Русанов Владислав. Полуденная буря

   — А по мне, так не Щучий, а Сучий Плес. Не глянется деревня. Ну никак не глянется. Так бы петуха красного и подпустил.
   — Окстись, Бессон. Ты ж не остроух какой — лють над безвинными тешить. — Крыжак потрепал коня по шее, поправил прядку гривы, выбивающуюся из-под потника.
   Третий всадник, застывший на пологом пригорке, молчал. Думал о чем-то своем. Каштановая борода отросла на зависть даже веселинам. Нестриженые и давно не чесанные кудри удерживались от падения на глаза широкой вышитой лентой, сложенной вдвое, — на манер арданских воинов. Жители Повесья предпочитали заплетать на висках косички. Трейги стриглись коротко. Самая распространенная прическа как у благородных воителей, так и у поселян-землепашцев — под горшок.
   Парень, прозванный Живоломом, сочетал во внешности приметы всех трех народов, населявших Север материка. Масть трейговская — темная, борода веселинская — пониже ключиц, повязка на голове — арданская. С виду — наемник наемником, перекати-поле бесприютное, привыкший силу рук и клинок за звонкую монету продавать тому, кто дороже предложит. Вот только башка варила у него вовсе не как у простого наемника. И местность вдоль трейговской стороны Ауд Мора он знал прекрасно. Так что уже к яблочнику Бессон понял — обходиться без Живолома ватага не сможет никак. Ну ни под каким видом.
   — Что молчишь-то? — буркнул главарь лесных молодцев задумавшемуся парню.
   — А что болтать попусту? Деревня как деревня. Не бедная. Можно сказать, богатая. Гляди. Вон трактир. Не иначе как для купцов, в Ард'э'Клуэн путь держащих, построен. Значит, выгоду поселяне имеют с него, и немалую. Фураж, людской харч… А вон глянь, чуток правее — кузня. Тоже не в каждой деревеньке ее построят. Телеги чинить, коней ковать. Нет, деревня богатая.
   — Сказать хочешь, разживемся? — осклабился светлобородый, коренастый Крыжак.
   — Тебе на жизнь мало? — вскинул бровь Живолом.
   — Не, ну… — замялся веселин.
   — Фураж возьмем, харч людям возьмем, — сказал, как отрезал, парень, — а больше не вздумай. Мало селян утесняют?
   — Ты что-то сильно о землепашцах печешься, — хохотнул Бессон. — Мы ж всё-таки разбойники, лесные молодцы. Нам убивать и грабить полагается.
   — А оно тебе надо? Убивать и грабить? Корову зарезать можно и сожрать, а можно доить. Так ведь? — Живолом улыбался во весь рот. — Да что я тебе рассказываю? Ты ж, Бессон, сам хвастался — по понятиям живешь, лишнего зла не творишь.
   — Верно, — кивнул главарь. — Ни к чему зло плодить. Пускай его богатеи плодят — им не привыкать. Но деревня эта мне не нравится.
   И три пары глаз всадников вновь принялись обшаривать расстелившуюся перед ними деревеньку. Щучий Плес имел форму широкой подковы — левое крыло следовало вдоль бегущего рядом с опушкой тракта, а правое спускалось к самому краю заливного луга у реки. Внутри подковы укрывались огороды, обнесенные невысокими плетнями, и выгон. Однако ни коров, ни овец что-то не наблюдалось. Не бегала меж домами и птица, не сновали ребятишки. Тихой и безлюдной выглядела деревенька Щучий Плес — полтора десятка домишек, трактир и кузня. Только над крышей небольшого, чисто беленного трактира вился слабенький столбик дыма.
   — Поразбежались, что ли? — рассуждал вслух Бессон. — Может, их кто предупредил?
   — Об нас, что ли? — протянул Крыжак.
   — Об нас, об нас.
   — А кто? Вырвиглаз, что ли? Этот мог, сука арданская.
   — Думаешь, ему делать нечего больше, как вперед нас по тракту бежать и селян будоражить?
   — А то?
   — Да нет, он уже к Фан-Беллу подгребает грязными пятками.
   — Зря ты так людям веришь, Бессон, — заметил светлобородый Крыжак. — Люди, они хуже волков встречаются.
   — Верно. Бывают хуже волков, — процедил сквозь зубы Живолом. — Только, если Вырвиглаз надумает на нас кого навести, он не к поселянам побежит, а в баронский замок или форт какой.
   — Точно, — согласился Бессон. — Ближайший форт далеко ли?
   — Турий Рог. Полдня езды верхом, — откликнулся трейг.
   — Мог поспеть?
   — Мог.
   — Значится, мог навести ищеек на наш след?
   — Не мог.
   — Это еще почему?
   — Конницы у них нету, в Турьем Роге. Лучники да копейщики. Пехом не поспеют так быстро. Разве что к вечеру. А где мы к вечеру будем?
   — Во-во! Ищи ветра в поле! — усмехнулся Крыжак. Бессон снова почесал затылок, глянул прямо в глаза Живолому:
   — И откуда ты на мою голову такой умник выискался? Ну всё знаешь! И про форты, и про замки баронские… Да, скажи, друг разлюбезный мой, местного барона замок далече отсель? Али нет?
   — Пару дней как мимо ехали.
   — К нему Вырвиглаз заскочить мог?
   — Мог. Только не попрет барон в одиночку против твоей силы, Бессон. В заднице у него не кругло. Вот если б двое-трое объединились, тогда — да, тогда наши дела плохи.
   — Не, ну откудова ты все знаешь? — Главарь ватаги пристукнул кулаком по коленке. — Слушай! А, часом, ты не того… Не твоего папаши замок проезжали?
   — Я ж тебе говорил, не баронский я сын.
   — Ясно дело, — подначил тут же Крыжак, — самое малое, графский. Оттого и знает всё. Кто у нас местный граф?
   — Тебе не всё едино? — отмахнулся трейг.
   — Как так — всё едино? Любопытство меня прет. Можешь ты мое сердце болящее успокоить ответом?
   — Гляди, за лишнее любопытство без носа можно остаться, как та баба из сказки.
   — Ну вот. Он уже и обиделся. Ровно королевна. Из такой же сказки. — Бессон поудобнее перехватил ременный повод уздечки. — Скажи, кто граф. Без подначки спрашиваю.
   — Ага, без подначки. А после поллуны зубы скалить будете.
   — Не буду. Конем клянусь.
   — Что ж мы, нелюди? — поддержал главаря Крыжак. — Али арданы какие?
   — А ну вас. Ведь не отвязнете всё едино. — Живолом махнул рукой. — Грейн Седьмой, на черненом щите шестнадцать серебряных копейных наконечников.
   — Не, ну откудова ты все знаешь? — Бессон не смеялся, не до смеху в самом-то деле. — Вроде как за ручку с ними со всеми.
   — Я ж говорил тебе. Наемник я. То у одного послужу, то у другого. Вот и запомнил всех.
   — Молодой ты для наемника. Не, мечом ты машешь — мама не горюй. Тут и спорить не о чем. Каждый барон, да что там барон, каждый граф тебя в своей дружине с дорогой душой примет. Да я не о том. Не успел бы ты у многих послужить. Молодой еще.
   — Так и про то я тебе говорил. Война-то сидская всех перемешала. И графов, и баронов. И наемников. Думаешь, откуда я того барона из Восходной марки знаю? Красная рыба на щите. Всё оттудова. С войны. Я при графе Палене в дружине состоял. Слышал про такого? Коннетабль. Над всем войском старший.
   — Чудные вы, трейги, — удивился в который раз Бессон. — У нас король над всеми войсками старший. Как же иначе быть может? Раз король, значит, первый боец.
   Живолом хмыкнул:
   — Видал я вашего Властомира. Как он пятками от Мак Дабхты с Мак Кехтой нарезал.
   — И как же ты мог это видеть, наемник? — насупился Бессон.
   Крыжак тоже обиделся за родного повесского владыку и пробурчал под нос что-то в адрес всех трейгов вместе взятых, а в адрес болтающего бескостным языком соседа — отдельно.
   — Вот, уже обиделись, — покачал головой Живолом. — Просто вас, веселинов, до расстройства довести. Сами первые начали. Или нет? А видел Властомира потому, как в том отряде был, что его отбивал. Не подоспели б петельщики трегетренские, здоровущий курган насыпать в Весеграде пришлось бы.
   — Ну, уел, уел, — примирительно пробормотал вожак. — Когда б не трейги, победили бы остроухие у Кровавой Лощины? К этому ведешь?
   — Да нет. С чего бы. Вместе бились. Я к тому веду, что наш король вперед в бою не лезет, грудь под бельты да под дротики не подставляет. Коннетабль на то поставлен, чтоб войска в бой вести. А король на войне тоже не последний человек. И обоз, и тыл на нем… А случись так, что коннетабля порешат, — король может сам командовать, пока нового не назначит. Вот и выгода.
   — Ото ж ваш король накомандовал, — съехидничал Крыжак. — В телеге на сене.
   — Пускай и на сене, да петельщикам его у остроухих отбивать не пришлось.
   — Во! И петельщиков вспомнил, не к ночи будь помянуты. Ты их сильно любишь?
   — Не за что мне их любить, — нахмурился трейг, — только я честно вам говорил — сам в петельщиках состоял. Недолго.
   — Да помню-помню. — Бессон еще раз пристально вгляделся в притулившиеся в низинке под холмом домики. — При случае замолвишь словечко за меня перед Валланом.
   — Вот этим клинком, — Живолом прикоснулся к торчащей над правым плечом рукоятке полутораручного меча, — я с ним говорить буду. Так что на словечко не рассчитывай.
   Крыжак захохотал. Улыбнулся и Бессон.
   — Что ты там еще углядел? — умерил его веселье Живолом.
   — А что мне глядеть? Я так думаю: в деревне засады нет.
   — Согласен. Негде там отряд спрятать.
   — Не, ну десяток по овинам рассовать можно, — снова затеребил бороду Крыжак.
   — Десятка я не боюсь. — Бессон снова стал серьезен. — Пущай сунутся — так перья и полетят. Большого отряда не спрячешь.
   — Верно, — поддержал трейг. — Если кто и удумает на нас ударить, то на броде.
   Он показал пальцем туда, где тракт, обогнув поселение, сбегал по пологому берегу и нырял в реку. Мостов в этих краях не наводили — накладно поддерживать в исправном состоянии. Всё больше бродами пользовались.
   На противоположном берегу дорога уходила под полог леса. Между опушкой и водой — не больше половины выстрела из доброго лука.
   — Толковый командир, — продолжил Живолом, — сделает засаду в лесу. Сразу за бродом. Когда мы растянемся — кто в воде еще, кто уже на берегу — ударит. Сперва из луков, а потом конницей. Сбросит назад в реку и разделает, как цыплят.
   — Из луков, потом конницей, — повторил веселин. — Ты никак армии целой ждешь по свою душу?
   — А кто его знает? Только я, если бы хотел шайку изничтожить, так бы поступил.
   Бессон тряхнул слегка поседелым чубом:
   — А ведь прав ты, закусай тебя стрыгай! Вот за то ты и дорог мне. Дороже казны остроушьего короля.
   — Эохо Бекх его зовут.
   — Да хоть Козел, Козлов сын — мне всё едино! В лесу ждать будут? А вот хрена им лысого!
   — Да погоди ты. Я ж так, разговор поддержать, сказал. Может, и нет там никого, и не предупреждал деревню никто.
   — Ага, не предупреждал! А что затихарились-то так?
   — А может, у них понос кровавый разгулялся? — встрял Крыжак. — И сидят по кустам, выглянуть некогда.
   — Тьфу на тебя! «Понос»! Молчал бы уж да за конями следил.
   — А у меня что, Бессон, кони неухоженные?
   — Да ладно, — отмахнулся вожак. — Ухоженные.
   — Нет, ты уж погляди! Бока лоснятся, гривы-хвосты по волоску разобраны! И это в походе, не на зимнике!
   — Добрые у тебя кони, — успокоил веселина Живолом. — Не кипятись. Кто ж спорит? Сам следишь и другим спуску не даешь.
   — А то!
   — Только у моего подкова на левой передней разболталась.
   — Ну, я ж тебе не коваль! Какой ублюдок, козлом целованный, придумал в лесу коней ковать! Кому оно надо!
   — Так из-под петельщика конь, — напомнил Бессон.
   — Во, петельщики! Волки б их маму нюхали! У них разве ж понятия про коней?
   — Да ладно тебе, — попытался утихомирить Крыжака Живолом. — Я так, к слову сказал.
   — А вот не надо мне про коней к слову говорить! Видишь кузню?
   — Ну, вижу.
   — Войдем в деревню, перво-наперво дуй туда. Кузнец твоему горю поможет.
   — Вот и я, братки, думаю, — прервал Бессон, — не пора нам, часом, в деревню-то? А то простоим тут на эгиле, как три дуба на распутье, до вечера.
   — И правда, пора, — легко согласился трейг. — только ты Гуляйку пошли сперва на разведку. А то вы одно тут напридумывали, а они сотню дружинников в сене зароют. Будет как в песенке: а мы не ждали вас, а вы приперлися.
   Крыжак даже крякнул. Как-то так получилось, что последних дней жнивца жизненно важные вопросы тактики и стратегии решал в ватаге не Бессон, а молодой, отбитый у петельщиков, трейг. И никто, включая вожака, не возражал. Даже наоборот. Удача, девка ветренная и вся себе на уме, теперь так и липла к лесным злодцам. Гуляйка, широкоплечий лупоглазый парень с мягкой, чуть тронутой рыжинкой бородой, выслушал распоряжения вожака и лихо поднял буланого в галоп. Стремительно пронесшись по тракту, он ворвался на тесную площадь — не площадь, пустырь перед харчевней. Осадил коня, да так, что тот аж заржал, приседая на задние ноги.
   — От выпендрежник! — улыбнулся Бессон. — А как в седле сидит. А, трейг? Вашим такое не снилось, верно?
   Живолом пожал плечами, наблюдая за притихшими домишками:
   — Мало ты наших видел.
   Буланый с Гуляйкой на хребте приплясывающим шагом, бочком подвинулся к трактиру. Лесной молодец грянул кулаком в ставень.
   — Если засада есть, то сейчас обнаружат себя, — пробормотал трейг. — Или не обнаружат совсем.
   — То есть как? — не понял Бессон.
   — Пока нас резать не начнут, — пояснил Живолом.
   — А! Оно верно. Оно так.
   Гуляйка тем временем что-то прокричал. Ветер сносил слова…
   — Грозится петуха подпустить, — почесал шею Крыжак.
   Угроза сразу возымела действие. На пороге трактира возникла коренастая фигура в расшитом переднике. Надо думать, хозяин. Торопливо поклонившись, трактирщик попытался вновь юркнуть в темную утробу постройки, но лупоглазый веселин ловко оттеснил его пританцовывающим скакуном, склонился с седла, о чем-то спрашивая.
   Поселянин энергично закивал. Потом замахал руками, показывая то направо в сторону холма, где стояли разбойники, то на брод и высящуюся за ним зеленую громаду леса.
   — Толкует что-то, — продолжал пояснять Крыжак. Будто в его словах кто-то нуждался.
   Бессон с Живоломом даже не обратили на него внимания, пристально наблюдая за разведчиком.
   А Гуляйка, отпустив трактирщика, привстал в стременах и вовсю замахал сдернутой с головы шапкой.
   — Чисто. Поехали, — облегченно вздохнул Бессон.
   — Поехали! — Крыжак развернулся к толпящимся у подножия холма вокруг четырех груженых подвод всадникам.
   Уже въехав в деревню, Живолом понял, что обманулся первоначальной тишиной. Поселение не покинуто. Просто жители здорово кем-то напуганы и так попрятались, что впору с собаками искать. К слову сказать, собаки у поселян тоже оказались ученые. И не добром и ласкою, а горьким опытом. Издали на всадников не брехали, не рисовались на видном месте. Только рычали настороженно из-за плетней. Еще бы! Край пограничный. Войны всего с десяток лет как утихли. А мелких стычек и по сей день в избытке. Ни солдаты-наемники, ни бродяги-разбойники псов не жаловали. На клацающие у стремени или конских бабок зубы реагировали схоже — стрелой или арбалетным бельтом в бок. Потому и выучились собаки без нужды нa глаза всяким-разным находникам не лезть. Хоть и тварь лохматая и о четырех ногах, а понятия не меньшe, чем у иного двуногого. А может, и больше. Но жизнь в деревушке со странным названием Щучий Плес была. Опытный слух лесного молодца различал то здесь, то там квохтанье запертых кур. Глухо и сдавленно промычала корова. Добро еще, что мешок буренке на морду не натянули трусоватые землеробы. Кое-где в щели неплотно притворенного ставня мелькал любопытный детский глаз или настороженный женский.
   Жизнь была. Но тщательно скрывала свое присутствие.
   Разбойники спешились у трактирной вывески — три длинные полосатые рыбины приоткрыли зубастые пасти. Телеги составили тут же. Рядком, не распрягая коней.
   — Где этот байбак жирный? — Бессон кивком указал на дверь харчевни. — Тащи его сюда. Разговор есть.
   Гуляйка нырнул во чрево трактира и вернулся почти в сей же момент. Видать, затравленно озирающийся хозяин уже не прятался, а подслушивал под дверью. «Жирный байбак» оказался на деле мосластым мужичком средних лет со сломанным носом и глубокими залысинами на вспотевшем черепе. Он подобострастно кланялся, но глядел исподлобья без малейшего намека на смирение. Бывший солдат? Или выслужившийся баронский дружинник…
   — Собирай народ, — скомандовал Бессон поселянину. — Говорить буду.
   Веселины тем временем потянулись к колодезному «журавлю» — поить лошадей.
   — Тебя как кличут? — Живолом придержал трактирщика за рукав.
   — Сденом. Сденом Кривоносом.
   Сломанный в двух местах угреватый нос красноречиво подтверждал правильность прозвища.
   — Копейщик? Лучник?
   — Копейщик. Три нашивки за ранения.
   — Здесь служил?
   — Здеся, а где же еще?
   — Ладно, Сден. Передай людям — сундуки потрошить и насильничать не будем. За фураж и харчи расплатимся. Понял?
   Трактирщик глянул ошалело, мотнул головой:
   — Понял. Передам.
   Живолом хмыкнул ему вслед, отвернулся, распуская подпругу под брюхом темно-гнедого коня.
   — Экий ты добрый, — ухмыльнулся вожак. — Селян не забижаешь. А мы ж всё-таки разбойники.
   — Ну, так и что?
   — Не, ну если мы разбойники, мы грабить должны? Нет, ты ответь мне. Должны али нет?
   — Наверное, должны.
   — Так что ж ты ведешь себя ровно граф какой на прогулке?
   — А тебе над слабыми покуражиться восхотелось, а? — Парень склонил щеку к плечу. — Найдем сборщика подати королевского, я ему первый кровь пущу и мошну вытрясу.
   — Ага, найдешь ты его! — подвинулся к ним Крыжак. — Коли и был, так теперь ищи-свищи. С казной вместе.
   — Я не про то, — отмахнулся Бессон. — Мне обидно, что я, лесной молодец, землепашцам платить должен. Вот объясни мне…
   — Успокойся. — Трейг посуровел. — Обеднеешь, если пару локтей сукна за мешок муки отдашь?
   — Что мне тряпки! Я ж не барахольщик!
   — Так что ж ерепенишься? Серебром платить не понуждаю. Селянам сунешь мелочевку, они и рады будут. Еще девки следом увяжутся. Мол, герои из легенды. А сядет на хвост дружина баронская, в другой бок укажут. Или гонца пошлют упредить. Тебе это важнее или охапка вышитых юбок на возу?
   Бессон рассмеялся, поднимая похожие на лопаты ладони вверх:
   — Всё. Уел. Молчу.
   — Ну дык, — многозначительно помотал корявым пальцем Крыжак. — Коннетабль.
   — Чего?!
   — Коннетабль, — скалясь, повторил веселин. — Главнокомандующий, значит. По-трейговски.
   Через мгновение ржали уже втроем. Веселье передалось и молодцам вокруг колодца. Кого-то уже не обрызгали, а от души окатили водицей. От крика шарахнулись кони.
   — Слушай, парень, — Бессон дружески хлопнул трейга меж лопаток, — может, тебе и ватагой командовать?
   — Ты чо? — уставился на него Крыжак.
   — А чё? Парень башковитый. Еще рожь не заколосится, а он уже себе королевство сварганит. Чуток у арданов, клаптик у Витгольда… А я при нем коморником могу. Слушай, Живолом, у Витека, талуна ихэренского, дочка на выданье. Давай мотанем к Железному Кулаку. Так, мол, и так. У вас товар, у нас купец. А с таким тестюшкой и жнивца ждать не надо — к травнику королевство справим. Как думаешь, а?
   Трейг пожал плечами:
   — На что мне арданская невеста? — Легко коснулся рукояти меча: — Вот моя невеста.
   — Ладно, не обижайся. — Главарь повторно похлопал помощника по спине. — Я ж шуткую.
   — понял. Ты лучше води ватагу сам, хорошо? Чем смогу, помогу. А женить на Витековой дочке и тебя можно.
   Крыжак хохотал от души, едва не задохнувшись:
   — Ну, дает паря! Бессона да на талунской дочке!
   — А чем я не жених? — приосанился главарь. — Не старый еще. И даже не лысый.
   Тут он заметил, что на площади потихоньку скопился народ — мужики да бабы средних лет, а то и вовсе старухи. Девок всё же попрятали. Вооруженным людям по давно укоренившейся привычке доверяли мало. Коротким окриком Бессон успокоил разгулявшихся ватажников и пошел в трактир, коротко кивнув: давайте меняйтесь, мол.
   Веселины полезли в подводы, извлекая на солнечный свет мотки ниток, скрученную в тугие узлы ткань — всё больше лен и сукно, несколько пар сапог и всякую разную мелочевку.
   Живолом присел на ступицу тележного колеса — сам торг его интересовал мало. Главное, чтобы разбойники шалить не вздумали.
   — Железа лишнего не найдется? — Низкий голос прозвучал над головой.
   Здоровущий мужик! Пожалуй, на полголовы выше Бессона, отличавшегося богатырским телосложением. Кожа на огромных ладонях — каждая в полставца, с какого кормится обычная деревенская семья, — припалена и задубела подошвой. Черную, тронутую сединою бороду тоже не раз лизнуло пламя. И без слов ясно — кузнец.
   — Это смотря какого, — ответил Живолом. — Кандальное возьмешь в переделку?
   В одной из телег еще валялись цепи и оковы работорговцев, перебитых в Восходной марке. Памятное дело. Главным образом, встречей со старым знакомцем — Доргом, красная рыба на лазоревом щите.
   — Мне любое сгодится. Чем кандальное хуже? — ответил кузнец и встрепенулся. — Это где вы такого набрали?
   — Далеко. Отсюда не увидишь. Тебе не всё едино?
   — Наверное, всё. А и то правда — кто я такой, чтоб вопросы спрашивать?
   — Вот видишь. Вот и договорились. — Кузнец порылся пятерней в бороде:
   — Еще не совсем. Что возьмешь?
   — За железо-то?
   — Ага.
   — Погоди, дай подумать. Как бы с тебя барыша поболее срубить… О! Придумал!
   — Придумал, так не томи. — Кузнец свел кустистые брови. — Давай выкладывай, чего надо.
   — Подковы у коней проверь. Где надо, расчистишь. Где потребуется, перекуешь. Годится?
   Мужик снова поскреб бороду:
   — Сколько голов?
   — Два десятка наберется.
   — На передок кованы?
   — Ну, так! Спрашиваешь!
   — До темноты не управлюсь.
   — Наши помогут.
   — Очень надо! Бородачи напортачат, а скажут, Тарк-кузнец плохо работает.
   — А ты, Тарк, привык хорошо работать?
   — А то?
   — Тогда давай так. Проверишь всех, а перекуешь тех, кого сам решишь. Годится?
   — Это больше мне по нутру. — Кузнец покивал лобастой башкой. Договорились, почитай.
   — Так чего ждем?
   Сквозь густую бородищу кузнеца блеснули крепкие, ровные зубы — хоть гвозди перекусывай.
   — С моря погоды, как поморяне говорят. Пошли поманеньку.
   У кузни пахло разогретым железом и древесным углем. Живолом сноровисто расседлал коня, завел в станок. Тарк, напяливший к тому времени кожаный фартук, огромной лапищей захватил скакуна за бабку, зажал ногу меж колен.
   — Болтается.
   — Это я и без тебя знал. Работай давай. — Кузнец горько вздохнул:
   — Ох, если у остальных так же, то, выходит, нажухал ты меня, лесовичок.
   — Я чего-то не понял. Тебе железо надо?
   — Надо.
   — Так работай.
   — Да я работаю, не боись за меня, лесовичок.
   Ковочный молоток легкими ударами прошелся по кромке подковы. Со стороны могло показаться, что кузнец не снять подкову норовит, а, наоборот, покрепче прибить к копыту. На самом деле он старался малость расшатать крепящие подкову к копыту гвозди-ухнали.
   — А где же управляющий ваш? Или сбежал? — продолжал беседу разбойник.
   — Ага.
   — Что «ага»? Сбежал?
   — Сбежал.
   — Экий ты стал разговорчивый. С чего бы?
   В левой руке кузнеца возникла похожая на широкое зубило с прикрепленной сбоку ручкой обсечка.
   — Ты думаешь, — хмыкнул Тарк, — из-за управляющего?
   — А то нет?
   — Нет. Просто не люблю, когда под руку тявкают. — Живолом посуровел:
   — А я, выходит, тявкаю?
   — Ну, не тявкаешь. А всё едино под руку болтаешь.
   Приставляя острый край обсечки к загнутым головкам гвоздей — «барашкам» — кузнец ловко разгибал их.
   — Ну, я не буду.
   Лесовик нарочито отвернулся и, прислонившись плечом к стенке кузни, принялся наблюдать, как грызутся Жила и горластая старуха-поселянка. Бабка норовила выторговать за полмешка муки — гарнцев восемь на первый взгляд — четыре мотка ярко-желтой, крашенной восковником, пряжи. Этот широколистый невысокий кустарник, покрывающийся к концу лета мелкими терпкими ягодами, на левом берегу Ауд Мора не рос — слишком тепло, видно. Арданы собирали молодые побеги далеко на севере — почти в Лесогорье. Потому краска из восковника и вещи, ею обработанные, ценились не меньше, чем из дикой гречихи, добываемой на южном побережье Озера — аж под Вальоной. Так вот, поселянка хотела четыре мотка, Жила соглашался отдавать только два. Торговались от души. Крик — хоть уши затыкай. Сошлись на трех мотках.
   — Слышь, паря, — пробасил кузнец. — Ты это… Не обижайся. Ты чего там спросить хотел?
   — Что ж там спрашивать, опять под руку попаду.
   — Да не боись, я уже за клещи взялся. Что спросить хотел?
   В самом деле, Тарк, отложив молоток и обсечку, расшатывал подкову здоровущими клещами. Разболтанная подкова поддавалась.
   — Управляющий от казны королевской где ваш? Сбежал?
   — Ага, сбежал.
   — А как про нас узнал?
   — Да уж нашлись доброхоты, рассказали.
   — А они как узнали?
   — Ну, брат лесовичок, о том не спрашивай — не знаю.
   — А кто такие?
   — Да проезжали тут вчера.
   — Торгаши?
   — Не сказал бы. — Кузнец вновь взялся за молоток. Теперь он простукивал подкову так, что плоские шляпки ухналей, прячущиеся до того в пазах, вылезли наружу.
   — Опять мешаю?
   — Да нет.
   — А что ж из тебя всякое слово тянуть приходится, ровно цирюльнику гнилые зубы?
   — Прости. Я, когда работаю, больше о деле думаю.
   — Так мне молчать?
   — Да нет. Ты спрашивай, спрашивай.
   — Если не торговцы, то кто?
   — А не поймешь. С оружием люди. Вроде армия. — Живолом присвистнул:
   — Большая?
   — Десятка три-четыре.
   — Так три или четыре?
   — Я ж не считал. Может, так, а может, и эдак.
   — Так ваши девки со вчера в лесу прячутся? — ухмыльнулся разбойник.