Русанов Владислав. Полуденная буря

   Но мы спаслись. Чудом, не скрою. Ушли стуканцовыми ходами, тем самым зверем прорытыми, что Карапуза по весне убил. Зловредная тварь!
   Долго ли, коротко… Пробирались и по норам, и по старым выработкам, и по пещерам, в известняке подземными водами промытым. Там и телохранителя ярлессы потеряли. Жаль старика. Единственный сид, который у меня симпатию вызывал. Зато нашли мы в одной пещере, красивой восхитительно, непонятный корешок. Тролль его потом, когда с ним и с Гланом в лесу повстречались, обозвал М'акэн Н'арт, то бишь Пята Силы на старшей речи, сидском, стало быть, языке.
   Тролль, а лучше сказать Болг, так он сам просил себя называть, рассказал много из истории материка и народов, его населяющих. И в прошлом Пята Силы была, оказывается, святыней его народа, а перворожденные отрядом в дюжину следопытов и филидов-волшебников ворвались в главное святилище фир-болжьего народа да и обобрали его, не оставив никого в живых. Еще сказал Болг, что если этот корень — артефактом старую деревяшку назвать у меня до сих пор язык не поворачивается — вернуть на алтарь, то все беды и несчастья в нашем мире прекратятся.
   Красивая легенда. Такая красивая, что верить хочется. Вот разумом понимаешь: не может такого быть на самом деле, неужели тысячу лет всяк соседу горло перегрызть норовит только из-за того, что Пята Силы не там, где надо, валяется! А сердце шепчет: а вдруг правда? А может быть, и в самом деле можно вот так одним махом взять и прекратить кровопролитие, мучения, горе жен утешить, слезы матерей высушить? Если даже самый малый шанс есть, призрачный, как отблеск Ночного Ока на речной стремнине, почему не попытаться?
   Мы и отправились Пяту Силы на место возвращать. По моему разумению, мы бы и с Сотником отлично управились. Вдвоем. Но… Женщину поди в чем убеди, коль сама не хочет. Хоть девочку-подростка, хоть сиду четырехсотлетнюю. Если уперлись, ничего не сделаешь. Не пинками же гнать от себя!
   Спутник мой шагал по обыкновению молча. Да он никогда особой разговорчивостью не отличался. Не окажись меня на прииске, вот кто был бы самый достойный моей кличкой называться.
   Гелка погрузилась в хозяйственные заботы. И без разницы ей, что хозяйства никакого у нас нет и не скоро будет. Собирала корешки и травы. Мол, лучшей приправы для ухи не найти нигде. Как-то раз набрела на куст, увешанный засохшими ягодками малины. Как только медведи пропустили? Насобирала в мешочек. Сказала, заваривать будем. Конечно, будем. И вкусно, и для здоровья полезно. А если бы даже и впустую хлопотала? Ничего страшного. Лишь бы отвлекалась от пережитых ужасов. А еще попросил я ее, чтоб, ежели где тютюнник встретит, мне непременно сказала.
   Хуже всех пришлось Мак Кехте. Видно, в душе ее что-то творилось. Доброе или недоброе, не знаю. Хотелось бы, чтоб доброе. А там как придется. Шла сида, не глядя по сторонам. Даже под ноги особо не смотрела. На ходу морщила лоб, шевелила губами, словно спор вела сама с собой. Несколько раз взмахнула кулачком — так увлеклась. Мечи Этлена она пристроила за спиной, как носил телохранитель. Хотел я попросить ее один отдать Сотнику. Не навсегда, на время. Но не решился. Уж больно сердитой казалась феанни.
   От мороси нас надежно защищали кожаные плащи — наследство покойного Желвака. Может, кто назовет это мародерством, но у меня от стыда глаза не повылазили внимательно обшарить его тюк, вынесенный из пещеры. Мертвецу всякое разное барахло ни к чему, а живым в самый раз пригодится. Нашлась там добротная одежда взамен истрепанного одеяния Сотника. Просто чудо, что шитая кое-как тонкими сухожилиями накидка из плохо выделанной шкуры косули не разваливалась от любого движения. В мешке бывшего головы обнаружилась отличная кожаная куртка, пришедшаяся Глану впору. Не знаю, как Желвак собирался надевать такую с его-то брюшком. Или на продажу нес? Там же нашлись и новые, даже царапинки на подметке нет, сапоги с мягким высоким голенищем и суконные штаны, тоже не на толстяка рассчитанные. Сотник поначалу попытался отказываться, а потом смирился. Не с мертвого же снято. Вещи новые. В конце концов, не мне объяснять прирожденному воину, что есть взятая с бою добыча. А больше ничего полезного я не нашел. Ерунда всякая. Несколько резных кубков. Ремни, усыпанные серебряными заклепками. Пара шпор. Откуда на прииске? Да и зачем? Какие-то платки, шарфики, пара брошек… Барахольщик, каких поискать. Не следует о покойных так говорить, но сдержаться невозможно. Я повесил тюк на ветку дерева. Кто найдет — того и будет. Правда, не верится, что кто-то заплутает в такой глуши и наткнется на брошенное добро.
   Вот так мы и шли. Шагали и шагали. А переправы всё не находилось и не находилось. О броде и речи не шло. Не та река Аен Маха, не таковская. Бревно бы… Да чтоб не очень далеко от воды. Иначе не дотащим. Какие наши силы?
   Капельки дождя скапливались на капюшоне и падали на бороду, а когда и на нос. Еще луну назад я мечтал о ливне. А теперь вот полтора дня — и всё, сыт под завязку. А впереди златолист, слякотный всегда и везде. А потом листопад, серые дни, мокрый снег. Страшно, как представишь, что эти месяцы придется провести в дороге.
   Никогда я не был перекати-полем. Тяготел к оседлости, крыше над головой, пусть худой, но своей. А теперь понесло в путь-дорогу. Ничего. Не к такому привыкали. Привыкну и к странствиям.
   Сотник тронул меня за рукав. По привычке всё время называю его дурацкой кличкой. Всякий раз заставляю себя вспомнить имя Глан, но никак не ввести его в обиход. А какой он Сотник? В Пригорье и понятия такого нет. Как нет и армии в привычном для нас, северян, понимании. Клановые дружины, собираемые опытнейшим в роду или самым бесшабашным воином. Но, с другой стороны, попади он на службу к любому королю или наместнику в Империи, ниже командира сотни уж точно не поставят. А скорее, несколько сотен под начало дадут. Вон егеря конные у Экхарда все, как один, наемники. И живут — в ус не дуют. Жалованье хорошее получают.
   Ho это я отвлекся. Глан-Сотник легонько потянул меня за рукав, придерживая:
   — Дым. — Я принюхался. Стрыгай его знает. Похоже, взаправду дымком потянуло. Костер чей-то или поселение? Сотник пожал плечами. Всё-таки здорово понимать друг друга без слов.
   — Нужно идти осторожнее.
   Правильно говорит. Пойдем осторожнее. Мало ли кого встретим в лесу.
   — Феанни, — обернулся я к Мак Кехте. — Если там люди, капюшон пониже надвинь. Не ровен час, узнают… И мечи прибери, что ли. Нет нужды силой хвастать. — Она кивнула, скривившись, как от зубной боли. Приятного мало, о себе такое слышать. А кто виноват? Не я водил ее рукой, когда людей смерти обрекала, селения жгла, лютовала. Пускай терпит. Может, поймет что-то.
   Я и не ожидал, но сида сняла мечи, скрутила ножны ремешком и сунула под мышку. Неужели думать начала, прежде чем головы рубить, железом махать?
   Лес неожиданно закончился. Вначале я удивился, а потом сообразил — порубка. Нарочно расчищенное место, чтобы к домам незаметно никто не подобрался. И огонь, случись лесной пожар, не достал.
   Мы остановились на краю вскопанного огорода. Что могут выращивать трапперы за Аен Махой? Репу, морковку, лук. Случалось, и капуста вызревала, но редко. Нежная она. В пятидесяти, а то и поболее шагах торчал плетень. Заботливо, по-хозяйски подновленный к зиме. Перед плетнем лежало бревно.
   — Фактория, — негромко проговорил Сотник.
   — Похоже, да.
   — Лодка будет обязательно.
   — Понятное дело. Рыбачат наверняка.
   — Попробуем поговорить?
   — А куда деваться? — Я развел руками и опять обратился к сиде: — Еще раз прошу, феанни, ради твоей безопасности. Не открывай лица.
   Она вскинула подбородок:
   — Та амэд'эх фад, шае? Я совсем дура, да?
   — Что ты, феанни… И не думал обидеть. Просто…
   А что «просто», так и не смог сказать. Как объяснишь, что, зная ее гордость, вспыльчивый нрав, презрение к простолюдинам, граничащее с омерзением, приходится рассчитывать на любой безрассудный поступок?
   До плетня оставалось не больше десяти шагов, когда нас обнаружили. Собаки, ясное дело. Пять меховых клубков разной масти и размеров выкатились, окружая незваных гостей. Одна рыжая так и норовила попробовать мою лодыжку на вкус. Сделал вид, что хочу запустить камнем. Собачонка отскочила.
   — Эй, мужик! — послышался голос со двора. — Ты чё? Камнями швыряться удумал? А в ухо?
   Хороший вопрос. Оставляет большой простор фантазии отвечающего.
   — Извини, хозяин. Не со зла, — развел я руками. — Пуганул попросту.
   — Уж больно собаки у тебя напористые, — добавил Сотник.
   Хозяин подворья подошел поближе. Впрочем, за плетень не перебрался. Осторожность у здешних жителей в крови. А по-другому нельзя. Ротозею — смерть. В руках он держал длинный лук, обернутый берестой. Из такого сохатого валят в два счета. На тетиве стрела. Но тетива пока не натянута.
   — Кто такие? С чем пожаловали?
   Да, умеет траппер огорошить собеседника, ничего не скажешь. Больше всего в жизни не люблю два вопроса: кто там — через двери — и кто такой? Ума не приложу, что ждут те, кто спрашивает. Что ему, как жрецу Сущего перед смертью, всё выложат? Все намерения, думы, чаянья, что на сердце лежит… Имя назвать — и то мало будет. Если тебя знают, твое имя что-то говорит — одно дело. А как быть с незнакомцем?
   Я исподволь разглядывал траппера. Типичный ардан. На первый взгляд, годков около сорока. Невысокий, плотный. Рыжеватые волосы здорово поредели надо лбом. Прямо скажу, лысый мужик. Но борода хороша. Окладистая, густая, восполняет нехватку волос на черепе.
   — Ну, чё уставился? Кто такие будете? — Настырный. Как и его собачки, которые все не унимались, прыгая вокруг нас с оглушительным лаем.
   — Беженцы. С Севера.
   Давно я заметил — говорить лучше всего полуправду.
   — Да?
   — С приисков.
   — Может, и правда. А к нам чего?
   — Да мы не к вам. Так, мимо шли. Жилье увидели. Дай, думаю, заглянем. Может, каким харчем разживемся. А переночевать под крышей или в баньку пустите, век не забудем доброты.
   — Ишь, какие шустрые! Баньку, переночевать… Много вас таких тут шастает.
   — Неужто много?
   Вот въедливый какой! Нет ли на этой фактории других хозяев, посговорчивее?
   — Дык, проходил один ужо. С Красной Лошади, трепался. Мол, побили остроухих у них здорово.
   — Это верно, побили. С Красной Лошади и наш путь. Ты, хозяин, не подскажешь, как звали того старателя?
   — Брехал, будто Хвостом. Знаешь такого?
   Вот уж о ком не ожидал услышать! Знал ли я Хвоста? Знал, конечно. Последнее время он правой рукой Белого был. Что ж понесло старого охотника в путь-дорогу?
   — Знаю. Борода пегая, седая с черным. На шапке лисий хвост. С луком мог быть. Верно?
   — Угадал.
   — Не угадал. Знаю.
   — Ну, может, и так. Мне-то что?
   — Давно был Хвост-то?
   — Дык я что, считал? Дней с десяток.
   Ага, заболтал я хозяина. Вот тебе и Молчун! Подобрел ардан, разговор поддерживает. Не чурается чужаков. Надо дальше давить.
   — Так пустишь, нет, хозяин? Мы ж не за просто так. Можем отработать, а можем и заплатить чем.
   — Да? А чем заплатить? Самоцветами своими?
   — А хоть бы и самоцветами…
   Пока мы мило беседовали, во дворе появились зрители. Три мужика. Один постарше, с изрядной сединой. Двое моего возраста или чуть моложе. Две женщины делали вид, что срочно понадобилось по воду, а тут такое дело — гости припожаловали. Вот и мялись теперь несчастные с коромыслами, не зная, что ж делать: по воду пойдешь — что интересное пропустишь; здесь останешься — как бы потом с ведрами в темноте ноги не поломать. Ну, понятное дело, ребятня выглядывала из каждой щелки. Я насчитал не меньше десятка пар горящих любопытством глаз.
   — Ты, хозяин, во двор-то пустишь нас? — подал голос Сотник. — Или через плетень и будем говорить?
   — А я еще не решил, — ухмыльнулся ардан.
   — Думаешь, ты нам сильно нужен? — Уверенность в голосе пригорянина насторожила траппера. Он стрельнул глазами по сторонам. Гордо подбоченился:
   — Чо ж приперлись, коли не нужен?
   — Так мы и с кем другим договориться можем. Вон у тебя за спиной тоже хозяева стоят.
   Ардан оглянулся:
   — Ха! Хозяева! Что скажу, то и будет.
   Интересно, он правда такой? Или выдает желаемое за действительное? Да нет, похоже, и вправду лысый мужик здесь за главного. Остальные и не подумали рот ему закрыть. Глаза потупили, как невесты на выданье, и дружно промолчали.
   Ладно, будем по-другому общаться. Сейчас тебя на жадность проверим.
   — Сколько возьмешь?
   — А тебе чего надоть? — сразу прищурился траппер, но быстро поправился: — Я с тобой еще ни о чем не договорился…
   Я пожал плечами, кивнул Сотнику:
   — Пошли, что ли? — И сработало!
   Мы не успели даже повернуться, как ардан всполошенно вскинулся, опустил лук:
   — Вы, это, мужики, погодьте!
   — Чего там тебе? — через плечо бросил я.
   — Погодьте, погодьте… Во двор зайдите, поговорить надо.
   — А надо? — Так, Молчун, главное — не переиграй. А то и в самом деле обидится и не позовет.
   — Заходите, заходите. Экие вы обидчивые… Время, понимаешь, такое — не всякому подорожному верь.
   — Ладно, хозяин. Зайдем. Посидим рядком, поговорим ладком.
   Ни ворот, ни калитки в плетне не оказалось. Зато был перелаз. Собакам хватило одного окрика лысоватого ардана, чтобы умчаться кто куда. Видно, крут он на расправу с теми, кто послабее. Но, имея в спутниках Сотника, четырех таких трапперов можно не бояться.
   — В дом не пущу, — сразу оговорил хозяин. — Кто вас знает? Может, порчу наведете. Вон рожи какие.
   Чем ему наши рожи не понравились? Ну, заросшие, как лесовики. Так, понятное дело, где ж бриться-стричься в дороге? Ну, у Сотника повязка через глаз…
   — А эта вовсе глаз не кажет, — кивнул ардан в сторону Мак Кехты. — Никак хворая?
   — Да нет, не хворая она, — вступился я за сиду, выдумывая байку на ходу. — Обет дала — год лица никому не показывать.
   — Это что ж за обеты такие? Не по-нашему что-то.
   — Да мужа у нее убили. Вот и горюет. А что до «нашести» обета, так не местная она. С Юга дальнего.
   — Эге. С Юга. Всяких я перевидал. Таких еще нет. Все вы вроде как не нашенские. Одна девка только…
   А наметанный у него глаз. Даром что в лесу живет, видит купцов раз в полгода да своих соседей-трапперов иногда.
   — Верно. Прав ты, — сказал Сотник. —Из Пригорья я.
   Лицо хозяина сразу вытянулось. Еще бы! Кто ж не слыхал о воинском искусстве пригорян? Верно, одни глухие, так им на пальцах объяснили.
   — А я из Приозерной империи, — добавил я, чтобы сгладить впечатление. — Гелка из арданов будет. Правда, и родилась, и выросла на Красной Лошади. Потому и признал ты ее одну.
   Хозяин почесал бороду:
   — Ладно. В сенник пойдем. Там поговорим. — В сенник так в сенник. Лишь бы под крышу.
   — Годится. Пошли.
   Он зыркнул исподлобья на стоящих поодаль мужиков:
   — Ну? Чего уставились? Я дело обтяпаю. Сам. — Возражений не последовало. Рта открыть никто не посмел. Трапперы быстро разошлись, скрывшись кто в доме, кто за домом, ровно и не было их. Бабы наконец-то отправились по воду. Зато, сообразив, что беды наверняка уже не будет, на волю вырвалась ребятня. Как горошины из стручка выкатились. Оно и понятно: где бы ни проходило детство — на вилле среди виноградников, в лесной глуши на фактории, в городском ремесленном квартале или королевском дворце — главной чертой малолетнего сорванца всегда было и останется любопытство. Возрасту — от трех годков до десятка. Чумазые, вихрастые, огненно-рыжие, как на подбор. Что ни говори, а маленькие арданы. Породу сразу видно.
   На мордашках нескольких из них я заметил густо намазанные соком чистотела корочки. Вначале насторожился: что за зараза такая? А потом сообразил — ветрянка. Кто ж в детстве ею не переболел! Видно, каким-то манером умудрились дети трапперов заразиться от заезжих торговцев. Ну и хорошо. Малышней все разом переболеют, потом хлопот меньше будет.
   Тем временем лысый ардан зарычал и на детей, как недавно на собак. Однако они не сильно прислушивались. Тогда он махнул мне рукой — пошли за мной, мол.
   Пошли так пошли.
   — Тебя, хозяин, как величать-то? — Он или забыл представиться, или просто мало радуется нам.
   — Зови Метким, — буркнул ардан.
   — Добро. А я — Молчун.
   — Ну и молчал бы, Молчун.
   Вот такой у нас хозяин. Приветливый. Без доброго слова мимо не пройдет. Да и стрыгай с ним. Не детей же нам вместе нарекать!
   Сенник располагался сразу за срубом. А не скупятся трапперы арданские, когда дома себе строят. Бревна — вдвоем не обхватишь, не всякий таран разобьет. В стенах прорезаны узкие окошки, защищенные крепкими ставнями, и двери. Кроют дома арданы все больше дерном. За осень-зиму он влагой напитывается, весной зеленеет. Нелегко такую постройку сжечь или разбить. И это правильно — лихих людей и раньше в здешних краях хватало, а уж теперь, после войны… И раздумья вернулись к Мак Кехте. Ей-то удавалось пожечь не одну факторию. Наверняка навыки богатые в этом деле.
   От размышлений меня отвлек негромкий голос Сотника. Кажется, он обратился к ардану:
   — Ого, а кони у вас откуда?
   — Да так… — Меткий замялся. — Тут одни проезжали — бросили хромых.
   Неподалеку от сенника, за сложенной из жердин оградой, понуро стояли шесть лошадей. Мокрые, а потому все без исключения вороные.
   — Богато живете, трапперы.
   — А! Где там! Жрут как проклятые, а толку с них — аж никакого.
   — Так отдай нам.
   — Что значит «отдай»? Даром?!
   — А то! Тебе ж они не нужны. Опять-таки жрут много.
   — Хе! Даром! Даром за амбаром! Да я их лучше порежу — мяса навялю.
   — Эх, Меткий! — усмехнулся я. — Веселии тебя не слышит. Они ж за коня горло перегрызут.
   — А тебе что? Ты из Повесья, что ли? Нет! Вот и не лезь, когда не просят.
   — Я не про то. Продай, коли за так отдать не хочешь.
   Ардан задумался.
   — Пошли. Сядем, поговорим. В ногах правды нет.
   — Ну пошли. А что до правды, так ее для бедняка нигде нет.
   — Ну, ты и трепло! А еще Молчун. Заходи. — Сенник дохнул из распахнутых дверей одуряющим ароматом лесных трав. Такие вырастают на скрытых от людского глаза полянах в дремучих чащобах, и луговые травы ни в какое сравнение с ними не идут. Одна ночь на кипе душистого, теплого сена добавляет годков пять жизни. Просто чародейство какое. Не зря молва людская приписывает знахарям-травникам занятия волшебством.
   — Так. Тут и заночевать можете. — Меткий огляделся по сторонам. Уж не запоминает ли, сколько сена, страшась, что мы за ночь его запасы уполовиним?
   — Спасибо, хозяин. Давай и о плате сразу поговорим.
   — Давай-давай. — Ардан уселся, поджав под задницу ноги. Приготовился к долгому торгу.
   — Ну что? Харчей ты нам дашь на дорогу? — Краем глаза я наблюдал за спутниками.
   Гелка принялась ковыряться в нашем мешке. Она всегда себе работу сыщет — пришить там что или дырку залатать.
   Сотник присел рядом со мной. Насчет лошадей — это он здорово придумал. Насколько путь сократить можно, если не на своих двоих чесать, а в седле. Вот не уверен я, что получится. Не выкупить у Меткого. Нет, он продаст, никуда не денется. Даром не отдаст, конечно, а за горстку самоцветов аж бегом поведет со двора. Переживал-то я, что у меня с ездой не заладится. Имел пару раз горький опыт, потом ушибы да ссадины лечил.
   — Харчей? Подумать надо. Самим мало.
   — Ну, ведь не за просто так.
   — Оно понятно. Так я всё едино ваши камешки втридорога у торговцев менять буду. Они ж только и норовят честному труженику в глотку вцепиться, ровно клыканы какие.
   — А ты не меняй, Меткий. Сразу не меняй. Пущай полежат. Они же жрать не просят. И мыши их не поедят, верно? А там, глядишь, цены сменятся.
   — То ж я и гляжу, как вы жирно живете на своих приисках. На золоте едите, на серебре умываетесь.
   — Чего нет, того нет. А всё ж не жаловались до сих пор.
   — А что тогда вы толпами бежите с приисков? Ровно дерьмом после меда помазали. То один, то оравой цельной…
   — А что, раньше с приисков не уходили? — развел я руками. — Всегда кто-то приходит, кто-то уходит.
   — Ага. Завсегда. Только что-то я нынче летом не видал, чтоб туда ломились, как на свадьбу за халявным пивом и жратвой.
   — Вот-вот. — Я попытался вернуть разговор в нужное нам русло. — Харчей ты нам дашь или нет? Заплатим, между прочим. Не как на свадьбе.
   — Нет, ты погодь! — Ардана понесло. — Ты мне скажи, чего ты на своем прииске забыл? Чего вы претесь туда? Не можете, как честные люди, свой кусок хлеба заработать?
   Тут и я почуял, что гнев начинает во мне закипать. Как тогда с Белым. Еще чуток — и схвачу траппера за грудки. Как тогда договариваться будем? Терпи, Молчун, терпи…
   Я протянул ему руки, ладонями под нос — на, смотри!
   — На, смотри, Меткий, зарабатываю я свой кусок хлеба или нашармачка проскочить норовлю?
   Давно я за кайло не брался, но годами наработанные мозоли так просто за десяток дней не сойдут. Тут тоже годы нужны в холе да в неге.
   — Чё ты мне грабли под нос тычешь-то! — попятился ардан.
   — А то, — я старался говорить спокойно, но не очень-то удавалось, — что горблюсь я не меньше твоего. Да не на воздушке по лесу гуляю — там ягодку сорвал, там цветочек понюхал, — а под землей корячусь. Кровля на тебя не рушилась, а, Меткий? Да ты и не знаешь, что это. Как заживо хоронят… Крысы каменные не одолевали? А стуканец друзей жрал?
   — Да я… — начал было траппер, но осекся. Видно, понял, что по сравнению с трудом рудокопа-старателя его хлеб почти что легкий.
   Но сдаваться он и не подумал:
   — Что, тяжко на прииске приходится? А я тебя туда гнал? Или кто-то гнал? Не можешь по-другому зарабатывать — шуруй под землю! — А вот тут он прав…
   — А вот тут ты прав, Меткий, никто меня не гнал под землю. Сам, дурень, полез. Сам и расхлебывать должен. Думал, разбогатею в одночасье. Поперся за семь лиг киселя хлебать. Вот и нахлебался…
   — Не разбогател?
   — Как тут разбогатеешь? Порода обеднела. Это по городам сказки сказывают. Мол, копни только, и самоцветы сами посыплются. А на деле столько глинозема лопатой перекидаешь, чтоб хоть один словить. А два раза в год: нате вам, ешьте, не обляпайтесь, — сборщики податей от Мак Кехты…
   — Так пришили ж Мак Кехту?
   — То-то и оно. И мы все думали — сидов прогнали, работай да радуйся. Ан нет. Петельщики заявились.
   — У-у, сволочи те еще. Мне Хвост сказывал.
   — Вот видишь. Всего ничего свободными пожили. А теперь Витгольд с Экхардом зайдутся спорить, кому из нас кровь сосать. Они-то зайдутся, глядишь, и дракой сойдутся, а бока мятые у нас будут.
   — Это точно. — Ардан уже и не спорил.
   — Вот и бежим куда глаза глядят. Лучше раньше удрать, чем потом в землю-матушку навсегда залечь.
   — Бежать вольно, коли есть куда…
   — Точно. Потому парни раньше и не разбежались. Не за сказочные богатства ведь работаем, а за то, чтоб кусок хлеба, а к нему бы и солонины ломоть не худо, был не только на сегодня, но и на завтра. А уйди вот так ни с того ни с сего? Куда податься? В трапперы? Можно, ежели умение есть. А кто городской, след белки от следа куницы не отличит, а барсука от волка? В город возвращаться? Так в тридцать годков идти в подмастерья как-то не того… Согласен?
   — Согласен.
   — И в войско не всякого тоже возьмут.
   — Оно понятно.
   — Вот и выходит — мы вроде вольные, а на самом деле крепостные. Жизнь так кабалит, не всякому барону под силу.
   — А ты, значит, вырвался? — Меткий хитро прищурился. — В трапперы решил податься али в город? А может, в войско?
   — Могу и в трапперы. Приходилось и плашки ставить, и силки настораживать. А могу и в город. Читать-писать разумею. Счет знаю.
   — Вона ка-а-ак… — протянул ардан. Про Сотника, пригорянина, и спрашивать не стал. Ясное дело, в любом войске нарасхват такие бойцы. — Ладно. Поговорили.
   Он еще раз внимательно оглядел моих спутников.
   Мак Кехта, не поднимая головы, забилась в самый дальний угол, почти в темноту. Правильно делает. Нет нужды местным жителям ее лицо видеть.
   И все-таки Меткий прежде всего обратил внимание на феанни.
   — Сидит, накрылась, глаз не видно, — пробурчал он. — Вроде дурное замыслила.
   — Да не бери в голову, Меткий! Переживает баба. С горя малость умом тронулась. Чего тебе от нее надо?
   — Ладно, пущай сидит, — согласился ардан. — По нашей жизни умом тронуться легче легкого. Кто мужика-то ейного пришиб? Остроухие или наши?
   — Люди. — Если вспомнить покойных ярла Мак Кехту или Лох Белаха, так я не соврал нисколечко. — Время, видишь, неспокойное.
   — Это так. Про Мак Кехту слыхал?
   Ну вот, сейчас начнется. Только б у сиды хватило выдержки не вмешаться.
   — Слыхал.
   — У-у-у, зверюга. Народу положила, страсть.
   — Да уж.
   — Палила целыми хуторами, кишки на деревьях развешивала. До крови охочая, говорят. Прям пила бы ее. Слава Пастырю Оленей, шлепнули стерву.
   — Да ну?
   — Дык у вас же на прииске дело было! Нешто не знаешь? — В глазах Меткого мелькнуло подозрение.
   — Трупа ее никто не видел… — И это тоже правда, лопни мои глаза. А если Хвост что и рассказывал, должен был упомянуть, что сида ушла в стуканцовы ходы.
   — Да-а, жалко. Ее-то за все злодеяния помучить бы как следует. Мне б волю дали — жилы тянул бы да железом каленым…