Русанов Владислав. Горячие ветры севера

   Как же ее звали, первую чародейку-салэх? Эохо Бекх наморщил лоб.
   Комнатная зверюшка филиды Мадден Утренней Росы. Тулла?.. Телла?..
   Кто мог подумать, что преданный и ласковый домашний любимец в один несчастный день способен обрушить молнии на голову своей хозяйки. Королю доложили Утренняя Роса, умирая, плакала и просила простить вышедшее из-под контроля животное.
   Мадден всегда была слишком слаба. И не телом, а духом. Вот если бы все сиды походили на неистовую Фиал Мак Кехту! Кто знает, чем бы завершилась Война Утраты. Но Фиал к тому времени еще не родилась. А ее супруг Уснех, сын павшего в конце концов в одной из бесчисленных стычек Эхбела, едва вошел в пору зрелости к концу войны. Хотя и прославился немало и как воин, и как полководец...
   А потом, лет через десять после смерти Мадден, из неровного строя вооруженных как попало и чем придется салэх, навстречу атакующей конной лаве перворожденных вдруг полетели огненные шары.
   Пожалуй, это и определили решительный перелом в военных действиях. Филиды не нашли, что противопоставить стремительно развивающейся боевой магии людей. Разве что щиты из уплотненного воздуха, встречные ветры да мороки, призванные отвлечь внимание атакующих.
   Сиды утратили все земли южнее Ауд Мора и его сестры Аен Махи. Горы Грива, Лесогорье, Железные горы и Белые холмы еще хранили кое-где остатки разрушенных замков, но вотчиной перворожденных остался лишь Облачный кряж...
   - Мой король,.. - нерешительный голос Майла Лох Ньеты - оруженосца короля оторвал Эохо Бекха от неутешительных размышлений.
   Правитель отвел взгляд от камина.
   - Что, пора?
   - Да, мой король, - Лох Ньета весь подрагивал в нетерпении. От крыльев породистого носа, начинающегося гораздо выше линии бровей - признак несомненного благородства крови - до самопроизвольно переминающихся, словно в танце, ног. Утехайр Семь Звезд и Морана Пенный Клык, просили предать... Нет, они решили сами сказать все...
   Эохо Бекх не улыбнулся, хоть растерянный и любопытный вид его ближайшего сподвижника к тому призывал. "Слишком непосредственен", - в который раз подумал король. Но, несмотря на молодость, а Майл встретил лишь каких-то три с половиной сотен весен, Лох Ньета во владении оружием уступал одному лишь беловолосому Этлену, который посвятил свою жизнь служению роду Мак Кехты.
   - Очень плохие новости? - вместо усмешки устало проговорил правитель.
   - Думаю, да, мой король...
   - Что ж, - повелитель встал, расправил плечи. - В этот раз Войны Утраты мы не допустим.
   Два входивших в этот самый момент в двери филида склонились, прижимая ладони к груди.
   Глубокие старики в одеждах сверкающих чистотой, как снег на вершинах самых неприступных пиков.
   Утехайр Семь Звезд и Морана Пенный Клык. Они были рядом с королем, тогда еще военным вождем, в мрачное время исхода из Благословенной земли. Обычно рядом с ними всегда находился Айлиль Черный Буревестник. Сейчас великий целитель был занят - боролся за жизнь ловчего, доставившего в Уэсэл-Клох-Балэ детеныша пещерного медведя.
   Прическу главы Большого Совета - Утехайра - венчало две дюжины кос, каждая из которых несла маленький серебряный колокольчик, покрытый тонким слоем золота. У Мораны - на четыре косицы меньше. Зато седые волосы не в пример гуще и длиннее.
   - Мой король,.. - филид, покончив с формальными приветствиями, стремительно шагнул к камину. Сида отстала всего на долю мгновения.
   - Приветствую тебя, канесэх, - вежливо отозвался Эохо Бекх, назвав Утехайра мудрейшим по принятой среди сидских чародеев традиции. - И тебя, вторая среди мудрых.
   - Полно, король, - голос Мораны Пенный Клык слегка дрожал от долго сдерживаемого волнения. - Не время рассыпаться во взаимных любезностях...
   - Страшную беду знаменует наше гадание, - покачал головой Утехайр вперив льдисто-синие глаза в лицо собеседнику. Сколько зим он проводил? Эохо Бекх того не знал, но подозревал - не меньше двух тысяч. И это по самым скромным подсчетам. Возраст никак не отразился на лице филида - сиды не стареют столь же стремительно, как смертные существа - салэх, к примеру. Седина не в счет. Ведь многие головы белеют не под тяжестью лет, а в следствие перенесенных невзгод и испытаний. Просто зрачки главы Большого Совета стали темнее и глубже. Загляни, дна не увидишь. А окружающая их синева казалась высокогорным льдом по краям черной трещины-провала.
   - Тогда не медли, канесэх, - если возникала такая нужда, король тоже мог наплевать на церемонии и обмен ничего не значащими вежливыми фразами. - Чего нам ждать?
   - Древнее зло выпущено на свободу...
   - Зло, против которого боролись мы еще в эпоху войн с Фир-Болг, - вступила Морана.
   Эти двое за долгие годы совместных трудов стали едва ли не единым целым. С едиными мыслями и чаяниями, заботами и бедами.
   - Что-то я не слыхал ни про какое такое зло, - прищурил правый глаз Эохо Бекх. Или Совет не счел необходимым поставить короля в известность?
   - Ты ошибаешься, мой король, - Семь Звезд покачал сокрушенно головой. - Ведь именно победа над ним позволила нам стереть с груди земли ужасных болгов...
   - Позволю себе напомнить моему королю, - а это опять Пенный Клык. - Напомнить события тысячелетней давности...
   - Если позволишь, Морана, я сам, - Утехайр мягко, но решительно, прервал помощницу и заговорил.
   Слова вились в нагретом воздухе каминной залы, складываясь в замысловатую вязь. Какой же филид не в силах покорить красноречием любого собеседника? Но канесэх не пытался никого покорять. Он рисовал картину горя, ужаса и смерти. Пророчествовал исчезновение сидов и самой памяти о них...
   От каждой фразы мудреца все больше и больше мрачнел король. Пальцы его, вцепившиеся в резную спинку, судорожно напряглись, словно на рукояти боевого дротика. Застывший у дверей Лох Ньета побелел лицом - куда там шерсти пуховых коз - и порой забывал вдохнуть, чтобы не пропустить ни единого звука.
   А слова Утехайра Семь Звезд плыли, дрожали в мареве горячего воздуха над огнем, зависали под сводом залы. И с ними вместе плыл черный жирный дым над пепелищами последних, схоронившихся в наиболее неприступных скалах замков, выходили из берегов стремительные горные реки, запруженные телами перворожденных, тянулись за копытами людских коней нанизанные на прочные веревки головы феаннов и феанни...
   - Полно,.. - взмах руки короля остановил речь филида на полуслове.
   Утехайр послушно замолчал, но нарисованная им страшная картина продолжала довлеть над умами присутствующих.
   - Я все понял, канесэх, - несмотря на проскользнувшую в голосе Эохо Бекха обреченность, он готов был сражаться до конца и умереть, если будет на то необходимость. - Я все понял... Кроме одного.
   - Что же непонятно моему королю? - вкрадчиво поинтересовалась Морана.
   - Каким боком во всем этом замешана моя внучатая племянница?
   - Мак Кехта?
   - Да. Фиал Мак Кехта. Уж ее-то я в самой меньшей мере могу заподозрить в злом умысле против своего народа...
   - Мы знаем, мой король...
   - Не прерывай меня! Я слушал вас внимательно, - Эохо Бекх прибавил в голос металла. - Горе Фиал столь велико, а огонь мести, сжигающий ее, столь горяч, что...
   - Мой король! - Утехайр умоляющим жестом воздел руки. - Прошу простить меня, мой король!
   Пламенная тирада прервалась. Эохо Бекх шумно вздохнул, но тут же принял тот каменно-невозмутимый вид, с коим начинал беседу.
   Филид удовлетворенно кивнул.
   - Мой король, мы ни в коей мере не пытались опорочить честь ни рода Мак Кехты, славного своим героическим прошлым и после трагической гибели навеки поселившимся в сердцах всех сидов, ни рода Мак Куана, из которого происходит истинная героиня Фиал, ставшая в супружестве Мак Кехтой, чей пример должен вдохновлять молодежь на бескорыстный подвиг служения народу сидов...
   - Но расшифрованные нами знаки, - а это снова Морана. - Полеты птиц, рисунки полночных сполохов, внутренности закланного на жертвенном алтаре зверя неизменно показывают ее присутствие около Средоточия Зла. Какая судьба ей уготована? Быть может, именно ей предначертано судьбой уничтожить угрозу и тем самым вписать свое имя золотыми буквами в скрижали вечности...
   - Но нельзя закрывать глаза и на прямо противоположный поворот событий, - опять Семь Звезд. - Вольно или невольно она может оказаться орудием тех безвестных сил - хоть я и догадываюсь с чем придется нам столкнуться, - которые уничтожат нас.
   Воцарилось тревожное молчание, непрочное как молодой ледок на луже, как сухой снег на склоне.
   - Хорошо, - Эохо Бекх кивнул. - Я принял ваше сообщение. Сегодня же крылатые дозоры разнесут по самым отдаленным замкам приказ готовиться к войне. Самой страшной в нашей истории. Что предпримет Большой Совет в свою очередь? Как поможет своему народу и своему королю?
   Вот так прямо. Без обиняков. Слишком уж часто в последние годы самоустраняются филиды от служения долгу крови и чести. Пытаются ограничиться лишь советами и поддержкой тыла.
   Утехайр сглотнул подступивший к горлу комок. Только это и выдало его волнение. Сторонний наблюдатель ничего не смог бы прочесть по каменному лицу с болезненно обтянутыми кожей высокими скулами.
   - Мой король... Ты все рассудил как должно, но...
   - Этих мер мало, - снова вмешалась Морана.
   - Да?
   - Истинно так. Нужно попытаться опередить события.
   - Мы еще не готовы ударить по салэх, - помрачнел Эохо Бекх. - И будем ли готовы, не ведаю. Только оборона. Конечно, если ваше чародейство перестанет наконец-то служить одному лишь предсказанию погоды...
   - Пусть простит меня мой король, - канесэх слегка виновато улыбнулся краешками губ. - Я не говорю об упредительной войне... При том соотношении численности армий, какое выявилось в последней, это и впрямь не возможно.
   - Что же тогда?
   - Пошли малый отряд на подмогу Мак Кехте, коль уж она так связана с надвигающейся бурей...
   - Мы сможем дать командиру такого отряда талисман, указывающий направление, добавила Пенный Клык.
   - Разумно, - согласился король. - Куда должны направиться наши воины?
   - К юго-востоку. В бывшие владения ярла Мак Кехты на правом берегу Аен Махи. В самоцветные копи.
   Эохо Бекх задумался на мгновение и вдруг озарился внезапно пришедшей догадкой.
   - Мак Тетба!
   - Мой король?.. - осторожно переспросил глава Большого Совета.
   - Последний морской ярл. Его замок на берегу Дохьес Траа, у самого устья Ауд Мора...
   - Но мы думали, конная дружина минует перевалы...
   - Когда вы, мудрецы, отучитесь перебивать короля? - гнев его был все равно притворным. Разозлиться на старших филидов король не смог бы, даже заставляя себя.
   - Просим прощения, - Утехайр и Морана разом сделали полшага назад, разводя руки в стороны. - Мы лишь хотели...
   - Перевалы вскоре закроются снегом. Или вам под силу остановить приближение зимы? Мак Тетба держит в готовности корабли из числа тех еще, чьи носовые фигуры помнят Б'энехт Ольен. На веслах и под парусом он поднимется вверх по Ауд Мору настолько быстро, что успеет к Лесогорью еще до ледостава.
   Король с торжеством глянул на мудрецов. Пусть мудрят себе в высших сферах. Определяют стратегию, если им так нравится. А в вопросах тактики пока еще он сильнее всех. Король и военный вождь с полуторатысячелетним опытом.
   Филиды молчали. Да и что они могли сказать? Хвалить короля за правильное решение - бессмысленно, возражать - глупо.
   Эохо Бекх перевел взгляд на телохранителя.
   Простоявший в течение всей беседы резным изваянием Лох Ньета кивнул и вышел. Он-то все понял бес слов. И передаст крылатым дозорным приказ так, словно исходит он от самого короля.
   ГЛАВА X
   Правобережье Аен Махи, холмы, яблочник, день первый, пополудни Если запрокинуть голову и долго-долго смотреть в небо, рано или поздно появляется ощущение полета. Кажется, что твердая опора выскальзывает из-под подошв и бескрайняя синь ласково принимает тебя в объятья. И спешащие куда-то по своим делам, со своими заботами-хлопотами облака становятся ближе. Так близко, что видно каждый бугорок, каждую впадинку, скрывающую лиловую тень, игру солнечных бликов в шероховатых припухлостях боков. А самый легкий ветерок, едва шевеливший перед тем волосы на макушке и едва тронутую желтизной листву, вскипает могучей силой урагана и несет, несет тебя, будто паутинку над подернутой рябью стремниной Отца Рек. Не дано человеку лететь, как птице, но, почувствовав стремительную легкость, я невольно раскинул руки, уподобляясь крылатым. Еще теплый, но пронизанный ароматом незаметно подкравшейся осени воздух, ворвался в легкие, опьяняя куда сильнее ржаного повесского вина. Все это вкупе - небо с чередой розоватых, подкрашенных склоненным к горизонту светилом, облаков; воздух, напоенный запахом провяленных летним пеклом трав и тончайшей прелью ночной сырости начавшегося яблочника; трепещущие кроны деревьев, где зубчатые края листов несмело подернулись золотом и багрянцем, но ближе к жилкам густая зелень еще не торопилась уступать свои права, - щемящей истомой ворвалось в душу, исторгая из глаз предательскую влагу умиления, а из груди буйный крик восторга. Конечно, я и не подумал заорать, чтобы не быть принятым своими спутниками за умалишенного. Но, должен признать, долгожданное освобождение из подземной тьмы того стоило... Когда мы, уже отчаявшись, блуждали по пещерным промоинам и ходам скорее для того, чтобы иметь хоть какую-то цель, а не сдаться, опустив руки, главной моей мечтой стало - увидеть небо. Синее безоблачное или затянутое снеговыми тучами все равно. Лишь бы не грязный сырой свод. Вот ради этого стоило выжить. Не только ради этого, конечно... Просто небо казалось воплощением мечты о спасении.
   И когда, почти отчаявшись, голодные - последние припасы пришлось растягивать, ведь никто не знал, сколько еще продлится заточение - мы вдруг ощутили легкое дуновение свежего ветерка, а через сотни три шагов в узком провале мелькнула прикрываемая чуть тронутыми желтизною листьям синева, мне захотелось упасть на колени и молиться. Просить у Сущего Вовне прощения за все вольные и невольные прегрешения. Но вместо этого пришлось прикрикнуть на Желвака, норовившего первым выбраться на свет. Кто мог сказать, что ожидает нас снаружи? Нет ли какой нежданной беды? Сперва стоило выглянуть осторожно, осмотреться. Никогда не претендовал на роль отважного воина, грудью встречающего опасности. Храбрости в моей душе всегда было ровно столько же, сколько у чернохвостого суслика. Но в данной ситуации трусость, как и разумная осторожность были только на пользу. Тем более, что кто-то же должен быть первым. Желвак для этого дела явно не подходил. Не подходили так же Гелка - ребенок, что с нее взять - и Мак Кехта, расплющенная горем. А Этлен остался глубоко под землей. Навсегда. Вот уж не думал, не гадал, что всерьез буду скорбеть о смерти сида. Остроухого. Да еще из свиты ярла Мак Кехты. И тем не менее я скорбел. До Этлена мне не доводилось встречать перворожденного, начисто лишенного присущих им высокомерия и надменности. И это несмотря на его возраст, который вообще никак не укладывался в моей смертной голове. Общение с телохранителем феанни давалось легко и просто, словно со сверстником, товарищем по детским забавам. Не долго длилось наше знакомство, но я успел привязаться к седовласому сиду. Дня три тому назад, если я правильно оцениваю прошедшее время, мы напоролись на гнездо стуканца. Общеизвестно, что звери эти на лето залегают в спячку. Но каким образом устраивают берлоги, где прячутся, не знает никто. Вернее, не знал. Теперь я знаю. Если выживу, отправлюсь в Вальону - меня ученые из Академии на руках носить и драться станут меж собой за право слушать воспоминания недоученного старателя. Летуют, если можно так сказать, подземные убийцы в округлых логовищах, выгрызенных в камне. А может и не выгрызенных, а промытых водой. Ведь крошить зубами известняк даже самый безмозглый зверь поостережется. Я так думаю. Поздно я почувствовал вонищу. Ох, поздно... И то сказать - из-за постоянной сырости гундосили все немилосердно. Круглые сутки быть окруженным холодным камнем - какое здоровье успешно справится с таким испытанием? Впрочем, может перворожденных насморк и не трогал. Я не проверял. Но откуда ж им было знать, что за запах издает стуканец. Зверь рванулся в наш ход из бокового отнорка. В свете коптящего факела мне удалось различить круглую башку, без малейшего намека на уши, веретенообразное тело в полторы сажени длиной и багряный огонек, отразившийся от влажно блестящих резцов... Знакомое до боли обличие. В общем, уроженец Империи меня поймет. Слепыш - зверек вполне обыкновенный в наших землях. Чумазые дети арендаторов частенько развлекаются тем, что заливают их норки водой, а когда мокрый, весь в слипшейся шерсти, ополоумевший грызун выскакивает на солнечный свет, бьют камнями. Жестокая забава. Взрослые оправдывают их, говоря, что слепыш вредит посевам. Не знаю. Может и вредит. Сейчас речь не об этом. Увеличьте слепыша раз эдак в двадцать - двадцать пять и вы поймете что такое стуканец. Если мелкий вредитель, враг земледельцев, запросто способен прокусить желтыми зубами ладонь, то его крупный северный собрат перекусывает человека пополам. Или сида. Не думаю, чтобы он способен был различить на вкус расовую принадлежность. Движения стуканца были стремительны и молниеносны. Даже поражающий меня быстротой реакции Этлен оказался застигнут врасплох. Ладонь старика едва успела лечь на рукоять правого меча, а зверь уже схватил его поперек туловища. Подбросил вверх, ударяя о низкий свод пещеры. До ушей моих долетел отвратительный хруст ломающихся костей, скрежет крепких зубов по звеньям кольчуги. Этлен умер без звука. Не знаю, успел ли он в полной мере осознать, что случилось, но покинул наш мир настоящим воином. Таким, каким прожил всю бесконечно долгую жизнь. Нам повезло, что тупой зверь вместо того, чтобы продолжать убивать, с упорством, достойным лучшего применения, трепал уже безжизненное тело перворожденного. Сзади затопали грубые сапоги Желвака. Испуг заставил его броситься прочь. Плевать, пускай спасает свою шкуру. Мне в грудь с визгом уткнулась Гелка. Лихорадочно соображая, как же спастись, я попытался передвинуть себе за спину окаменевшую Мак Кехту. Она не поддавалась, застыв столбом. Стояла, не отрывая глаз от безжизненного тела Этлена, который, как я знал, был сиде в последнее время ближе родного отца. Что же делать с ней? Взяв за локоть, я попробовал потянуть сильнее. - Феанни, - несмотря на трясущиеся поджилки, слова старшей речи сами сорвались с языка, почти без усилия со стороны головы. - Феанни, гав' амах. Госпожа, уходим отсюда. Мак Кехта лишь тряхнула головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. И осталась стоять. Стуканец наконец оставил в покое изломанную фигуру, уже и не напоминавшую отважного перворожденного - так, куча окровавленного тряпья. Поднял голову. Со свистом втянул ноздрями воздух... Конечно же! Зверь идет на тепло. А у меня в руках горящий факел. Но, с другой стороны, погаси огонь и в кромешной тьме мы окажемся еще более беззащитными. Хотя куда уж более? Единственный из нас, кто был бойцом, лежал мертвым. Я сильно сомневался в своей способности защитить кого бы то ни было, несмотря на всю решимость отчаяния. Именно отчаяние заставило меня вызвать в памяти формулу заклятия струи пламени и потянуться к Силе. Ощутив мощь ворвавшегося потока чистейшей магической энергии я охнул и задержал дыхание. Получилось! И без всякой предварительной концентрации, сосредоточения, самоуглубления, всего того, что упорно вколачивали в голову на занятиях в Школе.
   Клокочущая лента ярко-желтого огня сорвалась с моей ладони, устремляясь навстречу атаковавшему в этот миг хищнику. Мгновение, и пламя обняло его плотным коконом. Да, с вонью живого стуканца могла поспорить только вонь стуканца сгорающего. От невыносимого смрада запершило в горле, слезы навернулись на глаза. А тут еще издыхающая тварь тоненько завыла. Нечто напоминающее комариный писк многажды усиленный и помноженный на боль и смертную муку. Звук безжалостным обручем сдавил виски. Оглушенная Мак Кехта шмякнулась на пятую точку. Гелка, зажимая уши ладонями, дернулась вправо, влево, упала на колени. Я отпустил Силу, давая угаснуть ослепительному свечению. Стуканец больше не подавал признаков жизни. Черный, жирный дым клубился над его бесформенной тушей. Слабые отблески чудом не затоптанного факела вязли в нем, как кабарга в глубоком снегу. Напряжение покидало меня, оставляя взамен противную дрожь и предательскую слабость. Выжили. Вот главное... И запоздалая мысль - а как же Этлен? Что мы теперь стоим без его опыта и закалки? Теперь, вдыхая осенний прохладный воздух, я вспоминал как страшный сон все, происходящее под землей. Помощи ждать ни от кого не приходилось. И девочка, и сида были в шоке от смерти телохранителя. Желвак куда-то удрал. Впрочем, когда я уложил перворожденного на вечный сон в бывшем логове стуканца, он явился, поскуливая, словно побитый пес. Ну что с такого возьмешь? Даже желание обругать по-черному, растворилось само собой. Мечи Этлена взяла Мак Кехта. Кто бы возражал? Во-первых, это ее право, как ближайшего к погибшему существа. А во-вторых, воительница, надеюсь, достаточно умело владела оружием. Хотя, конечно, ни в какое сравнение с мастерством старика ее навыки идти не могли. И вот так вышло, что в обнаруженный разлом первым выбрался я - не маг и не воин, а простой работяга, волею случая взявший на себя ответственность за более слабых. Вылез. Огляделся. Лес, как лес. Буки, рябины, заросли орешника. За время нашего полудобровольного заточения осень вступила в свои права. Оно и понятно. Север есть север. Это у меня на родине в яблочник еще ходят в туниках и широкополых шляпах от солнца, чтоб не ровен час голову не напекло. Осень чувствовалась не только по жухлой траве и тронутым желтизной листьям, но проникала в ноздри едва ощутимым запахом легкого ветерка. Слабенькой, но все же заметной сыростью. Должно быть, отмахали мы по подземным путям не мало. Где-то неподалеку Аен Маха - река не столь широкая, как Ауд Мор, но все же полноводная и могучая. Она вливается в неспешный поток Отца Рек неподалеку от самой северной оконечности выгнувшихся дугою Железных гор. Если так, нужно идти на восход солнца - мимо реки не промахнемся. Переправимся, а там до Лесогорья рукой подать. А это уже Ард'э'Клуэн. Фактории, поселки рудокопов. Я так размечтался, что чуть не забыл о своих обязанностях по отношению к спутникам. Сперва стоило развести костер, согреться - ведь холодина в пещерах стояла непереносимая. Нет, конечно переносимая, мы же ее выдержали, но постоянное чувство холода угнетало. У меня разболелись суставы в плечах и коленках. Вроде бы и не старый еще, а сырость и сон на студеной земле дают себя знать. А еще работа каторжная, на которой надрывал себя ради призрачной выгоды, желания скопить малую толику на спокойную сытую жизнь. От болей в костях помог бы отвар листьев березы с крапивой и цветками фиалки. Еще не худо примочки поделать из собранных весной соцветий бузины и ромашки. Да о каких примочках сейчас может идти речь? На отвар худо бедно частей набрать можно, если только без фиалок. Они здесь не растут - слишком уж нежные и теплолюбивые. Мечтать об отваре целебном можно, но для всех будет лучше просто вскипятить водички, да заварить ягодного чая, который протаскал в вещмешке полтора десятка дней. Ведь под землей попить горячего не удавалось по той простой причине, что топлива не находилось никак. Конечно, будь я настоящим магом, прошедшим как положено посвящение и доступ к амулетам, добыть огонь не составило бы труда. А так... С горем пополам растянули запас факелов. Да много ли пользы - рассуждать без толку. Бурокрылку рифмами не прокормишь, как любил повторять учитель изящной словесности Ратон из Килака. Он любил, чтоб его называли полностью. Словно великого поэта прошлых лет. Читал нам свои стихи. Как сейчас помню: Судьбой наказан я разлукой с вами, Живу одной надеждою отныне. Не знаю я, какими же словами Открыть свою любовь моей Богине? Ничего особенного, но меня за душу трогало. Хотелось самому попробовать срифмовать строчку другую. И рифмовал ведь. Листки папируса, исчерканные моими поэтическим изысками, остались ждать своего часа в тайнике под половицей спальни учеников. Удирая, я забыл про них совершенно. Пришлось отправить Желвака в лес за хворостом. Бывший голова побурчал под нос для порядка - он не он будет, коли не повозмущается чуток - и пошел. Я вывернул содержимое изрядно похудевшего мешка на траву и принялся его изучать. Мясо закончилось дней пять назад. С тех пор я выдавал по на привалах по горсти муки и маленькому кусочку сала. Не знал на сколько растягивать придется. Мак Кехта от муки гордо отказалась. Я не настаивал. Не хочет - не надо. Ишь, какие мы благородные. Предпочтем ноги протянуть, а дрянь всякую есть не будем. Остатками воды из меха залил котелок. Искать ручей не было ни сил, ни особого желания: завтра будет день - найдем. Приготовил две рогульки, снял дерн в том месте, где надумал костер развести. Мак Кехта сидела, привалившись спиной к дереву и угрюмо наблюдала за мной. А может и не за мной, а сквозь меня, куда-то в одной ей ведомую даль. Да, не позавидуешь ее судьбе. Терять близкого за близким. Тут уж поневоле озвереешь, начнешь резать направо и налево тех. кого считаешь виновниками несчастий. Дурацкая у меня привычка: всякий раз спрашивать себя: а как ты поступил бы на месте того или иного, Молчун? Не знаю, не знаю. В шкуру Мак Кехты мне не попасть, видно, никогда. Родные, по всей видимости, постарались как можно скорее забыть меня, а, быть может, и отреклись прилюдно пред лицом суровых жрецов. Уж отец точно. Брат был совсем ребенком, вряд ли меня помнит. Только мать может хранить воспоминания о непутевом сыне. А способен ли я на безумный отчаянный поступок, если узнаю о гибели родных? Положа руку на сердце, признаюсь - скорее всего нет. Не помню я их. И память стерлась, оставив лишь неясные образы - легкую дымку, которую легко заслоняет плотная пелена тумана жизни нынешней... Гелка подползла поближе. Бедняжка с трудом ходила после пережитого ужаса со стуканцом. Почему-то ее гибель Этлена поразила еще больше, чем сиду. Мне доводилось слышать о горячке после сильного испуга или расстройства, вызванного смертью близких. До такого, хвала Сущему Вовне, дело не дошло, но часть дороги Гелка провела в полубессознательном состоянии, стуча зубами в ознобе. Теперь ей полегчало, но работать все же не следовало. Ага, попробуй это объяснить тому, кто тебя слушать не хочет. - Молчун, дай я помогу, - девка легонько дернула меня за рукав. - Чем же ты мне поможешь? - я искренне удивился. - Ну, не знаю, - замялась она. - Так, белочка, - я пытался говорить мягко, но убедительно. - Давай договоримся - нынче и завтра ты отдыхаешь. И никаких "дай помогу". Хорошо? - Дак как же... - А вот так. Лучше будет, если совсем заболеешь? Сляжешь не ровен час. Считай, что ты мне так помогаешь. Кивнула. Согласилась или нет, не знаю, но спорить не стала. Вернулся Желвак с такой надутой физиономией, будто не охапку хвороста принес, а полные пригоршни пиявок. Вот еще горе на мою шею. Вскоре веселые язычки пламени заплясали, перепрыгивая с веточки на веточку, лаская легкими касаниями дно котелка. Учитель Кофон говорил, что только научившись добывать и поддерживать огонь люди окончательно отделились от зверья. В нашем, людском понимании, конечно. Для перворожденных мы так зверьми, дичью или тягловой скотиной, неважно, остались. Пока вода закипала, я заглянул в мешок - по полгорсти муки еще найдется. Нужно раздать. Завтра попробую поохотиться. Или, глядишь, на ручей выйдем - порыбачу. Снасть у меня нетронутая лежит. Даже загибаясь от усталости, ее не бросил бы. Желвак и Гелка с удовольствием приняли свою долю. Бывший голова сразу отправил в рот. Девка ела по чуть-чуть. Мак Кехта предложенную пищу вновь отвергла, гордо покачав головой. Уморить до смерти она себя хочет, что ли? Да будь ты хоть трижды перворожденным и высшей расой, но нельзя же столько времени голодать! - Мисте их, феанни, - попытался образумить я сиду. - Эн вас а мюре? Нужно есть, госпожа. Или ты хочешь умереть? Эх, как она вскинулась в ответ на мягкое и невинное замечание! - Шив' кл'иптха, салэх? Ты издеваешься, человек? - Ни хеа... Нет, - ошеломленный напором сумел только выдавить из себя. - Я хотел... - Ши ни их люс! Сиды не едят траву! Так вот оно что! А я, дурак старый, злился, бурчал про себя, сетуя на высокомерие ярлессы. Не желает, дескать, мукой питаться, разносолы ей всякие подавай! А оказалось, что перворожденные не употребляют растительной пищи. Этого нам даже дотошный Кофон не рассказывал. А знал ли он сам такие подробности? Где-то в глубине души снова шевельнулась мысль - вот бы вернуться в Школу... Или в вальонскую академию на худой конец. Или лучше вот что! Когда устроимся с Гелкой где-нибудь в Восточной марке, начну писать книгу. О севере и народах, его населяющих. О животных и растениях. О погоде, недрах земных, реках... Пока я предавался приятным фантазиям, Мак Кехта, резко тряхнув головой, отвернулась, потянулась сперва за мечами, словно хотела сгрести их под мышку и убираться прочь, куда глаза глядят. Руки ее замерли на полпути, плечи предательски задрожали. А я думал перворожденные плакать не умеют! По крайней мере, бешенная сидка, неугомонившаяся ведьма... Или как там ее еще называли по селам и факториям? Я потянулся, легонько тронул сиду за плечо: - Мах ме, феанни... Прости меня, госпожа... Она стряхнула мою руку тем же резким движением, каким когда-то на площади перед "Рудокопом" отмахивалась от Этлена. - Та ни юул'э, феанни. Мид', салэх, амэд'эх агэс дал. Я не знал, госпожа. Мы, люди, глупы и невежественны. Мак Кехта медленно повернулась. Слез в глазах - ни следа. Только боль и отчаяние. - Та эхэн'э, Эшт. Я помню, Молчун. Вот так да! Что она помнит? Что война с людьми сделала из нее то, что не сделали бы и сотни лет усиленного воспитания ненависти и жестокости? Или, что люди по сути своей животные, на которых не стоит обращать внимания? Но животным не мстят. А если не это, то что? Нельзя не заметить, что сида изменилась. Исчезла сквозящая в каждом жесте, каждой фразе непримиримость. Даже голос стал мягче. Надолго ли? В это время вскипела вода, отвлекая меня от размышлений к обыденным заботам. Пора чай заваривать. Да, чуть не забыл. В первый раз Мак Кехта назвала меня просто Молчуном. По имени. Без обязательного "салэх".