Страница:
Платье на Дагмар было слишком уж узким. Антон Л. вспомнил: ярко-желтое платье с глубоким вырезом спереди и сзади, которое при малейшем движении открывало в какой-нибудь щели чувственную грудь Дагмар. Постепенно опустилась ночь, темная, ясная, звездная ночь – общество переместилось на свежий воздух, в сад. Посредине сада находился фонтан, увенчанный фигурой Персея. Дагмар захотелось раздеться и искупаться в фонтане. Старый автор подбадривал ее, но Антону Л. удалось этому воспрепятствовать. Он подхватил Дагмар, непреклонно поставил последний ее фужер с шампанским на резную консоль конца семнадцатого столетия и напротив Резиденции нашел такси. Дагмар была полна гнева и вместе с тем бешеного желания полового сношения. Антон Л., который обычно чрезвычайно высоко ценил подобное желание, в этот вечер не имел абсолютно никакой охоты для подобного удовольствия. Он из-за поведения Дагмар чувствовал себя опозоренным и утверждал, что теперь он вообще не сможет показаться в издательстве. Это, конечно же, не соответствовало действительности, наоборот: Дагмар произвела неизгладимое впечатление на всех, кто с ней общался; как минимум на всех мужчин, правда, Дагмар общалась только с мужчинами, остальные женщины были для нее пустым звуком. Антон Л. в принципе это знал еще тогда, когда говорил о позоре, и это его злило. При этом ревность играла здесь меньшую роль, чем зависть, ибо он, Антон Л., производил неизгладимое впечатление лишь в редчайших случаях.
В квартире Дагмар все это нашло ужасающую разрядку, но Дагмар, совершенно не обращая на это внимания, сразу же после того, как переступила порог квартиры, разделась и соблазнительно развалилась на диване, выставив свои пышные формы. Антон Л. в этот день остался тверд. Без прощания и без полового сношения Антон Л. ушел, высказав предварительно множество грубых слов.
Не из-за этого – воображаемого – позора, случившегося тем вечером, уволился Антон Л. из издательства. Он снова не смог ужиться с начальником. Крах этого вечера не стал также и концом его помолвки с Дагмар. Это случилось несколькими неделями позже. К 31 августа Антон Л. уволился. 1 сентября он вместе с Дагмар поехал в Италию. Для этой поездки она одолжила машину у своего отца. (Дагмар могла водить машину, даже страстно любила водить машину.) В первый день путешествия Дагмар преодолела в результате рискованной езды отрезок через пол-Италии до Фрозиноне. Дагмар, свободная, в отпускном настроении и владея машиной, неслась, словно отпущенная на свободу дура. Антон Л. не был компетентен делать своей невесте замечания по поводу ее стиля езды, потому что у него еще не было водительских прав. (Чтобы изменить положение вещей, он записался в автошколу, но, как это уже упоминалось, не ужился с преподавателями вождения.) Напрямую признаться в опасениях за свою жизнь было для Антона Л. слишком уж большой роскошью, потому что он боялся предстать в глазах Дагмар трусом. Поздним вечером 1 сентября Дагмар и Антон решили переночевать в Фрозиноне. Истинной целью путешествия были Южная Италия и Сицилия, но до этого дело не дошло, ибо 2 сентября у Антона Л. начался приступ чистоплотности.
Первоначально в этот день Дагмар и Антон собирались доехать до Неаполя, но несмотря на отчаянную езду Дагмар, этого достичь не удалось. (В то время скоростные дороги с Севера на Юг еще построены не были.) В восемь часов вечера они доехали до Фрозиноне, совершенно непримечательного с художественной точки зрения провинциального города юго-восточнее Рима, расположившегося на холме и имевшего непривлекательные окрестности. Антон Л. уже некоторое время испытывал чувство голода. Дагмар ничего подобного не чувствовала. Когда она получала возможность вести машину, все ее остальные потребности, в том числе и в половом сношении, отступали на второй план. В Фрозиноне Дагмар согласилась остановиться. Они отправились в тратторию, расположившуюся на чванливой, но тем не менее убогой улице. Она была застроена зданиями времен Муссолини из коричневатого мрамора с мощными и грязными колоннами и аркадами с колоннадами по всей длине улицы. В то время Антон Л. почти никогда не выезжал из дома. (Это было до того, как он поступил в бюро путешествий.) Еще ребенком он вместе с родителями несколько лет подряд ездил в Каринтию на какое-то озеро, о чем сейчас едва мог вспомнить. Фрозиноне поэтому был самой южной точкой, до которой Антон Л. в своей жизни добрался. Несмотря на ужасные дороги, у него при виде чужой жизни под ярко освещенными аркадами, под которыми туда и обратно бегали итальянцы и разговаривали с помощью многозначительных риторических жестов, в то время как снаружи трещали популярные в то время «Vespas» и «Lambrettas», возник своеобразный экзотический душевный порыв. Дагмар же, в отличие от него, поездила уже достаточно. Она была дочерью немецкого торговца и родилась в Манчжурии. Семья потом некоторое время жила в Америке. Почти половину своей жизни Дагмар прожила в Испании. Она говорила на разных языках, и (она работала переводчицей в одной большой фирме) ей много приходилось ездить по служебным делам. В Италии она бывала часто.
Дагмар объяснила Антону Л., что было написано в меню. Он заказал себе «паста аскиутта» и «салтимбокка», «радиччио» и суп по-романски и еще всевозможные вещи, которые в то время еще не были известны севернее Альп. После ужина Антон Л. почувствовал усталость; у Дагмар, едва она успела выйти из машины, снова проявилось половое влечение. Они решили не продолжать путь, а переночевать здесь.
Дагмар поинтересовалась у официанта насчет гостиницы. Антон Л. сердился, что Дагмар так долго разговаривала с официантом. По причине того, что нельзя кого-либо упрекнуть в том, что он говорит на иностранном языке, которым сам не владеешь, Антон придрался к жестам Дагмар. «Мне кажется глупым, – сказал он ядовито, – что ты при каждом слове жестикулируешь». Антон Л. был прав: Дагмар, говоря по-итальянски, обращалась и к языку сопровождающих сказанное жестов, характерному для итальянцев. В него входят горизонтальное скольжение плоской ладони, горизонтальные или вертикальные взмахи руками, стучание кулаком по ладони другой руки (или это же с молниеносным раскрыванием кулака и быстрым подниманием открытой ладони или с показыванием собеседнику ударенной ладони), удары по лбу, многократные удары ребром ладони по ладони другой руки или по сгибу другой руки, круговой взлет одной (или двух) руки наискось вверх, плоское скольжение руки наискось вниз, поднимание и опускание согнутой в локте руки в непосредственной близости от тела или жест, который почти всегда сопровождает слово «dunque»: из большого и указательного пальца скручивается кольцо, которым быстро и решительно водят по невидимой линии несколько сбоку от тела (в более редких, но действенных случаях непосредственно перед серединой туловища) сверху вниз, причем три остальных пальца (иногда только мизинец) остаются оттопыренными. «Мне это кажется глупым», – сказал Антон Л. Дагмар ответила, что сама она этого совершенно не замечает, это происходит автоматически, когда она говорит по-итальянски.
«В таком случае, мне это кажется еще более глупым», – сказал Антон Л. До новой ссоры не дошло (пока еще не дошло) лишь только потому, что все внутреннее внимание Дагмар было направлено почти исключительно на предстоящую вот-вот сексуальную связь, и поскольку Антон Л. не мог недооценить, что здесь, в этот момент он был весьма беспомощным и находился в руках своей невесты, ему приходилось принимать во внимание возможные чрезвычайные неудобства.
У Дагмар и Антона Л. не было много денег. Поэтому Дагмар выбрала недорогую гостиницу. Она называлась «Альберджо Миссисипи» и располагалась на улице, которая вела с холма вниз в еще более уродливую новую часть Фрозиноне. «Альберджо Миссисипи» был ничем другим, как вторым этажом над «салоном» с американскими игральными автоматами, где владелец автоматов снимал несколько комнат. Дом был старым, комната – огромной, а салон с игровыми автоматами – чрезвычайно шумным. Каркасы кроватей были сделаны из железа и небезыскусно выкрашены под дерево. Над кроватями висело выполненное масляными красками изображение льдины с белым медведем, рядом – портрет Папы Пия XII. Сами же кровати были похожи на колбасу салями, то есть: жесткими и бугристыми. Стоило на нее лишь слегка прилечь, как прилегший тут же неизбежно скатывался либо набок, на пол, либо в середину, к другой кровати, где по причине того, что кровати с царапающим звуком по каменному полу раздвигались, он тут же падал между ними. Дагмар разделась и прыгнула в кровать. Под инерцией прыжка салямиобразный бугор поддался и превратился в вогнутость, то есть кровать превратилась в корыто. Но стоило лишь из этого корыта встать, как освободившийся от нагрузки матрас с ужасающим дребезжанием снова принимал первоначальную форму.
Для полового сношения, последовавшего сразу же после этого, кровати для Дагмар как всегда имели второстепенное значение. Половой газон Дагмар постоянно простирался на более широкие площади. После этого в кровать прыгнул и Антон Л., точно так же, как это показала ему Дагмар, чтобы кровать превратилась в корыто. Дагмар тут же заснула. Антон Л. всю ночь напролет боялся – он был намного тоньше и легче, чем Дагмар, – что его кровать вдруг и неожиданно из-за легкого веса Антона Л. снова придаст матрасу выгнутую салямиобразную форму и он, Антон Л., взлетит в воздух. Но и без этого Антон Л. спал плохо. Неописуемый шум в «Салоне Миссисипи» и перед ним стоял до поздней ночи. Неоновая надпись желтого и зеленого цветов находилась непосредственно перед окном, и слишком тонкие и узкие занавески не могли этот свет заглушить. Кроме того, в Антоне Л. уже зарождался порыв чистоплотности.
Дагмар, если у нее была такая возможность, спала долго. Однако Антон Л., который ближе к утру, когда шум затих и световая реклама была выключена, все-таки тоже немного поспал, проснулся уже в семь часов утра. Потребность в очищении развернулась в полном объеме. Антон Л. взял туалетные принадлежности и отыскал туалет и ванную Туалет оказался комнатой, едва ли не большей, чем спальня. Широкая лоджия вела из туалета в грязный двор с мусорными ящиками и горами пустых коробок и ящиков. В одном из углов комнаты – хочется даже сказать, зала – стоял очень необычный на взгляд Антона Л. красно-розовый унитаз. Ванная комната была рядом. Это помещение тоже было огромным, но оно было, так сказать, смежным, ибо здесь не было окна, выходящего наружу, а лишь, окно, выходящее на лестничную клетку. Антон Л. поставил под дверь хромоногий стул и попытался управиться с выложенным бирюзовым кафелем водяным нагревателем. После нескольких попыток ему удалось добыть теплую воду. Он принял душ, затем ванну, затем холодный душ, затем горячий. Когда уже весь пол ванного зала был покрыт лужами, кто-то толкнул дверь и отодвинул стул в сторону. Антон Л. заорал. Это была Дагмар.
– Ты уже встал? – спросила она.
– А ты совершенно голая пробежала через весь коридор? – спросил он.
– Да, а что тут такого? – спросила она.
Антон Л. не дошел до дальнейших пререканий, потому что Дагмар сразу же снова приступила к половому сношению. После этого она отправилась назад в комнату, чтобы лечь досыпать.
Антон Л. выкупался еще раз. После этого закончилось мыло. Он закутался в банное полотенце и пошел в комнату, где разбудил Дагмар просьбой, чтобы она достала ему кусок мыла, мочалку, сушеный морской огурец (он нужен для массажа), средство для мытья волос и еще определенную мазь для чистки ногтей пальцев ног. (Эту очистительную мазь Антон Л. открыл для себя во время последнего приступа чистоплотности.) Дагмар была совершенно ошарашена, ибо она еще не сталкивалась с приступами чистоплотности у своего Антона. После короткого, похожего на быструю закуску в буфете, полового сношения Дагмар согласилась одеться и принести то, что заказал Антон Л. Тем временем Антон Л. (все еще закутанный в банное полотенце) снова отправился в ванную. Но там уже был хозяин, который веником сметал лужи, оставшиеся на полу в результате вызванного Антоном Л. наводнения, в водосток на середине комнаты. Когда Антон Л. предпринял попытку снова залезть в ванну, хозяин отрицательно махнул рукой. Он по-итальянски говорил что-то Антону Л., который, конечно же, ничего не понял. Антон Л. принялся взволнованно говорить по-немецки. Это развязало длинную дискуссию, в процессе которой Антону Л., который уже с нетерпением ждал следующего купания, удалось, улучив момент, когда хозяин потерял бдительность, проскользнуть в ванну. Он тут же включил душ, отчего полетело множество брызг. Хозяин закричал, замахал веником и спасся от водного потока бегством. Затем он поступил очень просто: в подвале закрутил главный вентиль. В тот самый момент, когда Антон Л. принимал горячий душ, вода прекратила литься, еще немного покапала и закончилась вообще. Для Антона Л. было совершенно ясно, что этот насильственно прерванный, к тому же еще и горячий душ, которого хватило лишь на половину тела, неизбежно вызовет воспаление легких, если не набухание солнечного сплетения. Он принялся крутить все краны, конечно же, безуспешно. Дрожа, он закутался в банное полотенце и улегся в своей комнате на кровать. Прошло больше часа, прежде чем пришла Дагмар.
– Что ты делала целый час? – закричал Антон Л.
– Я объездила весь город. Во всем Фрозиноне нет сушеных морских огурцов. Твоей мази для пальцев ног тоже нет.
Остальное ей достать удалось.
– Хозяин выключил воду.
– Но ты же устроил наводнение.
– Если я сейчас же не смогу принять ванну, тогда… ты этого не знаешь! – заорал Антон.
– Не надо так кричать.
– Из-за дурака-хозяина я получу воспаление легких.
– Тогда оденься.
– Я хочу купаться.
– Но ты же уже купался.
– Сходи, пожалуйста, к хозяину и скажи ему, что он немедленно должен снова включить воду.
Дагмар спустилась вниз. Минут через пять – Антон Л. был уже готов броситься в ванну – она вернулась и сказала, что хозяин ответил отказом.
Антон Л. изрыгнул непонятные пожелания и от злости обеими ногами вскочил на кровать. Матрас в результате прыжка преобразился из салями в корыто, но на этот раз пружины моментально выгнулись обратно и отбросили Антона Л. вбок, он бедром свалился на железный каркас соседней кровати. Подделка под дерево вогнулась внутрь. Антон Л. заорал:
– Теперь я что-то себе сделал! Теперь я что-то себе сделал!
Лишь на долю секунды эта сцена показалась Дагмар забавной, но в первую очередь ее обуял страх, три страха: что Антон Л. спятит, что он станет все крушить и что придет хозяин. Эти страхи натолкнули ее на спасительную идею.
– Мне кажется, – сказала она, – что по дороге я проезжала мимо общественной купальни. (Это совершенно не соответствовало правде.)
– Чем мне поможет крытый бассейн?
– Нет, – сказала Дагмар, – с ваннами, и сауной, и тому подобным.
Антон не сказал на это ни слова, а торопливо оделся и сложил вещи. Дагмар ему помогала. Все было быстро собрано, и пока Дагмар оплачивала счет (за чрезмерное купание хозяин не потребовал ничего, радуясь тому, что ненормальные постояльцы так быстро уезжали), Антон Л. уже дрожал в машине, держа в руках мочалку.
Дагмар прибегла к такой лжи, так как хотела вытащить Антона Л. из гостиницы еще до того, как хозяин увидит разваленную кровать. Кроме того, она надеялась (по причине плохого знания его чистоплотных приступов), что либо у Антона Л. пройдет его банный порыв, либо они действительно найдут общественную баню (о которой в Фрозино-не вообще не слышали). Так они ездили, исколесив весь уродливый город. Дагмар спрашивала прохожих и полицейских. Никто ничего не знал. Антон Л. стал невыносимым. Дело шло к обеду.
– Ты мне соврала, – заорал Антон Л., – ты не видела никакой бани.
– Могу тебе поклясться, – вновь солгала Дагмар.
– В этом городишке нет вообще никакой бани.
– Конечно же, я могла и ошибиться, я ведь просто проезжала мимо, – тихо сказала Дагмар.
– Значит, все-таки соврала! – заорал Антон Л.
– Но я тебе клянусь…
– Стой! – заорал Антон Л.
Дагмар затормозила. Трехколесная повозка с мотором, загруженная доверху клетками с живыми курами, чуть не налетела на них сзади.
– Что случилось? – спросила Дагмар.
– Парикмахер, – сказал Антон Л. и показал на парикмахерскую, – Я пойду к парикмахеру. Я попрошу помыть мне волосы, меня побрить и постричь. Вероятно, они делают и маникюр.
У Дагмар словно камень с души упал. Она предложила, что пойдет вместе с ним и объяснит парикмахеру, что Антон хочет. Он отклонил это, сказав, что он не маленький ребенок и ему не нужен ее дурацкий итальянский язык. Он и сам может «размахивать руками». Она должна сказать ему лишь слово, которым обозначается «немного подстричь».
– Росо – сказала Дагмар, – немножко.
Но случилось несчастье. Под словом «росо» парикмахер понял не «росо подстричь», а «росо оставить». Антон Л., беспомощно сидя в кресле парикмахера, смотрел, как парикмахер всадил ножницы в его волосы и неистовствовал.
– Росо! Росо! – кричал Антон Л.
– Si, si!– говорил парикмахер, – росо, ho capito.
И продолжал стричь так, словно стриг овцу.
Дагмар ждала его в кафе неподалеку от парикмахерской. В первое мгновение она узнала Антона Л. лишь по одежде. После этого она засмеялась, но это оказалось уж слишком. Антон Л. вырвал у нее ключи от машины, помчался к автомобилю и выволок из него свой чемодан. Дагмар подбежала следом. Она извинялась, она умоляла – ничего не помогло. Множество любопытных итальянцев (среди них водитель трехколесной повозки, который незагруженный возвращался с противоположной стороны) наблюдали за этой сценой. Антон Л. достал из бумажника деньги, общую дорожную кассу, отсчитал половину, отдал ее Дагмар и сказал:
– Наша помолвка расторгнута.
Для него оказалось совсем не простым делом найти вокзал и купить билет, но он это сделал, Он поехал домой. Дагмар он больше никогда не видел. Фрозиноне еще несколько лет оставался самой южной точкой, до которой он добирался в своей жизни.
Прерванный и накопившийся порыв к чистоплотности разразился дома с небывалой силой. К набуханию солнечного сплетения добавились опасные обстоятельства: угроза вырастания на спине соска в сочетании с покалываниями в ребрах, икотой, что было неразрывно связано со свистом в мошонке, и затекание ног при частых позывах к чиханию. Волосы лишь через шесть недель достигли той длины, которая бывала у них обычно после того, как Антон Л. выходил от парикмахера. Тем не менее воспоминания о событиях в Фрозиноне продолжали будоражить его память. С годами воспоминания приняли образ героического освобождения от бабы, которая – по его, Антона Л., мнению – не была ему ровней.
Он медленно пошел дальше. В конце галереи широкая лестница из белого мрамора снова вела вниз, на первый этаж. Внизу слева находилась галерея предков курфюрста. Справа украшенная золотыми завитками дверь вела в библиотеку.
Это Антон Л. и искал.
Рядом с дверью, между двумя искусственными букетами цветов из гипса, висело большое зеркало с бюстом кричащего фавна прямо перед ним. В зеркале был виден затылок фавна с более чем странным острым локоном. В зеркале был виден и Антон Л. Его волосы были растрепанными, и маленькие локоны беспорядочно торчали во все стороны. На нем была кожаная куртка с поясом (из дорогого магазина мужской одежды на Анакреонштрассе), которая показала себя очень практичной ввиду наличия в ней множества карманов. На плече он носил ружье и был подпоясан специальным ремнем-патронташем. «Словно Кожаный Чулок», – подумал Антон Л.
XII
В квартире Дагмар все это нашло ужасающую разрядку, но Дагмар, совершенно не обращая на это внимания, сразу же после того, как переступила порог квартиры, разделась и соблазнительно развалилась на диване, выставив свои пышные формы. Антон Л. в этот день остался тверд. Без прощания и без полового сношения Антон Л. ушел, высказав предварительно множество грубых слов.
Не из-за этого – воображаемого – позора, случившегося тем вечером, уволился Антон Л. из издательства. Он снова не смог ужиться с начальником. Крах этого вечера не стал также и концом его помолвки с Дагмар. Это случилось несколькими неделями позже. К 31 августа Антон Л. уволился. 1 сентября он вместе с Дагмар поехал в Италию. Для этой поездки она одолжила машину у своего отца. (Дагмар могла водить машину, даже страстно любила водить машину.) В первый день путешествия Дагмар преодолела в результате рискованной езды отрезок через пол-Италии до Фрозиноне. Дагмар, свободная, в отпускном настроении и владея машиной, неслась, словно отпущенная на свободу дура. Антон Л. не был компетентен делать своей невесте замечания по поводу ее стиля езды, потому что у него еще не было водительских прав. (Чтобы изменить положение вещей, он записался в автошколу, но, как это уже упоминалось, не ужился с преподавателями вождения.) Напрямую признаться в опасениях за свою жизнь было для Антона Л. слишком уж большой роскошью, потому что он боялся предстать в глазах Дагмар трусом. Поздним вечером 1 сентября Дагмар и Антон решили переночевать в Фрозиноне. Истинной целью путешествия были Южная Италия и Сицилия, но до этого дело не дошло, ибо 2 сентября у Антона Л. начался приступ чистоплотности.
Первоначально в этот день Дагмар и Антон собирались доехать до Неаполя, но несмотря на отчаянную езду Дагмар, этого достичь не удалось. (В то время скоростные дороги с Севера на Юг еще построены не были.) В восемь часов вечера они доехали до Фрозиноне, совершенно непримечательного с художественной точки зрения провинциального города юго-восточнее Рима, расположившегося на холме и имевшего непривлекательные окрестности. Антон Л. уже некоторое время испытывал чувство голода. Дагмар ничего подобного не чувствовала. Когда она получала возможность вести машину, все ее остальные потребности, в том числе и в половом сношении, отступали на второй план. В Фрозиноне Дагмар согласилась остановиться. Они отправились в тратторию, расположившуюся на чванливой, но тем не менее убогой улице. Она была застроена зданиями времен Муссолини из коричневатого мрамора с мощными и грязными колоннами и аркадами с колоннадами по всей длине улицы. В то время Антон Л. почти никогда не выезжал из дома. (Это было до того, как он поступил в бюро путешествий.) Еще ребенком он вместе с родителями несколько лет подряд ездил в Каринтию на какое-то озеро, о чем сейчас едва мог вспомнить. Фрозиноне поэтому был самой южной точкой, до которой Антон Л. в своей жизни добрался. Несмотря на ужасные дороги, у него при виде чужой жизни под ярко освещенными аркадами, под которыми туда и обратно бегали итальянцы и разговаривали с помощью многозначительных риторических жестов, в то время как снаружи трещали популярные в то время «Vespas» и «Lambrettas», возник своеобразный экзотический душевный порыв. Дагмар же, в отличие от него, поездила уже достаточно. Она была дочерью немецкого торговца и родилась в Манчжурии. Семья потом некоторое время жила в Америке. Почти половину своей жизни Дагмар прожила в Испании. Она говорила на разных языках, и (она работала переводчицей в одной большой фирме) ей много приходилось ездить по служебным делам. В Италии она бывала часто.
Дагмар объяснила Антону Л., что было написано в меню. Он заказал себе «паста аскиутта» и «салтимбокка», «радиччио» и суп по-романски и еще всевозможные вещи, которые в то время еще не были известны севернее Альп. После ужина Антон Л. почувствовал усталость; у Дагмар, едва она успела выйти из машины, снова проявилось половое влечение. Они решили не продолжать путь, а переночевать здесь.
Дагмар поинтересовалась у официанта насчет гостиницы. Антон Л. сердился, что Дагмар так долго разговаривала с официантом. По причине того, что нельзя кого-либо упрекнуть в том, что он говорит на иностранном языке, которым сам не владеешь, Антон придрался к жестам Дагмар. «Мне кажется глупым, – сказал он ядовито, – что ты при каждом слове жестикулируешь». Антон Л. был прав: Дагмар, говоря по-итальянски, обращалась и к языку сопровождающих сказанное жестов, характерному для итальянцев. В него входят горизонтальное скольжение плоской ладони, горизонтальные или вертикальные взмахи руками, стучание кулаком по ладони другой руки (или это же с молниеносным раскрыванием кулака и быстрым подниманием открытой ладони или с показыванием собеседнику ударенной ладони), удары по лбу, многократные удары ребром ладони по ладони другой руки или по сгибу другой руки, круговой взлет одной (или двух) руки наискось вверх, плоское скольжение руки наискось вниз, поднимание и опускание согнутой в локте руки в непосредственной близости от тела или жест, который почти всегда сопровождает слово «dunque»: из большого и указательного пальца скручивается кольцо, которым быстро и решительно водят по невидимой линии несколько сбоку от тела (в более редких, но действенных случаях непосредственно перед серединой туловища) сверху вниз, причем три остальных пальца (иногда только мизинец) остаются оттопыренными. «Мне это кажется глупым», – сказал Антон Л. Дагмар ответила, что сама она этого совершенно не замечает, это происходит автоматически, когда она говорит по-итальянски.
«В таком случае, мне это кажется еще более глупым», – сказал Антон Л. До новой ссоры не дошло (пока еще не дошло) лишь только потому, что все внутреннее внимание Дагмар было направлено почти исключительно на предстоящую вот-вот сексуальную связь, и поскольку Антон Л. не мог недооценить, что здесь, в этот момент он был весьма беспомощным и находился в руках своей невесты, ему приходилось принимать во внимание возможные чрезвычайные неудобства.
У Дагмар и Антона Л. не было много денег. Поэтому Дагмар выбрала недорогую гостиницу. Она называлась «Альберджо Миссисипи» и располагалась на улице, которая вела с холма вниз в еще более уродливую новую часть Фрозиноне. «Альберджо Миссисипи» был ничем другим, как вторым этажом над «салоном» с американскими игральными автоматами, где владелец автоматов снимал несколько комнат. Дом был старым, комната – огромной, а салон с игровыми автоматами – чрезвычайно шумным. Каркасы кроватей были сделаны из железа и небезыскусно выкрашены под дерево. Над кроватями висело выполненное масляными красками изображение льдины с белым медведем, рядом – портрет Папы Пия XII. Сами же кровати были похожи на колбасу салями, то есть: жесткими и бугристыми. Стоило на нее лишь слегка прилечь, как прилегший тут же неизбежно скатывался либо набок, на пол, либо в середину, к другой кровати, где по причине того, что кровати с царапающим звуком по каменному полу раздвигались, он тут же падал между ними. Дагмар разделась и прыгнула в кровать. Под инерцией прыжка салямиобразный бугор поддался и превратился в вогнутость, то есть кровать превратилась в корыто. Но стоило лишь из этого корыта встать, как освободившийся от нагрузки матрас с ужасающим дребезжанием снова принимал первоначальную форму.
Для полового сношения, последовавшего сразу же после этого, кровати для Дагмар как всегда имели второстепенное значение. Половой газон Дагмар постоянно простирался на более широкие площади. После этого в кровать прыгнул и Антон Л., точно так же, как это показала ему Дагмар, чтобы кровать превратилась в корыто. Дагмар тут же заснула. Антон Л. всю ночь напролет боялся – он был намного тоньше и легче, чем Дагмар, – что его кровать вдруг и неожиданно из-за легкого веса Антона Л. снова придаст матрасу выгнутую салямиобразную форму и он, Антон Л., взлетит в воздух. Но и без этого Антон Л. спал плохо. Неописуемый шум в «Салоне Миссисипи» и перед ним стоял до поздней ночи. Неоновая надпись желтого и зеленого цветов находилась непосредственно перед окном, и слишком тонкие и узкие занавески не могли этот свет заглушить. Кроме того, в Антоне Л. уже зарождался порыв чистоплотности.
Дагмар, если у нее была такая возможность, спала долго. Однако Антон Л., который ближе к утру, когда шум затих и световая реклама была выключена, все-таки тоже немного поспал, проснулся уже в семь часов утра. Потребность в очищении развернулась в полном объеме. Антон Л. взял туалетные принадлежности и отыскал туалет и ванную Туалет оказался комнатой, едва ли не большей, чем спальня. Широкая лоджия вела из туалета в грязный двор с мусорными ящиками и горами пустых коробок и ящиков. В одном из углов комнаты – хочется даже сказать, зала – стоял очень необычный на взгляд Антона Л. красно-розовый унитаз. Ванная комната была рядом. Это помещение тоже было огромным, но оно было, так сказать, смежным, ибо здесь не было окна, выходящего наружу, а лишь, окно, выходящее на лестничную клетку. Антон Л. поставил под дверь хромоногий стул и попытался управиться с выложенным бирюзовым кафелем водяным нагревателем. После нескольких попыток ему удалось добыть теплую воду. Он принял душ, затем ванну, затем холодный душ, затем горячий. Когда уже весь пол ванного зала был покрыт лужами, кто-то толкнул дверь и отодвинул стул в сторону. Антон Л. заорал. Это была Дагмар.
– Ты уже встал? – спросила она.
– А ты совершенно голая пробежала через весь коридор? – спросил он.
– Да, а что тут такого? – спросила она.
Антон Л. не дошел до дальнейших пререканий, потому что Дагмар сразу же снова приступила к половому сношению. После этого она отправилась назад в комнату, чтобы лечь досыпать.
Антон Л. выкупался еще раз. После этого закончилось мыло. Он закутался в банное полотенце и пошел в комнату, где разбудил Дагмар просьбой, чтобы она достала ему кусок мыла, мочалку, сушеный морской огурец (он нужен для массажа), средство для мытья волос и еще определенную мазь для чистки ногтей пальцев ног. (Эту очистительную мазь Антон Л. открыл для себя во время последнего приступа чистоплотности.) Дагмар была совершенно ошарашена, ибо она еще не сталкивалась с приступами чистоплотности у своего Антона. После короткого, похожего на быструю закуску в буфете, полового сношения Дагмар согласилась одеться и принести то, что заказал Антон Л. Тем временем Антон Л. (все еще закутанный в банное полотенце) снова отправился в ванную. Но там уже был хозяин, который веником сметал лужи, оставшиеся на полу в результате вызванного Антоном Л. наводнения, в водосток на середине комнаты. Когда Антон Л. предпринял попытку снова залезть в ванну, хозяин отрицательно махнул рукой. Он по-итальянски говорил что-то Антону Л., который, конечно же, ничего не понял. Антон Л. принялся взволнованно говорить по-немецки. Это развязало длинную дискуссию, в процессе которой Антону Л., который уже с нетерпением ждал следующего купания, удалось, улучив момент, когда хозяин потерял бдительность, проскользнуть в ванну. Он тут же включил душ, отчего полетело множество брызг. Хозяин закричал, замахал веником и спасся от водного потока бегством. Затем он поступил очень просто: в подвале закрутил главный вентиль. В тот самый момент, когда Антон Л. принимал горячий душ, вода прекратила литься, еще немного покапала и закончилась вообще. Для Антона Л. было совершенно ясно, что этот насильственно прерванный, к тому же еще и горячий душ, которого хватило лишь на половину тела, неизбежно вызовет воспаление легких, если не набухание солнечного сплетения. Он принялся крутить все краны, конечно же, безуспешно. Дрожа, он закутался в банное полотенце и улегся в своей комнате на кровать. Прошло больше часа, прежде чем пришла Дагмар.
– Что ты делала целый час? – закричал Антон Л.
– Я объездила весь город. Во всем Фрозиноне нет сушеных морских огурцов. Твоей мази для пальцев ног тоже нет.
Остальное ей достать удалось.
– Хозяин выключил воду.
– Но ты же устроил наводнение.
– Если я сейчас же не смогу принять ванну, тогда… ты этого не знаешь! – заорал Антон.
– Не надо так кричать.
– Из-за дурака-хозяина я получу воспаление легких.
– Тогда оденься.
– Я хочу купаться.
– Но ты же уже купался.
– Сходи, пожалуйста, к хозяину и скажи ему, что он немедленно должен снова включить воду.
Дагмар спустилась вниз. Минут через пять – Антон Л. был уже готов броситься в ванну – она вернулась и сказала, что хозяин ответил отказом.
Антон Л. изрыгнул непонятные пожелания и от злости обеими ногами вскочил на кровать. Матрас в результате прыжка преобразился из салями в корыто, но на этот раз пружины моментально выгнулись обратно и отбросили Антона Л. вбок, он бедром свалился на железный каркас соседней кровати. Подделка под дерево вогнулась внутрь. Антон Л. заорал:
– Теперь я что-то себе сделал! Теперь я что-то себе сделал!
Лишь на долю секунды эта сцена показалась Дагмар забавной, но в первую очередь ее обуял страх, три страха: что Антон Л. спятит, что он станет все крушить и что придет хозяин. Эти страхи натолкнули ее на спасительную идею.
– Мне кажется, – сказала она, – что по дороге я проезжала мимо общественной купальни. (Это совершенно не соответствовало правде.)
– Чем мне поможет крытый бассейн?
– Нет, – сказала Дагмар, – с ваннами, и сауной, и тому подобным.
Антон не сказал на это ни слова, а торопливо оделся и сложил вещи. Дагмар ему помогала. Все было быстро собрано, и пока Дагмар оплачивала счет (за чрезмерное купание хозяин не потребовал ничего, радуясь тому, что ненормальные постояльцы так быстро уезжали), Антон Л. уже дрожал в машине, держа в руках мочалку.
Дагмар прибегла к такой лжи, так как хотела вытащить Антона Л. из гостиницы еще до того, как хозяин увидит разваленную кровать. Кроме того, она надеялась (по причине плохого знания его чистоплотных приступов), что либо у Антона Л. пройдет его банный порыв, либо они действительно найдут общественную баню (о которой в Фрозино-не вообще не слышали). Так они ездили, исколесив весь уродливый город. Дагмар спрашивала прохожих и полицейских. Никто ничего не знал. Антон Л. стал невыносимым. Дело шло к обеду.
– Ты мне соврала, – заорал Антон Л., – ты не видела никакой бани.
– Могу тебе поклясться, – вновь солгала Дагмар.
– В этом городишке нет вообще никакой бани.
– Конечно же, я могла и ошибиться, я ведь просто проезжала мимо, – тихо сказала Дагмар.
– Значит, все-таки соврала! – заорал Антон Л.
– Но я тебе клянусь…
– Стой! – заорал Антон Л.
Дагмар затормозила. Трехколесная повозка с мотором, загруженная доверху клетками с живыми курами, чуть не налетела на них сзади.
– Что случилось? – спросила Дагмар.
– Парикмахер, – сказал Антон Л. и показал на парикмахерскую, – Я пойду к парикмахеру. Я попрошу помыть мне волосы, меня побрить и постричь. Вероятно, они делают и маникюр.
У Дагмар словно камень с души упал. Она предложила, что пойдет вместе с ним и объяснит парикмахеру, что Антон хочет. Он отклонил это, сказав, что он не маленький ребенок и ему не нужен ее дурацкий итальянский язык. Он и сам может «размахивать руками». Она должна сказать ему лишь слово, которым обозначается «немного подстричь».
– Росо – сказала Дагмар, – немножко.
Но случилось несчастье. Под словом «росо» парикмахер понял не «росо подстричь», а «росо оставить». Антон Л., беспомощно сидя в кресле парикмахера, смотрел, как парикмахер всадил ножницы в его волосы и неистовствовал.
– Росо! Росо! – кричал Антон Л.
– Si, si!– говорил парикмахер, – росо, ho capito.
И продолжал стричь так, словно стриг овцу.
Дагмар ждала его в кафе неподалеку от парикмахерской. В первое мгновение она узнала Антона Л. лишь по одежде. После этого она засмеялась, но это оказалось уж слишком. Антон Л. вырвал у нее ключи от машины, помчался к автомобилю и выволок из него свой чемодан. Дагмар подбежала следом. Она извинялась, она умоляла – ничего не помогло. Множество любопытных итальянцев (среди них водитель трехколесной повозки, который незагруженный возвращался с противоположной стороны) наблюдали за этой сценой. Антон Л. достал из бумажника деньги, общую дорожную кассу, отсчитал половину, отдал ее Дагмар и сказал:
– Наша помолвка расторгнута.
Для него оказалось совсем не простым делом найти вокзал и купить билет, но он это сделал, Он поехал домой. Дагмар он больше никогда не видел. Фрозиноне еще несколько лет оставался самой южной точкой, до которой он добирался в своей жизни.
Прерванный и накопившийся порыв к чистоплотности разразился дома с небывалой силой. К набуханию солнечного сплетения добавились опасные обстоятельства: угроза вырастания на спине соска в сочетании с покалываниями в ребрах, икотой, что было неразрывно связано со свистом в мошонке, и затекание ног при частых позывах к чиханию. Волосы лишь через шесть недель достигли той длины, которая бывала у них обычно после того, как Антон Л. выходил от парикмахера. Тем не менее воспоминания о событиях в Фрозиноне продолжали будоражить его память. С годами воспоминания приняли образ героического освобождения от бабы, которая – по его, Антона Л., мнению – не была ему ровней.
Он медленно пошел дальше. В конце галереи широкая лестница из белого мрамора снова вела вниз, на первый этаж. Внизу слева находилась галерея предков курфюрста. Справа украшенная золотыми завитками дверь вела в библиотеку.
Это Антон Л. и искал.
Рядом с дверью, между двумя искусственными букетами цветов из гипса, висело большое зеркало с бюстом кричащего фавна прямо перед ним. В зеркале был виден затылок фавна с более чем странным острым локоном. В зеркале был виден и Антон Л. Его волосы были растрепанными, и маленькие локоны беспорядочно торчали во все стороны. На нем была кожаная куртка с поясом (из дорогого магазина мужской одежды на Анакреонштрассе), которая показала себя очень практичной ввиду наличия в ней множества карманов. На плече он носил ружье и был подпоясан специальным ремнем-патронташем. «Словно Кожаный Чулок», – подумал Антон Л.
XII
Моцарт с фараоном и фараоншей
Владельца свечного магазина, той самой «придворной свечной лавки» за спиной бронзового курфюрста, в которой Антон Л. нашел загадочное письмо, звали Шиндлер, а не Людвиг. (Концентрические круги Антона Л. добрались до магазина в августе.) Бухгалтерия господина Шиндлера – Антон Л. как бывший финансовый служащий вынужденно в бухгалтерии понимал, хотя она и вызывала у него отвращение, – бухгалтерия господина Шиндлера была, мягко говоря, очень простой. Там обнаружилась папка с ведомостями выплаты зарплаты за текущий год, и на основании этой папки выяснилось, что в свечном магазине господина Шиндлера работал человек по имени
С.Людвиг,
который получал в месяц без всех отчислений чуть больше тысячи марок. Ничего более подробного об этом С. Людвиге найти не удалось, кроме разве что каллиграфических, словно нарисованных, подписей на ордерах на получение зарплаты. Букву «S» Людвиг писал или рисовал, нечто среднее между скрипичным ключом и змеей эскулапов. То, что этот значок обозначал букву «S», можно было определить лишь из напечатанного там же машинописного текста.
Антон Л. отправился на своем – то есть бывшем дерендингеровском – автомобиле в центральное финансовое управление, которое, как это понимал Антон Л., должно было заниматься этим районом, финансовое управление было не тем, в котором работал сам Антон Л., и находилось неподалеку от гостиницы, но тем не менее это вызвало очередной радиальный прорыв из концентрических кругов. Кто ориентируется в одном финансовом управлении, тот может сориентироваться и в других финансовых управлениях. Это так же, как в гостиницах. Антон Л. залез внутрь через одно из окон первого этажа и очень скоро нашел необходимый ему отдел, нужную комнату и искомый скоросшиватель, в котором были подшиты декларации о налогах на заработную плату фирмы «Придворное производство свечей Шиндлера». На основании ведомости налогов с заработной платы Антон Л. выяснил, что у господина Людвига были странные имена «Солиман Мария Keepксес» и он был моложе (33 года), чем можно было предположить при виде его тщательно вырисованной подписи. Когда-то Солиман Людвиг был женат, принадлежал к римско-католической конфессии, имел ребенка и – что было для Антона Л. самым важным – проживал в доме номер 2 по Хетумштрассе. Антон Л. вынул налоговую ведомость из скоросшивателя и не без определенного удовлетворения оставил папку скоросшивателя лежать так, как он ее и оставил, не стал закрывать даже дверь, ибо исполнительного налогового секретаря Вирмингера (как было написано плакатным пером на табличке в маленькой алюминиевой рамке рядом с дверью) по этой причине, в чем Антон Л. был тогда абсолютно уверен, никто уже не упрекнет.
Прямо из финансового управления Антон Л. поехал на Хетумштрассе. Эта улица находилась в северной части города. Одну сторону недлинной улицы полностью занимал корпус какого-то института, огороженный металлической оградой, он был построен в стиле, который в начале этого века называли «флорентийским». Дома по другую сторону улицы выглядели на фоне монументального сооружения весьма жалко. Дом номер 2 оказался угловым. Антон Л. вошел через мрачную подворотню и поднялся на высокий первый этаж, где находилась одна-единственная дверь. К двери были прибиты две таблички: «Л.Людвиг» (медная, с готическими буквами), а под ней «С.Людвиг» (эмалированная). Квартира была непросматриваемой, но совершенно по своему типу отличалась отхоммеровской квартиры на Фанискаштрассе. Большие, тяжелые портьеры из темного материала разделяли части коридора. На стенах висели непонятные картины. Повсюду стояло великое множество шкафов и комодов. Один шкаф был набит книгами, но они не были выставлены в ряд, корешками к смотрящему на них, а навалены кучами, свалены, словно макулатура. В квартире было намного больше пыли, чем ее могло осесть за те недели, что прошли с 26 июня. Сразу же возле входа справа находилась дверь, ведущая в комнату, которая была еще более мрачной и странной. Антон Л. тут же предположил, что это должна была быть комната Солимана. Одну из стен комнаты украшала картина. Это не была настенная роспись, хотя она и занимала всю стену. Полосы оберточной бумаги были наклеены друг на друга, прикреплены к стене, от потолка до плинтуса, покрыты белой грунтовкой, и уже поверх этого была нарисована сама картина. Она имела незаконченный вид. (Инструменты художника – темперные краски, кисти, средства для смешивания – лежали на низкой полке у окна.) В середине картины был расположен портрет Вольфганга Амадеуса Моцарта, копия известной картины Йозефа Ланге. Вокруг головы Моцарта парили странные, звероподобные фигуры херувимов, и облака поднимались до самого потолка. Художник – наверное, сам Солиман Людвиг – дополнил портрет Моцарта работы Ланга еще и руками. Правая рука Моцарта лежала на пирамиде, над которой трудились сотни египетских рабов (величиной с ладонь). Пирамида состояла из нот. Это, вероятно, была – Антон Л. точно определить не смог – рукописная копия первых тактов «Симфонии Юпитера». Фараон и фараонша (по полметра в высоту) наблюдали из-под балдахина за работой. На заднем плане были, по-видимому, запланированы еще и другие пирамиды. Они были намечены карандашом. Красное солнце отбрасывало лучи в форме еврейских письмен – цитата из Ветхого Завета; и ее тоже Антон Л. определить не смог, – которые извивались вокруг гротескных херувимов и окружали голову Моцарта. По карандашным наброскам было видно, что лучи-письмена должны были простираться далеко вправо, где почти в полный рост была тщательно вырисована фигура: на первый взгляд горбатый, но оказавшийся все-таки не горбатым, но все же каким-то образом скрюченный человек с уродливым, морщинистым, но дружелюбно-умным лицом, на котором выделялся ужасный нос. Человек выходил из какой-то пещеры или грота, в которой сиял изумрудный свет. Он открыл рот, словно собираясь закричать. Маленькие солнца, луны и звезды (сделанные из золотой фольги) и год
Антон Л. отправился на своем – то есть бывшем дерендингеровском – автомобиле в центральное финансовое управление, которое, как это понимал Антон Л., должно было заниматься этим районом, финансовое управление было не тем, в котором работал сам Антон Л., и находилось неподалеку от гостиницы, но тем не менее это вызвало очередной радиальный прорыв из концентрических кругов. Кто ориентируется в одном финансовом управлении, тот может сориентироваться и в других финансовых управлениях. Это так же, как в гостиницах. Антон Л. залез внутрь через одно из окон первого этажа и очень скоро нашел необходимый ему отдел, нужную комнату и искомый скоросшиватель, в котором были подшиты декларации о налогах на заработную плату фирмы «Придворное производство свечей Шиндлера». На основании ведомости налогов с заработной платы Антон Л. выяснил, что у господина Людвига были странные имена «Солиман Мария Keepксес» и он был моложе (33 года), чем можно было предположить при виде его тщательно вырисованной подписи. Когда-то Солиман Людвиг был женат, принадлежал к римско-католической конфессии, имел ребенка и – что было для Антона Л. самым важным – проживал в доме номер 2 по Хетумштрассе. Антон Л. вынул налоговую ведомость из скоросшивателя и не без определенного удовлетворения оставил папку скоросшивателя лежать так, как он ее и оставил, не стал закрывать даже дверь, ибо исполнительного налогового секретаря Вирмингера (как было написано плакатным пером на табличке в маленькой алюминиевой рамке рядом с дверью) по этой причине, в чем Антон Л. был тогда абсолютно уверен, никто уже не упрекнет.
Прямо из финансового управления Антон Л. поехал на Хетумштрассе. Эта улица находилась в северной части города. Одну сторону недлинной улицы полностью занимал корпус какого-то института, огороженный металлической оградой, он был построен в стиле, который в начале этого века называли «флорентийским». Дома по другую сторону улицы выглядели на фоне монументального сооружения весьма жалко. Дом номер 2 оказался угловым. Антон Л. вошел через мрачную подворотню и поднялся на высокий первый этаж, где находилась одна-единственная дверь. К двери были прибиты две таблички: «Л.Людвиг» (медная, с готическими буквами), а под ней «С.Людвиг» (эмалированная). Квартира была непросматриваемой, но совершенно по своему типу отличалась отхоммеровской квартиры на Фанискаштрассе. Большие, тяжелые портьеры из темного материала разделяли части коридора. На стенах висели непонятные картины. Повсюду стояло великое множество шкафов и комодов. Один шкаф был набит книгами, но они не были выставлены в ряд, корешками к смотрящему на них, а навалены кучами, свалены, словно макулатура. В квартире было намного больше пыли, чем ее могло осесть за те недели, что прошли с 26 июня. Сразу же возле входа справа находилась дверь, ведущая в комнату, которая была еще более мрачной и странной. Антон Л. тут же предположил, что это должна была быть комната Солимана. Одну из стен комнаты украшала картина. Это не была настенная роспись, хотя она и занимала всю стену. Полосы оберточной бумаги были наклеены друг на друга, прикреплены к стене, от потолка до плинтуса, покрыты белой грунтовкой, и уже поверх этого была нарисована сама картина. Она имела незаконченный вид. (Инструменты художника – темперные краски, кисти, средства для смешивания – лежали на низкой полке у окна.) В середине картины был расположен портрет Вольфганга Амадеуса Моцарта, копия известной картины Йозефа Ланге. Вокруг головы Моцарта парили странные, звероподобные фигуры херувимов, и облака поднимались до самого потолка. Художник – наверное, сам Солиман Людвиг – дополнил портрет Моцарта работы Ланга еще и руками. Правая рука Моцарта лежала на пирамиде, над которой трудились сотни египетских рабов (величиной с ладонь). Пирамида состояла из нот. Это, вероятно, была – Антон Л. точно определить не смог – рукописная копия первых тактов «Симфонии Юпитера». Фараон и фараонша (по полметра в высоту) наблюдали из-под балдахина за работой. На заднем плане были, по-видимому, запланированы еще и другие пирамиды. Они были намечены карандашом. Красное солнце отбрасывало лучи в форме еврейских письмен – цитата из Ветхого Завета; и ее тоже Антон Л. определить не смог, – которые извивались вокруг гротескных херувимов и окружали голову Моцарта. По карандашным наброскам было видно, что лучи-письмена должны были простираться далеко вправо, где почти в полный рост была тщательно вырисована фигура: на первый взгляд горбатый, но оказавшийся все-таки не горбатым, но все же каким-то образом скрюченный человек с уродливым, морщинистым, но дружелюбно-умным лицом, на котором выделялся ужасный нос. Человек выходил из какой-то пещеры или грота, в которой сиял изумрудный свет. Он открыл рот, словно собираясь закричать. Маленькие солнца, луны и звезды (сделанные из золотой фольги) и год