Страница:
Впрочем, взгляд Элейны лишь на мгновение задержался на лице и глазах Сааведры. Дрожа от ужаса, она, словно первый раз в жизни, стала рассматривать картину.
Сааведра не стояла у стола. И в комнате была не ночь. Судя по отсутствию теней и свету за сводчатыми окнами, уже наступил полдень. Лампа погашена. На подоконнике – свеча, толстая, почти догоревшая. На столе и в самом деле лежит книга, только она закрыта, точно ее последняя страница прочитана, а сама книга отодвинута в сторону.
Сааведра стоит у окованной железом двери, левая рука на щеколде, голова повернута к зеркалу. Либо в описание картины вкралась ошибка, либо кто-то не правильно ее скопировал.
Где-то в противоположном конце Галиерры открылась дверь, и Элейна подпрыгнула на месте. Не задумываясь над тем, зачем она это делает, погасила лампу и укрылась за большим, тяжелым занавесом в дальнем углу. К тому месту, где она пряталась, не спеша приближались двое… Темная, погрузившаяся в ночную тишину Галиерра вдруг превратилась в хранилище страхов Даже тусклый свет казался пугающим.
– Вы должны действовать, ваша светлость, – тихо, но совершенно отчетливо промолвил Сарио, и его голос эхом разнесся по пустой Галиерре. Такой спокойный. Такой уверенный в себе. Такой сильный. – Вы же знаете, что до'Веррада не могут обходиться без Верховного иллюстратора Шаги приблизились. Элейне почудилось, будто сердце у нее стучит слишком громко и они вот-вот догадаются, что она здесь. Но они остановились у портрета Сааведры Грихальва, и тени, отбрасываемые лампой Сарио, заметались по стенам, укрыли картину, словно покрывалом.
– Новость про Андрее… так меня потрясла! Вы уверены, что это правда?
– К сожалению, да.
– Но вы так молоды. Вы утверждаете, что остальные не будут возражать?
– Решение принимаете вы, ваша светлость. Если вы представите меня Вьехос Фратос в качестве вашего нового Верховного иллюстратора…
Элейне чудом удалось сдержаться и не вскрикнуть от изумления. Она боялась даже пошевелиться.
– Я вас не знаю…
Разве это тот самый человек, который вышвырнул Рохарио из своего Палассо? Его голос звучал так неуверенно. А ведь Великий герцог никогда ни в чем не сомневается.
– Вы можете мне доверять, ваша светлость. Если я нарушу наш кодекс чести, у моих родственников есть способ меня наказать.
– Эйха! Конечно. Немножко жестоко, если подумать…
– Зато необходимо, когда власть, дарованная нам Матрой эй Фильхо, попадает в руки человека, лишенного совести.
– Да, пожалуй. Вы совершенно правы. Вы зайдете ко мне утром, Верховный иллюстратор Сарио?
– Почту за честь, ваша светлость. Я буду служить вам так же верно, как мой тезка служил Алехандро до'Веррада. – Его тень поклонилась Великому герцогу, соскользнула с фигуры Сааведры.
Тень Ренайо сделала какой-то странный жест рукой. Элейна не поняла, что он означал. А потом он ушел. Его шаги постепенно стихли в другом конце Галиерры.
У Элейны защекотало в носу, и ей захотелось чихнуть. Сарио неподвижно стоял на месте. Элейна знала, что долго ей не продержаться.
Сарио сделал несколько шагов вперед, так что теперь она его видела, поднял лампу и подошел поближе к портрету Сааведры. Приложил сложенные пальцы к губам и, потянувшись вперед, коснулся ими губ Сааведры.
– Любимая моя. Скоро ты будешь возвращена к той жизни, которую заслужила. Но ты должна набраться терпения, Ведра. Должна помнить: я знаю, как для тебя лучше.
Он долго стоял перед портретом, смотрел на прекрасное лицо.
Элейна замерла, листки описи жгли ей руки, но она знала, что стоит хоть чуть-чуть пошевелиться, и шуршание старой бумаги выдаст ее присутствие.
Сарио покачал головой, словно отвечая на безмолвный вопрос.
– Еще не пришло время освободить тебя, любимая, – снова обратился он к картине.
Потом – благодарение всем святым! – медленно пошел прочь, тихо ступая по ковру, устилавшему пол. Элейна не двинулась с места, пока не услышала, как в дальнем конце Галиерры закрылась дверь.
Сарио Грихальва сошел с ума.
А Великий герцог только что назначил его Верховным иллюстратором.
Элейна выскользнула из-за портьеры и посмотрела на “Первую Любовницу”: Сааведра Грихальва казалась живой, возникало ощущение, что вот сейчас она сделает шаг и выйдет из картины – такая, какой была триста лет назад.
– Каким же могуществом обладают иллюстраторы Грихальва? – прошептала Элейна, поймав взгляд Сааведры, отраженный в зеркале. С каким поразительным искусством удалось Сарио в самых мельчайших подробностях передать на полотне это лицо, его потрясающую красоту, гнев, страстность изображенной на портрете женщины.
«Достаточным могуществом, чтобы поступить со мной вот так! Кто ты, сестра моя? Я уже видела тебя. Ты мне поможешь? Ты понимаешь, что сделали со мной и моим ребенком?»
Невозможно. Этого не может быть.
А если может? Если Сааведра Грихальва не умерла и не сбежала? Если Сарио Грихальва пленил ее, заключив в портрет? Но почему он совершил такое ужасное преступление?
И как может Сарио Грихальва – нынешний Сарио – знать о том, что произошло триста лет назад?
Глава 81
Глава 82
Глава 83
Сааведра не стояла у стола. И в комнате была не ночь. Судя по отсутствию теней и свету за сводчатыми окнами, уже наступил полдень. Лампа погашена. На подоконнике – свеча, толстая, почти догоревшая. На столе и в самом деле лежит книга, только она закрыта, точно ее последняя страница прочитана, а сама книга отодвинута в сторону.
Сааведра стоит у окованной железом двери, левая рука на щеколде, голова повернута к зеркалу. Либо в описание картины вкралась ошибка, либо кто-то не правильно ее скопировал.
Где-то в противоположном конце Галиерры открылась дверь, и Элейна подпрыгнула на месте. Не задумываясь над тем, зачем она это делает, погасила лампу и укрылась за большим, тяжелым занавесом в дальнем углу. К тому месту, где она пряталась, не спеша приближались двое… Темная, погрузившаяся в ночную тишину Галиерра вдруг превратилась в хранилище страхов Даже тусклый свет казался пугающим.
– Вы должны действовать, ваша светлость, – тихо, но совершенно отчетливо промолвил Сарио, и его голос эхом разнесся по пустой Галиерре. Такой спокойный. Такой уверенный в себе. Такой сильный. – Вы же знаете, что до'Веррада не могут обходиться без Верховного иллюстратора Шаги приблизились. Элейне почудилось, будто сердце у нее стучит слишком громко и они вот-вот догадаются, что она здесь. Но они остановились у портрета Сааведры Грихальва, и тени, отбрасываемые лампой Сарио, заметались по стенам, укрыли картину, словно покрывалом.
– Новость про Андрее… так меня потрясла! Вы уверены, что это правда?
– К сожалению, да.
– Но вы так молоды. Вы утверждаете, что остальные не будут возражать?
– Решение принимаете вы, ваша светлость. Если вы представите меня Вьехос Фратос в качестве вашего нового Верховного иллюстратора…
Элейне чудом удалось сдержаться и не вскрикнуть от изумления. Она боялась даже пошевелиться.
– Я вас не знаю…
Разве это тот самый человек, который вышвырнул Рохарио из своего Палассо? Его голос звучал так неуверенно. А ведь Великий герцог никогда ни в чем не сомневается.
– Вы можете мне доверять, ваша светлость. Если я нарушу наш кодекс чести, у моих родственников есть способ меня наказать.
– Эйха! Конечно. Немножко жестоко, если подумать…
– Зато необходимо, когда власть, дарованная нам Матрой эй Фильхо, попадает в руки человека, лишенного совести.
– Да, пожалуй. Вы совершенно правы. Вы зайдете ко мне утром, Верховный иллюстратор Сарио?
– Почту за честь, ваша светлость. Я буду служить вам так же верно, как мой тезка служил Алехандро до'Веррада. – Его тень поклонилась Великому герцогу, соскользнула с фигуры Сааведры.
Тень Ренайо сделала какой-то странный жест рукой. Элейна не поняла, что он означал. А потом он ушел. Его шаги постепенно стихли в другом конце Галиерры.
У Элейны защекотало в носу, и ей захотелось чихнуть. Сарио неподвижно стоял на месте. Элейна знала, что долго ей не продержаться.
Сарио сделал несколько шагов вперед, так что теперь она его видела, поднял лампу и подошел поближе к портрету Сааведры. Приложил сложенные пальцы к губам и, потянувшись вперед, коснулся ими губ Сааведры.
– Любимая моя. Скоро ты будешь возвращена к той жизни, которую заслужила. Но ты должна набраться терпения, Ведра. Должна помнить: я знаю, как для тебя лучше.
Он долго стоял перед портретом, смотрел на прекрасное лицо.
Элейна замерла, листки описи жгли ей руки, но она знала, что стоит хоть чуть-чуть пошевелиться, и шуршание старой бумаги выдаст ее присутствие.
Сарио покачал головой, словно отвечая на безмолвный вопрос.
– Еще не пришло время освободить тебя, любимая, – снова обратился он к картине.
Потом – благодарение всем святым! – медленно пошел прочь, тихо ступая по ковру, устилавшему пол. Элейна не двинулась с места, пока не услышала, как в дальнем конце Галиерры закрылась дверь.
Сарио Грихальва сошел с ума.
А Великий герцог только что назначил его Верховным иллюстратором.
Элейна выскользнула из-за портьеры и посмотрела на “Первую Любовницу”: Сааведра Грихальва казалась живой, возникало ощущение, что вот сейчас она сделает шаг и выйдет из картины – такая, какой была триста лет назад.
– Каким же могуществом обладают иллюстраторы Грихальва? – прошептала Элейна, поймав взгляд Сааведры, отраженный в зеркале. С каким поразительным искусством удалось Сарио в самых мельчайших подробностях передать на полотне это лицо, его потрясающую красоту, гнев, страстность изображенной на портрете женщины.
«Достаточным могуществом, чтобы поступить со мной вот так! Кто ты, сестра моя? Я уже видела тебя. Ты мне поможешь? Ты понимаешь, что сделали со мной и моим ребенком?»
Невозможно. Этого не может быть.
А если может? Если Сааведра Грихальва не умерла и не сбежала? Если Сарио Грихальва пленил ее, заключив в портрет? Но почему он совершил такое ужасное преступление?
И как может Сарио Грихальва – нынешний Сарио – знать о том, что произошло триста лет назад?
Глава 81
Не было никакой необходимости говорить Великому герцогу, что Вьехос Фратос, эти самодовольные идиоты, не имеют над Сарио Грихальвой никакой власти. Теперь не имеют.
Ему больше не нужно беспокоиться по поводу интрижек с девицами из семейства до'Веррада. Какая глупость – пожертвовать талантом Домаоса, наказав его за два года страстной любви к Бенекитте. Больше не будет уродливых Ренсио. Он больше не позволит мальчику, обладающему таким исключительным талантом, каким был наделен Рафейо, сгореть от дикой, неуправляемой жажды власти и яростной ненависти. Его путь был так сложен, столько несчастий и настоящих катастроф омрачили его существование. Ни одна судьба, кроме Риобаро, не сложилась так, как он планировал.
Матра эй Фильхо! Род Грихальва слабеет. Разве он может позвать Сааведру назад, когда сам находится в таком неприметном теле? Но ведь у него нет ни одного достойного преемника. Слабые, старые или уже умершие. Вот вам характеристика иллюстраторов Грихальва.
Всех, кроме его ученицы. И почему только она не наделена Даром, как Сааведра? Но Вьехос Фратос никогда в жизни не станут слушаться женщину, так что, пожалуй, даже лучше, что все складывается именно так. У него не возникнет соблазна, его не захватит в плен яркое пламя ее таланта, и он не попадет в тело существа, каждое слово которого, рожденное его, Сарио, сознанием, будет проигнорировано или не принято всерьез. Он сделает из нее величайшего мастера своего времени – если не считать его самого, естественно, – и через нее, пользуясь властью Верховного иллюстратора, установит новые традиции в живописи, уничтожив скучную и безжизненную манеру письма, столь любимую Андонио и Андрее. Когда нынешние мальчишки из Палассо Грихальва достигнут совершеннолетия, он окажет честь наиболее способному из них своим присутствием. Только тогда можно подумать об освобождении Сааведры. Когда все будет так, как должно быть.
Кого необходимо нарисовать следующим? Кто встанет у него на пути? Эдоард проводит много времени с Аласаис. Что лучше послужит его целям – брак Эдоарда с принцессой, или, может быть, следует отдать ее брату наследника? Как его зовут? Коссимио? Алессио? Матейо? Нет, это другие братья, жившие в иные времена.
Эйха! Как он напишет портрет непокорного сына Ренайо, если ни разу его не видел? Коль уж все они оказались в ловушке в Палассо из-за безобразий разбушевавшегося сброда, придется заняться Эдоардом. Не имеет никакого значения, кто из них отправится в Гхийас: Эдоард сможет объединить оба королевства.
Неожиданно Сарио сообразил, что за окнами стемнело. Сколько времени он простоял перед портретом Ренайо? Он совсем потерял счет времени.
Кто-то постучал в дверь.
– Мастер Сарио?
– Входи, Элейна.
Так много еще нужно сделать, но у него достаточно времени, чтобы выполнить самую важную свою задачу: выучить Элейну Грихальва, возродить живопись в Тайра-Вирте и подготовить для себя преемника. Политические соображения отступают на второй план, когда речь идет о его долге перед искусством. Он снова оглядел комнату: портрет Андрее, “Смерть”, и портрет Аласаис были прикрыты, разглядеть их сможет только тот, кем движет чрезмерное любопытство. Вспомнив, что он запер за собой дверь, когда вошел в комнату, Сарио отодвинул щеколду.
– Мастер Сарио, прошу меня простить за беспокойство.
– Ничего страшного, заходи, эстудо. Элейна сразу увидела портрет Ренайо. И не смогла скрыть от Сарио свой ужас.
– Насколько я понимаю, тебе известен язык, которым мы пользуемся в наших картинах, – тихо сказал он.
Элейна попыталась взять себя в руки.
– Говори, – потребовал ответа Сарио. – Если знаешь, расскажи, что ты увидела на этом портрете. Элейна побледнела, но подчинилась.
– Трава – это Покорность, лен – Судьба. Цветы персика означают: “Я Твой Пленник”.
С какой легкостью произносит она волшебные символы.
– Лейла оказалась хорошей наставницей. Удивляться тут нечему – мне она никогда не нравилась, но я научился ее уважать.
– Вы знали мою бабушку? Она мне не говорила.
– Конечно, она была со мной знакома! – Сарио замолчал, с трудом заставив себя остановиться, не продолжать. Он ведь больше не Дионисо. Этот Сарио Грихальва встречался с Лейлой Грихальва, когда та состарилась и вместе со своим братом Кабралом обладала невероятным влиянием в Совете. И все только потому, что они поддержали Мечеллу, чьи последователи победили столь презираемую Тасию. – Она знала всех нас.
Он подошел к окну и стал хладнокровно разглядывать двор. Вот в свете факелов прогуливается принцесса Аласаис в сопровождении нескольких придворных дам. Среди них сестра Арриго, Лиссия. Нет, нет, это внучка Лиссии, красивая молодая женщина, очень похожая на свою бабушку. Как ему повезло, что у них одно и то же имя. Он снова повернулся к Элейне.
– Нам надо так много сделать. Ты должна это понимать.
– А почему бы вам в таком случае не изобразить себя Великим герцогом? – требовательно спросила она.
Сарио рассмеялся – скорее над ее возмущением, чем над бессмысленностью слов. И почему все обвиняют его в том, от чего он никогда не страдал?
– А зачем мне быть Великим герцогом? У каждого из нас – до'Веррада и Грихальва – свое место. Неужели ты думаешь, что высший свет Тайра-Вирте согласится, чтобы чи'патро Грихальва стал их герцогом? Они мгновенно возмутятся, начнут протестовать, и даже я не смогу написать портрет каждого жителя этой страны, чтобы заставить его покориться. Мне на это просто не хватит крови. Матра эй Фильхо! Подумай хорошенько! Ни один художник не захочет играть роль Великого герцога. Я живописец, а не правитель. Ни у одного Великого герцога нет столько свободного времени, чтобы стать настоящим художником, а не просто талантливым любителем, рисующим миленькие картинки для своих придворных дам. Я намерен возродить искусство Грихальва, вернуть его прежнее величие, и если для достижения своей цели я должен занять пост Верховного иллюстратора – да будет так!
Долго, словно она не слышала его слов, Элейна смотрела на портрет Ренайо. Потом вдруг тихо сказала:
– А откуда вам было известно, что Андрее умрет? – Она произнесла последнее слово как будто с опаской, отрывисто, и бросила на Сарио испуганный взгляд.
– Я тоже огорчен безвременной кончиной Андрее. – Ложь давалась ему легко. – Но жалость не должна ослеплять тебя, рождать в душе ненужные сомнения. – За многие годы Сарио научился читать в душах людей. Элейна сомневалась в правильности своих выводов. Она хотела в них сомневаться. – Садись, Элейна. Я хочу сделать несколько эскизов к твоему портрету.
Она не села. Ее глаза метали молнии – да, у девушки просто восхитительные глаза!
– Никогда! Неужели вы думаете, что я добровольно позволю вам написать мой портрет, чтобы вы потом смогли превратить меня в свою рабыню? Со мной это уже проделали один раз, и я поклялась…
– Уже проделали один раз?
– Вам наверняка известно, что я отказалась выйти замуж за Фелиппо Грихальву, однако Гиаберто – с согласия и при участии моей собственной матери – написал заколдованный портрет, и я согласилась. – В свете лампы заблестели застывшие в ее глазах слезы.
Теперь мало что в этом мире вызывало у Сарио отвращение. Однако подобные поступки его возмущали.
– Эйха! Фелиппо Грихальва! Он же никогда не умел вести себя пристойно, совсем как дворовый пес!
По щекам Элейны потекли слезы, но она старалась взять себя в руки. Сарио восхищался силой ее характера.
– Я находился за границей, надеюсь, ты помнишь, – тихо сказал он. – Элейна, я бы ни за что не допустил ничего подобного. Никогда. – Сейчас она беззащитна. У него есть то, о чем она мечтает, – знание, – и Элейна сделает все, что он попросит, дабы получить желаемое. – Тебе прекрасно известно, что Вьехос Фратос вымирают! Загнивают в своем болоте! Эйха! Я даже начинаю симпатизировать либертистам. – Элейна смотрела на него вопросительно – ответа на какой вопрос она искала? Он видел это в ее глазах, в том, как она стояла, но не понимал, что у нее на уме. – Ты хочешь узнать то, чему я могу тебя научить? – Он знал, каким будет ответ.
– Конечно!
– В таком случае, ты должна меня слушаться! – Ну почему с теми, кого природа наделила талантом, всегда так трудно? – Садись, я хочу написать твой портрет.
– И сделать меня своей пленницей? – с вызовом спросила она. – Если я буду вашей ученицей, то стоит вам лишить меня собственной воли, как я превращусь всего лишь в отражение.
Невозможное существо!
– Моронна! Мой долг защитить тебя от остальных. Именно для этого я и должен написать твой портрет, который не позволит никому – в том числе мне – причинить тебе вред.
Эти слова произвели на Элейну впечатление.
Ей с самого начала следовало понять, что он намеревается оградить ее от происков остальных Грихальва, как в свое время Сааведру.
– Не упрямься! Разве ты сама не критиковала Вьехос Фратос?
– Критиковала, – неуверенно подтвердила Элейна.
– Ты ведь согласна, что академический стиль абсолютно ничего не стоит? Что Грихальва слишком заняты собой и поглощены собственными проблемами?
– Согласна – В таком случае позволь мне защитить тебя, чтобы ты смогла учиться и никто тебе не мешал! Эйха! Я прав, и ты это знаешь. Так что давай закончим спор и примемся за дело. У нас так много работы! Опись имеющихся в Палассо работ Грихальва. Необходимо полностью переработать учебные пособия для юных художников из рода Грихальва. Мы должны создать новую манеру живописи, которая оживит искусство в Тайра-Вирте. – Он тяжело вздохнул, с нетерпением дожидаясь ее согласия.
– Опись, – неуверенно произнесла она. – Я нашла опись, сделанную во времена Арриго Второго.
Так много жизней назад. Теперь он мог лишь вспомнить, что воспользовался коронацией Арриго II для того, чтобы избавиться от Ренсио. Он протянул руку.
– Дай-ка мне ее посмотреть.
Увидев, что Элейна колеблется, он почувствовал раздражение.
– Я… я не взяла ее с собой.
Дело тут не в описи. Как и Алехандро, она в нем нуждается. И нет необходимости прибегать к магии, чтобы убедить ее в этом, достаточно произнести нужные слова с нужной интонацией.
– Элейна, ты должна мне доверять. Я хочу иметь ученика, который прославит мое имя, ученика, чей талант засверкает всеми красками под моим руководством. Ученицу. Если бы я пожелал получить копииста, то не стал бы сражаться за истинное искусство, которое загубили Вьехос Фратос, разве не так? – Он говорил мягко, потому что видел, она все еще сомневается.
И это неудивительно – после того, что с ней проделали ее родные. Заставили выйти замуж за Фелиппо, этого омерзительного ублюдка. Как только они посмели столь подло поступить с молоденькой девушкой? Как могли подвергнуть такому унижению ребенка, осененного Луса до'Орро? Он обязан сделать все, чтобы подобное не повторилось.
– Позволь мне написать твой портрет, – продолжал Сарио. – Там будут белые хризантемы, обозначающие Правду, белый дуб – Независимость, речная ива – Свобода и можжевельник, символизирующий Защиту и Очищение. Ты поможешь мне подготовить краски. Станешь следить за каждым движением моей кисти, будешь забирать портрет к себе в комнату, пока я его не закончу. Разреши мне таким образом помочь тебе. Я знаю: это эгоизм с моей стороны – желание сделать тебя своей ученицей, мечтать о том, чтобы ты всегда была свободна для живописи, которая является твоим предназначением в жизни, со мной или без меня. Но я умоляю тебя, Элейна, выполни мою просьбу!
Она боролась с недоверием и страхом, понимая, каким будет исход сражения. У нее не было выбора, впрочем, как и у него. Они оба – невольники, принадлежащие Луса до'Орро. Золотому Свету.
Из всех ныне живущих художников она больше остальных была на него похожа.
– Я поверю вам. – Она произнесла эти слова так, словно они причиняли ей боль, и опустилась на стул.
Довольный, Сарио достал чистый лист бумаги.
Ему больше не нужно беспокоиться по поводу интрижек с девицами из семейства до'Веррада. Какая глупость – пожертвовать талантом Домаоса, наказав его за два года страстной любви к Бенекитте. Больше не будет уродливых Ренсио. Он больше не позволит мальчику, обладающему таким исключительным талантом, каким был наделен Рафейо, сгореть от дикой, неуправляемой жажды власти и яростной ненависти. Его путь был так сложен, столько несчастий и настоящих катастроф омрачили его существование. Ни одна судьба, кроме Риобаро, не сложилась так, как он планировал.
Матра эй Фильхо! Род Грихальва слабеет. Разве он может позвать Сааведру назад, когда сам находится в таком неприметном теле? Но ведь у него нет ни одного достойного преемника. Слабые, старые или уже умершие. Вот вам характеристика иллюстраторов Грихальва.
Всех, кроме его ученицы. И почему только она не наделена Даром, как Сааведра? Но Вьехос Фратос никогда в жизни не станут слушаться женщину, так что, пожалуй, даже лучше, что все складывается именно так. У него не возникнет соблазна, его не захватит в плен яркое пламя ее таланта, и он не попадет в тело существа, каждое слово которого, рожденное его, Сарио, сознанием, будет проигнорировано или не принято всерьез. Он сделает из нее величайшего мастера своего времени – если не считать его самого, естественно, – и через нее, пользуясь властью Верховного иллюстратора, установит новые традиции в живописи, уничтожив скучную и безжизненную манеру письма, столь любимую Андонио и Андрее. Когда нынешние мальчишки из Палассо Грихальва достигнут совершеннолетия, он окажет честь наиболее способному из них своим присутствием. Только тогда можно подумать об освобождении Сааведры. Когда все будет так, как должно быть.
Кого необходимо нарисовать следующим? Кто встанет у него на пути? Эдоард проводит много времени с Аласаис. Что лучше послужит его целям – брак Эдоарда с принцессой, или, может быть, следует отдать ее брату наследника? Как его зовут? Коссимио? Алессио? Матейо? Нет, это другие братья, жившие в иные времена.
Эйха! Как он напишет портрет непокорного сына Ренайо, если ни разу его не видел? Коль уж все они оказались в ловушке в Палассо из-за безобразий разбушевавшегося сброда, придется заняться Эдоардом. Не имеет никакого значения, кто из них отправится в Гхийас: Эдоард сможет объединить оба королевства.
Неожиданно Сарио сообразил, что за окнами стемнело. Сколько времени он простоял перед портретом Ренайо? Он совсем потерял счет времени.
Кто-то постучал в дверь.
– Мастер Сарио?
– Входи, Элейна.
Так много еще нужно сделать, но у него достаточно времени, чтобы выполнить самую важную свою задачу: выучить Элейну Грихальва, возродить живопись в Тайра-Вирте и подготовить для себя преемника. Политические соображения отступают на второй план, когда речь идет о его долге перед искусством. Он снова оглядел комнату: портрет Андрее, “Смерть”, и портрет Аласаис были прикрыты, разглядеть их сможет только тот, кем движет чрезмерное любопытство. Вспомнив, что он запер за собой дверь, когда вошел в комнату, Сарио отодвинул щеколду.
– Мастер Сарио, прошу меня простить за беспокойство.
– Ничего страшного, заходи, эстудо. Элейна сразу увидела портрет Ренайо. И не смогла скрыть от Сарио свой ужас.
– Насколько я понимаю, тебе известен язык, которым мы пользуемся в наших картинах, – тихо сказал он.
Элейна попыталась взять себя в руки.
– Говори, – потребовал ответа Сарио. – Если знаешь, расскажи, что ты увидела на этом портрете. Элейна побледнела, но подчинилась.
– Трава – это Покорность, лен – Судьба. Цветы персика означают: “Я Твой Пленник”.
С какой легкостью произносит она волшебные символы.
– Лейла оказалась хорошей наставницей. Удивляться тут нечему – мне она никогда не нравилась, но я научился ее уважать.
– Вы знали мою бабушку? Она мне не говорила.
– Конечно, она была со мной знакома! – Сарио замолчал, с трудом заставив себя остановиться, не продолжать. Он ведь больше не Дионисо. Этот Сарио Грихальва встречался с Лейлой Грихальва, когда та состарилась и вместе со своим братом Кабралом обладала невероятным влиянием в Совете. И все только потому, что они поддержали Мечеллу, чьи последователи победили столь презираемую Тасию. – Она знала всех нас.
Он подошел к окну и стал хладнокровно разглядывать двор. Вот в свете факелов прогуливается принцесса Аласаис в сопровождении нескольких придворных дам. Среди них сестра Арриго, Лиссия. Нет, нет, это внучка Лиссии, красивая молодая женщина, очень похожая на свою бабушку. Как ему повезло, что у них одно и то же имя. Он снова повернулся к Элейне.
– Нам надо так много сделать. Ты должна это понимать.
– А почему бы вам в таком случае не изобразить себя Великим герцогом? – требовательно спросила она.
Сарио рассмеялся – скорее над ее возмущением, чем над бессмысленностью слов. И почему все обвиняют его в том, от чего он никогда не страдал?
– А зачем мне быть Великим герцогом? У каждого из нас – до'Веррада и Грихальва – свое место. Неужели ты думаешь, что высший свет Тайра-Вирте согласится, чтобы чи'патро Грихальва стал их герцогом? Они мгновенно возмутятся, начнут протестовать, и даже я не смогу написать портрет каждого жителя этой страны, чтобы заставить его покориться. Мне на это просто не хватит крови. Матра эй Фильхо! Подумай хорошенько! Ни один художник не захочет играть роль Великого герцога. Я живописец, а не правитель. Ни у одного Великого герцога нет столько свободного времени, чтобы стать настоящим художником, а не просто талантливым любителем, рисующим миленькие картинки для своих придворных дам. Я намерен возродить искусство Грихальва, вернуть его прежнее величие, и если для достижения своей цели я должен занять пост Верховного иллюстратора – да будет так!
Долго, словно она не слышала его слов, Элейна смотрела на портрет Ренайо. Потом вдруг тихо сказала:
– А откуда вам было известно, что Андрее умрет? – Она произнесла последнее слово как будто с опаской, отрывисто, и бросила на Сарио испуганный взгляд.
– Я тоже огорчен безвременной кончиной Андрее. – Ложь давалась ему легко. – Но жалость не должна ослеплять тебя, рождать в душе ненужные сомнения. – За многие годы Сарио научился читать в душах людей. Элейна сомневалась в правильности своих выводов. Она хотела в них сомневаться. – Садись, Элейна. Я хочу сделать несколько эскизов к твоему портрету.
Она не села. Ее глаза метали молнии – да, у девушки просто восхитительные глаза!
– Никогда! Неужели вы думаете, что я добровольно позволю вам написать мой портрет, чтобы вы потом смогли превратить меня в свою рабыню? Со мной это уже проделали один раз, и я поклялась…
– Уже проделали один раз?
– Вам наверняка известно, что я отказалась выйти замуж за Фелиппо Грихальву, однако Гиаберто – с согласия и при участии моей собственной матери – написал заколдованный портрет, и я согласилась. – В свете лампы заблестели застывшие в ее глазах слезы.
Теперь мало что в этом мире вызывало у Сарио отвращение. Однако подобные поступки его возмущали.
– Эйха! Фелиппо Грихальва! Он же никогда не умел вести себя пристойно, совсем как дворовый пес!
По щекам Элейны потекли слезы, но она старалась взять себя в руки. Сарио восхищался силой ее характера.
– Я находился за границей, надеюсь, ты помнишь, – тихо сказал он. – Элейна, я бы ни за что не допустил ничего подобного. Никогда. – Сейчас она беззащитна. У него есть то, о чем она мечтает, – знание, – и Элейна сделает все, что он попросит, дабы получить желаемое. – Тебе прекрасно известно, что Вьехос Фратос вымирают! Загнивают в своем болоте! Эйха! Я даже начинаю симпатизировать либертистам. – Элейна смотрела на него вопросительно – ответа на какой вопрос она искала? Он видел это в ее глазах, в том, как она стояла, но не понимал, что у нее на уме. – Ты хочешь узнать то, чему я могу тебя научить? – Он знал, каким будет ответ.
– Конечно!
– В таком случае, ты должна меня слушаться! – Ну почему с теми, кого природа наделила талантом, всегда так трудно? – Садись, я хочу написать твой портрет.
– И сделать меня своей пленницей? – с вызовом спросила она. – Если я буду вашей ученицей, то стоит вам лишить меня собственной воли, как я превращусь всего лишь в отражение.
Невозможное существо!
– Моронна! Мой долг защитить тебя от остальных. Именно для этого я и должен написать твой портрет, который не позволит никому – в том числе мне – причинить тебе вред.
Эти слова произвели на Элейну впечатление.
Ей с самого начала следовало понять, что он намеревается оградить ее от происков остальных Грихальва, как в свое время Сааведру.
– Не упрямься! Разве ты сама не критиковала Вьехос Фратос?
– Критиковала, – неуверенно подтвердила Элейна.
– Ты ведь согласна, что академический стиль абсолютно ничего не стоит? Что Грихальва слишком заняты собой и поглощены собственными проблемами?
– Согласна – В таком случае позволь мне защитить тебя, чтобы ты смогла учиться и никто тебе не мешал! Эйха! Я прав, и ты это знаешь. Так что давай закончим спор и примемся за дело. У нас так много работы! Опись имеющихся в Палассо работ Грихальва. Необходимо полностью переработать учебные пособия для юных художников из рода Грихальва. Мы должны создать новую манеру живописи, которая оживит искусство в Тайра-Вирте. – Он тяжело вздохнул, с нетерпением дожидаясь ее согласия.
– Опись, – неуверенно произнесла она. – Я нашла опись, сделанную во времена Арриго Второго.
Так много жизней назад. Теперь он мог лишь вспомнить, что воспользовался коронацией Арриго II для того, чтобы избавиться от Ренсио. Он протянул руку.
– Дай-ка мне ее посмотреть.
Увидев, что Элейна колеблется, он почувствовал раздражение.
– Я… я не взяла ее с собой.
Дело тут не в описи. Как и Алехандро, она в нем нуждается. И нет необходимости прибегать к магии, чтобы убедить ее в этом, достаточно произнести нужные слова с нужной интонацией.
– Элейна, ты должна мне доверять. Я хочу иметь ученика, который прославит мое имя, ученика, чей талант засверкает всеми красками под моим руководством. Ученицу. Если бы я пожелал получить копииста, то не стал бы сражаться за истинное искусство, которое загубили Вьехос Фратос, разве не так? – Он говорил мягко, потому что видел, она все еще сомневается.
И это неудивительно – после того, что с ней проделали ее родные. Заставили выйти замуж за Фелиппо, этого омерзительного ублюдка. Как только они посмели столь подло поступить с молоденькой девушкой? Как могли подвергнуть такому унижению ребенка, осененного Луса до'Орро? Он обязан сделать все, чтобы подобное не повторилось.
– Позволь мне написать твой портрет, – продолжал Сарио. – Там будут белые хризантемы, обозначающие Правду, белый дуб – Независимость, речная ива – Свобода и можжевельник, символизирующий Защиту и Очищение. Ты поможешь мне подготовить краски. Станешь следить за каждым движением моей кисти, будешь забирать портрет к себе в комнату, пока я его не закончу. Разреши мне таким образом помочь тебе. Я знаю: это эгоизм с моей стороны – желание сделать тебя своей ученицей, мечтать о том, чтобы ты всегда была свободна для живописи, которая является твоим предназначением в жизни, со мной или без меня. Но я умоляю тебя, Элейна, выполни мою просьбу!
Она боролась с недоверием и страхом, понимая, каким будет исход сражения. У нее не было выбора, впрочем, как и у него. Они оба – невольники, принадлежащие Луса до'Орро. Золотому Свету.
Из всех ныне живущих художников она больше остальных была на него похожа.
– Я поверю вам. – Она произнесла эти слова так, словно они причиняли ей боль, и опустилась на стул.
Довольный, Сарио достал чистый лист бумаги.
Глава 82
Элейна встала еще до рассвета, устроилась в кресле, стоявшем точно напротив письменного стола, в последний раз поправила рисунок Агустина и стала ждать.
Что заставило ее прошлой ночью разрешить Сарио писать ее портрет? Ей захотелось обернуться и взглянуть на два этюда, которые он сделал в мерцающем пламени свечей, но она не осмеливалась шевельнуться. Зачем она пошла в комнату Сарио? Что, если именно он убил Андрее?
Эйха! А что, если портрет навсегда оградит ее от магии Грихальва?
У нее за спиной в камине потрескивал огонь. Приходила служанка, чтобы добавить туда несколько новых поленьев. Как только девушка ушла, Элейна встала и заперла за ней дверь. Теперь она пристально смотрела на рисунок, лежавший на поверхности стола. Неожиданно услышала тихий шелест далекого голоса:
– Элейна, это Агустин. Как вы думаете, тио, она меня слышит? Хотя рисунок на столе не изменился, Элейне показалось, будто он ожил. Она вдруг подумала, что вот сейчас Агустин сделает шаг и окажется рядом с ней. Однако, как и следовало ожидать, этого не произошло. И все же она слышала его голос, словно он доносился из замочной скважины. Чудеса!
– Агустин, я тебя слышу. – Ее голос дрогнул.
– Матра Дольча! – воскликнул Гиаберто, скорее озабоченный, чем довольный.
– Я же говорил вам, что у меня получится. – Агустин явно гордился произведенным эффектом. – Со мной Гиаберто и Кабрал, Элейна. Кабрал хочет, чтобы завтра, в это же время, рядом с тобой стоял Великий герцог и выслушал нас…
– Это невозможно, – вмешался Гиаберто. – Вы можете представить, какой разразится скандал, если Великого герцога найдут на рассвете в ее спальне?
– Но мы хотим посоветоваться с ним относительно выбора нового Верховного иллюстратора, – возразил Кабрал.
– Дайте мне сказать, граццо, – перебила Элейна. – Великий герцог уже назначил нового Верховного иллюстратора. Сарио.
– Сарио!..
– Этот чи'патро чирос!..
– Простите меня, тио. – Она должна была выяснить правду, но сомнения ее не оставляли. Она чувствовала, что предает Сарио. – Как… как умер Андрее?
Голос Кабрала был спокойным.
– Неожиданная болезнь. Кровотечение.
– Может ли… – она с трудом выговаривала слова, – может один иллюстратор убить другого?
– Ты хочешь сказать, что Сарио убил Андрее? Почему Кабрал так спокоен?
– Элейна, – голос Гиаберто был совсем не таким спокойным, как у Кабрала, но звучал властно, – никому не говори о своих подозрениях. Если сможешь, постарайся сегодня проверить, висит ли портрет Андрее в кабинете Великого герцога и есть ли на нем какие-нибудь изменения. Портрет имеет могучую защиту – один иллюстратор может нанести вред другому только через него.
– Я сделаю то, о чем вы просите, тио. – Элейна вдруг обнаружила, что руки у нее дрожат, а спина ужасно болит, но она боялась пошевелиться, чтобы не нарушить связь с Агустином. – А может иллюстратор нарисовать живого человека таким образом, что он окажется заключенным в картину?
Элейна узнала восклицание Агустина. Двое других пробормотали что-то неразборчивое.
– Я не стану говорить о подобных вещах с иллюстратором, лишенным Дара! – воскликнул Гиаберто. – Я ни разу не читал в Фолио, чтобы Грихальва пытались осуществить такое чудовищное деяние.
– А существует вероятность, что была сделана копия “Первой Любовницы”?
– Портрет Сааведры Грихальва? – спросил Кабрал. – Я никогда не слышал о копии, хотя она могла быть выполнена до моего рождения. Но в Галиерре висит подлинник – тут не может быть никаких сомнений!
Она должна была спросить – ему ведь почти восемьдесят лет.
– А разве портрет не находился в хранилище? Элейне показалось, что она видит улыбку Кабрала.
– Да. Великая герцогиня Мечелла и я нашли его. Именно поэтому я уверен, что это подлинник.
– А вы помните, где стояла Сааведра? Он так долго не отвечал, что Элейне показалось, будто она слышит, как пылинки садятся на стол.
– За столом, так мне кажется. Она читала книгу. Меннина, я много лет не вспоминал о том дне. – Он горько рассмеялся. – Женщины замечают такие странные вещи. Великая герцогиня Мечелла считала, что Сааведра беременна. Вспомнить об этом через столько лет!
«За столом!»
– Тио, – прошептала Элейна, голос наконец вернулся к ней, – объясни мне, как могло получиться, что теперь Сааведра стоит возле двери? Ведь другого портрета не существует. Я нашла описание этой картины – там тоже сказано, что она стоит возле стола ночью.
– Ночью! – Как жутко слышать голос Кабрала и не видеть его лица. – Это было на рассвете. Я помню совершенно определенно.
Свеча только что погашена. Мечелла обратила внимание на то, как она мастерски написана… – Кабрал замолчал, а потом заговорил снова, но теперь в его удивленном голосе зазвучали нотки ужаса. – Я совершенно забыл об этом.
– Сарио верит, что Сааведра на портрете живая.
– Матра Дольча! – снова вскричал Гиаберто.
– Я не был в Галиерре с тех пор, как Челла стала слишком слаба, чтобы ходить туда со мной, – прошептал Кабрал.
Челла? С каких это пор простой иллюстратор может так называть Великую герцогиню!
– Мердитто! – выругался Гиаберто. – Элейна, мы должны доставить эту картину в ателиерро, чтобы Вьехос Фратос ее тщательно осмотрели.
– Как она пронесет такое огромное полотно через баррикады? – спросил Агустин.
– Посмотрим, может быть, дон Рохарио нам поможет, – ответил Кабрал. – Гиаберто прав. Эту картину необходимо тщательно изучить.
Его слова встревожили Элейну.
– Сарио заметит! Не забывайте, сейчас он распоряжается всеми в Палаесо.
Гиаберто фыркнул.
– Мы можем справиться с Сарио Грихальвой. Постарайся добыть для нас картину, а об остальном не беспокойся. Я приказываю, Элейна. Ты меня понимаешь?
– Да. – Это они не понимают. Им и в голову не приходит, насколько Сарио силен.
– На сегодня вполне достаточно, Агустин. Поговоришь с Элейной завтра.
– Да, но… – Агустину хотелось ясности.
– Пошли, – строго сказал Гиаберто. – Нам нужно обсудить, как ты смог все-это придумать, не посоветовавшись с Вьехос Фратос.
– Агустин? Агустин?
В ответ ни слова. Заклинание больше не действовало.
"Мы можем справиться с Сарио Грихальвой”.
Элейна в это не верила. Вьехос Фратос не представляют, как могуществен Сарио. Только она одна видела его мастерство в деле, понимала его гениальность. Элейна не хотела, чтобы они уничтожили Сарио, ведь он обладал всеми качествами, необходимыми великому художнику. А что, если Сааведра действительно живет внутри портрета? Если голос, который она слышала, принадлежал Сааведре: “Кто ты, сестра моя? Ты мне поможешь?” Только обладающий Даром иллюстратор в состоянии ее вызволить из плена картины – если, конечно, все это правда. Но ведь она сама слышала, как Сарио сказал, обращаясь к Сааведре на портрете, что не собирается освобождать ее… пока.
Эйха! Этого просто не может быть.
Но ради изображенной на портрете женщины Элейна обязана поверить в невозможное. Каким-то образом она должна, без ведома Сарио, доставить “Первую Любовницу” в Палаесо Грихальва.
Что заставило ее прошлой ночью разрешить Сарио писать ее портрет? Ей захотелось обернуться и взглянуть на два этюда, которые он сделал в мерцающем пламени свечей, но она не осмеливалась шевельнуться. Зачем она пошла в комнату Сарио? Что, если именно он убил Андрее?
Эйха! А что, если портрет навсегда оградит ее от магии Грихальва?
У нее за спиной в камине потрескивал огонь. Приходила служанка, чтобы добавить туда несколько новых поленьев. Как только девушка ушла, Элейна встала и заперла за ней дверь. Теперь она пристально смотрела на рисунок, лежавший на поверхности стола. Неожиданно услышала тихий шелест далекого голоса:
– Элейна, это Агустин. Как вы думаете, тио, она меня слышит? Хотя рисунок на столе не изменился, Элейне показалось, будто он ожил. Она вдруг подумала, что вот сейчас Агустин сделает шаг и окажется рядом с ней. Однако, как и следовало ожидать, этого не произошло. И все же она слышала его голос, словно он доносился из замочной скважины. Чудеса!
– Агустин, я тебя слышу. – Ее голос дрогнул.
– Матра Дольча! – воскликнул Гиаберто, скорее озабоченный, чем довольный.
– Я же говорил вам, что у меня получится. – Агустин явно гордился произведенным эффектом. – Со мной Гиаберто и Кабрал, Элейна. Кабрал хочет, чтобы завтра, в это же время, рядом с тобой стоял Великий герцог и выслушал нас…
– Это невозможно, – вмешался Гиаберто. – Вы можете представить, какой разразится скандал, если Великого герцога найдут на рассвете в ее спальне?
– Но мы хотим посоветоваться с ним относительно выбора нового Верховного иллюстратора, – возразил Кабрал.
– Дайте мне сказать, граццо, – перебила Элейна. – Великий герцог уже назначил нового Верховного иллюстратора. Сарио.
– Сарио!..
– Этот чи'патро чирос!..
– Простите меня, тио. – Она должна была выяснить правду, но сомнения ее не оставляли. Она чувствовала, что предает Сарио. – Как… как умер Андрее?
Голос Кабрала был спокойным.
– Неожиданная болезнь. Кровотечение.
– Может ли… – она с трудом выговаривала слова, – может один иллюстратор убить другого?
– Ты хочешь сказать, что Сарио убил Андрее? Почему Кабрал так спокоен?
– Элейна, – голос Гиаберто был совсем не таким спокойным, как у Кабрала, но звучал властно, – никому не говори о своих подозрениях. Если сможешь, постарайся сегодня проверить, висит ли портрет Андрее в кабинете Великого герцога и есть ли на нем какие-нибудь изменения. Портрет имеет могучую защиту – один иллюстратор может нанести вред другому только через него.
– Я сделаю то, о чем вы просите, тио. – Элейна вдруг обнаружила, что руки у нее дрожат, а спина ужасно болит, но она боялась пошевелиться, чтобы не нарушить связь с Агустином. – А может иллюстратор нарисовать живого человека таким образом, что он окажется заключенным в картину?
Элейна узнала восклицание Агустина. Двое других пробормотали что-то неразборчивое.
– Я не стану говорить о подобных вещах с иллюстратором, лишенным Дара! – воскликнул Гиаберто. – Я ни разу не читал в Фолио, чтобы Грихальва пытались осуществить такое чудовищное деяние.
– А существует вероятность, что была сделана копия “Первой Любовницы”?
– Портрет Сааведры Грихальва? – спросил Кабрал. – Я никогда не слышал о копии, хотя она могла быть выполнена до моего рождения. Но в Галиерре висит подлинник – тут не может быть никаких сомнений!
Она должна была спросить – ему ведь почти восемьдесят лет.
– А разве портрет не находился в хранилище? Элейне показалось, что она видит улыбку Кабрала.
– Да. Великая герцогиня Мечелла и я нашли его. Именно поэтому я уверен, что это подлинник.
– А вы помните, где стояла Сааведра? Он так долго не отвечал, что Элейне показалось, будто она слышит, как пылинки садятся на стол.
– За столом, так мне кажется. Она читала книгу. Меннина, я много лет не вспоминал о том дне. – Он горько рассмеялся. – Женщины замечают такие странные вещи. Великая герцогиня Мечелла считала, что Сааведра беременна. Вспомнить об этом через столько лет!
«За столом!»
– Тио, – прошептала Элейна, голос наконец вернулся к ней, – объясни мне, как могло получиться, что теперь Сааведра стоит возле двери? Ведь другого портрета не существует. Я нашла описание этой картины – там тоже сказано, что она стоит возле стола ночью.
– Ночью! – Как жутко слышать голос Кабрала и не видеть его лица. – Это было на рассвете. Я помню совершенно определенно.
Свеча только что погашена. Мечелла обратила внимание на то, как она мастерски написана… – Кабрал замолчал, а потом заговорил снова, но теперь в его удивленном голосе зазвучали нотки ужаса. – Я совершенно забыл об этом.
– Сарио верит, что Сааведра на портрете живая.
– Матра Дольча! – снова вскричал Гиаберто.
– Я не был в Галиерре с тех пор, как Челла стала слишком слаба, чтобы ходить туда со мной, – прошептал Кабрал.
Челла? С каких это пор простой иллюстратор может так называть Великую герцогиню!
– Мердитто! – выругался Гиаберто. – Элейна, мы должны доставить эту картину в ателиерро, чтобы Вьехос Фратос ее тщательно осмотрели.
– Как она пронесет такое огромное полотно через баррикады? – спросил Агустин.
– Посмотрим, может быть, дон Рохарио нам поможет, – ответил Кабрал. – Гиаберто прав. Эту картину необходимо тщательно изучить.
Его слова встревожили Элейну.
– Сарио заметит! Не забывайте, сейчас он распоряжается всеми в Палаесо.
Гиаберто фыркнул.
– Мы можем справиться с Сарио Грихальвой. Постарайся добыть для нас картину, а об остальном не беспокойся. Я приказываю, Элейна. Ты меня понимаешь?
– Да. – Это они не понимают. Им и в голову не приходит, насколько Сарио силен.
– На сегодня вполне достаточно, Агустин. Поговоришь с Элейной завтра.
– Да, но… – Агустину хотелось ясности.
– Пошли, – строго сказал Гиаберто. – Нам нужно обсудить, как ты смог все-это придумать, не посоветовавшись с Вьехос Фратос.
– Агустин? Агустин?
В ответ ни слова. Заклинание больше не действовало.
"Мы можем справиться с Сарио Грихальвой”.
Элейна в это не верила. Вьехос Фратос не представляют, как могуществен Сарио. Только она одна видела его мастерство в деле, понимала его гениальность. Элейна не хотела, чтобы они уничтожили Сарио, ведь он обладал всеми качествами, необходимыми великому художнику. А что, если Сааведра действительно живет внутри портрета? Если голос, который она слышала, принадлежал Сааведре: “Кто ты, сестра моя? Ты мне поможешь?” Только обладающий Даром иллюстратор в состоянии ее вызволить из плена картины – если, конечно, все это правда. Но ведь она сама слышала, как Сарио сказал, обращаясь к Сааведре на портрете, что не собирается освобождать ее… пока.
Эйха! Этого просто не может быть.
Но ради изображенной на портрете женщины Элейна обязана поверить в невозможное. Каким-то образом она должна, без ведома Сарио, доставить “Первую Любовницу” в Палаесо Грихальва.
Глава 83
Первая ассамблея Временного Парламента продолжалась уже пятнадцать дней. Рохарио произнес речь, которую записали в протокол под заголовком: “Не следует действовать необдуманно”. Его выступление помогло убедить ассамблею, что лучше вести переговоры, чем сражаться.
– Мы не варвары. Мы не станем убивать детей во имя свободы. – Или что-нибудь в таком же роде:
– Великий герцог ответит насилием на насилие; И это будет означать смерть для обеих сторон…
– За свободу можно заплатить и больше! – закричал Руис, выражавший теперь интересы самых агрессивных молодых людей.
Рохарио уже не испытывал робости, когда ему приходилось выступать перед большим скоплением народа. У него оказался настоящий талант.
– Есть ли у вас, как у меня, юная сестра, маэссо? – парировал Рохарио. – Может быть, вы захотите поставить ее в передние ряды атакующих? Если уж придется сражаться, я предлагаю написать свод законов, определяющих поведение Парламента до того, как начнется война, чтобы каждый знал заранее, чего он хочет добиться, – иначе нам грозят новые схватки. Таким образом, вы сможете убедить в своей правоте те семьи, которые боятся потерять нажитое многими поколениями в результате неуправляемых действий разбушевавшейся толпы.
– Мы не варвары. Мы не станем убивать детей во имя свободы. – Или что-нибудь в таком же роде:
– Великий герцог ответит насилием на насилие; И это будет означать смерть для обеих сторон…
– За свободу можно заплатить и больше! – закричал Руис, выражавший теперь интересы самых агрессивных молодых людей.
Рохарио уже не испытывал робости, когда ему приходилось выступать перед большим скоплением народа. У него оказался настоящий талант.
– Есть ли у вас, как у меня, юная сестра, маэссо? – парировал Рохарио. – Может быть, вы захотите поставить ее в передние ряды атакующих? Если уж придется сражаться, я предлагаю написать свод законов, определяющих поведение Парламента до того, как начнется война, чтобы каждый знал заранее, чего он хочет добиться, – иначе нам грозят новые схватки. Таким образом, вы сможете убедить в своей правоте те семьи, которые боятся потерять нажитое многими поколениями в результате неуправляемых действий разбушевавшейся толпы.