Рясной Илья. Ловушка для олигарха

   — Нет, глупости, глупости, глупости, — заволновался Олигарх Всея Руси.
   — Но говорят…
   — Все только говорят и говорят… Кто дело делать будет? Все… — Путанин обернулся и вздохнул, глядя на изуродованный гранатометами особняк…
   Инженер хлопнул в ладоши.
   — Э, надсмотрщик, посмотри, упырь в печали.
   — Кто же его так, бедолагу? — спросил я.
   — Как мы и предполагали, Ичкерские братья.
   — Баши Бадаев изливает свою злобу.
   — Бой вампиров. Знатное зрелище. Теперь Путанин нажалуется наверх, подключит все правоохранительные органы, и по отношению к горцам будут приниматься меры. Их поставят слегка на место несколькими масштабными антитеррористическими акциями, А потом они снова начнут вместе делать деньги.
   — Соображаешь, Инженер.
   — Столько лет в большой политике. А политика" как писал бойкий итальянец Ривароль, «подобна Сфинксу из сказок она пожирает всех, кто не может разгадать ее загадок». Я же пока жив.
   — Ладно, вернемся к нашим баранам, — сказал я, включая компьютер. — К реконструкции происшествия в лаборатории.
   — Охота тебе ерундой заниматься, — он зевнул, но подсел к компьютеру. Мы, коротая время, ввели в программу план «Березовой рощи», а также динамическую схему происшедшего. Я уже несколько дней гонял Инженера по этой схеме, заставляя припоминать все новые и новые подробности. А заодно присматриваясь, не начнет ли он путаться в деталях, что обычно бывает от вранья…
   — «Из всех путей, которые ведут к счастью, самые верные — труд и упорство», — сказал я.
   — Кант? — осведомился Инженер, втянувшийся в игру с цитатами.
   — Луи Рейбо, фращузский писатель девятнадцатого века.
   — Да знаю я, — махнул рукой Инженер.
   — Итак, еще раз, когда ты отключился? — спросил я, выводя на экран схему лабораторного помещения с изображением малюсенькой фигурки человека — это был сам Инженер.
   — Для особо непонятливых в двадцатый раз повторяю — не помню. Помню, что мы создавали новую программу, уточняющую динамику движений объекта и мимику… Потом Владик крикнул что-то вроде:
   «Эй»… И все. Провал…
   — Вот ты вспомнил про Владика, — кивнул я.
   — Да, — удивился Инженер. — А действительно, ведь напрочь из памяти вышибло. А сейчас вспомнил.
   — Значит, наши упражнения идут на пользу. Давай еще раз посмотрим, что ты вспомнишь о системе охраны…
   Инженер припомнил еще парочку, как ему казалось, не особо важных деталей о системе сигнализации и расстановке камер видеообзора на улице и в самой лаборатории. Я хлопнул ладонью по столу:
   — Молодец.
   — Чего это ты? — подозрительно посмотрел он на меня,
   — При такой расстановке открыть лабораторию можно было только изнутри.
   — Это почему?
   — Потому что при наружном преодолении без подтверждения с поста охраны цепочка замыкалась изнутри. Это пространство — я указал мышью на экране место, — просвечивалось фотоэлементами.
   — А что, нельзя было отключить с центрального поста? — заинтересовался Инженер.
   — Ты же сказал, какая модель системы стояла.
   — Ну да, фирмы «Гамма-вижен».
   — Вот именно. А стандартная система оборудования особо охраняемых помещений строится именно по этому типу.
   — Любопытно, — Инженер почесал подбородок.
   — Значит, кто-то из четырнадцати человек, находившихся в самой лаборатории, впустил противника.
   — М-да… Или кто-то, имеющий отношение к охране, нейтрализовал эти фотоэлементы, — он покачал головой. — Очень неприятно, когда тебя продают. Никому в жизни верить нельзя.
   — Даже самому себе ? — впился я в него глазами.
   — Нет, мне можно, — нахально ухмыльнулся он.
   — Почему это?
   — Потому что я исключение…
   На сайт скинули срочное сообщение — заказчик запрашивал встречу. Так, опять что-то срочное,
   Через Интернет я сбросил ответное сообщение. Таким манером мы пообщались и, наконец, «забили стрелку», как принято сейчас говорить в широких бандитствующих народных массах,
   Москва жила в режиме — ни дня без приключений, ни минуты без напряга. В городе шли широкомасштабные облавы, проверялись машины, по излюбленным ичкерами общагам, как дорвавшиеся до Иерусалима крестоносцы, прошли омоновцы, привычно сея разор и одаривая направо-налево дубинками, втихаря вычищая карманы врагов народа. На границе с Ичкерией опять стали сосредоточиваться войска, которые давно играли в эти игрушки — то подходили к границе, то отходили от нее после очередного замирения между московскими политиками и ичкерскими вождями. Спецотряд контрразведки совершил вылазку в тыл врага и пригнал пятнадцать томившихся в ауле пленников, которые раньше никого не волновали.
   Телевидение привычно повернулось на сто восемьдесят градусов, и косяком пошли репортажи о зверствах бандитов, на экранах появились наполненные печалью глаза жертв, журналисты начали возмущаться, что нехорошо в цивилизованные времена рубить пленным шашками голову. То и дело на экранах появлялась ухмыляющаяся физиономия Баши Бадаева, недавнего «борца за свободу Ичкерии» вдруг спешно переименовали в «кровавого палача».
   Ясно было, что после налета на свой офис Абрам Путанин хочет негодяев поставить на место и показать, кто в доме хозяин.
   Но на место Баши Бадаев становиться не хотел. Точнее, у него были свои представления о его месте и о месте Олигарха Всея Руси. Место последнего он видел в гробу. И от угроз перешел к действиям.
   В девять тридцать утра машина Путанина в сопровождении охраны, подвывая сиреной и распугивая автомобилистов мигалками, мчалась по скоростной правительственной трассе. Неожиданно припаркованный на этой трассе горбатый «Запорожец» взорвался. Машину Олигарха развернуло, и она ударилась о бордюр, черканула бронированным крылом о троллейбус, оставив в нем вмятину, и замерла. Машина охраны превратилась в груду металлического мусора, с трудом напоминающего о том, что это было. Ну и заодно обвалилась стена близстоящего дома, снесло десятка два прохожих.
   В передачу «Столичный криминал» попали кадры, как злой Олигарх выбирается из искореженной машины и кидает милиционеру:
   — Мои показания получите через мою пресс-службу.
   От теракта он практически не пострадал.
   — Упырь жив, — хмыкнул Инженер, которого происходящие в Москве события забавляли все больше, они подливали бензинчика в топку его цинизма. — Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела, — процитировал он Высоцкого.
   — Не изведут, — сказал я.
   — Точно. Помирятся. Посчитают, что наказали друг друга — и опять дружба. Как говаривал Филипп Честерфильд: «Политические деятели не руководствуются любовью или ненавистью. Их направляют интересы, а не чувства».
   — Бадаева направляют именно чувства. Точнее, одно чувство — ненависти.
   — Это пока дело не доходит до чувства алчности, — улыбнулся криво Инженер. — Милые бранятся, только тешатся.
   — Но пока между ними «чучело», — произнес я. Видеокамера наползла на изувеченные тела прохожих. Девушка лет двадцати, неестественно вывернутая взрывной волной, лежала на тротуаре, сумочка ее отлетела метров на пятнадцать. Лицо осталось нетронутом — красивое, с правильными чертами. Она будто уснула. Инженер мрачно уставился в экран, лицо его перекосило. Он неожиданно судорожно вздохнул и забормотал, заколотив ладонью по дивану:
   — Ее-то за что?.. Упыри, упыри… Нежить поганая. — И выглядел он сейчас, как человек немножко не в себе.
   — Почему должны страдать простые люди из-за их игр? — покачал головой Инженер. — Почему так?
   — Из-за их игр больше всего страдают именно простые люди.
   — Все правильно, — угрюмо кивнул Инженер. — Чтобы они ни делали, страдает именно простой человек, . Знаешь, в большинстве своем ведь нежить ничего не имеет против простого человека. Она его жалеет. Нежить в большинстве своем страшно сентиментальна. Она жалеет убить муху и спокойно подписывает контракты, оставляя целые области с больницами и детсадами без тепла и топлива. Они жалеют собачонку на улице и обрекают людей на голодную старость, обкрадывая пенсионный фонд. Они страшно переживают, когда видят бездомного ребенка. Они готовы дать ему леденец. Даже, обокрав любой из внебюджетных фондов, способны несколько центов отстегнуть на детский дом. Но не больше, нескольких центов. Это ведь только раньше падшие души в порыве раскаяния строили храмы, жертвовали не праведные деньги на подаяния. Нетушки. Ныне нежить рациональна. Она прекрасно знает, что почем. И в главном — в сохранности своих поганых баксов — сантиментов лишена начисто… Что, не так, скажешь?
   — Так.
   — Девчонке этой лет двадцать, не больше, — Инженер кивнул на экран, потом завалился на диван, уставившись в потолок. И замкнулся в своих невеселых думах. Он вообще страдал перепадами настроения, и сейчас у него настроение упало ниже нуля.
   Он вспомнил о пиве и начал хлестать его. На часах было три часа дня. Пора было собираться на встречу. И я угодливо подсунул моему заключенному банку пива со снотворным.
   Снотворное гарантировало, что через десять минут Инженер заснет и не надо будет ломать голову, как бы уберечь его от опрометчивого шага, каким, несомненно, явился бы для него побег.
   — Что у меня тут за образ жизни, — сонно произнес он через двенадцать минут. — Телевизор смотрю и дрыхну.
   — Надо отдохнуть, Инженер, — сказал я. — Работа у тебя была тяжелая.
   — Тяжелая… Устал. «Чучело». Нетопыри… Сволочи, — он обнял диванную подушку и засопел.
   Все, можно не беспокоиться. Пять часов его не разбудит никакая канонада.
   Снотворное, которым я кормил его, было убойным и относительно безвредным. Правда, когда он закончит его употреблять, то гарантирована недели на две-три мучительная бессонница. На эти медикаменты подсаживаешься, как на наркотики, и без них перестаешь засыпать. Но выхода у меня не было.
   — Спят усталые игрушки, — сказал я, поправляя подушку под головой Инженера.
   — Книжки спят, — вдруг пробормотал он и после этого провалился окончательно в глубокое забытье.
   Мы встретились у образцовского театра кукол, на фасаде которого идут знаменитые часы, где каждый час вылезает из своего домика фигурка определенного животного.
   — Пошли, пройдемся по Сретенским переулочкам, — предложил Кухенбаден.
   — Пошли, — согласился я.
   Кухенбаден шел неторопливо, поглядывая по сторонам на памятники архитектуры и постукивая тростью по асфальту. Мне кажется, что трость он таскал зря — она привлекала постороннее внимание. А людям нашей профессии лучше быть серыми и незаметными, как мышь в элеваторе, и не выделяться ничем.
   Мы свернули в Рождественский переулок и присели на скамейку рядом с бронзовыми скульптурами. Скульптуры были приварены настолько хорошо, что их не сумели стянуть любители цветных металлов, хотя на одной из них остались глубокие следы ножовки.
   — У вас не очень веселый вид, — категорическим тоном районного терапевта, выводящего в больничном листке самый распространенный диагноз — ОРЗ, сообщил Кухенбаден.
   — Я в порядке. Просто голова идет кругом, — усмехнулся я.
   — Это бывает. Время такое, что если голова не идет кругом, значит ее вообще нет на плечах.
   — Жизнь — это просто театр абсурда. Кажется, дальше уже некуда, абсурд достиг предела. А новый день приносит новые открытия, Безумная карусель, — вздохнул я.
   — «Алису в стране чудес» читали? — спросил Кухенбаден.
   — Ну.
   — Там описано Зазеркалье — мир с полным нарушением формальной логики. Льюис Кэролл будто побывал в России нашего времени.
   — Но там подразумевается наличие логики высшего порядка, заметил я.
   — Вот именно. Я уверен, что и в окружающем нас мире присутствует логика высшего порядка. Только нам этот порядок не узнать никогда.
   — Это уж определенно.
   — Хотя такие люди, как мы, посвященные в некоторые секреты, понимают эту высшую логику немного лучше других.
   — Но ненамного.
   — Вы проделали большую работу, Тим. Я был прав, когда отстаивал вашу кандидатуру. Но работа не закончена.
   — Что я должен? «Чучело» отыскать?
   — Да. Мы попытались. Но…
   — Что вы попытались? — резко спросил я.
   — Мы пригласили на собеседование Алибабу.
   — Как пригласили?
   — Это было непросто. Но… Москва большой город.Тут исчезает много людей.
   — Все так просто?
   — Конечно, сложно. Но у нас есть специалисты разного профиля. И мы сумели добиться его откровенности, — сказал Кухенбаден спокойно, будто говорил о поездке за город на выходные.
   — Итог?
   — Мы прозондировали его сознание достаточно глубоко, чтобы понять… — Кухенбаден погладил пальцами бронзовый набалдашник трости.
   — Что понять?
   — Он никакого отношения к похищению «куклы» не имеет.
   — А кто имеет? «Чучело» само ушло, что ли?
   — Не знаю. Эти вопросы задаю вам я. г — Так, — я задумался. — Значит, вторая серия.
   — Да. Первая серия закончилась более-менее нормально. Мы получили необходимую информацию. И планы Путанина разрушены. Инженера у него нет. «Куклы» нет. С ичкерами — война. Да, я не завидую ему. Все его планы рушатся, все его замки оказываются построенными на песке. В результате он остается с ненавидящими его врагами, а козырь выпадает из его рук. Против него увешанный гранатами Баши Бадаев, конкуренты, прокуратура с возбужденными против него делами…
   — Не тешьте себя иллюзиями, — сказал я. — Путанин поднимется. Он, как вампир, который выплевывает впивающиеся в него пули.
   — Я знаю, что он поднимется, — Кухенбаден сжал сильнее трость. — Но уже не таким. Он скорее не как Дракула, а как компьютерный монстр — он получает разряды из гранатомета, автомата, пистолета — и продолжает подниматься, но становится все слабее. Однажды его запас жизней будет исчерпан, и мы свалим и его, и других.
   — И что будет дальше ? — спросил я.
   — Дальше будет дальше. Дальше будет Россия.
   — Будет?
   — Будет. «Счастлив тот народ, у которого написаны еще не все страницы его истории», писал Томас Карлейль. Мне кажется, наши страницы еще не написаны. Просто в последнее время их слишком часто листали грязными пальцами и сильно замусолили.
   — Вы оптимист.
   — Умеренный, Тим. Умеренный.
   — Я тоже.
   — Достаньте «куклу»… Или уничтожьте ее, — он ударил тростью об асфальт так, что стальной наконечник высек щербинку.
   — Попытаемся.
   — Сделайте. Чего бы это ни стоило…
   — Сделаем… Чего бы это ни стоило, — кивнул я.
   — Ну что ж, — он поднялся.
   Мы попрощались. Я помотался по городу, присматриваясь, не прилипли ли ко мне после встречи какие-нибудь паразиты. Не нашел их и отправился в свою берлогу.
   Я подошел к своему дому, обогнул его… И застыл в предчувствии чего-то необычного. Угрозы не было. Просто в мою жизнь вот-вот должен был войти еще один абсурд страны Зазеркалье.
   Я поднял голову и остолбенел.
   Слабо и фальшиво взвыв «Вдоль по Питерской», по водосточной трубе спускался Инженер…

Глава двадцать шестая

 
   Я прищелкнул языком и вздохнул. Две бабки, сидевшие на скамейке, смотрели на Инженера безмолвно и с опасливым интересом, как на инопланетянина с рейсового НЛО.
   — Вот до чего довели-то, — неожиданно произнесла толстая бабка.
   Кто довел и кого — развития эта тема не получила. Время шло — Инженер лез вниз осторожно, вызывая у старушек массу чувств,
   — Окарябается, родимый, — качала головой другая бабка — в легкомысленном жатом сарафане и кедах «Адидас».
   — Не из нашего дома, — заметила толстая. — Не иначе как вор.
   — Не, у него мешка нет. Аль сумки. Муж, наверное, вернулся раньше.
   — Ну тебя. Тебе под восемьдесят, а мысли вон какие, — толстая игриво хохотнула и, скрестив руки на груди, продолжила наблюдение за тем, как Инженер преодолевает последний этаж.
   Я стоял в сторонке, наблюдая за всем этим действом.
   — Не, — покачала головой старушенция в «Адидасе», — не от чужой женушки. Тогда бы не пел. А поет!
   — Плохо поет.
   Тут я с ними был полностью согласен. Больше ротозеев, вот повезло, не было. Только когда Инженер болтался еще на уровне третьего этажа, девушка с коляской вышла из-за угла, ойкнула и быстро исчезла…
   Ну, сколько это будет продолжаться? Больше всего я боялся, что труба не выдержит и обломится. Но, сработанная крепко, на совесть, она, подобно учащейся католического колледжа, не ломалась и не гнулась.
   — Это наш, — сказал я, подходя к старушкам.
   — Это чей ваш? — подозрительно посмотрела на меня «адидасовая».
   — Я из шестнадцатой квартиры. Брат ко мне из Вологды прикатил. Он лунатик.
   — Кто? — прищурилась недоверчиво толстая.
   — При Луне бродит.
   — При Луне? — она ткнула пальцем в небо, где висело жаркое солнце.
   — Во сне ходит. Ну-ка, ну-ка, — я поддержал спрыгнувшего на землю Инженера. Взял его за плечи, и он остановился, как вкопанный, продолжая напевать под нос «Бьется в тесной печурке огонь»…
   — Ой, — покачала головой толстая, опасливо приближаясь.
   Инженер был в том же виде, как я его и оставил — майке, спортивных брюках «пума», только на ногах прибавились мягкие тапочки.
   — Лунатик, — я встряхнул Инженера. Он был как кукла. — Можете ущипнуть, — предложил я.
   «Адидасовая» тут же с готовностью воспользовалась советом, ущипнула с садистским оскалом и отскочила испуганно в сторону.
   Инженер даже не шевельнулся.
   — Глянь, правда, лунатик, — сказала она,
   — Пойду его в чувство приводить, — сказал я.
   — Водочки ему, — посоветовала толстая. — Очень помогает. И от лунатничества.
   — Да? — заинтересовался я.
   — Правду тебе говорю.
   — Попробуем.
   — «Давайте выпьем за тех, кто в море», — фальшиво запел Инженер. Он все-таки реагировал на окружающее.
   Я взял его за руку и повел к лифту.
   Он слушался. Я завел его в квартиру.
   То, что я там увидел, озадачило меня еще больше. В комнате работал телевизор, который я, кстати, выключил перед уходом. На плите возвышалась гора чисто вымытых тарелок, которые я собирался вымыть вечером по привычке откладывать решение бытовых проблем с завтра на послезавтра. На кухонном столе стояла табуретка — зачем, почему он ее туда поставил — непонятно.
   Я усадил Инженера на диван. Он попытался встать, но я громко прикрикнул:
   — Ну-ка, сидеть!
   Он уселся и замер, выпрямившись и положив руки на колени.
   Я задумчиво посмотрел на него. Сказать, что его поведение меня озадачило — ничего не сказать. Я такого не видел никогда. Почему это произошло? Что его сдернуло с постели. Я не верил, что он лунатик.
   Я прикрыл глаза. Ну…
   И тут в моем сознании все состыковалось. Шарики зацепились за ролики, и все стало предельно понятно и ясно.
   Нет, ну как я мог так попасться? Купился его честным видом и показным беззубым, добродушным цинизмом. Решил, что Инженер весь раскрылся нараспашку. А он…
   Ладно, надо начинать работать с ним с самого начала. Теперь я знал, как и о чем его спрашивать…
   Я отправился на кухню. Набрал холодной воды в кастрюлю и вылил Инженеру на голову.
   — По судну «Кострома» стучит волна, — запел он.
   Очухиваться он и не думал.
   Вторая кастрюля произвела на него не большее впечатление. Он так и сидел, будто аршин проглотил.
   Я разозлился, хотя злиться надо было только на себя — ведь сам напичкал его таким снотворным, что он не может проснуться и дрыхнет с песней в обнимку.
   Тогда я принялся за него по науке. Растер льдом уши, постучал по щекам, а потом принялся за биологически активные точки. Через пятнадцать минут он приоткрыл один глаз, снова закрыл.
   — Ты куда ходил? — спросил я.
   — За «чучелом», — сонно ответил он. Он еще не осознавал, где сон, а где явь. И поэтому сказал истинную правду.
   — Ах, за «чучелом», — кивнул я.
   Еще через несколько минут я привел его в себя.
   Он открыл глаза и удивленно смотрел на меня.
   — Что? — забубнил он. — Почему? Ой, спать хочу…
   — Я тебе посплю, шельмец. Разговор сейчас будет.
   — Не будет, — он попытался плюхнуться на диван и зарыться мордой в подушку.
   Я настучал ему по щекам. И этим окончательно привел в чувство.
   — Где ты прячешь «чучело»?
   — Надсмотрщик, — он вспомнил меня. — Я же тебе все рассказал.
   — Вот что, паршивец. Я все знаю.
   — Все?
   — Все. Кроме одного — куда ты дел «чучело». Но при необходимости я и это узнаю.
   — От кого? — вяло спросил он.
   — От тебя.
   Уверенно так сказал. Убедительно, с толком. Взял его за подбородок и посмотрел в глаза таким взором, который пронзает ледяным ветром и от которого хочется спрятаться — этому взору Мастер Вагнер учил меня четыре года.
   Инженер шмыгнул носом, и на глазах его выступили слезы, Он вытер их ладонью. Мне его стало жалко. Он умел вызывать жалость, обаятельный, сволочь,
   — А ведь Путанин не верил, что это я, — вздохнул он. — Алибаба сначала на меня грешил, но потом тоже решил, что я ни при чем. Они же прекрасно знали, что я только треплюсь. Они знали, что я всем недоволен. И они знали, что я способен только копаться в микросхемах и программировать сверхсложные системы.
   — И ты им решил утереть нос ?
   — Да… Я ненавижу их., . Ну, работал на них, потому что не мог оставить «чучело». Ты не представляешь. Оно — это дело всей моей жизни. Между нами будто какая-то связь, и мы неразрывны. Что, глупо звучит, да? Ничуть. Между человеком и предметом возникает мистическая связь. А между таким, в который столько вложено…
   — И ты решил…
   — Ну, решил… Решил. Знаешь, они думают, что у них все схвачено. Им кажется, что они купили не только заводы и государство. Им кажется, что они купили наши души. Бесам ведь больше всего нужны души. Они наслаждаются покорством душ, ан нет! Душа моя при мне!
   — И что ты сделал?
   — Ты прав. Действительно, лабораторию проблематично захватить снаружи. А изнутри?.. Короче, я запрограммировал «чучело». Оно выбиралось само!
   — Само?
   — Да. Программа позволяла выполнять достаточно сложные действия. Например, выбраться из бункера.
   — А газ?
   — Газ я заранее приготовил. Сунул радиоуправляемые газовые капсулы в вентиляционную систему. И нажатием кнопки активизировал его.
   — А на тебя он что, не подействовал?
   — У меня был противогаз, приберег заранее. Припае я пару газовых закладок и для помещения охраны. Охранники у въезда на территорию сидят в помещении безвылазно. Еще одно нажатие кнопки — и все… Отрубились.
   — Где ты взял сонный газ?
   — 34-XZ? Так трудно? Что, зря я столько лет убил на работу с контрразведкой? Пойми, в прошлые времена я мог все, И были кое-какие запасы.
   — Ясно.
   — Потом сунул «чучелу» противогаз, вывел из строя видеозаписывающую аппаратуру. Ликвидировал все следы. Вывел «чучело» с территории. Лег и наглотался газа.
   — А «чучело» ?
   — Прошло на пеленг по маяку. Я заранее приискал убежище в двух километрах от «Березовой рощи», в самом лесу. Соорудил его в то время, когда ко мне еще не приставили машину с человекообразными охранниками. Потом, когда эти бешеные абреки пытались меня захватить, я сбежал от всех и навестил «чучело».
   — Где оно сейчас?
   — Дезактивированное сидит в сарае. У меня есть пятистенок на самой окраине деревеньки.
   — Представляешь, что будет, если кто из соседей залезет к тебе в сарай и найдет тело президента.
   — Там не найдут, — заверил он меня, сладко зевнув.
   Все ясно. Инженеру надо было повидать «чучело». Желание было настолько сильно, настолько врезалось в его сознание, что даже во сне оно включило какие-то странные механизмы, и Инженер, как лунатик, отправился в свой пятистенок вызволять любимца.
   — Поехали.
   — Куда?
   — За «чучелом».
   — Зачем оно тебе? — спросил он, зевая еще шире.
   — Пригодится…
   — Я не могу его отдать, — не особенно уверенно произнес Инженер. И глаза у него стали грустные.
   — Не можешь. Но отдашь, — заверил я его.
   — Ты мне руки выворачиваешь, — обиженно произнес он и опять зевнул, поняв, что с шашкой против танка не попрешь.
   — Я? Тебе? Ты не представляешь, что это такое — когда выворачивают руки.
   — Да, — он глубоко вздохнул…
   Телевизор, который я включил на всю мощь, чтобы облегчить пробуждение Инженера, продолжал работать. Показывали дневной выпуск «Времища».
   — Новости, — зачирикала телеведущая, ерзая в кресле и копаясь в бумагах, не глядя в зрачок видеокамеры. Нашла, что нужно, и сказала. — У нас прямой эфир. Уважаемые телезрители, мы ждем ваших сообщений.
   Дзинь, дзинь.
   — Вы в эфире, — улыбнулась телеведущая.
   — Я правда в эфире? — послышался коряво грубый мужской голос.
   — Правда.
   — Не верю.
   — Слушайте, включите телевизор и убедитесь.
   — Ах, я правда в эфире, — наконец дошло до телезрителя. — Ну тогда слушайте.
   — Ну тогда говорите.
   — Я из ближнего Подмосковья. Поселок Правдинский. У нас на прошлой неделе был конкурс двойников. Со всей России съехались. Ленин, Сталин, Алина Булычева… Ой, какие похожие.
   — Материал о конкурсе был в эфире.
   — Вы не перебивайте. Я стесняюсь! — гаркнул телезритель. — Так вот. Один двойник сбежал. И шатается по лесу.
   — Двойник кого?
   — Нашего президента… Я его сам видел полчаса назад около свинофермы в Калачевке. Он по дороге на Москву шел. А на меня — ноль внимания.
   — Мне кажется, это перепады погоды. Галлюцинации, — очаровательно улыбнулась телеведущая.