Страница:
ДЕУС
Зачем все смотрят в глаза друг другу? Одно дело, если ты доверяешь этому человеку, но от жадных глазок Шампань в крови поднимается содержание сахара.
– Я вам нравлюсь? – спрашиваю я.
Она отвечает, должно быть, пытаясь сказать что-то смешное, но, как поется в одной панковой песенке, юмор приходится рассматривать под микроскопом. Этот Игги Поп родился в Мичигане, как и ты, и, будь он сейчас здесь, он бы наверняка сказал, что она забавная. И папа так считает, а он прав в девяноста процентах случаев.
Она отводит тебя в главное здание. Ты разглядываешь стены по дороге – все эти фрески на мифологические и пасторальные сюжеты, связанные с Флорой, римской богиней цветов и весны. Три нимфы и духи природы прислуживают счастливой старушке Флоре. Как будто здесь вечная весна, даже если за окнами стужа.
Ты не слушаешь, что говорит тебе Шампань, тебе приходит в голову, что, может быть, она считает себя перевоплощением Флоры. Твое внимание привлекает гигантская хрустальная люстра австрийской работы, она разбрызгивает сотни сияющих, как алмазы, огоньков и цветных вспышек, преломляя свет сквозь хрустальные призмы.
– Я сказала, что Вашти хочет поговорить с тобой, но сейчас она занята, поэтому мне придется запереть тебя в гостевой спальне, пока она не освободится.
Ты бросаешь свои вещи на пол, чтобы освободить руки, и протягиваешь их ей.
– Что ты делаешь?
– Помогаю вам надеть на меня наручники, – объясняю я. – Поскольку вы мне не доверяете.
– В этом нет необходимости.
Ты пожимаешь плечами и подбираешь вещи с пола, потом идешь за ней по лабиринту залов и коридоров. Ты сравниваешь то, что видишь сейчас, с твоими представлениями об этом дворце.
Одна из дам сердца смотрит на тебя из-за угла, ты вознаграждаешь ее любопытство, вежливо приподняв шляпу, и идешь дальше приплясывающей походкой.
– Как называется твоя опера, Лулу? – спрашиваешь ты ее, но она тебе не отвечает, и ты проходишь мимо. Может быть, она и сейчас смотрит на тебя, но этого ты не знаешь, и ты не хочешь посмотреть ей в глаза.
– И много ты знаешь про нас? – раздраженно спрашивает Шампань.
– Немало, но, если честно, я многого уже не помню. Через некоторое время наступает информационное перенасыщение.
– Не бегай по залам, Катрина, – кричит она, заметив какое-то яркое пятно, быстро скрывшееся за углом. – Катрина!
Потом недовольным голосом спрашивает меня:
– Видишь, что ты наделал? Это из-за тебя они перестали меня слушаться.
– Возможно, вас не стоит слушаться, – предполагаю я.
– Ну, ты точная копия своего отца, яблочко от яблони, – говорит она, качая головой, видимо, выражая таким образом сожаление.
Она отпирает дверь, и ты заходишь в комнату с номером 360. Комната лучше, чем ты ожидал. Не особенно нарядная, но и не тюремная камера. Ты бросаешь чемодан на пол, скидываешь рюкзак на кровать и ставишь на диванчик своего лебедя, чтобы выполнить законы фэн-шуй.
– И сколько мне ждать? – спрашиваешь ты, на что она отвечает своим идиотским: «Посмотрим». Ты настаиваешь, и она, наконец, признается – несколько часов.
Значит, нужно закурить. Однако она выхватывает сигарету у тебя изо рта и конфискует зажигалку.
– Здесь не курят, – заявляет она.
Тогда ты говоришь ей, что отец считал ее красавицей. Что же с ней случилось, попала в автокатастрофу или что?
Пуля просвистела у твоего виска – так она на тебя посмотрела! Ты освободил ее от ее эго. Дверь с грохотом захлопывается, а ты удовлетворенно ухмыляешься.
Она запирает дверь, и ты падаешь в кресло-качалку, оплакивая потерю своего белого «Зиппо». Ты возносишь тихую молитву. Правда, по большому счету тебя это не волнует: в кармане у тебя полно зажигалок, ты можешь убедиться в этом, пересчитав их, перебирая их пальцами, словно игрок в покер. Четыре, пять, шесть, семь, восемь – все на месте, все работают. Тогда ты зеваешь, потягиваешься и закрываешь лицо волосами. Теперь тебя никто не видит.
– Я вам нравлюсь? – спрашиваю я.
Она отвечает, должно быть, пытаясь сказать что-то смешное, но, как поется в одной панковой песенке, юмор приходится рассматривать под микроскопом. Этот Игги Поп родился в Мичигане, как и ты, и, будь он сейчас здесь, он бы наверняка сказал, что она забавная. И папа так считает, а он прав в девяноста процентах случаев.
Она отводит тебя в главное здание. Ты разглядываешь стены по дороге – все эти фрески на мифологические и пасторальные сюжеты, связанные с Флорой, римской богиней цветов и весны. Три нимфы и духи природы прислуживают счастливой старушке Флоре. Как будто здесь вечная весна, даже если за окнами стужа.
Ты не слушаешь, что говорит тебе Шампань, тебе приходит в голову, что, может быть, она считает себя перевоплощением Флоры. Твое внимание привлекает гигантская хрустальная люстра австрийской работы, она разбрызгивает сотни сияющих, как алмазы, огоньков и цветных вспышек, преломляя свет сквозь хрустальные призмы.
– Я сказала, что Вашти хочет поговорить с тобой, но сейчас она занята, поэтому мне придется запереть тебя в гостевой спальне, пока она не освободится.
Ты бросаешь свои вещи на пол, чтобы освободить руки, и протягиваешь их ей.
– Что ты делаешь?
– Помогаю вам надеть на меня наручники, – объясняю я. – Поскольку вы мне не доверяете.
– В этом нет необходимости.
Ты пожимаешь плечами и подбираешь вещи с пола, потом идешь за ней по лабиринту залов и коридоров. Ты сравниваешь то, что видишь сейчас, с твоими представлениями об этом дворце.
Одна из дам сердца смотрит на тебя из-за угла, ты вознаграждаешь ее любопытство, вежливо приподняв шляпу, и идешь дальше приплясывающей походкой.
– Как называется твоя опера, Лулу? – спрашиваешь ты ее, но она тебе не отвечает, и ты проходишь мимо. Может быть, она и сейчас смотрит на тебя, но этого ты не знаешь, и ты не хочешь посмотреть ей в глаза.
– И много ты знаешь про нас? – раздраженно спрашивает Шампань.
– Немало, но, если честно, я многого уже не помню. Через некоторое время наступает информационное перенасыщение.
– Не бегай по залам, Катрина, – кричит она, заметив какое-то яркое пятно, быстро скрывшееся за углом. – Катрина!
Потом недовольным голосом спрашивает меня:
– Видишь, что ты наделал? Это из-за тебя они перестали меня слушаться.
– Возможно, вас не стоит слушаться, – предполагаю я.
– Ну, ты точная копия своего отца, яблочко от яблони, – говорит она, качая головой, видимо, выражая таким образом сожаление.
Она отпирает дверь, и ты заходишь в комнату с номером 360. Комната лучше, чем ты ожидал. Не особенно нарядная, но и не тюремная камера. Ты бросаешь чемодан на пол, скидываешь рюкзак на кровать и ставишь на диванчик своего лебедя, чтобы выполнить законы фэн-шуй.
– И сколько мне ждать? – спрашиваешь ты, на что она отвечает своим идиотским: «Посмотрим». Ты настаиваешь, и она, наконец, признается – несколько часов.
Значит, нужно закурить. Однако она выхватывает сигарету у тебя изо рта и конфискует зажигалку.
– Здесь не курят, – заявляет она.
Тогда ты говоришь ей, что отец считал ее красавицей. Что же с ней случилось, попала в автокатастрофу или что?
Пуля просвистела у твоего виска – так она на тебя посмотрела! Ты освободил ее от ее эго. Дверь с грохотом захлопывается, а ты удовлетворенно ухмыляешься.
Она запирает дверь, и ты падаешь в кресло-качалку, оплакивая потерю своего белого «Зиппо». Ты возносишь тихую молитву. Правда, по большому счету тебя это не волнует: в кармане у тебя полно зажигалок, ты можешь убедиться в этом, пересчитав их, перебирая их пальцами, словно игрок в покер. Четыре, пять, шесть, семь, восемь – все на месте, все работают. Тогда ты зеваешь, потягиваешься и закрываешь лицо волосами. Теперь тебя никто не видит.
ПАНДОРА
Исаак не покидает палату интенсивной терапии, и я его понимаю. Остальные – Вашти, Шампань и я – собираются вокруг столика из нержавеющей стали, чтобы обсудить положение дел. Они пьют горячий шоколад, я только помешиваю ложечкой содержимое своей чашки, рассказывая, как мы с Маласи сумели вернуть Симону из мертвых.
– Я так и думала, что вы этим занимаетесь, – говорит Вашти. – Это действительно она?
– Трудно сказать, – признаюсь я. – Сначала мы создали виртуальное сознание на основе того, что делала и говорила в ГВР реальная Симона, потом соединили данные записей с ее жизненными показателями. Мы знаем, как реагировало ее тело, как химически отзывался ее мозг, когда она, скажем, впервые заинтересовалась Лазарем, но при этом мы не можем знать, что она чувствовала. Здесь мы можем только строить догадки.
– Разве могут поступки передавать чувства? – интересуется Шампань.
– И хорошо у вас получилось? – спрашивает Вашти.
– Ну, когда разговариваешь с ней, это та Симона, которую я помню, так что, думаю, у Маласи вышло неплохо.
– Вышло неплохо? Не очень лестно, Панди, не очень.
– Ну, можно сказать «прекрасно», но нет возможности доказать это. В ее жизненном опыте слишком много пробелов. Ведь ты не можешь быть уверен, что это настоящая Симона…
– Она воспринимается как настоящая.
– И ты можешь поспорить?
– Не забывай, я очень хорошо ее знаю. В детстве я часто посещал ее сны.
– Ты и мои посещал, Мал, но знаешь меня не очень хорошо.
– Думаю, что знаю. Если это не так, причина может быть в том, что ты постоянно меняешься, как любое органическое существо. Каждые семь лет у тебя полностью заменяются все клетки, значит, с тех пор, как восемнадцать лет назад я в последний раз побывал в твоей голове, ты полностью изменилась два с половиной раза.
– Клетки мозга не заменяются.
– Не заменяются, но за это время было создано множество новых. К тому же ты – это не только твой мозг. Подумай, какую роль играют гормоны, клеточная память, которую хранит твое тело, сменяясь, клетки передают ее по наследству. В любом случае наша Симона – не голем Франкенштейна, успокойся. Разница между новой и старой Симоной невелика, душа через такую брешь не улизнет.
– Не слишком ли ты осмелел, неорганический ты наш?!
– Время покажет.
Я рассказываю, как Маласи доделывал образ Симоны в последние несколько недель, помогал ей психологически адаптироваться к жизни в качестве программы, вкладывал в нее все, что с ней происходило раньше, уделяя особое внимание ее медицинским знаниям, ведь будь она жива, из нее вышел бы потрясающий врач. Если наша новая Симона сможет синтезировать информацию и находить новые решения, она поможет нам в борьбе с Черной напастью.
– Было бы неплохо получить какую-нибудь помощь, хотя бы для разнообразия, – заявляет Вашти, не обращая внимания на реакцию Шампань, которая принимает ее слова на свой счет.
– Ладно, это всего лишь программа. Сомневаюсь, что она сможет мыслить широко. Даже Маласи в этом отношении не слишком меня впечатляет, – обиженно говорит Шампань.
– Тебе нужно поближе с ним познакомиться, – предлагаю я.
– Надеюсь, твоя Симона сможет перейти хотя бы на… на человеческий уровень. Было бы так хорошо поговорить с ней о старых временах. Просто великолепно. Прошло столько времени, – мечтает Шампань.
– Хэллоуин уже знает? – спрашивает Вашти.
Я признаюсь, что сказала ему, мы немного болтаем об этом, пока Вашти не привлекает наше внимание к одному из дисплеев в дальнем конце комнаты.
На экране мы видим Деуса, которого снимает камера слежения, он развалился в зеленом кресле-качалке, закрыв лицо огненными волосами.
– Я так и думала, что вы этим занимаетесь, – говорит Вашти. – Это действительно она?
– Трудно сказать, – признаюсь я. – Сначала мы создали виртуальное сознание на основе того, что делала и говорила в ГВР реальная Симона, потом соединили данные записей с ее жизненными показателями. Мы знаем, как реагировало ее тело, как химически отзывался ее мозг, когда она, скажем, впервые заинтересовалась Лазарем, но при этом мы не можем знать, что она чувствовала. Здесь мы можем только строить догадки.
– Разве могут поступки передавать чувства? – интересуется Шампань.
– И хорошо у вас получилось? – спрашивает Вашти.
– Ну, когда разговариваешь с ней, это та Симона, которую я помню, так что, думаю, у Маласи вышло неплохо.
– Вышло неплохо? Не очень лестно, Панди, не очень.
– Ну, можно сказать «прекрасно», но нет возможности доказать это. В ее жизненном опыте слишком много пробелов. Ведь ты не можешь быть уверен, что это настоящая Симона…
– Она воспринимается как настоящая.
– И ты можешь поспорить?
– Не забывай, я очень хорошо ее знаю. В детстве я часто посещал ее сны.
– Ты и мои посещал, Мал, но знаешь меня не очень хорошо.
– Думаю, что знаю. Если это не так, причина может быть в том, что ты постоянно меняешься, как любое органическое существо. Каждые семь лет у тебя полностью заменяются все клетки, значит, с тех пор, как восемнадцать лет назад я в последний раз побывал в твоей голове, ты полностью изменилась два с половиной раза.
– Клетки мозга не заменяются.
– Не заменяются, но за это время было создано множество новых. К тому же ты – это не только твой мозг. Подумай, какую роль играют гормоны, клеточная память, которую хранит твое тело, сменяясь, клетки передают ее по наследству. В любом случае наша Симона – не голем Франкенштейна, успокойся. Разница между новой и старой Симоной невелика, душа через такую брешь не улизнет.
– Не слишком ли ты осмелел, неорганический ты наш?!
– Время покажет.
Я рассказываю, как Маласи доделывал образ Симоны в последние несколько недель, помогал ей психологически адаптироваться к жизни в качестве программы, вкладывал в нее все, что с ней происходило раньше, уделяя особое внимание ее медицинским знаниям, ведь будь она жива, из нее вышел бы потрясающий врач. Если наша новая Симона сможет синтезировать информацию и находить новые решения, она поможет нам в борьбе с Черной напастью.
– Было бы неплохо получить какую-нибудь помощь, хотя бы для разнообразия, – заявляет Вашти, не обращая внимания на реакцию Шампань, которая принимает ее слова на свой счет.
– Ладно, это всего лишь программа. Сомневаюсь, что она сможет мыслить широко. Даже Маласи в этом отношении не слишком меня впечатляет, – обиженно говорит Шампань.
– Тебе нужно поближе с ним познакомиться, – предлагаю я.
– Надеюсь, твоя Симона сможет перейти хотя бы на… на человеческий уровень. Было бы так хорошо поговорить с ней о старых временах. Просто великолепно. Прошло столько времени, – мечтает Шампань.
– Хэллоуин уже знает? – спрашивает Вашти.
Я признаюсь, что сказала ему, мы немного болтаем об этом, пока Вашти не привлекает наше внимание к одному из дисплеев в дальнем конце комнаты.
На экране мы видим Деуса, которого снимает камера слежения, он развалился в зеленом кресле-качалке, закрыв лицо огненными волосами.
ДЕУС
Значит так, они за тобой наблюдают. Камеры не видно, но ты знаешь, что она есть. Они засадили тебя сюда, чтобы охладить твой пыл, и решают, что с тобой делать.
Давай подумаем о другом.
Что ты сделаешь с ними?
Давай подумаем о другом.
Что ты сделаешь с ними?
ПАНДОРА
– Впечатления?
– Я не знаю, что с ним делать, – признаюсь я.
– Он маленькое ничтожество! – злится Шампань. – Чего еще можно ожидать, если он сын Хэла. Только посмотрите на эти волосы, он выглядит как Кузен Ит.
Вашти не понимает.
– Из «Семейки Адамс», – поясняю я.
– А-а… он спит или стесняется показать свое лицо?
Его грудь спокойно поднимается и опускается, будто он спит. Потом, почесав ухо, он проводит рукой по лицу, откидывает свою роскошную гриву назад, давая нам возможность взглянуть ему в глаза, и снова опускает волосы на лицо. Глаз его мы опять не видим.
– Как мы можем его использовать? – спрашивает Вашти, пристально глядя на мальчика.
– Использовать?
– Чтобы восстановить порядок у девочек. Как сделать из него пример для подражания?
– Я не знаю, что с ним делать, – признаюсь я.
– Он маленькое ничтожество! – злится Шампань. – Чего еще можно ожидать, если он сын Хэла. Только посмотрите на эти волосы, он выглядит как Кузен Ит.
Вашти не понимает.
– Из «Семейки Адамс», – поясняю я.
– А-а… он спит или стесняется показать свое лицо?
Его грудь спокойно поднимается и опускается, будто он спит. Потом, почесав ухо, он проводит рукой по лицу, откидывает свою роскошную гриву назад, давая нам возможность взглянуть ему в глаза, и снова опускает волосы на лицо. Глаз его мы опять не видим.
– Как мы можем его использовать? – спрашивает Вашти, пристально глядя на мальчика.
– Использовать?
– Чтобы восстановить порядок у девочек. Как сделать из него пример для подражания?
ДЕУС
Кого ты пытаешься обмануть?
Ты ничего не собираешься с ними делать. С чего бы вдруг? Они ничего собой не представляют. Ты уже дал им понять свои намерения.
Здесь только двое людей, которые имеют для тебя значение, это твой лучший друг и твоя вторая половинка. К сожалению, твой друг заболел и не сможет принять участие в великом приключении. Очень печально, но последний костер предсказывал болезнь, так что ты был готов к этому. Хаджи должен поправиться, ведь вы – товарищи по оружию и кровные братья. Он станет твоим Меркуцио, только он не сойдет с ума и останется верным другом. Когда он поправится, ты ему все расскажешь.
Своей возлюбленной ты можешь рассказать все прямо сейчас…
– Я здесь, – шепчешь ты в крошечный микрофон.
Этот микрофон ты только что включил. В наушнике, который ты только что засунул в ухо, на секретной частоте звучит ее голос.
– У тебя получилось, – шепчет она в ответ.
– Я же говорил.
– Я волновалась за тебя.
Ты успокаиваешь ее, просишь не переживать. Она говорит, что она боялась, что ты не приедешь. Что ты огорчишь ее, предашь ее доверие, как все остальные. Но разве ты способен на такое?
– Ничего не ешь и не пей, – предупреждает она. – Они что-нибудь подмешают тебе. Они пытаются меня этим пичкать, но я-то умная.
– Ты, наверное, умираешь с голоду.
– Ради тебя стоит поголодать.
– И я чувствую то же. Что еще нам может понадобиться, кроме друг друга?
– Только одно, – шепчет она. – Мне нужно еще только одно.
– Скажи, что.
– Ты уже подарил мне правду.
– Ты заслужила это, мой ангел.
– Теперь мне нужна только свобода.
– Ты получишь ее. Ты имеешь в виду то же, что и я?
– Деус, – шепчет она. – Да?
– Ответ «да».
Ты задал этот вопрос в тот день, когда взломал ГВР и уничтожил ложь. Ты отыскал ее, она забилась в дальний уголок своего домена-поместья, печальная Скарлет Пимпернель. Она была словно парализована отчаянием и страхом. Ты показал ей янь – пару к ее инь, – солнце для ее луны, вторую половинку карты и вторую половинку своего сердца. Ты сложил все половинки и сказал ей, что ты никогда не подведешь ее, как подвели ее мамы.
Это было прекрасно. Это было предопределено судьбой. Ты застал ее в момент слабости, и она не могла тебе отказать. Потому что ничего другого у нее не осталось. Она потеряла все, но нашла правду. Ты стал нужен ей. Нужен отчаянно. И ты знал это. Этого момента ты боялся больше всего, а он оказался на удивление простым. Ты предложил себя в качестве друга, и даже больше чем друга. Ты сказал, что с любовью наблюдал за ней из своего далека и не мог спокойно смотреть, как ее обманывают.
Она хотела, чтобы ты ее обнял, она рыдала на твоем плече. Рано или поздно она позволит тебе пойти дальше.
Вы провели вместе полчаса, время пролетело незаметно, но когда потом ты вспоминал этот разговор, казалось, прошло несколько дней. Ты сказал ей, что приедешь, и научил настраиваться на твою частоту. Она не могла тогда ответить на твой вопрос, но обещала дать ответ, когда ты приедешь.
Ты сказал ей, что собираешься сбежать из дома, и спросил, не хочет ли она сбежать с тобой.
Теперь она сказала «да».
– Замечательно, – шепчешь ты. – Когда?
– Не заставляй меня больше ждать. Спаси меня прямо сейчас, умоляю тебя.
Ты ничего не собираешься с ними делать. С чего бы вдруг? Они ничего собой не представляют. Ты уже дал им понять свои намерения.
Здесь только двое людей, которые имеют для тебя значение, это твой лучший друг и твоя вторая половинка. К сожалению, твой друг заболел и не сможет принять участие в великом приключении. Очень печально, но последний костер предсказывал болезнь, так что ты был готов к этому. Хаджи должен поправиться, ведь вы – товарищи по оружию и кровные братья. Он станет твоим Меркуцио, только он не сойдет с ума и останется верным другом. Когда он поправится, ты ему все расскажешь.
Своей возлюбленной ты можешь рассказать все прямо сейчас…
– Я здесь, – шепчешь ты в крошечный микрофон.
Этот микрофон ты только что включил. В наушнике, который ты только что засунул в ухо, на секретной частоте звучит ее голос.
– У тебя получилось, – шепчет она в ответ.
– Я же говорил.
– Я волновалась за тебя.
Ты успокаиваешь ее, просишь не переживать. Она говорит, что она боялась, что ты не приедешь. Что ты огорчишь ее, предашь ее доверие, как все остальные. Но разве ты способен на такое?
– Ничего не ешь и не пей, – предупреждает она. – Они что-нибудь подмешают тебе. Они пытаются меня этим пичкать, но я-то умная.
– Ты, наверное, умираешь с голоду.
– Ради тебя стоит поголодать.
– И я чувствую то же. Что еще нам может понадобиться, кроме друг друга?
– Только одно, – шепчет она. – Мне нужно еще только одно.
– Скажи, что.
– Ты уже подарил мне правду.
– Ты заслужила это, мой ангел.
– Теперь мне нужна только свобода.
– Ты получишь ее. Ты имеешь в виду то же, что и я?
– Деус, – шепчет она. – Да?
– Ответ «да».
Ты задал этот вопрос в тот день, когда взломал ГВР и уничтожил ложь. Ты отыскал ее, она забилась в дальний уголок своего домена-поместья, печальная Скарлет Пимпернель. Она была словно парализована отчаянием и страхом. Ты показал ей янь – пару к ее инь, – солнце для ее луны, вторую половинку карты и вторую половинку своего сердца. Ты сложил все половинки и сказал ей, что ты никогда не подведешь ее, как подвели ее мамы.
Это было прекрасно. Это было предопределено судьбой. Ты застал ее в момент слабости, и она не могла тебе отказать. Потому что ничего другого у нее не осталось. Она потеряла все, но нашла правду. Ты стал нужен ей. Нужен отчаянно. И ты знал это. Этого момента ты боялся больше всего, а он оказался на удивление простым. Ты предложил себя в качестве друга, и даже больше чем друга. Ты сказал, что с любовью наблюдал за ней из своего далека и не мог спокойно смотреть, как ее обманывают.
Она хотела, чтобы ты ее обнял, она рыдала на твоем плече. Рано или поздно она позволит тебе пойти дальше.
Вы провели вместе полчаса, время пролетело незаметно, но когда потом ты вспоминал этот разговор, казалось, прошло несколько дней. Ты сказал ей, что приедешь, и научил настраиваться на твою частоту. Она не могла тогда ответить на твой вопрос, но обещала дать ответ, когда ты приедешь.
Ты сказал ей, что собираешься сбежать из дома, и спросил, не хочет ли она сбежать с тобой.
Теперь она сказала «да».
– Замечательно, – шепчешь ты. – Когда?
– Не заставляй меня больше ждать. Спаси меня прямо сейчас, умоляю тебя.
ПАНДОРА
– Он разговаривает сам с собой?
Я вглядываюсь в изображение на мониторе. Губы Деуса двигаются? Трудно сказать. Может быть, нам кажется, волосы закрывают ему лицо. А если Вашти права?
Шампань усиливает звук до максимума, и мы можем разобрать тихий шепот. Он говорит: «Когда?»
Что «когда»?
Он вскакивает, словно выпущенная стрела, и кружится по комнате, на миг волосы закрывают камеру. Он хватает деревянного лебедя и поджигает его.
– Вот дерьмо, – вскрикивает Вашти, а я поднимаюсь со стула.
В руке у него зажигалка, в этот момент он похож на Микки Мауса: он подмигивает, хохочет и посылает мир куда подальше.
Уверенным движением он швыряет пылающего лебедя к дверям, а сам бросается на кровать, перекатывается через нее и падает с другой стороны.
Я не дожидаюсь, пока дверь слетит с петель. Я уже бегу.
Я вглядываюсь в изображение на мониторе. Губы Деуса двигаются? Трудно сказать. Может быть, нам кажется, волосы закрывают ему лицо. А если Вашти права?
Шампань усиливает звук до максимума, и мы можем разобрать тихий шепот. Он говорит: «Когда?»
Что «когда»?
Он вскакивает, словно выпущенная стрела, и кружится по комнате, на миг волосы закрывают камеру. Он хватает деревянного лебедя и поджигает его.
– Вот дерьмо, – вскрикивает Вашти, а я поднимаюсь со стула.
В руке у него зажигалка, в этот момент он похож на Микки Мауса: он подмигивает, хохочет и посылает мир куда подальше.
Уверенным движением он швыряет пылающего лебедя к дверям, а сам бросается на кровать, перекатывается через нее и падает с другой стороны.
Я не дожидаюсь, пока дверь слетит с петель. Я уже бегу.
ДЕУС
У них просто сногсшибательная акустика, бьет по ушам, словно гром. Ты высовываешься из двери как раз в тот момент, когда включается сигнализация. В коридоре никого нет. Горит огонек структурного повреждения, значит, ты открыл себе путь, умудрившись не разрушить весь дом, ты с умом выбрал размер лебедя, в него влезло как раз нужное количество пластита.
Ты хватаешь рюкзак, в котором прячется взрывчатый зоопарк. Теперь за Пенни, поскорее забрать ее. До сих пор тебе везло.
Постой, сначала нужно затоптать тот горящий коврик, пока огонь не распространился. Конечно, противопожарная безопасность прежде всего, папа, я все помню.
Все, сделал.
Поехали!
Ты хватаешь рюкзак, в котором прячется взрывчатый зоопарк. Теперь за Пенни, поскорее забрать ее. До сих пор тебе везло.
Постой, сначала нужно затоптать тот горящий коврик, пока огонь не распространился. Конечно, противопожарная безопасность прежде всего, папа, я все помню.
Все, сделал.
Поехали!
ПАНДОРА
Мне навстречу бегут кричащие от ужаса девочки, воет сигнал тревоги, Вашти орет в громкоговоритель:
– Стоять на месте!
Шампань кричит мне, что надо остановить Деуса, пока она уведет девочек.
– Хорошо, хорошо! – кричу я ей в ответ, и мы разбегаемся.
Я не знаю, как я остановлю его. У меня коричневый пояс по джиу-джитсу, но это в виртуальной реальности. Я понятия не имею, как мои виртуальные навыки будут работать в обычной жизни. Может быть, у меня получится, но я не тренировалась уже много лет. А если он вооружен, а я нет…
Нельзя об этом думать. Ноги будто сами несут меня, а я и не собираюсь останавливаться.
– Стоять на месте!
Шампань кричит мне, что надо остановить Деуса, пока она уведет девочек.
– Хорошо, хорошо! – кричу я ей в ответ, и мы разбегаемся.
Я не знаю, как я остановлю его. У меня коричневый пояс по джиу-джитсу, но это в виртуальной реальности. Я понятия не имею, как мои виртуальные навыки будут работать в обычной жизни. Может быть, у меня получится, но я не тренировалась уже много лет. А если он вооружен, а я нет…
Нельзя об этом думать. Ноги будто сами несут меня, а я и не собираюсь останавливаться.
ДЕУС
В огромных синих глазах Пенни ты видишь зеленые точечки, чертовски красивые. Глаза ее сияют от радости, когда она видит тебя. Это единственные глаза, в которые ты готов смотреть, потому что от их взгляда по телу пробегает трепет, а в паху разгорается жар. Но это еще не все: щечки на идеально симметричном личике сияют здоровьем, у нее задорный носик, упрямый рот так и просит поцелуя, а короткие золотисто-коричневые волосы отсвечивают медью на солнце. Тело ее настолько красиво, что одежда кажется абсолютно лишней.
Когда она обнимает тебя, у тебя на уме только одно: избавить ее от лишнего, от одежды. Но она уже тянет тебя через зал. Все верно, сначала нужно отсюда выбраться – удовольствия подождут.
Ты следуешь за ней по лабиринту коридоров, и вы уже почти у выхода, когда к тебе бросается какая-то тень, хватает твою возлюбленную, вырывая ее из твоих рук. Это Бриджит. Она больше и сильнее Пенни; грубо дергая ее за волосы и откидывая назад ее голову, она перехватывает ей горло рукой. Твоя милая пытается разорвать захват рук, но не может, она начинает задыхаться. Не в силах видеть это, ты лезешь в карман за зажигалкой «Генезис 3:24», как ты ее называешь. Она жрет газ как черт знает что, зато выбрасывает наводящий ужас язык пламени в тысячу восемьсот градусов по Фаренгейту – мощнее не бывает. Бриджит смотрит на огонь и отступает, пытаясь прикрыться Пенни. Ты приближаешься.
– Отпусти ее, Бриджит, – велю я ей, она обещает отпустить, но не ослабляет захвата.
Ты понимаешь, что она пытается хитрить: хочет задержать тебя, пока не прибудет подкрепление. Кто бы сомневался – к нам ковыляет на костылях Слаун.
Что есть мочи она орет: «Сюда!»
Тебе необходимо убедить Бриджит, что ты сожжешь ее живьем, даже если тебе придется при этом обжечь Пенни. Ты смотришь на нее холодным стеклянным взглядом и подносишь огонь к их лицам на расстояние дюйма.
– Ты сумасшедший, – задыхаясь, говорит Бриджит.
Она отпускает твою возлюбленную и отходит, а ты держишь «Генезис» наготове, чтобы не подпустить ее снова.
– А я не замечал, – отвечаю я.
Твоя зажигалка уже плюется, потому что ты забыл ее заправить.
Краем глаза я вижу, что Пенни бросается на приближающуюся Слаун, пытается вырвать у нее костыль, потом резко отпускает, и Слаун падает. К тому времени как «Генезис» гаснет, Пенни бьет Бриджит костылем по голове. Прикрывая голову и изумленно вздыхая, Бриджит с грохотом падает на колени. Ты утаскиваешь своего ангела, прежде чем она еще раз успевает опустить костыль на голову противника. И это лучшее, что ты делаешь за сегодня!
Следующая остановка – свобода.
Когда она обнимает тебя, у тебя на уме только одно: избавить ее от лишнего, от одежды. Но она уже тянет тебя через зал. Все верно, сначала нужно отсюда выбраться – удовольствия подождут.
Ты следуешь за ней по лабиринту коридоров, и вы уже почти у выхода, когда к тебе бросается какая-то тень, хватает твою возлюбленную, вырывая ее из твоих рук. Это Бриджит. Она больше и сильнее Пенни; грубо дергая ее за волосы и откидывая назад ее голову, она перехватывает ей горло рукой. Твоя милая пытается разорвать захват рук, но не может, она начинает задыхаться. Не в силах видеть это, ты лезешь в карман за зажигалкой «Генезис 3:24», как ты ее называешь. Она жрет газ как черт знает что, зато выбрасывает наводящий ужас язык пламени в тысячу восемьсот градусов по Фаренгейту – мощнее не бывает. Бриджит смотрит на огонь и отступает, пытаясь прикрыться Пенни. Ты приближаешься.
– Отпусти ее, Бриджит, – велю я ей, она обещает отпустить, но не ослабляет захвата.
Ты понимаешь, что она пытается хитрить: хочет задержать тебя, пока не прибудет подкрепление. Кто бы сомневался – к нам ковыляет на костылях Слаун.
Что есть мочи она орет: «Сюда!»
Тебе необходимо убедить Бриджит, что ты сожжешь ее живьем, даже если тебе придется при этом обжечь Пенни. Ты смотришь на нее холодным стеклянным взглядом и подносишь огонь к их лицам на расстояние дюйма.
– Ты сумасшедший, – задыхаясь, говорит Бриджит.
Она отпускает твою возлюбленную и отходит, а ты держишь «Генезис» наготове, чтобы не подпустить ее снова.
– А я не замечал, – отвечаю я.
Твоя зажигалка уже плюется, потому что ты забыл ее заправить.
Краем глаза я вижу, что Пенни бросается на приближающуюся Слаун, пытается вырвать у нее костыль, потом резко отпускает, и Слаун падает. К тому времени как «Генезис» гаснет, Пенни бьет Бриджит костылем по голове. Прикрывая голову и изумленно вздыхая, Бриджит с грохотом падает на колени. Ты утаскиваешь своего ангела, прежде чем она еще раз успевает опустить костыль на голову противника. И это лучшее, что ты делаешь за сегодня!
Следующая остановка – свобода.
ПАНДОРА
Я нахожу Деуса, когда он вылетает из дверей за руку с одной из девочек – Пенни, юные любовники со всех ног несутся к велосипедам. Не успеваю я подумать, что их, по всей видимости, сосватал сам черт, как слышу панический вопль Слаун: «Помогите!»
Она обнимает Бриджит, которая лежит на полу, от боли обхватив голову руками. Ее зрачки движутся под закрытыми веками, должно быть, у нее черепно-мозговая травма. Я не могу оставить их одних, мне нужно поддержать ее до прихода помощи.
Сигнал вызова, я принимаю звонок, думая, что это Вашти или Шампань. Это Исаак. Я начинаю успокаивать его. От взрыва никто не пострадал, Бриджит получила травму, но мы спасем ее. Он не об этом. У него в глазах слезы, и я понимаю.
– Мутазз, – говорит он. – Пришло время.
Она обнимает Бриджит, которая лежит на полу, от боли обхватив голову руками. Ее зрачки движутся под закрытыми веками, должно быть, у нее черепно-мозговая травма. Я не могу оставить их одних, мне нужно поддержать ее до прихода помощи.
Сигнал вызова, я принимаю звонок, думая, что это Вашти или Шампань. Это Исаак. Я начинаю успокаивать его. От взрыва никто не пострадал, Бриджит получила травму, но мы спасем ее. Он не об этом. У него в глазах слезы, и я понимаю.
– Мутазз, – говорит он. – Пришло время.
ДЕУС
Я победно потрясаю кулаком в воздухе – мы покидаем Нимфенбург, едем на природу. Завершена важная миссия, и, если учесть все обстоятельства, она прошла как по волшебству. Ты даже немного огорчился, что тебя не заковали. Ты столько времени учился расплавлять наручники зажигалкой, зажатой в ладони за спиной. Этот фокус достоин самого Ван Канегхема, который перегудинил самого Гуддини, но сильно огорчаться не стоит, ведь ты имел бы глупый вид, если бы у тебя не получилось.
Не важно, с наручниками или без, все равно победитель ты.
Ты несешься на велосипеде вниз по холму рядом с ней, ты отпускаешь педали, ты смеешься и говоришь обо всем, что приходит в голову. Она продолжает рассказывать тебе о себе, ты давно уже знаешь все это. Например, она говорит, что у нее имя из песенки. Тут она ошибается, ты знаешь эту песню, там поется «Играй мелодию», а не «Играй, Пенелопа». Но ты не хочешь ее огорчать и ничего не говоришь. Ей так много пришлось пережить.
– Интересно, есть хоть что-нибудь, чего ты про меня не знаешь? – спрашивает она.
– Да, очень многое.
Ты довольно ухмыляешься, на самом деле тебе пришлось столько узнать про стольких людей, к тому же за очень короткий срок, что в голове у тебя настоящая каша. Тогда она принимается выдумывать каверзные вопросы, чтобы проверить, что ты знаешь, ты отвечаешь на три из пяти. Ты не знаешь ее счастливое число, но что особенно прискорбно, не знаешь ее день рождения. Ты-то думал, что в январе, а оказалось, что нет, приходится извиняться.
– Наверное, памятью я пошел в отца, – объясняешь ты, она смеется и говорит, что все это чепуха.
– Ну что такое мой дурацкий день рождения по сравнению с сегодняшним днем? Днем, когда ты освободил меня, первым днем с тобой?
– Мы можем теперь отмечать каждый день, проведенный вместе, – отвечаю я.
Она улыбается, ее улыбка словно лучик солнца. Она жмет на тормоз, чтобы объехать груду скелетов, загородившую дорогу. Просто удивительно, до чего мы бесстрашные. Если бы трупы были свежие, наверное, было бы страшновато, но эти люди умерли задолго до того, как мы оба родились. Запах смерти давно выветрился, теперь они не страшнее, чем скелет в классе биологии или в траншее при раскопках. На скелетах рваная одежда. Синтетика сохранилась, а бедолаги, носившие натуральные ткани, лежат теперь голыми, их одежда давно истлела. Лоскутки треплет ветерок, словно скелеты приветствуют вас, помахивая флажками.
Преодолев препятствие, Пенни оглядывается через плечо, едешь ли ты за ней. Ничего особенного, но ты понимаешь, что она слегка нервничает.
– Теперь нас могут спасти только мозги, – улыбаешься ты. – Нам нужно перехитрить их и перегнать.
– А может, перестрелять?
Ты смеешься и говоришь, что до этого вряд ли дойдет дело. Возможно, они даже не захотят за вами гоняться.
– Надеюсь, ты прав, – говорит она неуверенно. – Думаешь, они еще помнят, что такое любить?
Не важно, с наручниками или без, все равно победитель ты.
Ты несешься на велосипеде вниз по холму рядом с ней, ты отпускаешь педали, ты смеешься и говоришь обо всем, что приходит в голову. Она продолжает рассказывать тебе о себе, ты давно уже знаешь все это. Например, она говорит, что у нее имя из песенки. Тут она ошибается, ты знаешь эту песню, там поется «Играй мелодию», а не «Играй, Пенелопа». Но ты не хочешь ее огорчать и ничего не говоришь. Ей так много пришлось пережить.
– Интересно, есть хоть что-нибудь, чего ты про меня не знаешь? – спрашивает она.
– Да, очень многое.
Ты довольно ухмыляешься, на самом деле тебе пришлось столько узнать про стольких людей, к тому же за очень короткий срок, что в голове у тебя настоящая каша. Тогда она принимается выдумывать каверзные вопросы, чтобы проверить, что ты знаешь, ты отвечаешь на три из пяти. Ты не знаешь ее счастливое число, но что особенно прискорбно, не знаешь ее день рождения. Ты-то думал, что в январе, а оказалось, что нет, приходится извиняться.
– Наверное, памятью я пошел в отца, – объясняешь ты, она смеется и говорит, что все это чепуха.
– Ну что такое мой дурацкий день рождения по сравнению с сегодняшним днем? Днем, когда ты освободил меня, первым днем с тобой?
– Мы можем теперь отмечать каждый день, проведенный вместе, – отвечаю я.
Она улыбается, ее улыбка словно лучик солнца. Она жмет на тормоз, чтобы объехать груду скелетов, загородившую дорогу. Просто удивительно, до чего мы бесстрашные. Если бы трупы были свежие, наверное, было бы страшновато, но эти люди умерли задолго до того, как мы оба родились. Запах смерти давно выветрился, теперь они не страшнее, чем скелет в классе биологии или в траншее при раскопках. На скелетах рваная одежда. Синтетика сохранилась, а бедолаги, носившие натуральные ткани, лежат теперь голыми, их одежда давно истлела. Лоскутки треплет ветерок, словно скелеты приветствуют вас, помахивая флажками.
Преодолев препятствие, Пенни оглядывается через плечо, едешь ли ты за ней. Ничего особенного, но ты понимаешь, что она слегка нервничает.
– Теперь нас могут спасти только мозги, – улыбаешься ты. – Нам нужно перехитрить их и перегнать.
– А может, перестрелять?
Ты смеешься и говоришь, что до этого вряд ли дойдет дело. Возможно, они даже не захотят за вами гоняться.
– Надеюсь, ты прав, – говорит она неуверенно. – Думаешь, они еще помнят, что такое любить?
ХЭЛЛОУИН
Когда прошел первоначальный шок, и меня оставило ощущение, что происходящее – омерзительный фарс, я обнаружил, что разговаривать с Симоной очень интересно. Ее воспоминания были такими же обрывочными, как мои. Я поступил очень недальновидно, стерев нашего учителя Маэстро, пропали многие ее школьные воспоминания. Однако кое-что мы все-таки помним, и благодаря этому мы снова почувствовали себя как в старые времена. Пандора добавила ей память о происходившем с нами после выхода из ГВР: ее восприятие реального мира, наш поцелуй, передозировку лекарств. Да, она поддельная, но она очень мало отличается от той девочки, которую я помнил, и я в состоянии не обращать внимания на эту разницу. Мы разговаривали с ней несколько часов, так много нужно было нам обсудить.
Мы разговаривали, и в глубине души я опять и опять вспоминал о Пандоре. Она потратила столько сил и времени на то, чтобы воссоздать женщину, которая никогда не была ее подругой, она была ее соперницей. Она вернула Симону, надеясь помочь мне. Смерть Симоны была самой тяжелой моей потерей. Теперь, когда она родилась заново, может быть, я снова смогу жить. Может быть, мне станет интересно работать с Пандорой и ее друзьями, захочется вместе с ними преображать этот мир.
Этого не случилось. Даже поговорив с Симоной, я не захотел примириться ни с Исааком, ни с Вашти, ни с Шампань. С другой стороны, к моему величайшему удивлению, я начал теплее относиться к этому миру.
Вот что произошло.
Во-первых, появилась Симона. Я любил ее с шести лет и до самой ее смерти, я носил в сердце эту потерю как воспоминание о том, чего у меня уже никогда не будет. Она была моим наваждением в течение многих лет: блестящая, талантливая, прекрасная Симона, та единственная, с кем я хотел соединить свою жизнь.
Я переболел ею. Словно свалилось заклятие, я больше не чувствовал к ней того, что раньше. Я очень изменился со дня ее смерти. Я вырос. Безусловно, я был в восторге, что она вернулась в мою жизнь, я жаждал ее дружбы, но не более того, любви больше не было.
Я излечился.
Во-вторых, появилась Пандора. Сумасшедшая, она любила меня много лет, а я отвергал ее. Я делал это отчасти потому, что считал себя недостойным такой любви, отчасти потому, что в моем сердце, полном скорби по Симоне, не было для нее места. Я старался не обнадеживать девушку.
Без сомнения, у нее были причины, чтобы воскресить Симону, но она сделала это для меня. Из любви ко мне. Этот поступок – поступок самый чистый, самый жертвенный из всего, что она могла для меня сделать. Она так сильно меня любила, что попыталась вернуть меня к жизни и подарить мне счастье, рискуя потерять меня навсегда.
Наконец-то я увидел ее в истинном свете.
Благодаря ей мир стал для меня гостеприимней, я увидел, что в нем есть надежды и для меня. В нем могут происходить удивительные вещи, даже если сам ты немощен.
Я вышел из ГВР с мыслью позвонить Пандоре, но оказалось, что она уже пыталась со мной связаться. Я перезвонил ей и сразу же оказался на грешной земле: узнал, что натворил Деус, как он устроил взрыв в Нимфенбурге и сбежал с одной из девочек Вашти.
– Вот дьявол, – только и сказал я.
– Прости, Хэл. Я сейчас разыскиваю их.
– Ладно, – ответил я. – Скоро буду.
Мы разговаривали, и в глубине души я опять и опять вспоминал о Пандоре. Она потратила столько сил и времени на то, чтобы воссоздать женщину, которая никогда не была ее подругой, она была ее соперницей. Она вернула Симону, надеясь помочь мне. Смерть Симоны была самой тяжелой моей потерей. Теперь, когда она родилась заново, может быть, я снова смогу жить. Может быть, мне станет интересно работать с Пандорой и ее друзьями, захочется вместе с ними преображать этот мир.
Этого не случилось. Даже поговорив с Симоной, я не захотел примириться ни с Исааком, ни с Вашти, ни с Шампань. С другой стороны, к моему величайшему удивлению, я начал теплее относиться к этому миру.
Вот что произошло.
Во-первых, появилась Симона. Я любил ее с шести лет и до самой ее смерти, я носил в сердце эту потерю как воспоминание о том, чего у меня уже никогда не будет. Она была моим наваждением в течение многих лет: блестящая, талантливая, прекрасная Симона, та единственная, с кем я хотел соединить свою жизнь.
Я переболел ею. Словно свалилось заклятие, я больше не чувствовал к ней того, что раньше. Я очень изменился со дня ее смерти. Я вырос. Безусловно, я был в восторге, что она вернулась в мою жизнь, я жаждал ее дружбы, но не более того, любви больше не было.
Я излечился.
Во-вторых, появилась Пандора. Сумасшедшая, она любила меня много лет, а я отвергал ее. Я делал это отчасти потому, что считал себя недостойным такой любви, отчасти потому, что в моем сердце, полном скорби по Симоне, не было для нее места. Я старался не обнадеживать девушку.
Без сомнения, у нее были причины, чтобы воскресить Симону, но она сделала это для меня. Из любви ко мне. Этот поступок – поступок самый чистый, самый жертвенный из всего, что она могла для меня сделать. Она так сильно меня любила, что попыталась вернуть меня к жизни и подарить мне счастье, рискуя потерять меня навсегда.
Наконец-то я увидел ее в истинном свете.
Благодаря ей мир стал для меня гостеприимней, я увидел, что в нем есть надежды и для меня. В нем могут происходить удивительные вещи, даже если сам ты немощен.
Я вышел из ГВР с мыслью позвонить Пандоре, но оказалось, что она уже пыталась со мной связаться. Я перезвонил ей и сразу же оказался на грешной земле: узнал, что натворил Деус, как он устроил взрыв в Нимфенбурге и сбежал с одной из девочек Вашти.
– Вот дьявол, – только и сказал я.
– Прости, Хэл. Я сейчас разыскиваю их.
– Ладно, – ответил я. – Скоро буду.
ХАДЖИ
Я рассказываю историю про лягушек всегда по-разному. Иногда это зеленые лягушки, иногда коричневые. Иногда они покрыты бородавками, иногда нет. Это могут быть обычные лягушки-быки, а могут быть древесные с острова Окинава. Они могут быть даже жабами. Их может быть десять, двадцать, а то и целая армия, но сама суть истории всегда одна и та же.
Несколько лягушек путешествовали вместе, две из них свалились в канаву. Увидев, что канава очень глубока, остальные поняли, что их товарищам никогда уже не выбраться.
– Не стоит и пробовать, – заквакали они.
Однако лягушки пытались выпрыгнуть. Они прыгали и прыгали, хотя им никак не удавалось запрыгнуть на край канавы. Остальные кричали им, что лучше прекратить мучиться, что лучше сдаться, лучше лечь и умереть. В конце концов одна из них так и поступила. Вторая лягушка, будто не слыша их, продолжала прыгать что было сил. И вот, несмотря ни на что, ей удалось выпрыгнуть из канавы.
Несколько лягушек путешествовали вместе, две из них свалились в канаву. Увидев, что канава очень глубока, остальные поняли, что их товарищам никогда уже не выбраться.
– Не стоит и пробовать, – заквакали они.
Однако лягушки пытались выпрыгнуть. Они прыгали и прыгали, хотя им никак не удавалось запрыгнуть на край канавы. Остальные кричали им, что лучше прекратить мучиться, что лучше сдаться, лучше лечь и умереть. В конце концов одна из них так и поступила. Вторая лягушка, будто не слыша их, продолжала прыгать что было сил. И вот, несмотря ни на что, ей удалось выпрыгнуть из канавы.