Страница:
Из королевского развода папа собирался извлечь максимум пользы. Момент казался чрезвычайно благоприятным — представлялась возможность сразу обеспечить сыну высокое, независимое от церкви положение, но уже за счет Франции. Возрастали и его шансы на брак с дочерью Федериго, поскольку Карлотта Арагонская жила и воспитывалась не в Неаполе, а при французском дворе.
Деликатную миссию папа возложил на епископа Сеуты — ему поручалось сообщить христианнейшему королю о дозволении развестись с Жанной Валуа, а заодно изложить Людовику личную просьбу его святейшества. Александр уже не скрывал, что предстоящее отречение кардинала Борджа — вопрос решенный, и просьба заключалась в предоставлении Чезаре двух французских графств — Валанса и Дуа.
Эти графства, расположенные в предгорьях Альп, почти двести лет были предметом споров между французскими королями и Ватиканом. Незадолго до смерти Людовик XI формально передал суверенитет над ними святейшему престолу, фактически сохранив там свою власть. Но Карл VIII отказался признать договор, к вящему негодованию папы Иннокентия.
И вот теперь Александр предлагал компромисс. Оба графства юридически остаются в составе французского королевства, не переходя к церкви, но его христианнейшее величество объединяет их в герцогство, сюзереном которого становится Чезаре Борджа.
Людовик XII не возражал против предложенной сделки, однако считал, что герцогство — слишком высокая плата за единственную услугу. Король, как и папа, умел позаботиться о своей выгоде. Понимая, сколь волнует святого отца судьба архиепископа Валенсийского, Людовик решил воспользоваться удобным случаем и окончательно устроить свою семейную жизнь, а заодно помочь ближнему. Итак, король дал знать Александру VI, что исполнит волю его святейшества, но при этом просит еще о двух небольших одолжениях: во-первых, о церковном разрешении на брак с молодой вдовой Карда VIII, прекрасной Анной Бретонской, а во-вторых, о кардинальском пурпуре для епископа Руанского. Епископ, Жорж д'Амбуаз, был верным другом герцога Орлеанского со времен Людовика XI, а теперь стал главным советником короля.
Папа принял оба условия, и седьмого августа 1498 года полномочный посол, сьер Луи де Вильнев, торжественно вручил Чезаре Борджа королевский диплом — грамоту, дарующую ему и его потомкам корону герцогов Валентинуа. В тот же день новоявленный герцог предстал перед священной коллегией, чтобы просить о сложении с себя сана.
Преклонив колени у папского трона, Чезаре исповедал собравшимся свой грех — отсутствие стремления к духовному служению. Лишь повинуясь воле отца всех верующих, принял он священный сан, но душа его оставалась мирской. Не в силах противостоять влечению и не желая идти против совести, он умолял его святейшество и весь конклав о единственной милости — позволить ему сдать должности и бенефиции, доверенные святой церковью, сложить сан и вернуться в мир. В заключение герцог сообщил также о своем желании вступить в брак.
Эта церемония была, конечно, просто спектаклем, но все же не обошлось без неожиданностей. Кардинал Хименес выступил с резким протестом, отказываясь удовлетворить просьбу преосвященного Борджа. В данном случае строптивость испанского прелата объяснялась чисто политическими мотивами: Фердинанда и Изабеллу весьма беспокоил наметившийся союз между Ватиканом и Францией.
Решение конклава должно было быть единогласным, и Александр поспешил вмешаться в дискуссию. Призвав всех к тишине, он заявил, что не видит причин, да и возможности, отказывать кардиналу Валенсийскому в просьбе, от выполнения которой зависит спасение его души — ведь нерадивого пастыря неминуемо ждет адское пламя. Этот аргумент — pro salute animae suae note 14 — был неопровержим и заставил Хименеса умолкнуть, ибо спасение души кающегося грешника — всегда главная и первостепенная задача церкви.
Впрочем, предусмотрительный папа тут же подсластил пилюлю, объявив, что все лежащие за Пиренеями бенефиции кардинала Валенсийского будут переданы испанскому духовенству. Доходы с этих земель достигали 35000 флоринов ежегодно, и львиная доля предназначалась Хименесу. Кроме того, папа напомнил кардиналу, что поручил заботе их католических величеств своего малолетнего племянника герцога Гандийского и желает ныне и впредь сохранить самые теплые отношения с королевским двором. Под «племянником» подразумевался внук Александра VI Хуан, сын убитого Джованни.
Итак, разрешение было получено, и Чезаре мог начинать новую жизнь. По удивительной причуде судьбы титул его почти не изменился: из кардинала испанской Валенсии он превратился в герцога французского Валанса.
Но Чезаре Борджа все же приобрел новое имя, или, вернее, прозвище. Людовик XII, соединив оба графства, сделал их герцогством Валентинуа, и с тех пор так стали называть сына Александра VI во Франции. А для итальянцев он стал герцогом Валентино, войдя под этим именем в историю своей страны.
Книга третья БЫК В НАСТУПЛЕНИИ
Глава 10. ГЕРЦОГИНЯ ВАЛЕНТИНУА
Глава 11. ОТХОДНАЯ ТИРАНАМ
Деликатную миссию папа возложил на епископа Сеуты — ему поручалось сообщить христианнейшему королю о дозволении развестись с Жанной Валуа, а заодно изложить Людовику личную просьбу его святейшества. Александр уже не скрывал, что предстоящее отречение кардинала Борджа — вопрос решенный, и просьба заключалась в предоставлении Чезаре двух французских графств — Валанса и Дуа.
Эти графства, расположенные в предгорьях Альп, почти двести лет были предметом споров между французскими королями и Ватиканом. Незадолго до смерти Людовик XI формально передал суверенитет над ними святейшему престолу, фактически сохранив там свою власть. Но Карл VIII отказался признать договор, к вящему негодованию папы Иннокентия.
И вот теперь Александр предлагал компромисс. Оба графства юридически остаются в составе французского королевства, не переходя к церкви, но его христианнейшее величество объединяет их в герцогство, сюзереном которого становится Чезаре Борджа.
Людовик XII не возражал против предложенной сделки, однако считал, что герцогство — слишком высокая плата за единственную услугу. Король, как и папа, умел позаботиться о своей выгоде. Понимая, сколь волнует святого отца судьба архиепископа Валенсийского, Людовик решил воспользоваться удобным случаем и окончательно устроить свою семейную жизнь, а заодно помочь ближнему. Итак, король дал знать Александру VI, что исполнит волю его святейшества, но при этом просит еще о двух небольших одолжениях: во-первых, о церковном разрешении на брак с молодой вдовой Карда VIII, прекрасной Анной Бретонской, а во-вторых, о кардинальском пурпуре для епископа Руанского. Епископ, Жорж д'Амбуаз, был верным другом герцога Орлеанского со времен Людовика XI, а теперь стал главным советником короля.
Папа принял оба условия, и седьмого августа 1498 года полномочный посол, сьер Луи де Вильнев, торжественно вручил Чезаре Борджа королевский диплом — грамоту, дарующую ему и его потомкам корону герцогов Валентинуа. В тот же день новоявленный герцог предстал перед священной коллегией, чтобы просить о сложении с себя сана.
Преклонив колени у папского трона, Чезаре исповедал собравшимся свой грех — отсутствие стремления к духовному служению. Лишь повинуясь воле отца всех верующих, принял он священный сан, но душа его оставалась мирской. Не в силах противостоять влечению и не желая идти против совести, он умолял его святейшество и весь конклав о единственной милости — позволить ему сдать должности и бенефиции, доверенные святой церковью, сложить сан и вернуться в мир. В заключение герцог сообщил также о своем желании вступить в брак.
Эта церемония была, конечно, просто спектаклем, но все же не обошлось без неожиданностей. Кардинал Хименес выступил с резким протестом, отказываясь удовлетворить просьбу преосвященного Борджа. В данном случае строптивость испанского прелата объяснялась чисто политическими мотивами: Фердинанда и Изабеллу весьма беспокоил наметившийся союз между Ватиканом и Францией.
Решение конклава должно было быть единогласным, и Александр поспешил вмешаться в дискуссию. Призвав всех к тишине, он заявил, что не видит причин, да и возможности, отказывать кардиналу Валенсийскому в просьбе, от выполнения которой зависит спасение его души — ведь нерадивого пастыря неминуемо ждет адское пламя. Этот аргумент — pro salute animae suae note 14 — был неопровержим и заставил Хименеса умолкнуть, ибо спасение души кающегося грешника — всегда главная и первостепенная задача церкви.
Впрочем, предусмотрительный папа тут же подсластил пилюлю, объявив, что все лежащие за Пиренеями бенефиции кардинала Валенсийского будут переданы испанскому духовенству. Доходы с этих земель достигали 35000 флоринов ежегодно, и львиная доля предназначалась Хименесу. Кроме того, папа напомнил кардиналу, что поручил заботе их католических величеств своего малолетнего племянника герцога Гандийского и желает ныне и впредь сохранить самые теплые отношения с королевским двором. Под «племянником» подразумевался внук Александра VI Хуан, сын убитого Джованни.
Итак, разрешение было получено, и Чезаре мог начинать новую жизнь. По удивительной причуде судьбы титул его почти не изменился: из кардинала испанской Валенсии он превратился в герцога французского Валанса.
Но Чезаре Борджа все же приобрел новое имя, или, вернее, прозвище. Людовик XII, соединив оба графства, сделал их герцогством Валентинуа, и с тех пор так стали называть сына Александра VI во Франции. А для итальянцев он стал герцогом Валентино, войдя под этим именем в историю своей страны.
Книга третья БЫК В НАСТУПЛЕНИИ
Sit pitiinе Caesaris omen note 15
Девиз на рукояти шпаги Чезаре Борджа
Глава 10. ГЕРЦОГИНЯ ВАЛЕНТИНУА
Король Людовик снарядил целую флотилию, чтобы с подобающим почетом доставить во Францию нового вассала французской короны — герцога Валентинуа. В конце сентября 1498 года три корабля и пять галер стали на якорь в гавани Остии.
В Риме спешно заканчивались последние приготовления к отъезду Чезаре. Папа желал, чтобы его сын предстал при французском дворе во всем великолепии, приличествующем отпрыску княжеского рода Италии — страны, где наслаждение красотой и роскошью уже полторы тысячи лет считалось естественной целью человеческой жизни. Помимо этих соображений, герцог должен был олицетворять величие и могущество святейшего престола — в качестве посла Александра VI он вез королю разрешение на брак с Анной Бретонской, а епископу Руанскому — звание кардинала. Наконец, имелось еще одно, не менее важное, обстоятельство — во Фракции Чезаре предстояло познакомиться со своей невестой.
Его свита насчитывала больше ста человек. Кроме слуг, пажей, испанских и итальянских дворян, в нее входили гофмаршал герцога Рамиро де Лорка, личный секретарь Агапито Герарди и придворный медик Гаспаре Торелла — всех их мы еще не раз встретим впоследствии на страницах нашего повествования. Особенно ценим был доктор Торелла — он был одним из немногих врачей своего времени, знавших способ лечения «французской болезни».
В свите Борджа находились молодые люди из трех десятков знатнейших римских фамилий — среди них Джанджордано Орсини, Пьетро Сантакроче, Марио ди Мариано, Доменико Сангуинья, Джулио Альберини, Бартоломео Капраника и Джанбаттиста Манчини. Все эти семьи связали свою судьбу с интересами Александра VI. Не являлись исключением и Орсини — убедившись в бесперспективности борьбы с папой, они предпочли породниться с Борджа. Двадцать восьмого сентября в Ватикане отпраздновали свадьбу Фабио Орсини с Хироламой, племянницей Александра.
Ранним утром первого октября 1498 года Чезаре в сопровождении всей свиты выехал из Трастевере в Остию. Кавалькада двигалась по тенистой дороге вдоль берега Тибра. Римская молодежь предпочитала одеваться на французский манер, но надменные испанцы и в путешествии хранили верность модам Кастилии и Арагона. Среди яркого многоцветья расфранченных дворян резко выделялась высокая фигура герцога в черно-белом бархатном костюме. Ни кружева, ни золотое шитье не нарушали строгости его одежды, и лишь несколько кроваво-красных рубинов, «каждый величиной с боб», пылали в лучах восходящего солнца на черном берете, показывая, кто играет главную роль в этой толпе блестящих мужчин. Позднее в Риме рассказывали, что святой отец плакал от радости, глядя из дворцовых окон на гордого и прекрасного «сына своего сердца» (так он называл Чезаре в письме к королю), уезжавшего навстречу славе и могуществу. Вторая мечта старого Родриго де Борджа сбывалась на глазах.
Двенадцатого октября итальянцы высадились в Марселе, где высоких гостей встречал епископ Дижонский, и, не задерживаясь, направились в Авиньон. Там их с нетерпением ждал кардинал Джулиано делла Ровере. Нетерпение объяснялось горячим желанием кардинала восстановить добрые отношения — или, по крайней мере, видимость таковых — с его святейшеством. Первый шаг к примирению, заключавшийся в соболезнованиях папе по случаю смерти Джованни Борджа, был уже сделан, и теперь делла Ровере собирался, не щадя сил, помогать Чезаре, зная, что на свете не существует более верного способа добиться расположения папы.
Сам король был в отъезде. Французский двор временно расположился в Шинонском замке; еще не окончились работы в новом королевском дворце в Блуа. Около месяца Чезаре со свитой прожил в Авиньоне, в обществе сменявших друг друга прелатов и вельмож. Наконец, в середине декабря курьер привез известие о возвращении его христианнейшего величества, и герцог выехал в Шинон.
Торжественность прибытия Чезаре Борджа ко двору Людовика была достойна посланника апостольского престола. Сперва в ворота замка вошли двадцать четыре белых мула, нагруженных дарами королю; их бархатные попоны украшал вышитый золотом герб Борджа — пасущийся бык. Слуги вели под уздцы шестнадцать чистокровных лошадей в серебряной сбруе с серебряными стременами. Затем следовали восемнадцать конных пажей и толпы прислужников разного ранга — все, как один, в красно-желтых ливреях с гербами. За ними, в окружении трех десятков молодых дворян, ехал герцог.
Его вороной конь, покрытый чешуйчатой попоной из ажурных золотых листьев тончайшей работы, с хвостом, охваченным жемчужной сеткой, казался невиданным произведением искусства. Говорили, что герцог велел подковать своего любимца золотыми подковами, и когда гвозди стирались, то потерянную подкопу не поднимали с дороги — она оставалась лежать, сверкая в пыли, в качестве драгоценного дара первому путнику, которому посчастливится пройти вслед за Чезаре Борджа.
Но и всадник был под стать сказочному коню. Черный бархат по-прежнему облекал его с головы до ног. Сквозь прорезные рукава сверкала золотая парча камзола, и, как раньше, на широком черном берете горели рубины. Но теперь на груди Чезаре покоилась тяжелая золотая цепь с усыпанным бриллиантами медальоном — знак герцогского достоинства. Впрочем, сын Александра VI немного предвосхищал события — ему еще предстояло получить желанный титул из рук короля.
Жорж д'Амбуаз, епископ Руанский, и другие придворные встретили гостя у моста и проводили в замок, где его ожидал повелитель Франции.
Людовик XII окружил Чезаре вниманием и почетом, и все вельможи французского двора, светские и духовные, наперебой старались выказать сыну Александра VI самую искреннюю и теплую привязанность. Пожалуй, единственным исключением, темным пятнышком на ярком фоне всеобщего подчеркнутого радушия, оказалась невеста — Карлотта Арагонская.
Поговаривали, будто сердце принцессы уже отдано некоему молодому бретонцу из свиты королевы Анны. Возможно, в этом слухе имелась доля истины. Во всяком случае, холодность принцессы с блистательным женихом была слишком явной, чтобы остаться незамеченной и не вызвать многочисленных толков. Кардинал делла Ровере, ставший отныне усердным ревнителем интересов папы при французском дворе, не замедлил известить Александра об этом прискорбном обстоятельстве. Сам делла Ровере видел в столь необъяснимом поведении девицы результат неких враждебных Ватикану интриг, о чем и сообщил его святейшеству.
Скорее всего, кардинал ошибался, ибо судил по себе. История знает немало примеров того, как романтическая любовь нарушала далеко идущие планы монархов и князей. Не вняв уговорам, Карлотта объявила, что вступит в брак с герцогом лишь после того, как неаполитанский посол передаст ей соответствующий приказ отца, короля Федериго. Разумеется, посол не имел таких полномочий.
Людовик был в ярости. Оскорбление, нанесенное сыну Александра VI, разом ставило под удар всю трансальпийскую политику короля. Не могло быть и речи о том, чтобы визит герцога завершился таким скандалом.
Здесь стоит упомянуть об одной истории, имевшей место во время пребывания Чезаре во Франции и включенной в эпопею вымышленных преступлений Борджа. Она основана на сообщении Макиавелли. В «Отрывках из писем к Совету десяти» флорентийский секретарь пишет следующее: «Диспенсация — специальное разрешение на брак короля Франции — была вручена Валентино папой перед самым отъездом и в глубочайшей тайне. Папа велел не показывать и ие отдавать этот документ королю до тех пор, пока тот не выполнит всех пожеланий герцога. Но в ходе переговоров епископ Сеуты выдал королю секрет, и король отпраздновал свадьбу, так и не увидев разрешения, но твердо зная, что оно существует. За свое предательство епископ был убит по приказу Валентино».
Этот рассказ использовался многими авторами, писавшими после Макиавелли. Но если не подозревать секретаря в намеренной лжи, то придется допустить, что его ввели в заблуждение. Существование диспенсации не составляло секрета — это видно хотя бы из того, что о ней упоминает феррарский посол Манфреди в письме от второго октября, на следующий день после отплытия герцога из Италии. Да и как бы мог сам Макиавелли узнать о деле, окутанном столь глубокой тайной, о том, что происходило с глазу на глаз между отцом и сыном Борджа? Что же до смерти Фернандо д'Альмейды, епископа Сеутского, то он погиб седьмого января 1500 года во время осады Форли, где находился в составе герцогской свиты. Этот факт нашел отражение в «Хрониках» Бернарди и в «Истории Форли» Боноли, но, как всегда, прошел мимо внимания пристрастных обвинителей Борджа.
Но вернемся во Францию. Как уже говорилось, Людовик XII был исполнен решимости не отпускать Чезаре холостяком. Конечно, он досадовал, что принцесса Арагонская заупрямилась так некстати, но ведь при королевском дворе были и другие невесты. Король высказал эти соображения герцогу Валентинуа, и вскоре стало известно, что гость остановил свой выбор на семнадцатилетней красавице Шарлотте д'Альбре — дочери герцога Гиеннского и сестры короля Наварры.
Начались переговоры. Наваррский король не возражал против такой партии для своей племянницы, но Ален д'Альбре проявил неуступчивость. Объяснялось это просто: если дядя Шарлотты думал в первую очередь о сохранении дружбы французского короля, защищавшего маленькую Наварру от притязаний Кастилии, то прижимистый отец беспокоился о приданом, прикидывая, намного ли облегчит его казну молодой римский хищник. В конце концов, поддавшись уговорам Людовика, герцог д'Альбре согласился отдать свою дочь Борджа, не преминув, впрочем, заручиться подробными сведениями о доходах будущего зятя.
Приданое определили в размере 30000 ливров (т. е. 90000 франков), из которых шесть тысяч выплачивались Чезаре после свадьбы, а остальные — в виде ежегодных взносов по пятьсот ливров. Надо заметить, что даже такую сомнительную щедрость Ален д'Альбре проявил за счет покойной жены — вся сумма приданого представляла собой неотчуждаемую долю Шарлотты в наследстве ее матери, Франсуазы Бретонской. Предусмотрительный герцог заодно потребовал у дочери письменного отказа от любых имущественных притязаний в будущем. Кроме того, он намеревался сорвать солидный куш с Ватикана — после свадьбы папа должен был выплатить Шарлотте 100000 ливров и дать звание кардинала сыну герцога — Аманье д'Альбре. Чезаре поручился за выполнение обоих требований.
Теперь планам Людовика XII обеспечивалась безоговорочная поддержка Рима, и в середине апреля в Блуа был подписан договор между французским королем и Венецианской республикой — фактически наступательный и оборонительный союз против всех остальных государств. Единственное исключение делалось для правящего папы римского — святой отец мог, если будет на то его добрая воля, присоединиться к союзникам. То, что речь идет лишь об Александре VI, но не о его преемнике, специально оговаривалось в тексте договора.
Этот союз стал первым практическим шагом к низвержению дома Сфорца. Встречи короля с венецианцами проходили в обстановке строжайшей тайны, и о мече, уже нависшем над его головой, Лодовико Моро узнал с большим опозданием. В Милане был перехвачен папский гонец, направлявшийся во Францию. Ознакомившись с найденными у него письмами, герцог, к своему ужасу, убедился не только в существовании коалиции, но и в том, что к антимиланскому союзу примкнул Александр VI. Непосредственным следствием этого открытия стало поспешное бегство из Рима кардинала Асканио Сфорца.
А во Франции тем временем Чезаре Борджа наслаждался безоблачным счастьем. Двенадцатого мая в дворцовой церкви состоялось его бракосочетание с Шарлоттой д'Альбре, и уже на следующий день он получил из рук Людовика «свадебный подарок» — орден св. Михаила, высшую награду королевства.
Любил ли герцог свою юную жену? Мы не располагаем прямыми указаниями на этот счет, но как обстоятельства их брака, так и последующие события свидетельствуют об искренней и пылкой привязанности двух молодых сердец. Да и могло ли быть иначе? И она, и он единодушно признавались красивейшими людьми своих стран, и если о жизни и характере Шарлотты известно сравнительно немного, то все современники отмечали неотразимую привлекательность Чезаре — его царственное обаяние не уступало внешности. Они провели вместе очень короткое время, затем расстались навсегда и умерли, не дожив до зрелого возраста — и все же, судя по всему, лето 1499 года, озаренное любовью и надеждой, стало бы лучшим воспоминанием Чезаре и Шарлотты, даже если бы судьба наградила их спокойной и долгой жизнью.
Но уже в сентябре вновь запели трубы войны. Приготовления к итальянскому походу закончились, и армия Людовика XII под командованием Джанджакомо Тривульцио двинулась через Пьемонт. Герцог Валентинуа находился в свите короля, и ему предстояло впервые вступить на родную землю в рядах армии завоевателей. Он простился с семнадцатилетней женой, назначив ее правительницей всех своих французских владений, и, на случай смерти в бою, оставил завещание, по которому Шарлотте предназначалось все движимое имущество герцога в Италии и во Франции. Последний поцелуй — и Чезаре Борджа снова вдел ногу в стремя. Вороной конь, звеня золотыми подковами, унес седока навстречу осадам и сражениям, стычкам и штурмам, почестям, лести и проклятиям. Отныне и до смерти все его дела и помыслы будут неразрывно связаны с войной.
В Риме спешно заканчивались последние приготовления к отъезду Чезаре. Папа желал, чтобы его сын предстал при французском дворе во всем великолепии, приличествующем отпрыску княжеского рода Италии — страны, где наслаждение красотой и роскошью уже полторы тысячи лет считалось естественной целью человеческой жизни. Помимо этих соображений, герцог должен был олицетворять величие и могущество святейшего престола — в качестве посла Александра VI он вез королю разрешение на брак с Анной Бретонской, а епископу Руанскому — звание кардинала. Наконец, имелось еще одно, не менее важное, обстоятельство — во Фракции Чезаре предстояло познакомиться со своей невестой.
Его свита насчитывала больше ста человек. Кроме слуг, пажей, испанских и итальянских дворян, в нее входили гофмаршал герцога Рамиро де Лорка, личный секретарь Агапито Герарди и придворный медик Гаспаре Торелла — всех их мы еще не раз встретим впоследствии на страницах нашего повествования. Особенно ценим был доктор Торелла — он был одним из немногих врачей своего времени, знавших способ лечения «французской болезни».
В свите Борджа находились молодые люди из трех десятков знатнейших римских фамилий — среди них Джанджордано Орсини, Пьетро Сантакроче, Марио ди Мариано, Доменико Сангуинья, Джулио Альберини, Бартоломео Капраника и Джанбаттиста Манчини. Все эти семьи связали свою судьбу с интересами Александра VI. Не являлись исключением и Орсини — убедившись в бесперспективности борьбы с папой, они предпочли породниться с Борджа. Двадцать восьмого сентября в Ватикане отпраздновали свадьбу Фабио Орсини с Хироламой, племянницей Александра.
Ранним утром первого октября 1498 года Чезаре в сопровождении всей свиты выехал из Трастевере в Остию. Кавалькада двигалась по тенистой дороге вдоль берега Тибра. Римская молодежь предпочитала одеваться на французский манер, но надменные испанцы и в путешествии хранили верность модам Кастилии и Арагона. Среди яркого многоцветья расфранченных дворян резко выделялась высокая фигура герцога в черно-белом бархатном костюме. Ни кружева, ни золотое шитье не нарушали строгости его одежды, и лишь несколько кроваво-красных рубинов, «каждый величиной с боб», пылали в лучах восходящего солнца на черном берете, показывая, кто играет главную роль в этой толпе блестящих мужчин. Позднее в Риме рассказывали, что святой отец плакал от радости, глядя из дворцовых окон на гордого и прекрасного «сына своего сердца» (так он называл Чезаре в письме к королю), уезжавшего навстречу славе и могуществу. Вторая мечта старого Родриго де Борджа сбывалась на глазах.
Двенадцатого октября итальянцы высадились в Марселе, где высоких гостей встречал епископ Дижонский, и, не задерживаясь, направились в Авиньон. Там их с нетерпением ждал кардинал Джулиано делла Ровере. Нетерпение объяснялось горячим желанием кардинала восстановить добрые отношения — или, по крайней мере, видимость таковых — с его святейшеством. Первый шаг к примирению, заключавшийся в соболезнованиях папе по случаю смерти Джованни Борджа, был уже сделан, и теперь делла Ровере собирался, не щадя сил, помогать Чезаре, зная, что на свете не существует более верного способа добиться расположения папы.
Сам король был в отъезде. Французский двор временно расположился в Шинонском замке; еще не окончились работы в новом королевском дворце в Блуа. Около месяца Чезаре со свитой прожил в Авиньоне, в обществе сменявших друг друга прелатов и вельмож. Наконец, в середине декабря курьер привез известие о возвращении его христианнейшего величества, и герцог выехал в Шинон.
Торжественность прибытия Чезаре Борджа ко двору Людовика была достойна посланника апостольского престола. Сперва в ворота замка вошли двадцать четыре белых мула, нагруженных дарами королю; их бархатные попоны украшал вышитый золотом герб Борджа — пасущийся бык. Слуги вели под уздцы шестнадцать чистокровных лошадей в серебряной сбруе с серебряными стременами. Затем следовали восемнадцать конных пажей и толпы прислужников разного ранга — все, как один, в красно-желтых ливреях с гербами. За ними, в окружении трех десятков молодых дворян, ехал герцог.
Его вороной конь, покрытый чешуйчатой попоной из ажурных золотых листьев тончайшей работы, с хвостом, охваченным жемчужной сеткой, казался невиданным произведением искусства. Говорили, что герцог велел подковать своего любимца золотыми подковами, и когда гвозди стирались, то потерянную подкопу не поднимали с дороги — она оставалась лежать, сверкая в пыли, в качестве драгоценного дара первому путнику, которому посчастливится пройти вслед за Чезаре Борджа.
Но и всадник был под стать сказочному коню. Черный бархат по-прежнему облекал его с головы до ног. Сквозь прорезные рукава сверкала золотая парча камзола, и, как раньше, на широком черном берете горели рубины. Но теперь на груди Чезаре покоилась тяжелая золотая цепь с усыпанным бриллиантами медальоном — знак герцогского достоинства. Впрочем, сын Александра VI немного предвосхищал события — ему еще предстояло получить желанный титул из рук короля.
Жорж д'Амбуаз, епископ Руанский, и другие придворные встретили гостя у моста и проводили в замок, где его ожидал повелитель Франции.
Людовик XII окружил Чезаре вниманием и почетом, и все вельможи французского двора, светские и духовные, наперебой старались выказать сыну Александра VI самую искреннюю и теплую привязанность. Пожалуй, единственным исключением, темным пятнышком на ярком фоне всеобщего подчеркнутого радушия, оказалась невеста — Карлотта Арагонская.
Поговаривали, будто сердце принцессы уже отдано некоему молодому бретонцу из свиты королевы Анны. Возможно, в этом слухе имелась доля истины. Во всяком случае, холодность принцессы с блистательным женихом была слишком явной, чтобы остаться незамеченной и не вызвать многочисленных толков. Кардинал делла Ровере, ставший отныне усердным ревнителем интересов папы при французском дворе, не замедлил известить Александра об этом прискорбном обстоятельстве. Сам делла Ровере видел в столь необъяснимом поведении девицы результат неких враждебных Ватикану интриг, о чем и сообщил его святейшеству.
Скорее всего, кардинал ошибался, ибо судил по себе. История знает немало примеров того, как романтическая любовь нарушала далеко идущие планы монархов и князей. Не вняв уговорам, Карлотта объявила, что вступит в брак с герцогом лишь после того, как неаполитанский посол передаст ей соответствующий приказ отца, короля Федериго. Разумеется, посол не имел таких полномочий.
Людовик был в ярости. Оскорбление, нанесенное сыну Александра VI, разом ставило под удар всю трансальпийскую политику короля. Не могло быть и речи о том, чтобы визит герцога завершился таким скандалом.
Здесь стоит упомянуть об одной истории, имевшей место во время пребывания Чезаре во Франции и включенной в эпопею вымышленных преступлений Борджа. Она основана на сообщении Макиавелли. В «Отрывках из писем к Совету десяти» флорентийский секретарь пишет следующее: «Диспенсация — специальное разрешение на брак короля Франции — была вручена Валентино папой перед самым отъездом и в глубочайшей тайне. Папа велел не показывать и ие отдавать этот документ королю до тех пор, пока тот не выполнит всех пожеланий герцога. Но в ходе переговоров епископ Сеуты выдал королю секрет, и король отпраздновал свадьбу, так и не увидев разрешения, но твердо зная, что оно существует. За свое предательство епископ был убит по приказу Валентино».
Этот рассказ использовался многими авторами, писавшими после Макиавелли. Но если не подозревать секретаря в намеренной лжи, то придется допустить, что его ввели в заблуждение. Существование диспенсации не составляло секрета — это видно хотя бы из того, что о ней упоминает феррарский посол Манфреди в письме от второго октября, на следующий день после отплытия герцога из Италии. Да и как бы мог сам Макиавелли узнать о деле, окутанном столь глубокой тайной, о том, что происходило с глазу на глаз между отцом и сыном Борджа? Что же до смерти Фернандо д'Альмейды, епископа Сеутского, то он погиб седьмого января 1500 года во время осады Форли, где находился в составе герцогской свиты. Этот факт нашел отражение в «Хрониках» Бернарди и в «Истории Форли» Боноли, но, как всегда, прошел мимо внимания пристрастных обвинителей Борджа.
Но вернемся во Францию. Как уже говорилось, Людовик XII был исполнен решимости не отпускать Чезаре холостяком. Конечно, он досадовал, что принцесса Арагонская заупрямилась так некстати, но ведь при королевском дворе были и другие невесты. Король высказал эти соображения герцогу Валентинуа, и вскоре стало известно, что гость остановил свой выбор на семнадцатилетней красавице Шарлотте д'Альбре — дочери герцога Гиеннского и сестры короля Наварры.
Начались переговоры. Наваррский король не возражал против такой партии для своей племянницы, но Ален д'Альбре проявил неуступчивость. Объяснялось это просто: если дядя Шарлотты думал в первую очередь о сохранении дружбы французского короля, защищавшего маленькую Наварру от притязаний Кастилии, то прижимистый отец беспокоился о приданом, прикидывая, намного ли облегчит его казну молодой римский хищник. В конце концов, поддавшись уговорам Людовика, герцог д'Альбре согласился отдать свою дочь Борджа, не преминув, впрочем, заручиться подробными сведениями о доходах будущего зятя.
Приданое определили в размере 30000 ливров (т. е. 90000 франков), из которых шесть тысяч выплачивались Чезаре после свадьбы, а остальные — в виде ежегодных взносов по пятьсот ливров. Надо заметить, что даже такую сомнительную щедрость Ален д'Альбре проявил за счет покойной жены — вся сумма приданого представляла собой неотчуждаемую долю Шарлотты в наследстве ее матери, Франсуазы Бретонской. Предусмотрительный герцог заодно потребовал у дочери письменного отказа от любых имущественных притязаний в будущем. Кроме того, он намеревался сорвать солидный куш с Ватикана — после свадьбы папа должен был выплатить Шарлотте 100000 ливров и дать звание кардинала сыну герцога — Аманье д'Альбре. Чезаре поручился за выполнение обоих требований.
Теперь планам Людовика XII обеспечивалась безоговорочная поддержка Рима, и в середине апреля в Блуа был подписан договор между французским королем и Венецианской республикой — фактически наступательный и оборонительный союз против всех остальных государств. Единственное исключение делалось для правящего папы римского — святой отец мог, если будет на то его добрая воля, присоединиться к союзникам. То, что речь идет лишь об Александре VI, но не о его преемнике, специально оговаривалось в тексте договора.
Этот союз стал первым практическим шагом к низвержению дома Сфорца. Встречи короля с венецианцами проходили в обстановке строжайшей тайны, и о мече, уже нависшем над его головой, Лодовико Моро узнал с большим опозданием. В Милане был перехвачен папский гонец, направлявшийся во Францию. Ознакомившись с найденными у него письмами, герцог, к своему ужасу, убедился не только в существовании коалиции, но и в том, что к антимиланскому союзу примкнул Александр VI. Непосредственным следствием этого открытия стало поспешное бегство из Рима кардинала Асканио Сфорца.
А во Франции тем временем Чезаре Борджа наслаждался безоблачным счастьем. Двенадцатого мая в дворцовой церкви состоялось его бракосочетание с Шарлоттой д'Альбре, и уже на следующий день он получил из рук Людовика «свадебный подарок» — орден св. Михаила, высшую награду королевства.
Любил ли герцог свою юную жену? Мы не располагаем прямыми указаниями на этот счет, но как обстоятельства их брака, так и последующие события свидетельствуют об искренней и пылкой привязанности двух молодых сердец. Да и могло ли быть иначе? И она, и он единодушно признавались красивейшими людьми своих стран, и если о жизни и характере Шарлотты известно сравнительно немного, то все современники отмечали неотразимую привлекательность Чезаре — его царственное обаяние не уступало внешности. Они провели вместе очень короткое время, затем расстались навсегда и умерли, не дожив до зрелого возраста — и все же, судя по всему, лето 1499 года, озаренное любовью и надеждой, стало бы лучшим воспоминанием Чезаре и Шарлотты, даже если бы судьба наградила их спокойной и долгой жизнью.
Но уже в сентябре вновь запели трубы войны. Приготовления к итальянскому походу закончились, и армия Людовика XII под командованием Джанджакомо Тривульцио двинулась через Пьемонт. Герцог Валентинуа находился в свите короля, и ему предстояло впервые вступить на родную землю в рядах армии завоевателей. Он простился с семнадцатилетней женой, назначив ее правительницей всех своих французских владений, и, на случай смерти в бою, оставил завещание, по которому Шарлотте предназначалось все движимое имущество герцога в Италии и во Франции. Последний поцелуй — и Чезаре Борджа снова вдел ногу в стремя. Вороной конь, звеня золотыми подковами, унес седока навстречу осадам и сражениям, стычкам и штурмам, почестям, лести и проклятиям. Отныне и до смерти все его дела и помыслы будут неразрывно связаны с войной.
Глава 11. ОТХОДНАЯ ТИРАНАМ
Теперь Лодовико Сфорца предстояло пожинать плоды собственной жестокости и лицемерия — в час горькой беды, надвинувшейся на Милан, от него разом отвернулись друзья и союзники. Соседи слишком хорошо помнили нрав герцога и его деяния, чтобы помогать Лодовико. А он, при всем своем уме, никак не мог предвидеть, что случайно приоткрывшаяся дверь в замке Амбуаз раскроит лоб Карлу VIII и тем самым сведет на нет хитроумный план низвержения Арагонской династии в Неаполе. Правда, нынешний французский король тоже собирался завоевать сицилийскую корону, но и относительно Милана у него имелись весьма определенные намерения, притом первоочередные.
Тщетно пытался «иль Моро» измыслить какую-нибудь новую комбинацию, заручиться чьей-нибудь военной помощью и отвести лавину, неудержимо катившуюся к его владениям. Уже никто не верил его слову и не искал его дружбы. Город за городом открывал ворота войскам французского короля, и падение Милана было вопросом немногих дней. О вооруженом сопротивлении не приходилось и думать, и единственное, что оставалось Сфорца, — попытаться спастись самому, уже без надежды сохранить престол.
Пока шло бескровное завоевание Миланского герцогства, Людовик со своей свитой находился в Лионе, но уже шестого октября все было кончено.
Французский король въехал в Милан, встреченный всеобщей радостью — жители смотрели на него как на освободителя, ибо Черный Лодовико отнюдь не пользовался народной любовью. Целая толпа французских и итальянских вельмож следовала за повелителем — горожане узнавали принца Савойского, герцогов Феррары, Монферра, Мантуи и других именитых особ. Был здесь и Чезаре Борджа — в отличие от прочих он ехал не за королем, а рядом с ним, и эта деталь не ускользнула от внимания зрителей.
А папа в Риме понял, что наконец настал его час. В середине сентября в Венецию прибыл кардинал Джованни (Хуан) Борджа и изложил Совету десяти условия, на которых святой отец согласен присоединиться к франко-венецианскому блоку. Опираясь на политическую и военную поддержку французского короля, Александр задумал грандиозное предприятие. Речь шла о том, чтобы вновь подчинить власти святейшего престола почти всю центральную часть страны — Романью. Это означало войну с полдюжиной крупных независимых городов.
С формальной точки зрения Ватикан являлся сюзереном ленов Романьи — правители городов должны были платить папе ежегодную дань. Но в действительности все давно уже обстояло иначе. Предшественники Александра VI щедрой рукой раздавали церковные земли своей родне, а новоявленные владыки сохраняли определенную лояльность святейшему престолу лишь до тех пор, пока его занимал благодетель, увенчанный тройной тиарой. Затем папа умирал, и очередной кардинал, обычно также обремененный многочисленным и алчным семейством, занимал место покойного. Феодалы, получившие богатство и власть от прежнего архипастыря, всеми правдами и неправдами держались за свои владения, и вернуть церкви лены, принадлежавшие ей каких-нибудь пять-десять лет назад, оказывалось очень нелегким делом. В результате церковные земли таяли, как снег на весеннем ветру. Ни о каких выплатах не было и речи — родственники почивших пап чувствовали себя не вассалами церкви, а самодержцами. Они основывали династии и правили своими городами и областями с помощью насилия и разбоя, иногда нападая друг на друга, иногда — объединяясь перед лицом общего врага. Вся Центральная Италия изнемогала под гнетом их жадности и междоусобиц, но никто из пап не обладал ни достаточными военными возможностями, ни умом, нужным для восстановления единства Романьи. Никто — пока не пришли Борджа.
Конечно, не стоит идеализировать Александра VI — его усилия по созданию мощного церковного государства не были бескорыстными. И все же он лишь собирал то, что разбросали предшественники. Обратим внимание на еще одну немаловажную черту его деятельности: обеспечивая будущее собственных детей, он старался добывать им земли и короны «на стороне», за пределами папской области. В самом деле — Джованни стал испанским герцогом, Чезаре — французским, а Жофре — неаполитанским принцем. Можно объяснять деятельность Александра VI какими угодно эгоистическими побуждениями, но нельзя не признать, что его политика была куда более дальновидной, разумной и выгодной для церкви, чем беспорядочное хищничество Сикста IV или бесславное себялюбие Иннокентия VIII.
В октябре консистория опубликовала папскую буллу, составленную в весьма резких тонах. Из нее следовало, что святой отец данной ему властью наместника Христова лишает всех прав тиранов Римини, Пезаро, Имолы, Форли, Камерино, Урбино и Фаэнцы, как не выполняющих своих вассальных обязанностей по отношению к святейшему престолу и, более того, не раз поднимавших оружие против церкви.
Перечисленные города с прилегающими к ним землями объявлялись отныне ленными владениями Ватикана.
Эта булла, естественно, повергла мелких тиранов Центральной Италии в смятение и ярость. Сам по себе папский гнев значил для них не очень много, но все знали, что герцог Валентино — Чезаре Борджа — спешно собирает войска, и авторитет апостольского престола будет надежно подкреплен силой меча. На Чезаре уже тогда многие смотрели со страхом, как на молодого волка, однако было бы глубокой ошибкой представлять его противников стадом беззащитных овечек. Пожалуй, единственной чертой, допускающей такую аналогию, явилась бестолковая сумятица в их последующих действиях.
Джованни Сфорца, тиран Пезаро, люто ненавидевший Борджа за тяжкую обиду и в то же время боявшийся их, как огня, поспешил в Венецию в надежде соблазнить Совет десяти щедрыми посулами и расколоть вражеский союз. Постепенно повышая ставку, он в конце концов даже предложил венецианцам навечно присоединить к республике всю область Пезаро, оставив для себя лишь роль наместника — лишь бы не попасть в руки Борджа.
Но отчаянное красноречие Джованни пропало даром — сделка не состоялась. Лукавые купцы лишь покачивали головами, а потом объяснили незадачливому просителю, что он опоздал со своими предложениями. Венеция не может пойти на ссору с французским королем ради спасения Сфорца, а распоряжаться судьбой города высокочтимый мессер Джованни уже не вправе, ибо больше не имеет над ним реальной власти…
Форли входил в сферу интересов Флоренции, и Синьория предпринимала лихорадочные усилия, пытаясь срочно создать оборонительный блок. Предполагалось, что в него войдут Болонья, Феррара, Форли, Пьомбино и Сиена. Но этот план также провалился, не успев даже окончательно оформиться. Феррара и Сиена, не упомянутые в октябрьской булле, сочли неразумным рисковать собственным благополучием ради других, навлекая на себя гнев Борджа и их могущественного союзника, христианнейшего короля. Переговоры были прерваны.
Тщетно пытался «иль Моро» измыслить какую-нибудь новую комбинацию, заручиться чьей-нибудь военной помощью и отвести лавину, неудержимо катившуюся к его владениям. Уже никто не верил его слову и не искал его дружбы. Город за городом открывал ворота войскам французского короля, и падение Милана было вопросом немногих дней. О вооруженом сопротивлении не приходилось и думать, и единственное, что оставалось Сфорца, — попытаться спастись самому, уже без надежды сохранить престол.
Пока шло бескровное завоевание Миланского герцогства, Людовик со своей свитой находился в Лионе, но уже шестого октября все было кончено.
Французский король въехал в Милан, встреченный всеобщей радостью — жители смотрели на него как на освободителя, ибо Черный Лодовико отнюдь не пользовался народной любовью. Целая толпа французских и итальянских вельмож следовала за повелителем — горожане узнавали принца Савойского, герцогов Феррары, Монферра, Мантуи и других именитых особ. Был здесь и Чезаре Борджа — в отличие от прочих он ехал не за королем, а рядом с ним, и эта деталь не ускользнула от внимания зрителей.
А папа в Риме понял, что наконец настал его час. В середине сентября в Венецию прибыл кардинал Джованни (Хуан) Борджа и изложил Совету десяти условия, на которых святой отец согласен присоединиться к франко-венецианскому блоку. Опираясь на политическую и военную поддержку французского короля, Александр задумал грандиозное предприятие. Речь шла о том, чтобы вновь подчинить власти святейшего престола почти всю центральную часть страны — Романью. Это означало войну с полдюжиной крупных независимых городов.
С формальной точки зрения Ватикан являлся сюзереном ленов Романьи — правители городов должны были платить папе ежегодную дань. Но в действительности все давно уже обстояло иначе. Предшественники Александра VI щедрой рукой раздавали церковные земли своей родне, а новоявленные владыки сохраняли определенную лояльность святейшему престолу лишь до тех пор, пока его занимал благодетель, увенчанный тройной тиарой. Затем папа умирал, и очередной кардинал, обычно также обремененный многочисленным и алчным семейством, занимал место покойного. Феодалы, получившие богатство и власть от прежнего архипастыря, всеми правдами и неправдами держались за свои владения, и вернуть церкви лены, принадлежавшие ей каких-нибудь пять-десять лет назад, оказывалось очень нелегким делом. В результате церковные земли таяли, как снег на весеннем ветру. Ни о каких выплатах не было и речи — родственники почивших пап чувствовали себя не вассалами церкви, а самодержцами. Они основывали династии и правили своими городами и областями с помощью насилия и разбоя, иногда нападая друг на друга, иногда — объединяясь перед лицом общего врага. Вся Центральная Италия изнемогала под гнетом их жадности и междоусобиц, но никто из пап не обладал ни достаточными военными возможностями, ни умом, нужным для восстановления единства Романьи. Никто — пока не пришли Борджа.
Конечно, не стоит идеализировать Александра VI — его усилия по созданию мощного церковного государства не были бескорыстными. И все же он лишь собирал то, что разбросали предшественники. Обратим внимание на еще одну немаловажную черту его деятельности: обеспечивая будущее собственных детей, он старался добывать им земли и короны «на стороне», за пределами папской области. В самом деле — Джованни стал испанским герцогом, Чезаре — французским, а Жофре — неаполитанским принцем. Можно объяснять деятельность Александра VI какими угодно эгоистическими побуждениями, но нельзя не признать, что его политика была куда более дальновидной, разумной и выгодной для церкви, чем беспорядочное хищничество Сикста IV или бесславное себялюбие Иннокентия VIII.
В октябре консистория опубликовала папскую буллу, составленную в весьма резких тонах. Из нее следовало, что святой отец данной ему властью наместника Христова лишает всех прав тиранов Римини, Пезаро, Имолы, Форли, Камерино, Урбино и Фаэнцы, как не выполняющих своих вассальных обязанностей по отношению к святейшему престолу и, более того, не раз поднимавших оружие против церкви.
Перечисленные города с прилегающими к ним землями объявлялись отныне ленными владениями Ватикана.
Эта булла, естественно, повергла мелких тиранов Центральной Италии в смятение и ярость. Сам по себе папский гнев значил для них не очень много, но все знали, что герцог Валентино — Чезаре Борджа — спешно собирает войска, и авторитет апостольского престола будет надежно подкреплен силой меча. На Чезаре уже тогда многие смотрели со страхом, как на молодого волка, однако было бы глубокой ошибкой представлять его противников стадом беззащитных овечек. Пожалуй, единственной чертой, допускающей такую аналогию, явилась бестолковая сумятица в их последующих действиях.
Джованни Сфорца, тиран Пезаро, люто ненавидевший Борджа за тяжкую обиду и в то же время боявшийся их, как огня, поспешил в Венецию в надежде соблазнить Совет десяти щедрыми посулами и расколоть вражеский союз. Постепенно повышая ставку, он в конце концов даже предложил венецианцам навечно присоединить к республике всю область Пезаро, оставив для себя лишь роль наместника — лишь бы не попасть в руки Борджа.
Но отчаянное красноречие Джованни пропало даром — сделка не состоялась. Лукавые купцы лишь покачивали головами, а потом объяснили незадачливому просителю, что он опоздал со своими предложениями. Венеция не может пойти на ссору с французским королем ради спасения Сфорца, а распоряжаться судьбой города высокочтимый мессер Джованни уже не вправе, ибо больше не имеет над ним реальной власти…
Форли входил в сферу интересов Флоренции, и Синьория предпринимала лихорадочные усилия, пытаясь срочно создать оборонительный блок. Предполагалось, что в него войдут Болонья, Феррара, Форли, Пьомбино и Сиена. Но этот план также провалился, не успев даже окончательно оформиться. Феррара и Сиена, не упомянутые в октябрьской булле, сочли неразумным рисковать собственным благополучием ради других, навлекая на себя гнев Борджа и их могущественного союзника, христианнейшего короля. Переговоры были прерваны.