет, не будет сам заниматься расследованием. Пусть документы, которые ложатся на его стол, остаются просто словами на бумаге. Сано снова поклонился, ожидая конца аудиенции.
— Мое внимание привлекло небольшое дело, — сказал Огю, — дело, требующее крайней осторожности. Вы сделаете именно так, как я скажу.
Прямота, несвойственная судье, разбудила в Сано любопытство.
— Сегодня утром рыбак выловил из реки два трупа, мужчины и женщины. — Крохотный рот Огю перекосился от отвращения. — Синдзю.
Любопытство Сано возросло. Двойное самоубийство любовников было почти столь же обычным явлением, как и пожары. Родственники возражают против брака. Любовники не находят ничего лучше, как дружно уйти из жизни в надежде соединиться в буддийском раю. Почему Огю хочет привлечь Сано к незначительному расследованию, хотя минуту назад запретил лезть в чужие дела?
Огю дал ответ на невысказанный вопрос:
— Это было найдено на теле женщины. — Он протянул Сано сложенное вчетверо письмо.
Сано поднялся и обогнул сирасу. Тонкая рисовая бумага захрустела у него руках, когда он развернул письмо и прочел выведенные женским почерком иероглифы:
Прощаемся с этим миром и этой ночью
Мы, идущие тропой, которая ведет к смерти...
С чем это можно сравнить?
С инеем, лежащим вдоль дороги на кладбище,
Который исчезает с каждым нашим шагом:
Как печален этот сон обо сне!
Нориёси (художник)
Ниу Юкико
Сано узнал выдержку из популярной пьесы кабуки о двух обреченных влюбленных. Это была их последняя песня перед смертью. И Сано понял, почему Огю призвал его к осмотрительности. Мужчина, Нориёси, — простолюдин, о чем говорят отсутствие фамилии и приписка о профессии. Никто. А вот Юкико — дочь Ниу Масамунэ, правителя провинций Сацума и Осуми, одного из самых богатых и могущественных даймё.
— Вижу, вы осознали деликатность ситуации, — сказал Огю. — Так как причина смерти очевидна, полагаю, вы разберетесь с делом быстро и тихо. Вы вернете тело Ниу Юкико семье и скажете своим подчиненным, что всякий, кто осмелится разболтать ее имя и обстоятельства гибели, будет беспощадно наказан. Что касается Нориёси... — Огю взял кисточку и обмакнул в тушь. — Нориёси ответят перед законом по полной программе. Это все, ёрики Сано.
Противоречивые чувства одолевали Сано, когда он покидал зал суда. Огю приказал закрыть дело. Утаить личность женщины и опозорить семью мужчины, выставив его труп на всеобщее обозрение, — так всегда поступают с любовниками-самоубийцами. Однако интуиция подсказывала Сано, что не так все просто. Нужно попытаться выяснить правду об этом синдзю. Конечно, соблюдая правила игры, установленные Огю.
Сано миновал стражников у ворот и передал коня мальчику из конюшен. Пройдя через двор, образованный казармами досинов, вошел в приземистое бревенчатое главное здание и пересек внешнюю приемную, большое открытое пространство с квадратными колоннами. В комнате царил хаос. Четыре мелких чиновника, сидя на помосте в центре зала, отправляли посыльных и разбирались с бесчисленными посетителями, выстроившимися в очереди. Досины стояли в ожидании приказов о дежурстве или готовились к докладу. Слуги вбегали и выбегали через боковые двери с подносами, разнося чай по кабинетам ёрики. Солнечный, узорчатый от дыма множества трубок, свет падал на пол столбами. Из непрерывного гула время от времени вырывался чей-нибудь голос. Во внутренней приемной было тихо и пусто, если не считать двоих в официальной одежде. Свободные, в складку шелковые штаны, хаори с накладными плечами, кимоно, перехваченные широкими поясами наимоднейшего покроя и расцветки. От тщательно уложенных волос исходил запах винтергринового масла. Сано понял, что перед ним образчики горделивого, стильного ёрики.
Сано поклонился:
— Ямага-сан, Хаяси-сан, добрый день.
Ямага, тот, что был выше ростом и старше, слегка кивнул, излучая явную враждебность.
Хаяси, ровесник Сано, искривил тонкие губы в ехидной улыбке:
— Привет, новичок. Надеюсь, отдел под твоим руководством трудится хорошо. Насколько возможно ожидать от человека, не привыкшего к ответственности. — Из-за насмешливого тона участливые слова прозвучали оскорбительно.
Сано печально проводил глазами сослуживцев. Непросто будет подружиться с ними, впрочем, как и с остальными сорока семью коллегами. В отличие от него настоящие ёрики унаследовали должность от отцов. Проникновение чужака в их ряды было своего рода вызовом их семьям и профессиональной гордости. Холодные неодобрительные взгляды преследовали Сано, пока он шел по длинному коридору к отделу, где располагался его кабинет, и раздавал приветственные поклоны мелким подчиненным.
Открыв дверь кабинета Сано обнаружил еще один источник неприятностей. Хамада Цунэхико, его шестнадцатилетний секретарь, развалясь на циновках у жаровни, читал рассказы, сопровожденные рисунками. Доклады, которые Сано передал ему для подшивки в дела, беспорядочно валялись на столе. Черное хлопчатобумажное кимоно, разрисованное белыми спиралями, с красными клетками по подолу туго обтягивало полный торс. Выбритая макушка делала секретаря похожим не столько на взрослого самурая, сколько на большого ребенка. При появлении Сано круглое потное лицо выразило почти комический ужас.
— Ёрики Сано-сан! Вы вернулись! — Секретарь поспешно спрятал книгу под зад, сел на колени и поклонился. — Жду ваших распоряжений!
Сано сердито посмотрел на Цунэхико. Отец секретаря, могущественный чиновник, пожелавший, чтобы сын получил должность, настоятельно попросил об этом Огю. Судья пристроил оболтуса к Сано. Парень оказался неспособным выполнить с первой попытки даже самое простое задание. К тому же он громко шмыгал носом из-за хронического насморка. И все-таки Сано полюбил Цунэхико. Юноша был веселый, воспитанный... и столь же не подходил к полицейской службе, как, по мнению Сано, и он сам.
— Ладно, Цунэхико, не бойся. Пожалуйста, запиши следующее.
Он сел на колени у стола: Цунэхико, достав из шкафа бумагу и пишущие принадлежности, растер тушь и разместился за столиком рядом.
— Дело о самоубийстве художника Нориёси и дамы Ниу Юкико... — начал Сано.
Цунэхико написав пару иероглифов, озабоченно засопел и скомкал лист. Ясно, ошибся. Юноша не отличался большим талантом к каллиграфии и вообще к письму, тем паче под диктовку. Сано предпочел бы лично составить отчет. Но он должен действовать строго по инструкциям даже в такой сфере, как использование бестолкового секретаря.
Опасаясь ранить нежные чувства юноши, Сано подождал, пока тот вынет из шкафа чистый лист. Наконец, медленно и мучительно, под аккомпанемент насморочного сопения, они завершили работу. Сано перечитал четвертый, и последний, вариант и с облегчением, не найдя описок, приложил к бумаге печать.
— Отнеси это к старшему клерку и попроси дать необходимые распоряжения соответствующим управлениям.
— Слушаюсь, ёрики Сано-сан! — Цунэхико скатал отчет в трубку и перевязал шелковой тесьмой. По-прежнему сопя, поднялся и открыл дверь.
Из коридора донеслись смех и обрывки непристойностей: «...пышные попки... ароматные сиськи...» Мимо кабинета, шурша одеждами, проходили ёрики Ямага и Хаяси.
— Сегодня вечером на славу погуляем в Ёсиваре, — услышал Сано слова Ямаги. — Дамочки сделают для нас все, что мы захотим.
— Ну так вперед — подхватил Хаяси.
Перед Сано мгновенно предстало его будущее. Вот что случится с ним, если он пойдет путем, намеченным для него Огю. Принципы потеряют всякий смысл. Он станет таким же, как Ямага и Хаяси, которые больше заботятся о моде и древних обычаях, чем о службе. Будет рано уходить из управления, бросая на подчиненных дела, начнет резвиться в квартале развлечений с продажными девками. Привыкнет поступаться истиной ради безопасности, справедливостью — ради удобства.
— Подожди, Цунэхико!
Сано вырвал отчет из рук изумленного секретаря, порвал надвое и быстро составил другой, где назвал смерть Нориёси и Юкико подозрительной и требующей глубокою расследования. Этот вариант он отдал Цунэхико и вышел из кабинета. Он не хотел спокойной службы и поощрений, которые дарует слепое подчинение. Он жаждал волнений, сопряженных с поиском истины, как тогда, когда был ученым или когда выяснял причину пожара, и радости от того, что, найдя истину, сделал доброе дело. Ему нужно каким-то образом совместить собственные устремления с Путем воина и с долгом перед родными и господином.
Он обязан узнать правду о синдзю.
Глава 2
— Надеюсь, мы поняли друг друга?
— Да, досточтимый судья, — печально ответил Сано. Долг перед отцом и Кацурагавой, по просьбе которого Огю назначил Сано ёрики, исключал всякую возможности для спора или неординарного поведения. Долг, верность и сыновнее почтение — основополагающие принципы сурового кодекса бусидо. Иначе — пути воина, определяющего поступки самурая. Его честь, самая важная из добродетелей, зависит от приверженности этому кодексу. А бакуфу, которому служит Сано, ценит только подчинение и послушание. Истина и справедливость по сравнению с ними расплывчаты и могут быть предметом договоренности. Сано, глубоко опозоренный завуалированной критикой, обязан подавить собственные желания в угоду вышестоящим начальникам. Он больше никогда не покинет служебный кабинет, не будет сам заниматься расследованием. Пусть документы, которые ложатся на его стол, остаются просто словами на бумаге. Сано снова поклонился, ожидая конца аудиенции.
— Мое внимание привлекло небольшое дело, — сказал Огю, — дело, требующее крайней осторожности. Вы сделаете именно так, как я скажу.
Прямота, несвойственная судье, разбудила в Сано любопытство.
— Сегодня утром рыбак выловил из реки два трупа, мужчины и женщины. — Крохотный рот Огю перекосился от отвращения. — Синдзю.
Любопытство Сано возросло. Двойное самоубийство любовников было почти столь же обычным явлением, как и пожары. Родственники возражают против брака. Любовники не находят ничего лучше, как дружно уйти из жизни в надежде соединиться в буддийском раю. Почему Огю хочет привлечь Сано к незначительному расследованию, хотя минуту назад запретил лезть в чужие дела?
Огю дал ответ на невысказанный вопрос:
— Это было найдено на теле женщины. — Он протянул Сано сложенное вчетверо письмо.
Сано поднялся и обогнул сирасу. Тонкая рисовая бумага захрустела у него руках, когда он развернул письмо и прочел выведенные женским почерком иероглифы:
Прощаемся с этим миром и этой ночью
Мы, идущие тропой, которая ведет к смерти...
С чем это можно сравнить?
С инеем, лежащим вдоль дороги на кладбище,
Который исчезает с каждым нашим шагом:
Как печален этот сон обо сне!
Нориёси (художник)
Ниу Юкико
Сано узнал выдержку из популярной пьесы кабуки о двух обреченных влюбленных. Это была их последняя песня перед смертью. И Сано понял, почему Огю призвал его к осмотрительности. Мужчина, Нориёси, — простолюдин, о чем говорят отсутствие фамилии и приписка о профессии. Никто. А вот Юкико — дочь Ниу Масамунэ, правителя провинций Сацума и Осуми, одного из самых богатых и могущественных даймё.
— Вижу, вы осознали деликатность ситуации, — сказал Огю. — Так как причина смерти очевидна, полагаю, вы разберетесь с делом быстро и тихо. Вы вернете тело Ниу Юкико семье и скажете своим подчиненным, что всякий, кто осмелится разболтать ее имя и обстоятельства гибели, будет беспощадно наказан. Что касается Нориёси... — Огю взял кисточку и обмакнул в тушь. — Нориёси ответят перед законом по полной программе. Это все, ёрики Сано.
Противоречивые чувства одолевали Сано, когда он покидал зал суда. Огю приказал закрыть дело. Утаить личность женщины и опозорить семью мужчины, выставив его труп на всеобщее обозрение, — так всегда поступают с любовниками-самоубийцами. Однако интуиция подсказывала Сано, что не так все просто. Нужно попытаться выяснить правду об этом синдзю. Конечно, соблюдая правила игры, установленные Огю.
* * *
Полицейское управление располагалось в самом южном углу административного района, вдали от особняков и на максимальном удалении от замка. Согласно догматам синтоизма всякое соприкосновение со смертью означает духовное загрязнение. Даже косвенная причастность полицейских к казням заставляла многих чиновников сторониться их. Вид управления подчеркивал изоляцию: оно было обнесено высокой стеной, чтобы даже крыши зданий не были видны с улицы.Сано миновал стражников у ворот и передал коня мальчику из конюшен. Пройдя через двор, образованный казармами досинов, вошел в приземистое бревенчатое главное здание и пересек внешнюю приемную, большое открытое пространство с квадратными колоннами. В комнате царил хаос. Четыре мелких чиновника, сидя на помосте в центре зала, отправляли посыльных и разбирались с бесчисленными посетителями, выстроившимися в очереди. Досины стояли в ожидании приказов о дежурстве или готовились к докладу. Слуги вбегали и выбегали через боковые двери с подносами, разнося чай по кабинетам ёрики. Солнечный, узорчатый от дыма множества трубок, свет падал на пол столбами. Из непрерывного гула время от времени вырывался чей-нибудь голос. Во внутренней приемной было тихо и пусто, если не считать двоих в официальной одежде. Свободные, в складку шелковые штаны, хаори с накладными плечами, кимоно, перехваченные широкими поясами наимоднейшего покроя и расцветки. От тщательно уложенных волос исходил запах винтергринового масла. Сано понял, что перед ним образчики горделивого, стильного ёрики.
Сано поклонился:
— Ямага-сан, Хаяси-сан, добрый день.
Ямага, тот, что был выше ростом и старше, слегка кивнул, излучая явную враждебность.
Хаяси, ровесник Сано, искривил тонкие губы в ехидной улыбке:
— Привет, новичок. Надеюсь, отдел под твоим руководством трудится хорошо. Насколько возможно ожидать от человека, не привыкшего к ответственности. — Из-за насмешливого тона участливые слова прозвучали оскорбительно.
Сано печально проводил глазами сослуживцев. Непросто будет подружиться с ними, впрочем, как и с остальными сорока семью коллегами. В отличие от него настоящие ёрики унаследовали должность от отцов. Проникновение чужака в их ряды было своего рода вызовом их семьям и профессиональной гордости. Холодные неодобрительные взгляды преследовали Сано, пока он шел по длинному коридору к отделу, где располагался его кабинет, и раздавал приветственные поклоны мелким подчиненным.
Открыв дверь кабинета Сано обнаружил еще один источник неприятностей. Хамада Цунэхико, его шестнадцатилетний секретарь, развалясь на циновках у жаровни, читал рассказы, сопровожденные рисунками. Доклады, которые Сано передал ему для подшивки в дела, беспорядочно валялись на столе. Черное хлопчатобумажное кимоно, разрисованное белыми спиралями, с красными клетками по подолу туго обтягивало полный торс. Выбритая макушка делала секретаря похожим не столько на взрослого самурая, сколько на большого ребенка. При появлении Сано круглое потное лицо выразило почти комический ужас.
— Ёрики Сано-сан! Вы вернулись! — Секретарь поспешно спрятал книгу под зад, сел на колени и поклонился. — Жду ваших распоряжений!
Сано сердито посмотрел на Цунэхико. Отец секретаря, могущественный чиновник, пожелавший, чтобы сын получил должность, настоятельно попросил об этом Огю. Судья пристроил оболтуса к Сано. Парень оказался неспособным выполнить с первой попытки даже самое простое задание. К тому же он громко шмыгал носом из-за хронического насморка. И все-таки Сано полюбил Цунэхико. Юноша был веселый, воспитанный... и столь же не подходил к полицейской службе, как, по мнению Сано, и он сам.
— Ладно, Цунэхико, не бойся. Пожалуйста, запиши следующее.
Он сел на колени у стола: Цунэхико, достав из шкафа бумагу и пишущие принадлежности, растер тушь и разместился за столиком рядом.
— Дело о самоубийстве художника Нориёси и дамы Ниу Юкико... — начал Сано.
Цунэхико написав пару иероглифов, озабоченно засопел и скомкал лист. Ясно, ошибся. Юноша не отличался большим талантом к каллиграфии и вообще к письму, тем паче под диктовку. Сано предпочел бы лично составить отчет. Но он должен действовать строго по инструкциям даже в такой сфере, как использование бестолкового секретаря.
Опасаясь ранить нежные чувства юноши, Сано подождал, пока тот вынет из шкафа чистый лист. Наконец, медленно и мучительно, под аккомпанемент насморочного сопения, они завершили работу. Сано перечитал четвертый, и последний, вариант и с облегчением, не найдя описок, приложил к бумаге печать.
— Отнеси это к старшему клерку и попроси дать необходимые распоряжения соответствующим управлениям.
— Слушаюсь, ёрики Сано-сан! — Цунэхико скатал отчет в трубку и перевязал шелковой тесьмой. По-прежнему сопя, поднялся и открыл дверь.
Из коридора донеслись смех и обрывки непристойностей: «...пышные попки... ароматные сиськи...» Мимо кабинета, шурша одеждами, проходили ёрики Ямага и Хаяси.
— Сегодня вечером на славу погуляем в Ёсиваре, — услышал Сано слова Ямаги. — Дамочки сделают для нас все, что мы захотим.
— Ну так вперед — подхватил Хаяси.
Перед Сано мгновенно предстало его будущее. Вот что случится с ним, если он пойдет путем, намеченным для него Огю. Принципы потеряют всякий смысл. Он станет таким же, как Ямага и Хаяси, которые больше заботятся о моде и древних обычаях, чем о службе. Будет рано уходить из управления, бросая на подчиненных дела, начнет резвиться в квартале развлечений с продажными девками. Привыкнет поступаться истиной ради безопасности, справедливостью — ради удобства.
— Подожди, Цунэхико!
Сано вырвал отчет из рук изумленного секретаря, порвал надвое и быстро составил другой, где назвал смерть Нориёси и Юкико подозрительной и требующей глубокою расследования. Этот вариант он отдал Цунэхико и вышел из кабинета. Он не хотел спокойной службы и поощрений, которые дарует слепое подчинение. Он жаждал волнений, сопряженных с поиском истины, как тогда, когда был ученым или когда выяснял причину пожара, и радости от того, что, найдя истину, сделал доброе дело. Ему нужно каким-то образом совместить собственные устремления с Путем воина и с долгом перед родными и господином.
Он обязан узнать правду о синдзю.
Глава 2
В тюрьме при морге — обители смерти и грязи, куда никто не ходит по доброй воле, — Сано никогда не бывал. Не поехал бы и сейчас, если бы тела Нориёси и Юкико отвезли в другое место. Он осматривал тюрьму со смешанным чувством любопытства и смущения.
Узкий ров перед входом. Во рву темная жидкость, наверное, жуткого происхождения, вытекающая из отверстий в нижней части ограды. Сторожевые вышки над четырьмя углами высоких каменных стен. За оградой остроконечные крыши. Трава и мох в трещинах камней. Упавшая с крыш черепица. Отвалившаяся штукатурка. Шаткий деревянный мост через ров. Караульное помещение и столбы массивных, окованных железом ворот. Вокруг тюрьмы жалкие лачуги и мрачные извилистые улочки Кодэмма-тё. Этот квартал у реки на северо-востоке идеальное место для подобного заведения — достаточно далеко от замка и административного района.
Сано порадовался щебетанию одетых в лохмотья детей, играющих на улицах, и резким ароматам еды, которую готовили на задних дворах. И то и другое заглушали звуки и запахи, идущие от тюрьмы. Он содрогнулся при воспоминании о том, что там, по слухам, творится. Набрав полную грудь воздуха, он направил лошадь на мост.
Когда Сано подъехал к караульному помещению, там возникла суматоха. Трое караульных, толкаясь, пытались выскочить за дверь. Сано спешился и привязал лошадь к столбу. Караульщики обменялись сконфуженными взглядами и низко поклонились.
— Мы в вашем распоряжении, господин.
Сано обратил внимание на их неряшливый вид, коротко подстриженные волосы, многократно чиненные кожаные доспехи и штаны, а также на длинные мечи. Простолюдины — тюремщики, возможно, бывшие мелкие преступники — имели право носить оружие, в противном случае до презренных должностей пришлось бы опускаться самураям.
— Я ёрики Сано Исиро. Я хотел бы поговорить с людьми, которые сегодня утром занимались телами двух самоубийц.
Стражники, разинув рты, вылупились на него. Похоже, раньше не видели ёрики, подумал Сано, и тем более не слышали такого странного требования. Он был уверен, что его коллеги никогда не заявлялись в тюрьму. Один из стражников нервно захихикал. Крупный мужчина, видимо, старший, наподдал ему тыльной стороной ладони и прорычал:
— Чего стоишь? Отведи его к начальнику!
Стражники растащили толстые бревна, перегораживающие ворота. Сано, приготовившись к худшему, шагнул на территорию тюрьмы.
Первое впечатление было обнадеживающим. Во дворе по утрамбованной земле вышагивали пятеро стражников. В воздухе пахло мочой, но вонь была не сильнее, чем в укромных уголках отдаленных улиц Эдо. В тридцати шагах от ворот высилось мрачное деревянное строение, окна которого были забраны толстыми решетками. Войдя в дом, Сано увидел комнату, похожую на обычную контору в административном районе. Стражник провел его по внешнему коридору и постучал в какую-то дверь.
— Войдите!
Поклонившись, стражник доложил:
— Досточтимый начальник тюрьмы, я привел к вам высокого гостя. — Он шагнул в сторону, пропуская Сано.
Начальник тюрьмы, тучный человек, сидел за столом, заваленным документами. С удивлением выслушав требование Сано, пожал плечами и сказал стражнику:
— Приведи эта.
Затем повернулся к Сано:
— Должен попросить вас встретиться с ним во дворе. Эта не позволено входить в это здание.
— Конечно. — Сано вслед за стражником вернулся на двор.
Эта были отверженные. Наследственная связь с профессиями, связанными со смертью, такими как мясник, дубильщик кож, делала их духовно нечистыми. Представители других слоев общества избегали их. Эта жили в лачугах на окраинах города. Они могли вступать в брак только с выходцами из своей среды и выполняли самую грязную и низкую работу — вычерпывали выгребные ямы, собирали мусор, убирали трупы после наводнений, пожаров и землетрясений. Именно эта обслуживали тюрьму и морг. Сано знал, что они имеют дело с трупами, но не представлял, что даже в тюрьме существуют места, куда им запрещено входить.
— Подождите, пожалуйста, здесь, господин. — Стражник исчез за углом здания. Вскоре он вернулся с людьми, одетыми в одинаковые, сшитые из небеленого муслина короткие кимоно.
Двоим не было и двадцати лет, третьему — около пятидесяти. С испуганными глазами, словно у попавших в ловушку животных, они немедленно упали перед Сано на колени и, расставив руки, коснулись лбами земли. Молодые дрожали, и Сано понимал почему: самурай мог убить их из прихоти — например, для того, чтобы опробовать новый меч, — без всяких последствий для себя. Однако Сано слышал ужасные истории о том, какие мучения доставляют узникам эта-тюремщики, пыточных дел мастера и палачи. И он обратился к ним со смесью жалости и антипатии:
— Вы занимались утром телами самоубийц-синдзю?
Молчание. Затем старший сказал:
— Да, господин.
Остальные тихо повторили за ним.
— Вы не заметили на телах ран или синяков? Может быть, это не было самоубийством?
— Не заметили, господин, — ответил старший.
Двое других промолчали. Их начала бить сильная дрожь.
— Не бойтесь. Подумайте. Расскажите, как выглядели тела.
— Простите, господин, я не знаю.
После еще нескольких попыток разговорить перепуганных людей Сано понял — никакой полезной информации получить не удастся.
— Можете идти.
Молодые на коленях поспешно попятились от Сано, потом вскочили на ноги и убежали. Пожилой и не пошевелился.
— Досточтимый господин, позвольте помочь вам, — сказал он.
У Сано затеплилась надежда.
— Встань, — приказал он, желая получше рассмотреть осмелившегося обратиться к нему. — Что ты хочешь мне рассказать?
Эта встал. Пепельные волосы, глубоко посаженные умные глаза и квадратное суровое лицо. Держится с достоинством.
— Сам я ничего не знаю, господин, — промолвил он, глядя прямо на Сано. — Но я могу отвести вас к человеку, который знает все, что только можно.
Заинтригованный, Сано согласился на предложение. Они обогнули здание по дорожке, где ходил стражник, пересекли дворик и вышли к громадному строению на высоком каменном фундаменте. Это была сама тюрьма. Крошечные окна, расположенные высоко над землей, делали ее похожей на крепость. У дверей, более массивных и укрепленных, чем главные ворота, их встретили пять стражников.
В тюрьме на Сано нахлынули шум и смрад. Стоны и рыдания доносились из-за тяжелых дверей, по коридору ходили двое надзирателей. Один у каждой двери вплетал свое рычание в общую какофонию:
— Я все вижу, паршивцы сукины дети! Не балуйте!
Другой заталкивал ногой подносы с едой в отверстия, прорезанные в нижних частях дверей. В слабом свете, проникавшем через окна в обоих концах коридора, Сано видел, что еда на каждом подносе состояла из гнилых овощей и шарика клейкого риса. Повсюду жужжали мухи, они то и дело садились ему на лицо и руки. Сано яростно стряхивал мерзких насекомых. Запах мочи, фекалий и блевотины забирался в ноздри, зловонные ручейки вытекали из камер прямо на каменный пол. Сано сдерживал дыхание. Но когда громадная крыса перебежала ему дорогу, с испугом глотнул воздуха и поперхнулся от отвращения.
Эта повернул за угол и быстро повел его следующим коридором. Шум поутих, хотя воняло по-прежнему. Сано немного успокоился. Вдруг впереди распахнулась дверь. Двое надзирателей поволокли навстречу ему голого, потерявшего сознание человека. Из носа несчастного лилась кровь, тело багровело от свежих ран. Надзиратели бросили в открытую камеру узника. Проходя мимо, Сано заметил там пятерых истощенных людей, которые скрючились в луже нечистот. Ужаснувшись, он отвернулся. Неужели кто-то может заслуживать такого обращения? Неужели бакуфу не в состоянии иначе контролировать жителей, не мучая и не истощая голодом тех, кто нарушил закон? Большинство преступников приговаривались к коротким срокам заключения, однако это было сомнительным благом: многие умирали в тюрьме. То, что правительство, которому он служит, допускает подобное обращение с заключенными, пугало. Сано постарался прогнать мрачные мысли.
Сжалившись, эта вывел его на свежий, прохладный воздух. Они оказались во дворике, окруженном высокой бамбуковой оградой. Сано радостно вздохнул полной грудью.
— Морг, господин. — Эта отворил дверь в крытое соломой строение и жестом пригласил Сано войти.
Сано заколебался. Он боялся увидеть нечто хуже тюремной камеры. Однако за дверью оказалась обыкновенная комната с деревянным полом. Вдоль стен размещались шкафы и каменные корыта, в центре — два высоких стола с приподнятыми краями. У открытого окна боком к Сано стоял человек лет семидесяти и в неярком дневном свете читал книгу. На нем было длинное темно-синее кимоно — традиционная одежда врача, на плечи накинуто серое одеяло, которым он защищался от влажного холода, присущего моргу. Он обернулся, и Сано замер.
Он помнил это лицо по доскам объявлений и информационным бюллетеням, которые распространялись газетчиками. Высокий костистый лоб и острые скулы. Глубокие складки, пролегающие от длинного носа аскета к тонким губам. Коротко подстриженные седые волосы, поредевшие на висках. Десять лет назад Сано видел, как этого человека с позором водили по улицам Эдо.
— Доктор Ито Гэнбоку! — Пронзительные глаза с неудовольствием посмотрели на Сано.
— Но разве... — Сано замолчал, не желая досаждать доктору личными замечаниями.
Полвека назад правительство взяло курс на строгую изоляцию страны от внешнего мира. Иэмицу, третий сёгун из клана Токугава, пожелал стабилизировать ситуацию в стране после долгих лет гражданской войны. Опасаясь, что иностранное оружие и военная помощь будут содействовать даймё в свержении его режима, он изгнал из Японии португальских купцов и миссионеров — вообще всех чужеземцев. Торговая привилегия была сохранена лишь за голландцами, но и те, размещенные на острове Дэсима в Нагасаки, жили под надзором день и ночь, их контакты с японцами ограничивались наиболее доверенными слугами сегуна. Гонению подвергались и иностранные книги.
Однако среди интеллектуалов распространилось тайное движение. Японцы-рангакуса — ученые голландской школы — доставали по разным каналам и изучали запрещенную литературу по медицине, астрономии, математике, физике, ботанике, географии и военному искусству. Они использовали добытые с риском знания на практике. И вот Сано оказался в обществе одного из самых известных рангакуса, чьей смелостью он в душе восхищался. Доктор Ито Гэнбоку, врач императорской семьи, был приговорен к ссылке на остров Эносима за применение методов голландской медицины и проведение научных экспериментов. Что он здесь делает?
— Да, я не уехал на Эносиму, — сказал доктор, словно прочитав мысли Сано. Голос был сух, но приятен. Юмор добавил ему теплоты. — Хотя некоторые сочли мое назначение смотрителем морга хуже ссылки. Несомненно, Токугава это предвидел, изменяя мне приговор. Между тем у моего положения есть отрадные стороны. — Он показал Сано книгу, на страницах было изображение человеческого тела, испещренное иностранными словами. — Я могу здесь спокойно заниматься исследованиями. Никому до меня нет дела, пока морг работает исправно.
Ито закрыл книгу и положил на шкаф.
— Кто вы и что вам нужно? — спросил неожиданно резко.
Представившись и объяснив, зачем пришел, Сано вспомнил, что не поприветствовал доктора должным образом. Что-то в Ито делало формальности ненужными. Может, это была необычная манера высказываться прямо. Или статус врача, который ставил Ито вне жесткой системы, определявшей отношения между людьми.
— Эта не смог ничего рассказать о синдзю и потому привел меня к вам. Вы уверены, что это не самоубийство?
— Я не видел тел. К сожалению, занимался погибшими во время вчерашнего ночного пожара. — Доктор с вызовом посмотрел на Сано. — Думается, лучший способ узнать вам о характере смертей — это использовать имеющиеся полномочия для осмотра тел и сделать собственные выводы, а не полагаться на мои. Впрочем, тело Ниу Юкико передано семье для организации похорон.
Значит, судья Огю все-таки не полностью доверяет ему, если распорядился вернуть тела, исключив вероятность ошибки или неповиновения, решил Сано.
— Но у нас осталось тело Нориёси. Хотите осмотреть вместе со мной?
Сано понял, что доктор припер его к стенке. Традиция Синто, в которой Сано вырос, учит, что любой контакт со смертью несет духовное осквернение. Но признаться перед этим человеком в боязни оскверниться было для Сано позором. Его маленький независимый поиск истины и знания казался незначительным по сравнению с жертвой, ежечасно приносимой доктором.
— Да, Ито-сан.
Доктор повернулся к эта.
— Мура-сан, — сказал он, применив вежливую форму обращения, как сделал бы в отношении любого человека, — принесите тело Нориёси.
Мура вышел из комнаты. Возвратился он с двумя эта, уже знакомыми Сано. Мура передал доктору ворох одежды. Другие эта водрузили на стол что-то длинное, закутанное в белую хлопчатобумажную ткань, и принялись разворачивать.
— Вещи Нориёси, — сказал Ито и отдал Сано одежду.
Сано начал раскладывать вещи на свободном столе, оттягивая тот момент, когда нужно будет смотреть на мертвое тело, выступающее из свертка. Он обнаружил соломенную сандалию, синие штаны и кимоно.
— Бедняк, — отметил Сано. Одежда была сшита из грубой, дешевой материи. Сандалия с сильно сношенной внутренней частью подошвы принадлежала явно простолюдину. Сано вздохнул. Неужели он впустую рискнул навлечь на себя гнев Огю и пережить все ужасы, увиденные в тюрьме? — Ниу уже только поэтому выступили бы против его брака с Юкико. Может, и впрямь самоубийство любовников, а?
— Не исключено. Послушаем, что расскажет сам Нориёси. — Доктор подошел к столу, на котором лежало обнаженное тело. Хотя держался Ито прямо и властно, в движениях его сквозила осторожность. На лице появилось страдальческое выражение. — Вы можете идти, — сказал он эта, доставившим труп. — Мура-сан, останьтесь, прошу вас.
Больше откладывать осмотр тела было нельзя. Сано перевел взгляд на останки.
И сразу испытал облегчение. Окоченевшие конечности, ступни, направленные точно в потолок, широко раскрытый рот делали Нориёси похожим на большую куклу — трудно было поверить, что он недавно жил и дышал. Ил и пучки водорослей присохли к коже и набедренной повязке. Ни крови, как у казненного на площади, ни признаков разложения, как у утопленников, выловленных из канала. В Сано взыграло любопытство, и он подошел к столу. Внимание привлекли темно-красные синяки на запястьях и лодыжках.
— Следы от веревок, которыми он был привязан к Юкико, — пояснил доктор Ито.
Других повреждений на теле Нориёси обнаружить не удалось. Большой живот, одутловатое лицо, однако руки и ноги жилистые, во рту почти все зубы. При жизни это был вполне здоровый человек сорока с лишним лет.
— Благодарю вас, — сказал Сано. — Достаточно.
Ито словно не слышал. Нахмурившись, он смотрел на труп.
— Мура-сан, переверните его.
Эта послушно положил тело на бок. Доктор наклонился и пристально вгляделся в голову и шею Нориёси.
Сано подошел ближе к столу и почувствовал сладковатый густой запах мясной лавки, смешанный с речной свежестью. Он попятился к открытому окну. Ито жестом показал эта, чтобы тот перевернул труп на живот.
Узкий ров перед входом. Во рву темная жидкость, наверное, жуткого происхождения, вытекающая из отверстий в нижней части ограды. Сторожевые вышки над четырьмя углами высоких каменных стен. За оградой остроконечные крыши. Трава и мох в трещинах камней. Упавшая с крыш черепица. Отвалившаяся штукатурка. Шаткий деревянный мост через ров. Караульное помещение и столбы массивных, окованных железом ворот. Вокруг тюрьмы жалкие лачуги и мрачные извилистые улочки Кодэмма-тё. Этот квартал у реки на северо-востоке идеальное место для подобного заведения — достаточно далеко от замка и административного района.
Сано порадовался щебетанию одетых в лохмотья детей, играющих на улицах, и резким ароматам еды, которую готовили на задних дворах. И то и другое заглушали звуки и запахи, идущие от тюрьмы. Он содрогнулся при воспоминании о том, что там, по слухам, творится. Набрав полную грудь воздуха, он направил лошадь на мост.
Когда Сано подъехал к караульному помещению, там возникла суматоха. Трое караульных, толкаясь, пытались выскочить за дверь. Сано спешился и привязал лошадь к столбу. Караульщики обменялись сконфуженными взглядами и низко поклонились.
— Мы в вашем распоряжении, господин.
Сано обратил внимание на их неряшливый вид, коротко подстриженные волосы, многократно чиненные кожаные доспехи и штаны, а также на длинные мечи. Простолюдины — тюремщики, возможно, бывшие мелкие преступники — имели право носить оружие, в противном случае до презренных должностей пришлось бы опускаться самураям.
— Я ёрики Сано Исиро. Я хотел бы поговорить с людьми, которые сегодня утром занимались телами двух самоубийц.
Стражники, разинув рты, вылупились на него. Похоже, раньше не видели ёрики, подумал Сано, и тем более не слышали такого странного требования. Он был уверен, что его коллеги никогда не заявлялись в тюрьму. Один из стражников нервно захихикал. Крупный мужчина, видимо, старший, наподдал ему тыльной стороной ладони и прорычал:
— Чего стоишь? Отведи его к начальнику!
Стражники растащили толстые бревна, перегораживающие ворота. Сано, приготовившись к худшему, шагнул на территорию тюрьмы.
Первое впечатление было обнадеживающим. Во дворе по утрамбованной земле вышагивали пятеро стражников. В воздухе пахло мочой, но вонь была не сильнее, чем в укромных уголках отдаленных улиц Эдо. В тридцати шагах от ворот высилось мрачное деревянное строение, окна которого были забраны толстыми решетками. Войдя в дом, Сано увидел комнату, похожую на обычную контору в административном районе. Стражник провел его по внешнему коридору и постучал в какую-то дверь.
— Войдите!
Поклонившись, стражник доложил:
— Досточтимый начальник тюрьмы, я привел к вам высокого гостя. — Он шагнул в сторону, пропуская Сано.
Начальник тюрьмы, тучный человек, сидел за столом, заваленным документами. С удивлением выслушав требование Сано, пожал плечами и сказал стражнику:
— Приведи эта.
Затем повернулся к Сано:
— Должен попросить вас встретиться с ним во дворе. Эта не позволено входить в это здание.
— Конечно. — Сано вслед за стражником вернулся на двор.
Эта были отверженные. Наследственная связь с профессиями, связанными со смертью, такими как мясник, дубильщик кож, делала их духовно нечистыми. Представители других слоев общества избегали их. Эта жили в лачугах на окраинах города. Они могли вступать в брак только с выходцами из своей среды и выполняли самую грязную и низкую работу — вычерпывали выгребные ямы, собирали мусор, убирали трупы после наводнений, пожаров и землетрясений. Именно эта обслуживали тюрьму и морг. Сано знал, что они имеют дело с трупами, но не представлял, что даже в тюрьме существуют места, куда им запрещено входить.
— Подождите, пожалуйста, здесь, господин. — Стражник исчез за углом здания. Вскоре он вернулся с людьми, одетыми в одинаковые, сшитые из небеленого муслина короткие кимоно.
Двоим не было и двадцати лет, третьему — около пятидесяти. С испуганными глазами, словно у попавших в ловушку животных, они немедленно упали перед Сано на колени и, расставив руки, коснулись лбами земли. Молодые дрожали, и Сано понимал почему: самурай мог убить их из прихоти — например, для того, чтобы опробовать новый меч, — без всяких последствий для себя. Однако Сано слышал ужасные истории о том, какие мучения доставляют узникам эта-тюремщики, пыточных дел мастера и палачи. И он обратился к ним со смесью жалости и антипатии:
— Вы занимались утром телами самоубийц-синдзю?
Молчание. Затем старший сказал:
— Да, господин.
Остальные тихо повторили за ним.
— Вы не заметили на телах ран или синяков? Может быть, это не было самоубийством?
— Не заметили, господин, — ответил старший.
Двое других промолчали. Их начала бить сильная дрожь.
— Не бойтесь. Подумайте. Расскажите, как выглядели тела.
— Простите, господин, я не знаю.
После еще нескольких попыток разговорить перепуганных людей Сано понял — никакой полезной информации получить не удастся.
— Можете идти.
Молодые на коленях поспешно попятились от Сано, потом вскочили на ноги и убежали. Пожилой и не пошевелился.
— Досточтимый господин, позвольте помочь вам, — сказал он.
У Сано затеплилась надежда.
— Встань, — приказал он, желая получше рассмотреть осмелившегося обратиться к нему. — Что ты хочешь мне рассказать?
Эта встал. Пепельные волосы, глубоко посаженные умные глаза и квадратное суровое лицо. Держится с достоинством.
— Сам я ничего не знаю, господин, — промолвил он, глядя прямо на Сано. — Но я могу отвести вас к человеку, который знает все, что только можно.
Заинтригованный, Сано согласился на предложение. Они обогнули здание по дорожке, где ходил стражник, пересекли дворик и вышли к громадному строению на высоком каменном фундаменте. Это была сама тюрьма. Крошечные окна, расположенные высоко над землей, делали ее похожей на крепость. У дверей, более массивных и укрепленных, чем главные ворота, их встретили пять стражников.
В тюрьме на Сано нахлынули шум и смрад. Стоны и рыдания доносились из-за тяжелых дверей, по коридору ходили двое надзирателей. Один у каждой двери вплетал свое рычание в общую какофонию:
— Я все вижу, паршивцы сукины дети! Не балуйте!
Другой заталкивал ногой подносы с едой в отверстия, прорезанные в нижних частях дверей. В слабом свете, проникавшем через окна в обоих концах коридора, Сано видел, что еда на каждом подносе состояла из гнилых овощей и шарика клейкого риса. Повсюду жужжали мухи, они то и дело садились ему на лицо и руки. Сано яростно стряхивал мерзких насекомых. Запах мочи, фекалий и блевотины забирался в ноздри, зловонные ручейки вытекали из камер прямо на каменный пол. Сано сдерживал дыхание. Но когда громадная крыса перебежала ему дорогу, с испугом глотнул воздуха и поперхнулся от отвращения.
Эта повернул за угол и быстро повел его следующим коридором. Шум поутих, хотя воняло по-прежнему. Сано немного успокоился. Вдруг впереди распахнулась дверь. Двое надзирателей поволокли навстречу ему голого, потерявшего сознание человека. Из носа несчастного лилась кровь, тело багровело от свежих ран. Надзиратели бросили в открытую камеру узника. Проходя мимо, Сано заметил там пятерых истощенных людей, которые скрючились в луже нечистот. Ужаснувшись, он отвернулся. Неужели кто-то может заслуживать такого обращения? Неужели бакуфу не в состоянии иначе контролировать жителей, не мучая и не истощая голодом тех, кто нарушил закон? Большинство преступников приговаривались к коротким срокам заключения, однако это было сомнительным благом: многие умирали в тюрьме. То, что правительство, которому он служит, допускает подобное обращение с заключенными, пугало. Сано постарался прогнать мрачные мысли.
Сжалившись, эта вывел его на свежий, прохладный воздух. Они оказались во дворике, окруженном высокой бамбуковой оградой. Сано радостно вздохнул полной грудью.
— Морг, господин. — Эта отворил дверь в крытое соломой строение и жестом пригласил Сано войти.
Сано заколебался. Он боялся увидеть нечто хуже тюремной камеры. Однако за дверью оказалась обыкновенная комната с деревянным полом. Вдоль стен размещались шкафы и каменные корыта, в центре — два высоких стола с приподнятыми краями. У открытого окна боком к Сано стоял человек лет семидесяти и в неярком дневном свете читал книгу. На нем было длинное темно-синее кимоно — традиционная одежда врача, на плечи накинуто серое одеяло, которым он защищался от влажного холода, присущего моргу. Он обернулся, и Сано замер.
Он помнил это лицо по доскам объявлений и информационным бюллетеням, которые распространялись газетчиками. Высокий костистый лоб и острые скулы. Глубокие складки, пролегающие от длинного носа аскета к тонким губам. Коротко подстриженные седые волосы, поредевшие на висках. Десять лет назад Сано видел, как этого человека с позором водили по улицам Эдо.
— Доктор Ито Гэнбоку! — Пронзительные глаза с неудовольствием посмотрели на Сано.
— Но разве... — Сано замолчал, не желая досаждать доктору личными замечаниями.
Полвека назад правительство взяло курс на строгую изоляцию страны от внешнего мира. Иэмицу, третий сёгун из клана Токугава, пожелал стабилизировать ситуацию в стране после долгих лет гражданской войны. Опасаясь, что иностранное оружие и военная помощь будут содействовать даймё в свержении его режима, он изгнал из Японии португальских купцов и миссионеров — вообще всех чужеземцев. Торговая привилегия была сохранена лишь за голландцами, но и те, размещенные на острове Дэсима в Нагасаки, жили под надзором день и ночь, их контакты с японцами ограничивались наиболее доверенными слугами сегуна. Гонению подвергались и иностранные книги.
Однако среди интеллектуалов распространилось тайное движение. Японцы-рангакуса — ученые голландской школы — доставали по разным каналам и изучали запрещенную литературу по медицине, астрономии, математике, физике, ботанике, географии и военному искусству. Они использовали добытые с риском знания на практике. И вот Сано оказался в обществе одного из самых известных рангакуса, чьей смелостью он в душе восхищался. Доктор Ито Гэнбоку, врач императорской семьи, был приговорен к ссылке на остров Эносима за применение методов голландской медицины и проведение научных экспериментов. Что он здесь делает?
— Да, я не уехал на Эносиму, — сказал доктор, словно прочитав мысли Сано. Голос был сух, но приятен. Юмор добавил ему теплоты. — Хотя некоторые сочли мое назначение смотрителем морга хуже ссылки. Несомненно, Токугава это предвидел, изменяя мне приговор. Между тем у моего положения есть отрадные стороны. — Он показал Сано книгу, на страницах было изображение человеческого тела, испещренное иностранными словами. — Я могу здесь спокойно заниматься исследованиями. Никому до меня нет дела, пока морг работает исправно.
Ито закрыл книгу и положил на шкаф.
— Кто вы и что вам нужно? — спросил неожиданно резко.
Представившись и объяснив, зачем пришел, Сано вспомнил, что не поприветствовал доктора должным образом. Что-то в Ито делало формальности ненужными. Может, это была необычная манера высказываться прямо. Или статус врача, который ставил Ито вне жесткой системы, определявшей отношения между людьми.
— Эта не смог ничего рассказать о синдзю и потому привел меня к вам. Вы уверены, что это не самоубийство?
— Я не видел тел. К сожалению, занимался погибшими во время вчерашнего ночного пожара. — Доктор с вызовом посмотрел на Сано. — Думается, лучший способ узнать вам о характере смертей — это использовать имеющиеся полномочия для осмотра тел и сделать собственные выводы, а не полагаться на мои. Впрочем, тело Ниу Юкико передано семье для организации похорон.
Значит, судья Огю все-таки не полностью доверяет ему, если распорядился вернуть тела, исключив вероятность ошибки или неповиновения, решил Сано.
— Но у нас осталось тело Нориёси. Хотите осмотреть вместе со мной?
Сано понял, что доктор припер его к стенке. Традиция Синто, в которой Сано вырос, учит, что любой контакт со смертью несет духовное осквернение. Но признаться перед этим человеком в боязни оскверниться было для Сано позором. Его маленький независимый поиск истины и знания казался незначительным по сравнению с жертвой, ежечасно приносимой доктором.
— Да, Ито-сан.
Доктор повернулся к эта.
— Мура-сан, — сказал он, применив вежливую форму обращения, как сделал бы в отношении любого человека, — принесите тело Нориёси.
Мура вышел из комнаты. Возвратился он с двумя эта, уже знакомыми Сано. Мура передал доктору ворох одежды. Другие эта водрузили на стол что-то длинное, закутанное в белую хлопчатобумажную ткань, и принялись разворачивать.
— Вещи Нориёси, — сказал Ито и отдал Сано одежду.
Сано начал раскладывать вещи на свободном столе, оттягивая тот момент, когда нужно будет смотреть на мертвое тело, выступающее из свертка. Он обнаружил соломенную сандалию, синие штаны и кимоно.
— Бедняк, — отметил Сано. Одежда была сшита из грубой, дешевой материи. Сандалия с сильно сношенной внутренней частью подошвы принадлежала явно простолюдину. Сано вздохнул. Неужели он впустую рискнул навлечь на себя гнев Огю и пережить все ужасы, увиденные в тюрьме? — Ниу уже только поэтому выступили бы против его брака с Юкико. Может, и впрямь самоубийство любовников, а?
— Не исключено. Послушаем, что расскажет сам Нориёси. — Доктор подошел к столу, на котором лежало обнаженное тело. Хотя держался Ито прямо и властно, в движениях его сквозила осторожность. На лице появилось страдальческое выражение. — Вы можете идти, — сказал он эта, доставившим труп. — Мура-сан, останьтесь, прошу вас.
Больше откладывать осмотр тела было нельзя. Сано перевел взгляд на останки.
И сразу испытал облегчение. Окоченевшие конечности, ступни, направленные точно в потолок, широко раскрытый рот делали Нориёси похожим на большую куклу — трудно было поверить, что он недавно жил и дышал. Ил и пучки водорослей присохли к коже и набедренной повязке. Ни крови, как у казненного на площади, ни признаков разложения, как у утопленников, выловленных из канала. В Сано взыграло любопытство, и он подошел к столу. Внимание привлекли темно-красные синяки на запястьях и лодыжках.
— Следы от веревок, которыми он был привязан к Юкико, — пояснил доктор Ито.
Других повреждений на теле Нориёси обнаружить не удалось. Большой живот, одутловатое лицо, однако руки и ноги жилистые, во рту почти все зубы. При жизни это был вполне здоровый человек сорока с лишним лет.
— Благодарю вас, — сказал Сано. — Достаточно.
Ито словно не слышал. Нахмурившись, он смотрел на труп.
— Мура-сан, переверните его.
Эта послушно положил тело на бок. Доктор наклонился и пристально вгляделся в голову и шею Нориёси.
Сано подошел ближе к столу и почувствовал сладковатый густой запах мясной лавки, смешанный с речной свежестью. Он попятился к открытому окну. Ито жестом показал эта, чтобы тот перевернул труп на живот.