Розенберг Джоэл. Огненный герцог (Хранители скрытых путей - 1)

   Самое главное, говорил отец, это правильно рассчитать время: Торри нырнул вправо - единственное свободное направление, - перекинул нож в левую руку, изо всех сил воткнул его в глотку Сыну и, повернув в ране, выдернул.
   Торри обернулся. Мать прижалась к стене, волчья кровь покрывала Мэгги от груди до пят; хотя лицо девушки было бледным, она решительно выдвинула челюсть вперед.
   - Быстро. Нам надо выбираться отсюда. - Торри повернулся к цвергу: Тут есть другой выход?
   - Поторопитешь, - ответил цверг, жестами подгоняя всех троих к двери в задней стене, по узкому проходу в кладовую, где была крепкая дверь, закрытая на засов. Цверг открыл засов и рывком распахнул дверь. - Идите влево по аллее, в конце аллеи направо и бегите ижо вшех шил!
   Открыв дверь, Торри услышал позади себя щелчок. Они остались в кладовке втроем; цверг исчез.
   Юноша ступил в аллею и застыл на месте - в другом конце аллеи их ожидала дюжина воинов с обнаженными мечами. На каждом черная форма, отороченная по краю малиново-оранжевым и украшенная на груди изображением пламени. За спинами воинов, держа поводья лошадей в сбруе тех же цветов, четверка вестри терпеливо ожидала развития событий.
   - Неплохо, - произнес самый важный, кланяясь и взмахивая своим черным, с малиновой каймой, плащом. - И не зря мы попросили Сынов... не сообщать вам, что передача состоится здесь и сейчас - а то бы вы попробовали сбежать раньше и скорее всего погибли бы при этой попытке.
   Солдаты разошлись по сторонам, в образовавшемся проходе обнаружился отец: руки связаны впереди, острие меча у щеки заставило его наклонить голову, но этого мало - со щеки стекала тонкая струйка крови, капая с подбородка на грязную рубаху.
   - Его Пылкость желает видеть всех вас в целости и сохранности, продолжал главный. - Я полагаю, это можно устроить?
   Где-то за его спиной завыли Сыны.
   - Настоятельно рекомендую вам сдаться, - сказал командир. - Но выбор за вами...
   И он кивнул другому солдату, стоявшему возле отца: солдат отвел в сторону свой меч, готовый...
   - Погодите. - Торри поднял руки.
   - Очень хорошо. - И командир улыбнулся.
   Глава 12
   Харбард и Фрида
   Проснувшись, Йен обнаружил, что лежит на боку, лоб его согревает влажная тряпица, а рот наполняется слюной от щекочущего ноздри аромата жарящегося мяса. На языке еще не успел растаять некий сладкий привкус, сильный, но непресыщающий.
   Йен подождал возвращения боли. После того, как он довел себя до полного изнеможения, все мышцы должны были ныть; шесты волокуши, которую он стащил вниз до середины высоты горы, превратили его ладони в открытые раны, а волдыри на ногах, без сомнения, вскрылись все до единого. Это просто он очнулся от сна-передышки ровно в тот момент, когда боль унялась, а сейчас она вернется и из-за этого временного отступления покажется в два раза горше.
   Но боль не приходила, и через несколько мгновений Йен открыл глаза, чувствуя себя чуть ли не одураченным.
   Укрытый тонким одеялом из коричневой шерсти, он покоился на низком ложе, всего в нескольких дюймах над полом, выложенным деревянными плашками; кровать представляла собой натянутую на деревянной раме шкуру, достаточно, впрочем, эластичную, чтобы лежать было удобно. В нескольких футах перед Йеном в огромном каменном очаге неярко горел огонь. Над огнем медленно вращалось на вертеле жаркое, хотя трудно было понять, кто его крутил: один конец вертела поддерживала развилка вертикальной V-образной подпорки, а другой конец уходил в стену.
   На улице то ли вечерело, то ли, наоборот, светало; в окно падали желтоватые лучи низкого солнца, и висящие на противоположной стене мечи и копья горели золотом.
   Йен находился в изрядных размеров комнате, футов, наверное, двадцать на тридцать Стены сложены из груботесаных бревен, словно это и в самом деле простая деревянная избушка, хотя щели между брусьями были замазаны известкой. В одном углу стояла большая кровать-рама, над которой лежали, аккуратно убранные на полку, блестящие меха, дальняя сторона комнаты была, без сомнения, отведена под кухню: там высилась здоровенная дровяная печь из чугуна, увенчанная четырьмя тусклыми железными горелками.
   Но самым поразительным Йену показалось то, сколько всего было в этой комнате. Возле кровати большой поставец для посуды, два комода - все покрыты затейливой резьбой и замысловато отделаны. Над одним из комодов висело овальное зеркало в деревянной раме. По всей комнате стояли разных размеров деревянные сундуки на ножках, причем зачастую один на другом, числом около дюжины. Большую часть стен занимали полки, загроможденные всем, чем угодно: резными деревянными поделками, кристаллами - внушительных размеров и мелкими, кубками и высокими пивными кружками из дерева, серебра и кожи, осколками стекла - по всей видимости - и раскрашенными яйцами.
   Йену сразу вспомнились визиты к Заиде Солу. Старик в жизни не выкинул ни единого сувенира, так что полки в его доме ломились от колокольчиков и крохотных безделушек, вырезанных из хрусталя. Здесь вещей было еще больше.
   Отдельные предметы выделялись из числа никчемных поделок. Над крепкой дверью, там, где протянулись бы поперечные балки, если бы дверь была закрыта, на трех бронзовых крюках в форме рук покоилось копье, под копьем висели роговой лук и колчан, полный длинных стрел, а сбоку - меч, очень похожий на меч Йена. При этой мысли руки юноши словно сами по себе стали шарить в поисках рукояти меча, который обнаружился на неровном полу возле кровати.
   Йен спустил ноги на пол и встал - мир на мгновение закружился вокруг него. Пол холодил босые подошвы, которые, как ни странно, не болели. Йен запрыгал на одной ноге, задрав другую для осмотра.
   Никаких столь памятных ему волдырей. На стопах и на ладонях ни следа рубцов: все выглядело так, как будто спуск с горы ему приснился.
   В этом был бы хоть какой-то смысл, если бы сном оказалось все случившееся, но Йен не имел обыкновения просыпаться в чужой избе с мечом не с рапирой, а окровавленным в схватке мечом - под боком.
   Сколько же он проспал? Недели, месяцы? Годы?
   Йен попытался понять, что делать дальше - опоясаться мечом и пройтись осмотреться? Или позвать кого-нибудь? Но к кому обращаться и на каком языке?
   Крикнуть на английском или на берсмале, который я, похоже, усвоил, совершенно не учась, и на который могу теперь перейти "офривилиг", с легкостью?
   Все это было очень странно.
   Только Йен решил хотя бы выглянуть на улицу, как открылась дверь, пропустив в комнату женщину с огромной охапкой дров. Юноша вздрогнул: дверь сначала отворилась сама по себе, а потом захлопнулась, оставив за порогом приближающуюся ночь.
   - Давайте я вам помогу, - сказал Йен по-английски, а затем, не получив немедленного ответа, повторил свою фразу на берсмале.
   - Нет-нет, - спокойно откликнулась женщина на берсмале. Голос у нее оказался низкий и живой. - Тебе полагается отдыхать, я справлюсь сама.
   Волосы у незнакомки были длинные и белые, притом прямые и блестящие; они ниспадали ей на плечи, аккуратно разделенные пробором, челка коротко подрезана. Обнаженные длинные ноги обуты в сандалии; из верхней одежды на ней было только синее хлопковое платье-рубаха, тонкая талия довольно туго стянута поясом с чрезвычайно красивой серебряной пряжкой. Под платьем обрисовывалась высокая грудь, которая казалась бы слишком полной, будь плечи хоть малость поуже.
   Хозяйка напомнила Йену женщину-бодибилдера не из тех, с чрезмерно развитыми мускулами, которые выглядят как мужчины с бюстом, а нечто в стиле Рэйчел Маклиш: округлые, хорошо развитые мышцы, весьма при этом женственные.
   Мускулы, которые двигались под платьем, наверняка в отличной форме: женщина несла по меньшей мере пятьдесят фунтов дров без всякого видимого усилия. Когда она наклонилась и свалила их в корзину у плиты, она сделала это легко, играючи, только туго натянулась синяя ткань платья, и Йен поймал себя на том, что ему хочется увидеть, как материя снова прильнет к телу.
   Хозяйка выпрямилась и повернулась к Йену - каждое ее движение было исполнено грации, как в танце, - и похлопала рукой об руку, стряхивая грязь и пыль.
   - Доброго тебе утра, - произнесла она на берсмале. - Как видно, ты проспал две ночи напролет, да?
   - Ну, я... вроде да.
   - Кажется, ты вполне исцелился. Я очень рада. - От ее улыбки у молодого человека перехватило дыхание.
   Йен обнаружил, что ему трудно определить возраст хозяйки. Побелевшие волосы наводили на мысль о старости, но, конечно, есть люди, которые седеют преждевременно. Кожа была гладкой - когда она улыбалась, у глаз появлялись лишь еле заметные смеховые морщинки, однако ее лицо не напоминало мордашку восемнадцатилетней девушки, еще не расставшейся с розовым младенческим румянцем. Она держалась со спокойной уверенностью, а скупые движения были полны изящества. Хозяйка напомнила молодому человеку Сельму Догерти, пенсионерку, бывшую преподавательницу балета, которую Йен учил начаткам фехтования рапирой.
   Но жилистой миссис Догерти было семьдесят, а эта женщина по крайней мере в два раза моложе.
   Не считая глаз, которые, казалось, принадлежали очень старому человеку, хотя Йен не мог понять, почему они производят такое впечатление.
   - Йен хей'т Йен Сильверстейн, гуд фрекен, - произнес юноша формальное приветствие на берсмале; когда он заговорил, слова пришли к нему сами. Йег стор тилл динаб Дерес т'йецест. - Меня зовут Йен Сильверстейн, добрая госпожа, и я к вашим услугам. Странно: на берсмале эта фраза звучала естественно, а вовсе не глупо или напыщенно - как по-английски.
   Женщина кивнула.
   - Благодарю тебя за то, что ты посетил наше убогое жилище, - ответила она на том же языке нежным, мелодично звучащим контральто, глубоким и теплым: гобой, а не флейта. - Хотя, мнится мне, на твоем английском я тоже могу говорить не так уж плохо, Йен Сильверстоун, - произнесла женщина по-английски, переведя фамилию Йена так же, как в свое время - отец Торри. Ее голос повышался и понижался в тоне, отчего английские слова звучали... по-скандинавски, что ли?
   - И в самом деле... - ответил Йен, задумавшись, почему он совершенно не испытывает желания исправить ее акцент или объяснить, как правильно произносить его собственную фамилию.
   - Пожалуйста, говори по-английски, ежели тебе так привычнее. - Женщина на мгновение нахмурилась. - Быть по сему: я полагаю, что по-английски изъясняюсь вполне прилично. Тебе так удобнее?
   - Мне все равно, любой язык подойдет превосходно. - Йен кивнул. Спасибо вам за помощь. - И юноша выставил вперед ладони.
   До чего же слабое слово - "помощь". Он притащил сильно израненного Осию, ободрав руки и стерев ноги, а также причинив себе еще более значительные повреждения, настолько скверные, что провалялся в коме сколько бишь там времени?
   Женщина покачала головой:
   - Нет, это мы должны благодарить тебя. Ты доставил Орфинделя в безопасное место, а он давний друг нашего семейства.
   - Где... кто... - Йен никак не мог придумать подходящее начало. - А где ваше семейство?
   - Муж и твой спутник ушли к переправе, предоставив тебя моим заботам. - Хозяйка махнула рукой по направлению к столу со стулом. - Присаживайся, я дам тебе поесть; они скоро к нам присоединятся.
   - И как это я говорю на берсмале? - спросил Йен более у себя самого, нежели у кого-то еще.
   - А, дар языков, вот как это называется, - ответила женщина по-английски. - У Орфинделя он сильнее, чем у любого, о ком я слыхала. Только побудь рядом с ним, и это знание... - Тут она сделала паузу, склонив голову набок. - Переберется? Нет, перейдет к тебе. - Ее улыбка озарила комнату, когда женщина воздела палец. - Только смотри не потеряй свой акцент - он очень мил.
   Она отошла к железной плите и распахнула тяжелую дверцу. Волна жара коснулась лица и голой груди Йена.
   Потом взяла и вытащила из духовки пирог на глиняном противне.
   С полузадушенным криком Йен кинулся, чтобы помешать ей...
   Кожа на ее руках должна была немедленно лопнуть от жара, и даже если бы она ухитрилась уронить горячий пирог так, чтобы он не развалился на части, обрызгав ее голые ноги пузырящейся начинкой, ее руки уже пострадали бы непоправимо...
   Незачем было вмешиваться: женщина не кричала, корчась от боли. Она вообще не испытывала боли.
   Жар, исходивший из духовки, ощущался даже на расстоянии: волна горячего воздуха ударила в лицо Йену, а хозяйка засунула руки внутрь и вынула пирог. Однако вместо того, чтобы в муках корчиться на полу, она просто-напросто продолжала удерживать пирог на одной руке: воздух над противнем дрожал, будто над автострадой в жаркий летний полдень. Женщина сняла металлическую подставку-треножник с полки и, аккуратно опустив ее на стол, водрузила сверху пирог.
   Йен осознал, что варежка у него до сих пор распахнута, и подобрал челюсть.
   Хозяйка посмотрела на него и улыбнулась.
   - Ох, прости меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать. - Она жестом указала на сиденье. - Мы с Харбардом по большей части живем одни, и я отвыкла делать все так, как делаете вы, юные.
   - Не так-то я и юн, - буркнул Йен, сам не зная почему. Это прозвучало как первая часть какой-то глупой выходки.
   Ее глаза сверкнули.
   - Это зависит, как я бы предположила, от точки зрения.
   Искоса глянув на Йена, хозяйка воспользовалась крюком, чтобы снять крышку с другого противня. Из-под крышки вырвалось облако пара; сильный запах тушеного мяса вызвал у молодого человека новый приступ слюноотделения.
   Откуда-то снаружи донеслись непонятные звуки: сначала низкое бум-бум-бум, а затем пару раз громкое хлоп. Потом снова что-то хлопнуло, раздался стук копыт, и зазвенели голоса.
   - А, вот и паром вернулся, - сказала хозяйка, держа в руках нечто напоминающее помесь треугольной лопаточки с охотничьим кинжалом и двумя быстрыми движениями разрезая пирог на четверти. - Выйдем им навстречу? спросила она, взглянув на Йена.
   - Конечно.
   Женщина приблизилась к двери, которая сама распахнулась перед нею, и вышла на улицу. Йен зашагал следом.
   Первое, что бросилось ему в глаза, - это река: серый поток неумолчно бежал с дальних гор. Широкая и быстрая Гильфи походила на змею, которая извивается по суше.
   Извилистая каменистая тропинка вела по крутизне вниз, к доку, где стоял паром. Переправа была устроена очень просто: через реку натянут канат, пропущенный сквозь петли на носу и корме баржи-парома. Веревочная петля, протянутая с одного берега на другой, цеплялась за вращающийся барабан лебедки, который, наматывая бесконечные круги, приводила в движение лошадь. Для перевозки более тяжелых грузов нашлась бы дополнительная рабочая сила: в загоне за лебедкой гарцевал, скучая от безделья, еще один конь.
   Было в этом животном что-то странное, но внимание Йена привлек Харбард, который как раз спустил трап с парома, а затем свел по нему запряженную лошадьми телегу. Возница с помощью Харбарда забрался на свое место, затем, щелкнув вожжами, направил повозку по дороге, которая шла параллельно реке, постепенно поднимаясь по склону.
   Паром опустел, Харбард и Осия заперли его в док, выпрягли лошадь из лебедки и только тогда двинулись вверх по длинной тропинке к дому, остановившись лишь на мгновение, когда Осия помахал Фриде рукой.
   - Что ж, - сказала хозяйка, уводя Йена обратно в дом, - примемся за трапезу. Садись-садись, - продолжала она. - Мы здесь не охотники до церемоний.
   К тому времени как перед Осией и Харбардом распахнулась дверь, Фрида, разложив густое варево в четыре глубокие миски, поставила на стол большие кружки, наполненные какой-то горячей жидкостью.
   Будучи на полголовы ниже Осии, Харбард почему-то казался слишком громоздким для этого помещения, словно в любой момент, потянувшись, мог, сам того не желая, пробить дыру в потолке или в стене или сотворить что-нибудь еще в этом роде. Он снял плащ и повесил его на крюк возле двери, под копьем. Грубые пальцы на мгновение бережно прикоснулись к копью.
   Осия улыбнулся, вешая свой плащ, и сел за стол рядом с Йеном.
   - Рад видеть тебя в добром здравии, - поздоровался он, кивнув. Сказать по правде, я рад, что вообще хоть что-то вижу.
   Харбард нахмурился, опускаясь на стул напротив Йена. Он наклонился вперед, не говоря ни слова и не сводя с юноши пристального долгого взора.
   Поразительно, но Йен с трудом вытерпел этот взгляд.
   Странно, однако в отсутствие физического сходства Харбардова манера держаться напомнила Йену актера Питера Фалька, который играл детектива Коломбо. Хотя голос Харбарда в отличие от голоса Коломбо звучал решительно, он наклонял голову и косил глазами очень похоже.
   Йен как раз пытался понять, что бы это значило, как Харбард выпрямился, покачав головой.
   - Я ничего про него не знаю, Орфиндель, - произнес он.
   - Зови меня, пожалуйста, "Осия", - сказал Осия - или он в самом деле Орфиндель? - Я уже давно известен под этим именем, и оно нравится мне больше многих других имен. У всех у нас есть свои любимые имена, не так ли, Харбард?
   Ответом ему было ворчание. Харбард снова повернулся к Йену.
   - Ну что ж, добро пожаловать в мой дом, гость, - произнес он несколько недовольно.
   - Я благодарю вас.
   Харбард взглянул на кружки, над которыми поднимался пар.
   - Чай? Жена, ты вроде бы выставила к обеду свежепроцеженный сидр?
   - А мне нравится чай, - сказала Фрида. - Я специально разогрела его с пряностями; травы помогут нашим гостям набраться сил и исцелиться.
   - А питье получше ты не пробовала?
   - Нет. - Ее губы сжались в прямую линию. - Попробуй сам, если желаешь.
   - Ба... - Харбард снял с полки на стене большой глиняный кувшин, откупорил его и с трудом наклонил. - Ах... Не самый лучший сидр, но с момента его созревания прошло лишь несколько дней. - Он плеснул напиток в оловянную кружку, которую поставил перед Осией, а затем поставил еще одну кружку перед Йеном.
   - Мне не надо, спасибо, - произнес молодой человек мгновенно пожалев о своих словах из-за свирепого взора Харбарда. - Я прошу прощения, продолжал Йен, - но я не пью... опьяняющих напитков. - Ему пришлось употребить английские слова, поскольку в берсмале подходящих не обнаружилось. - Я не хотел никого обижать.
   - И не обидел, - быстро вмешалась Фрида, бросив взгляд на мужа.
   Харбард перевел на нее насупленный взор, затем отмахнулся, тяжело опускаясь на стул.
   - Ладно, какие обиды... - Он взял обеими руками все еще дымящийся ломоть пирога, не обращая внимания на то, что горячая желтовато-коричневая начинка потекла по его пальцам, отхватил кусок, с усилием проглотил и улыбнулся. - И пусть никогда не говорят, жена, что твоя готовка несъедобна!
   Фрида улыбнулась.
   - Я-то надеюсь, что она не просто съедобна, муж.
   - Да-да, она очень хороша, - проворчал он. - Не имел в виду ничего обидного, совсем как Йен Сильверстоун.
   - Да я и не обиделась, муж.
   - Просто последнее слово за собой оставляешь, не так ли, жена?
   - Все может быть.
   Йен первым делом принялся бы за тушеное мясо, но раз попал в чужой монастырь... Он отломил ложкой небольшой кусок пирога и подул на него, прежде чем положить в рот.
   Ух ты! Пирог был настолько вкусен, что это даже причиняло боль. Корочка получилась в самый раз - хрустящая, притом не засохшая, однако начинка оказалась еще слаще: Йену не приходилось пробовать яблочного пирога сочней.
   Осия улыбнулся ему.
   - Фрида известна тем, что весьма искусна по части яблок.
   - Изумительно! - произнес Йен с набитым ртом. Харбард смахнул с бороды крошки, затем съел ложку тушеного мяса.
   - И это очень хорошо, жена, ничуть не хуже.
   - Спасибо.
   Харбард глянул на Осию.
   - Что ему известно?
   - Ему известно, что его друзья в беде. Харбард быстро проглотил тушеное мясо и насмешливо фыркнул:
   - Мертвы - ежели до Его Пылкости дойдет, что ты не схватишь наживку. Как ни крути, они покойники.
   - Я так не думаю.
   Йен кашлянул.
   - Но почему, Осия? Или Орфиндель?.. Не будете ли вы так любезны объяснить мне, в чем дело?
   - Хм... - Харбард поджал губы. - С чего же начать?
   - Может, с начала? - спросил Йен. Харбард ожег его свирепым взглядом.
   - Очень хорошо, - сказал Осия, лениво водя по столешнице указательным пальцем. - Только где бы нам взять это начало...
   - Мы можем начать со Скрытых Путей в Городах, - вмешалась Фрида. - Или с Брисингамена.
   Харбард последний раз поднес ложку ко рту, положил ее на стол, откинулся на стуле и сплел пальцы на животе.
   - Так я начну.
   * * *
   Есть вещи простые (рассказывал Харбард), а есть сложные. Нетрудно понять, что дитя вырастет из своих одежек. И узнает: то, что утешало его и согревало, слишком мелко, слишком ограниченно.
   Так же бывает, когда люди вырастают из мест, где жили.
   Давным-давно один из Старших Народов - назовем их Дети Даны, или Туата Дель Данаан, или просто Туата - обнаружил, что перерос свои маленькие городки и деревни и нуждается в более вместительных городах для себя и своих слуг.
   Дело не в том, что их было слишком много, это не так; Туата всегда были немногочисленны и не особенно плодовиты...
   - ...в отличие от некоторых, чьи имена я могу назвать, - вмешалась Фрида, решительно фыркнув.
   Харбард склонил набок свою львиную голову и сделал паузу, прежде чем продолжить:
   - Кто рассказывает эту историю, жена, ты или я?
   - Рассказывай, но правильно.
   - До тебя еще дойдет очередь, - заявил Харбард. - А пока молчи.
   Фрида снова фыркнула.
   И они никогда не были особенно плодовиты и не рожали много (продолжал Харбард). Сначала они правили полями и лугами, потом, довольно долго, деревнями и селами, затем повелевали замками с прилегающими посадами - а теперь возжаждали владеть городами.
   - Но они не хотели, каких попало городов - Туата желали для себя чего-то особенного, своеобычного, сообразного им, да вдобавок чтобы новые обиталища подходили Туата с каждым годом все больше и больше. Туата всегда были очень разборчивы. Или привередливы.
   Посему они поступили так, как поступали другие Старшие Народы в тех случаях, когда им надобилось нечто такое, что не могли создать ни они, ни их слуги. Они послали одного из своих с визитом к величайшему из... Часовщиков? Нет. Лудильщиков? Нет. Строителей? Да, назовем его Строителем. Или Обреченным Строителем, поскольку ничего великого не случалось ему построить, не заплатив за то великую цену.
   Его нелегко было найти, поскольку, как и все Древние, он умел менять обличья. Однажды, обернувшись великаном, он согласился возвести стену вокруг Асгарда, попросив только Фрейю* [Асгард - в скандинавской мифологии город богов, Фрейя - богиня плодородия, любви и красоты.] в жены в качестве вознаграждения, однако асы объединились, чтобы не платить ему обещанного.
   - Локи, - сказал Йен. - Я слышал эту историю давным-давно, в начальной школе, надо думать, на уроке, когда нам рассказывали про мифологию. Локи обернулся мухой и ужалил строителя в глаз, а потом он же превратился в кобылу в течке и увел прочь коня строителя.
   - Да, так рассказывают. - В глазах у Осии загорелся огонек. - Локи умел оборачиваться лучше всех из асов, но также поговаривают, что он был несколько медлителен. Жеребец... догнал его прежде, чем он успел изменить облик, так что Локи забеременел. И говорят, никто из асов не видел Локи, пока тот, спустя некоторое время, не объявился в компании чудесного коня, Слейпнира. - Осия улыбнулся. - Мне рассказывали,- что с тех пор Локи больше не случалось ходить как ни в чем не бывало.
   Харбард издал низкий рык.
   - Ты знаешь, Орфиндель, почему рассказывание истории сродни обладанию женщиной? Осия приподнял бровь.
   - Ну же, Харбард, так почему рассказывание истории сродни обладанию женщиной?
   - Потому что,- ответил тот, - ты получаешь гораздо больше удовольствия, если тебя не прерывают то и дело.
   - Приношу свои извинения.
   - В другом обличье, - продолжал Харбард; на мгновение его рот неодобрительно скривился, - в иное время - а все это случилось так давно, что трудно сказать, какие события произошли раньше, а какие позже, - он вместе со своим сыном построил лабиринт для чудовища, однако спастись удалось лишь самому Строителю. На сей раз, он улетел, а не бежал хромая.
   Он не всегда был хром, но однажды, когда Аса-Тор нес его, раненного, с холодного севера - это отдельная история, для другого раза, - стоял такой мороз, что один из больших пальцев промерз насквозь, поэтому когда Тор запихивал босую ногу обратно в корзину, палец, отломившись, остался в руке, и Тор закинул его на небо, где тот и по сей день горит созвездием ярких звезд. В другом обличье... Однако я уклоняюсь в сторону, и если я сделаю это еще раз, меня снова прервут.
   Строитель поклялся, что никогда больше не положит камня на камень, поскольку эта работа не принесла ему ничего, кроме боли и скорби, но Туата настаивали - как могут настаивать лишь они, - и, наконец, он согласился, по крайней мере, частично. Он не станет отрекаться от своей клятвы - насколько я понимаю, он просто не в состоянии это сделать, - однако он может высечь для Туата города из пиков Срединных Гор, высоко над Равнинами Ванов.
   И, на сей раз, цену он назначил умеренную: он хотел остаться один. А Туата обязывались проследить за этим: они должны охранять и защищать его, пока стоят его Города, так что он пробудет в одиночестве, сколько сам того пожелает.
   Стороны ударили по рукам, и Строитель начал работать. Пообещал он гораздо больше, чем в состоянии исполнить один, пусть и Древнейший - даже если бы он умел находиться в двух местах одновременно (я слышал, что прежде ему такое удавалось), а к тому времени он уже давно утратил эту способность, - потому он спарился с троллихой и породил расу маленьких созданий, низкорослых, но с золотыми руками и умных, если надо облупить камень, чтобы сделать туннель, или комнату, или статую.