Страница:
Бэкингем пожал плечами.
— Враги! Друзья! — фыркнул он, презрительно махнув рукой в сторону бесчувственного Холлса. — Вот лежит один из ваших друзей, если мошенник сказал правду. От других тоже будет нетрудно отделаться.
— Вашим лакеям не удастся спасти вас от всех врагов.
Замечание больно задело герцога. Кровь бросилась ему в лицо при ядовитом напоминании, что лишь вмешательство слуг спасло его от смерти. Тем не менее он спокойно ответил:
— Этого и не потребуется. Будьте разумны, дитя. Постарайтесь понять ваше положение.
— Оно мне абсолютно ясно, — отозвалась девушка.
— Позволю себе в этом усомниться. Вы столь же низко оцениваете мой ум, как и прочие качества моей особы. Кто сможет обвинить меня и в чем? Вы будете заявлять, что вас доставили сюда силой и удерживали против воли. Короче говоря, обвините меня в похищении, что, как вы мне напомнили, является серьезным преступлением.
— За него вешают даже герцогов, — вставила Нэнси.
— Весьма возможно. Но сначала обвинение должно быть доказано. Где ваши свидетели? Пока вы не предъявите их, ваше слово останется против моего. А слово актрисы, даже знаменитой, в подобных делах всего лишь… слово актрисы. — Он улыбнулся. — Затем этот дом. Он не принадлежит мне, а арендован этим головорезом Холлсом несколько дней назад на его собственное имя. Именно он силой доставил вас сюда. Если понадобится козел отпущения, так Холлс отлично подойдет на эту роль, тем более, что он заслужил повешение за другие преступления. Могут спросить, как я очутился в доме этого человека. Я отвечу, что с целью спасти вас, после чего остался врачевать ваши расстроенные чувства. Факты подтвердят мою историю, а мои грумы поклянутся, что это правда. В результате все увидят в вас ловкую авантюристку, воздающую злом за добро и желающую извлечь прибыль из моего опрометчивого великодушия. Вы улыбаетесь? Вы думаете, что репутация, созданная мне любящей скандалы чернью, позволит вам доказать, что это ложь? Очень сомневаюсь и, как бы то ни было, готов рискнуть. Ради вас, дорогая, я бы пошел и на куда больший риск.
— Вы достигли немалого мастерства в искусстве лжи, как и в других пороках, — с презрением промолвила девушка. — Но ложь вам не поможет, если вы осмелитесь удерживать меня здесь.
— Если я осмелюсь удерживать вас? — Он склонился к ней, устремив на нее пылающий взгляд. — Осмелюсь?
Нэнси в ужасе отшатнулась, но, победив страх, гордо выпрямилась. Властным жестом, словно королева из трагедии, она протянула руку.
— Отойдите, сэр, и дайте мне пройти!
Бэкингем отступил на два шага, но лишь для того, чтобы лучше рассмотреть девушку. Она казалась ему сказочно прекрасной с ее горделивой позой, бледным лицом цвета слоновой кости, сверкающими глазами, которые словно увеличивали темные тени вокруг них. С нечленораздельным возгласом герцог внезапно прыгнул вперед, чтобы удержать ее. Он должен положить конец бессмысленному сопротивлению, должен растопить это ледяное презрение!
Нэнси отскочила, напуганная неожиданным нападением, опрокинув кресло, в котором недавно сидела.
Грохот его падения проник в дремлющий мозг Холлса. Он пошевелился, издав слабый стон.
Это явилось единственным результатом попытки спастись. Пробежав два ярда, девушка натолкнулась на стену. Нэнси хотела обойти вокруг стола, но как только она повернулась, герцог поймал ее и властно привлек к себе, не обращая внимания на попытки вырваться и на резкую боль в раненной кисти руки, кровотечение в которой сразу же усилилось.
— Трус! Подлец! — кричала беспомощная девушка, но Бэкингем зажал ей рот поцелуем.
— Называйте меня, как хотите. Вы в моей власти, и вся Англия не сможет вырвать вас из моих объятий. Смиритесь с этим, дитя, — перешел он к просьбам, — и вы поймете, что я похитил вас лишь для того, чтобы стать вашим рабом.
Нэнси ничего не ответила, вновь ощущая головокружение и тошноту. Беспомощно лежа в объятиях герцога, она стонала от отвращения, словно стиснутая удушающими кольцами огромной змеи. Бэкингем целовал ее глаза, губы, шею, все еще прикрытую голубым шарфом, который он грубо сорвал и отшвырнул, как досадное препятствие.
Герцог склонился над белоснежной шеей девушки, подобно злому вампиру. Но его горячие губы не коснулись ее, так как он внезапно застыл, как вкопанный.
Сзади послышались шаги лакеев, возвращавшихся в комнату. Но не их приход заставил Бэкингема сдержать порыв страсти, остановиться с расширенными глазами, пепельно-серыми щеками, дрожа с головы до ног.
На мгновение герцог был парализован, конечности отказывались ему служить. Медленно отпустив прекрасное тело девушки, он отступил назад, не отрывая от него взгляда, с отвисшей челюстью и глазами, полными ужаса.
Подняв правую руку, Бэкингем указал дрожащим пальцем на шею Нэнси.
— Пятно! — произнес он хриплым сдавленным голосом.
Три грума, входившие в этот момент, остановились на пороге, словно превратившись в камень.
Пришедший в сознание Холлс приподнялся, откидывая назад волосы, которые приклеила ко лбу кровь из разбитой головы. Он ошеломленно смотрел на герцога, протянувшего дрожащую руку и испуганно повторяющего:
— Пятно! Пятно!
Его светлость отступал шаг за шагом, пока не повернулся к слугам.
— Назад! — крикнул он им. — Прочь отсюда! Она заражена! Боже мой! На ней пятно! У нее чума!
Пораженные ужасом лакеи вытянули шеи, чтобы взглянуть на мисс Фаркуарсон, бессильно лежащую у стены. Ее белые плечи и шея четко выделялись на фоне темно-коричневых панелей, и слуги отчетливо рассмотрели на шее пурпурное пятно — грозную эмблему чумы.
Когда герцог приблизился к ним, они отпрянули в страхе. А вдруг он уже несет в себе смертоносную инфекцию? С диким ужасом лакеи бросились вон из комнаты и из дома, не обращая внимания на летевшие им вдогонку приказы хозяина, сразу же последовавшего за ними.
Глава двадцать первая. ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ
Глава двадцать вторая. КРИЗИС
— Враги! Друзья! — фыркнул он, презрительно махнув рукой в сторону бесчувственного Холлса. — Вот лежит один из ваших друзей, если мошенник сказал правду. От других тоже будет нетрудно отделаться.
— Вашим лакеям не удастся спасти вас от всех врагов.
Замечание больно задело герцога. Кровь бросилась ему в лицо при ядовитом напоминании, что лишь вмешательство слуг спасло его от смерти. Тем не менее он спокойно ответил:
— Этого и не потребуется. Будьте разумны, дитя. Постарайтесь понять ваше положение.
— Оно мне абсолютно ясно, — отозвалась девушка.
— Позволю себе в этом усомниться. Вы столь же низко оцениваете мой ум, как и прочие качества моей особы. Кто сможет обвинить меня и в чем? Вы будете заявлять, что вас доставили сюда силой и удерживали против воли. Короче говоря, обвините меня в похищении, что, как вы мне напомнили, является серьезным преступлением.
— За него вешают даже герцогов, — вставила Нэнси.
— Весьма возможно. Но сначала обвинение должно быть доказано. Где ваши свидетели? Пока вы не предъявите их, ваше слово останется против моего. А слово актрисы, даже знаменитой, в подобных делах всего лишь… слово актрисы. — Он улыбнулся. — Затем этот дом. Он не принадлежит мне, а арендован этим головорезом Холлсом несколько дней назад на его собственное имя. Именно он силой доставил вас сюда. Если понадобится козел отпущения, так Холлс отлично подойдет на эту роль, тем более, что он заслужил повешение за другие преступления. Могут спросить, как я очутился в доме этого человека. Я отвечу, что с целью спасти вас, после чего остался врачевать ваши расстроенные чувства. Факты подтвердят мою историю, а мои грумы поклянутся, что это правда. В результате все увидят в вас ловкую авантюристку, воздающую злом за добро и желающую извлечь прибыль из моего опрометчивого великодушия. Вы улыбаетесь? Вы думаете, что репутация, созданная мне любящей скандалы чернью, позволит вам доказать, что это ложь? Очень сомневаюсь и, как бы то ни было, готов рискнуть. Ради вас, дорогая, я бы пошел и на куда больший риск.
— Вы достигли немалого мастерства в искусстве лжи, как и в других пороках, — с презрением промолвила девушка. — Но ложь вам не поможет, если вы осмелитесь удерживать меня здесь.
— Если я осмелюсь удерживать вас? — Он склонился к ней, устремив на нее пылающий взгляд. — Осмелюсь?
Нэнси в ужасе отшатнулась, но, победив страх, гордо выпрямилась. Властным жестом, словно королева из трагедии, она протянула руку.
— Отойдите, сэр, и дайте мне пройти!
Бэкингем отступил на два шага, но лишь для того, чтобы лучше рассмотреть девушку. Она казалась ему сказочно прекрасной с ее горделивой позой, бледным лицом цвета слоновой кости, сверкающими глазами, которые словно увеличивали темные тени вокруг них. С нечленораздельным возгласом герцог внезапно прыгнул вперед, чтобы удержать ее. Он должен положить конец бессмысленному сопротивлению, должен растопить это ледяное презрение!
Нэнси отскочила, напуганная неожиданным нападением, опрокинув кресло, в котором недавно сидела.
Грохот его падения проник в дремлющий мозг Холлса. Он пошевелился, издав слабый стон.
Это явилось единственным результатом попытки спастись. Пробежав два ярда, девушка натолкнулась на стену. Нэнси хотела обойти вокруг стола, но как только она повернулась, герцог поймал ее и властно привлек к себе, не обращая внимания на попытки вырваться и на резкую боль в раненной кисти руки, кровотечение в которой сразу же усилилось.
— Трус! Подлец! — кричала беспомощная девушка, но Бэкингем зажал ей рот поцелуем.
— Называйте меня, как хотите. Вы в моей власти, и вся Англия не сможет вырвать вас из моих объятий. Смиритесь с этим, дитя, — перешел он к просьбам, — и вы поймете, что я похитил вас лишь для того, чтобы стать вашим рабом.
Нэнси ничего не ответила, вновь ощущая головокружение и тошноту. Беспомощно лежа в объятиях герцога, она стонала от отвращения, словно стиснутая удушающими кольцами огромной змеи. Бэкингем целовал ее глаза, губы, шею, все еще прикрытую голубым шарфом, который он грубо сорвал и отшвырнул, как досадное препятствие.
Герцог склонился над белоснежной шеей девушки, подобно злому вампиру. Но его горячие губы не коснулись ее, так как он внезапно застыл, как вкопанный.
Сзади послышались шаги лакеев, возвращавшихся в комнату. Но не их приход заставил Бэкингема сдержать порыв страсти, остановиться с расширенными глазами, пепельно-серыми щеками, дрожа с головы до ног.
На мгновение герцог был парализован, конечности отказывались ему служить. Медленно отпустив прекрасное тело девушки, он отступил назад, не отрывая от него взгляда, с отвисшей челюстью и глазами, полными ужаса.
Подняв правую руку, Бэкингем указал дрожащим пальцем на шею Нэнси.
— Пятно! — произнес он хриплым сдавленным голосом.
Три грума, входившие в этот момент, остановились на пороге, словно превратившись в камень.
Пришедший в сознание Холлс приподнялся, откидывая назад волосы, которые приклеила ко лбу кровь из разбитой головы. Он ошеломленно смотрел на герцога, протянувшего дрожащую руку и испуганно повторяющего:
— Пятно! Пятно!
Его светлость отступал шаг за шагом, пока не повернулся к слугам.
— Назад! — крикнул он им. — Прочь отсюда! Она заражена! Боже мой! На ней пятно! У нее чума!
Пораженные ужасом лакеи вытянули шеи, чтобы взглянуть на мисс Фаркуарсон, бессильно лежащую у стены. Ее белые плечи и шея четко выделялись на фоне темно-коричневых панелей, и слуги отчетливо рассмотрели на шее пурпурное пятно — грозную эмблему чумы.
Когда герцог приблизился к ним, они отпрянули в страхе. А вдруг он уже несет в себе смертоносную инфекцию? С диким ужасом лакеи бросились вон из комнаты и из дома, не обращая внимания на летевшие им вдогонку приказы хозяина, сразу же последовавшего за ними.
Глава двадцать первая. ПОД КРАСНЫМ КРЕСТОМ
Дверь в дом захлопнулась за поспешно удалившимися людьми. Их быстрые шаги по мостовой затихли вдали.
Полковник Холлс и женщина, которую он искал долгие годы, пока отчаяние не вынудило его отказаться от поисков, остались одни в доме, где их появление по воле иронии судьбы сопровождалось нагромождением ужасов. То, как Холлс привел сюда Нэнси, несомненно, делало ее навсегда потерянной для него. Случай, сведший их вместе после многолетней разлуки, одновременно отбрасывал их на еще большее расстояние друг от друга, не говоря уже о печати смерти, которой теперь была отмечена девушка. Снова Холлс оказался одураченным Фортуной.
Удар входной двери немного прояснил его сознание. С трудом приподнявшись на колени, полковник окинул комнату ошеломленным взглядом. Снова отбросив волосы со лба, он заметил, что его рука мокрая от крови. Туман, окутывавший его мозг, мешая вспомнить о происшедшем, начал рассеиваться. Холлс наконец осознал, где находится и как попал сюда. Он встал на ноги и несколько секунд раскачивался, как пьяный.
В продолговатом венецианском зеркале на стене перед столом Холлс увидел отражение лица Нэнси. Оно было пепельно-серым, в глазах застыл ужас. Он начал припоминать недавние события, складывая воедино отдельные эпизоды. Перед его внутренним взором мелькнул Бэкингем, отшатывающийся от Нэнси, указывая на нее дрожащей рукой; в ушах послышался хриплый голос герцога, произносящий страшное слово.
Холлс все понял. Нэнси уже не грозила опасность со стороны Бэкингема, у которого ее в последнюю минуту отнял куда более страшный и безжалостный враг.
Девушка сама понимала это, глядя в зеркало и видя на своей белоснежной шее клеймо чумы. Хотя она раньше никогда не видела этих пурпурных пятен, но слышала их описания, и потому сознавала свое состояние и без испуганных криков герцога. То ли от страха, то ли от действия болезни, которая нередко вызывала головокружения, подобно испытанным ею недавно и приписанным волнению, Нэнси казалось, что ее отражение увеличивается и уменьшается у нее перед глазами, что комната медленно вращается, а пол качается, словно она стоит на палубе корабля. Девушка отшатнулась и почувствовала, что падает, когда внезапно чьи-то руки поддержали ее.
Подняв взгляд, Нэнси увидела испачканное кровью лицо Рэндала Холлса, бросившегося ей на помощь. Несколько секунд она молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.
— Не прикасайтесь ко мне, — наконец заговорила девушка. — Разве вы не слышали? У меня чума.
— Слышал, — ответил он.
— Вы заразитесь, — предупредила она.
— Весьма вероятно, — согласился полковник. — Но это не имеет значения.
С этими словами он поднял ее на руки, что, несмотря на его состояние, стоило ему очень малых усилий, так как девушка была изящной и тонкой. Не сопротивляясь, ибо она для этого была слишком слаба, Нэнси позволила Холлсу отнести себя на кушетку, куда он уложил ее, поместив под голову подушки.
Подойдя к окну, полковник открыл ставни и распахнул рамы, впустив в душную комнату свежий воздух. Сделав это, он вернулся к кушетке, глядя на девушку глазами бессловесного больного животного.
Прохладный воздух несколько привел Нэнси в чувство: ее пульс стал ровнее, а мысли прояснились. Несколько минут она лежала, вспоминая происшедшее и обдумывая свое положение. Затем девушка подняла взгляд, увидев над собой изможденное лицо и измученные глаза Холлса.
— Почему вы здесь? — бесстрастно промолвила она наконец. — Идите своей дорогой, сэр, и бросьте меня умирать. Мне больше ничего не остается и… думаю, что смогу легче покинуть этот мир без вашей компании.
Полковник отшатнулся, как будто она ударила его. Он открыл рот, собираясь ответить, но его губы вновь сжались, а подбородок опустился на грудь. Отвернувшись, он, еле волоча ноги, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Нэнси лежала, охваченная внезапным страхом. Она прислушивалась к его шагам в коридоре, а когда раздался звук захлопнувшейся входной двери, поняла, что он повиновался ей и ушел. Девушка села, затаив дыхание и слушая ставшие очень быстрыми шаги Холлса по мостовой, которые вскоре исчезли вдали. Несмотря на ее слова, мысль о смерти в одиночестве, в пустом доме, наполняла Нэнси ужасом, заставляя предпочесть даже общество этого негодяя.
Девушка попыталась встать, чтобы выйти на поиски какого-нибудь человеческого существа, которое могло бы оказать ей помощь и облегчить ее страдания. Но ноги отказывались ей служить, и она вновь рухнула на кушетку. Нэнси плакала до тех пор, покуда усиливающаяся боль в груди не победила ее жалость к себе. Она корчилась, словно на дыбе, пока потеря сознания не прекратила ее мучений.
Тем временем Холлс быстро шагал по Сермон-Лейн в сторону собора Святого Павла. Он не мог объяснить, почему выбрал именно этот путь. Хотя ночь еще не наступила, улицы были пустынны, ибо в такое время люди предпочитали вечерами сидеть дома, к тому же, согласно распоряжению лорд-мэра, все таверны и увеселительные заведения закрывались в девять часов.
Без плаща и шляпы, с пустыми ножнами, путавшимися у него между ног, подобно хвосту, полковник двигался вперед, как полупомешанный, поставивший перед собой какую-то цель, и понятия не имевший, что делать для ее достижения. Приближаясь к Картер-Лейн, он заметил фонарь, пляшущий, как блуждающий огонек, и движущийся навстречу ему. Вскоре стал различим силуэт человека, несшего фонарь. Увидев у незнакомца красный жезл, Холлс со вздохом облегчения устремился к нему.
— Держитесь подальше, сэр! — предупредил его голос из мрака. — Берегитесь инфекции!
Но полковник продолжал идти, пока его не остановил поднятый жезл.
— Вы что, сэр, с ума сошли? — осведомился незнакомец. Холлс теперь мог различить черты его бледного лица под широкими полями шляпы. — Я занимаюсь обследованием зараженных домов.
— На это я и надеялся, — ответил Холлс. — Возможно, вам удастся помочь мне. Я нуждаюсь во враче, чтобы отвести его к заболевшему чумой.
Человек сразу встрепенулся.
— Где больной? — осведомился он.
— Неподалеку отсюда — на Найт-Райдер-Стрит.
— Тогда вам нужен доктор Бимиш, который живет за углом. Пошли.
Нэнси пробудилась от сна, милосердно избавившего ее от боли и страха, при звуках шагов и голосов. Бросив взгляд на дверь, она увидела сквозь туман, застилавший ей глаза, высокую фигуру полковника Холлса, следом за которым в комнату вошли двое незнакомцев. Один из них был маленький, похожий на птицу человечек средних лет, другой — молодой и широкоплечий. Оба были одеты в черное, и каждый держал предписанный законом красный жезл.
Молодой человек, которого Холлс повстречал на Сермон-Лейн, не двинулся дальше порога. Он держал у носа платок, распространявший едкий запах уксуса, и энергично работал челюстями, жуя змеиный корень в качестве еще одной меры предосторожности. Тем временем, его спутник, вышеупомянутый доктор Бимиш, приблизился к больной и быстро произвел осмотр.
Девушка молча выдержала его, слишком измученная, чтобы уделять много внимания происходящему.
Врач некоторое время держал ее запястье костлявой рукой, положив средний палец на пульс. Затем от тщательно обследовал пятно на шее и наконец поднял по очереди обе руки девушки, пока стоявший рядом Холлс освещал их канделябром. Справа под мышкой доктор обнаружил опухоль.
— Этот признак проявился необычайно скоро, — заметил он. — Обычно опухоли появляются на третий день.
Указательным пальцем врач прощупал опухоль, отчего острая боль пронзила все тело Нэнси.
Доктор Бимиш отпустил руку девушки и выпрямился, задумчиво глядя на нее.
— Это значит, что ее состояние безнадежно? — тихо спросил Холлс.
Доктор посмотрел на него.
— Dum vivemus, speremus note 81, — ответил он. — Ее состояние не более безнадежно, чем любого, заболевшего чумой. Все зависит от энергии, с которой организм борется с болезнью.
Доктор Бимиш видел, как сверкнули глаза Холлса, словно полковник давал клятву, что если речь идет о борьбе, то он будет бороться с чумой так же отчаянно, как боролся с Бэкингемом. Видя это, врач добавил, дабы не внушать ему ложных надежд:
— Многое зависит от этого. Но более всего следует полагаться на Бога, друг мой. — Он говорил с Холлсом, принимая его за мужа больной леди. — Если удастся вызвать нагноение опухоли, тогда выздоровление возможно. Больше мне нечего вам сказать. Чтобы стимулировать это нагноение, понадобится много тяжелого труда.
— На это можете рассчитывать, — заявил Холлс.
Доктор кивнул.
— Сиделку сейчас раздобыть трудно, — продолжал он. — Я сделаю все, чтобы найти ее как можно скорее. А пока вам придется все делать самому.
— Я готов.
— Как бы то ни было, закон не позволит вам покинуть этот дом, пока вы не получите свидетельство о здоровье, а его могут выдать вам лишь спустя месяц после ее выздоровления или… — Он прервал фразу, оставив невысказанным противоположную возможность, и поспешно добавил:
— Таково разумное распоряжение сэра Джона Лоренса с целью не допустить дальнейшего распространения инфекции.
— Я знаю об этом и понимаю свое положение, — ответил Холлс.
— Тем лучше. А пока, друг мой, нельзя терять времени. Часто все зависит от скорости лечения. Леди должна как следует пропотеть, поэтому ее нужно уложить в постель. Чтобы спасти ее жизнь, вам нужно сразу же браться за работу.
— Только скажите, что надо делать, сэр.
— Я дам вам все рекомендации и оставлю все необходимое.
Доктор подозвал Холлса к столу, вынул из кармана объемистый пакет, открыл его и, разложив на столе несколько маленьких пакетиков, стал объяснять Холлсу, какое средство содержится в каждом из них, и каково его назначение.
— Это стимулирующая мазь, которой вы будете натирать опухоль подмышкой каждые два часа. После этого нужно делать припарки из мальвы, льняного семени и пальмового масла. Вот митридат, изгоняющий ядовитые вещества, а спустя два часа после него дадите ей канарского, смешанного с сернистым спиртом. Натопите как следует в спальне леди и накройте ее несколькими одеялами, чтобы вместе с потом из нее выходила инфекция. На вечер этого достаточно. Рано утром я приду снова, и мы обсудим дальнейшие меры. — Он обернулся к своему младшему спутнику:
— Вам все ясно, сэр?
Тот кивнул.
— Я уже велел констеблю прислать стражника. Он скоро будет здесь, и я прослежу, чтобы дом закрыли, когда мы уйдем.
— Тогда остается уложить леди в постель, — заявил доктор, — и я смогу удалиться до завтра.
Эту процедуру леди еще была в состоянии выполнить сама Когда Холлс, отказавшись от помощи врача, сам отнес Нэнси в комнату наверху, она потребовала, чтобы ее оставили одну, и не смотря на ее очевидную слабость, доктор Бимиш предпочел согласиться, дабы не терять зря времени.
Однако раздевание так истощило силы Нэнси и вызвало у нее такие мучительные боли, что когда она наконец легла, то погрузилась в полную прострацию.
В таком состоянии нашли ее вернувшиеся в спальню Холлс и врач. Доктор Бимиш поставил на столике у кровати все, что требовалось для лечения больной и, повторив инструкции, удалился. Полковник проводил его к выходу. Дверь была открыта, и при свете фонаря, который держал стражник, молодой спутник врача заканчивал писать на ней слова: «Господи, помилуй нас!» под уже изображенным зловещим красным крестом.
Пожелав Холлсу доброй ночи, мужества и стойкости, врач и молодой человек двинулись в обратный путь. Стражник, оставшийся препятствовать любому, кто не имеет разрешения властей, входить в дом и покидать его, закрыл дверь. Холлс услышал, как ключ поворачивается снаружи, и понял, что заключен в зараженном доме на несколько недель, если только смерть не освободит его до того.
Подгоняемый мыслями о неотложности своей задачи, Холлс снова поднялся по лестнице, не обращая внимания на боль, причиняемую раной на голове. У него мелькнуло воспоминание о трех джентльменах, бросившихся спасать девушку, будучи привлеченными ее криками, и о том, как ему удалось напугать их, как он тогда считал, ложью, что она больна чумой. Где бы Нэнси была сейчас, если бы эти люди достигли успеха? Был бы с ней кто-нибудь рядом, готовый, как он, без колебания пожертвовать жизнью ради ее спасения? Из самой глубины души, из бездны, в которую он оказался ввергнутым, Холлс возносил благодарность Богу за то, что Он позволил злу обернуться добром, и за предстоящую ему смертельную схватку за жизнь Нэнси.
Полковник нашел девушку в состоянии полнейшей апатии, которая, позволив ей ясно сознавать происходящее вокруг, лишила ее способности говорить и двигаться. Ее блестящие глаза следили за каждым движением Холлса, снявшего камзол и сновавшего взад-вперед, готовясь исполнять предписания доктора. После боли, вызванной лечебными процедурами, Нэнси впала в забытье, а затем в бред, продолжавшийся несколько дней, чередуясь с периодами тяжелого сна, свидетельствовавшего о полном изнеможении.
Полковник Холлс и женщина, которую он искал долгие годы, пока отчаяние не вынудило его отказаться от поисков, остались одни в доме, где их появление по воле иронии судьбы сопровождалось нагромождением ужасов. То, как Холлс привел сюда Нэнси, несомненно, делало ее навсегда потерянной для него. Случай, сведший их вместе после многолетней разлуки, одновременно отбрасывал их на еще большее расстояние друг от друга, не говоря уже о печати смерти, которой теперь была отмечена девушка. Снова Холлс оказался одураченным Фортуной.
Удар входной двери немного прояснил его сознание. С трудом приподнявшись на колени, полковник окинул комнату ошеломленным взглядом. Снова отбросив волосы со лба, он заметил, что его рука мокрая от крови. Туман, окутывавший его мозг, мешая вспомнить о происшедшем, начал рассеиваться. Холлс наконец осознал, где находится и как попал сюда. Он встал на ноги и несколько секунд раскачивался, как пьяный.
В продолговатом венецианском зеркале на стене перед столом Холлс увидел отражение лица Нэнси. Оно было пепельно-серым, в глазах застыл ужас. Он начал припоминать недавние события, складывая воедино отдельные эпизоды. Перед его внутренним взором мелькнул Бэкингем, отшатывающийся от Нэнси, указывая на нее дрожащей рукой; в ушах послышался хриплый голос герцога, произносящий страшное слово.
Холлс все понял. Нэнси уже не грозила опасность со стороны Бэкингема, у которого ее в последнюю минуту отнял куда более страшный и безжалостный враг.
Девушка сама понимала это, глядя в зеркало и видя на своей белоснежной шее клеймо чумы. Хотя она раньше никогда не видела этих пурпурных пятен, но слышала их описания, и потому сознавала свое состояние и без испуганных криков герцога. То ли от страха, то ли от действия болезни, которая нередко вызывала головокружения, подобно испытанным ею недавно и приписанным волнению, Нэнси казалось, что ее отражение увеличивается и уменьшается у нее перед глазами, что комната медленно вращается, а пол качается, словно она стоит на палубе корабля. Девушка отшатнулась и почувствовала, что падает, когда внезапно чьи-то руки поддержали ее.
Подняв взгляд, Нэнси увидела испачканное кровью лицо Рэндала Холлса, бросившегося ей на помощь. Несколько секунд она молча смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.
— Не прикасайтесь ко мне, — наконец заговорила девушка. — Разве вы не слышали? У меня чума.
— Слышал, — ответил он.
— Вы заразитесь, — предупредила она.
— Весьма вероятно, — согласился полковник. — Но это не имеет значения.
С этими словами он поднял ее на руки, что, несмотря на его состояние, стоило ему очень малых усилий, так как девушка была изящной и тонкой. Не сопротивляясь, ибо она для этого была слишком слаба, Нэнси позволила Холлсу отнести себя на кушетку, куда он уложил ее, поместив под голову подушки.
Подойдя к окну, полковник открыл ставни и распахнул рамы, впустив в душную комнату свежий воздух. Сделав это, он вернулся к кушетке, глядя на девушку глазами бессловесного больного животного.
Прохладный воздух несколько привел Нэнси в чувство: ее пульс стал ровнее, а мысли прояснились. Несколько минут она лежала, вспоминая происшедшее и обдумывая свое положение. Затем девушка подняла взгляд, увидев над собой изможденное лицо и измученные глаза Холлса.
— Почему вы здесь? — бесстрастно промолвила она наконец. — Идите своей дорогой, сэр, и бросьте меня умирать. Мне больше ничего не остается и… думаю, что смогу легче покинуть этот мир без вашей компании.
Полковник отшатнулся, как будто она ударила его. Он открыл рот, собираясь ответить, но его губы вновь сжались, а подбородок опустился на грудь. Отвернувшись, он, еле волоча ноги, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Нэнси лежала, охваченная внезапным страхом. Она прислушивалась к его шагам в коридоре, а когда раздался звук захлопнувшейся входной двери, поняла, что он повиновался ей и ушел. Девушка села, затаив дыхание и слушая ставшие очень быстрыми шаги Холлса по мостовой, которые вскоре исчезли вдали. Несмотря на ее слова, мысль о смерти в одиночестве, в пустом доме, наполняла Нэнси ужасом, заставляя предпочесть даже общество этого негодяя.
Девушка попыталась встать, чтобы выйти на поиски какого-нибудь человеческого существа, которое могло бы оказать ей помощь и облегчить ее страдания. Но ноги отказывались ей служить, и она вновь рухнула на кушетку. Нэнси плакала до тех пор, покуда усиливающаяся боль в груди не победила ее жалость к себе. Она корчилась, словно на дыбе, пока потеря сознания не прекратила ее мучений.
Тем временем Холлс быстро шагал по Сермон-Лейн в сторону собора Святого Павла. Он не мог объяснить, почему выбрал именно этот путь. Хотя ночь еще не наступила, улицы были пустынны, ибо в такое время люди предпочитали вечерами сидеть дома, к тому же, согласно распоряжению лорд-мэра, все таверны и увеселительные заведения закрывались в девять часов.
Без плаща и шляпы, с пустыми ножнами, путавшимися у него между ног, подобно хвосту, полковник двигался вперед, как полупомешанный, поставивший перед собой какую-то цель, и понятия не имевший, что делать для ее достижения. Приближаясь к Картер-Лейн, он заметил фонарь, пляшущий, как блуждающий огонек, и движущийся навстречу ему. Вскоре стал различим силуэт человека, несшего фонарь. Увидев у незнакомца красный жезл, Холлс со вздохом облегчения устремился к нему.
— Держитесь подальше, сэр! — предупредил его голос из мрака. — Берегитесь инфекции!
Но полковник продолжал идти, пока его не остановил поднятый жезл.
— Вы что, сэр, с ума сошли? — осведомился незнакомец. Холлс теперь мог различить черты его бледного лица под широкими полями шляпы. — Я занимаюсь обследованием зараженных домов.
— На это я и надеялся, — ответил Холлс. — Возможно, вам удастся помочь мне. Я нуждаюсь во враче, чтобы отвести его к заболевшему чумой.
Человек сразу встрепенулся.
— Где больной? — осведомился он.
— Неподалеку отсюда — на Найт-Райдер-Стрит.
— Тогда вам нужен доктор Бимиш, который живет за углом. Пошли.
Нэнси пробудилась от сна, милосердно избавившего ее от боли и страха, при звуках шагов и голосов. Бросив взгляд на дверь, она увидела сквозь туман, застилавший ей глаза, высокую фигуру полковника Холлса, следом за которым в комнату вошли двое незнакомцев. Один из них был маленький, похожий на птицу человечек средних лет, другой — молодой и широкоплечий. Оба были одеты в черное, и каждый держал предписанный законом красный жезл.
Молодой человек, которого Холлс повстречал на Сермон-Лейн, не двинулся дальше порога. Он держал у носа платок, распространявший едкий запах уксуса, и энергично работал челюстями, жуя змеиный корень в качестве еще одной меры предосторожности. Тем временем, его спутник, вышеупомянутый доктор Бимиш, приблизился к больной и быстро произвел осмотр.
Девушка молча выдержала его, слишком измученная, чтобы уделять много внимания происходящему.
Врач некоторое время держал ее запястье костлявой рукой, положив средний палец на пульс. Затем от тщательно обследовал пятно на шее и наконец поднял по очереди обе руки девушки, пока стоявший рядом Холлс освещал их канделябром. Справа под мышкой доктор обнаружил опухоль.
— Этот признак проявился необычайно скоро, — заметил он. — Обычно опухоли появляются на третий день.
Указательным пальцем врач прощупал опухоль, отчего острая боль пронзила все тело Нэнси.
Доктор Бимиш отпустил руку девушки и выпрямился, задумчиво глядя на нее.
— Это значит, что ее состояние безнадежно? — тихо спросил Холлс.
Доктор посмотрел на него.
— Dum vivemus, speremus note 81, — ответил он. — Ее состояние не более безнадежно, чем любого, заболевшего чумой. Все зависит от энергии, с которой организм борется с болезнью.
Доктор Бимиш видел, как сверкнули глаза Холлса, словно полковник давал клятву, что если речь идет о борьбе, то он будет бороться с чумой так же отчаянно, как боролся с Бэкингемом. Видя это, врач добавил, дабы не внушать ему ложных надежд:
— Многое зависит от этого. Но более всего следует полагаться на Бога, друг мой. — Он говорил с Холлсом, принимая его за мужа больной леди. — Если удастся вызвать нагноение опухоли, тогда выздоровление возможно. Больше мне нечего вам сказать. Чтобы стимулировать это нагноение, понадобится много тяжелого труда.
— На это можете рассчитывать, — заявил Холлс.
Доктор кивнул.
— Сиделку сейчас раздобыть трудно, — продолжал он. — Я сделаю все, чтобы найти ее как можно скорее. А пока вам придется все делать самому.
— Я готов.
— Как бы то ни было, закон не позволит вам покинуть этот дом, пока вы не получите свидетельство о здоровье, а его могут выдать вам лишь спустя месяц после ее выздоровления или… — Он прервал фразу, оставив невысказанным противоположную возможность, и поспешно добавил:
— Таково разумное распоряжение сэра Джона Лоренса с целью не допустить дальнейшего распространения инфекции.
— Я знаю об этом и понимаю свое положение, — ответил Холлс.
— Тем лучше. А пока, друг мой, нельзя терять времени. Часто все зависит от скорости лечения. Леди должна как следует пропотеть, поэтому ее нужно уложить в постель. Чтобы спасти ее жизнь, вам нужно сразу же браться за работу.
— Только скажите, что надо делать, сэр.
— Я дам вам все рекомендации и оставлю все необходимое.
Доктор подозвал Холлса к столу, вынул из кармана объемистый пакет, открыл его и, разложив на столе несколько маленьких пакетиков, стал объяснять Холлсу, какое средство содержится в каждом из них, и каково его назначение.
— Это стимулирующая мазь, которой вы будете натирать опухоль подмышкой каждые два часа. После этого нужно делать припарки из мальвы, льняного семени и пальмового масла. Вот митридат, изгоняющий ядовитые вещества, а спустя два часа после него дадите ей канарского, смешанного с сернистым спиртом. Натопите как следует в спальне леди и накройте ее несколькими одеялами, чтобы вместе с потом из нее выходила инфекция. На вечер этого достаточно. Рано утром я приду снова, и мы обсудим дальнейшие меры. — Он обернулся к своему младшему спутнику:
— Вам все ясно, сэр?
Тот кивнул.
— Я уже велел констеблю прислать стражника. Он скоро будет здесь, и я прослежу, чтобы дом закрыли, когда мы уйдем.
— Тогда остается уложить леди в постель, — заявил доктор, — и я смогу удалиться до завтра.
Эту процедуру леди еще была в состоянии выполнить сама Когда Холлс, отказавшись от помощи врача, сам отнес Нэнси в комнату наверху, она потребовала, чтобы ее оставили одну, и не смотря на ее очевидную слабость, доктор Бимиш предпочел согласиться, дабы не терять зря времени.
Однако раздевание так истощило силы Нэнси и вызвало у нее такие мучительные боли, что когда она наконец легла, то погрузилась в полную прострацию.
В таком состоянии нашли ее вернувшиеся в спальню Холлс и врач. Доктор Бимиш поставил на столике у кровати все, что требовалось для лечения больной и, повторив инструкции, удалился. Полковник проводил его к выходу. Дверь была открыта, и при свете фонаря, который держал стражник, молодой спутник врача заканчивал писать на ней слова: «Господи, помилуй нас!» под уже изображенным зловещим красным крестом.
Пожелав Холлсу доброй ночи, мужества и стойкости, врач и молодой человек двинулись в обратный путь. Стражник, оставшийся препятствовать любому, кто не имеет разрешения властей, входить в дом и покидать его, закрыл дверь. Холлс услышал, как ключ поворачивается снаружи, и понял, что заключен в зараженном доме на несколько недель, если только смерть не освободит его до того.
Подгоняемый мыслями о неотложности своей задачи, Холлс снова поднялся по лестнице, не обращая внимания на боль, причиняемую раной на голове. У него мелькнуло воспоминание о трех джентльменах, бросившихся спасать девушку, будучи привлеченными ее криками, и о том, как ему удалось напугать их, как он тогда считал, ложью, что она больна чумой. Где бы Нэнси была сейчас, если бы эти люди достигли успеха? Был бы с ней кто-нибудь рядом, готовый, как он, без колебания пожертвовать жизнью ради ее спасения? Из самой глубины души, из бездны, в которую он оказался ввергнутым, Холлс возносил благодарность Богу за то, что Он позволил злу обернуться добром, и за предстоящую ему смертельную схватку за жизнь Нэнси.
Полковник нашел девушку в состоянии полнейшей апатии, которая, позволив ей ясно сознавать происходящее вокруг, лишила ее способности говорить и двигаться. Ее блестящие глаза следили за каждым движением Холлса, снявшего камзол и сновавшего взад-вперед, готовясь исполнять предписания доктора. После боли, вызванной лечебными процедурами, Нэнси впала в забытье, а затем в бред, продолжавшийся несколько дней, чередуясь с периодами тяжелого сна, свидетельствовавшего о полном изнеможении.
Глава двадцать вторая. КРИЗИС
Пять следующих дней, явившихся для Рэндала Холлса пятью годами смертельной муки, Нэнси провела между жизнью и смертью. Малейшая несчастная случайность могла перевесить часу весов в пользу смерти, малейший недостаток ухода и заботы мог загасить слабый огонек жизни, еще тлеющий в ее изможденном, охваченном жаром теле.
Доктору, несмотря на его опасения, быстро удалось найти сиделку — опытную и добродушную особу лет сорока, походившую на наседку, которую он привел с собой на следующее утро. Но если бы миссис Дэллоуз заботилась о бальной одна, то при всей ее старательности и компетентности Нэнси не прожила бы и двух дней. Ибо никакая наемная сиделка не смогла бы заботиться о девушке с той самоотверженной преданностью, с какой заботился о ней этот опустившийся авантюрист, любящий ее больше всего на свете и посвятивший ее спасению всю свою силу воли, забыв о собственной усталости.
Ни на миг Холлс не позволял себе расслабиться, сделать паузу в жестокой борьбе со смертью. О сне он и не думал, урывками питаясь тем, что заставляла его съесть и выпить сиделка.
Миссис Дэллоуз тщетно пыталась убедить его отдохнуть во время ее дежурства. Аналогичные попытки доктора Бимиша также оказались напрасными. Холлс не обращал на них внимания так же, как и на просьбы врача принимать меры предосторожности, дабы не заразиться самому. Серный бальзам, оставленный для него доктором в качестве дезинфицирующего средства, стоял нетронутым, равно как полынь и зедоарий, рекомендованные для профилактики.
— Друг мой, — сказал ему доктор Бимиш на второй день болезни Нэнси, — если вы будете так себя вести, то убьете себя.
Холлс улыбнулся.
— Если она выживет, то ее жизнь окажется купленной за дешевую цену, а если умрет, то это не имеет значения.
Доктор, убежденный, что имеет дело с мужем и женой, был тронут подобным проявлением супружеской преданности. Это, однако, не уменьшило попыток пересилить упрямство Холлса.
— Но если она выживет, а вы погибнете? — задал он вопрос, на который полковник ответил внезапной вспышкой гнева.
— Оставьте меня в покое!
После этого доктор Бимиш прекратил уговоры, решив, в соответствии с всеобщим мнением, которое он полностью разделял, что Холлс наделен самым мощным профилактическим средством — отсутствием страха перед инфекцией.
Хотя полковник пренебрегал всеми превентивными мерами, предписанными ему врачом, он много курил, сидя у окна спальни, которое в эту удушливую июльскую жару было открыто днем и ночью. В камине, по распоряжению доктора, постоянно поддерживался огонь, очищающий воздух. То и другое, являясь в какой-то мере дезинфекцией, могло, несмотря ни на что, спасти Холлса от заражения.
Благодаря неустанной бдительности Холлса и постоянным припаркам, опухоль подмышкой созрела, и гной начал выходить вместе со смертельным ядом, текущим в ее венах.
Бимиш был удивлен и обрадован.
— Сэр, — сказал он полковнику вечером четвертого дня, — ваши труды вознаграждены. Они совершили чудо.
— Вы имеете в виду, что она выживет? — воскликнул Холлс с надеждой.
Доктор сделал паузу, убоявшись собственного оптимизма.
— Так много я пока еще не могу обещать. Но худшее позади. С Божьей помощью и должной заботой я верю, что мы сможем ее спасти.
— Насчет заботы можете не сомневаться. Скажите, что нужно делать.
Доктор начал давать инструкции, которые жадно выслушивал Холлс, забыв о страшной усталости и готовый все тщательно исполнить.
Тем временем, словно подстегиваемая ужасной жарой, чума стала распространяться по Лондону со скоростью, угрожающей истребить все его население, как пророчили проповедники. Холлс слышал от Бимиша о том, что в стенах города только за последнюю неделю количество жертв эпидемии достигло почти тысячи. Свидетельства опустошения можно было наблюдать даже из окна на Найт-Райдер-Стрит. Проводивший около него долгие часы дня и ночи, Холлс замечал, что улица становилась все более пустынной, что пульс деловой жизни города делался все слабее и слабее.
Три из домов, видимых из окна на противоположной стороне улицы, уже имели на запертых дверях красный крест и круглые сутки охранялись стражей.
Провизию и все необходимое доставлял их собственный стражник. Холлс, все еще располагавший средствами, предоставленными ему Бэкингемом для затеваемой авантюры, опускал требуемые деньги из окна в корзине. Таким же образом стражник отправлял наверх покупки, уходя за которыми, он оставлял входную дверь запертой, а ключ забирал с собой.
Увеличивающуюся зловещую тишину время от времени нарушал печальный похоронный звон колоколов, а ночью на улицах слышался скрип колес, медленный стук лошадиных копыт и хриплый голос, провозглашавший жуткое требование.
— Выносите ваших мертвецов!
Выглядывая в окно, Холлс видел призрачные очертания повозки, привлеченной опечатанными домами, словно стервятник падалью. Неизменно она останавливалась у их входной двери при виде стражника и тускло вырисовывающегося при свете фонаря красного креста. Голос звучал все более настойчиво:
— Выносите ваших мертвецов!
Получив ответ стражника, повозка медленно катилась дальше, а Холлс, вздрагивая, бросал через плечо взгляд на мечущуюся в жару больную, со страхом спрашивая себя, не придется ли ему в следующий раз ответить на призыв и вынести из дома это прекрасное тело, присоединив его к страшному грузу в повозке.
Так продолжалось до утра шестого дня, когда от рассвета до начала девятого полковник с нетерпением ожидал прихода Бимиша, встретив прибывшего наконец врача наверху лестницы.
Лицо Холлса отражало дикое возбуждение, глаза горели, он весь дрожал.
— Она спит — спокойно и мирно, — шепотом сообщил он доктору, приложив палец к губам.
Они на цыпочках вошли в спальню и приблизились к кровати. Взгляд, брошенный врачом, подтвердил ему новость, сообщенную Холлсом. Девушка не только спокойно спала, впервые в этой постели, но и жар полностью оставил ее. Опытные глаза доктора подметили это еще до того, как он нащупал ее пульс.
Почувствовав его прикосновение к своему запястью, Нэнси вздохнула, пошевелилась и открыла глаза, удивленно глядя на сморщенное очкастое лицо Бимиша. Но он тут же заговорил, и его слова помогли ей решить загадку ее местонахождения и состояния.
Доктору, несмотря на его опасения, быстро удалось найти сиделку — опытную и добродушную особу лет сорока, походившую на наседку, которую он привел с собой на следующее утро. Но если бы миссис Дэллоуз заботилась о бальной одна, то при всей ее старательности и компетентности Нэнси не прожила бы и двух дней. Ибо никакая наемная сиделка не смогла бы заботиться о девушке с той самоотверженной преданностью, с какой заботился о ней этот опустившийся авантюрист, любящий ее больше всего на свете и посвятивший ее спасению всю свою силу воли, забыв о собственной усталости.
Ни на миг Холлс не позволял себе расслабиться, сделать паузу в жестокой борьбе со смертью. О сне он и не думал, урывками питаясь тем, что заставляла его съесть и выпить сиделка.
Миссис Дэллоуз тщетно пыталась убедить его отдохнуть во время ее дежурства. Аналогичные попытки доктора Бимиша также оказались напрасными. Холлс не обращал на них внимания так же, как и на просьбы врача принимать меры предосторожности, дабы не заразиться самому. Серный бальзам, оставленный для него доктором в качестве дезинфицирующего средства, стоял нетронутым, равно как полынь и зедоарий, рекомендованные для профилактики.
— Друг мой, — сказал ему доктор Бимиш на второй день болезни Нэнси, — если вы будете так себя вести, то убьете себя.
Холлс улыбнулся.
— Если она выживет, то ее жизнь окажется купленной за дешевую цену, а если умрет, то это не имеет значения.
Доктор, убежденный, что имеет дело с мужем и женой, был тронут подобным проявлением супружеской преданности. Это, однако, не уменьшило попыток пересилить упрямство Холлса.
— Но если она выживет, а вы погибнете? — задал он вопрос, на который полковник ответил внезапной вспышкой гнева.
— Оставьте меня в покое!
После этого доктор Бимиш прекратил уговоры, решив, в соответствии с всеобщим мнением, которое он полностью разделял, что Холлс наделен самым мощным профилактическим средством — отсутствием страха перед инфекцией.
Хотя полковник пренебрегал всеми превентивными мерами, предписанными ему врачом, он много курил, сидя у окна спальни, которое в эту удушливую июльскую жару было открыто днем и ночью. В камине, по распоряжению доктора, постоянно поддерживался огонь, очищающий воздух. То и другое, являясь в какой-то мере дезинфекцией, могло, несмотря ни на что, спасти Холлса от заражения.
Благодаря неустанной бдительности Холлса и постоянным припаркам, опухоль подмышкой созрела, и гной начал выходить вместе со смертельным ядом, текущим в ее венах.
Бимиш был удивлен и обрадован.
— Сэр, — сказал он полковнику вечером четвертого дня, — ваши труды вознаграждены. Они совершили чудо.
— Вы имеете в виду, что она выживет? — воскликнул Холлс с надеждой.
Доктор сделал паузу, убоявшись собственного оптимизма.
— Так много я пока еще не могу обещать. Но худшее позади. С Божьей помощью и должной заботой я верю, что мы сможем ее спасти.
— Насчет заботы можете не сомневаться. Скажите, что нужно делать.
Доктор начал давать инструкции, которые жадно выслушивал Холлс, забыв о страшной усталости и готовый все тщательно исполнить.
Тем временем, словно подстегиваемая ужасной жарой, чума стала распространяться по Лондону со скоростью, угрожающей истребить все его население, как пророчили проповедники. Холлс слышал от Бимиша о том, что в стенах города только за последнюю неделю количество жертв эпидемии достигло почти тысячи. Свидетельства опустошения можно было наблюдать даже из окна на Найт-Райдер-Стрит. Проводивший около него долгие часы дня и ночи, Холлс замечал, что улица становилась все более пустынной, что пульс деловой жизни города делался все слабее и слабее.
Три из домов, видимых из окна на противоположной стороне улицы, уже имели на запертых дверях красный крест и круглые сутки охранялись стражей.
Провизию и все необходимое доставлял их собственный стражник. Холлс, все еще располагавший средствами, предоставленными ему Бэкингемом для затеваемой авантюры, опускал требуемые деньги из окна в корзине. Таким же образом стражник отправлял наверх покупки, уходя за которыми, он оставлял входную дверь запертой, а ключ забирал с собой.
Увеличивающуюся зловещую тишину время от времени нарушал печальный похоронный звон колоколов, а ночью на улицах слышался скрип колес, медленный стук лошадиных копыт и хриплый голос, провозглашавший жуткое требование.
— Выносите ваших мертвецов!
Выглядывая в окно, Холлс видел призрачные очертания повозки, привлеченной опечатанными домами, словно стервятник падалью. Неизменно она останавливалась у их входной двери при виде стражника и тускло вырисовывающегося при свете фонаря красного креста. Голос звучал все более настойчиво:
— Выносите ваших мертвецов!
Получив ответ стражника, повозка медленно катилась дальше, а Холлс, вздрагивая, бросал через плечо взгляд на мечущуюся в жару больную, со страхом спрашивая себя, не придется ли ему в следующий раз ответить на призыв и вынести из дома это прекрасное тело, присоединив его к страшному грузу в повозке.
Так продолжалось до утра шестого дня, когда от рассвета до начала девятого полковник с нетерпением ожидал прихода Бимиша, встретив прибывшего наконец врача наверху лестницы.
Лицо Холлса отражало дикое возбуждение, глаза горели, он весь дрожал.
— Она спит — спокойно и мирно, — шепотом сообщил он доктору, приложив палец к губам.
Они на цыпочках вошли в спальню и приблизились к кровати. Взгляд, брошенный врачом, подтвердил ему новость, сообщенную Холлсом. Девушка не только спокойно спала, впервые в этой постели, но и жар полностью оставил ее. Опытные глаза доктора подметили это еще до того, как он нащупал ее пульс.
Почувствовав его прикосновение к своему запястью, Нэнси вздохнула, пошевелилась и открыла глаза, удивленно глядя на сморщенное очкастое лицо Бимиша. Но он тут же заговорил, и его слова помогли ей решить загадку ее местонахождения и состояния.