Рясной Илья. Ловушка для олигарха

   Труда это большого не составило. Благо архив его похождений огромен, так же, как, обширны и сами похождения. Припомнили ему все, что было. Не надо было даже ничего сочинять. Летели в оппонентов молодецки брошенные Ширшиновским стаканы и бутылки. С трибун митингов на собравшихся там граждан партийный вождь обрушивал матюги и обвинения в дурости, подлости и неразборчивости в политических связях. Припомнили ему и путешествия по гей-клубам в поисках еще не окученного электората.
   Вот вождь в клубе «Голубая бездна». Геям Ширшиновский понравился, особенно когда он взасос расцеловался с посетителем клуба, что запечатлела видеокамера.
   Не слишком просторное помещение клуба было забито народом — телохранителями вождя, приближенными. Среди них я увидел Депутата.
   Неожиданно я прирос глазами к экрану. Ширшиновский обнимался со следующим посетителем клуба. И кто бы вы думали это был? Михаил Зубовин!
   Запись была любительская. И в уголке экрана светилось время и дата. Без десяти одиннадцать… А дата.
   Чем же она запала мне в память? А, ну конечно. Тогда Михаил Зубовин пропал в первый раз!
   — Депутат подлец. Ничего не сказал, — произнес я вслух.
   Ладно, мы устроим ему выволочку.
   Депутат жил один в трехкомнатной квартире на Дмитровском шоссе,
   Мне вспомнился анекдот: «Как вы относитесь к голубым?» — «Ну, отношусь»… Депутат к ним никак не относился, несмотря на визит в клуб «Голубая бездна». Вся трехкомнатная квартира была заклеена порнографическими плакатами весьма пристойного, нормально ориентированного, как хороший компас, содержания. Целый шкаф был завален истрепанными порнокассетами типа «В постели со стрелковой ротой». Крыша у Депутата на этой тематике съехала капитально, но это у них партийное. Каков поп, таков и приход. Готовится к выходу пятитомное собрание афоризмов Ширшиновского, посвященных интимной тематике.
   Я поуютнее устроился в кресле и даже вздремнул. У меня есть немножко времени. Сегодня у либеральной партии в штаб-квартире банкет, плавно переходящий в оргию. После банкета Депутат поедет домой. Тут мы с ним и встретимся.
   Появился он в первом часу ночи. О его приходе возвестил щелчок замка, скрип двери и веселое разноголосье.
   — Сейчас мы как… — это голос хозяина квартиры.
   — Хи-хи, я аж покраснела, — этот голос женский, точнее, девичий.
   — Я вас буду объедать, как торт, — это Депутат.
   — У, маньяк, — это второй девичий голос.
   — Я не маньяк. Я добрый. Гр-р…
   Кажется, он вцепился зубами в чье-то мягкое место, и гостья вскрикнула в восторге.
   Свет зажегся, и в комнате появился Депутат. На руках его висели две девчушки лет по пятнадцать, платиновые крашеные блондинки.
   — Ая-яй, как не стыдно, Андрей Григорьевич, — покачал я головой. — Я же заказывал брюнеток. И не старше тринадцати лет.
   — Гхры, — издал он нечленораздельный звук.
   — Дайте девушкам деньги на такси. И заплатите за беспокойство, — посоветовал я. Мне очень хотелось испортить ему эту ночь.
   — Но…
   — Андрей Григорьевич, — я укоризненно покачал головой, и Депутат послушно полез за увесистым толстым портмоне, на который девчонки уставились, как зачарованные.
   Он отстегнул им по зеленой купюре, и малолетки вытряхнулись из квартиры.
   — Как ты сюда попал? — спросил Депутат, привычно поправляя перед зеркалом галстук. Для члена законодательного собрания галстук — это как для шахтера отбойный молоток. Он любил свои галстуки. Он тратил на них огромные деньги. И он лелеял их.
   — Через потолок.
   Он невольно поднял глаза наверх.
   — Как это?
   — А ты догадайся.
   Проник я в дом без проблем. Тетке, дежурившей внизу и не пускавшей никого в дом, как цербер, я продемонстрировал удостоверение прокуратуры.
   — Ой, а что случилось? — всплеснула она руками.
   — Случилось, — многозначительно произнес я и, пройдя мимо нее, спокойно уселся в лифт, поднялся на седьмой этаж, открыл ключом дверь.
   Откуда ключ? Не буду рассказывать, как я умудрился сделать слепок с ключей Депутата. Было дело, представился подходящий случай. При общении с людьми надо знать о них все и рассчитывать на самые неожиданные варианты отношений.
   — Всю песню испортил, — вздохнул Депутат. — Нормально не мог в гости прийти?
   — Не мог. Я стал кинозвездой.
   — Видел. Но ты сейчас на себя не похож.
   — Стараюсь… Отлично выглядишь, — похвалил я.
   — Тоже стараюсь. Общественный статус заставляет.
   — Да, — согласился я.
   Несмотря на то что сам вождь либеральной партии с утра до вечера клялся в ненависти к Америке и обзывал нехорошими словами их президента, птенцы его гнезда очень быстро впитывали именно американские стандарты. Партийцы оформлялись в соответствии с требованиями к имиджу средней руки американского бизнесмена. Галстук шелковый черный, не дешевле пятидесяти долларов — иначе засмеют. В кармане чернильная ручка, лучше всего модель «Доупол» фирмы «Паркер» — вон она торчит из кармана Депутата, стоит триста восемьдесят баксов. На руке часы «Тэнк» фирмы «Картье», три тысячи зеленых. Сотовый телефон, притом обязательно в кожаном чехольчике, который тянет на сто пятьдесят баксов. Портрет Депутата закончен.
   — Вообще я пришел спускать с тебя шкуру, — кинул я небрежно.
   — Что? — собеседник выпучил на меня свои и без того круглые темные очи.
   — План по сдаче шкур у меня не выполнен. Тебя сразу убить? Или лучше помучаешься?
   — Э, Тим, брось так шутить, — обиделся он.
   — Знаешь, что я больше всего не люблю. Когда мне врут. Камешек вранья может вызвать обвал.
   — Ты о чем?
   — Ты не сказал, что был перед первым исчезновением Михаила Зубовина в его компании.
   — Ну, был… А ты не спрашивал.
   — Ну-ка, выкладывай все. И без запинки.
   — Вождь наш на тусовке в «Голубой бездне» выступал. Твердил, что геи, если он станет президентом, официально получат канал на телевидении, театр Вахтангова и будут признаны политической партией. Потом облобызался с одним из них, отказался уединиться, хотя у того бедолаги аж ресницы от вожделения дрожали.
   — А Михаил Зубовин?
   — Он тоже там был. Вождь и с ним обнялся. Обещал, что когда у геев будет свой телеканал, то директором на нем будет Зубовин.
   — Дальше?
   — Зубовин и тот гомик, с которым вождь лобызался первым, — он танцор в «Бездне», уехали вместе.
   — И что?
   — И все. Позже я узнал, что Зубовин исчез. Потом он нашелся. И теперь исчез.
   — Он с тем танцором накоротке?
   — Как сказать. Зубовин официально вроде как и не гей, просто сочувствующий, и в «Голубую Бездну» вроде бы опустился, чтобы осветить встречу Ширшиновского с электоратом…. И никто не знает, что они вдвоем уехали. Я покурить вышел, видел, как они обнимались у выхода. Потом каждый в свою машину сел. Конспираторы. Мне кажется, у них давняя страсть. Обнимались как-то по-семейному,
   — Кроме тебя кто видел это?
   — Скорее всего, никто не видел.
   — Как ты умудряешься все время совать всюду свой нос.
   — Умею.
   — Чего раньше молчал?
   — Не хочется лезть мне во все это, — вздохнул Депутат. — Такой гнилью от всей этой карусели тянет…
   — Как того приятеля Зубовина из «Бездны» найти? — осведомился я, вытаскивая конверт с деньгами и бросая на журнальный столик. Услуги Депутата должны оплачиваться, иначе он растеряет весь свой энтузиазм.
   — Это Лева Бландинц, Он достаточно известный танцовщик. В шоу с Борисом Моисеенко участвовал.
   — Он сейчас выступает в «Голубой луне»?
   — Нет. Выступал полгода назад. Но потом завязал. Сейчас в каком-то кабаре для голубых.
   — В каком? Ты как партией уполномоченный должен знать подобные места.
   — Не знаю. Сейчас их тьма, этих баров, — Депутат раскрыл пакет с деньгами, радостно хмыкнул.
   — Ну так узнай, — приказал я.
   — Узнаю…

Глава двенадцатая

 
   Пара высших чиновников страны со свитой прибыли на ежегодную тусовку в Австрии — форум экокомического развития Европы, К ним же присоседился Олигарх всея Руси и несколько акул рангом поменьше. На этих форумах российская делегация занимала почетное место, поскольку уже десять лет там и на других подобных тусовках Россию удачно продавали по частям и, к изумлению мировой общественности, никак не могли допродать, и тогда опять начинались разговоры о загадочной русской душе и таинственной заснеженной стране.
   Так как цены на Россию в последнее время чуть упали, Абрам Борисович Путанин на пресс-конференции подал свой суровый голос — мол, неча тут нас учить. У нас шестьдесят процентов мировых запасов ядерного оружия. И если что… После этого Россия пошла по более приличным ценам.
   Сам Президент России ни в какую Австрию не поехал. Он с трудом выбрался в Кремль с дачи в Завидякино, тут же снял пару министров и отбыл обратно. Мне вспомнилась песня Высоцкого:
   Од согнал министров с кресел, оппозицию повесил, и скучал от тоски по делам.
   За последние три года сменилось около двух сотен министров. И с каждым разом в желанных креслах рассаживались все более странные люди. Поговаривали об амнистии за экономические преступления — именно таким образом будет покрыт дефицит необходимых чиновничьих кадров, которых сейчас так не хватает.
   Из двух новых министров один был родственником Абрама Путанина, другой — бывшим сокамерником по следственному изолятору, задним числом оправданным, известного финансового монстра, считавшегося олигархом номер два.
   В «Новостях» опять показали мое лицо, после чего начался «Музыкальный час» и завыла жалобно, слабо и трогательно — так просят подаяние — Маргарита Брузайтис, дочка Алины Булычовой, жена арабского миллионера. Интересно, что ее голос считался на эстраде в последнее время эталонным, а там сделать карьеру, имея вокал хоть ненамного лучше, весьма проблематично.
   После нее показали танцевальный номер. Тут, конечно, исполнение было на уровне. Танцор летал по сцене с партнершами легко, как перышко. Чувствовалась хорошая школа. После представления у танцора взяли интервью. А звали танцора Лева Бландинц! Тот самый!
   Я нажал на кнопку видеозаписи.
   — Где вы танцевали раньше? — спросила Бландинца обозреватель «Музыкального часа» — атлетического сложения девица, затянутая в черную лакированную кожу, вся в железяках и заклепках, похожая на магнит, который сунули в ящик с металлическим мусором и гвоздями.
   — В Российском ансамбле народной пляски, — ответил танцор. — Но там меня недооценили.
   — Козни завистников? — подалась вперед обозреватель.
   — Там люди с достаточно застойным, ретроградским мышлением… Мы не нашли общего языка…
   Ясно. Начал вязаться к кому-нибудь из танцовщиков с непристойными предложениями, за что художественный руководитель, лауреат двух Ленинских премий и человек, безусловно, выдающийся, выкинул его за дверь, как нашкодившего котенка.
   — Где вы сейчас выступаете?
   — Сопровождал одно время известных эстрадных певцов. Работал с Борисом Моисеенко.
   — В клипе «Эта голубая планета» вы снимались, да?
   — Хореографическая постановка моя… Сейчас выступаю в клубе «Кукарачча».
   — Так что почитателей вашего таланта можно пригласить туда?
   — Ну, — танцор хитро прищурился. — Не всех. Не всех. Многим там может не понравиться.
   — Почему?
   — Там место для тех, кто любит настоящих мужчин, — он кокетливо передернул плечиками.
   Итак, клуб «Кукарачча».
   Внизу поползла бегущая строка «Повтор передачи от 25 апреля». Старая передача. Много воды утекло.
   Я залез в компьютер, вышел в справочную программу по московским фирмам и учреждениям. Сделал запрос — «Кукарачча». Тут же выскочил целый ряд названий. «Московский Кукарачча» — компания по торговле сахарным тростником… «Кукарачча» — банк экономических инициатив… «Кукарачча» — клуб. И адреса, и телефоны.
   Я взял телефонную трубку. Настучал номер клуба. И, придав голосу жеманность, спросил:
   — Это клуб «Кукарачча» ?
   — Да, к вашим услугам, — ответили мне примерно Таким же многообещающим, почти что мужским голосом.
   — Это у вас танцует Лев Бландинц?
   — Да.
   — Такая душечка. Когда на него можно посмотреть?
   — У нас вход — тридцать долларов.
   — Хоть пятьдесят… Он сегодня будет?
   — К сожалению… — на том конце провода замялись. — Скорее всего, пока нет…
   — А где он? — горестно спросил я. — На гастролях?
   — Нет. В Москве. Просто еще пока не знаем, будет ли… Сегодня вряд ли. Может, на той неделе.
   — Ая-яй, — запричитал я.
   — Вы все равно приходите. У нас широкий спектр развлечений, хорошая кухня, богатый выбор напитков, И, конечно, приятные знакомства. Притом мы оказываем некоторые услуги по выбору.
   — Ох, — прихрюкнул я. — Обязательно… А Бландинца уже давно нет?
   — Две недели. Понимаете, бывают у людей разные ситуации… Вы приходите.
   — Обязательно. Мне так хочется найти настоящих друзей.
   Я дал отбой. Приятно общаться с «голубями». Так вежливо и мило воркуют.
   Ну и что? В голосе «голубя» на том конце провода ощущалась растерянность. Готов поклясться, что с Бландинцем у них какие-то нелады.
   А если предположить, что танцор тоже пропал? Михаил Зубовин исчез. Бландинц исчез… Исчезновения эти связаны? Может быть, и связаны. Может быть, и не связаны…
   Мне вспомнился анекдот, как кроха сын к отцу пришел, и сказала кроха:
   — Папа, я стал геем,
   — Да? А у тебя есть иномарка?
   — Нет.
   — Ты имеешь кредитную карточку?
   — Нет.
   — Ты участвуешь в арт-тусовках?
   — Нет.
   — Тогда ты просто пидор.
   Да, Миша Зубовин и танцор были настоящими геями.
   И их следы нужно искать в среде настоящих геев. Для начала неплохо бы пробраться на какую-нибудь гейскую тусовку и присмотреться, как там и что. В отличие от обычных гомиков, геи хорошо знают друг друга.
   Надо выяснить, какие тусовки в ближайшее время намечаются. Лучше, если это будет мир искусства.
   Я сделал пару звонков и вскоре имел необходимую мне информацию. Прямо сегодня вечером намечается такое сборище — широкий фуршет деятелей поп-и рок-музыки под названием "Конференция «Музыка, права человека и свобода слова»…
   Свобода слова, надо же. Тогда бы уж «свобода писка и визга» назвали. При чем тут слово?
   Стоп, оборвал я сам себя. Нельзя так брюзжать. Надо быть терпимым…
   Фуршет обещал состояться в Академическом театре юмора, располагавшемся в центре Москвы и недавно отреставрированном в стиле люкс. Судя по списку приглашенных, составляли его люди, несколько нестандартно повернутые. Оно и неудивительно. Программа проходила в рамках программы «Права человека в странах третьего мира» и набившего уже мне оскомину проекта «Голубые города», к которому приложил руку Михаил Зубовин.
   Начало намечено на восемь часов вечера. Сейчас — полдень. И мне нужно раздобыть приглашение. Как? Нетрудно догадаться.
   Я вышел на сотовый Депутата.
   — Привет, сенатор.
   — Здорово, — в его голосе было не слишком много радости — я успел его капитально достать за последние дни, И вместе с тем звучала и некоторая заинтересованность — мой голос часто отзывался шелестом купюр. А Депутат не из тех, кто поленится нагнуться за копейкой, пусть она и в дерьме вымазана — потом отмоет. Деньги не пахнут.
   — Сегодня в театре юмора знатная тусовка. Мне нужно приглашение.
   — На твое имя?
   — Ты что, сдурел?
   — Там приглашения именные.
   — Тогда выпиши на Смирнова Виктора Касьяновича.
   — Это кто?
   — Дед в пальто… Жду.
   — Ладно, — вздохнул Депутат. — Попробуем.
   — Кто тебя просит пробовать? Тебя просят отрабатывать деньги.
   — Большие?
   Я назвал сумму, и она Депутату понравилась. За клочок бумажки это было очень много.
   — В семь часов будет, — заверил он…
   Я посмотрел на себя в зеркало и остался удовлетворенным. Когда я вижу таких типов, моя рука тянется к кирпичам — на один хочется положить, а другим прихлопнуть. Кожаная безрукавка, блестки, — стиль, модный у извращенцев, Гомики приходят в восторг, когда щупают хорошо выделанную кожу, когда в глаза бьют заклепки. Раньше кожаные куртки и штаны были уделом байкеров, сейчас этот маскарад всеми фибрами души полюбила голубизна.
   Хотя тусовка намечается полуофициальная, но посвящена она будет российской попсе, и такой вид там не смутит никого. Наверняка там будут и скучные типы в галстуках, но все-таки больше будет вот таких, с заклепками.
   На стоянку два старшины госавтоинспекции пускали только тех, у кого пригласительный был фирменный — с розочками и финтиклюшками. Таких набралось не так много, и машины у них, надо сказать, были крутые. Я рассмотрел парочку шестисотых «мерсов», серебряный «Линкольн-таункар», стильный и дико дорогой «Бентли».
   Сторожила милиция и вход, пуская только по пригласительным. На конференцию перлись самые разные люди — кто в строгих костюмах, кто в заклепках, коже, безрукавках, сомбреро. Не все они принадлежали к почетному племени геев, но все относились к сочувствущим, иначе делать им в этом месте было бы нечего.
   Я пришел к самому началу и устроился на галерке в зале. На сцене стояли трибуна и стол президиума. Такая веселая тусовка началась с нудных речей, скучных, как учебник по истории КПСС, ораторов, которые навевали воспоминания о комсомольских собраниях.
   Первым выступал посол Великобритании, страны, весьма сильно озабоченной правами человека. Настолько сильно, что у посла были тяжелые мешки под глазами от недосыпания и озабоченности. За эти самые права англичане за последние два года вместе с американцами разбомбили три суверенные страны, и теперь посол внимательно вглядывался в зал, пытаясь высмотреть, не нарушаются ли права человека и в этой варварской стране и не пора ли постучать «томагавком» по Красной площади.
   От американского посольства выступал третий секретарь. Он улыбался и на ломаном русском выдавал похабные шуточки. Он был не меньше англичанина озабочен правами человека, но еще больше его заботила свобода слова, которую он готов был поддержать всей мощью военно-морского флота США.
   Беря пример с американца, выступающие наши соотечественники тоже улыбались. Натуралы улыбались угрюмо. Геи — вполне искренне.
   Зал был полон на треть. Здесь собрался самый цвет московской тусовки-властелины душ, артисты, бизнесмены, модельеры. И, конечно, журналисты. Газетчики ставили с краю сцены диктофоны, Телевизионщики били из своих видеокамер со всех огневых точек по трибуне.
   Я едва не заснул. И спать хотелось не одному мне, Наконец, по залу пошел недовольный ропот, и с торжественной частью решили закруглиться,
   Приглашенные разбрелись по фойе лопать разложенные на подносах и тарелках бутерброды и пирожные и трескать дармовое шампанское — чаще без особого удовольствия, по старой привычке, из-за неистребимого душевного людского свойства, называемого любовь к халяве, хотя половина приглашенных без убытка для кармана могла приобрести цистерну этого самого шампанского.
   Самым здоровым аппетитом отличались журналисты, которые настолько привыкли к фуршетам и халяве, что иные из них давно забыли, как зажигается плита у них дома и что продукты закупаются в продуктовом магазине. Одного из журналюг известная рок-звезда пичкала бутербродами, приговаривая:
   — Ешь, малыш. Не стесняйся. И толстый малыш двух метров росту не стеснялся. В фойе все было как обычно — у кого-то брали интервью, кто-то с кем-то знакомился, намечались контракты и контакты. Кто-то красовался перед телекамерой и блаженно жмурился от фотовспышек.
   Полуобнявшись, профланировали два депутата — толстый и тонкий. Тонкого я когда-то видел по ТВ и не знал о нем ничего. А толстый — личность известная.. Депутат — адвокат, который в доперестройку работал в хозяйственном управлении МВД СССР, при этом не забывая подрабатывать стуком на КГБ. Тогдашний небожитель, генерал МВД, прознавший о его невинных чудачествах, заявил: «Нам ни стукачей, ни голубых не надобно». Вот такие нарушения прав человека тогда процветали. В политику он попал, когда его взяли в команду по запрету Коммунистической партии. Он удачно обвинил современных коммунистов в свержении царского режима, терактах в начале века (которые, кстати, совершили левые эсеры), во всеобщей тюрьме народов 37-го года и гибели урожая 89-го года. Он добивался запрета организации, именующей себя КПСС, за что получил кличку «человек, именующий себя Муравьевым». Адвокат он был дрянной, дела все успешно губил, не добился, понятное дело, и запрета КПСС, Решил попробовать себя в политике и мздоимстве, на этой почве сейчас процветал.
   Вот под ручку прошли еще двое, низенькие, при галстуках и похожи друг на друга, как братья. Один — бывший министр иностранных дел, страдающий таинственным психическим заболеванием, — он до печенок ненавидел всех без исключения союзников России и в кулуарных беседах призывал западных партнеров отбомбиться по ним побыстрее. К сожалению, эти мечты начали сбываться, когда коварная стихия выкинула его из кресла министра и зашвырнула в вице-президенты английской игрушечной фирмы.
   Второй — тоже известный дипломат Валерий Котиков. Он был одним из руководителей в Администрации Президента, а позже послом в Монако — самом маленьком государстве мира площадью меньше квадратного километра. Прославился тем, что под крышей Администрации Президента организовал на одной из штаб-квартир притон для голубых, что выплыло наружу. И во время круиза Большого Папы по реке Волге за эти фокусы по высочайшему повелению он был выброшен за борт охранниками, и по тому же повелению потом милостиво извлечен обратно. Он обтек, подсох и поехал послом в Монако, где разродился кляузой на весь Кремль в форме мемуаров. Сегодня снова в тусовке, ему все простили, и он вращается наверху, на небритой физиономии вечно озабоченное мировыми проблемами выражение, а глаза жадно шарят по атлетическим фигурам охранников.
   — Привет, старина! — бросился я к знакомой тощей фигуре.
   «Старина» отшатнулся, не узнав меня.
   — Тебе чего? — недружелюбно мазнул он по мне неприязненным взором.
   Я взял его за руку, притянул к себе и растревоженной гадюкой грозно прошипел:
   — Ты чего, придурок, не узнал?
   «Придурок» скривился, как будто съел ложку крысиного помета, и прошептал:
   — Тим?
   — Для тебя я сейчас Витя. Понял? — продолжал шептать я ему мило на ушко, ловя на себе сочувствующие и завистливые взгляды гомиков — они завидовали чужому счастью. Двое нашли друг друга, и бурная ночь любви им обеспечена.
   — Понял, — прохрипел он. — Но тебя же ищут! Я по телеку видел.
   — Вовчик, забудь, если не хочешь погибнуть насильственной смертью, — хмыкнул я.
   — Хорошо, — прошептал Вовчик, явно не желая погибать от пули или кинжала. Он меня боялся, как чумы. Достался он мне от знакомого — бывшего опера КГБ, выкинутого из конторы еще в девяносто первом. И Вовчик успел оказать мне немало неоценимых услуг.
   — Ну так делай вид, что рад мне.
   Он жестянно натянуто улыбнулся.
   — Пошли, хряпнем шампанского, — предложил я, Долго уговаривать его не пришлось. Он был халявщик болезненный.
   Вовчик в свое время, когда еще учился на журналистском факультете в МГУ, промышлял у Большого театра и на Пушкинской. Приторговывал порнографическими кассетами специально для голубых, организовывал интимные встречи, сводил людей. Поговаривают, в безденежные времена подрабатывал проституткой вместе с прогремевшим в свое время Леликом — воздушным существом двадцати лет, который предлагался солидным мужам на Пушкинской, отдавался им на их квартире, а под утро долбил утюгом по голове. Умудрился приголубить насмерть троих, в числе которых были подполковник милиции и секретарь райкома комсомола. Вовчик же одно время занимался схожими вещами, только пользовался не утюгом, а водкой с клофелином. По этому поводу был завербован в КГБ, неистово стучал.
   Голубые тех времен поголовно стучали в КГБ. Статья, по которой голубым полагалась решетка, сильно подстегивала стремление к сотрудничеству. А для госбезопасности интерес тут был прямой, поскольку голубые во всем мире — это сила. Среди них и власть имущие, и крупные бизнесмены. Ну, а уж советских диссидентов тех времен взять — так из них половина особей мужского пола наедине с собой перед зеркалом сарафанчики примеряли.
   С приходом гласности Вовчик написал несколько статей — воспоминания, как его заставляли стучать, забыв упомянуть, в какой среде. Он хотел слезть с крючка, а засел на него еще глубже. Только работал он сегодня не на спецслужбы, а на меня,
   Сейчас Вовчик заведует отделом морали и нравственности в популярном еженедельнике.
   — Давай прогуляемся, — я покрепче взял его под локоть. — Покажешь князей.
   — Каких князей?
   — У кого кровя голубые.
   — А тебе зачем? Решил тоже…
   — А в пятак?
   — Ладно, понял… Вон, содержательница сети бутиков… Розовая насквозь.
   — Ясно.
   — Вон адвокат, Из конторы, что расположена у Кремля. У него в конторе даже потолки голубые. Вон известный киноартист, ты его знаешь. Играет героев-любовников, а на деле — сам любовница… Танцор… — представлял он, кивая,
   Знал он абсолютно всех.
   — Танцор? — заинтересовался я. — Бландинц?
   — Нет. Чапчиков.
   — А Бландинц? Его на такие тусовки не допускают?
   — Уж его не допустишь, — засмеялся Вовчик. — Нет его сегодня… Вон его последний любовничек — художник Ростик Кадлюгин. Хмурый, как туча. Я к нему подошел, насчет Бландинца спросил — чего в последнее время тот нигде не появляется. А Ростик, ох, что он мне сказал, — журналист зарделся.