Русанов Владислав. Горячие ветры севера

   Маг наклонился над сумкой. - Тяжко? - Валлан стоял рядом, хмурясь и сжимая рукоять секиры до белизны ногтей. Косой взгляд светлых глаз. - Не сладко. Но я справлюсь - не переживай... - Ну-ну... В руках волшебника оказались два хрустальных шарика, каждый с лесной орех величиной. - Ты что-то хотел сказать, Валлан? - Да,.. - будущий зять Витгольда медлил в нерешительности. - Ну, так не тяни. - Я слышал, чародеи могут говорить с мертвыми... - Не правда. Плюнь в глаза тому, кто это сказал. - Не выйдет, жрец. Его выпотрошили остроухие еще в начале сенокоса. - Да пребудет с ним благодать Сущего Вовне. Валлан хмыкнул. - А все-таки? Сможешь? - Кого тебе нужно разговорить? Кейлина? - Ты умеешь шутить, жрец? - Ты научился понимать шутки, капитан? - К стрыгаям шутки... Тут в сотне шагов выше по течению десятка три мертвецов. - Да? - Дослушай до конца. - Ладно, говори. Слушаю. - Часть - люди. Часть - остроухие. Это я понял только по доспехам. Волки потрудились славно - только косточки белеют. Но кости свежие! - Давай доедим? - Хватит, чародей! Избавь меня от твоих острот! - Ладно, ладно... Говори. - Костям не больше полугода. Я бы послал Лабона поглядеть, что да как, только звери растащили трупы, руки-ноги поотгрызали... Да и снег как сошел - следопыту делать нечего. - Ты хочешь, что бы я с костяками поболтал? - Ты же можешь, я знаю. Маг сокрушенно потряс головой. - Такой большой, а в сказки веришь. Сколько живу у вас в Трегетройме, не устаю удивляться - чего про нас, скромных жрецов, не треплют. - Значит, не сможешь? Хрустальные шарики мягко перекатывались в ладони, тоненькой струйкой вливая в волшебника накопленную Силу. Усталость, а с ней и раздражение отступали. - Там сохранилось хоть что-нибудь из амуниции? Шлем, перчатка, сапог на худой конец?.. - Да сколько хочешь! - Мы не умеем разговаривать с мертвыми Валлан. Не верь лжецам. Их души уже давно у Сущего и не в силах простой смертный вызвать их хоть из Верхнего, хоть из Нижнего Миров. Но я могу пробудить память предмета. Для этого мне даже не понадобится особый амулет. - Мне все едино, как ты это назовешь. Я хочу знать, кем они были и кто их убил! - Ну, так идем. - Идем. Они поднялись вверх по ручью, перепрыгнули у большого гранитного валуна (Валлан - легко, даже не заметив препятствия, Квартул - опасливо, едва не оступившись) и остановились у подножья крутого склона. Дальше лощина, промытая текучей водой, сужалась и превращалась в узкую теснину с обрывистыми склонами. - Здесь, - петельщик угрюмо ткнул топорищем в чащу. - Давай, посмотрим, - жрец осторожно пошел вперед, раздвигая носком сапога траву, прежде чем ступить. Вначале на глаза ему попалось разорванное пополам голенище. Кавалерийское, поскольку рядышком валялся огрызок подошвы со шпорой. - Шпоры остроухого, - прокомментировал Валлан. - У нас не такие... Брезгливо поджав губы, Квартул прошел дальше. Несколько белых, дочиста обглоданных костей валялись в куче запятнанного запекшейся кровью тряпья. - Плащ или табард, - капитан пошевелил рванье ногой. - Гляди, зеленый лоскут, а вот и белый. Все ясно, хоть Лабона не зови, конные егеря Экхарда. Маг наклонился и заглянул под куст, широко раскинувший колючие ветки с темно-зелеными, затейливо вырезанными листочками. - По-моему, шлем, - пробормотал он. - Чей - не пойму. Валлан присел рядом и, подцепив секирой, выкатил шлем наружу. - Арданский. Круглый. Видишь, бармица не дала черепу вывалиться. Повезло кому-то - волки не добрались. - Как это - волки не добрались? А кто ж его обгрыз? - удивился Квартул. - Сгнить не успел бы. - А, хорьки, наверное. А может, горностаи. Какое нам дело? Подойдет железяка? - Подойдет. Чародей уселся прямо на землю, утвердив металлический круглый (гребней конные егеря в отличие от талунов не носили) шлем на коленях, и крепко прижал ладонями хрустальные шарики к тусклой, местами ржавой поверхности. - Теперь не мешай. Студеный воздух обжигающими иглами вонзился в гортань. Темнота, сквозь которую едва пробиваются желтые блики луны. Боль в замерзших ступнях и ледяные сосульки под носом, на длинных усах. Проклятые остроухие! Не уйдете! Достанем. Еще кровушкой умоетесь! Сосед справа застонал, держась за перемотанное прямо поверх кожуха плечо. - Мечи проверить!!! Темно рыжий когда-то, а теперь черный как сама ночь, конь капитана вьюном вьется вдоль колонны. Двужильные они оба, что ли? - Короче повод!!! Да с радостью... Эх, пробежаться бы рядом с конем для сугрева - вино во фляге вышло еще лиги три назад. - По сторонам гляди! Теснина! А это уже десятник Круан. С такими командирами хоть к Эохо Бекху на Халлан-тейд. Не выдадут! Три стрыгая и бэньши! Конь, споткнувшись на замерзшей поверхности ручья, кинул седока лицом в мокрую, липкую от резко пахнущего пота, шею... И в этот миг... - Баас салэх! Баас!!! Черные тени низринулись слева по склону холма. Щелчки арбалетов. Заходясь в визг, заржали раненые кони. Кто это завопил дурным голосом? Уж не Круан ли? - Мак Кехта! Баас салэх! Мак Кехта! Вставай же, Ветерок... Повод рвется из рук под весом опершейся на него конской морды. Ай, молодец! Вскочил родной. Ну, сейчас мы им покажем! Рукоять меча такая холодная, даже через рукавицу... Яркий блик на грани видимости. Высверк подобный молнии. Откуда зимой?.. Боль... Тьма... Пустота... Со стоном Квартул оттолкнул прочь шлем погибшего егеря. Рухнул на спину, словно тюк соломы. Боль отпускала неохотно. Чужая смерть медленно рассасывалась, впитывалась в окружающий яркий зеленый, пышущий полуденным жаром, мир. - Что? Что ты видел? - Валлан потряс за чародея плечо. - Фу-ух... Этого стоило... ожидать. Я - глупец. - Чего ожидать? Говори, не тяни! - Тебе случалось умирать, Валлан? Можешь не отвечать. Я знаю, что нет. А я только что, вот сейчас, умер вместе с ним. Петельщик с сомнением покачал головой. - Не веришь? Жаль, я не могу тебе дать попробовать... - Моя смерть меня еще подождет, - ухмыльнулся бритоголовый. - Я сделаю все, чтобы она затосковала совсем и зачахла с горя. - Твоя воля. Знаешь, я тоже теперь по-другому взглянул на рассказки учителей о Верхнем мире и загробной жизни, - чародей с трудом сел, опираясь на локоть. - Ладно. Отдохнул? Рассказывай! - На них напали. Из засады. Во-он оттуда, - взмахом руки маг указал на склон холма, еще недавно виденный не в траве, а в снегу, взрытом десятками копыт. - Это и так ясно. Остроухие? - Да. Они кричали: "Мак Кехта! Мак Кехта! Смерть мрази!" - Ясно. Значит, отряд сидов Мак Кехта отходил на север после штурма замка... А арданы гнали их, как псы клыкана. Только зверь сдвоил след и залег на тропе... - Я так и не понял - кто кого... - А это и не важно. Кто вел конных егерей? - Маленький такой. На рыжем коне... - Седоватый чуток. Бороды, усов нет? - Нету. Небритый только . - Меч не на боку, за спиной? На коне, будто гвоздем прибитый, сидит? - Угу... Мне бы так. - Эван. Капитан Эван. Из южан. Наемник, как и все егеря. Но на мечах был силен. Я бы подумал семь раз - выходить с ним помахаться или нет. Квартул наморщил лоб. - Точно. Так его и звали. Капитан Эван. А еще там был десятник Круан. - И этого знал. Из Восточной марки. Младший сын барона... Тьфу, запамятовал. Вот вы где, рубаки, нашли конец... - Так ты думаешь, остроухие их перебили? - Ничего я не думаю. Я знаю. Эван с полусотней егерей пропал еще в березозоле. Мне кто-то толковал, они и вправду гнали недобитков Мак Кехта. - Да пребудет с ними благодать Сущего, - Квартул сложил ладони перед грудью. - Не надо, - Валлан повел могучими плечами под кольчугой. - Ты знаешь, в кого они верили? В Болотного Деда или Пастыря Оленей? А может... - Не богохульствуй! Нам помощь Сущего еще ой как пригодится! - Ладно, ладно, - петельщик примирительным жестом развел руки ладонями вперед. --Молчу. Пошли назад, чародей. Громкий треск, словно кто-то среди лесной тишины палкой провел по забору, заставил их невольно пригнуть головы. Серо-коричневая пестрая ореховка круто спланировала вниз, к воде. Трепеща крыльями, рванулась вправо, влево. Темная, резко очерченная тень накрыла ее, жалобный крик затих, не успев вырваться из взрезанного кривым когтем горла. Крупный ястреб-тетеревятник, взмыл с окровавленной тушкой в когтях. Алые капельки пятнали его седое оперение таинственными знаками отличия. Квартул и Валлан переглянулись. Они оба отлично знали кто в этой жизни охотник, а кто добыча. И их вполне устраивало сложившееся положение. ГЛАВА V Отроги Облачного кряжа, прииск Красная Лошадь, жнивец, день пятнадцатый, полдень Нет, не в силах пеший человек состязаться в скорости с верховым, пусть даже никуда и не поспешающим. Да еще если вынужден не мчаться прямиком, а хорониться за нечастыми стволами, огибать бугры и окаймлявшие прииск оплывшие ямины старых копуш. Воздух огнем горел в пересохшей глотке и ноги поневоле замедлили бег. Гулкий колокольный удар, эхом отразившийся от ближайших холмов, потом еще и еще раз, пока не замер в отдалении, настиг меня у отвала пустевшего с березозола жилища Трехпалого. Литая бронзовая труба висела на перекладине меж двух столбов, вкопанных на "площади" неподалеку от "Развеселого рудокопа", так давно, что успела подернуться благородной зеленью. Простая и безыскусная - никаких барельефов и украшений, кроме узкого канта сидовских рун по нижнему краю. За время моей жизни на Красной Лошади ни единого разу рука смертного не притронулась ни к колоколу, ни к зацепленному за костыль на одном из столбов увесистому билу. Лишь перворожденные Лох Белаха, наведываясь за податью, подавали сигнал общего сбора. Два раза в год. Последний раз он звучал прошлой осенью, в конце златолиста накануне Халлан-тейда. То ли низкий гул, тающий в раскаленном воздухе, имел непостижимую силу, притягивающую людей, то ли многолетняя привычка была тому причиной, только ноги сами понесли меня к площади. Кинуть бы снасть да сумку (вот тебе и поохотился, вот тебе и собрал тютюнника) в хижину, но не по пути. Мимоходом я отметил про себя, что старатели, бросив работу в забоях и прочие неотложные дела, спешат в том же направлении. Вот Пупок, семеня на коротеньких ножках, сдержано кивнул, здороваясь. Плешак обогнал меня широкими шагами, сделав вид, что не заметил, увлеченно изучая прореху на левом локте, а Рогоз демонстративно отвернулся, скользнув взглядом, как по пустому месту. Что ж, немудрено, с учетом того, что болтают обо мне на прииске. Да я бы сам с таким не здоровался бы, а то еще и в морду плюнул! Вот и "площадь". Черные стены харчевни - немой укор. Боль памяти и память о боли. Народ помалу прибывал. Серые да грязно-белые полотняные спины. Большинство в латках, а то и вовсе сверкают прорехами. Над сутулыми плечами - кавалерийской выправкой ни один не похвастается - торчат головы. В основном русые да разных оттенков рыжины. А где же Белый? Уж он-то при своем росте и цвете шевелюры фигура приметная. Что-то задерживается наш старшой. Толпа не бурлила, как это частенько бывало в прошлые годы. Не слышался гомон, перемежаемый вспышками ядреного мужского гогота. Оно и понятно - радоваться особо нечему. Все настороженно молчали, старательно рассматривая пыль и пожухлые стебли копытника под ногами. Лишь изредка косой взгляд скользил по "виновникам торжества", застывшим у перекладины с колоколом. Десяток сидов, усталых, припорошенных пылью. Даже взглянув мельком, я приметил покрасневшие от частого недосыпа и дыма бивачных костров глаза. Где остальные, интересно знать? Ах да, наверняка с лошадьми. Мак Кехта стояла впереди всех - руки скрещены на груди, с запястья правой на ременном темляке свисает изящная плеть. Росту, действительно, небольшого. Теперь, когда была она не в седле, я мог сказать это с уверенностью. Шести стоп не будет. Гелка скоро ее перегонит. Старик сид застыл у ее левого плеча. Единственный из перворожденных, кто не прикасался к оружию. Глаза, полуприкрытые веками, рыщут по толпе. Внешняя расслабленность позы - лишь маска, карнавальный костюм. Даже несведущему в воинских искусствах понятно: ни нож, ни стрела Мак Кехты не коснутся пока рядом с ней невозмутимый охранник. Телохранитель. Когда-то мне случалось наблюдать выезд его императорского величества в храм на ежегодное молебствование Сущему. Десяток окружавших его угрюмых бойцов с решительным блеском настороженных глаз, все, как один, в посеребренных кольчугах и шлемах с белыми султанчиками орлиных перьев, показались тогда мне, безусому школяру, волкодавами, натасканными на убийство чудовищами, и только теперь я понял - по сравнению с этим сидом все они были словно кутята несмышленые. Своей показной готовностью спасать государя они отрабатывали звонкие империалы, хотя дойди дело до свалки, каждый наверняка стоил в рукопашной доброго десятка гвардейцев. Здесь было другое. Ничего нарочного, ни единого жеста напоказ. Только опыт бесчисленных лет и готовность вспыхнуть щепотью гремучей соли в любой момент. Остальные сиды - юнцы по их мерками, но отмерявшие по два-три людских срока тоже не зевали. Четыре самострела скользили вслед за оценивающими взглядами вдоль толпы. Другие держали наготове дротики. Я снова закрутил головой - где же Белый с ребятами? Если спрятались, то и к лучшему. Как бы ни натаскивал их голова, какие бы уроки не давал старый Хвост, одного телохранителя-сида хватит на всех. Даже с лихвой. Каким-то образом, совершенно непонятным, ибо в первачи не рвался никогда, я оказался в первом ряду. Прямо напротив перворожденных. Мак Кехта подняла глаза и обратилась к старику. К своему удивлению я обнаружил, что все еще понимаю речь сидов. Старшую речь, как называли ее в Школе. С трудом, не дословно, но понимаю. Видно не все из головы вылетело. - Гах тар, Этлен? Все собрались, Этлен? - Кэсуул, шеа, феанни. Похоже, да, госпожа. - Эн'шин тосии. Тогда начнем. - Риэн орт фэйн, феанни. Держи себя в руках, госпожа. - Та эхэн'э, - дернула щекой сида. - Я знаю. Шагнула вперед. Немножечко. На каких-то полшага. - Где старший? - эти слова прозвучали на человеческом языке. Мак Кехта выговаривала звуки очень чисто, куда лучше Лох Белаха. Даже слишком чисто. От этого речь казалась неестественной. Толпа безмолвствовала. - Кто здесь старший? Я огляделся - Белого нигде нет. - Подушные списки? Тишина. Как на рассвете в холмах. Еще бы, всяк боится дыхнуть, а не то, что пошевелиться или вымолвить словечко. - Кто старший? Где подушные списки? В голосе Мак Кехты зазвучало плохо скрываемое раздражение. Тонкие пальцы перехватили плеть за рукоять. Изящные сапожки с выдавленным по голенищам цветочным орнаментом сделали еще два шага вперед. Этлен не отставал, держась по прежнему у левого плеча феанни. - Где голова? Нет, Белый с парнями точно в холмах скрывается. Испугался? Бросил общину на произвол судьбы? Вряд ли. На Белого не похоже. Значит, рассчитывает драться. А такую силу, как отряд Мак Кехты ударом в лоб не возьмешь. Хитрость надобна. Это даже мне, не смыслящему ничего ни в тактике, ни в стратегии, ясно. Ночью, например, напасть. На сонных. Или когда начнут подать собирать. Расслабятся, разобьются на мелкие кучки. Выходит, нужно время тянуть. Не дать сидам возлютовать и начать крушить направо и налево. Иначе некого будет потом спасать. Да и работать на прииске тоже будет некому. Только Белому с товарищами. Если выживут. Почему же тогда голова не оставил никого разыграть представление с изъявлением покорности. Подучил бы пару-тройку человек, что делать. Передал бы кому-нибудь эти списки проклятые, кровью писанные, лохмотьями кожи, со спин содранной, переплетенные. Или сам бы остался глаза перворожденным отводить. С командованием отрядом и Хвост управится, даром что ли в лесных молодцах ходил? Или может все-таки струсил Белый и нарезает сейчас пятками на юго-восток, к побережью Аен Махи, где можно еще наткнуться на поселки трапперов? Нет, брось, Молчун. Нечего на человека напраслину возводить. Особенно, когда он жизнь за тебя отдать готовится... Я тряхнул головой, отгоняя упрямо прокрадывающиеся гаденькие мыслишки, и поднял взгляд. От неожиданности даже вздрогнул. Прямо в мою душу глядели раскосые светло-зеленые глаза Мак Кехты. - Ты, - черенок плети указал мне под ложечку. - Грамоте учен? Что отвечать? Глотку скрутило - ни вздохнуть, ни крякнуть. Сказать правду? Соврать? - Руны знаешь? - повторила вопрос несколько по-другому сида. Знать-то я их знал. Учили нас в Школе и старому, позаимствованному от перворожденных, письму и новым буквицам, упрощенным лет двести назад при императоре Марциале Просветителе, который вознамерился обучить грамоте всех свободных граждан Империи. Пустая затея. Прежде всего жрецами в копья принятая. Умел я не только читать, но и писать. Скорописью и каллиграфически. Только как в этом признаваться? Боязно. Что она удумала? - Э... А,.. - потешно небось со стороны выглядело мое блеяние - в толпе раздались несколько смешков. - Умеет, умеет,.. - послышался из-за спин негромкий, но очень хорошо различимый в тишине голос. Ну, спасибо, братцы. Удружили! А действительно, чего со мной церемониться! Одиночка, без друзей, без приятелей. Ату его! Авось выкупим себе полдня жизни малой кровью. Делать нечего. Нужно признаваться - все равно отмолчаться уже не получится. Я кивнул, краешком глаза отмечая, как медленно образуется за моей спиной пустота. Довелось как-то наблюдать стаю каменных разрывающих подраненную метким куском породы товарку. Воистину, люди ничем не лучше. Всегда готовы вцепиться слабому в глотку, пнуть упавшего, бросить на произвол судьбы обреченного. А исключения, вроде Сотника, поднявшего оружие на родного брата во имя спасения совершенно чужих ему людей, только подтверждают общее правило. - Кличка! Мак Кехта не собиралась терять времени даром. Я ответил: - Молчун, - и тут же, непонятно зачем, перевел на старшую речь. - Эшт. Знание языка перворожденных произвело эффект. По лицу ранее невозмутимой сиды пробежало легкое, как предрассветный ветерок над гладью реки, удивление. И тут же скрылось за маской высокомерия. - Будешь головой, Эшт! Вот те и нате! Попал ты, Молчун, между грифоном и пещерным медведем. Теперь тебе одна дорога - к Сущему. Откажешься - бельт между глаз или, того чище, запорют насмерть для острастки остальных. Согласишься - найдут в отвале со сломанной шеей на следующее же утро после отъезда перворожденных. Скажут, туда и дорога предателю, прихвостню остроухой сволочи. Кто тогда о Гелке позаботится? Уж лучше пускай прямо сейчас прикончат. На миру и смерть красна, как говаривал учитель Кофон. Эх, Кофон, Кофон... В преданиях, который ты во множестве нам рассказывал, герои всегда побеждали. Когда силой духа, когда острой сталью. Жизнь показала - мало правды в старинных легендах. - Не буду. Слова отказа пробирались на волю с трудом, а выпорхнули, будто птички. И сразу легче стало. Да не просто полегчало, а наплевать на все захотелось. Словно душа отделилась уже заранее, не дожидаясь лютой расправы, от тела и вспорхнула ввысь, наблюдая со стороны охнувшую и зароптавшую неразборчиво толпу, седого дурака с кривыми плечами и заносящую плеть сиду. Медленно, как во сне (только там бывает - двигаешься эдаким жучком, угодившим в каплю сосновой живицы) плеть опустилась. Страха не было. Не было и вполне обычного и ожидаемого желания уклониться, а коль не получится, так хоть съежиться в комочек. Я только слегка прикрыл веки. Боль пришла не сразу. Вначале лопнула на плече недавно заштопанная и выстиранная Гелкой рубаха. На коже вздулся рубец, набряк багровым изнутри и рассыпался алыми бусинками. Я успел пожалеть одежку, в которой и полдня не походил, и тут... Давненько меня не пороли - успел отвыкнуть. Словно штырь в горне каленый в руку загнали с размаху. Закричать не закричал, хвала Сущему, не опозорился, а вот засычал сквозь стиснутые зубы не хуже рогатой гадюки. Тут же все вернулось на круги своя. Не парил возвышенный дух над бренной землей, а скособочился жалкий мужичонка перед гордой воительницей. - Ты будешь головой, салэх, - с нажимом повторила Мак Кехта. Унизительная кличка. В переводе со старшей речи "салэх" это мерзкий, грязный, вонючий. Емкое содержание в коротеньком словечке. Учитель Кофон подробно объяснял, что так назвали сиды первых встреченных ими людей. Диких необузданных наших предков, промышлявших охотой и собирательством кореньев. Кулак с плетью вновь медленно поднялся, не торопясь, впрочем, наносить удар. Так учат собак и лошадей. Подчинишься - избегнешь наказания и связанной с ним боли. А кто мы, люди, собственно, для перворожденных? Вырвавшееся из-под хозяйского присмотра зверье. Зачастую мы сами даем им повод уверовать в это еще крепче. Но только не в этот раз... - Нет, феанни, не буду. Верно говорят знатоки: самый болючий из ударов - первый. Человек равно быстро привыкает, что к хорошему, что к плохому. На второй, на третий раз ощущения притупляются. Я даже умудрился не зашипеть повторно. Только поднес запястья к лицу, прикрывая глаза. - Я научу тебя повиновению, салэх! Видать, в детстве мечтала зверюшек учить, да жизнь не заладилась. - Нет, феанни. В моей жизни и смерти ты вольна по праву сильного. Но душе моей только я хозяин. А теперь: хочешь - режь, хочешь - так ешь... Яркие смарагды очей потемнели от вырвавшегося на волю давно сдерживаемого бешенства. Пальцы зашарили по поясу в поисках рукоятки корда. - Ах ты!!! Ну, что, Молчун, жил сикось-накось, так хоть помри, как положено сыну... А впрочем, какое кому дело, чей я сын? Как положено умирать человеку, уважающему себя. Мак Кехта наконец-то нащупала кинжал. Потянула... Узкая ладонь в кожаной черной перчатке накрыла ее кисть. Толкнула клинок на место. Этлен? Телохранитель без малейшего усилия удерживал руку рассвирепевшей воительницы. Качая головой, произнес укоризненно: - Феанни... Сида оскалилась, как дикая кошка. Сейчас укажет дерзкому слуге, где его место. - Нет! Не трогайте его!!! От звонкого крика зазвенело в ушах. Гелка рыжим растрепанным вихрем ворвалась между нами. Из косы выбивались пряди. Голос прерывался - видно, что бежала почти от самого дома. Нарочно что ли кто-то надоумил? Хорошо хоть сапожки надела. Иначе ноги в кровь по нашим камням постесывала бы. Четыре самострела враз глянули на нас. Этлен, попытавшийся при первых признаках переполоха отправить Мак Кехту к себе за спину, поднял руку успокаивающим жестом. Трудно поверить, но старик-сид улыбался. Одними глазами, но улыбался. Сида открывала-закрывала рот, как снятый с крючка шелеспер. Она даже про корд позабыла от изумления. Кто мог ожидать такого поворота? Мне вспомнилось далекое детство - еще до Школы - и как опешил сопровождавший меня повсюду огромный пес боевой пригорской породы, когда сунул нос в кусты и наткнулся на защищающую выводок утку-черношейку. Но пса было кому успокоить и отозвать, а если лопнет непрочное терпение перворожденной... Не дам я тогда за наши с Гелкой жизни и куска обманки. - Не трожь его! - продолжала кричать девка, ошалев от собственной смелости. - Он хороший, добрый! А вы!.. Да он сам-один вашего хоронил! А ты плеткой!.. Ну вот, сейчас наговорит невесть чего - точно корд в бок схлопочет. Да и мне тогда не жить - зубами сиде в горло вцеплюсь. Я тихонько взял Гелку за плечи и потянул назад. Кажется, что-то шептал успокаивающее, хоть самого впору водой отливать было. - Погоди, - вдруг дрожащим голосом выговорила Мак Кехта (от чего он дрожит - от гнева, от презрения?). - Пусть говорит. Только, пожалуй, не в состоянии Гелка сказать что-нибудь связное. - Пусть говорит! Привыкла сида повелевать. Как еще ножкой не топнула. Странное дело - ладонь ее соскользнула с эфеса и Этлен, похоже, теперь не удерживал, а заботливо поддерживал воительницу. - Что говорить, феанни? - мне хотелось верить, что противная слабость не так уж и заметна в голосе. Уверенность в себе еще не вернулась, но черные крылья ужаса, застилающие глаза, отступали. Прежде, чем Мак Кехта ответила, телохранитель взмахнул рукой: - Лойг, Дубтах! - двое молодых сидов шагнули к нам, опуская самострелы. Гелка ойкнула - куда только подевалась ее недавняя храбрость - и разрыдалась, уткнувшись носом в мою рубаху. - Тише, тише, белочка, - проведя ладонью по ее пахнущим ромашкой волосам, я ощутил силу, которая позволит мне сжечь на месте всех перворожденных разом. Опасное заблуждение. Помни, приятель, кто ты есть на самом деле. Однажды мне довелось явить свое магическое мастерство. Что из того хорошего вышло? Этлен тем временем обратился к приблизившимся юношам (с первого взгляда ясно близнецам) с быстрой, отрывистой фразой. Моего знания речи перворожденных хватило лишь на то, чтобы разобрать "хиг эвал'э" и "ков'иид" ("по домам" и "проследить"). Кого "по домам"? За кем проследить? Ага, вроде бы понятно. Разогнать толпу. Тут перворожденным особо надрываться не придется. Только намекни - каждый рад будет в свою норку юркнуть. И затаиться там, как зайченок-сеголеток, - авось лиса мимо пробежит. А проследить? Надо думать, чтоб в холмы с нажитыми самоцветами не удрали. Сиды есть сиды. Выгоду упускать не собираются. А что ж им от нас с Гелкой нужно? - Что говорить? - повторил я. Гелка уже не рыдала взахлеб, а просто изредка всхлипывала - Все говори, Эшт, - ответил вместо сиды Этлен. - Какого "нашего" ты хоронил? - Мак Кехта дернула плечом, отбрасывая ладонь телохранителя. - Когда? - В конце зимы, - врать или запираться не имело смысла. - Незадолго до Беллен-тейда... Вы называете его День Встречи Весны. - Ты знаешь его имя? - Конечно. Лох Белах. Кто видел когда-либо куклу-марионетку, у которой вдруг нечаянно или с умыслом перерезали все ниточки сразу, поймет меня. Грозная мстительница, одним своим именем внушавшая страх и трепет не только простому люду, но и бывалым воинам, побледнела, обмякла и не рухнула ничком благодаря вовремя поддержавшей ее руке Этлена. - Держись, феанни, - шепнул он голосом, в котором слышалась такая отеческая нежность, какую я даже представить себе не мог, наблюдая со стороны холодных и высокомерных перворожденных. - Я в порядке, Этлен, - опровергая свои слова сида медленно опустилась на землю.