Руссен Андре. Попробуй угадай!

   Эвелина. Он так и сказал отцу: «Ты смотришь, твой ли я сын?»
   Софи. Поверь мне, папа ревнует. Он тебя смешивает с грязью, он делает вид, что ему на тебя наплевать, но мысли о тебе не дают ему покоя, он с ума сходит от ревности.
   Эвелина. Ну-ну, не стоит преувеличивать. К кому он может ревновать? Или – к чему? Просто его бесит, что у меня нет любовника.
   Софи. А мне кажется, он вовсе в этом не уверен. Вот почему он без конца изводит тебя. Я тебе говорю, я никогда не видела его в таком состоянии, как эту последнюю неделю. Такое впечатление, будто его что-то внезапно потрясло, перевернуло всего. Ты не знаешь, что бы это могло быть?
   Эвелина. А? Нет, не знаю. У твоего отца есть все необходимое для счастья, но его несчастье в том, что он одержим какой-то болезненной ностальгией по счастью. Вот почему я раз навсегда отказалась от объяснений с ним, – они ни к чему не приводят.
   Софи. Нет, хоть убей, не пойму я ваших отношений. В сущности, ваша трагедия в том, что вы оба совсем молоды и так давно женаты. Двадцать лет в браке – это же с ума сойти можно! Вы слишком рано поженились.
   Эвелина (смеясь). Может быть.
   Софи. Если бы он встретил тебя сейчас, он бы втюрился в тебя по уши!
   Эвелина. Да, и я была бы женщиной его мечты.
   Софи. Господи, какая глупость! Для девушки в моем возрасте здесь есть о чем поразмыслить!
   Из сада возвращается Пюс.
   Пюс. Ох уж этот мне мальчишка! Чего он только не выдумает! В один прекрасный день он взорвет весь дом.
   Софи. Что он там еще натворил?
   Пюс. Засунул садовый шланг в курятник и пустил воду! Представляете, что там началось? Куры метались во все стороны и кудахтали как безумные. А петух – тот чуть не лопнул от ярости!
   Софи. Совсем как здесь, в доме.
   Эвелина. Ну что, бедная моя Пюс? Софи мне уже рассказала… Кажется, тебе здесь солоно пришлось, тебя заставили подходить к телефону…
   Пюс. Да-да, поговорим-ка об этом. Черт возьми, до сих пор не могу опомниться. Заявить мне – мне! – что я у него на заметке! На заметке! Нет, вы только подумайте! Что я ему сделала? И что он себе позволяет? Просто сумасшедший какой-то. Если он впредь посмеет так обращаться со мной, то знаешь, моя дорогая, как мне ни жаль, я буду вынуждена сказать ему пару теплых слов. Он меня еще плохо знает! Он думает, Пюс размазня, безответная дурочка! Как бы не так! Пусть только подступится ко мне еще раз, – он увидит, что Пюс тоже умеет кусаться, черт возьми! Он забыл, что Пюс бретонка, а мы, бретонцы, упрямы. Я ему все выложу, не постесняюсь! Даже если потом он выставит меня вон.
   Эвелина. Не стоит принимать его всерьез, ты же знаешь! Пюс. Ну как же не всерьез? Я была просто потрясена, я так плакала! Каких он мне гадостей наговорил, если б ты знала!
   Эвелина. Ну, это нам не в новинку!
   Пюс. Но уж теперь-то я сумею дать ему отпор! Пусть только сунется ко мне со своими идиотскими угрозами, я ему рот заткну, черт подери! А тебе тоже следовало бы вправить ему мозги в некоторых отношениях. Тебе известно, что он теперь торчит перед зеркалом вместе с детьми?
   Эвелина. Да, Софи мне рассказала. Фредерик…
   Пюс. А я его застала с Малышкой.
   Эвелина. Ах боже мой, ее он тоже уронил?
   Пюс. Нет. Как только он меня заметил, он сделал вид, будто показывает ей «козу» в зеркале, но я-то видела: он держал ее на руках и смотрелся вместе с ней в зеркало. Впрочем, если бы он занимался не этим, то с чего бы он так растерялся и закричал: «Эй, вы, когда вы перестанете шпионить за мной?»
   Софи. Так и сказал?!
   Пюс. Сегодня он мне заявляет, что я у него на заметке, завтра обзывает шпионкой – это уж слишком, черт возьми!
   Эвелина. Да, я вижу, дела наши плохи, бедняжка Пюс!
   Пюс. Вот именно, что плохи! Будь я простой гувернанткой, а не твоей кузиной, он наверняка выкинул бы меня за дверь в твое отсутствие.
   Эвелина (со смехом). Ну-ну, не преувеличивай! Не принимай близко к сердцу. Все это пустяки, ты же знаешь. Пора уж привыкнуть к нему – за шестнадцать-то лет, что ты живешь вместе с нами. Он вполне способен наговорить гадостей, а через минуту с тобой же целоваться.
   Пюс. Ну уж нет! Слава богу, ко мне он не лез целоваться никогда, еще чего не хватало!
   Эвелина. Во всяком случае, пора перестать обижаться на него.
   Пюс. Я бы рада, но с ним день ото дня становится все труднее ладить! Что это за фокусы он проделывает с зеркалами, объясни ты мне? Неужели Фредерик угадал, и он действительно засомневался, его ли это дети?
   Голос Фредерика. Пюс! Пюс! Сюда, скорей! Пюс!
   Пюс. Что? Что там еще стряслось? (Эвелине, от двери.)
   Уж насчет Фредерика я бы на месте Жоржа ничуть не сомневалась, тут никакого зеркала не требуется – вылитый папочка! (Замечает Фредерика в саду.) Ах ты безмозглый мальчишка! Немедленно оставь кошку в покое… (Следующие ее слова теряются за сценой.)
   Эвелина. Нашу Пюс просто не узнать, совсем бешеная. Ее от одного имени Жоржа начинает трясти.
   Софи. Ну, а мне-то, мама, мне ты скажешь правду?
   Эвелина. Какую правду?
   Софи. Да я о папе… Ты ему все-таки изменяла? Ну хоть один разочек изменила или нет? Ведь не станешь же ты меня уверять, будто за двадцать лет тебя не потянуло ни к какому другому мужчине? Признайся, что у тебя был хоть один любовник или, что еще лучше, он есть у тебя сейчас. Мне это было бы так приятно услышать!
   Эвелина смеется.
   Ну вот, ты смеешься, а не отвечаешь.
   Эвелина. Я смеюсь, оттого что мы живем в поистине необыкновенное время. Ей-богу, я им просто восхищаюсь. Моя мать как-то рассказала мне такую историю: в Шатору одна из ее подруг по пансиону ушла в монастырь, узнав, что ее мать была любовницей прокурора.
   Софи. Ушла в монастырь?!
   Эвелина. Да.
   Софи. Господи… Это в каком же году было?
   Эвелина. Погоди-ка… Лет сорок назад. Году, примерно, в тридцатом.
   Софи. Вот это да!… Ай да времечко! Слава богу, мне повезло родиться позже. Подумать только!
   Эвелина. Вот ты и подумай, какая пропасть легла между девицей, ушедшей в монастырь оттого, что у ее матери был любовник, и тобой, которой «было бы приятно», если бы у твоей матери их было три или четыре.
   Софи. Я предпочитаю второе. А ты – нет? Ты же сказала, что тебя наше время восхищает.
   Эвелина. Я и не отрицаю, просто моя личная жизнь тебя не касается. Думай все что хочешь, приписывай мне кого угодно, но я тебе ничего не скажу. Вот и все.
   Софи. Ну, если бы я была замужем за таким типчиком, вроде нашего папочки, я бы ему изменяла направо и налево, уж будь уверена! Пусть бы побесился!
   Эвелина. Видишь ли, когда женщина изменяет мужу, она, как правило, не извещает его об этом заказным письмом.
   Софи. А я бы обязательно устроила так, чтобы он узнал. Иначе за каким чертом я бы стала ему изменять, правда? Мужчинам, которые любят делать из мухи слона, спуску давать нельзя!
   Эвелина. Я вижу, характером ты пошла в папу.
   Софи. В каком-то смысле – да. Не выношу, когда мне перечат. А вот ты так спокойно все переносишь… просто не понимаю, как тебе это удается. Да еще подшучиваешь надо всем. Я восхищаюсь твоей выдержкой, но мне тебя жаль; Ты же губишь свою жизнь! Ты так блестяще выглядишь для твоего возраста, ты такая красивая, элегантная, – просто тошно смотреть, как все это пропадает зря.
   Эвелина. Ты очень добра, что заботишься о других.
   Софи. Да не о других, о тебе! Ты не должна жить соломенной вдовой, это же абсурд! Папа сам. тебе сказал, что ему было бы только приятно, если бы ты завела любовника. Кому, как не тебе, быть любимой. Знаешь, иногда мне кажется, что ты специально не делаешь этого – ему назло. Именно потому, что его бы это очень устроило. А вообще, ты, по-моему, гораздо хитрее, чем кажешься, вот что!
   Эвелина. Как бы то ни было, не ломай себе голову над моими проблемами – это бесполезно.
   Софи. Понятно. Я констатирую, что ты мне не доверяешь. Что ж, очень жаль.
   Эвелина. Дело вовсе не в доверии. Я тебе повторяю: моя жизнь – это моя жизнь, и ты должна знать о ней не более того, что я считаю нужным рассказать. Неужели непонятно?
   Софи. Нет. Вот если бы у меня был любовник, я бы тебе рассказала.
   Эвелина. И я бы тебя поняла. Думаю, что предпочла бы знать об этом. Но ты мне не мать, а дочь. Понимаешь разницу?
   Софи. Ты предпочла бы знать? Правда?
   Эвелина. Да.
   Софи. Ну, тогда я тебе сообщаю.
   Эвелина. Что?
   Софи. Что у меня любовник.
   Эвелина. У тебя?
   Софи. Да. Тебе это неприятно?
   Эвелина. И давно?
   Софи. Уже полгода.
   Эвелина. Ты мне не скажешь, кто он?
   Софи. Нет.
   Эвелина. Но я его знаю?
   Софи. Ну… в общем, да, думаю, знаешь… Вполне вероятно.
   Эвелина. Он твоего возраста?
   Софи. Ну нет, вот еще! Скорее, папиного.
   Эвелина. Папиного возраста?!
   Софи. Терпеть не могу молокососов. Любовник, понимаешь, это плечо, на которое можно при случае опереться. А попробуй-ка обопрись на какого-нибудь желторотого слюнтяя – живо сверзишься.
   Эвелина. Сверзишься?…
   Софи. Я хочу сказать, что это ненадежно, понимаешь? Они – не мужчины. С ними не чувствуешь себя в безопасности.
   Эвелина. Он женат?
   Софи. Конечно. Двое детишек. Как он бесится, когда я его называю «мой старикан».
   Эвелина. Но… ты с ним счастлива?
   Софи. Он мне очень нравится.
   Эвелина. Он тебя любит?
   Софи. Ого! Он мне все уши прожужжал на эту тему. Но иногда я думаю, что ему просто нравится мой задик, да и перед тоже.
   Эвелина. Вот уж о тебе никак не скажешь, что ты живешь иллюзиями.
   Софи. А что, задик у меня и правда аппетитный, разве нет?
   Эвелина. Ты привязана к нему?
   Софи. Я же тебе говорю: с ним я чувствую себя спокойно и он мне нравится… Ты, кажется, огорчена?
   Эвелина. Не знаю.
   Софи. Учти, я с самого начала знала, что это не на всю жизнь.
   Эвелина. Да, но ты рискуешь…
   Софи. И я с самого начала знала, чем я рискую. Рискую втюриться в него по уши и потом страдать по поводу того, что он женат. Я знаю. Я всегда знала. А вообще, признаюсь тебе, мне жутко надоело ходить в девственницах. И это в семнадцать-то лет! У меня прямо целая куча комплексов возникла. А теперь все в норме. Вот видишь, я тебе во всем призналась. И мне ничуть не стыдно, наоборот. Я давно уже собиралась тебе рассказать. А сегодня это как-то само собой получилось. Кстати, ты замечала, по-настоящему серьезные вещи делаются и рассказываются сами по себе. Вот так просто, в один прекрасный день – бац! – и готово, и никто не знает почему.
   Эвелина. Да, верно.
   Софи. Я тебя не слишком огорчила?
   Эвелина. Мне очень хочется, чтобы ты не испортила себе жизнь.
   Софи. Когда-нибудь это должно было произойти. Так пусть лучше с ним, чем с каким-нибудь молокососом, который вдобавок будет бегать от меня к другим. А с моим «стариканом» я спокойна на все сто процентов. Я его крепко держу, уж будь уверена.
   Эвелина. Почему все-таки ты решилась мне рассказать?
   Софи. Да чтобы подать тебе хороший пример. А потом, меня уже тошнит от этого дома, где нет ни одного мужчины и полно девственниц: Пюс – девственница, я – девственница и ты, которая живешь как девственница, – настоящий монастырь, ей-богу!
   Эвелина. Хорошенький монастырь!… Ну, ладно, пойду поцелую Малышку. Я полагаю, твой отец сегодня удостоит нас визитом. Предупреди меня, когда он явится.
   Софи. Да ты и сама услышишь!
   Эвелина. Вот это верно. (Выходит смеясь.)
   Из сада вбегает Фредерик.
   Фредерик. Ну куда это папа запропал?! Он же всегда по воскресеньям со мной играет. Уже шесть часов!
   Софи. Он придет, конечно, но мама только что приехала, и им наверняка нужно будет многое друг другу сказать. Так что я тебе советую не соваться к ним.
   Фредерик. Думаешь, опять будут ругаться?
   Софи. Понятия не имею! Очень может быть. Так что не подливай масла в огонь, будь умницей.
   Фредерик. Масла в огонь… Масла в огонь… Когда они ругаются, я предпочитаю играть в моей комнате с машинками, вот что!
   Софи. И ты прав!
   Фредерик. Слушай, они вообще-то друг друга любят?
   Софи. Папа с мамой?
   Фредерик. Да.
   Софи. Ну конечно. Очень даже любят.
   Фредерик. Они поэтому и ругаются?
   Софи. Да, так часто бывает.
   Фредерик. Чтоб ругались, когда друг друга любят?
   Софи. Да.
   Фредерик. И чем больше любят, тем больше ругаются?
   Софи. Бывает и так.
   Фредерик. Ну и умора! Тогда наши, наверное, любят друг друга до чертиков. А где мама?
   Софи. Пошла поздороваться с Малышкой.
   Фредерик (передразнивая Эвелину). «А ну-ка, как тут моя любимая малышечка? Она простудилась, моя малюпусечка?» Фу, противно! Терпеть не могу этого сюсюканья. (Опять передразнивая мать.) «Что тут приключилось с моей бедненькой малышечкой?» (Уходит.)
   Софи. Вот мартышка!
   Со стороны сада быстро, но бесшумно входит Жорж.
   Жорж. Ты одна?
   Софи вскрикивает от неожиданности.
   Софи. Это ты? Как ты меня напугал!
   Жорж. Это еще почему?
   Софи. Обычно, когда ты входишь, ты так хлопаешь дверью, что стены дрожат, а сегодня выскочил как черт из люка.
   Жорж. Твоя мать вернулась?
   Софи. Да, она поднялась к Малышке.
   Жорж. Ну, как она там поохотилась?
   Софи. Поохотилась?
   Жорж. Да, поохотилась – там, в Эндре! Ну какой дурак поверит, что она целую неделю провела у постели больной сестры?!
   Софи. А ты думаешь, она все это время гонялась по лесам за оленями?
   Жорж. А я сам знаю, что мне думать. У меня есть одна догадка.
   Софи. Эта догадка мне не кажется особо удачной.
   Жорж. А я и не спрашивал твоего мнения.
   Софи. Вот как?
   Жорж. А что?
   Софи. Вспомни: не успел ты войти, как спросил меня, довольна ли мама своей охотой?
   Жорж. Уж и пошутить нельзя, что ли?
   Софи. Ах, это шутка. Извини, я не поняла. Ты был не похож на шутника.
   Жорж. Титус не звонил?
   Софи. Титус? Что это вдруг?
   Жорж. Я тебя, кажется, спрашиваю.
   Софи. Нет. По-моему, не звонил. Мне, во всяком случае, нет.
   Жорж. Я не спрашиваю, звонил ли он тебе. Я спрашиваю, мне он не звонил?
   Софи. Говорю же тебе – не знаю. А он разве должен прийти?
   Жорж. Должен был. На этой неделе я трижды звонил ему на работу и мне отвечали, что он уехал.
   Софи. Да…
   Жорж. Что «да»?
   Софи. А?
   Жорж. Почему ты сказала «да»?
   Софи. Кто, я?
   Жорж. Да, ты! Я тебе сказал, что Титус уехал, и ты ответила «да».
   Софи. Я ответила «да»?
   Жорж. Да! Как будто ты собиралась сказать: «Да, я знаю».
   Софи. Да нет!
   Жорж. Нет, да! Я же не совсем идиот!
   Софи. Я тоже не идиотка. Откуда я могла знать?!
   Жорж. Что он уехал?
   Софи. Да.
   Жорж. Вот я тебя как раз и спрашиваю, откуда ты это знаешь?
   Софи. Да ведь ты сам мне только что сказал.
   Жорж. Нет, откуда ты знала до меня?
   Софи. Да ничего я не знала, говорят тебе!
   Жорж. Нет, знала, потому что ответила «да».
   Софи. Ну, вероятно, я хотела сказать что-нибудь вроде: «Да, может быть». Ты говоришь: «Титус уехал». Ну вот, я и отвечаю: «Да… Да, возможно». Или: «Да, ну и что?» Или же: «Да, а я и не знала». Вот и все, что я хотела сказать.
   Жорж. Но ты сказала это «да» совсем не так!
   Софи. Ну, значит, ты недослышал или недопонял.
   Жорж. Тебе просто нечем крыть, вот что!
   Софи. В последний раз я тебя спрашиваю, какого ответа ты от меня ждал? Откуда мне было знать, что Титус уехал, и какое мне до него дело? Никак не пойму, с какой стати мы об этом толкуем уже битый час?
   Жорж. С такой стати, что я тебе сказал: «Титус уехал», а ты мне ответила: «Да».
   Софи. Я с таким же успехом могла ответить: «Вот как?»
   Жорж. Но ты же так не ответила! Ты ответила: «Да».
   Софи. Господи, ну что ты хочешь, чтоб я ответила? Что я втихомолку перезваниваюсь с Титусом? Что он сообщает мне обо всех своих перемещениях? Что у нас с ним тайная любовь? Ты это желаешь от меня услыхать? Или, может, что я его любовница? Я могу все что угодно наговорить, лишь бы доставить тебе удовольствие.
   Жорж. Да, как же, узнаешь у вас тут что-нибудь! Полон дом всяческих секретов и шпионок.
   Софи. Шпионок?
   Жорж. Ты, твоя мать и Пюс – все вы в гнусном сговоре против меня! А главная шпионка здесь – Пюс!
   Софи. Пюс?!
   Жорж. Погоди, я ей вправлю мозги, если еще раз поймаю на шпионстве.
   Софи. Никак не пойму, в чем ты, черт побери, можешь упрекнуть Пюс?
   Жорж. Ну, тебе я докладывать не собираюсь. Пойди скажи своей матери, что я здесь и мне нужно с ней поговорить.
   Софи. Хорошо, сейчас. (Быстро выходит.)
   Жорж (оставшись один). Теперь я окончательно убедился. Эта чертова девчонка тоже в курсе дела. Она ведь не ответила «да, может быть», «да, возможно». Она просто сказала «да», что значит «я знаю». За дурака меня считают!
   Из сада в комнату входит Пюс. Вздрагивает от неожиданности, увидев Жоржа.
   Пюс (натянутым тоном). Здравствуйте, Жорж!
   Жорж. Здравствуйте!
   Пюс быстро проходит по комнате к двери.
   Что это вы? Какая вам вожжа под хвост попала? Я спрашиваю, куда вы бежите, будто за вами черти гонятся?
   Пюс. Я прошу вас не говорить мне грубостей.
   Жорж. Могли бы хоть поздороваться по крайней мере.
   Пюс. Я поздоровалась.
   Жорж. Ничего себе поздоровались, прямо взглядом меня испепелили!
   Пюс. А вам хотелось, чтобы я вам реверансы делала?
   Жорж. Плевал я на ваши реверансы. Я прошу элементарной вежливости, вот и все.
   Пюс. Представьте себе, я прошу того же.
   Жорж. Представьте себе, что у вас дерьмовый характер, и, если мой дом со мной вместе вам не подходит, можете складывать вещички и катиться подальше. Мы ведь как будто не женаты.
   Пюс. К счастью для меня – нет! Я не Эвелина, у меня на вас терпения не хватило бы, уверяю вас. Да я… Если бы я была вашей женой, я бы уж давно вам яду в кофе подмешала!
   Жорж. Одна женщина то же самое сказала Черчиллю, так он ей ответил: «А если бы я был вашим мужем, я бы его охотно выпил!»
   Пюс. Это доказывает, что он-то уж был остроумным человеком.
   Жорж. Это доказывает, что и в Англии есть такие же клячи, как здесь. Не воображайте, будто вы единственная в своем роде.
   Пюс. Я полагаю, что еще немного – и нам придется свести счеты, Жорж.
   Жорж. Если вы это называете сведением счетов, можете идти укладывать шмотки.
   Пюс. Ну, пока что я пойду ухаживать за вашей дочерью.
   Входит Эвелина.
   Твой муж выставляет меня за дверь, моя дорогая. (Выходит.)
   Жорж. Ну и тварь!
   Эвелина. Добрый день. Как ты себя чувствуешь?
   Жорж. Весьма тронут твоей заботой о моем здоровье, оно превосходно. А ты как? Весело провела время в Эндре? Приятно развлекалась?
   Эвелина. Развлекалась? Тебе, по-моему, известно, зачем я туда ездила. До развлечений ли там было!
   Жорж. Ну и как он, получше?
   Эвелина. Кто «он»?
   Жорж. Таз твоей сестры, кто же еще?!
   Эвелина. Симона все еще в больнице.
   Жорж. И ты просидела всю эту неделю в больнице у ее изголовья?
   Эвелина. Я провела всю эту неделю в заботах о ней и о ее доме.
   Жорж. У нее как будто есть муж.
   Эвелина. Ее муж сейчас в Америке. Она не захотела волновать его и вызывать сюда.
   Жорж. А ее дети? А твоя мать?
   Эвелина. Они все были там.
   Жорж. И ей показалось их мало, ты ей тоже понадобилась сверх программы. Причем на целую неделю?
   Эвелина. Почему тебя это интересует? Тебе меня так не хватало?
   Жорж. А как же твоя работа?
   Эвелина. Я договорилась.
   Жорж. И под тем предлогом, что твоя сестрица влипла в эту историю, ты бросаешь дом, детей, хозяйство и пропадаешь где-то целую неделю?
   Эвелина. Имея Пюс, я могла бы спокойно отлучиться хоть на месяц. Вот почему я была бы тебе очень благодарна, если бы ты перестал выставлять ее из дому, пусть даже в шутку.
   Жорж. Она – мерзавка!
   Эвелина. Она – ангел! Прелестное, безобидное существо.
   Жорж. Ха! Преданность!
   Эвелина. Да! Она всю себя отдает детям, которых просто обожает. Она готова всем, кому понадобится, пожертвовать всю свою жизнь.
   Жорж. Еще одна жертва! Вы с ней, как я погляжу, два сапога пара. Скоро можно будет повесить на дверь дома вывеску «Дом жертв» и собрать здесь покинутых супруг и девственниц, жертвующих своей жизнью для других.
   Эвелина. Ну что ж, у тебя будет богатый выбор.
   Жорж. И часто ты собираешься отлучаться таким манером?
   Эвелина. Я узнала, что ты весьма усердно заменял меня здесь и что в мое отсутствие наш дом обрел для тебя свое прежнее очарование. Раз так, мне, вероятно, стоило бы почаще доставлять тебе удовольствие наслаждаться семейным уютом. Чем дольше я буду отсутствовать, тем приятнее будет твое пребывание здесь и тем дольше ты сможешь лелеять свою любимую мечту.
   Жорж. Какую мечту?
   Эвелина. О том, чтобы я умерла.
   Жорж. Я был бы крайне огорчен…
   Эвелина. О! Ты крайне непоследователен.
   Жорж. Я был бы очень огорчен, потому что эта мечта несбыточна.
   Эвелина. А, вот теперь я тебя узнаю!
   Жорж. Издеваешься, да?
   Эвелина. И не думала. Я очень удивлена тем, что тебя так взбудоражила моя недельная поездка к Симоне. Какое тебе до этого дело? Я же освободила тебя от своего присутствия. По-моему, ты этого всегда добивался. Так что мне абсолютно непонятно твое волнение. Напротив, ты должен был быть счастлив.
   Жорж. Тебе тоже было известно, что Титус уехал?
   Эвелина. Почему «тоже»?
   Жорж. Потому что Софи об этом знала.
   Эвелина. А при чем здесь вообще Титус? Куда он уехал? И почему я должна об этом знать? Лично я уехала в прошлое воскресенье в семь часов утра и вернулась полчаса назад.
   Жорж. Представь себе, я в курсе.
   Эвелина. Я так и не могу понять, почему моя поездка привела тебя в такое дурное расположение духа. Даже если бы меня ждал в Шатору любовник…
   Жорж. Вполне возможно, что и так. Ты чуть что – летишь туда как на крыльях.
   Эвелина. Там живут моя мать и моя сестра, так почему бы мне и не ездить туда часто? Все же какое-то разнообразие. Здесь бывает не очень-то весело, вообрази себе. Во всяком случае, повторяю, если бы даже у меня был там любовник, тебя это не касается. Ты достаточно часто заявлял мне, что я вольна поступать, как мне вздумается, лишь бы только я оставила тебя в покое, и что чем больше будет у меня любовников, тем для тебя лучше. Ну вот, я и оставила тебя в покое, так оставь же теперь и ты меня! Ты сам не знаешь, чего хочешь.
   Жорж. Прежде всего я хочу, чтобы ты не считала меня глупее, чем я есть на самом деле.
   Эвелина. Я тебя никогда не считала глупым.
   Жорж. И чтобы ты знала, что я вас наконец раскусил. Вы мне полгода морочили голову, но теперь я, славу богу, прозрел.
   Эвелина. Кого ты раскусил?
   Жорж. Тебя и твоего любовничка.
   Эвелина. Ах, вот как? Так ты считаешь, что он у меня есть?
   Жорж. И не трудись больше разыгрывать передо мной несчастную жертву, брошенную мужем.
   Эвелина. По-моему, эту проблему мы уже обсудили. Жорж. Ну, а теперь обсудим еще разок. Мне это сразу показалось подозрительным, да-да, сразу!
   Эвелина. Что именно?
   Жорж. То, что твои отношения с Титусом так внезапно изменились.
   Эвелина. Титус? При чем здесь Титус? Его-то зачем сюда приплетать?
   Жорж. Сейчас объясню. Прежде он был даже ближе к тебе, чем ко мне. Вечно околачивался здесь, а ведь ты бывала дома больше меня. Значит, с тобой он общался чаще, чем со мной.
   Эвелина. Он бывал здесь ровно столько же, сколько и все остальные, не чаще, чем, скажем, Марк, Роже или Жан Луи.
   Жорж. Да-да, я знаю, вокруг тебя вечно вертелась целая кодла всяких похабников.
   Эвелина. Может, они и вертелись вокруг меня, но ведь и ты тогда вертелся здесь тоже. И тогда они тебя не очень-то волновали. Ни Титус, ни остальные. Вообще, я совершенно не понимаю, к чему вспоминать то, что было десять лет назад.
   Жорж. Ты охладела к своему другу Титусу не десять лет назад, а всего шесть месяцев!
   Эвелина. Да, правда, я стала реже с ним видеться. Ты внезапно завладел им сам.
   Жорж. И я тогда ничего не понимал!
   Эвелина. А что же ты понял теперь?
   Жорж. Я понял, что у этого скоропостижного охлаждения была веская причина.
   Эвелина. О, вот как?!
   Жорж. Либо у вас тогда что-то вдруг кончилось, либо, наоборот, завязалось. Вот откуда это мнимое безразличие друг к другу.
   Эвелина. И что же ты выбрал?
   Жорж. Я выбрал. Я выбрал что надо. Потому что на этой неделе я дважды звонил Титусу на работу, хотел с ним повидаться. И оба раза его не было на месте. Он уезжал по делам.
   Эвелина. Не вижу ничего странного.
   Жорж. Нет, ты спроси, куда он ездил?
   Эвелина. В Шатору, конечно?
   Жорж. В Луар-э-Шер! Это название тебе ничего не говорит?
   Эвелина. Кажется, это департамент по соседству с нашим Эндром?
   Жорж. Да-с! И ты рассчитываешь, что я так и проглочу эту басню, будто вы совершенно случайно прожили целую неделю ты – в Эндре, а Титус – в Луар-э-Шер, ничего не зная друг о друге?
   Эвелина. Короче говоря, ты обнаружил, что мы с ним тайно встречались в Бурже или в Роморантене? А где же именно, в «Отель де ла Пост» или в «Золотом фазане»?
   Жорж. А почему бы и нет?
   Эвелина. Это я тебя спрашиваю.
   Жорж. Что ты спрашиваешь?
   Эвелина. Почему бы и нет? Итак, ты решил осчастливить меня сценой ревности?
   Жорж. Черта с два! При чем здесь ревность? Мне в высшей степени наплевать, с кем ты спишь!
   Эвелина. Но только не с Титусом?
   Жорж. Да спи на здоровье и с Титусом, я тебе тысячу раз говорил, что мне все равно.
   Эвелина. Тогда в чем же дело?
   Жорж. Я не люблю, когда надо мной издеваются в моем же
   собственном доме. Вот и все!
   Эвелина. Так это же было не в твоем доме, а в Роморантене.
   Жорж. Ага, призналась?!
   Эвелина. Нет, это ты мне обо всем рассказал. Кроме того, никто не думал над тобой издеваться.
   Жорж. Как же, не думали! Ты, видите ли, помчалась навещать больную сестру, а он уверял меня, что все это время будет в Париже.