Рыбас Святослав. Красавица и генералы

   Григоров взял его под руку.
   - Где тут выломаешь, - с сочувствием вымолвил он. - Давай садись на закорки.
   - И так дойдем, - ответил Макарий. На спуске больная нога поскользнулась, и, если бы не Григоров, он бы покатился.
   Потом Григоров пошел вытаскивать из мотора ковер. Нина стояла возле Макария, смотрела на бегущую воду. Солнечные лучи отражались от струй и белыми зайчиками падали на ее лоб и глаза.
   Макарий взял Нину за руку и сказал, чтобы она держала его.
   - Сами держитесь, - усмехнулась она, но руку освободила не сразу, наоборот, крепко схватилась и спросила: - Вправду болит?
   У Макария не болело, он ответил, что можно потерпеть. Тогда она осторожно освободила руку.
   Безусловно, это была не Павла и не мадам из заведения. Ему хотелось ее обнять, стиснуть, чтобы она застонала от боли.
   9
   Сидели в тени шиповника, разговаривали о Нининой пьесе. Она сочинила ее по рассказам отца и считала, что отразила народную жизнь без прикрас.
   - У него отец - богатый хуторянин, - сказала Нина. - А она - дочь соседа-пасечника, Катря. Из красавиц-хохлушек, гордая... Я еще девчонкой была, когда услыхала про них. Она его погубила.
   Мужчины ничего не поняли.
   - Она его погубила, - повторил Макарий шутливым тоном.
   - Это тяжелая история, - сказала Нина. - Нечего смеяться над горем.
   - А в чем, собственно, дело?-спросил Григоров.
   - Вы слушайте, не перебивайте!.. Ну вот. Стал он ходить до криницы возле пасеки, караулил, когда Катря по воду пойдет. Каждый день они встречались там и полюбили друг друга... Уговорил он родителей своих, поженили они их с Катрей. - Нина покачала головой. - Боже ты мой, знал бы он, что готовит она!.. К сестре в село она часто бегала.
   - Ну-ну, - сказал Григоров. - И что же?
   - Года они не прожили, умирает его мать, а отец запил да вскоре и женился на одной девке гулящей, в положении она была. Мачеха невзлюбила Катрю. Начались свары, ад кромешный... Вот тут вся история и начинается. Как ложатся спать, начинает Катря своего мужа уговаривать: "Убей ты батьку с маткой, а то батька старый, скоро помрет и все добро останется мачехе да ее выродку незаконному!"
   - Ну, убил? - спросил Макарий. Ничего захватывающего в Нинином рассказе не было, и он слегка разочаровался.
   - А у вас выдержки, оказывается, нет, - упрекнула Нина. - Думаете, пошлую историю я взяла? А вот и не пошлую...
   - Да нет, ничего я не думаю.
   - На вешнего Николу Катря ночью разбудила мужа. Он смотрит - приладила она веревку к матице, в руке - топор, и говорит: "Хочешь с ними жить, так я повешусь сейчас, а со мной хочешь жить, так иди и заруби их!" - и топор ему подает. У него все перевернулось. Он ей говорит: "Нет, Катря, голубка моя, не вешайся: грешно это". И сам с топором пошел в отделю, где спали отец с мачехой, и зарубил их. Потом Катря дала ему стакан водки.
   - Значит, зарубил? - спросил Григоров.
   - Ну конечно. Он же ее любил!.. Потом дала она ему водки и куда-то исчезла. Куда она исчезла, как вы думаете? - Нина наклонилась и прижала ладони к коленям. - Куда?
   - В церковь? - спросил Макарий.
   - В город к следователю! - сказала она. - В ногах у него валялась, молила: "Заступись, барин, мой муж зарубил отца с матерью... Как меня Господь спас, вырвалась!.. " Какова натура? Леди Макбет!
   - Почему леди Макбет? - не согласился Макарий.
   - Кровавая история, - отметил Григоров - Вышла замуж за нелюбимого, позарилась на богатство. Остальное - просто. История из раздела "Происшествия".
   - Вот если бы Катрею кто-нибудь управлял, а? - предложил Макарий.
   - Помните, я говорила, она часто бегала в село, к сестре? - продолжала Нина, гибко наклоняясь вперед и чуть искоса глядя на Макария. - У сестры на квартире учитель жил! За него-то она и вышла замуж, когда ее мужа осудили на бессрочную каторгу.
   - Значит, учитель управлял?
   - Учитель. Он и стал хозяином хутора.
   - Тогда - ничего, забавная будет пьеса, - решил Григоров. - Особенно для тех, кто любит носиться с народом как с писаной торбой. Народ-то звероватый. Раньше община держала передок, сама управляла и береглась от злоумышленников... Да что говорить!
   - Народ разный бывает, - возразила Нина. - Этот несчастный, что зарубил отца, не захотел доносить на Катрю, простил ее.
   - Ну, Ниночка, вы совсем невинная душа! - засмеялся Григоров. Возьмите такой пример: вы любите нашего воздухоплавателя, но выходите замуж за богатого помещика-офицера... Словом, по вашей пьесе... Что? Морщитесь? Не нравится? А это всего лишь пример!.. Что отличает вас от бедной Катерины? Культура, Ниночка. Мои предки тоже были простыми казаками, не стеснялись кровь проливать... У народа есть своя культура и порядок, но нет индивидуальности. Они без артели не могут.
   - Вы против народа, это видно. - сказала Нина. - А мы с Макарием за народ. Правда, Макарий Александрович?
   - Пусть народ растет до нашего уровня, а не наоборот, - сказал Григоров.
   - Я за вас, Нина, и за воздушный флот, - вымолвил Макарий.
   - Я за Ниночку тоже! - подхватил Григоров. - Тут я не уступлю, Ниночка, вы кого предпочитаете, казака или иногороднего господина Игнатенкова? - Он поджал под себя колени, вытянулся и приставил указательный палец к виску.
   - Мальчишка! - усмехнулась Нина. - Вам бы в наш драмкружок... Будет второй Мозжухин.
   - Лучше я буду генералом, если не подстрелят в грядушей баталии.
   - А вы, Макарий, тоже высоко метите? - В Нинином голосе слышалось подзадоривание, она улыбалась, глядела то на одного, то на другого, словно сравнивала.
   - Высоко! - резко сказал Макарий. И это прозвучало как вызов.
   - Грохнется сверху, костей не соберет, - насмешливо заметил Григоров. Нет, дворяне живут дольше. Порода сказывается.
   - Офицера в баталии подобьют, - поддразнила Нина. - Аэроплан над кавалеристом летит, - она взмахнула ладонью над ковром. - Двадцатый век над феодальной конницей!
   Григоров лег на спину, положив руки под голову.
   - Все-таки у казаков все получше будет, - задумчиво сказал он. Поярче... Вольна военна жисть, - он нарочно заговорил на казацкий манер, не дает казаку обзаводиться семейством. И женатые не пользуются никаким почетом. Коль убьют, так, значить, судьба. А не убьют погуляешь-потешишься!.. Военный человек обязан желать воевать...
   - Вон орел летит, - сказал Макарий.
   - Верно, степной орел, - согласился Григоров. - Однажды я видел, как ихняя стая устроила засады у байбачиных норок...
   Нина приложила ладонь козырьком к глазам, приоткрыла рот.
   Макарий посмотрел на ее вытянувшуюся шею.
   Она повернулась к нему и спросила:
   - Что вы так смотрите?
   - Да не смотрю я! - буркнул Макарий.
   - Нравится, вот и смотрит, - сказал Григоров. - Вы, Ниночка, настоящая красавица... Знаете, мне через полгода стукнет двадцать пять. Можно жениться.
   Нина снова подняла голову и приложила ладонь к глазам.
   - По казачьему обычаю, - сказал Макарий, - невеста сидит на сундуке и хныкает, а подруги поют.
   - Перед тем, как ехать в церковь, - подхватил Григоров, - жениха и невесту обвязывают куском сети, чтобы предохранить от нечистой силы.
   - Но еще раньше невеста вручает жениху "державу", плетку или шашку, добавил Макарий. Нина потеряла орла из виду, встала и пошла к ручью.
   Григоров и Макарий поглядели ей вслед, потом посмотрели друг на друга.
   - Это дело поправимое, - усмехнулся Григоров - Поедем к девочкам на Новороссийскую сторону. Зараз погуляем.
   10
   Макария Игнатенкова пригласили на обед к доктору Ларионову. Он въехал на бричке в больничный двор, где в просторном флигеле квартировали Ларионовы, оставил лошадь возле сарая и, прихрамывая, пошел через двор мимо больницы.
   У крыльца сидели безногие, безрукие, один ослепший с вытекшими глазами. Макарий почти миновал их, но затем остановился и дал крайнему рубль.
   - Всем на курево, - сказал он. Тот поблагодарил, и остальные стали благодарить, лишь слепой, не понимая, в чем дело, с напряженной полуулыбкой прислушивался.
   Когда Макарий отошел на несколько шагов, до него донеслось ругательство в его адрес.
   "Эх, люди! - подумал Макарий. - Что ж я плохого им сделал?" Вспомнил катастрофу на Рыковских копях, где погиб и муж Павлы в числе двухсот пятидесяти других шахтеров. Отец Макария тоже не раз мог попасть под взрыв болотного газа, остаться калекой или не выбраться из-под земли. Правда, уточнил Макарий, и я рискую, все должны рисковать ради прогресса... Эта мысль успокоила его. Слава Богу, он не был калекой!
   Возле докторского флигеля росли вишни, на верхних ветвях над уцелевшими черно-красными посохлыми ягодами возились воробьи.
   От ворот послышался скрип колес и показалась пара серых в яблоках. Кто приехал? А приехал англо-бельгиец-француз Симон, человек с двуцветными черно-рыжими волосами.
   Он скоро захватил внимание доктора, его супруги и дочери. В кувшине плотно сидели привезенные им белые розы, немыслимые в рудничном поселке и потому особенно неотразимые.
   Компания была такая: три Нинины подруги, фельдшер, судебный следователь, еще какие-то люди.
   А розы англо-бельгийца-француза были подобны крупному предприятию, выдавливающему с рынка мелюзгу.
   Даже походка у Симона бодрее, чем у отечественных господ, не говоря уже о пораненном авиаторе.
   - Вот наш воздухоплаватель. Читали в "Приазовском крае"? Господин Игнатенков.
   - Знаю. Сын Александра Радионовича Игнатенкова. Не так ли?
   Чистая русская речь. Доброжелательный взгляд, никакой ущербности или стремления подавить конкурента. Европа, милостивые государи, чувствуется!
   Застольный разговор вели доктор, судебный следователь и Симон. О том, какие акции следует покупать, о состоянии биржи, Северо-Американских Штатах. О Штатах, правда, пришлось к слову, - Симон вспомнил, как в прошлом году американцы высадили войска в малоизвестной стране Никарагуа, - у них сила, они одни такие могучие на своем континенте. И тут же перенеслись в Европу, там сам черт ногу сломит. По сведениям особой экспедиции, снаряженной Советом съезда горнопромышленников юга России, одни Балканы представляют собой огромный рынок каменного угля. Но! Внешний рынок, увы, захвачен английским углем.
   Симону этот факт был досаден, ибо он, как ни странно, патриот России. Впрочем, что ж странного? От успеха донецкой промышленности зависел и его успех!
   Нине и девушкам эта тема показалась не совсем интересна.
   - А правда, что авиаторам за каждый полет платят бешеные деньги? А правда, что появилась неуловимая шайка конокрадов? А может, преступник отомстить следователю?
   Макарий и следователь отвечают. Симон занимается белорыбицей, но взглядом показывает, что следит за нитью беседы. Воспитанный мусью.
   Хозяйка, полная жизни, смуглая, зеленоглазая женщина, старается не упускать его из виду, но без навязчивости, а с веселым любованием. Не забывает она и остальных гостей, обращаясь к каждому как горячий ветер-"афганец" - пролетел и забыл.
   В Татьяне Федоровне таится столько нерастраченной жизненности, что рядом с ней доктор Ларионов кажется поникшим стебельком.
   Следователь Зотов, ухватившись за вопросы о преступниках и преступлениях, с удовольствием рассказал жуткую историю, - очевидно, веселое настроение компании было противоестественно его нраву.
   Девушки отвернулись от него, почувствовав, что он привык обходиться без радости и не желает ее другим, и он тоже занялся белорыбицей.
   Рядом с Макарием сидел фельдшер Денисенко, стройный усач, и негромко говорил о том плачевном состоянии, каковое может последовать из замужества российской девицы с каким-нибудь Джеком.
   - От смешения народов вымрем, как нынче кочевники мруть, - сказал Денисенко и выпятил большой подбородок. - Сифилис, воровство... Наши мужики приходят на шахты - и то же самое: пьянство, разврат... А Джекам за одну и ту же работу платят в двадцать раз больше.
   - Очень вкусно! - сказал Симон хозяйке. - У вас замечательный стол... Какая красивая семья... - Он повернулся к фельдшеру и спросил: - А как вам? Правда, хозяева очень приличные и симпатичные?
   - А кто, собственно, возражает? - усмехнулся Денисенко и вдруг зло добавил: - На Россию привыкли глядеть как на консерву.
   - Голубчик, что это вы не в духе? - удивилась хозяйка. - Что вы задираетесь?
   - О, да, со времен Петра Великого, - заметил Симон и обвел всех улыбающимся взглядом.
   - Но почему у вас иностранцу платят больше? - спросил Макарий, чтобы отвлечь Симона от Денисенко.
   - Наши-то, небось, все пьяницы и воры, - примиряющим тоном сказала хозяйка.
   - Вот! - развел руками Симон. - Я люблю русских. Я родился в России... Но русские еще не готовы к свободному труду.
   - Бросьте вы нас бранить, ей-Богу, - сказала Нина. - Поглядите на здешних больных... Страшно становится! Какой уж тут свободный труд?
   - Думаете, я бездушный? - Симон сдвинул черно-рыжие брови и покачал головой. - Горе и человеческие страдания ранят и мою душу. Я вижу: русские сильны своей артелью, но в одиночку не умеют, они без контроля пропадают. Даже ваши писатели пишут: как только кто-нибудь почувствует себя в отдельности, так сразу же делается лишним человеком.
   - Не согласен! - сказал Макарий. - Все авиаторы летают в одиночку, а не артельно... Я, например, не чувствую себя лишним...
   - Я фигурально выразился, - ответил Симон. - О русском человеке вообще. В Европе у человека больше прав, там каждый ценится дороже и сам себе контролер. Надеюсь, я не задел ничьих чувств? Свободный человек не боится правды. Не боится и жить во имя прогресса.
   - Хватит, хватит политики! - воскликнула хозяйка, глядя на Макария. Накинулись скопом, прямо как малые дети! - Она наклонила голову набок и показала ему взглядом, что просит больше не задевать великолепного сэра Симона.
   Подобный же взгляд достался и фельдшеру Денисенко. Но фельдшер невинно усмехнулся в ответ:
   - Какая там политика? Кто накинулся? Господин Симон, кто на вас накинулся?
   - Что вы? - сказал англо-франко-бельгиец. - Я же понимаю.
   Его не могли уязвить ни какой-то фельдшер, ни свалившийся с неба авиатор. Он был выше примитивных национальных амбиций, словно действительно стоял на каменном фундаменте европейских традиций.
   - Да что вы понимаете! - вдруг подал голос мрачный следователь Зотов. Ваше-то счастье, что вы сугубый матерьялист и капиталист.
   Нина захлопала в ладоши, закричала:
   - Браво! В точку попали!
   - Кстати, - сказал Симон доктору Ларионову. - Петр Петрович, советую брать акции Русско-Азиатского.
   - А Азовско-Донского? - спросил доктор.
   - Нет, лучше Русско-Азиатского. - Симон сделал кистью правой руки уверенное движение. - Он связан с военными заводами.
   - А я думал - Азовско-Донской, - задумчиво сказал Ларионов.
   - Да нет! - ответил Симон.
   Длинное лицо Ларионова с длинным носом, узкими глазами и высоким лбом, переходящим в лысину, сделалось растерянно-лукавым. Он покосился на молодых людей и спросил:
   - Почему же так?
   Симон стал объяснять, и двухсотпятидесятирублевые банковские акции, о которых он говорил и которых большинство собравшихся никогда не видели, будто натянули какую-то струну. Симон зажег воображение Макария, как бы окропив ценные бумаги русской кровью. И вот стяги освободительной войны, Шипка, Плевна и, главное, наступление на Константинополь, вот торжество России на Балканах. . .
   В докторе проснулись воспоминания детства. Он велел жене принести журнал с портретом "белого генерала", и она пошла из зала, летя легкой походкой по чуть скрипящими половицам.
   Но пока она несла изображение Михаила Дмитриевича Скобелева, Симон ввел в свой рассказ честного маклера Бисмарка вкупе с англичанкой, и, когда среди черного дыма на фоне белых облаков появился в гуще боя на белом коне генерал, русское сердце сжало скорбью и досадой.
   - Ни Дарданелл, ни проливов русские не получили - сказал Симон. Владычица морей не допустила. Она давно боится, что вы потесните ее в Индии, Афганистане и Малой Азии.
   - Господи! - вымолвил доктор и крепко сжал рот. Ему не нужны были ни Дарданеллы, ни Малая Азия.
   - Вы не политик, Петр Петрович! - засмеялся Симон. - Господь Бог не поможет нам продавать наш уголь или пшеницу. Нужны рынки, за рынки нужно воевать.
   Симон затмил остальных гостей, он олицетворял непобедимую силу войны и торговли.
   - Случись война, я буду проливать кровь за вашу торговлю? - ядовито спросил Зотов.
   - Нет, будете воевать за флаг отчизны, - ответил Симон. - Когда горнист затрубит атаку, а впереди вас побежит знаменщик с русским флагом, вы забудете то, что сказали сейчас.
   - Нельзя так цинично говорить, - возразила Нина. - Здесь образованные люди... Папа, зачем тебе эти акции? Какой из тебя банкир?
   - Нет, нет, Ниночка, - сказал доктор. - Прошу тебя... Голубчик Илья Михайлович, - обратился он к фельдшеру Денисенко. - Сыграйте что-нибудь, спойте... - Он протянул к нему руку раскрытой ладонью вверх и перевел взгляд на супругу, призывая ее на помощь.
   - Илья Михалыч! - смеясь, велела Денисенко Татьяна Федоровна. - А ну-ка давайте! Где гитара?
   - Где гитара? - повторил за ней и доктор. Следователь Зотов подошел к пианино, стукнул крышкой, стал играть одним пальцем мелодию романса "Ночь тиха".
   Симон полуповернулся к нему и с выражением внимания и узнавания прислушался. Нина вполголоса пропела:
   - В эту ночь при луне
   на чужой стороне,
   милый друг, нежный друг,
   вспоминай обо мне.
   - М-да! - сказал Макарий. - Мои знакомые авиаторы в прошлом году участвовали в боевых операциях в Болгарии...
   Денисенко взял гитару, прошелся по струнам раз-другой. Зотов продолжал играть на пианино.
   - Сколько души! - сказал Симон. - Ведь ничего не просит, только "вспоминай обо мне".
   Зотов перестал играть и спросил:
   - А что еще просить? Акции?
   - Ночной летун во мгле ненастной... - прочел Макарий, глядя на Нину.
   Она тоже поглядела на него, что-то вспомнила и стала взглядом искать его палочку.
   - Нету, - сказал он.
   - Ой, - произнесла она. - Больно ходить?
   - Нет, - успокоил Макарий. - Благодаря вам, хожу на своих двоих.
   - Что акции? - спросил Симон. - Мы вкладываем деньги, а деньги дают деньги... Зато освобождаем душу от несчастных забот о куске хлеба. - Он кивнул Зотову и повернулся к Нине. - Наша дирекция согласна пожертвовать на ваш драмкружок сто пятьдесят рублей... на первый случай.
   - Благородно! - заметил доктор.
   - Искусство - это красивая сказка, - продолжал Симон. - О том, чего мало в жизни.
   - С вами хочется спорить, - сказала Нина.
   - Не спорьте. Если вы думаете иначе, я только порадуюсь. Вот господин Игнатенков летает, а мы ходим по земле... разве нам тесно?
   Денисенко дернул струну и запел: "Ехали цыгане с ярмарки домой..."
   - "Эх, загулял красавец барин молодой!" - подхватила Татьяна Федоровна, поведя плечами.
   Доктор наклонился к Симону, спросил:
   - Значит, советуете.
   Тот молча кивнул. Доктор тоже кивнул. Симон встал, подошел к этажерке и взял с кружевной салфетки одного из слоников. Макарий наблюдал за ним, и ему казалось, что англо-бельгиец-француз сейчас что-то сделает с Ниной. "Купил девку, - подумал он. - Купил, и все молчат". Он, прихрамывая, подошел к Нине.
   - У меня есть некоторая сумма. Если надо на спектакль, можете располагать.
   - Это все игра, - ответила она. - Спасибо. Просто вы не поняли.
   - О, я все хочу вас спросить! - Симон приблизился к ним. - Ваша хромота... Говорят, авария?
   - Что вас интересует? - холодно спросил Макарий
   - Вы мне симпатичны, - продолжал Симон. - Я никогда не летал на аэроплане. Наверное, захватывает дух?
   - Захватывает, - сказал Макарий - Извините, я хотел бы поговорить с Ниной Петровной.
   - Разумеется, - кивнул Симон. - Знаете, когда в Англии компания омнибусов хотела помешать развитию моторов, она добилась указа парламента... Всюду борьба... Указа, чтобы моторы не ездили быстрее экипажей... А прогресс не остановишь. - Он поклонился и отошел.
   - Это ваш отец его пригласил? - спросил Макарий. - Вы с ним играете?
   - Все играют, - ответила Нина. - Отец играет, я играю... Вы не скоро уедете?
   - Должно быть, скоро... А вы-то во что играете?
   - Во что играют девицы на выданье? Догадайтесь.
   - Хотите замуж?-удивился Макарий.
   - Нет, не угадали, - разочарованно вымолвила Нина. - Что вы собирались мне сказать?
   - Я приехал на коляске. Хотите - покатаемся?
   - Мы с Григоровым катались уже, - поддразнивая, сказала она. - Без вас. А сейчас мосье Симон приглашает, у него такие рысаки...
   В ней что-то изменилось, словно Макарий чем-то зацепил ее.
   - Что ж, веселой прогулки, - сказал он. - А могли бы увидеть небо... Если надумаете, я буду ждать во дворе.
   - Прямо похищение из сераля? - усмехнулась Нина. - Соня, Сонечка! окликнула она подружку, ту, которая играла роль Катри. - Что я тебе хочу сказать...
   Макарий понял и, кивнув, пошел к выходу из зала. Ему казалось, все смотрят на него. Он заставил себя идти медленно, не хромать. Во дворе возле больничного барака сидели калеки. Слепой поднял голову и, приоткрыв рот, улыбнулся шагам Макария.
   11
   Родион Герасимович всерьез отнесся к слухам о конокрадах и приказал работнику Михайле ночевать при лошадях, а в случае тревоги стрелять из ружья без промедления. О ружье позаботилась Хведоровна.
   В ночь с субботы на воскресенье маленький гимназист, привезенный вечером на хутор, проснулся от грома. Заходились в лае собаки, срывались на визг. В курене у деда стучали и кричали. Старшего брата рядом не оказалось. Сонный Виктор пошел в комнату матери, там ее не было, в окно лился лунный свет и освещал смятую постель. Мальчик подумал что-то страшное и пошел, путаясь в ночной сорочке, туда, откуда несся шум.
   На базу крутились в белых рубахах. У плетня стояла бабка со штуцером. У ее ног - зажженный фонарь "летучая мышь" в проволочном футляре.
   - Утяните Макарку! - кричала Хведоровна. - Макарка, сукин сын, отлезь!
   Мальчик прошел мимо нее на баз. Там лежал кто-то неподвижный, может быть, мертвый. Старший брат обнялся с работником Михайлой. Дед и отец прижимали к земле другого бьющегося орущего человека.
   Михайла оттолкнул Макария, кинулся к лежащему и стал бить его ногами. Дед вскочил и тоже стал бить.
   - Коней увели! - закричал старик. - Убью!
   - Саша, останови их! - призывала мать отца.
   - Дай мне! - бабка подошла к человеку, с размаху ударила его штуцером как оглоблей.
   Макарий снова обхватил Михайлу, они упали. Мальчик подбежал к ним, стал тянуть работника за рубаху.
   Вдруг раздался короткий сдавленный крик, и все стихло. Макарий отпустил Михаилу, дед и бабка отшатнулись от лежавшего человека.
   - Изверги! - с ужасом произнесла мать. Кто-то подхватил мальчика и потащил. Он услышал испуганный шепот Павлы, ощутил ее мягкий живот и крепкие руки.
   В маленькой комнате, где стоял теплый домашний запах, Павла отпустила мальчика. Она окликнула сына Миколку, но того и след простыл.
   - От шибеник! - вздохнула Павла. - Иди до дому, Витек, та лягай спаты...
   - А что там? - спросил мальчик. - Конокрады?
   - Конокрадов замордовали, - сказала она. - Боны збыралысь коней звэсты, а Михайла не дозволыв. Ты чего трусишься? Змерз?
   - Змерз, - солгал мальчик, ему не было холодно. В комнату тихо вошел Миколка.
   - У, байстрюк! - сказала Павла и шлепнула его по спине.
   - Там двух воров прибили! - радостно сообщил Миколка.
   - От я тебе дам воров! - зло вымолвила Павла.
   12
   Никто не мог предположить, что привычная жизнь уже приближается к пропасти, куда она, начиная с августа четырнадцатого года, будет падать, пока не разобьется. Наоборот, казалось, все поднимается вверх, подобно макариевскому аэроплану, а на смену беспощадным нравам идут культурные, смягченные достатком и образованием обычаи. Казалось, старики положили основу новой жизни, отец и мать смогли подняться над ее грубой материальностью, а братьям достанется укрепить родовое здание.
   Новая Америка, охватывавшая промышленный и торговый юг России, порождала, кроме машин, еще и надежды на то, что наконец в отечественной жизни появится поколение независимых и достойных людей.
   Но счастье и надежды одной жизни так слабы и беззащитны перед той силой, которая движет странами и народами и которая видит в маленьком существе лишь строительный материал для целого, что они не оставляют следов в реке времени.
   Накануне мировой войны прогремело несколько небольших войн. Шла примерка к большой.
   То, что было в прошлом, минувшие интересы и минувшие союзы, сейчас не брались в расчет и даже не вспоминались. Что за нужда вспоминать, что когда-то союз Пруссии и России был необходим обеим? Что тогда в Европе хлебные цены стояли высокие, а благодаря дешевой русской ржи развивающаяся германская промышленность могла содержать более дешевого, чем француз или англичанин, рабочего? Само по себе воспоминание не имело ценности и обретало ее лишь в связи с последующими событиями: немцы вытеснили с русского рынка и русских и английских промышленников, пришлось защищаться повышением таможенного тарифа, и началась таможенная война.
   Потом последовали новые столкновения на всемирном рынке, когда резко упали цены на хлеб и Германия, чтобы защитить своих помещиков, ввела хлебные пошлины. Это вызывало воинственные настроения в русском дворянстве и способствовало франко-русскому союзу - так за большими урожаями вырастала гроза.
   Казалось, неизбежно надвигалась война с Германией, тем более на французские займы началось перевооружение русской армии и подъем промышленности. И чем сильнее становилась держава, чем лучше работали ее работники, тем ближе они подталкивали жизнь к войне.