Страница:
— А ты останешься один?… Один на весь материк?
Но отец, видимо, уже все решил. Положив руку на плечо сына, Ечука сказал:
— Нет, Акачи… Теперь я буду не один. У меня есть дети. Вот мы сейчас позовем Алочи…
Алочи, зайдя в комнату, стыдливо переминался с ноги на ногу у дверей, рассматривая свои босые ноги. Это был жилистый, коренастый мальчик с острыми плечами. Кожа светло-шоколадного цвета, волосы черные, руки не в меру длинные, с тонкими подвижными пальцами. Форма головы, нос, губы, овал лица Алочи — все напоминало обыкновенных земных людей, которых Коля видел на Атлантиде. Но ведь на создание первых атлантов ушло полторы тысячи земных оборотов!.. Поэтому он понимал отца, который так гордился своим земным ребенком.
— Ты накормил братьев? — спросил Ечука мальчика.
— Да, отец, — не поднимая головы, ответил Алочи.
— Подойди поближе, сын, — приказал Ечука. Когда мальчик приблизился, Ечука взял его за подбородок и заглянул в карие с золотистым отливом глаза. Мальчику, видимо, тяжело было выдержать взгляд отца, хотя взгляд этот был ласковым и спокойным.
— Не нужно склонять головы, Алочи, — сказал отец. — Ни перед кем не склоняй головы.
14. Юпитер жив!
15. Добрый день, Лоча!..
Но отец, видимо, уже все решил. Положив руку на плечо сына, Ечука сказал:
— Нет, Акачи… Теперь я буду не один. У меня есть дети. Вот мы сейчас позовем Алочи…
Алочи, зайдя в комнату, стыдливо переминался с ноги на ногу у дверей, рассматривая свои босые ноги. Это был жилистый, коренастый мальчик с острыми плечами. Кожа светло-шоколадного цвета, волосы черные, руки не в меру длинные, с тонкими подвижными пальцами. Форма головы, нос, губы, овал лица Алочи — все напоминало обыкновенных земных людей, которых Коля видел на Атлантиде. Но ведь на создание первых атлантов ушло полторы тысячи земных оборотов!.. Поэтому он понимал отца, который так гордился своим земным ребенком.
— Ты накормил братьев? — спросил Ечука мальчика.
— Да, отец, — не поднимая головы, ответил Алочи.
— Подойди поближе, сын, — приказал Ечука. Когда мальчик приблизился, Ечука взял его за подбородок и заглянул в карие с золотистым отливом глаза. Мальчику, видимо, тяжело было выдержать взгляд отца, хотя взгляд этот был ласковым и спокойным.
— Не нужно склонять головы, Алочи, — сказал отец. — Ни перед кем не склоняй головы.
14. Юпитер жив!
Не раз на протяжении длинных десяти оборотов Николай спрашивал отца о Юпитере. И каждый раз Ечука избегал ответа.
Сегодня был необычный день. Им предстояла долгая разлука. И Коля, ощущая горечь оттого, что у отца есть тайна, которую тот боится доверить ему, решился снова начать этот разговор.
Долго молчал старый Ечука. И наконец, сказал:
— Ты возвращаешься туда, где это знание может привести к гибели.
— Я должен знать то, что знаешь ты, — твердо ответил Коля.
Наступила тишина. Ечука колебался. Он словно бы подбирал единственное слово, способное объяснить его чрезмерную осторожность. И вот Коля услышал:
— Эта тайна убила моего друга. Отца твоей Лочи… — И после паузы сказал тихо, будто боялся, ч го кто-то сможет услышать их: — Юпитер жив, сын!
Коля удивленно посмотрел на Ечуку-отца. В выражении его лица было что-то молитвенное. Но Коля не мог пока еще постичь значение его слов. Юпитер жив! Что это означает? И почему это тайна? Такие планеты, как Фаэтон или Земля, — зернышки по сравнению с ним. И если там есть жизнь?…
Нет, это невероятно! Там так мало солнца. Конечно, на Фаэтоне его тоже мало. Но кислород…
— Ты же сам сказал, что без кислорода жизнь зародиться не может, — чуть растерянно проговорил Коля.
— Так привыкли у нас думать. Так учат в храмах. Но это неправда! Юпитер — это совесть нашей системы. Самая старая и самая могучая планета…
Последние слова были произнесены, как молитва. Да, это была молитва свободного человека, дух которого признает одного только бога — самое Жизнь.
— Раса беловолосых ничего не знает о звездном небе, — продолжал Ечука. — А люди, живущие в городах, люди «второго этажа» воспитаны в атмосфере обожествления Единого Бессмертного. Когда мозг покрывается роговиной фанатизма, человек ни в чем не способен сомневаться. Скажи такому человеку, что Солнце не имеет никакого значения для жизни, что ею действие не превышает действия карманного фонарика — он поверит в это. Для него Солнцем станет тот, от кого зависит его личное благосостояние. Такому человеку наплевать на настоящее Солнце, плевать ему и на Галактику, ибо светила не способны награждать его побрякушками, которыми так любят украшать себя люди «второго этажа». И не способны отбирать эти награды. Но стоит только Единому шевельнуть пальцем — и вчерашний советник пойдет месить толстобоких дагу. А через пол-оборота о нем забудут…
Человеческое сознание устроено так, что в вере своей оно опирается на привычную с детства очевидность. И нужно с детства прививать ему сомнение в этой очевидности, нужно ежедневно говорить, что наше видение мира основано только на свойствах видимого света. Что это всего только одна седьмая мира — только одно его измерение! — а шесть измерений остаются за пределами наших ощущений, нашего видения. Только тогда можно достичь какого-либо успеха.
Люди «второго этажа» во время противостояний любуются Юпитером и кольцом Сатурна. На протяжении веков поэты воспевали их красоту. К этим небесным телам фаэтонцы привыкли так же, как впоследствии земляне привыкнут к Луне.
Как горько, что мир становится привычным! Именно это рождает косность. Более всего способен к познанию детский мозг. Для него все ново, все необычно. И если бы человек смог сохранить до старости эту способность, человеческий прогресс был бы похож на взрыв…
Я хорошо знал отца Лочи и Чамино — Шако. Мы дружили с детства. И уже тогда в наших полетах над планетой молодой Шако всегда стремился лететь по направлению к Юпитеру.
Если планеты — это дети Солнца, то Юпитер — его старший сын, правая рука Отца. А Сатурн — левая рука…
Работу, которую выполняют эти титаны на солнечной ниве Жизни, даже приблизительно нельзя сравнивать с тем, на что способны планеты внутреннего круга. Юпитер вращается значительно быстрее, чем Земля: одни земные сутки — это двое с половиной суток на Юпитере. Тот, кто хоть немного знаком с законами небесной механики, сразу же должен отметить могучие центробежные силы этой гигантской планеты…
Шако был не только великим инженером, но и великим философом. Знания приходили к нему стихийно, его мозг получал их словно бы непосредственно из глубин вселенной.
Многое из того, о чем я тебе рассказываю, я усвоил от Шако еще в молодости.
Я до сих пор помню один из наших полетов над ледяным Фаэтоном. Небо в тот раз было на редкость прозрачным, пред нами сиял во всей своей могучей красоте Юпитер. Это было великое противостояние. Мы видели полосы и красные пятна на его поверхности, они передвигались неравномерно: одни быстрее, другие медленнее.
— Посмотри, Ечука! — кричал Шако. — Это бурлит его атмосфера. Там есть жизнь…
Тогда это показалось мне чем-то фантастическим. Но впоследствии Шако показал расчеты. Плотность вещества на Юпитере очень низкая. Центробежные силы уравновешивают силы сжатия. Поэтому возможности жизни на этой планете заложены в ее быстром вращении.
На планетах внутреннего кольца жизнь основана на фотосинтезе. Они вращаются значительно медленней Юпитера. Центробежные силы их незначительны. Пойми, это главное — возможность жизни практически сводится к возможности отталкивания от планеты. Даже рост дерева — это одна из форм отталкивания. Энергию для этого посылает Солнце. Без его энергии на Земле ничто бы не могло двигаться…
Юпитер вырабатывает эту энергию из самого себя — из собственного вращения. Из центробежных сил. А это значит, что жизнь на Юпитере не требует значительного количества солнечной энергии. Если так, значит в ее основе лежит не фотосинтез, а хемосинтез…
Теперь рассуди, как неправильно мы видим мир. Мы устремляем свою мысль туда, где есть планеты, похожие на Фаэтон или на Землю. И делаем ошибочный вывод: если таких планет поблизости нет, значит нет цивилизаций, с которыми можно общаться…
Шако удалось установить, что атмосфера Юпитера состоит из метана и аммиака. Потом он выяснил, что это давно уже было известно. Но все, что касалось Юпитера, было запрещено. И ему пришлось повторять открытия своих предшественников…
А потом…
Каждое научное открытие связано с радостью. Но не тогда, когда в государстве господствует мысль одной личности. Бессмертный твердил, что Юпитер мертв Шако должен был молчать о своем открытии. Он не скрывал его только от меня.
… На Юпитере существуют океаны! Нет, это не лед, как на Фаэтоне. Океаны Юпитера имеют тот же самый вид, что и на Земле. Это трудно представить себе, так как Юпитер, с нашей точки зрения, очень холодная планета. Но его океаны наполнены жидкостью, которая на Фаэтоне не способна быть жидкостью: там она сразу же превратилась бы в газ. Речь идет, конечно, об аммиаке…
Можешь себе представить, какое значение имело это открытие? Из него вытекало, что условия для развития жизни на Юпитере куда богаче, нежели на Фаэтоне. В жидком состоянии аммиак хорошо растворяет разные соли и металлы — лучше, чем, скажем, вода. Но разве не мог в океанах Юпитера зародиться белок на аммиачной основе? Да, белок возникает в процессе обмена веществ. Но ведь условия для такого обмена на Юпитере очень благоприятны…
Вскоре Шако синтезировал белок, способный жить в условиях Юпитера. Это его окончательно убедило: на Юпитере есть жизнь!..
Новый белок был полной противоположностью того белка, из которого состоят наши организмы. Его жизнь начинается там, где наша кончается. Ведь в самом же деле: в земных условиях аммиак возникает из гниения органических клеток. И точно так же метан — болотный газ. А на Юпитере соединения аммиака с метаном — основа всего живого!..
Вот почему представления о какой-то пропасти между материей живой и материей мертвой рождены ограниченностью наших знаний. Мертвой материи нет!
Для тех, кто живет на Юпитере, условия Фаэтона должны представляться адом. С их точки зрения на Фаэтоне господствует страшная жара. А атмосфера Земли должна казаться им такой же раскаленной, как газовая поверхность Солнца.
О свободном общении с аммиачными организмами не может быть и речи. Аммиак перестает быть жидкостью даже в верхних слоях фаэтонской атмосферы. Он закипает, а при кипении гибнет белок, гибнет организм. И все же, если они разумны, связь возможна.
Именно такую связь и удалось установить Шако…
У Чамино есть нитка, на которой записаны кое-какие сведения о Юпитере. Этого не знает даже Лоча. Но пора вам знать об этом!
Они обошли ракету, стоявшую в тени деревьев. Рагуши, видимо, спал — до Фаэтона далеко и нужно как следует выспаться.
Это был последний земной день, и Николаю хотелось попрощаться с щедрым зеленым миром, который он успел полюбить Алочи шел рядом, ступая осторожно, почти беззвучно Коля подумал, что природа одарила этого мальчика прекрасным охотничьим инстинктом Шлем скафандра был настроен так, что Коля мог слышать все лесные звуки и свободно разговаривать с Алочи.
Мальчик всегда вел себя с Колей значительно смелее, чем с отцом, а сегодня держался и вовсе непринужденно Да и Коля забыл о том, что Алочи — его ученик Отныне мальчик может заменить его, он уже не ученик, а младший брат, на которого старший оставляет немощного отца.
Они углубились в лесные чащи Здесь было сыро, солнечные лучи терялись в густых кронах деревьев, и зеленоватые сумерки окутывали могучие стволы Где-то поблизости зашелестела трава, треснула сухая ветка, качнулась могучая паутина лиан Алочи настороженно остановился, а Коля достал из кармана небольшой цилиндрик — подарок Рагуши, который на языке фаэтонцев назывался «жуго» В этом цилиндрике таилась такая лучевая сила, что самые большие деревья — в десять человеческих обхватов — падали сраженные ею, словно луговая трава при прикосновении острой косы Однако Коля еще ни разу не пользовался этим оружием — на их материке хищников было мало.
И вдруг он увидел между деревьев какую то гору из темной шерсти Неуклюже переваливаясь, гора эта двигалась им навстречу, подминая под себя кустарники и узорчатые листья папоротников Это была огромная сумчатая медведица Она шла к ним, доверчиво поблескивая круглыми глазами. Вероятно, ей не приходилось еще видеть таких двуногих существ, и ока спокойно рассматривала их.
Колония Ечуки-отца не занималась охотой. Ечука, видимо, хотел предохранить своих воспитанников от преждевременного знакомства с запахом крови. Уже на шестом обороте Коля приучал детей пользоваться бумерангом, однако это были спортивные упражнения. Отец же решил, что охоте и рыбной ловле он начнет учить своих питомцев только на пятнадцатом обороте.
Коля спокойно следил за медведицей и за Алочи. Мальчик нетерпеливо топтался на месте, будто в нем созревало какое-то отчаянное решение. Но вот рука его легла на бумеранг, торчавший за поясом, и он бросил умоляющий взгляд на Колю, словно просил разрешения померяться силами с гигантским зверем. В следующее мгновение, уже забыв обо всем на свете, он молниеносным движением выхватил из-за пояса бумеранг и метнул его в медведицу. Коля не успел остановить его руку. Бумеранг попал прямо в глаз. Зверь дико взревел и двинулся на охотника. Раскрытая пасть с острыми клыками приближалась к мальчику, а он медленно отступал, инстинктивно ощупывая свой пояс. Второго бумеранга у него не было. Коле пришлось нажать кнопку жуго. Отсеченная голова зверя скатилась к ногам Алочи, а гора шерсти, тяжело оседая, загородила собой дупло могучего дерева.
Из груди Алочи вырвался крик безумной радости. Он упал на голову медведицы, налег на нее грудью и начал пить свежую теплую кровь.
Коля молчал. Он думал о том, что в эту минуту впервые на этом материке произошла охота и впервые человек вкусил теплой крови. Его поразили смелость и ловкость Алочи. Мальчик еще не умел взвешивать свои силы, но уже сейчас можно было сказать, что из него вырастет настоящий охотник. Коля давно говорил отцу, что детям не хватает мяса, но отец словно чего-то боялся. Но чего здесь бояться? Человек был и останется беспощадным хищником, кровь и мышцы животных — диких или домашних — были и еще долго будут для него обыкновенной пищей…
Напившись крови, Алочи схватился руками за лиану, быстро взобрался на дерево и крикнул в джунгли:
— Ге-гей, лесные медведи!.. Ваша кровь очень вкусная! Алочи будет пить вашу кровь…
Он был словно пьяный. Прыгал с ветки на ветку, висел вниз головой и пел какую-то непостижимую песню. В джунглях поднялся шум, птицы и звери перекликались тревожными голосами, как бы предчувствуя какую-то опасность. Предчувствие это было не напрасным: родился настоящий хозяин всего живого на материке.
Выйдя из леса, они взобрались на скалу, высившуюся над зеркальной поверхностью широкого озера. Алочи разогнался и прыгнул вниз головой.
Коле хотелось запомнить каждую черточку своего ученика, каждый изгиб его упругого тела, рассекающего прозрачную воду.
Прощай, Земля!.. Прощайте, горы и леса, чистые озера и теплые реки! Будьте благосклонны и щедры к первым зернышкам деятельного разума на земном Материке Свободы…
И может быть, несколько миллиардов оборотов тому назад вот точно так же смотрел на создание собственного разума аммиачный космонавт с Юпитера. Смотрел на первого фаэтонца — далекого пращура Акачи.
Сегодня был необычный день. Им предстояла долгая разлука. И Коля, ощущая горечь оттого, что у отца есть тайна, которую тот боится доверить ему, решился снова начать этот разговор.
Долго молчал старый Ечука. И наконец, сказал:
— Ты возвращаешься туда, где это знание может привести к гибели.
— Я должен знать то, что знаешь ты, — твердо ответил Коля.
Наступила тишина. Ечука колебался. Он словно бы подбирал единственное слово, способное объяснить его чрезмерную осторожность. И вот Коля услышал:
— Эта тайна убила моего друга. Отца твоей Лочи… — И после паузы сказал тихо, будто боялся, ч го кто-то сможет услышать их: — Юпитер жив, сын!
Коля удивленно посмотрел на Ечуку-отца. В выражении его лица было что-то молитвенное. Но Коля не мог пока еще постичь значение его слов. Юпитер жив! Что это означает? И почему это тайна? Такие планеты, как Фаэтон или Земля, — зернышки по сравнению с ним. И если там есть жизнь?…
Нет, это невероятно! Там так мало солнца. Конечно, на Фаэтоне его тоже мало. Но кислород…
— Ты же сам сказал, что без кислорода жизнь зародиться не может, — чуть растерянно проговорил Коля.
— Так привыкли у нас думать. Так учат в храмах. Но это неправда! Юпитер — это совесть нашей системы. Самая старая и самая могучая планета…
Последние слова были произнесены, как молитва. Да, это была молитва свободного человека, дух которого признает одного только бога — самое Жизнь.
— Раса беловолосых ничего не знает о звездном небе, — продолжал Ечука. — А люди, живущие в городах, люди «второго этажа» воспитаны в атмосфере обожествления Единого Бессмертного. Когда мозг покрывается роговиной фанатизма, человек ни в чем не способен сомневаться. Скажи такому человеку, что Солнце не имеет никакого значения для жизни, что ею действие не превышает действия карманного фонарика — он поверит в это. Для него Солнцем станет тот, от кого зависит его личное благосостояние. Такому человеку наплевать на настоящее Солнце, плевать ему и на Галактику, ибо светила не способны награждать его побрякушками, которыми так любят украшать себя люди «второго этажа». И не способны отбирать эти награды. Но стоит только Единому шевельнуть пальцем — и вчерашний советник пойдет месить толстобоких дагу. А через пол-оборота о нем забудут…
Человеческое сознание устроено так, что в вере своей оно опирается на привычную с детства очевидность. И нужно с детства прививать ему сомнение в этой очевидности, нужно ежедневно говорить, что наше видение мира основано только на свойствах видимого света. Что это всего только одна седьмая мира — только одно его измерение! — а шесть измерений остаются за пределами наших ощущений, нашего видения. Только тогда можно достичь какого-либо успеха.
Люди «второго этажа» во время противостояний любуются Юпитером и кольцом Сатурна. На протяжении веков поэты воспевали их красоту. К этим небесным телам фаэтонцы привыкли так же, как впоследствии земляне привыкнут к Луне.
Как горько, что мир становится привычным! Именно это рождает косность. Более всего способен к познанию детский мозг. Для него все ново, все необычно. И если бы человек смог сохранить до старости эту способность, человеческий прогресс был бы похож на взрыв…
Я хорошо знал отца Лочи и Чамино — Шако. Мы дружили с детства. И уже тогда в наших полетах над планетой молодой Шако всегда стремился лететь по направлению к Юпитеру.
Если планеты — это дети Солнца, то Юпитер — его старший сын, правая рука Отца. А Сатурн — левая рука…
Работу, которую выполняют эти титаны на солнечной ниве Жизни, даже приблизительно нельзя сравнивать с тем, на что способны планеты внутреннего круга. Юпитер вращается значительно быстрее, чем Земля: одни земные сутки — это двое с половиной суток на Юпитере. Тот, кто хоть немного знаком с законами небесной механики, сразу же должен отметить могучие центробежные силы этой гигантской планеты…
Шако был не только великим инженером, но и великим философом. Знания приходили к нему стихийно, его мозг получал их словно бы непосредственно из глубин вселенной.
Многое из того, о чем я тебе рассказываю, я усвоил от Шако еще в молодости.
Я до сих пор помню один из наших полетов над ледяным Фаэтоном. Небо в тот раз было на редкость прозрачным, пред нами сиял во всей своей могучей красоте Юпитер. Это было великое противостояние. Мы видели полосы и красные пятна на его поверхности, они передвигались неравномерно: одни быстрее, другие медленнее.
— Посмотри, Ечука! — кричал Шако. — Это бурлит его атмосфера. Там есть жизнь…
Тогда это показалось мне чем-то фантастическим. Но впоследствии Шако показал расчеты. Плотность вещества на Юпитере очень низкая. Центробежные силы уравновешивают силы сжатия. Поэтому возможности жизни на этой планете заложены в ее быстром вращении.
На планетах внутреннего кольца жизнь основана на фотосинтезе. Они вращаются значительно медленней Юпитера. Центробежные силы их незначительны. Пойми, это главное — возможность жизни практически сводится к возможности отталкивания от планеты. Даже рост дерева — это одна из форм отталкивания. Энергию для этого посылает Солнце. Без его энергии на Земле ничто бы не могло двигаться…
Юпитер вырабатывает эту энергию из самого себя — из собственного вращения. Из центробежных сил. А это значит, что жизнь на Юпитере не требует значительного количества солнечной энергии. Если так, значит в ее основе лежит не фотосинтез, а хемосинтез…
Теперь рассуди, как неправильно мы видим мир. Мы устремляем свою мысль туда, где есть планеты, похожие на Фаэтон или на Землю. И делаем ошибочный вывод: если таких планет поблизости нет, значит нет цивилизаций, с которыми можно общаться…
Шако удалось установить, что атмосфера Юпитера состоит из метана и аммиака. Потом он выяснил, что это давно уже было известно. Но все, что касалось Юпитера, было запрещено. И ему пришлось повторять открытия своих предшественников…
А потом…
Каждое научное открытие связано с радостью. Но не тогда, когда в государстве господствует мысль одной личности. Бессмертный твердил, что Юпитер мертв Шако должен был молчать о своем открытии. Он не скрывал его только от меня.
… На Юпитере существуют океаны! Нет, это не лед, как на Фаэтоне. Океаны Юпитера имеют тот же самый вид, что и на Земле. Это трудно представить себе, так как Юпитер, с нашей точки зрения, очень холодная планета. Но его океаны наполнены жидкостью, которая на Фаэтоне не способна быть жидкостью: там она сразу же превратилась бы в газ. Речь идет, конечно, об аммиаке…
Можешь себе представить, какое значение имело это открытие? Из него вытекало, что условия для развития жизни на Юпитере куда богаче, нежели на Фаэтоне. В жидком состоянии аммиак хорошо растворяет разные соли и металлы — лучше, чем, скажем, вода. Но разве не мог в океанах Юпитера зародиться белок на аммиачной основе? Да, белок возникает в процессе обмена веществ. Но ведь условия для такого обмена на Юпитере очень благоприятны…
Вскоре Шако синтезировал белок, способный жить в условиях Юпитера. Это его окончательно убедило: на Юпитере есть жизнь!..
Новый белок был полной противоположностью того белка, из которого состоят наши организмы. Его жизнь начинается там, где наша кончается. Ведь в самом же деле: в земных условиях аммиак возникает из гниения органических клеток. И точно так же метан — болотный газ. А на Юпитере соединения аммиака с метаном — основа всего живого!..
Вот почему представления о какой-то пропасти между материей живой и материей мертвой рождены ограниченностью наших знаний. Мертвой материи нет!
Для тех, кто живет на Юпитере, условия Фаэтона должны представляться адом. С их точки зрения на Фаэтоне господствует страшная жара. А атмосфера Земли должна казаться им такой же раскаленной, как газовая поверхность Солнца.
О свободном общении с аммиачными организмами не может быть и речи. Аммиак перестает быть жидкостью даже в верхних слоях фаэтонской атмосферы. Он закипает, а при кипении гибнет белок, гибнет организм. И все же, если они разумны, связь возможна.
Именно такую связь и удалось установить Шако…
У Чамино есть нитка, на которой записаны кое-какие сведения о Юпитере. Этого не знает даже Лоча. Но пора вам знать об этом!
Они обошли ракету, стоявшую в тени деревьев. Рагуши, видимо, спал — до Фаэтона далеко и нужно как следует выспаться.
Это был последний земной день, и Николаю хотелось попрощаться с щедрым зеленым миром, который он успел полюбить Алочи шел рядом, ступая осторожно, почти беззвучно Коля подумал, что природа одарила этого мальчика прекрасным охотничьим инстинктом Шлем скафандра был настроен так, что Коля мог слышать все лесные звуки и свободно разговаривать с Алочи.
Мальчик всегда вел себя с Колей значительно смелее, чем с отцом, а сегодня держался и вовсе непринужденно Да и Коля забыл о том, что Алочи — его ученик Отныне мальчик может заменить его, он уже не ученик, а младший брат, на которого старший оставляет немощного отца.
Они углубились в лесные чащи Здесь было сыро, солнечные лучи терялись в густых кронах деревьев, и зеленоватые сумерки окутывали могучие стволы Где-то поблизости зашелестела трава, треснула сухая ветка, качнулась могучая паутина лиан Алочи настороженно остановился, а Коля достал из кармана небольшой цилиндрик — подарок Рагуши, который на языке фаэтонцев назывался «жуго» В этом цилиндрике таилась такая лучевая сила, что самые большие деревья — в десять человеческих обхватов — падали сраженные ею, словно луговая трава при прикосновении острой косы Однако Коля еще ни разу не пользовался этим оружием — на их материке хищников было мало.
И вдруг он увидел между деревьев какую то гору из темной шерсти Неуклюже переваливаясь, гора эта двигалась им навстречу, подминая под себя кустарники и узорчатые листья папоротников Это была огромная сумчатая медведица Она шла к ним, доверчиво поблескивая круглыми глазами. Вероятно, ей не приходилось еще видеть таких двуногих существ, и ока спокойно рассматривала их.
Колония Ечуки-отца не занималась охотой. Ечука, видимо, хотел предохранить своих воспитанников от преждевременного знакомства с запахом крови. Уже на шестом обороте Коля приучал детей пользоваться бумерангом, однако это были спортивные упражнения. Отец же решил, что охоте и рыбной ловле он начнет учить своих питомцев только на пятнадцатом обороте.
Коля спокойно следил за медведицей и за Алочи. Мальчик нетерпеливо топтался на месте, будто в нем созревало какое-то отчаянное решение. Но вот рука его легла на бумеранг, торчавший за поясом, и он бросил умоляющий взгляд на Колю, словно просил разрешения померяться силами с гигантским зверем. В следующее мгновение, уже забыв обо всем на свете, он молниеносным движением выхватил из-за пояса бумеранг и метнул его в медведицу. Коля не успел остановить его руку. Бумеранг попал прямо в глаз. Зверь дико взревел и двинулся на охотника. Раскрытая пасть с острыми клыками приближалась к мальчику, а он медленно отступал, инстинктивно ощупывая свой пояс. Второго бумеранга у него не было. Коле пришлось нажать кнопку жуго. Отсеченная голова зверя скатилась к ногам Алочи, а гора шерсти, тяжело оседая, загородила собой дупло могучего дерева.
Из груди Алочи вырвался крик безумной радости. Он упал на голову медведицы, налег на нее грудью и начал пить свежую теплую кровь.
Коля молчал. Он думал о том, что в эту минуту впервые на этом материке произошла охота и впервые человек вкусил теплой крови. Его поразили смелость и ловкость Алочи. Мальчик еще не умел взвешивать свои силы, но уже сейчас можно было сказать, что из него вырастет настоящий охотник. Коля давно говорил отцу, что детям не хватает мяса, но отец словно чего-то боялся. Но чего здесь бояться? Человек был и останется беспощадным хищником, кровь и мышцы животных — диких или домашних — были и еще долго будут для него обыкновенной пищей…
Напившись крови, Алочи схватился руками за лиану, быстро взобрался на дерево и крикнул в джунгли:
— Ге-гей, лесные медведи!.. Ваша кровь очень вкусная! Алочи будет пить вашу кровь…
Он был словно пьяный. Прыгал с ветки на ветку, висел вниз головой и пел какую-то непостижимую песню. В джунглях поднялся шум, птицы и звери перекликались тревожными голосами, как бы предчувствуя какую-то опасность. Предчувствие это было не напрасным: родился настоящий хозяин всего живого на материке.
Выйдя из леса, они взобрались на скалу, высившуюся над зеркальной поверхностью широкого озера. Алочи разогнался и прыгнул вниз головой.
Коле хотелось запомнить каждую черточку своего ученика, каждый изгиб его упругого тела, рассекающего прозрачную воду.
Прощай, Земля!.. Прощайте, горы и леса, чистые озера и теплые реки! Будьте благосклонны и щедры к первым зернышкам деятельного разума на земном Материке Свободы…
И может быть, несколько миллиардов оборотов тому назад вот точно так же смотрел на создание собственного разума аммиачный космонавт с Юпитера. Смотрел на первого фаэтонца — далекого пращура Акачи.
15. Добрый день, Лоча!..
Они стояли скафандр к скафандру, и каждый положил на плечи другому вытянутые руки. Отец смотрел в лицо сыну, сын смотрел на отца. Мужественная, зрелая молодость и мудрая опытная старость молча вглядывались друг в друга, не уверенные в том, что когда-нибудь им придется свидеться вновь.
Рагуши готовил ракету к полету. Алочи привел полторы сотни детей, выстроив их на поляне. Детям хотелось бегать, прыгать, лазить по деревьям. Они не понимали, зачем Алочи заставляет их неподвижно стоять и почему эти двое, которых они называли отцом и учителем, так странно прижимаются друг к другу шлемами, будто затеяли какую-то незнакомую игру.
Отец сказал:
— Пока будет летать Рагуши, будем обмениваться нитками шахо… Хотя бы один раз в несколько оборотов.
— Будем, отец, — ответил Коля, и снова воцарилось молчание.
Красногрудый какаду, круживший над ними, сел отцу на плечо, захлопал крыльями и неожиданно выкрикнул:
— Бу-дем!.. Бу-дем!..
Отец невольно улыбнулся.
Рагуши, попрощавшись с Ечукой, неторопливо пошел к ракете, а Коля подозвал к себе Алочи.
Мальчик понимал значительность этой минуты и был по-мужски суровым и торжественным.
— Прощай, Алочи! Ты будешь хорошим помощником отцу. Правда, Алочи?…
— Я буду его правой рукой, — ответил мальчик.
Николай зашел в ракету. Рагуши, нажав кнопку, закрыл герметические люки, включил гравитационные двигатели. Корабль плавно оторвался от земли, очертил прощальный круг над колонией Ечуки Коля видел, как полторы сотни маленьких рук поднялись над ершистыми головками.
Только Ечука-отец стоял в глубокой задумчивости. Коля хорошо понимал, о чем он сейчас думал…
Ракета набирала скорость. Когда подлетали к Луне, Рагуши сказал:
— Сейчас я покажу тебе спутник Земли
Они полетели над мертвой лунной равниной. Равнину сменили горы, скалы были острые, щетинистые, похожие на каменные ножи Ни на Земле, ни на Фаэтоне нельзя встретить таких скал — там ветер и вода старательно оттачивают их, медленно затупляя острые шпили и грани.
Контраст между горами и равнинами здесь резок — без волнистых переходов, без плавных линий.
Впоследствии Коля будет благодарен Рагуши за то, что космонавт показал ему ту Луну, которую земное человечество никогда больше не увидит, — на Колиных глазах верный спутник Земли начнет приобретать совсем иной вид. Но это случится потом.
Им неминуемо должен был встретиться и Марс, так как было время противостояния Фаэтона и Марса. Рагуши пообещал Коле показать и эту невеселую планету.
Коля непрестанно думал о встрече с Лочей. Разговорчивый космонавт пробовал было втянуть его в беседу, но Коля отвечал односложно «да» или «нет», и Рагуши оставил его в покое.
Только тогда, когда подлетали к Марсу, Коля немного оживился. Рагуши выполнил обещание — он повел корабль низко-низко над планетой и включил стену больших горизонтов.
На экране забурлили оранжевые песчаные бури. Сначала, кроме неистовства песков, ничего нельзя было разглядеть. Потом появилась убогая растительность, которая упрямо боролась с бурей. Ее засыпало песком, а она шевелилась острыми, колючими листьями, стряхивала с себя песок, поднималась над сыпучими холмами, властно подминала их под себя и снова победно покачивала реденькими кронами.
Но вот на стене горизонтов появились удивительные космические корабли. Они ничем не были похожи на корабль Рагуши — скорей их можно было назвать летающими домами, которые не имели стен, а состояли из двух сферических крыш. Прозрачные крыши были подогнаны друг к другу, словно два черепашьих панциря. Громадные сооружения совершенно свободно плавали над планетой.
Заметив их, Рагуши сразу же выключил стену горизонтов, резко развернул ракету и повел ее прочь от Марса.
— Что это значит? — удивленно спросил Коля. — Почему мы от них убегаем? Кто они такие?…
— Мы не от них убегаем, — объяснил Рагуши. — Мы бежим от самих себя. За общение с гражданами Материка Свободы — немедленная смерть…
— Значит, это люди с Материка Свободы? Что они здесь делают?
— Изучают планету, мой молодой друг… Эго их экспедиция. Небольшой летающий городок. Их теперь в космосе очень много. Особенно над Фаэтоном. Законы гравитации они используют для строительства космических городов. Эти города вызывают бешеный гнев Утиль-Бога. Несколько раз он угрожал им войной… Как он их ненавидит!.. Больше всего Единый боится, чтобы они когда-нибудь не пришли на Землю… Но они тоже избегают столкновения с нами…
— Если у них есть космические города, то зачем им какая-то планета? — спросил Коля
— Как зачем? Все жизненные ресурсы — на планете. Космос только пространство для расселения. Без планеты эти города погибнут…
Вот они пролетели мимо одного из спутников Фаэтона Всего их четыре. Но каждый во много раз меньше Луны. И наконец, начали медленно входить в атмосферу. Рагуши приказал Коле надеть скафандр и плащ, дал карманный климатизатор и шахо.
— Возьми, Акачи. Попрощаться придется здесь. Вскоре я войду в зону, которая находится под контролем жрецов. — Он достал из кармана крошечную коробочку и тоже подал Коле. — Это твой проводник. Видишь, светится стрелка?… Лети в том направлении, куда она показывает. Как только стрелка начнет крутиться, немедленно спускайся вниз… Этот прибор изготовил Чамино для Лочи. Она передала его мне… Чтобы я смог найти ее, когда привезу от тебя ответ… Прощай!
Корабль Рагуши поплыл сначала медленно, а потом молниеносно исчез из глаз, и Николай оказался в полном одиночестве. Большие звезды горели ярко, не мигая, и он понял, что атмосфера здесь очень разрежена. Значит, выбросился он из корабля еще в космосе.
Николай полетел туда, куда показывала стрелка прибора. Его радовало уже то, что прибор принадлежал Лоче и она когда-то держала его в своих руках и так же точно искала в беспросветной стуже Фаэтона путь к заветной комнате Лашуре.
Лететь пришлось очень долго. Теперь звезды мерцали и светили не так ярко, как прежде. Коля понял, что он спустился в густые слои атмосферы. Стрелка почему-то стояла неподвижно, и он встревожился: не испортился ли вдруг прибор? Тогда ему пришлось бы лететь на Материк Свободы и искать там убежища. Ни в одном из многочисленных городов государства Бессмертного он не имел права появляться. Это привело бы к гибели Рагуши, Ечуки-отца и всей земной колонии. А отыскать потайной вход с ледяными ступенями, ведущими в уютную комнату Лашуре, где жила теперь Лоча, без прибора невозможно. Он помнил ледяную крышку, но как найдешь ее среди промерзших до самого дна фаэтонских океанов? Пользоваться шахо, чтобы вызвать на помощь Чамино, он тоже не имел права…
Коля думал о Лоче и о Земле. Почему они не дети Земли — теплой, опоясанной шелестящими лесами, озаренной щедрым Солнцем и могучими молниями? Он завидовал Алочи и его смуглым братьям, завидовал тому, что они могут дышать земным воздухом, не прятать своего тела от Солнца и бегать босиком по росным травам. Какое дело светло-шоколадному Алочи, чья кровь течет в его жилах? Он есть, он существует, он радуется возможности двигаться, прыгать в прозрачные воды земных озер и жить, жить, жить!..
Николай взглянул на огненную стрелку прибора и ужаснулся — она показывала куда-то назад. Он и не заметил, как она крутилась. Потом его успокоила мысль, что прибор действует безупречно, и он направил свой шахо в противоположном направлении.
Лететь стало значительно легче — помогал попутный ветер.
Стрелка завертелась, и Коля, вздрогнув от радости, камнем полетел вниз и вскоре оказался на ледяной поверхности. Но здесь он неосмотрительно раньше времени выключил шахо, и страшный ветер подхватил его и понес по льду. Шахо выскользнул из рук, а Коля катился все дальше и дальше, думая лишь об одном: как бы не потерять драгоценную коробочку, которая приведет его к Лоче!
К счастью, оказалось, что он успел перевести шахо в положение «за мной». И когда он на мгновение зацепился за какой-то примерзший ко льду снеговой нарост, верный шахо повис над его лицом. Теперь стоило только протянуть руку, чтобы снова получить возможность противостоять любым ветрам…
Стрелка отклоняется то вправо, то влево, но почему-то не хочет крутиться. Прибор водит его возле самой крышки — Коля понимает это. Он движется по кругу, все время его сужая. Действительно, пусть попробуют каратели Бессмертного найти комнату Лашуре без прибора. Это все равно, что просеять сквозь пальцы весь фаэтонский снег…
Стрелка, слегка всколыхнувшись, сделала оборот и замерла. Не сходя с места, Коля обвел прибор вокруг себя. Только теперь ему удалось отыскать одну-единственную точку, где стрелка беспрерывно крутилась. Ощупав лед, Коля нашел крышку, он знал, что крышка соединена с комнатой Лашуре чувствительным звуковым сигналом Николай несколько раз ударил по ней ногой.
Лашуре спешит вслед за Колей. Ему бы хотелось опередить неожиданного гостя, чтобы хоть немного подготовить Лочу, но Коля бежит по ледяному полу знакомого коридора, не чувствуя ног от счастья. Лашуре не успевает за ним и остается где-то позади…
И вот Коля открывает двери. В комнате, кроме беловолосой хозяйки, которая заметно постарела, никого нет. Поздоровавшись, он нетерпеливо спрашивает:
— Где Лоча?!
Растерявшаяся хозяйка, видимо, не поверившая собственным глазам, топчется у стены Лицо бледное, бескровное. Ее напугал этот неожиданный вихрь, ворвавшийся в комнату в образе человека. Чуть придя в себя, она улыбнулась.
— Акачи? Неужели это ты? Мы с Лочей только что о тебе говорили.
Осмотрев углы комнаты, Коля еще раз с нетерпением спросил:
— Где же Лоча?…
Хозяйка молча нажала на какую-то кнопку. Стена, оторвавшись от угла комнаты, поплыла влево, и там, где только что был обыкновеннейший угол, образовался свободный проход.
И Коля прыгнул в этот проход. Он едва успел заметить, что стена, которая так легко его пропустила, на самом деле была достаточно толстой — она тотчас же снова встала на свое место, отгородив от него комнату Лашуре.
Мир, в котором очутился Коля, был удивителен. Широкое, хорошо освещенное пространство можно было бы назвать большой площадью, если бы его окружали хоть какие-нибудь стены. Но здесь было небо — именно небо, — светившееся синевой, и оно казалось безграничным. И горизонт казался необычайно далеким. Журчали прозрачные ручьи, шелестели деревья, которые Коля видел лишь на старинных изображениях, дошедших до современных фаэтонцев из глубокой древности. Пестрые цветы и фиолетовые травы росли на берегах ручьев, на деревьях покачивались большие фиолетовые плоды, между деревьями из хорошо обработанной почвы поднимались съедобные растения, которые в свое время выкормили не одно поколение фаэтонцев, а потом навсегда исчезли.
Рагуши готовил ракету к полету. Алочи привел полторы сотни детей, выстроив их на поляне. Детям хотелось бегать, прыгать, лазить по деревьям. Они не понимали, зачем Алочи заставляет их неподвижно стоять и почему эти двое, которых они называли отцом и учителем, так странно прижимаются друг к другу шлемами, будто затеяли какую-то незнакомую игру.
Отец сказал:
— Пока будет летать Рагуши, будем обмениваться нитками шахо… Хотя бы один раз в несколько оборотов.
— Будем, отец, — ответил Коля, и снова воцарилось молчание.
Красногрудый какаду, круживший над ними, сел отцу на плечо, захлопал крыльями и неожиданно выкрикнул:
— Бу-дем!.. Бу-дем!..
Отец невольно улыбнулся.
Рагуши, попрощавшись с Ечукой, неторопливо пошел к ракете, а Коля подозвал к себе Алочи.
Мальчик понимал значительность этой минуты и был по-мужски суровым и торжественным.
— Прощай, Алочи! Ты будешь хорошим помощником отцу. Правда, Алочи?…
— Я буду его правой рукой, — ответил мальчик.
Николай зашел в ракету. Рагуши, нажав кнопку, закрыл герметические люки, включил гравитационные двигатели. Корабль плавно оторвался от земли, очертил прощальный круг над колонией Ечуки Коля видел, как полторы сотни маленьких рук поднялись над ершистыми головками.
Только Ечука-отец стоял в глубокой задумчивости. Коля хорошо понимал, о чем он сейчас думал…
Ракета набирала скорость. Когда подлетали к Луне, Рагуши сказал:
— Сейчас я покажу тебе спутник Земли
Они полетели над мертвой лунной равниной. Равнину сменили горы, скалы были острые, щетинистые, похожие на каменные ножи Ни на Земле, ни на Фаэтоне нельзя встретить таких скал — там ветер и вода старательно оттачивают их, медленно затупляя острые шпили и грани.
Контраст между горами и равнинами здесь резок — без волнистых переходов, без плавных линий.
Впоследствии Коля будет благодарен Рагуши за то, что космонавт показал ему ту Луну, которую земное человечество никогда больше не увидит, — на Колиных глазах верный спутник Земли начнет приобретать совсем иной вид. Но это случится потом.
Им неминуемо должен был встретиться и Марс, так как было время противостояния Фаэтона и Марса. Рагуши пообещал Коле показать и эту невеселую планету.
Коля непрестанно думал о встрече с Лочей. Разговорчивый космонавт пробовал было втянуть его в беседу, но Коля отвечал односложно «да» или «нет», и Рагуши оставил его в покое.
Только тогда, когда подлетали к Марсу, Коля немного оживился. Рагуши выполнил обещание — он повел корабль низко-низко над планетой и включил стену больших горизонтов.
На экране забурлили оранжевые песчаные бури. Сначала, кроме неистовства песков, ничего нельзя было разглядеть. Потом появилась убогая растительность, которая упрямо боролась с бурей. Ее засыпало песком, а она шевелилась острыми, колючими листьями, стряхивала с себя песок, поднималась над сыпучими холмами, властно подминала их под себя и снова победно покачивала реденькими кронами.
Но вот на стене горизонтов появились удивительные космические корабли. Они ничем не были похожи на корабль Рагуши — скорей их можно было назвать летающими домами, которые не имели стен, а состояли из двух сферических крыш. Прозрачные крыши были подогнаны друг к другу, словно два черепашьих панциря. Громадные сооружения совершенно свободно плавали над планетой.
Заметив их, Рагуши сразу же выключил стену горизонтов, резко развернул ракету и повел ее прочь от Марса.
— Что это значит? — удивленно спросил Коля. — Почему мы от них убегаем? Кто они такие?…
— Мы не от них убегаем, — объяснил Рагуши. — Мы бежим от самих себя. За общение с гражданами Материка Свободы — немедленная смерть…
— Значит, это люди с Материка Свободы? Что они здесь делают?
— Изучают планету, мой молодой друг… Эго их экспедиция. Небольшой летающий городок. Их теперь в космосе очень много. Особенно над Фаэтоном. Законы гравитации они используют для строительства космических городов. Эти города вызывают бешеный гнев Утиль-Бога. Несколько раз он угрожал им войной… Как он их ненавидит!.. Больше всего Единый боится, чтобы они когда-нибудь не пришли на Землю… Но они тоже избегают столкновения с нами…
— Если у них есть космические города, то зачем им какая-то планета? — спросил Коля
— Как зачем? Все жизненные ресурсы — на планете. Космос только пространство для расселения. Без планеты эти города погибнут…
Вот они пролетели мимо одного из спутников Фаэтона Всего их четыре. Но каждый во много раз меньше Луны. И наконец, начали медленно входить в атмосферу. Рагуши приказал Коле надеть скафандр и плащ, дал карманный климатизатор и шахо.
— Возьми, Акачи. Попрощаться придется здесь. Вскоре я войду в зону, которая находится под контролем жрецов. — Он достал из кармана крошечную коробочку и тоже подал Коле. — Это твой проводник. Видишь, светится стрелка?… Лети в том направлении, куда она показывает. Как только стрелка начнет крутиться, немедленно спускайся вниз… Этот прибор изготовил Чамино для Лочи. Она передала его мне… Чтобы я смог найти ее, когда привезу от тебя ответ… Прощай!
Корабль Рагуши поплыл сначала медленно, а потом молниеносно исчез из глаз, и Николай оказался в полном одиночестве. Большие звезды горели ярко, не мигая, и он понял, что атмосфера здесь очень разрежена. Значит, выбросился он из корабля еще в космосе.
Николай полетел туда, куда показывала стрелка прибора. Его радовало уже то, что прибор принадлежал Лоче и она когда-то держала его в своих руках и так же точно искала в беспросветной стуже Фаэтона путь к заветной комнате Лашуре.
Лететь пришлось очень долго. Теперь звезды мерцали и светили не так ярко, как прежде. Коля понял, что он спустился в густые слои атмосферы. Стрелка почему-то стояла неподвижно, и он встревожился: не испортился ли вдруг прибор? Тогда ему пришлось бы лететь на Материк Свободы и искать там убежища. Ни в одном из многочисленных городов государства Бессмертного он не имел права появляться. Это привело бы к гибели Рагуши, Ечуки-отца и всей земной колонии. А отыскать потайной вход с ледяными ступенями, ведущими в уютную комнату Лашуре, где жила теперь Лоча, без прибора невозможно. Он помнил ледяную крышку, но как найдешь ее среди промерзших до самого дна фаэтонских океанов? Пользоваться шахо, чтобы вызвать на помощь Чамино, он тоже не имел права…
Коля думал о Лоче и о Земле. Почему они не дети Земли — теплой, опоясанной шелестящими лесами, озаренной щедрым Солнцем и могучими молниями? Он завидовал Алочи и его смуглым братьям, завидовал тому, что они могут дышать земным воздухом, не прятать своего тела от Солнца и бегать босиком по росным травам. Какое дело светло-шоколадному Алочи, чья кровь течет в его жилах? Он есть, он существует, он радуется возможности двигаться, прыгать в прозрачные воды земных озер и жить, жить, жить!..
Николай взглянул на огненную стрелку прибора и ужаснулся — она показывала куда-то назад. Он и не заметил, как она крутилась. Потом его успокоила мысль, что прибор действует безупречно, и он направил свой шахо в противоположном направлении.
Лететь стало значительно легче — помогал попутный ветер.
Стрелка завертелась, и Коля, вздрогнув от радости, камнем полетел вниз и вскоре оказался на ледяной поверхности. Но здесь он неосмотрительно раньше времени выключил шахо, и страшный ветер подхватил его и понес по льду. Шахо выскользнул из рук, а Коля катился все дальше и дальше, думая лишь об одном: как бы не потерять драгоценную коробочку, которая приведет его к Лоче!
К счастью, оказалось, что он успел перевести шахо в положение «за мной». И когда он на мгновение зацепился за какой-то примерзший ко льду снеговой нарост, верный шахо повис над его лицом. Теперь стоило только протянуть руку, чтобы снова получить возможность противостоять любым ветрам…
Стрелка отклоняется то вправо, то влево, но почему-то не хочет крутиться. Прибор водит его возле самой крышки — Коля понимает это. Он движется по кругу, все время его сужая. Действительно, пусть попробуют каратели Бессмертного найти комнату Лашуре без прибора. Это все равно, что просеять сквозь пальцы весь фаэтонский снег…
Стрелка, слегка всколыхнувшись, сделала оборот и замерла. Не сходя с места, Коля обвел прибор вокруг себя. Только теперь ему удалось отыскать одну-единственную точку, где стрелка беспрерывно крутилась. Ощупав лед, Коля нашел крышку, он знал, что крышка соединена с комнатой Лашуре чувствительным звуковым сигналом Николай несколько раз ударил по ней ногой.
Лашуре спешит вслед за Колей. Ему бы хотелось опередить неожиданного гостя, чтобы хоть немного подготовить Лочу, но Коля бежит по ледяному полу знакомого коридора, не чувствуя ног от счастья. Лашуре не успевает за ним и остается где-то позади…
И вот Коля открывает двери. В комнате, кроме беловолосой хозяйки, которая заметно постарела, никого нет. Поздоровавшись, он нетерпеливо спрашивает:
— Где Лоча?!
Растерявшаяся хозяйка, видимо, не поверившая собственным глазам, топчется у стены Лицо бледное, бескровное. Ее напугал этот неожиданный вихрь, ворвавшийся в комнату в образе человека. Чуть придя в себя, она улыбнулась.
— Акачи? Неужели это ты? Мы с Лочей только что о тебе говорили.
Осмотрев углы комнаты, Коля еще раз с нетерпением спросил:
— Где же Лоча?…
Хозяйка молча нажала на какую-то кнопку. Стена, оторвавшись от угла комнаты, поплыла влево, и там, где только что был обыкновеннейший угол, образовался свободный проход.
И Коля прыгнул в этот проход. Он едва успел заметить, что стена, которая так легко его пропустила, на самом деле была достаточно толстой — она тотчас же снова встала на свое место, отгородив от него комнату Лашуре.
Мир, в котором очутился Коля, был удивителен. Широкое, хорошо освещенное пространство можно было бы назвать большой площадью, если бы его окружали хоть какие-нибудь стены. Но здесь было небо — именно небо, — светившееся синевой, и оно казалось безграничным. И горизонт казался необычайно далеким. Журчали прозрачные ручьи, шелестели деревья, которые Коля видел лишь на старинных изображениях, дошедших до современных фаэтонцев из глубокой древности. Пестрые цветы и фиолетовые травы росли на берегах ручьев, на деревьях покачивались большие фиолетовые плоды, между деревьями из хорошо обработанной почвы поднимались съедобные растения, которые в свое время выкормили не одно поколение фаэтонцев, а потом навсегда исчезли.