Рафаэль Сабатини
Одураченный Фортуной

Глава первая. ХОЗЯЙКА «ГОЛОВЫ ПАВЛА»

   Времена были беспокойные, но Марта Куинн оставалась невозмутимой. Ум ее был занят лишь самым необходимым: питанием и размножением. Она никогда не усложняла себе жизнь размышлениями о грядущем, дискуссиями о различных вероисповеданиях, могущих обеспечить райское блаженство, к которым всегда были готовы мужчины, или склонностью к каким-либо политическим взглядам, разделявшим нацию на враждующие лагеря. Даже приготовления к войне с Голландией note 1, возбуждавшие всю страну, и страх перед чумой note 2, основанный на сообщениях о нескольких случаях этой болезни в лондонских предместьях, не могли омрачить ее простого и спокойного существования.
   Несколько больший интерес вызывали у Марты Куинн пороки двора, дававшие обильную пищу для городских сплетен, желтые капюшоны с прорезями для глаз, ставшие повальным увлечением модниц, и всеобщее преклонение перед красотой и талантом Сильвии Фаркуарсон, игравшей Екатерину note 3 вместе с мистером Беттертоном note 4 в «Генрихе V» лорда Орри note 5 в Герцогском театре note 6.
   Но и эти вещи служили для хозяйки «Головы Павла» на Полс-Ярде note 7 всего лишь незначительными мелочами, гарниром к блюду, которое являла собой жизнь. Зато во всем, что касалось мяса и напитков, знания владелицы столь процветающего заведения не имели себе равных. Для миссис Куинн не существовало тайн в придании должной сочности гусю, индейке или фазану; говяжий филей, поджаренный в ее печи, был непревзойденным; с мозговыми костями она творила чудеса; приготовленный ею пирог с олениной был достоин стола принца. Будучи матерью шестерых здоровых детей от разных отцов, миссис Куинн обладала наметанным глазом в отношении мужской красоты. Я готов поверить, что в этой области у нее был не меньший опыт, нежели тот, который позволял ей, как она утверждала, с первого взгляда определить возраст и вес каплуна.
   Именно упомянутому опыту Марты Куинн полковник Холлс, сам того не зная, был обязан проживанием в течение последнего месяца в весьма комфортабельных условиях, причем без каких-либо вопросов, касающихся его платежеспособности. Не знаю, беспокоило ли полковника это обстоятельство, но не исключаю такой возможности, ибо помимо прекрасной фигуры, его внешний облик едва ли мог внушать доверие.
   Миссис Куинн предоставила в его исключительное пользование уютную маленькую приемную за общей комнатой. В настоящий момент полковник Холлс сидел у окна этой приемной, в то время как сама хозяйка удаляла со стола остатки весьма солидного завтрака, хотя уже давно миновали времена, когда она исполняла эту лакейскую обязанность своими пухлыми ручками.
   Окна с зеленоватыми освинцованными стеклами были открыты в залитый солнцем сад, где цвели вишневые деревья, на одном из которых дрозд пел величальную песнь весне. Подобно миссис Куинн, дрозд концентрировал внимание лишь на самом необходимом и радовался самой жизни. Другое дело — полковник Холлс. В нем сразу же можно было распознать человека, попавшего в паутину житейских сложностей. Это становилось ясно при взгляде на его озабоченно нахмуренные брови, тоскливое выражение серых глаз и апатичную позу, в которой он сидел в своей поношенной одежде, положив ногу на кожаные подушки и рассеянно покуривая длинную глиняную трубку.
   Миссис Куинн сновала между столом и посудным шкафом, бросая украдкой взгляды на постояльца и не решаясь прерывать его размышления. Она была женщиной ниже среднего роста, довольно плотной, хотя это и не бросалось в глаза. Фразу «пухлая, как куропатка» словно специально изобрели для ее описания. Хозяйке «Головы Павла» было не меньше сорока лет, и хотя она обладала определенной миловидностью, за исключением ее самой, едва ли кто-нибудь мог бы назвать ее красивой. С ярко-голубыми глазами и румяными щеками миссис Куинн казалась воплощением здоровья, что" бесспорно, придавало ей определенную привлекательность. Однако опытный взгляд мог различить алчность в складке полного рта с оттопыренной верхней губой и хитрость в проворно бегающих глазах — компенсацию, воздаваемую природой за низкий интеллект.
   Тем не менее, чар и состояния владелицы «Головы Павла» оказалось достаточно, чтобы привлечь Коулмена, книготорговца с угла Полс-Ярда, и Эпплби, продавца шелка с Патерностер-Роу. Миссис Куинн, могла бы выйти замуж за любого из них, когда ей заблагорассудится. Но она не испытывала подобных желаний. Ее критерии мужской красоты не позволяли ей смириться ни с вывернутыми внутрь коленями Эпплби, ни с кривыми ногами Коулмена. Кроме того, эпизодические соприкосновения с высшим светом, свидетельством чего являлись ее отпрыски, выработали в ней разборчивость, не оставляющую надежд торговцам шелком и книгами.
   Мысли о браке все чаще приходили в голову миссис Куинн, понимавшей, что возраст приключений подошел к концу, и следует обзавестись постоянным спутником жизни. Однако Марта Куинн не собиралась останавливать свой выбор на первом встречном. Пятнадцать лет процветания «Головы Павла» сделали ее состоятельной женщиной. В любой момент она могла оставить Полс-Ярд, приобрести скромное поместье и стать землевладелицей, к чему ощущала призвание. То, что не дало ей рождение, мог предоставить муж. В последнее время ее. хитрые голубые глаза часто прищуривались в минуты размышлений о подобной перспективе. Марте Куинн для ее целей требовался джентльмен по происхождению и воспитанию, чье состояние значительно уменьшилось вследствие каких-либо обстоятельств, сделав его матримониальные намерения весьма скромными. Помимо этого, он должен быть красивым мужчиной.
   Такого человека миссис Куинн нашла наконец в полковнике Холлсе. С тех пор как месяц назад он вошел в ее гостиницу в сопровождении мальчишки, тащившего его сундук и узлы, она узнала в нем мужа, которого искала. С первого же взгляда хозяйка отметила высокую солдатскую фигуру, красивое лицо, чисто выбритое, как у пуританина note 8, свешивающийся с мочки правого уха и поблескивающий среди локонов золотисто-каштановых волос — густых, как парик кавалера note 9, грушевидной формы рубин — несомненный остаток былого богатства, длинную шпагу, на эфесе которой покоилась левая рука с изяществом давней привычки, уверенную осанку, приятный, но властный голос.
   Острый взгляд миссис Куинн отметил также плачевное состояние одежды джентльмена: стоптанные сапоги, полинявшее перо на фламандской шляпе, потертую кожаную куртку, несомненно, скрывавшую столь же поношенный камзол. Эти признаки, могущие заставить иную хозяйку оказать подобному гостю весьма сдержанный прием, напротив, побудили миссис Куинн широко раскрыть ему объятия в переносном смысле, дабы суметь вскоре сделать это в буквальном.
   Хозяйка «Головы Павла» сразу же признала в постояльце человека ее мечты, приведенного к ее дверям самим провидением, которому она и так была обязана многим.
   Гость сообщил, что у него дела при дворе, которые могут задержать его в городе, и спросил, сможет ли он получить жилье на неделю, а возможно, на несколько больший срок.
   Миссис Куинн тотчас же дала утвердительный ответ, надеясь про себя, что этот человек останется здесь навсегда.
   В распоряжение красивого джентльмена была предоставлена не только лучшая спальня наверху, но и маленькая приемная, выходящая в сад, которую миссис Куинн обычно использовала в личных целях. Прибытие нового постояльца вызвало у нее прилив столь кипучей деятельности, словно в гостинице обосновался пэр королевства. Хозяйка, буфетчик и горничная стремились выполнить каждое его желание. Кухарку вышвырнули на улицу за то, что она пережарила мозговые кости, предназначенные на завтрак полковнику, а горничной надрали уши, так как она забыла согреть грелкой его постель; И хотя наш джентльмен пробыл в гостинице уже месяц и все время питался отборным мясом и самыми лучшими напитками, которые только могли предложить в «Голове Павла», за это время ему ни разу не предъявили счет и не задали вопрос о том, насколько он в состоянии его оплатить,
   Сначала полковник протестовал против излишних расходов на его содержание. Однако его протесты были встречены смехом и добродушным презрением. Хозяйка заверила его, что может распознать джентльмена с первого взгляда и знает, как нужно обслуживать джентльмена. Не подозревающий о ее намерениях на его счет полковник не предполагал, что долг, в который он все больше влезал, служил хитрой женщине в качестве одной из веревок, предназначенных для того, чтобы привязать его к себе.
   Закончив свои хозяйственные операции, которые она была уже не в состоянии растягивать, миссис Куинн решилась наконец нарушить размышления своего постояльца, которые, будя по выражению его лица, были весьма мрачными. Для этого она тактично воспользовалась постоянно испытываемой полковником жаждой. Жажда эта, неутолимая и в другие времена, сегодня обострялась поданной к завтраку жареной селедкой.
   Обращаясь к гостю, миссис Куинн держала в руке оловянный кувшин, из которого тот уже получил утреннюю порцию питья.
   — Желаете что-нибудь еще, полковник?
   Повернувшись к хозяйке, Холлс вынул трубку изо рта.
   — Нет, благодарю вас, — ответил он с серьезностью, омрачавшей последние две недели его добродушные черты.
   — Неужели? — румяная физиономия пухлой сирены note 10 расплылась в улыбке. Она приподняла кувшин над своей все еще золотистой головой:
   — А глоток пива на дорогу?
   Полковник Холлс также улыбнулся. Его улыбка действовала неотразимо как на женщин, так и на мужчин, озаряя печальное лицо, словно солнце, внезапно появившееся на пасмурном небе.
   — Вы совсем испортите меня, — заметил он.
   Миссис Куинн поставила кувшин на нагруженный поднос, удалилась вместе с ним и вскоре возвратилась с кувшином, наполненным заново. Полковник поднялся, чтобы поблагодарить ее, и налил себе коричневого пива.
   — Вы уходите? — спросила хозяйка.
   — Да, — ответил Холлс с видом усталой безнадежности. — Мне сказали, что его светлость сегодня вернется. Правда, они говорили мне это уже столько раз, что… — Он вздохнул, не окончив фразу. — Иногда я думаю, что они просто потешаются надо мной. — Потешаются? — с ужасом переспросила миссис Куинн. — Но ведь герцог ваш друг!
   — Да, но это было Давно, а люди меняются и иногда удивительно быстро. — Затем полковник словно отбросил мрачные мысли:
   — Но если будет война, то, несомненно, понадобятся бывалые солдаты, особенно знающие будущего врага и приобретшие опыт у него на службе.
   Казалось, он думает вслух.
   Миссис Куинн нахмурилась. За прошедший месяц ей удалось мало-помалу вытянуть из своего постояльца его историю. Хотя она еще не полностью вошла в его доверие, но уже собрала достаточно сведений, чтобы убедить себя в существовании причины, не позволяющей полковнику добраться до герцога, на которого он возлагал надежды в вопросе получения чина в армии. Это утешало достойную хозяйку, ибо, как вы хорошо понимаете, в ее намерения не входило, чтобы полковник Холлс вновь отправился на войну и был бы таким образом для нее потерян.
   — Меня удивляет, — заметила она, — что вы беспокоитесь по такому поводу.
   — Человек должен жить, — объяснил полковник.
   — Да, но он не обязательно должен идти на войну и рисковать умереть. Неужели с вас этого не довольно? В вашем возрасте мужчине следует думать о других вещах.
   — В моем возрасте? — Он усмехнулся. — Мне только тридцать пять.
   Миссис Куинн не смогла сдержать удивления.
   — Вы выглядите старше.
   — Это оттого, что я. прожил весьма насыщенную жизнь.
   — Как же, старались изо всех сил, чтобы вас убили! Вам не приходит в голову, что наступило время подумать о чем-нибудь другом?
   Полковник бросил на нее слегка озадаченный взгляд.
   — Что вы имеете в виду?
   — Что вам следует жениться, завести дом и семью.
   Миссис Куинн произнесла эти слова обычным добродушным тоном. Но ее дыхание слегка ускорилось, а лицо несколько утратило румянец от возбуждения, вызванного тем, что ей наконец удалось затронуть вожделенную тему.
   Полковник молча уставился на нее, потом пожал плечами и рассмеялся.
   — Отличный совет, — промолвил он, все еще посмеиваясь, очевидно, над самим собой. — Найдите мне леди, которая хорошо обеспечена и настолько мало разборчива, что может удовлетвориться подобным мужем, и дело сделано.
   — Вы несправедливы к себе.
   — Этому я научился у других.
   — Да, но вы вполне подходящий мужчина…
   — Подходящий для чего?
   Миссис Куинн продолжала, не ответив на фривольный вопрос.
   — Есть много состоятельных женщин, нуждающихся в мужчине, который заботился бы о них и оберегал их, — таком мужчине, как вы, занимающем в обществе достойное место.
   — Я? Клянусь душой, вы сообщаете новости обо мне!
   — Если и не занимаете, то из-за отсутствия средств. Но место принадлежит вам по праву.
   — По какому праву, любезная хозяюшка?
   — По праву рождения, воспитания и воинского звания, о которых свидетельствует ваша внешность. Почему вы недооцениваете себя, сэр? Средства, могущие обеспечить вам достойное место, предоставит жена, которая будет счастлива разделить их с вами.
   Он снова рассмеялся и покачал головой.
   — Вам известна подобная леди?
   Миссис Куинн сделала паузу и скривила полные губы, притворяясь задумавшейся, чтобы скрыть колебания.
   От этих колебаний зависело больше, чем они оба могли вообразить, — фактически, судьба полковника Холлса. Если бы хозяйка сделала решительный шаг и предложила свою персону теперь, а не спустя десять дней, как произошло в действительности, то, хотя ответ полковника ничем не отличался бы от данного им позже, поток его жизни мог бы устремиться по другому руслу, и его история не была бы достойна рассказа.
   Но так как миссис Куинн в тот момент не хватило смелости, судьба продолжала выковывать странную цепь обстоятельств, приоткрыть которую вам звено за звеном и является моей задачей.
   — Думаю, — ответила она наконец, — что мне бы не пришлось долго ее искать.
   — Это убеждение для меня весьма лестно, мэм, но, увы, я его не разделяю, — усмехнулся полковник Холлс, давая понять, что отказывается воспринимать этот вопрос иначе как шутку. Он поднялся, криво улыбнувшись. — Поэтому я все еще возлагаю надежды на его светлость герцога Олбемарла note 11. Быть может; эти надежды слабы, но, во всяком случае, они не слабее надежд на брак.
   Говоря это, полковник подобрал шпагу, надел через голову перевязь, укрепил ее на плече и потянулся за шляпой. Миссис Куинн смотрела на него задумчиво и неуверенно.
   Наконец она встала и вздохнула.
   — Ну, посмотрим. Возможно, мы побеседуем об этом снова.
   — Ради Бога, нет, если вы любите меня, прелестная сваха, — запротестовал он, собираясь уходить.
   Забота об удобстве постояльца вытеснила из головы миссис Куинн все прочие мысли.
   — Еще один глоток — это придаст вам силы, — она снова ухватилась за пустой кувшин.
   Полковник остановился и улыбнулся.
   — Силы могут мне понадобиться, — признал он, вспоминая разочарования, постигавшие его при всех предыдущих попытках увидеть герцога. — Вы успеваете подумать обо всем, словно вы не миссис Куинн из «Головы Павла», а сама благодетельная Фортуна, рассыпающая дары из неистощимого рога изобилия.
   Хозяйка довольно рассмеялась, поняв, что получила цветистый комплимент, а этому искусству она более всего желала научиться у своего постояльца.

Глава вторая. ПРИЕМНАЯ ГЕРЦОГА ОЛБЕМАРЛА

   Полковник пробирался вперед сквозь шум и суету Полс-Ярда. Орущие подмастерья, стоящие у «Белой борзой», «Зеленого дракона», «Короны», «Красного быка» и других лавок, среди которых преобладали книжные, оглушали его криками: «Чего желаете?». Несмотря на поношенную одежду, он двигался вперед с вызывающей уверенностью. Фламандская шляпа была лихо заломлена набок, рука покоилась на эфесе длинной шпаги, бесполезные шпоры, начищенные до блеска мальчишкой-прислужником в «Голове Павла», сопровождали его шаги воинственным звоном. Мрачное выражение лица держало на почтительном расстоянии уличных забияк, не осмеливавшихся задирать его. Он пробирался сквозь толпу мирных горожан, словно волк среди овец, и встречные поспешно уступали ему дорогу, рискуя свалиться или столкнуть стоящих рядом в сточную канаву.
   Ниже Ладгейта note 12, в обители зла, орошаемой водой из Флитского рва, стояло множество наемных экипажей, и, учитывая расстояние, которое ему придется преодолеть, и желание добраться до места назначения в чистой обуви, полковник Холлс ощутил искушение воспользоваться одним из них. Однако он справился с этим чувством, вспомнив о прискорбной легкости своего кошелька и столь же прискорбной тяжести своих долгов в «Голове Павла». В течение последнего месяца ему не хватало силы воли отказываться от предлагаемых удобств, в результате чего он не знал, каким образом будет оплачивать гостиничные счета, если герцог Олбемарл подведет его.
   Полковник несколько преувеличивал свою бедность. Болтающийся в его ухе рубин, будучи обращенным в золото, мог бы обеспечить человеку безбедное существование в течение года. Уже пятнадцать лет, несмотря на многочисленные удары судьбы, камень продолжал поблескивать среди его золотисто-каштановых волос. Голод нередко побуждал полковника продать драгоценность, однако он каждый раз отгонял эти мысли, давно привыкнув к рубину и относясь к нему с некоторым суеверием, словно к талисману.
   Полковник Холлс испытывал уверенность, что эта драгоценность — дар незнакомца, чью жизнь он спас на пороге вечности, — сыграет роль в судьбе его самого и человека, спасенного им. Он не сомневался, что рубин, как магнит, притянет их друг к другу через все препятствия, и что встреча окажется важной для них обоих…
   Временами, начиная мыслить более трезво, Холлс смеялся над собственным суеверием. И все же даже самая жестокая нужда не могла заставить его продать рубин. Владевшая им уверенность не позволяла расстаться с талисманом, заставляя терпеть любые лишения.
   Поэтому, поднимаясь на Флит-Хилл, полковник оставил драгоценность за пределами размышлений о своих весьма недостаточных материальных ресурсах.
   Пройдя своей слегка раскачивающейся солдатской походкой через покрытый грязью Стрэнд и Черинг-Кросс, он наконец добрался до Уайт-холла note 13 и устремился в зубчатые ворота Кокпит, связывающие одну часть дворца с другой.
   Приближался полдень, и у дворца шумела толпа. Причиной всеобщей суеты служила война с Голландией, ставшая свершившимся фактом. К воротам дворца одна за другой подъезжали кареты, растянувшиеся цепью по всей улице.
   Напротив поста конных гвардейцев полковник задержался около группы зевак, наблюдавших за рабочими, которые устанавливали на дворцовой крыше флюгер. Стоявший среди них джентльмен ответ на вопрос информировал его, что это делается для удобства его высочества лорд-адмирала герцога Йоркского note 14, дабы тот мог наблюдать из своих окон, насколько благоприятствует ветер проклятому голландскому флоту, который, как ожидают, может в любой час оставить Тексель note 15. Очевидно, лорд-адмирал не намеревался терять время на квартердеке (Квартердек — приподнятая часть верхней палубы в кормовой части корабля.).
   Двинувшись дальше, полковник Холлс бросил взгляд на окна банкетного флигеля, откуда шестнадцать лет назад холодным январским утром вышел покойный король note 16, чтобы лишиться головы. Это зрелище он наблюдал, будучи двадцатилетним корнетом. Возможно, Холлс вспомнил и о своем отце, давно умершем и недоступном для мести Стюартов note 17, который поставил свою подпись под смертным приговором Карлу I.
   Полковник вступил под тень арки с росписями Хольбейна note 18, свернул направо и, пройдя особняк герцога Монмута note 19, очутился во дворце Кокпит, где находилась резиденция герцога Олбемарла. Царившая там суета отбросила его сомнения относительно того, вернулся ли в город его светлость. Однако Холлс продолжал сомневаться, снизойдет ли герцог до того, чтобы принять его. В течение последнего месяца он шесть раз пытался добиться аудиенции. В первых трех случаях ему кратко ответили, что его светлости нет в городе, в последний раз сообщили более обстоятельно, что герцог находится в Портсмуте note 20-о дедам флота. В двух оставшихся случаях полковнику ответили, что герцог дома и принимает, однако поношенная одежда визитера возбудила недоверие привратников, которые осведомились, назначена ли ему встреча. Получив отрицательный ответ, они заявили, что герцог слишком занят, чтобы принимать кого-либо, кроме тех, кому была заранее назначена аудиенция, и велели зайти в другой день. Холлс не ожидал, что добраться до Джорджа Монка окажется столь трудным делом, помня о его былом, чисто республиканском пренебрежении формальностями. Но после того, как его не допустили вторично, он принял Меры предосторожности, написав герцогу письмо и умоляя дать распоряжение о том, чтобы его пропустили к нему, если, конечно, его светлость еще о нем помнит.
   Таким образом, теперешний визит был решающим. Сегодняшний отказ следует рассматривать как окончательный, и в этом случае Холлсу останется только проклинать свое решение вернуться в Англию, где, по-видимому, в скором времени ему придется голодать.
   Привратник с алебардой задержал его на пороге.
   — Вы по какому делу, сэр?
   — К его светлости герцогу Олбемарлу.
   Полковник ответил резким и уверенным тоном, благодаря чему следующий вопрос прозвучал менее вызывающе.
   — Вам назначена аудиенция, сэр?
   — У меня есть причины полагать, что меня ожидают. Его светлость осведомлен о моем визите.
   Привратник окинул его взглядом с головы до ног и позволил пройти.
   Холлс миновал еще одного стражника, что оживило его надежды. Но в конце длинной галереи ему преградил путь очередной страж, и вопросы возобновились. Когда Холлс сообщил, что отправил письмо с просьбой об аудиенции, стражник осведомился:
   — Ваше имя, сэр?
   — Рэндал Холлс, — он произнес это тихо и с внутренней. дрожью, внезапно осознав, что его имя никак не могло служить пропуском в Уайт-холл, ибо ранее Оно принадлежало его отцу — цареубийце и даже более того.
   Людское воображение создало огромное количество глупых, сенсационных и мифических историй о казни Карла I. Казнь короля сама по себе являлась чудом, а чудо никогда не происходит без сопровождения маленьких чудес-спутников. Одним из них была беспочвенная история о том, что официальный лондонский палач исчез в день исполнения приговора, так как не осмеливался отрубить голову помазаннику Божьему, а маска скрывала лицо того, кто в последний момент предложил выполнить обязанность палача. Роль этого палача-любителя приписывали многим более или менее известным людям, но чаще всего Рэндалу Холлсу-старшему, чьи твердые и открыто высказываемые республиканские убеждения интерпретировались как личная ненависть к королю Карлу. Из-за этой нелепой выдумки имя Рэндала Холлса в дни реставрации монархии пользовалось весьма дурной славой.