Гроб был выстелен простеганной тканью, мягкой на ощупь. Безусловно, одна из самых дорогих моделей. Тело было не в таком плохом состоянии, как я опасался. Оно было хорошо набальзамировано и испускало едва заметное инфракрасное излучение, вызванное разложением.
   Конечно, плоть во всех местах как бы промялась складками, губы оттянулись назад, а глаза.., ну…
   Я перестал осматриваться. Призрак на мгновение кончил царапаться. Я вылепил себе рот и произнес — Кэти, Кэти, Кэти. Расслабься. Я здесь, чтобы помочь тебе.
   Призрак замер, и я повторил свое сообщение:
   — Я — Феликс, — добавил я. — Феликс Рэймен.
   — Доктор, скоро я смогу пойти домой? — спросила она странно звонким голосом. Она снова влезла в свое тело. Я кинулся в наступление.
   — Я возьму тебя туда, где живет Бог, — сказал я. — На вершину большой горы.
   — Почему вы так говорите, — простонала она. — Принесите мне моего ребенка. Почему я до сих пор не видела своего ребенка?
   — Твой ребенок дома, — сказал я. — Твой ребенок в порядке.
   — Так я могу уже пойти домой? — снова спросила она.
   — Ты умерла, — глухо ответил я. — Твой дом теперь рядом с Богом, и я должен отвести тебя к нему.
   — Кто сказал, что ты должен? — спросила она более нормальным голосом. — Я хочу остаться здесь.
   — Послушай, сам Иисус велел мне доставить тебя.
   Можешь считать меня ангелом Господним.
   — Ты — не ангел. У тебя были черные крылья. У ангелов белые крылья.
   — Я сожалею, что я так поступил, — сказал я, — Я тебя испугался. Я — просто человек. Но ты-то теперь должна знать, где находишься, если ты помнишь черные крылья.
   — Вот если хочешь знать, что я думаю, — практичным тоном произнесла она, — так это самый дурной сон в моей жизни. Я тут лежу и жду, когда смогу проснуться.
   — Это не сон, — коротко ответил я. Зажатый в этом гробу, я начинал страдать от сенсорного голода.
   Вокруг плясали причудливые, ни к чему не относящиеся образы. Какой-то крокодил орал на меня в мегафон, а я в это время ласкал ковер из нагих грудей. Мне ни за что не хотелось снова соскользнуть в сон. И все еще было не по себе из-за несчастного Дональда Дака. — Пошли, Кэти, — торопил я. — Давай поднимемся и глотнем свежего воздуха.
   Я молнией вылетел на поверхность и принял свой основной вид обнаженного Феликса Рэймена. Луна висела над горизонтом, и небо было чистым. Я прикинул, что уже около четырех часов утра. Нерешительно приблизилась Кэти. Как и прежде, у нее была аморфная форма.., пузырь с несколькими щупальцами.
   — Тебе нравится мой гроб? — спросила она, использовав изогнутую морщину вместо рта. — Он розовый, а внутри красный атлас.
   — Смотрится он дорого, — вымолвил я наконец.
   — Он и стоил дорого. Я наблюдала, как его покупали.
   Фрэнк хотел простой сосновый ящик. А отец настоял, чтобы был самый лучший из их ассортимента. В похоронном бюро даже не оказалось готового такого. — Она издала звук, который можно было принять за смех. — Им даже пришлось задержать похороны на три дня, чтобы успеть доставить гроб с фабрики. Фрэнк просто бесился из-за этого.
   Мне нравился ее голос. Услышав про ее отца и мужа, я вдруг застеснялся своей наготы. Я скромно втянул пенис и мошонку в туловище.
   — Как ты это сделал? — с интересом спросила Кэти. — И куда делись твои крылья?
   — Я могу принять любую форму, какую захочу. Ты, наверное, тоже. Попробуй!
   У нее изо рта высунулись длинные клыки с каплями яда на концах, а двумя огромными крабьими клешнями она потянулась ко мне. Я попятился.
   — Хватит! Перестань изображать чудовище.
   — А почему бы и нет? — спросила она. — Я же призрак.
   — А тебе никогда не приходилось слышать истории, в которых призраки — прекрасные дамы в белом? — Я показал на соседний памятник, увенчанный женской статуей. У нее был римский нос и длинные волосы, ниспадающие на соски твердых грудей. — Как насчет чего-нибудь в этом роде?
   — Если я мертва, я покончила со своим статусом объекта сексуальных притязаний. На этот раз я сама выберу себе форму. — Она втянула клешни обратно и некоторое время парила в задумчивости.
   Затем она начала меняться. Сначала она сжалась в компактную массу. Затем из нее выдвинулись четыре языка. Два удлинились и стали плоскими, один стал коротким и заостренным, а один — коротким и клиновидным. Ее эктоплазма перетекала, отливая мелкие детали, пока наконец я не увидел, какую же форму она выбрала.
   — Чайка, — сказала она, склонив голову набок и уставившись на меня ярко-зеленым глазом. — Совсем, как в той замечательной книжке.
   — Я не читал эту книгу, — сказал я. Мне было душно, и я чувствовал себя глупо в своем выхолощенном теле. Я вернулся к грибовидной форме, которую использовал раньше. Я сделал себе полуметровый рост и рот в виде щели на верхушке. — Наверное, я побуду этим, — пропищал я.
   — Пенисом? — весело воскликнула Кэти. — Сначала он у тебя исчезает, а теперь это все, что осталось!
   Она со смехом взлетела. Я капитулировал и вернул себе некастрированный облик Феликса Рэймена.

7. ДА ПОМОГУТ ВАМ МЕРТВЫЕ

   Несколько минут спустя Кэти прилетела обратно и уселась на ветке передо мной.
   — Здорово было, — сказала она. — Я еще никогда не забиралась так далеко от Своего гроба. Хорошо, что ты заглянул, чтобы убедить меня, что я умерла. Пока я думала, что это сон, я хотела оставаться рядом с телом, чтобы заботиться о нем.
   — Но теперь ты готова двинуться в путь?
   — Наверное. Что ты там говорил насчет встречи с Богом? Я что-то не уверена, что мне этого хочется. Он всю меня вберет, и ничего не останется. — Она расправила одно крыло и стала его рассматривать. — Не знаю, почему бы мне не попутешествовать немножко самой. Я даже ни разу не была в Нью-Йорке.
   — Да брось ты, — сказал я. — Нам предстоит забраться на гору, которая выше всех бесконечных чисел.
   Я уже прикинул, как за это взяться.
   — Звучит, как математика. Ненавижу математику.
   Ты, случайно, не преподавал в колледже?
   Я кивнул, потом спросил:
   — А ты чем занималась?
   — Я изучала американскую литературу. Я прочитала все, что когда-либо написал Джек Керуак. И я даже ни разу не выезжала из северной части штата Нью-Йорк.
   — А что твой муж?
   — Он занимается строительством. Кухни, ванные, реконструкции. Еще он охотится, но никогда не берет меня с собой в отпуск. А как ты умер?
   — Я не думаю, что я на самом деле умер. Иисус сказал, что мое тело где-то ждет меня.
   Кэти хрипло рассмеялась:
   — Вот это здорово. Ты тут выступаешь, будто ты мне старший брат или вроде того, а сам даже не смирился с собственной смертью.
   Мне совершенно не хотелось обсуждать эту тему. Я боялся, что она убедит меня.
   — Забудем об этом. Сейчас у нас другие проблемы.
   Веришь или нет в мои объяснения, но я должен быть рядом с тобой и помочь тебе добраться к Богу. Но тебе хочется посмотреть на Землю. Отлично. Отправимся в путешествие и посмотрим все, что тебе захочется. А потом отправимся за Предел. О'кей?
   — Видно будет.
   Мне стало интересно, как она выглядела при жизни.
   Наверное, она была довольно хорошенькой, если такое упрямство сходило ей с рук.
   — Давай начнем с Нью-Йорка, — сказала она, перелетая на ветку повыше. — Как мы туда попадем?
   — Поднимемся на пару миль и полетим на восток.
   Когда долетим до побережья, будем двигаться вдоль него на юг.
   Солнце как раз всходило, и небо было прекрасно.
   Множество колобошек всех цветов радуги деловито двигались вдоль изгибов искривленного пространства. Было весело и радостно лететь среди них к сияющему солнцу.
   Для того чтобы лететь, я просто тянул себя вперед какой-то частью своего сознания. Это было похоже на то, как если бы во мне — от макушки до кончика большого пальца на ноге — было натянуто невидимое волокно. Напрягая те или иные части позвоночника, я мог наращивать скорость сколько угодно. Ослабив напряжение, я просто продолжал скользить в пространстве с той же скоростью, не испытывая никакого сопротивления. Кэти без труда поспевала за мной. Ее крылья не служили никакой практической цели, и она редко утруждала себя взмахами. Сначала мы гнали, но потом стабилизировались на нескольких сотнях миль в час. Я перестал тревожиться о том, что будет дальше, и наслаждался полетом.
   Достигнув побережья, мы повернули направо.
   Вскоре мы увидели дым и сверкание стекол большого города. Я пытался распознать башни-близнецы Центра всемирной торговли, но не мог их найти. Потом мы оказались над городом, который выглядел совсем не так, как должен был выглядеть. Манхэттен — это остров, а этот город стоял на реке, пересекавшей его.
   — Где Пятая авеню и Виллидж? — осведомилась Кэти.
   — Что-то здесь не так.
   Мы медленно дрейфовали к высокому стеклянному зданию с несколькими недостающими окнами. Тут до меня дошло.
   — Это — Бостон.
   — Ничего страшного, — отозвалась Кэти. — Тут я тоже еще не бывала. Где здесь приличные магазины?
   — Только не говори мне, что ты хочешь посмотреть на наряды. Если ты думаешь, что я собираюсь таскаться по десяткам…
   — А тебя никто не заставляет, — перебила она. — Мы можем разделиться, а потом встретимся на верхушке этого здания.
   Я заметил поблизости башню с часами. Было около девяти утра.
   — Давай встретимся в полдень, — предложил я. — Все большие магазины тут рядом, а в Кембридже много такого, что тебе наверняка понравится.
   Я указал ей на Массачусетский технологический институт и Гарвардский университет, и мы разделились.
   Я влетел в Бостонский музей изобразительных искусств, рассчитывая полюбоваться Моне. Сначала картины выглядели не так, как надо — пятнисто. Я видел слишком много ультрафиолета. После того как я подсократил свое зрение до нормальной человеческой чувствительности, картины стали выглядеть так же красиво, как всегда, но, разглядывая их, я вдруг потерял терпение. Мне показалось напрасной тратой времени заниматься, находясь в астральном теле, обычными туристскими делами.
   Мне стало любопытно, почему я не видел других призраков. Зато повсюду были колобошки. Может, это опасно — быть привидением? Я вздрогнул от страха, когда мимо меня, кивая, проплыл очередной колобошка. Я принялся носиться по залам музея в поисках какого-нибудь призрака.
   Я нашел одного в зале с греческими мраморными изваяниями. Он изображал традиционную летающую простыню, и я сперва принял его за еще одного колобошку.
   Но светло-зеленое свечение выдало его.
   — Вверх или вниз? — спросил он, когда я приблизился. — Вверх или вниз?
   — Привет, — сказал я. — Меня зовут Феликс.
   — Без разницы, как тебя зовут. Вверх или вниз?
   Я не совсем понял, чего он хочет, но попытался ответить:
   — Ну, сначала я вернусь в центр города, а потом рассчитываю подняться в Саймион. До конца.
   — На это никого не хватает. Вверх или вниз. Вверх или вниз. — Он принялся дрейфовать к выходу, но я пристроился за ним.
   — А других ты много видел? — спросил я. — Других призраков — много?
   — Да сотни. Тысячи. Вверх или вниз.
   — Что-то заставляет их уходить? Как вышло, что ты остался?
   Мы уже были на ступенях музея. Тощий студент прошел прямо сквозь меня. Старый призрак неприятно хихикнул.
   — Вы все думаете, что подниметесь до конца. Но это совсем не просто. Ты пугаешься и начинаешь цепляться за это место. А потом тебя сцапают. — Он вытянул вялую руку с двумя похожими на пальцы отростками.
   Знак Дурного Глаза.
   — Ты хочешь сказать, что Дьявол ловит…
   — Тс-с! — перебил меня старый призрак, нервно озираясь. — Серого помянешь, а серый… — Ничего не произошло, и мой собеседник снова ожил. — Я проторчал тут пятьдесят лет.
   — Как тебе это удается? Ты много молишься?
   — Сосунки пускай молятся, — презрительно сказало привидение. — Я не направляюсь наверх, и я не направляюсь вниз. Я веду себя тихо и скромно, и он… — снова имитация рожек, — ..он не тратит время на поиски меня.
   Он ловит тех, кто гоняется за известностью. — Привидение замолкло и неодобрительно посмотрело на меня. — Как ты светишься, так… — Ему не было нужды договаривать.
   — Ну, я отправляюсь наверх сегодня, — повторил я.
   У меня вдруг возникла параноидальная убежденность, что этот призрак служит Дьяволу наводчиком.
   — А откуда вы стартуете? — спросил он, как бы нарочно подтверждая мои подозрения.
   — Тебя не касается.
   — Вот так и надо. Пора научиться играть без риска. — В голос привидения вкралась умоляющая нотка. — Почему бы тебе не забыть этот вздор насчет Саймиона и не остаться здесь со мной? Я показал бы тебе все ниточки…
   — Может быть, в другой раз. Все равно спасибо.
   Удаляясь от него, я слышал, как старый призрак бормочет: «Вверх или вниз. Вверх или вниз».
   До встречи с Кэти мне нужно было как-то убить еще около часа. После разговора с привидением нервы были вздернуты. Интересно, сколько мы еще сможем тут продержаться? Все-таки нам лучше, наверное, двигаться дальше.
   Я вернулся назад в центральную часть города и стал носиться взад-вперед по улицам, полным колобошек. Там и сям я замечал старые потрепанные привидения, а один раз свеженький призрак бросился ко мне, словно за помощью. Я побоялся, что это ловушка, и скрылся от него, просочившись в многоквартирный дом. Я по диагонали пересек этот дом, пронизывая полы и потолки. На верхнем этаже я попал в ванную комнату, где женщина как раз собиралась принять душ. У нее были длинные, с медным отливом, волосы, широкие бедра и налитые груди. Ей было за тридцать пять, и ее тело казалось на вид мягким и разношенным. Я уменьшился и последовал за ней в душевую кабинку. Пока она мылась, я осмотрел ее со всех сторон и наконец устроился у нее между колен.
   Оттуда я уставился вверх — на ее лобок, на волосы, с которых стекала вода, на большие и малые изгибы. Она терла себя намыленной рукой, и я напряг всю свою волю, чтобы заставить ее не прекращать это занятие. Похоже, она почувствовала мои похотливые вибрации. Она прислонилась спиной к стене и стала пользоваться обеими руками. Повинуясь внезапному наитию, я принял ее форму и втиснулся в ее тело. Когда она кончила, я как будто и сам кончил. Потом она принялась намыливать шампунем голову. Я покинул ее через потолок. В течение следующего часа я умудрился найти еще несколько привлекательных женщин в постели или в ванной. Давлением своей бестелесной воли я сумел двух из них заставить — мастурбировать, а сам нежился в их возбужденной плоти.
   Определенно привидение могло влиять на человеческое поведение. Я мог легко представить себя в роли профессионального инкубуса.
   В полдень я ждал Кэти на верхушке Административной башни. Прошло полчаса, час, а она все не появлялась. Может быть, она решила улизнуть от меня? А может быть, она просто потеряла счет времени.
   Я пролетел над Кембриджем, задержался немного, чтобы полюбоваться многогранными колобошками, лившимися потоком из корпусов МТИ, а затем принялся прочесывать улицы, высматривая зеленую чайку в толпе людей и колобошек.
   Ничего.
   Я решил попробовать иначе. Я поднялся на несколько сот футов и сконцентрировался на том, какими были голос и вибрации Кэти. Я заблокировал свою чувствительность ко всем иным импульсам и просканировал Кембридж. По-прежнему ничего. Настроившись исключительно на волну Кэти, я носился туда и обратно над Бостоном.
   А потом я услышал что-то вроде сдавленного вопля.
   Запеленговав это ощущение, я проследил его до фасада магазинчика в Южном Бостоне. В витрине красовалась написанная от руки вывеска: "Мадам Жанна Делакруа.
   Излечение души, психическая хирургия. Тайные любовные проблемы. Да помогут вам мертвые!"
   Большое окно позади витрины было завешено грязно-кремовой портьерой. Можно было разглядеть, где соскоблили надпись «Продукция Джанелли». Вдоль одного тротуара стояли потрепанного вида машины. В полуквартале оттуда находились бар и винный магазин. На замусоренном пустыре между баром и мадам Жанной несколько худых чернокожих мужчин пили вино на скамейке, которую они сделали, вытащив заднее сиденье из автомашины. Солнце лилось на них потоком.
   Кэти определенно находилась внутри заведения мадам Жанны. Я теперь отлично чувствовал ее вибрации.
   Она была в отчаянии, чувствовала себя пойманной в западню. Я попытался связаться с ней, но она слишком паниковала, чтобы услышать меня. Я зашел на пустырь и осторожно просунул голову сквозь стену мадам Жанны.
   Крупная негритянка в пурпурном балахоне и грязном розовом тюрбане сидела за карточным столиком спиной ко мне. У нее на шее висели в несколько рядов четки, а на столике перед ней лежал черный петух с вырванным горлом. Кровь петуха была собрана в миску. Было что-то очень привлекательное в этой теплой крови. Я испытывал сильное желание искупаться в ней.
   Я чувствовал, что Кэти заперта в круглой коробке, стоявшей на столе. Она была украшена христианской символикой. Я догадался, что это дароносица, украденная из какой-нибудь церкви. Она явно не могла из нее выбраться. Мне, а возможно, и мадам Жанне, вся комната казалась наполненной неистовыми звуками, издаваемыми трепещущей Кэти.
   Напротив мадам Жанны за столиком сидела стройная молодая негритянка с вяло повисшим на ее руках ребенком — мальчиком примерно лет трех. По его виду можно было предположить, что он находится в коме или кататоническом ступоре. Дышал он ровно, и глаза были открыты, но все мышцы были расслаблены.
   — Я владею необходимым драйвером души для твоего перворожденного сына, — произнесла мадам Жанна с сильным островным акцентом. — Возложи его на алтарь Ваала.
   Молодая женщина положила сына на карточный столик, который прогнулся под весом, но устоял. Мадам Жанна готовилась вложить душу Кэти в тело мальчика. Она обмакнула длинный шелковый шнур в петушиную кровь.
   При помощи пары пластмассовых палочек для еды она заправила один конец шнура в левую ноздрю мальчика, протолкнула его в носоглотку, а затем вывела обратно через рот и прикрепила концы шнура к противоположным местам на рамке круглого двустороннего зеркала.
   Напевая что-то немелодичное, мадам Жанна зажгла свечу между дароносицей и головой мальчика, затем, держа оба конца шнура, подняла зеркало над свечой. Растянув шнур в две тугие горизонтальные линии по обе стороны зеркала, она начала перекатывать его между пальцами.
   Зеркало завертелось. Отражение свечи заплясало внутри вращающегося зеркала, как светлячок в стеклянном шаре.
   Предполагалось, что Кэти влетит в зеркало и будет навсегда поглощена телом маленького мальчика. Почему-то я не сомневался, что это получится. У мадам Жанны был такой вид, будто она знала, что делает. Мне явно нужно было что-то предпринять.
   Я был уверен, что мадам Жанна увидит меня, но она пока еще не смотрела в мою сторону. Я буду прятаться до того критического момента, когда она откроет дароносицу.
   Мадам Жанна снова обратилась к молодой мамаше:
   — Ты займешься кристаллом излучения, сестра. — Она передала ей зеркало. — Делай то же, что делала я, или что-нибудь в этом роде.
   Молодая женщина принялась раскручивать зеркало над пламенем свечи. Я целиком вошел в комнату и притаился за спиной мадам Жанны.
   Теперь она медленно раскачивалась и бормотала:
   — Аминь. Веки во слава и сила и царство есть твое ибо. Лукавого от… — Она читала «Отче наш» задом наперед. Я уменьшился и метнулся из-за ее спины, спрятавшись в пламени свечи.
   — Небеси на еси иже, наш Отче, — завершила она и потянулась, чтобы открыть дароносицу. Зеркало над свечой непрерывно вращалось. Невозможно было не смотреть на него, оно притягивало к себе. Я беззвучно взмолился о помощи.
   Когда дароносица открылась, было мгновение, в течение которого ошеломленная Кэти не могла двинуться с места. Я быстро вылепил из себя стену между ней и зеркалом.
   «Уходим, Кэти, уходим».
   Она начала двигаться сквозь меня, но тут мадам Жанна меня заметила и завизжала. Я тут же вытянул в ее сторону устрашающие когти, чтобы ее визг стал еще громче.
   Этот шум удивил женщину, державшую зеркало. Вращение прервалось, а влажный шнурок выскользнул из пальцев. Зеркало упало на столик и разбилось. Кэти летала вокруг пламени свечи, как мотылек. Я все время пытался говорить с ней, но до нее ничего не доходило.
   Мадам Жанна все еще визжала, но теперь это уже были слова:
   — Черный отец, ха, я говорю тебе, о да, я говорю, наездник моря, наипревосходнейший цветок, будь со своей слугой, ха, у алтаря, о да, я жрица ночи…
   Я увидел, как рядом с ней что-то начинает материализовываться. Она тоже это увидела и завопила еще громче и еще быстрее:
   — Я желаю этого, о да, великий, приходящий в жилище свое…
   Очертания становились четче, как фотоснимок, проявляющийся в ванночке с реактивом. Кэти застряла в пламени свечи. Я окружил ее собой и потянул.
   — Фрэнк? — еле проговорила она. — Мне уже можно домой?
   — Кэти! — взорвался я. — Дьявол идет. Лети прямо вверх!
   И тут он возник рядом с мадам Жанной. Он наклонился, чтобы понюхать миску с кровью, а потом заметил меня. Его толстые губы медленно раздвинулись.
   — Кэти, за мной, — пронзительно крикнул я и ракетой взмыл к потолку. Я не оглядывался и долгое время мчался без остановки.

8. СКОРОСТЬ СВЕТА

   Кэти догнала меня где-то на краю земной атмосферы.
   Когда я услышал, что она зовет меня, я остановился.
   Я был напряжен и готов продолжить бегство. Женственная чайка уселась мне на плечо. Я взглянул вниз сквозь мили пустого пространства под моими ногами. Ничего, кроме колобошек, тянущихся друг за другом вдоль невидимых силовых линий. Видимо, Дьявол не стал утруждать себя погоней за нами.
   — Я туда не вернусь, Кэти.
   Она едва уловимо вздрогнула.
   — Что будет с этим несчастным мальчуганом?
   — Мадам Жанна найдет другую душу. Или его мать найдет другого доктора. Не знаю. — Она отвлекла меня от мысли. — Мы не вернемся на Землю, — сказал я твердо.
   — Мне не следовало ей доверять, — тихо сказала Кэти.
   — Кому?
   — Она была желтой. Желтым колокольчиком, а у ее голоса было эхо. Я встретила ее в Кембридже, и мы полетели в Южный Бостон вместе. Она хотела показать мне, где она живет. — Голос Кэти доносился откуда-то издалека. — Она привела меня к мадам Жанне, а потом они перерезали петуху горло. Мне так хотелось пить…
   Я перебил ее:
   — Я не видел никакого желтого духа у мадам Жанны.
   — Она живет внутри мадам Жанны. Она сказала, что для призрака гораздо безопаснее находиться в живом человеке.
   Я рассказал ей про разговор в музее.
   — Похоже, — заключил я, — что, если ты дух, тебе положено покидать Землю и лететь на Саймион.
   — Как?
   — Саймион находится в алеф-нуль милях от Земли.
   Алеф-нуль — это первое бесконечное число. Это совсем как раз-два-три-.., алеф-нуль. Это многоточие означает «всегда».
   — И как же мы собираемся пролететь это «всегда»? — нетерпеливо спросила Кэти. — Как бы быстро мы ни летели, мы не сможем улететь бесконечно далеко от Земли.
   — Мы будем непрерывно ускоряться. Первый миллиард миль мы пролетим за два часа. Следующий — за час. На третий миллиард миль потребуется полчаса. На каждый последующий миллиард миль будет требоваться вдвое меньше времени, чем на предыдущий. Мы можем пролететь алеф-нуль миллиардов миль за 2 + 1 + 1/2 + 1/4 +.., часов. В сумме это составит четыре часа.
   — Я думала, никто не может лететь быстрее света, — попыталась озадачить меня Кэти.
   — И мы не полетим. Мы будем только непрерывно ускоряться до скорости света.
   — Как же тогда получается, что мы полетим настолько быстрее?
   — Это из-за релятивистского растяжения времени.
   Об этом не тревожься.
   Кэти сомневалась.
   — Через четыре часа мы будем бесконечно далеко от Земли? Километровый столб алеф-нуль?
   Я кивнул.
   Кэти устроилась у меня на спине и распростерла крылья. Ее тело трепетало, как натянутый лук. Я вытянул перед собой руки, подражая Супермену. Мы придавили газ и рванули в направлении центра Галактики.
   Первая часть путешествия была скучной. Хотя мы непрерывно наращивали ускорение, нам все же потребовался час на то, чтобы выйти за пределы Солнечной системы. А потом было полтора часа пустоты до следующей звезды.
   Спустя три часа стало интереснее. Объективно мы летели со скоростью, равной 0,7 скорости света. Из-за наших искаженных стандартов времени и длины казалось, что наша скорость втрое выше этой. Начали проявляться странные релятивистские эффекты.
   Казалось, что мы выглядываем из пещеры. Повсюду позади и вокруг нас было мертвое абсолютное ничто, называемое в теории относительности «Где-то-в-другом-месте».
   Каким-то образом все звезды умудрились разместить свои изображения впереди нас. Мы еще ускорились.
   Путешествие в тысячу световых лет по Галактике заняло всего полчаса. Но каких полчаса. Я смотрел из нашего конуса скорости на обширный диск из звезд, лежащий впереди. Большинство звезд жались к краям. Медленно одна из звезд отделялась от сгустка у края и, увеличивая скорость, мчалась по гиперболической орбите к центру, потом — ЗЗУМ — она стремительно мчалась мимо нас и по дуге возвращалась на свое место у края нашего поля зрения.
   В мелькании пролетающих мимо звезд был свой ритм, и я начал улавливать его. Это напоминало слушание стука вагонных колес. Я не обращал внимание ни на что, кроме налетающих на нас световых импульсов. Я поднажал, чтобы это мелькание стало еще чаще.