Я снял лыжи и сел на них отдохнуть. Расщелина была футов сорока в ширину и казалась бездонной. Ее стенки были словно из прозрачного стекла, и я видел самые разные вещи, подплывающие к ним и уплывающие прочь. Лед был полон снов. Далеко снизу доносился звук стремительно бегущей воды.
За этой расселиной были другие, а ледник заканчивался примерно в миле отсюда. За ледником смутно виднелся какой-то город. Мне ужасно хотелось оказаться в нем.
Никаких иных признаков жизни я не видел. Только мерцающие огоньки во льду, а высоко над головой одна-единственная птица летела в сторону города. Я мельком подумал, как там Кэти? Наверное, нам следовало держаться вместе. Я обещал Иисусу помочь ей. Я надеялся, что мы с ней еще встретимся.
Я оставил лыжи и пошел вдоль расселины. Может быть, она станет уже. Вместо этого она стала более широкой и извилистой. Я было решил повернуть назад, но заметил что-то на другой стороне. Правильный зубчатый рисунок на стене. Вырубленные во льду ступени. А по ним полз наверх…
— Франкс! — завопил я. — Это Феликс! Иди помоги мне!
Я никак не мог понять, как он к этому отнесся. Он как-то говорил мне, что на Праге они определяли эмоции по суставам ног. Но мне показалось, что он мне обрадовался. Он расправил крылья и перелетел на мою сторону. Приземлившись, он проехал юзом несколько ярдов.
— Возвращение блудного сына, — экспансивно заявил он. — Но кто из нас прошел сквозь большие испытания?
Вид знакомой кривизны его спины действовал успокаивающе. Я снял шапку и стал полировать его.
— Как я рад видеть тебя. Франкс. Что же там все-таки произошло?
— Был обстрел молниями, знак гнева проводника по поводу нашего совместного успеха. Дурман-трава загорелась, а в земле были выбиты ямы, в которых могло бы укрыться существо меньших размеров, раболепствующее и низкопоклонствующее ради своего спасения. Но только не я. Я снова и снова бросался вперед из своего укрытия в бесплодных попытках спасти моего боевого товарища, благороднейшего и подвижнейшего специалиста по теории множеств Феликса Рэймора. — Он остановился, чтобы насладиться своими словами.
— Франкс, моя фамилия — Рэймен. Но куда я делся?
— Я решил, что проводник выстрелами отправил тебя на Свалку, с которой ты пришел. Нынче здесь, завтра там. Без базара, подваливай в пятницу. Да, у нас нет бананов. Вот ты его видишь, а вот…
Я перебил его:
— Я последовал за тобой в дым. Я не дышал, сколько мог, но в конце концов мне пришлось вдохнуть полные легкие. Ощущение было такое, будто во мне вспыхнуло белым "с" частиц. Когда я очнулся, я сидел за письменным столом…
— Библиотека форм, — вдруг возмутился Франкс. — Я не могу в это поверить! Ты побелел! Как ты смог, ты, зелень неопытная, узкий математик, грубое мясоногое? — Вид у него был по-настоящему сердитый. — Я долгие века искал просветления, а ты, невежественный дурак, ты входишь в облако дыма дурман-травы и выходишь из него в библиотеке. Я не могу в это поверить. Я не хочу! Ты лжешь!
Ты всего лишь вернулся на Свалку, породившую тебя. Ты…
Я не понимал, о чем он толкует, но перебил его, бросив вызов наугад:
— Я не знаю, чего ты добиваешься, называя Землю свалкой. Но только меня наверняка стошнило бы от вида твоей Праги, ты, пожиратель мусора.
Франкс взял себя в руки и умиротворяюще поклонился.
— Тысяча извинений. Ты находишься в плену недоразумения. Хотя я никогда не имел удовольствия посетить вашу легендарную изумрудную сферу, я нисколько не сомневаюсь, что она не сильно проигрывает в сравнении с тем раем насекомых, где я прожил отпущенный мне срок. Но может быть, твой немощный интеллект сможет осознать, что я имел в виду вон ту Свалку, — он сделал жест в сторону города за ледником, — по другую сторону Тракки?
Эйнштейн что-то говорил про свалки. Я попробовал припомнить.
— Я никогда никакой свалки здесь не видел, Франкс.
Я появился, просто врезавшись в луг неподалеку от отеля Гилберта.
— Необыкновенно! — воскликнул Франкс. — Это не для Феликса Рэймора — трудное паломничество от города, к городу, через снега и моря. Нет! Одним махом он нисходит.., а может быть, восходит? Одним махом он достигает Изнанки, земли обетованной, земли Горы Он. — Он подобрался и напряженно смотрел на меня. — Говорят, что не прошедшие Свалку, никогда не жили… Как говорится, ангелы и дьяволы, если я не ошибаюсь… — Неожиданно он поднялся на задние лапы и обхватил мою шею мандибулами. — Кто из них, Феликс? Истину!
Он обезумел. Я оттолкнул его от себя. Он упал на спину и заскользил по льду к расселине.
— Франкс, берегись! — крикнул я. — Ты свалишься.
И он свалился, исчезнув за краем ледяного обрыва с испуганным бормотанием. Я сделал несколько шагов вперед и всмотрелся в пропасть. За ледяными стенами мелькали сны, а далеко внизу гремел бурный водяной поток.
С облегчением я увидел, что массивное тело Франкса по спирали набирает высоту. Он вовремя раскрыл крылья.
Поднявшись из бездны, он продолжал кружить футах в двадцати над моей головой. Что я ему такого сказал? Только то, что я не начинал свой путь на свалках Лицевой стороны. В его понимании это означало, что я никогда не жил, что я был сверхъестественной силой, возможно, союзной Дьяволу. Я сложил ладони рупором и крикнул ему:
— "это потому, что я никогда не умирал, Франкс. А не потому, что не жил. Мое тело все еще на Земле.
Клянусь, я не дьявол.
Отчаянное жужжание его крыльев стало басовитее, и он подлетел поближе.
— А послушаем-ка мы «Отче наш» в твоем исполнении, — подозрительно крикнул он.
Я продекламировал молитву без запинок, ничего не сказав задом наперед, и похоже, он был этим удовлетворен. Он с глухим ударом приземлился рядом.
— Время от времени Дьявол улавливает кое-кого из нас. Я приношу извинения за мою небезосновательную, но, возможно, излишнюю подозрительность. Отряды вербовщиков усиленно заманивают. Я видел, как это происходит, видел души, уловленные прихлебателями нечистого. И я, например, вовсе не уверен в этих проводниках.
А на Свалке есть огненные языки. — К нему стала возвращаться его обычная велеречивость. — Но если ты никогда не умирал, это совсем другое дело, совсем другая уха, я бы сказал. Тебе еще предстоит так много узнать, дорогой мой Феликс.
— Почему бы тебе не начать с объяснения того, что такое свалки? — предложил я. — И постарайся попроще. Я уже замерзаю.
— Свалка, — поправил меня Франкс. — В единственном числе. Одним словом… Свалка — это скопление центров второго рождения. Когда человек сбрасывает свою смертную оболочку в Буффало, его суть воспаряет в Саймион.
Я ободряюще кивнул.
— Каждый вид притягивается к определенному месту на Лицевой стороне. Эти точки расположены вдоль линии, разделяющей Лицевую сторону пополам. Эта линия выглядит как — да она и есть — Свалка. Ты обратил внимание, какими короткими предложениями я обхожусь, Феликс? Как кристально четки мои объяснения?
Пот, которым я покрылся после многих часов лыжной гонки, испарялся, и я начал дрожать.
— И ты получаешь себе тело на Свалке, когда попадаешь сюда?
— О, как ты прав. На Свалке ты получаешь тело, а если это тело разрушается, ты снова оказываешься на Свалке, чтобы получить новое, которое не всегда совпадает по покрою с повторно скончавшимся, но…
У меня был еще один вопрос:
— А человек без тела выглядит как световое пятно?
Белый свет?
— Белый, красный или зеленый, — сказал Франкс. — Это зависит от ситуации. Мертвый или повторно мертвый человек, направляющийся на Свалку за новым телом, зеленый. Не ярко-зеленый, как ты понимаешь, а бледно-зеленый, мертвенно-рыбный. Это цвет, в чем-то похожий на…
— Я видел его, — перебил я, вспомнив Кэти на кладбище.
— "О, Лета, далее спеши, река забвенья", — театрально воскликнул Франкс. — Мертвые люди — зеленые.
Ты видишь, каким я умею быть кратким. Потом есть еще спящие. Они красные. Тебе, наверное, хочется знать, как они попадают сюда, но на это нет времени. Ты ведь спешишь. Поэтому я обхожу молчанием межразмерную связь.
Невежественные.., мы никогда не узнаем. Но белые сгустка света, такие, каким ты сам недавно был, дрейфуя в Стране Снов, пока неутомимые библиотекари не зачерпнули тебя, чтобы выжать из тебя книгу…
Он утерял нить своих разглагольствований и несколько секунд молча щелкал хитиновыми челюстями. Его передние лапы замерли в полужесте. По какой-то причине мысль, что я стал белым светом, очень его расстраивала.
Я вынул книгу из кармана на спине парки и дал ему.
— Вот, — сказал я, — можешь посмотреть на нее.
Им она не понадобилась.
Он взял книгу, но не посмотрел на нее.
— Белые сгустки света, как я говорил, являются формой тех немногих, которые способны спонтанно растворяться и реформировать свое тело, двигаясь в различных направлениях в промежутке. Это сложная техника, хотя, возможно, она более доступна человеческим существам, в особенности при наличии дурман-травы. Совсем недавно я тоже… А это что такое? — Он обратил внимание на книгу. — Как ты сказал, что это такое?
— Это все мои возможные жизни, — объяснил я. — После того как я вдохнул дым и побелел, я смог увидеть все мои жизни сразу. А потом я будто сел во всех параллельных вселенных и напечатал каждую жизнь в бесконечных подробностях. Каким-то образом Библиотека форм вытянула их все из меня и свела воедино.
Франкс раскрыл книгу наугад и быстро читал попавшую ему на глаза страницу, чуть склонив голову набок.
— ч — Но это феноменально! — вдруг воскликнул он. — Эта страница абсолютно верна. На ней даже написано, что я произнес эту фразу… — Он продолжил чтение, держа раскрытую книгу в передних лапах. — В ней говорится, что произойдет дальше. — Он стал читать дальше, его фасетчатые глаза подергивались все быстрее и быстрее. Внезапно он замер и медленно произнес:
— О Боже! Какой ужасный конец ожидает меня. — Его ноги конвульсивно подергивались.
Я потянулся за книгой. Неужели Франкс случайно наткнулся на единственное верное описание моей жизни?
Когда я брал книгу, налетевший порыв ветра перелистнул несколько страниц.
— Это было здесь, — сказал Франкс, перебросив тонкую пачку страниц, потом еще одну. Он остановился, чтобы прочитать открывшуюся страницу. — Нет, не эта. — Он листал вперед и назад, читал и перечитывал, потом внезапно прекратил поиски. — Бесполезно. Там говорилось, что снова мы ее не найдем.
В расселине глухо рыдал ветер. Позади расстилалась бескрайняя белизна, а над головой синело небо. Неужели Франкс прочитал мое будущее?
— Скажи, Франкс, что было потом.
— Мы встретимся с Георгом Кантором. Он пригласит нас в свой дом. А потом… — Его голос стих, ноги заплелись одна вокруг другой.
Я решил войти в ускорение и пролистать всю книгу, но скоро понял, что это невозможно. Единственная верная страница была потеряна среди континуума возможных жизней. Забавно, что Франкс наткнулся именно на нее. Было в этой ситуации что-то парадоксальное, но я никак не мог увидеть, в чем этот парадокс заключался. Я полистал еще и прочитал страницу, на которой я оказался стрелком в старом Эль-Пасо. Ииппи-тай-йяй-ти-йо.
Похоже, поиски были безнадежными. В конце концов в книге было "с" страниц, а "с" — это величина строго большая, чем алеф-нуль. И это означало, что А никогда не смогу просмотреть каждую страницу, если не сумею каким-нибудь образом восстановить эту способность белого света обращаться с неисчислимыми бесконечностями. Я постарался запомнить эту мысль и сунул книгу обратно в карман парки.
Тут Франкс посмотрел на меня.
— Теперь мне положено сказать следующее, — произнес он и глубоким голосом продекламировал:
— Так ты говоришь, в этой книге "с" страниц? Ну, Феликс, мы можем решить эту проблему, о которой ты говорил… проблему континуума. Пошли, найдем туннель, ведущий обратно на Изнанку. — Он говорил с жесткой интонацией, будто подшучивая над собой.
— В чем дело, Франкс?
— Разве ты не понял? Я прочитал истинное описание всего, что когда-либо случится с тобой, включая все наши разговоры и все, что ты увидишь, как я… — Он замолчал, потом с трудом продолжил:
— Даже то, что я только что сказал. И даже вот это. И даже это. — Он снова умолк в отчаянии. — Все кажется таким.., таким предсказуемым, таким тщетным. — Он в волнении сгибал и разгибал лапы, затем, запинаясь, продолжил:
— И я прочитал, что буду убит. Не так уж страшно вернуться на Свалку, со мной это уже случалось, но чтобы мне проломил голову злобный, фанатичный кретин-убийца из Божьего Эскадрона… — Его глаза негодующе сверкнули на меня. — Но хоть после этого я буду свободен от твоих пророчеств, ты…
— Франкс, — перебил я, — не горячись. Ты бесишься. — Вдруг я увидел тот парадокс, который пытался нащупать. — Не может быть, чтобы ты прочитал истинное описание всего, что случится с нами. Это логически невозможно, если ты только сам этого не хочешь.
Я докажу тебе.
Он перестал скрежетать мандибулами и сплюнул.
— Знаю. Ты хочешь сказать мне, чтобы я выбрал и сказал «да» или «нет». Эту часть я тоже прочитал.
— А теперь послушай, Франкс. Это должно сработать. Я попрошу тебя сказать «да» или «нет». Выбирай.
Но погоди! Вспомни, что говорилось в книге об этом, сказал ли ты «да», «нет» или ничего не ответил. Не говори мне! Вспомни, что там ты сказал по книге, и сделай что-нибудь другое. Ладно? Поехали! Скажи «да» или скажи «нет».
Повисла долгая тишина. Было такое впечатление, что Франкс ведет страшную внутреннюю борьбу. Несколько раз он поднимал голову, чтобы что-то сказать, но у него получалось только сухое пощелкивание. Он лежал животом на льду, а по обе стороны его туловища неистово Сновали короткие лапки. Один раз у него даже приподнялись надкрылья, и я испугался, что он просто улетит, чтобы освободиться от моего будущего.
Но тут он заговорил.
— Нет, — прошептал он потом громче:
— Нет!
Нет! Нет! — Он поднялся на ноги и зачирикал от восторга. — Я сказал это, Феликс. Нет! На странице было, что я не ответил, — ха! — страница хотела защитить себя. Нет! Я победил ее. Царь-философ разрубил гордиев узел. Да будет ликование и великая радость, ибо я свободен, свободен!
Он сплясал небольшую джигу, выкидывая лапы в стороны и раскачиваясь из стороны в сторону всем туловищем.
Я с облегчением вздохнул. Похоже, Франкс немного утратил устойчивость.
— Между прочим, что ты увидел во время своего восхождения, Франкс? И как далеко ты поднялся?
— Я достиг алеф-один, — радостно воскликнул он. — Пошли, я покажу его тебе. Простым путем.!
Там внизу есть туннель, который проходит весь Саймион насквозь, до самой Изнанки. Было бы действительно интересно сравнить твои "с" страниц с алеф-одним уступом. — Он залез мне на спину и обхватил меня лапами и жвалами.
Я спрыгнул в пропасть, оттолкнувшись от ледяного обрыва. Крылья Франкса резали воздух. Мы под углом подлетели к лестнице, вырубленной во льду на другой стороне, и тяжело приземлились.
14. НА АЛЕФ-ОДНОМ
За этой расселиной были другие, а ледник заканчивался примерно в миле отсюда. За ледником смутно виднелся какой-то город. Мне ужасно хотелось оказаться в нем.
Никаких иных признаков жизни я не видел. Только мерцающие огоньки во льду, а высоко над головой одна-единственная птица летела в сторону города. Я мельком подумал, как там Кэти? Наверное, нам следовало держаться вместе. Я обещал Иисусу помочь ей. Я надеялся, что мы с ней еще встретимся.
Я оставил лыжи и пошел вдоль расселины. Может быть, она станет уже. Вместо этого она стала более широкой и извилистой. Я было решил повернуть назад, но заметил что-то на другой стороне. Правильный зубчатый рисунок на стене. Вырубленные во льду ступени. А по ним полз наверх…
— Франкс! — завопил я. — Это Феликс! Иди помоги мне!
Я никак не мог понять, как он к этому отнесся. Он как-то говорил мне, что на Праге они определяли эмоции по суставам ног. Но мне показалось, что он мне обрадовался. Он расправил крылья и перелетел на мою сторону. Приземлившись, он проехал юзом несколько ярдов.
— Возвращение блудного сына, — экспансивно заявил он. — Но кто из нас прошел сквозь большие испытания?
Вид знакомой кривизны его спины действовал успокаивающе. Я снял шапку и стал полировать его.
— Как я рад видеть тебя. Франкс. Что же там все-таки произошло?
— Был обстрел молниями, знак гнева проводника по поводу нашего совместного успеха. Дурман-трава загорелась, а в земле были выбиты ямы, в которых могло бы укрыться существо меньших размеров, раболепствующее и низкопоклонствующее ради своего спасения. Но только не я. Я снова и снова бросался вперед из своего укрытия в бесплодных попытках спасти моего боевого товарища, благороднейшего и подвижнейшего специалиста по теории множеств Феликса Рэймора. — Он остановился, чтобы насладиться своими словами.
— Франкс, моя фамилия — Рэймен. Но куда я делся?
— Я решил, что проводник выстрелами отправил тебя на Свалку, с которой ты пришел. Нынче здесь, завтра там. Без базара, подваливай в пятницу. Да, у нас нет бананов. Вот ты его видишь, а вот…
Я перебил его:
— Я последовал за тобой в дым. Я не дышал, сколько мог, но в конце концов мне пришлось вдохнуть полные легкие. Ощущение было такое, будто во мне вспыхнуло белым "с" частиц. Когда я очнулся, я сидел за письменным столом…
— Библиотека форм, — вдруг возмутился Франкс. — Я не могу в это поверить! Ты побелел! Как ты смог, ты, зелень неопытная, узкий математик, грубое мясоногое? — Вид у него был по-настоящему сердитый. — Я долгие века искал просветления, а ты, невежественный дурак, ты входишь в облако дыма дурман-травы и выходишь из него в библиотеке. Я не могу в это поверить. Я не хочу! Ты лжешь!
Ты всего лишь вернулся на Свалку, породившую тебя. Ты…
Я не понимал, о чем он толкует, но перебил его, бросив вызов наугад:
— Я не знаю, чего ты добиваешься, называя Землю свалкой. Но только меня наверняка стошнило бы от вида твоей Праги, ты, пожиратель мусора.
Франкс взял себя в руки и умиротворяюще поклонился.
— Тысяча извинений. Ты находишься в плену недоразумения. Хотя я никогда не имел удовольствия посетить вашу легендарную изумрудную сферу, я нисколько не сомневаюсь, что она не сильно проигрывает в сравнении с тем раем насекомых, где я прожил отпущенный мне срок. Но может быть, твой немощный интеллект сможет осознать, что я имел в виду вон ту Свалку, — он сделал жест в сторону города за ледником, — по другую сторону Тракки?
Эйнштейн что-то говорил про свалки. Я попробовал припомнить.
— Я никогда никакой свалки здесь не видел, Франкс.
Я появился, просто врезавшись в луг неподалеку от отеля Гилберта.
— Необыкновенно! — воскликнул Франкс. — Это не для Феликса Рэймора — трудное паломничество от города, к городу, через снега и моря. Нет! Одним махом он нисходит.., а может быть, восходит? Одним махом он достигает Изнанки, земли обетованной, земли Горы Он. — Он подобрался и напряженно смотрел на меня. — Говорят, что не прошедшие Свалку, никогда не жили… Как говорится, ангелы и дьяволы, если я не ошибаюсь… — Неожиданно он поднялся на задние лапы и обхватил мою шею мандибулами. — Кто из них, Феликс? Истину!
Он обезумел. Я оттолкнул его от себя. Он упал на спину и заскользил по льду к расселине.
— Франкс, берегись! — крикнул я. — Ты свалишься.
И он свалился, исчезнув за краем ледяного обрыва с испуганным бормотанием. Я сделал несколько шагов вперед и всмотрелся в пропасть. За ледяными стенами мелькали сны, а далеко внизу гремел бурный водяной поток.
С облегчением я увидел, что массивное тело Франкса по спирали набирает высоту. Он вовремя раскрыл крылья.
Поднявшись из бездны, он продолжал кружить футах в двадцати над моей головой. Что я ему такого сказал? Только то, что я не начинал свой путь на свалках Лицевой стороны. В его понимании это означало, что я никогда не жил, что я был сверхъестественной силой, возможно, союзной Дьяволу. Я сложил ладони рупором и крикнул ему:
— "это потому, что я никогда не умирал, Франкс. А не потому, что не жил. Мое тело все еще на Земле.
Клянусь, я не дьявол.
Отчаянное жужжание его крыльев стало басовитее, и он подлетел поближе.
— А послушаем-ка мы «Отче наш» в твоем исполнении, — подозрительно крикнул он.
Я продекламировал молитву без запинок, ничего не сказав задом наперед, и похоже, он был этим удовлетворен. Он с глухим ударом приземлился рядом.
— Время от времени Дьявол улавливает кое-кого из нас. Я приношу извинения за мою небезосновательную, но, возможно, излишнюю подозрительность. Отряды вербовщиков усиленно заманивают. Я видел, как это происходит, видел души, уловленные прихлебателями нечистого. И я, например, вовсе не уверен в этих проводниках.
А на Свалке есть огненные языки. — К нему стала возвращаться его обычная велеречивость. — Но если ты никогда не умирал, это совсем другое дело, совсем другая уха, я бы сказал. Тебе еще предстоит так много узнать, дорогой мой Феликс.
— Почему бы тебе не начать с объяснения того, что такое свалки? — предложил я. — И постарайся попроще. Я уже замерзаю.
— Свалка, — поправил меня Франкс. — В единственном числе. Одним словом… Свалка — это скопление центров второго рождения. Когда человек сбрасывает свою смертную оболочку в Буффало, его суть воспаряет в Саймион.
Я ободряюще кивнул.
— Каждый вид притягивается к определенному месту на Лицевой стороне. Эти точки расположены вдоль линии, разделяющей Лицевую сторону пополам. Эта линия выглядит как — да она и есть — Свалка. Ты обратил внимание, какими короткими предложениями я обхожусь, Феликс? Как кристально четки мои объяснения?
Пот, которым я покрылся после многих часов лыжной гонки, испарялся, и я начал дрожать.
— И ты получаешь себе тело на Свалке, когда попадаешь сюда?
— О, как ты прав. На Свалке ты получаешь тело, а если это тело разрушается, ты снова оказываешься на Свалке, чтобы получить новое, которое не всегда совпадает по покрою с повторно скончавшимся, но…
У меня был еще один вопрос:
— А человек без тела выглядит как световое пятно?
Белый свет?
— Белый, красный или зеленый, — сказал Франкс. — Это зависит от ситуации. Мертвый или повторно мертвый человек, направляющийся на Свалку за новым телом, зеленый. Не ярко-зеленый, как ты понимаешь, а бледно-зеленый, мертвенно-рыбный. Это цвет, в чем-то похожий на…
— Я видел его, — перебил я, вспомнив Кэти на кладбище.
— "О, Лета, далее спеши, река забвенья", — театрально воскликнул Франкс. — Мертвые люди — зеленые.
Ты видишь, каким я умею быть кратким. Потом есть еще спящие. Они красные. Тебе, наверное, хочется знать, как они попадают сюда, но на это нет времени. Ты ведь спешишь. Поэтому я обхожу молчанием межразмерную связь.
Невежественные.., мы никогда не узнаем. Но белые сгустка света, такие, каким ты сам недавно был, дрейфуя в Стране Снов, пока неутомимые библиотекари не зачерпнули тебя, чтобы выжать из тебя книгу…
Он утерял нить своих разглагольствований и несколько секунд молча щелкал хитиновыми челюстями. Его передние лапы замерли в полужесте. По какой-то причине мысль, что я стал белым светом, очень его расстраивала.
Я вынул книгу из кармана на спине парки и дал ему.
— Вот, — сказал я, — можешь посмотреть на нее.
Им она не понадобилась.
Он взял книгу, но не посмотрел на нее.
— Белые сгустки света, как я говорил, являются формой тех немногих, которые способны спонтанно растворяться и реформировать свое тело, двигаясь в различных направлениях в промежутке. Это сложная техника, хотя, возможно, она более доступна человеческим существам, в особенности при наличии дурман-травы. Совсем недавно я тоже… А это что такое? — Он обратил внимание на книгу. — Как ты сказал, что это такое?
— Это все мои возможные жизни, — объяснил я. — После того как я вдохнул дым и побелел, я смог увидеть все мои жизни сразу. А потом я будто сел во всех параллельных вселенных и напечатал каждую жизнь в бесконечных подробностях. Каким-то образом Библиотека форм вытянула их все из меня и свела воедино.
Франкс раскрыл книгу наугад и быстро читал попавшую ему на глаза страницу, чуть склонив голову набок.
— ч — Но это феноменально! — вдруг воскликнул он. — Эта страница абсолютно верна. На ней даже написано, что я произнес эту фразу… — Он продолжил чтение, держа раскрытую книгу в передних лапах. — В ней говорится, что произойдет дальше. — Он стал читать дальше, его фасетчатые глаза подергивались все быстрее и быстрее. Внезапно он замер и медленно произнес:
— О Боже! Какой ужасный конец ожидает меня. — Его ноги конвульсивно подергивались.
Я потянулся за книгой. Неужели Франкс случайно наткнулся на единственное верное описание моей жизни?
Когда я брал книгу, налетевший порыв ветра перелистнул несколько страниц.
— Это было здесь, — сказал Франкс, перебросив тонкую пачку страниц, потом еще одну. Он остановился, чтобы прочитать открывшуюся страницу. — Нет, не эта. — Он листал вперед и назад, читал и перечитывал, потом внезапно прекратил поиски. — Бесполезно. Там говорилось, что снова мы ее не найдем.
В расселине глухо рыдал ветер. Позади расстилалась бескрайняя белизна, а над головой синело небо. Неужели Франкс прочитал мое будущее?
— Скажи, Франкс, что было потом.
— Мы встретимся с Георгом Кантором. Он пригласит нас в свой дом. А потом… — Его голос стих, ноги заплелись одна вокруг другой.
Я решил войти в ускорение и пролистать всю книгу, но скоро понял, что это невозможно. Единственная верная страница была потеряна среди континуума возможных жизней. Забавно, что Франкс наткнулся именно на нее. Было в этой ситуации что-то парадоксальное, но я никак не мог увидеть, в чем этот парадокс заключался. Я полистал еще и прочитал страницу, на которой я оказался стрелком в старом Эль-Пасо. Ииппи-тай-йяй-ти-йо.
Похоже, поиски были безнадежными. В конце концов в книге было "с" страниц, а "с" — это величина строго большая, чем алеф-нуль. И это означало, что А никогда не смогу просмотреть каждую страницу, если не сумею каким-нибудь образом восстановить эту способность белого света обращаться с неисчислимыми бесконечностями. Я постарался запомнить эту мысль и сунул книгу обратно в карман парки.
Тут Франкс посмотрел на меня.
— Теперь мне положено сказать следующее, — произнес он и глубоким голосом продекламировал:
— Так ты говоришь, в этой книге "с" страниц? Ну, Феликс, мы можем решить эту проблему, о которой ты говорил… проблему континуума. Пошли, найдем туннель, ведущий обратно на Изнанку. — Он говорил с жесткой интонацией, будто подшучивая над собой.
— В чем дело, Франкс?
— Разве ты не понял? Я прочитал истинное описание всего, что когда-либо случится с тобой, включая все наши разговоры и все, что ты увидишь, как я… — Он замолчал, потом с трудом продолжил:
— Даже то, что я только что сказал. И даже вот это. И даже это. — Он снова умолк в отчаянии. — Все кажется таким.., таким предсказуемым, таким тщетным. — Он в волнении сгибал и разгибал лапы, затем, запинаясь, продолжил:
— И я прочитал, что буду убит. Не так уж страшно вернуться на Свалку, со мной это уже случалось, но чтобы мне проломил голову злобный, фанатичный кретин-убийца из Божьего Эскадрона… — Его глаза негодующе сверкнули на меня. — Но хоть после этого я буду свободен от твоих пророчеств, ты…
— Франкс, — перебил я, — не горячись. Ты бесишься. — Вдруг я увидел тот парадокс, который пытался нащупать. — Не может быть, чтобы ты прочитал истинное описание всего, что случится с нами. Это логически невозможно, если ты только сам этого не хочешь.
Я докажу тебе.
Он перестал скрежетать мандибулами и сплюнул.
— Знаю. Ты хочешь сказать мне, чтобы я выбрал и сказал «да» или «нет». Эту часть я тоже прочитал.
— А теперь послушай, Франкс. Это должно сработать. Я попрошу тебя сказать «да» или «нет». Выбирай.
Но погоди! Вспомни, что говорилось в книге об этом, сказал ли ты «да», «нет» или ничего не ответил. Не говори мне! Вспомни, что там ты сказал по книге, и сделай что-нибудь другое. Ладно? Поехали! Скажи «да» или скажи «нет».
Повисла долгая тишина. Было такое впечатление, что Франкс ведет страшную внутреннюю борьбу. Несколько раз он поднимал голову, чтобы что-то сказать, но у него получалось только сухое пощелкивание. Он лежал животом на льду, а по обе стороны его туловища неистово Сновали короткие лапки. Один раз у него даже приподнялись надкрылья, и я испугался, что он просто улетит, чтобы освободиться от моего будущего.
Но тут он заговорил.
— Нет, — прошептал он потом громче:
— Нет!
Нет! Нет! — Он поднялся на ноги и зачирикал от восторга. — Я сказал это, Феликс. Нет! На странице было, что я не ответил, — ха! — страница хотела защитить себя. Нет! Я победил ее. Царь-философ разрубил гордиев узел. Да будет ликование и великая радость, ибо я свободен, свободен!
Он сплясал небольшую джигу, выкидывая лапы в стороны и раскачиваясь из стороны в сторону всем туловищем.
Я с облегчением вздохнул. Похоже, Франкс немного утратил устойчивость.
— Между прочим, что ты увидел во время своего восхождения, Франкс? И как далеко ты поднялся?
— Я достиг алеф-один, — радостно воскликнул он. — Пошли, я покажу его тебе. Простым путем.!
Там внизу есть туннель, который проходит весь Саймион насквозь, до самой Изнанки. Было бы действительно интересно сравнить твои "с" страниц с алеф-одним уступом. — Он залез мне на спину и обхватил меня лапами и жвалами.
Я спрыгнул в пропасть, оттолкнувшись от ледяного обрыва. Крылья Франкса резали воздух. Мы под углом подлетели к лестнице, вырубленной во льду на другой стороне, и тяжело приземлились.
14. НА АЛЕФ-ОДНОМ
Мы двинулись вниз по лестнице, Франкс впереди.
Справа был отвесный обрыв, под которым стремительно несся поток ледяной воды. Чем глубже мы опускались, тем слабее становился свет, тем яснее проступали движущиеся очертания в ледяных стенах. Один раз я чуть не сорвался, когда призрачного вида зубатка сквозь лед кинулась, как мне показалось, на меня. Рев потока не давал разговаривать. Я только и мог, что следовать за куполом спины Франкса. Наконец мы достигли дна.
Темная, безучастная вода неслась мимо, ее поверхность была покрыта рисунком стоячих волн. Тут и там из ледника вытекали ручейки и впадали в поток. Далеко впереди он снова прятался под лед. Против своей воли я представил себе, как бы это было, нырни я в воду… чтобы могучие течения разрывали мое тело на части, швыряли его на спрятавшиеся под водой ледяные зубы и наконец засосали его в черные подземные лабиринты. А почему бы нет? Я так боялся воды, что испытывал сумасшедшее стремление спрыгнуть и покончить с этим. Я снова материализуюсь на Свалке…
Я вздрогнул и сосредоточился. Франкс сидел, сгорбившись, на берегу и не отрываясь смотрел на поток. Что с ним такое? Я подтолкнул его раз-другой, и он двинулся дальше.
Мы шли вдоль потока, пока не добрались до горизонтального туннеля, уводящего влево — к городу, который я видел наверху. Туннель представлял собой рукотворную трубу футов семи в диаметре — что-то вроде дренажного коллектора. Я вошел в него вслед за Франксом. Постепенно шум потока стих.
Хотя по ощущению туннель шел горизонтально, но по его виду он постепенно искривлялся вниз. Ни вперед, ни назад не было видно более чем на пятьдесят футов. При этом туннель освещала какая-то светящаяся лента, бегущая по стене на уровне пояса. Это было настоящее окно в лед.
Были отлично видны разноцветные тени снов, дрейфующих вокруг нас. Тут и там попадались двери, вделанные в потолок туннеля, как люки на подводной лодке.
— Ты уже проходил этим путем? — спросил я Франкса.
— На той странице ты этого не спрашивал, — радостно ответил он. — Какое это облегчение, не знать, что я собираюсь сказать. Я хорошо умею говорить, но речь должна быть спонтанной, в ней должно быть что-то от дзен, ну, ты понимаешь.
Он проигнорировал мой вопрос, и я решил спросить что-нибудь поинтереснее.
— Почему кажется, что туннель ведет вниз, хотя он вниз не ведет?
Он помолчал, обдумывая вопрос, и я перефразировал его:
— Почему он выглядит так, будто мы переваливаем через гребень холма, хотя чувство такое, будто мы на ровной тропе?
— О, это.., это гравировка? В смысле гравитация. В физике я эрудирован меньше, чем в других науках. Я читал хорошо и много, но остались некоторые лакуны. — Я кашлянул, и он вернулся к теме. — Да, да, Феликс. Я могу ответить на твой вопрос. Я немного расстроен, а когда я расстроен, я говорю больше обычного. На Горе Он я пережил довольно разочаровывающий опыт, и я все еще в поисках своего пути, своего бесконечного, утомительного пути.
Какое-то время мы шли молча. В туннеле стало светлее, чем раньше. Все время казалось, что мы преодолеваем подъем. Я готов был поклясться, что мы теперь шли перпендикулярно поверхности ледника, прямо вниз, в глубь поверхности Саймиона.
Неожиданно Франкс снова заговорил:
— Не бойся, я не забыл о твоем вопросе. Сила притяжения на Саймионе — величина переменная. Причем переменная не столько в отношении ее интенсивности, сколько направления. Мы заметили это на горе, правда?
— Это верно, — ответил я. — Склон Горы Он выглядит ровным, но когда лезешь на него, он похож на лестницу. Иногда гравитация прижимает тебя к земле, и тогда кажется, что ты на лугу, а иногда гравитация тянет тебя назад, параллельно земле, и тогда кажется, что ты на отвесной скале.
— Правильно. И на Лицевой стороне то же самое. Я полагаю, ты понимаешь, что это туннель, ведущий с Лицевой стороны Саймиона на Изнанку. На Лицевой стороне притяжение направлено почти прямо к земле, поэтому она воспринимается, как огромная равнина.
— Библиотека, и снег, и этот город — все это на Лицевой стороне?
— Разумеется. А теперь воспользуйся немного правым полушарием своего мозга, Феликс. Вообрази себе Саймион как холст, бесконечную ленту с картиной на обеих сторонах.
Я объясняю сжато. На обеих сторонах нижняя часть — это вода. Через нижний край можно переплыть. На Изнанке верхняя часть — это гора. Гора Он. Сжимающее поле вмещает в себя всю Абсолютную Бесконечность. На лицевой стороне самая верхняя часть — великая пустыня. Плохое место. Ниже пустыни находится бесконечная полоса мусора. Свалка. Сразу под ней находятся города-равнины. По одному для каждого мира, для каждой эпохи. Каждый вырос вокруг своей характерной части Свалки. Гравитация на Лицевой стороне направлена на поверхность Саймиона. На том уровне верхней части Изнанки, где находимся мы, гравитация параллельна поверхности. Чтобы «низ» был все время под ногами, туннель должен искривляться. Пробелы Заполни сам.
Впереди показался свет. Здесь туннель заканчивался.
То, что было горизонтальным на Лицевой стороне, стало вертикальным на Изнанке. Когда я попытался представить все это, я испытал тошнотворное головокружение.
Это было все равно как разглядывать знаменитые интерьеры Эшера, где лестницы ведут во всех направлениях, выворачиваясь и переворачиваясь в зависимости от того, за какую деталь разрисованной зубцами поверхности цеплялся взгляд.
Туннель завершался каменной аркой, выходящей на такой отвесный обрыв, что сама его бездонность чуть не слизнула меня с края. У меня и так уже кружилась голова от размышлений про туннель, поэтому я пошатнулся н оступился.
Поперек арки, над головой, был толстый прут, похожий на турник для подтягивания, и я ухватился за него обеими руками. Не важно, где был верх и как глубоко был низ, у меня появилась теперь твердая опора, и я смог посмотреть вниз, не боясь потерять равновесие.
Как и до этого, я не увидел предыдущей скалы, первого шага вниз, но теперь все было гораздо хуже. Никакое бесконечное ускорение алеф-нуля движений глаза не смогло довести фокус внимания от «там внизу» до «здесь наверху». Независимо от того, как быстро и на какое расстояние я передвигал ориентиры, я не мог проследить путь до алеф-одного. Меня тянуло вперед. Я решил закрыть глаза.
Когда я снова открыл их, оказалось, что я смотрю на свои руки, вцепившиеся в прут. Костяшки побелели, а ладони взмокли. С трудом я разжал их и осторожно попятился на несколько футов от края. Я сел на пол и прислонился к стене. Франкс прилепился к противоположной стене и, высунув голову, рассматривал пропасть.
— А я думал, что достиг конца, — печально сказал он. — Один глаз смотрит вверх, а другой смотрит вниз. Мне уже начинает надоедать смотреть вверх. Ты знаешь, Феликс, сколько я уже пробыл здесь? На Саймионе?
— Не знаю. Долго.
— Тысячу двести лет по вашему летосчислению. Одну целую две десятых миллениума. Уследить за течением времени помогает общение с новичками, благослови Господь их доверчивые сердца. Двенадцать веков — а это высшая точка на Горе Он, до которой я добрался. И любая бессмысленная туша, если только захочет, может пешочком прогуляться сюда по туннелю. Когда-нибудь это кончится? Неужели в конце концов нет бальзама в Галааде?
Я не мог понять, к чему он клонит.
— Ты хочешь сказать, что не знал о существовании этого туннеля?
— Ну разумеется, я знал об этом туннеле". Их полно, туннелей, ведущих на алеф-один, а если ты желаешь рискнуть и отправиться в пустыню, ты найдешь туннели на алеф-два, на алеф-алеф-нуль, к недоступным кардинальным числам. Я видел их, я заглядывал Богу под юбку, как и другие, — глазел, разинув рот, и уходил домой, оставшись прежним. — Он тяжело вздохнул. — По крайней мере я действительно взобрался на алеф-один.
По крайней мере у меня есть хоть это.
Я попробовал немного поднять его дух.
— Это же фантастика. Франкс, что ты взобрался так высоко. Скажи, как тебе удалось?!
— Я тебе больше скажу, Феликс. — Он уставился на меня одним фасетчатым глазом. — Я полагаю, что, будучи математиком, ты относительно невежествен, если не сказать невосприимчив, в тонкостях мистической мысли?
— Вообще-то я нетипичный математик, Франкс, что бы это в твоем понимании ни значило. Я читал кое-что из Плотина и немного занимался йогой. Но, нет, я не могу сказать, что действительно.
— Вот именно. Ты себя не просвещал. Так мало людей, действительно подготовленных к Саймиону. На Праге все иначе. Даже личинка, даже раб могут рассуждать так, как это сейчас буду делать я с твоего великодушного позволения.
— Только не забывай. Франкс. Я спросил тебя, как ты взобрался на алеф-один.
— Поток слов, обмен мнениями, какое наслаждение получаю я от этого. Специалист в области теории множеств.
Как удачно, что мы встретились, Феликс, и не только для тебя, одного из первых представителей своей расы, с которым я могу разговаривать, как с равным, если не как с жуком. Я почти мог бы сказать, что ты просвещен, если бы не твое прискорбное заблуждение, что ты не умер. Тебе нужно посмотреть в лицо фактам. Прими Свалку, из которой ты происходишь, обоими ее, и только после этого ты сможешь отбросить ее и двигаться вперед. Ты уже управляешь белым светом, хотя и при помощи наркотиков, тогда как я только недавно достиг… — Он на минуту замолк, а потом с горечью пробормотал:
— Алеф-один, всего лишь алеф-один.
Похоже, что у него в голове поплыло. Я несколько минут просидел в тишине, обдумывая услышанное. Никто не хотел верить, что я действительно еще жив. Я думал, что я жив, но мне и самому не было ясно, как я собираюсь вернуться назад. Иисус сказал, что мне надо взобраться на вершину Горы Он, а тут Франкс сообщает мне, что за двенадцать веков он сумел подняться только до алеф-одного.
Мне стало интересно, как время здесь соотносится со временем на Земле. Я покинул землю во второй половине дня в четверг. Взлетел с Кэти из Бостона. А что, если я вернусь на Землю, а там пройдут тысячи лет? Моего тела давно уже не будет, и мне останется только вернуться на Саймион. С другой стороны, вполне возможно, что время здесь как бы перпендикулярно земному времени, и как бы долго я тут ни пробыл, когда я вернусь, все еще будет вечер четверга, тридцать первого октября 1973 года.
Я стал думать об Эйприл, о том, как она хмыкала на два тона, когда была счастлива. Мы познакомились в автобусе давным-давно, в 1965-м. У нее тогда была короткая стрижка и губная помада, и она слушала меня, как никогда не слушал никто другой. Она, наверное, беспокоится обо мне, вдруг подумал я. Я почти увидел, как она катит коляску с малюткой Айрис вниз по Тунцовой улице, белокурые локоны ребенка, гладкие темные волосы Эйприл, она поворачивает голову, смотрит…
Справа был отвесный обрыв, под которым стремительно несся поток ледяной воды. Чем глубже мы опускались, тем слабее становился свет, тем яснее проступали движущиеся очертания в ледяных стенах. Один раз я чуть не сорвался, когда призрачного вида зубатка сквозь лед кинулась, как мне показалось, на меня. Рев потока не давал разговаривать. Я только и мог, что следовать за куполом спины Франкса. Наконец мы достигли дна.
Темная, безучастная вода неслась мимо, ее поверхность была покрыта рисунком стоячих волн. Тут и там из ледника вытекали ручейки и впадали в поток. Далеко впереди он снова прятался под лед. Против своей воли я представил себе, как бы это было, нырни я в воду… чтобы могучие течения разрывали мое тело на части, швыряли его на спрятавшиеся под водой ледяные зубы и наконец засосали его в черные подземные лабиринты. А почему бы нет? Я так боялся воды, что испытывал сумасшедшее стремление спрыгнуть и покончить с этим. Я снова материализуюсь на Свалке…
Я вздрогнул и сосредоточился. Франкс сидел, сгорбившись, на берегу и не отрываясь смотрел на поток. Что с ним такое? Я подтолкнул его раз-другой, и он двинулся дальше.
Мы шли вдоль потока, пока не добрались до горизонтального туннеля, уводящего влево — к городу, который я видел наверху. Туннель представлял собой рукотворную трубу футов семи в диаметре — что-то вроде дренажного коллектора. Я вошел в него вслед за Франксом. Постепенно шум потока стих.
Хотя по ощущению туннель шел горизонтально, но по его виду он постепенно искривлялся вниз. Ни вперед, ни назад не было видно более чем на пятьдесят футов. При этом туннель освещала какая-то светящаяся лента, бегущая по стене на уровне пояса. Это было настоящее окно в лед.
Были отлично видны разноцветные тени снов, дрейфующих вокруг нас. Тут и там попадались двери, вделанные в потолок туннеля, как люки на подводной лодке.
— Ты уже проходил этим путем? — спросил я Франкса.
— На той странице ты этого не спрашивал, — радостно ответил он. — Какое это облегчение, не знать, что я собираюсь сказать. Я хорошо умею говорить, но речь должна быть спонтанной, в ней должно быть что-то от дзен, ну, ты понимаешь.
Он проигнорировал мой вопрос, и я решил спросить что-нибудь поинтереснее.
— Почему кажется, что туннель ведет вниз, хотя он вниз не ведет?
Он помолчал, обдумывая вопрос, и я перефразировал его:
— Почему он выглядит так, будто мы переваливаем через гребень холма, хотя чувство такое, будто мы на ровной тропе?
— О, это.., это гравировка? В смысле гравитация. В физике я эрудирован меньше, чем в других науках. Я читал хорошо и много, но остались некоторые лакуны. — Я кашлянул, и он вернулся к теме. — Да, да, Феликс. Я могу ответить на твой вопрос. Я немного расстроен, а когда я расстроен, я говорю больше обычного. На Горе Он я пережил довольно разочаровывающий опыт, и я все еще в поисках своего пути, своего бесконечного, утомительного пути.
Какое-то время мы шли молча. В туннеле стало светлее, чем раньше. Все время казалось, что мы преодолеваем подъем. Я готов был поклясться, что мы теперь шли перпендикулярно поверхности ледника, прямо вниз, в глубь поверхности Саймиона.
Неожиданно Франкс снова заговорил:
— Не бойся, я не забыл о твоем вопросе. Сила притяжения на Саймионе — величина переменная. Причем переменная не столько в отношении ее интенсивности, сколько направления. Мы заметили это на горе, правда?
— Это верно, — ответил я. — Склон Горы Он выглядит ровным, но когда лезешь на него, он похож на лестницу. Иногда гравитация прижимает тебя к земле, и тогда кажется, что ты на лугу, а иногда гравитация тянет тебя назад, параллельно земле, и тогда кажется, что ты на отвесной скале.
— Правильно. И на Лицевой стороне то же самое. Я полагаю, ты понимаешь, что это туннель, ведущий с Лицевой стороны Саймиона на Изнанку. На Лицевой стороне притяжение направлено почти прямо к земле, поэтому она воспринимается, как огромная равнина.
— Библиотека, и снег, и этот город — все это на Лицевой стороне?
— Разумеется. А теперь воспользуйся немного правым полушарием своего мозга, Феликс. Вообрази себе Саймион как холст, бесконечную ленту с картиной на обеих сторонах.
Я объясняю сжато. На обеих сторонах нижняя часть — это вода. Через нижний край можно переплыть. На Изнанке верхняя часть — это гора. Гора Он. Сжимающее поле вмещает в себя всю Абсолютную Бесконечность. На лицевой стороне самая верхняя часть — великая пустыня. Плохое место. Ниже пустыни находится бесконечная полоса мусора. Свалка. Сразу под ней находятся города-равнины. По одному для каждого мира, для каждой эпохи. Каждый вырос вокруг своей характерной части Свалки. Гравитация на Лицевой стороне направлена на поверхность Саймиона. На том уровне верхней части Изнанки, где находимся мы, гравитация параллельна поверхности. Чтобы «низ» был все время под ногами, туннель должен искривляться. Пробелы Заполни сам.
Впереди показался свет. Здесь туннель заканчивался.
То, что было горизонтальным на Лицевой стороне, стало вертикальным на Изнанке. Когда я попытался представить все это, я испытал тошнотворное головокружение.
Это было все равно как разглядывать знаменитые интерьеры Эшера, где лестницы ведут во всех направлениях, выворачиваясь и переворачиваясь в зависимости от того, за какую деталь разрисованной зубцами поверхности цеплялся взгляд.
Туннель завершался каменной аркой, выходящей на такой отвесный обрыв, что сама его бездонность чуть не слизнула меня с края. У меня и так уже кружилась голова от размышлений про туннель, поэтому я пошатнулся н оступился.
Поперек арки, над головой, был толстый прут, похожий на турник для подтягивания, и я ухватился за него обеими руками. Не важно, где был верх и как глубоко был низ, у меня появилась теперь твердая опора, и я смог посмотреть вниз, не боясь потерять равновесие.
Как и до этого, я не увидел предыдущей скалы, первого шага вниз, но теперь все было гораздо хуже. Никакое бесконечное ускорение алеф-нуля движений глаза не смогло довести фокус внимания от «там внизу» до «здесь наверху». Независимо от того, как быстро и на какое расстояние я передвигал ориентиры, я не мог проследить путь до алеф-одного. Меня тянуло вперед. Я решил закрыть глаза.
Когда я снова открыл их, оказалось, что я смотрю на свои руки, вцепившиеся в прут. Костяшки побелели, а ладони взмокли. С трудом я разжал их и осторожно попятился на несколько футов от края. Я сел на пол и прислонился к стене. Франкс прилепился к противоположной стене и, высунув голову, рассматривал пропасть.
— А я думал, что достиг конца, — печально сказал он. — Один глаз смотрит вверх, а другой смотрит вниз. Мне уже начинает надоедать смотреть вверх. Ты знаешь, Феликс, сколько я уже пробыл здесь? На Саймионе?
— Не знаю. Долго.
— Тысячу двести лет по вашему летосчислению. Одну целую две десятых миллениума. Уследить за течением времени помогает общение с новичками, благослови Господь их доверчивые сердца. Двенадцать веков — а это высшая точка на Горе Он, до которой я добрался. И любая бессмысленная туша, если только захочет, может пешочком прогуляться сюда по туннелю. Когда-нибудь это кончится? Неужели в конце концов нет бальзама в Галааде?
Я не мог понять, к чему он клонит.
— Ты хочешь сказать, что не знал о существовании этого туннеля?
— Ну разумеется, я знал об этом туннеле". Их полно, туннелей, ведущих на алеф-один, а если ты желаешь рискнуть и отправиться в пустыню, ты найдешь туннели на алеф-два, на алеф-алеф-нуль, к недоступным кардинальным числам. Я видел их, я заглядывал Богу под юбку, как и другие, — глазел, разинув рот, и уходил домой, оставшись прежним. — Он тяжело вздохнул. — По крайней мере я действительно взобрался на алеф-один.
По крайней мере у меня есть хоть это.
Я попробовал немного поднять его дух.
— Это же фантастика. Франкс, что ты взобрался так высоко. Скажи, как тебе удалось?!
— Я тебе больше скажу, Феликс. — Он уставился на меня одним фасетчатым глазом. — Я полагаю, что, будучи математиком, ты относительно невежествен, если не сказать невосприимчив, в тонкостях мистической мысли?
— Вообще-то я нетипичный математик, Франкс, что бы это в твоем понимании ни значило. Я читал кое-что из Плотина и немного занимался йогой. Но, нет, я не могу сказать, что действительно.
— Вот именно. Ты себя не просвещал. Так мало людей, действительно подготовленных к Саймиону. На Праге все иначе. Даже личинка, даже раб могут рассуждать так, как это сейчас буду делать я с твоего великодушного позволения.
— Только не забывай. Франкс. Я спросил тебя, как ты взобрался на алеф-один.
— Поток слов, обмен мнениями, какое наслаждение получаю я от этого. Специалист в области теории множеств.
Как удачно, что мы встретились, Феликс, и не только для тебя, одного из первых представителей своей расы, с которым я могу разговаривать, как с равным, если не как с жуком. Я почти мог бы сказать, что ты просвещен, если бы не твое прискорбное заблуждение, что ты не умер. Тебе нужно посмотреть в лицо фактам. Прими Свалку, из которой ты происходишь, обоими ее, и только после этого ты сможешь отбросить ее и двигаться вперед. Ты уже управляешь белым светом, хотя и при помощи наркотиков, тогда как я только недавно достиг… — Он на минуту замолк, а потом с горечью пробормотал:
— Алеф-один, всего лишь алеф-один.
Похоже, что у него в голове поплыло. Я несколько минут просидел в тишине, обдумывая услышанное. Никто не хотел верить, что я действительно еще жив. Я думал, что я жив, но мне и самому не было ясно, как я собираюсь вернуться назад. Иисус сказал, что мне надо взобраться на вершину Горы Он, а тут Франкс сообщает мне, что за двенадцать веков он сумел подняться только до алеф-одного.
Мне стало интересно, как время здесь соотносится со временем на Земле. Я покинул землю во второй половине дня в четверг. Взлетел с Кэти из Бостона. А что, если я вернусь на Землю, а там пройдут тысячи лет? Моего тела давно уже не будет, и мне останется только вернуться на Саймион. С другой стороны, вполне возможно, что время здесь как бы перпендикулярно земному времени, и как бы долго я тут ни пробыл, когда я вернусь, все еще будет вечер четверга, тридцать первого октября 1973 года.
Я стал думать об Эйприл, о том, как она хмыкала на два тона, когда была счастлива. Мы познакомились в автобусе давным-давно, в 1965-м. У нее тогда была короткая стрижка и губная помада, и она слушала меня, как никогда не слушал никто другой. Она, наверное, беспокоится обо мне, вдруг подумал я. Я почти увидел, как она катит коляску с малюткой Айрис вниз по Тунцовой улице, белокурые локоны ребенка, гладкие темные волосы Эйприл, она поворачивает голову, смотрит…