Гонорар за поездку – пятизначный. Суммарный доход от трёх-четырёх поездок обещает разбухнуть до шести знаков.
Своей интуиции я доверяю больше, чем Красному Кресту, Полумесяцу и Совету Безопасности Объединённых Наций.
Тихим простуженным голосом интуиция говорит мне, что я буду очень сильно раскаиваться. От простуды хорошо помогает горячее молоко с мёдом и отжатым туда чесноком. Сижу, обмотав шею шарфом, и колеблюсь.
Короче говоря, в последний момент я отказываюсь. Даже не потому, что знаю ситуации, когда человека, перевозившего чужие деньги, грабили свои же, по специальной наводке, и ограбленный попадал в кабалу ко вчерашним друзьям. А потому, что – тихим простуженным голосом.
Месяц спустя, когда я рассказываю Диме этот неслучившийся случай, он возбуждается до крайности и кричит:
– НЕ ТАК!… Не так надо было сделать!!
Немного успокоившись, Дима поясняет:
– Значит, так. В следующий раз…
– Следующего раза не будет.
– В следующий раз привозишь эти деньги сюда – ко мне!…
Постепенно вникаю в его сногсшибательную версию.
Меня «грабят» свои – то есть его – люди. Наносят на лицо бесспорные следы нападения и моего яростного сопротивления. Роняют на пол. Возможно, даже слегка пинают ногами. Затем Дима укладывает меня на три-четыре недели в комфортабельную больницу. У входа в палату дежурит милицейский пост. По выздоровлении безопасность гарантирована.
– Вряд ли ты получишь три четверти, – благородно заверяет Дима. – Но половина, считай, точно твоя!
Посылаю его к чертям собачьим вместе с его пинающимися коллегами.
– Ну не обижайся! Я ж тебя люблю.
Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших.
– Ты свой бизнес любишь?
– Не очень.
– Утомляет?
– Типа того.
– Значит – только для денег?
– Конечно. Без базара.
– Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги.
– Четыреста тысяч баксов.
Мы выпиваем ещё по рюмке.
– А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то?
– Ну… Куплю домик в Чехии где-нибудь. Будем жить с женой, с ребёнком… Буду, типа, на рыбалку ездить. Любовницу неподалёку поселю.
– А сейчас – ты что? Не можешь такой домик купить?
– Могу уже сейчас. Могу даже купить штуки три…
– Так какого чёрта?!.
Дима впадает в тяжёлую задумчивость. Похоже, мой вопрос его застаёт врасплох.
Коньяк уже на исходе.
– Ты, по-моему, на многое способен ради денег.
– Практически на всё, – признаётся Дима.
– Что – и на убийство?
Он смотрит на меня бесконечно долгим, внимательным взглядом, допивает свою рюмку и внятно произносит:
– Цена вопроса.
И, немного подумав, уточняет:
– То есть вопрос цены.
Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем.
4
5
6
Ара Спартакович (сравнительное жизнеописание)
Происхождение
Факты для сравнения
Детство и юность
Черты характера
Личная жизнь
Достижения в труде
Дневник его жены
Своей интуиции я доверяю больше, чем Красному Кресту, Полумесяцу и Совету Безопасности Объединённых Наций.
Тихим простуженным голосом интуиция говорит мне, что я буду очень сильно раскаиваться. От простуды хорошо помогает горячее молоко с мёдом и отжатым туда чесноком. Сижу, обмотав шею шарфом, и колеблюсь.
Короче говоря, в последний момент я отказываюсь. Даже не потому, что знаю ситуации, когда человека, перевозившего чужие деньги, грабили свои же, по специальной наводке, и ограбленный попадал в кабалу ко вчерашним друзьям. А потому, что – тихим простуженным голосом.
Месяц спустя, когда я рассказываю Диме этот неслучившийся случай, он возбуждается до крайности и кричит:
– НЕ ТАК!… Не так надо было сделать!!
Немного успокоившись, Дима поясняет:
– Значит, так. В следующий раз…
– Следующего раза не будет.
– В следующий раз привозишь эти деньги сюда – ко мне!…
Постепенно вникаю в его сногсшибательную версию.
Меня «грабят» свои – то есть его – люди. Наносят на лицо бесспорные следы нападения и моего яростного сопротивления. Роняют на пол. Возможно, даже слегка пинают ногами. Затем Дима укладывает меня на три-четыре недели в комфортабельную больницу. У входа в палату дежурит милицейский пост. По выздоровлении безопасность гарантирована.
– Вряд ли ты получишь три четверти, – благородно заверяет Дима. – Но половина, считай, точно твоя!
Посылаю его к чертям собачьим вместе с его пинающимися коллегами.
– Ну не обижайся! Я ж тебя люблю.
Разговор вступает в задушевную фазу с участием «Remy Martin». Я отстаю ровно на три рюмки. Пользуясь отставанием, начинаю задавать неприличные вопросы. Типа репортажа о людях хороших.
– Ты свой бизнес любишь?
– Не очень.
– Утомляет?
– Типа того.
– Значит – только для денег?
– Конечно. Без базара.
– Какую наибольшую сумму ты держал в руках? Я имею в виду твои собственные деньги.
– Четыреста тысяч баксов.
Мы выпиваем ещё по рюмке.
– А ты ставишь какой-то предел? Ну, допустим, у тебя уже есть миллион. Или два. Что дальше-то?
– Ну… Куплю домик в Чехии где-нибудь. Будем жить с женой, с ребёнком… Буду, типа, на рыбалку ездить. Любовницу неподалёку поселю.
– А сейчас – ты что? Не можешь такой домик купить?
– Могу уже сейчас. Могу даже купить штуки три…
– Так какого чёрта?!.
Дима впадает в тяжёлую задумчивость. Похоже, мой вопрос его застаёт врасплох.
Коньяк уже на исходе.
– Ты, по-моему, на многое способен ради денег.
– Практически на всё, – признаётся Дима.
– Что – и на убийство?
Он смотрит на меня бесконечно долгим, внимательным взглядом, допивает свою рюмку и внятно произносит:
– Цена вопроса.
И, немного подумав, уточняет:
– То есть вопрос цены.
Через три месяца я вижу в теленовостях знакомую мне чёрную «ауди», подробно прошитую пулями вместе с владельцем.
4
Мне до смерти неохота обобщать.
Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера.
Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в мире не происходит случайно!» И почесал в кудрявой бороде.
Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь не случаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе.
Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно.
Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому.
Самая вкусная и питательная мысль, войдя в разговорную моду, становится пустоватой и холестериновой, вроде гамбургера.
Один гениальный античный мужчина в сандалиях на босу ногу, устав покоряться божеским прихотям и холодея от собственной дерзости, заявил открытым текстом раз и навсегда: «Ничто в мире не происходит случайно!» И почесал в кудрявой бороде.
Сегодня любая самопальная астрологиня объяснит вам за три копейки, сколь не случаен кирпич, прилетевший вон с той крыши. А за пять копеек напомнит о троюродном дедушке, чей кровавый порнографический грех вам предстоит искупить своей жизнью по полной программе.
Хочешь показаться тонким, сведущим, глубокомысленным – скажи при удобном случае: «О! Это не случайность!» Беспроигрышная фраза. Частота её употребления уже выходит за рамки бытовых приличий. Ну буквально всё не случайно. А очень даже закономерно.
Но поскольку божеским прихотям и капризам не видно конца, я бы рискнул заметить, что Бог Случайностей ревнив как никто – поэтому нет более тоскливой затеи, чем женить его на Закономерности, которая с умным видом принадлежит всем и каждому.
5
Самолёт вылетает из Лондона меньше чем через два часа, а я до сих пор гуляю на подступах к старинному вокзалу Кингс-Кросс и не тороплюсь идти в подземку. Я уже месяц в Великобритании – за весь месяц ни одного русского слова ни с кем, и я ловлю себя на том, что уже и думаю частично по-английски. Ладно, думаю, I have to go, так можно и опоздать на этот bloody airplane.
Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются.
Диалог с профессионалкой у нас происходит изумительно краткий. Хемингуэй бы позавидовал.
– Sex?
– No.
– Why?
– I'm busy.
– No problem.
Воспитание, блин, такое. Не позволяет сказать женщине в лицо: не хочу я тебя, не грызу я этих семечек.
В аэропорт Хитроу мне ехать подземкой минут сорок.
При переходе от линии Виктория до линии Пикадилли разглядываю пассажиров и замечаю раз в трёхсотый: в «мировой столице моды» люди одеты как попало. Не в том смысле, что плохо (хотя встречаются и очень плохо одетые), а примерно по такому рецепту – завязываем себе глаза, ныряем в шкаф с одеждой (желательно чужой) и быстро-быстро напяливаем всё, что нащупали. Какой там, на фиг, единый стиль и выдержанный тон! Плюнуто и забыто. Лишь бы удобно. Первенство в моём сердце держит один роскошный седовласый джентльмен, катающий детскую коляску по улице Пикадилли в смокинге и лёгких сандалетах.
На каждой остановке громкоговоритель дивным мужским голосом напоминает: «Mind the gap!» Если дословно: «Помни о щели!» Строго говоря, мне советуют не шандарахнуться с края платформы. Или, выходя из поезда, не сунуть ногу в пустоту. Но как минимум две милые русские авторши сумели расслышать в этой фразе про щель – в её тысячекратном повторе – почти ритуальный языческий намёк или циничную подсказку.
Подозреваю, что в аэропорту уже идёт регистрация на рейс. Остаётся ехать совсем недолго. На всякий случай заглядываю в схему подземки – и с ужасом осознаю, что не знаю, на какой станции выходить!
Нет, я, конечно, помню, куда еду. Ещё не совсем сбрендил. Но тёмно-синяя линия Пикадилли заканчивается петлёй из двух остановок:
В прошлых английских поездках в аэропорт меня доставляли друзья. Как ценный дипломатический груз. Прижимали и обцеловывали. Кое-кто слезу пускал. Говорили: «Never mind», не бери в голову! Сейчас они носятся где-то в Португалии. А я один, и я реально опаздываю.
Выхожу на Хэттон-Кросс (третья от конца остановка) – перекурить и подумать. К счастью, станция наземная: за сигарету не оштрафуют на 200 фунтов. Но там и штрафовать некому. Абсолютно пустая платформа, если не считать худощавой рыжей англичанки, которая ждёт поезда в ту же сторону, что и я. Стоит и как бы невзначай разглядывает меня. Могу тоже поразглядывать. Кого-то она мне напоминает. Ну да, Сьюзан Сэрэндон времён «Тельмы и Луизы». Только лучше.
Пусть даже и Сьюзан. Может, присоветует чего-нибудь.
Подхожу и на своём уникальном английском выражаю печальное сомнение в номере терминала.
Её не смущает мой уникальный английский. Она интересуется: «Which airline?», а затем уверенно сообщает номер. Который я забываю немедленно. Потому что в эту минуту что-то поразительное происходит в глазах. Как бы тихое соглашение. Или сговор. Нет, не в том смысле. Ну представь, ты идёшь один – всю жизнь один – в довольно-таки жёсткой, чужеродной среде, и где-то в пограничной области, на контрольной полосе узнаёшь в лицо своего человека. Настолько своего, что и знакомиться не надо.
В следующую минуту – два одновременных действия: я закуриваю, и приходит поезд. Двери открываются. «Mind the gap!» У рыжей Сьюзан происходит внезапное раздвоение. Ноги направлены к поезду, лицо – ко мне:
– Там ведь не курят! – говорит она, растерянно улыбаясь.
Я киваю: дескать, понятно, следующего поезда подожду. За поездами не бегаем.
Она входит и оглядывается на меня из вагона всё с той же растерянной улыбкой. Как если бы мы собрались ехать вместе, и вот на тебе… Двери закрываются. Она оглядывается ещё раз – в окно. А я стою, держась, как за последнюю соломину, за свою придурошную сигарету, и точно знаю, что бог случайностей (напишу его с маленькой буквы) такого не прощает.
Теперь остаётся грамотно опоздать на самолёт. Поскольку за самолётами не бегаем тоже.
Последняя жизнь готова лететь врассыпную между вторым и третьим терминалами. В одном индусы, арабы и красавицы третьего мира толкают впотьмах пухлые тюки на колёсиках. В другом – лампы дневного света, дистиллированная пустота и прохлада. И таможенная девушка в мундирчике отчаянно машет рукой: скорей, скорей, уже регистрация закончилась!… И тут важнее всего не уронить дыхание, не исказить походку, сохранить дистанцию между собой и собою же.
Воображаю, как ты дочитываешь эту страницу и заявляешь: надо бы тебя немножко убить! А у самой щека оттопырена и груша тает во рту. Что, вообще, за история с географией? Никакого события.
Вот и я о том же – о не-событиях, о непрожитых вариантах. Они молчат, как неродные, почти незаметные за спинами «горячих» новостей. Кто на них обратит внимание? Мы и себя-то почти не слышим.
Ещё на минуту застреваю у перекрёстка, потому что меня тихо окликает профессионалка средних лет. На высоких оленьих ногах, в коротеньком платье, с измученным лицом. Мне очень знакома эта гримаса. У нас, например, на улицах есть тётки, торгующие сизыми семечками из мешков. Они сидят на улицах в любую погоду, и выражение лиц у них именно такое – терпящих бедствие. Все идут мимо. Ни разу не видел, чтобы кто-нибудь покупал эти семечки. Разве что воробьи прицениваются.
Диалог с профессионалкой у нас происходит изумительно краткий. Хемингуэй бы позавидовал.
– Sex?
– No.
– Why?
– I'm busy.
– No problem.
Воспитание, блин, такое. Не позволяет сказать женщине в лицо: не хочу я тебя, не грызу я этих семечек.
В аэропорт Хитроу мне ехать подземкой минут сорок.
При переходе от линии Виктория до линии Пикадилли разглядываю пассажиров и замечаю раз в трёхсотый: в «мировой столице моды» люди одеты как попало. Не в том смысле, что плохо (хотя встречаются и очень плохо одетые), а примерно по такому рецепту – завязываем себе глаза, ныряем в шкаф с одеждой (желательно чужой) и быстро-быстро напяливаем всё, что нащупали. Какой там, на фиг, единый стиль и выдержанный тон! Плюнуто и забыто. Лишь бы удобно. Первенство в моём сердце держит один роскошный седовласый джентльмен, катающий детскую коляску по улице Пикадилли в смокинге и лёгких сандалетах.
На каждой остановке громкоговоритель дивным мужским голосом напоминает: «Mind the gap!» Если дословно: «Помни о щели!» Строго говоря, мне советуют не шандарахнуться с края платформы. Или, выходя из поезда, не сунуть ногу в пустоту. Но как минимум две милые русские авторши сумели расслышать в этой фразе про щель – в её тысячекратном повторе – почти ритуальный языческий намёк или циничную подсказку.
Подозреваю, что в аэропорту уже идёт регистрация на рейс. Остаётся ехать совсем недолго. На всякий случай заглядываю в схему подземки – и с ужасом осознаю, что не знаю, на какой станции выходить!
Нет, я, конечно, помню, куда еду. Ещё не совсем сбрендил. Но тёмно-синяя линия Пикадилли заканчивается петлёй из двух остановок:
1) Хитроу. Терминалы 1, 2, 3;Откуда мне знать, в каком терминале мой самолёт? Билет об этом умалчивает.
2) Хитроу. Терминал 4.
В прошлых английских поездках в аэропорт меня доставляли друзья. Как ценный дипломатический груз. Прижимали и обцеловывали. Кое-кто слезу пускал. Говорили: «Never mind», не бери в голову! Сейчас они носятся где-то в Португалии. А я один, и я реально опаздываю.
Выхожу на Хэттон-Кросс (третья от конца остановка) – перекурить и подумать. К счастью, станция наземная: за сигарету не оштрафуют на 200 фунтов. Но там и штрафовать некому. Абсолютно пустая платформа, если не считать худощавой рыжей англичанки, которая ждёт поезда в ту же сторону, что и я. Стоит и как бы невзначай разглядывает меня. Могу тоже поразглядывать. Кого-то она мне напоминает. Ну да, Сьюзан Сэрэндон времён «Тельмы и Луизы». Только лучше.
Пусть даже и Сьюзан. Может, присоветует чего-нибудь.
Подхожу и на своём уникальном английском выражаю печальное сомнение в номере терминала.
Её не смущает мой уникальный английский. Она интересуется: «Which airline?», а затем уверенно сообщает номер. Который я забываю немедленно. Потому что в эту минуту что-то поразительное происходит в глазах. Как бы тихое соглашение. Или сговор. Нет, не в том смысле. Ну представь, ты идёшь один – всю жизнь один – в довольно-таки жёсткой, чужеродной среде, и где-то в пограничной области, на контрольной полосе узнаёшь в лицо своего человека. Настолько своего, что и знакомиться не надо.
В следующую минуту – два одновременных действия: я закуриваю, и приходит поезд. Двери открываются. «Mind the gap!» У рыжей Сьюзан происходит внезапное раздвоение. Ноги направлены к поезду, лицо – ко мне:
– Там ведь не курят! – говорит она, растерянно улыбаясь.
Я киваю: дескать, понятно, следующего поезда подожду. За поездами не бегаем.
Она входит и оглядывается на меня из вагона всё с той же растерянной улыбкой. Как если бы мы собрались ехать вместе, и вот на тебе… Двери закрываются. Она оглядывается ещё раз – в окно. А я стою, держась, как за последнюю соломину, за свою придурошную сигарету, и точно знаю, что бог случайностей (напишу его с маленькой буквы) такого не прощает.
Теперь остаётся грамотно опоздать на самолёт. Поскольку за самолётами не бегаем тоже.
Последняя жизнь готова лететь врассыпную между вторым и третьим терминалами. В одном индусы, арабы и красавицы третьего мира толкают впотьмах пухлые тюки на колёсиках. В другом – лампы дневного света, дистиллированная пустота и прохлада. И таможенная девушка в мундирчике отчаянно машет рукой: скорей, скорей, уже регистрация закончилась!… И тут важнее всего не уронить дыхание, не исказить походку, сохранить дистанцию между собой и собою же.
Воображаю, как ты дочитываешь эту страницу и заявляешь: надо бы тебя немножко убить! А у самой щека оттопырена и груша тает во рту. Что, вообще, за история с географией? Никакого события.
Вот и я о том же – о не-событиях, о непрожитых вариантах. Они молчат, как неродные, почти незаметные за спинами «горячих» новостей. Кто на них обратит внимание? Мы и себя-то почти не слышим.
6
Две недели назад в субботу, ближе к ночи, захожу в Интернет – проверяю почту. Пользуюсь одиночеством. Провожу дефрагментацию. Это когда после раздёрганного дня собираешь себя по фрагментам. Проще выражаясь, никого не трогаю, примус починяю. Тем временем ко мне в «аську» заглядывает некая американская гражданка по имени Анжелина-Криста. Я думал, такие имена только в литературе остались, в дамских романах. Оказалось, нормальная тётенька, уроженка города Шарлотта, живёт в Южной Каролине.
Ума не приложу, о чём с ней говорить. По обе стороны океана – только погода и политика. Улыбаемся, несмотря ни на что. Тотальная вежливость на фоне антиамериканских настроений. Да, погода не очень. Нет, Саддама не люблю. От Буша тоже не в восторге. Да, погода оставляет желать…
Наверно, я какая-то нетипичная, жалуется шарлоттка Анжелина. Слушаю вот грустную музыку. У нас её называют депрессивной, а мне нравится. Муж давно умер. Детей было некогда рожать. Сижу теперь одна в красивом доме, на три спальни, в сорок лет нетипичную музыку слушаю. Хожу иногда океан смотреть.
Да, чуть не забыли: что у нас там с погодой? Погода, знаете, такая вульгарная. Просто похабная погода. Можно сказать, нецензурная. И у вас? И у нас!
И вдруг Анжелина-Криста выдаёт неожиданную мысль:
– А давайте, – говорит, – будем старость вместе проводить?
Я возражаю, весь такой учтивый:
– Криста, вам до старости ещё терпеть лет сорок…
– Но я же не говорю – сейчас. Давайте просто на будущее договоримся, что старость проведём вместе!
Очень осторожно, очень тупо осведомляюсь:
– А что мы будем делать в этой самой старости?
– Ну… Вы чем обычно в уик-энд занимаетесь?
– Сижу вот за компьютером. Пишу кое-что. Дефрагментирую.
– Прекрасно! Значит, вы сидите в доме за компьютером, а я в это время лежу на пляже, загораю. Солнце! Чудно! А потом вы придёте – вместе искупаемся в океане. Вы не рады?
Смотри-ка, думаю, к старости погода заметно улучшается!…
Заметив, что молчу, шарлоттка Анжелина поясняет:
– Вы можете не спешить с ответом! Главное – заранее договориться. И тогда мы уверены в своём будущем… Знаете, ночью был шторм. Я пошла, посмотрела – ну полное безобразие!
Мне нравится эта история с географией своей счастливой шизоидной необязательностью и категорической непреложностью, в силу которой два трезвых, вменяемых человека, никогда не видевших друг друга (и вряд ли увидят!), теперь обязаны дожить до некоего немыслимого срока, чтобы наконец предаться совместному купанию в водах Атлантического океана.
Океан, по крайней мере, уже в полной готовности.
Я накидываю на плечи куртку и выхожу на балкон. К ночи воздушная сырость заледеневает в хрусткую прозрачную сферу. И среди одинокого множества близоруких огней, населяющих горизонт, я выбираю с пристрастием последней детской влюблённости один-единственный, смутно догадываясь, что на самом-то деле не я, а он меня выбрал. И, судя по нарастанию сияющей массы, эта летящая золотая пуля с алмазной гранью уже развила такую сумасшедшую скорость, что я даже не успеваю докурить.
Ума не приложу, о чём с ней говорить. По обе стороны океана – только погода и политика. Улыбаемся, несмотря ни на что. Тотальная вежливость на фоне антиамериканских настроений. Да, погода не очень. Нет, Саддама не люблю. От Буша тоже не в восторге. Да, погода оставляет желать…
Наверно, я какая-то нетипичная, жалуется шарлоттка Анжелина. Слушаю вот грустную музыку. У нас её называют депрессивной, а мне нравится. Муж давно умер. Детей было некогда рожать. Сижу теперь одна в красивом доме, на три спальни, в сорок лет нетипичную музыку слушаю. Хожу иногда океан смотреть.
Да, чуть не забыли: что у нас там с погодой? Погода, знаете, такая вульгарная. Просто похабная погода. Можно сказать, нецензурная. И у вас? И у нас!
И вдруг Анжелина-Криста выдаёт неожиданную мысль:
– А давайте, – говорит, – будем старость вместе проводить?
Я возражаю, весь такой учтивый:
– Криста, вам до старости ещё терпеть лет сорок…
– Но я же не говорю – сейчас. Давайте просто на будущее договоримся, что старость проведём вместе!
Очень осторожно, очень тупо осведомляюсь:
– А что мы будем делать в этой самой старости?
– Ну… Вы чем обычно в уик-энд занимаетесь?
– Сижу вот за компьютером. Пишу кое-что. Дефрагментирую.
– Прекрасно! Значит, вы сидите в доме за компьютером, а я в это время лежу на пляже, загораю. Солнце! Чудно! А потом вы придёте – вместе искупаемся в океане. Вы не рады?
Смотри-ка, думаю, к старости погода заметно улучшается!…
Заметив, что молчу, шарлоттка Анжелина поясняет:
– Вы можете не спешить с ответом! Главное – заранее договориться. И тогда мы уверены в своём будущем… Знаете, ночью был шторм. Я пошла, посмотрела – ну полное безобразие!
Мне нравится эта история с географией своей счастливой шизоидной необязательностью и категорической непреложностью, в силу которой два трезвых, вменяемых человека, никогда не видевших друг друга (и вряд ли увидят!), теперь обязаны дожить до некоего немыслимого срока, чтобы наконец предаться совместному купанию в водах Атлантического океана.
Океан, по крайней мере, уже в полной готовности.
Я накидываю на плечи куртку и выхожу на балкон. К ночи воздушная сырость заледеневает в хрусткую прозрачную сферу. И среди одинокого множества близоруких огней, населяющих горизонт, я выбираю с пристрастием последней детской влюблённости один-единственный, смутно догадываясь, что на самом-то деле не я, а он меня выбрал. И, судя по нарастанию сияющей массы, эта летящая золотая пуля с алмазной гранью уже развила такую сумасшедшую скорость, что я даже не успеваю докурить.
Ара Спартакович (сравнительное жизнеописание)
Происхождение
В начале было слово. Только не спрашивайте меня – какое.
Давайте всё по порядку. Стояла жуткая ночь. В Италии было темно. Французы на цыпочках шли в атаку. И думали: «Ура! Сейчас уже ворвёмся в Рим». Но в один прекрасный момент их заслышали древнеримские гуси и разорались. Гуси разбудили ночную стражу. Стража развернула боевую оборону. Французы подумали: «Се ля ви. Сейчас уже не ворвёмся!» – и на цыпочках отступили назад, в свою Францию. Меж тем в России ночью тоже было темно. Все спали. На Севере прогремело Северное тайное общество, а на Юге – соответственно Южное. Они так гремели, что разбудили Герцена. И Герцен, как известно, тоже развернул.
Меж тем Римская империя неумолимо катилась к упадку – благодаря свирепому рабству. В 71-м году ночью там прогремел некто Спартак и разбудил вооружённых рабов. Потом об этом сняли художественный фильм.
Меж тем у Спартака была любовница, которая ночью забеременела. Как порядочный человек, Спартак немедленно утром женился. И где-то через девять месяцев у них родился прекрасный умный мальчик по имени Ара.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о происхождении Ары Спартаковича.
Кое-кто ещё грубо сомневается в том, что Ара Спартакович – сын Спартака. Специальный совет для таких деятелей: вглядитесь пристальней в отчество! Если отчество героя Спартакович, то уж, конечно, его отец не был Василием или там Рафаилом.
Из достоверных источников нам известно, что в честь Ары Спартаковича армянский народ с присущим ему благородством назвал горную вершину Арарат, которая до этого называлась, кажется, Эверест или просто Масис. Армяне, всей душой надеясь, что Ара Спартакович будет рад или что он уже рад, именно так и начертали на карте: «Арарат!» – с приятным кавказским акцентом.
Давайте всё по порядку. Стояла жуткая ночь. В Италии было темно. Французы на цыпочках шли в атаку. И думали: «Ура! Сейчас уже ворвёмся в Рим». Но в один прекрасный момент их заслышали древнеримские гуси и разорались. Гуси разбудили ночную стражу. Стража развернула боевую оборону. Французы подумали: «Се ля ви. Сейчас уже не ворвёмся!» – и на цыпочках отступили назад, в свою Францию. Меж тем в России ночью тоже было темно. Все спали. На Севере прогремело Северное тайное общество, а на Юге – соответственно Южное. Они так гремели, что разбудили Герцена. И Герцен, как известно, тоже развернул.
Меж тем Римская империя неумолимо катилась к упадку – благодаря свирепому рабству. В 71-м году ночью там прогремел некто Спартак и разбудил вооружённых рабов. Потом об этом сняли художественный фильм.
Меж тем у Спартака была любовница, которая ночью забеременела. Как порядочный человек, Спартак немедленно утром женился. И где-то через девять месяцев у них родился прекрасный умный мальчик по имени Ара.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о происхождении Ары Спартаковича.
Кое-кто ещё грубо сомневается в том, что Ара Спартакович – сын Спартака. Специальный совет для таких деятелей: вглядитесь пристальней в отчество! Если отчество героя Спартакович, то уж, конечно, его отец не был Василием или там Рафаилом.
Из достоверных источников нам известно, что в честь Ары Спартаковича армянский народ с присущим ему благородством назвал горную вершину Арарат, которая до этого называлась, кажется, Эверест или просто Масис. Армяне, всей душой надеясь, что Ара Спартакович будет рад или что он уже рад, именно так и начертали на карте: «Арарат!» – с приятным кавказским акцентом.
Факты для сравнения
Факт 1-й. Одна женщина по имени Мара творила над собой всё возможное и невозможное. В своих дамских целях она окуналась с головой в перекись водорода, носила зимой по утрам вечерние туалеты от МаксФактор, целыми днями предавалась тотальному двуручному пилингу доктора Каковича, а вечерами и на ночь умащивала своё тело изысканными эссенциями от Филиппа Старка и Дино ди Лаурентиса.
Однако во вторник 16 марта 1999 года в 15 часов 13 минут по Гринвичу в никелированном интерьере своей ванной комнаты в стиле хай-тек Мара практически покончила с собой, стянув на шее петлю из чёрных кружевных колготок от Диора.
Потому что час назад ею откровенно пренебрёг Ара Спартакович.
Он просто шёл мимо по бульвару шаркающей полётной походкой – и в упор не заметил Мару.
Её предпоследние слова звучали так: «Боже! Зачем я так несчастна?»
Её последние слова звучали так: «Блин, опять колготки порвала!»
Факт 2-й. Другая дама по имени Рита Ларисовна Даймлер читала на языке оригинала элегии Райнера Мария Рильке от издательства «Прогресс», знала наизусть «Конармию» от Исаака Бабеля и горячо волновалась по поводу расшатывания славянских лексических гнёзд на их семантической оси.
В среду 31 декабря накануне нового 2004 года она заявила корреспонденту агентства «Ассошиэйтед Пресс» Майклу Даймлеру (своему супругу), что абсолютно счастлива и жизнь удалась.
Потому что за час до этого ей почтительно поцеловал правую руку в районе ключицы не кто иной, как Ара Спартакович.
Факт 3-й. Видя такое дело, третья дама по имени Кося в ту же новогоднюю ночь вспыхнула и заявила Аре Спартаковичу открытым текстом: «Ты бабник! Непостоянный!!», на что Ара Спартакович ответил сурово, но ласково: «Молчи свой рот, женщица!» И запечатал этой даме уста поцелуем.
Однако во вторник 16 марта 1999 года в 15 часов 13 минут по Гринвичу в никелированном интерьере своей ванной комнаты в стиле хай-тек Мара практически покончила с собой, стянув на шее петлю из чёрных кружевных колготок от Диора.
Потому что час назад ею откровенно пренебрёг Ара Спартакович.
Он просто шёл мимо по бульвару шаркающей полётной походкой – и в упор не заметил Мару.
Её предпоследние слова звучали так: «Боже! Зачем я так несчастна?»
Её последние слова звучали так: «Блин, опять колготки порвала!»
Факт 2-й. Другая дама по имени Рита Ларисовна Даймлер читала на языке оригинала элегии Райнера Мария Рильке от издательства «Прогресс», знала наизусть «Конармию» от Исаака Бабеля и горячо волновалась по поводу расшатывания славянских лексических гнёзд на их семантической оси.
В среду 31 декабря накануне нового 2004 года она заявила корреспонденту агентства «Ассошиэйтед Пресс» Майклу Даймлеру (своему супругу), что абсолютно счастлива и жизнь удалась.
Потому что за час до этого ей почтительно поцеловал правую руку в районе ключицы не кто иной, как Ара Спартакович.
Факт 3-й. Видя такое дело, третья дама по имени Кося в ту же новогоднюю ночь вспыхнула и заявила Аре Спартаковичу открытым текстом: «Ты бабник! Непостоянный!!», на что Ара Спартакович ответил сурово, но ласково: «Молчи свой рот, женщица!» И запечатал этой даме уста поцелуем.
Детство и юность
Из достоверных источников нам известно, что в детстве Ара Спартакович был ребёнком, а в юности – юношей. Разумеется, это не означает, что он гонял по черепице голубей, глубоко страдающих сальмонеллёзом, или ходил на вечера в Дом культуры имени Дзержинского, где медленные танцы похожи на безнадежно слипшиеся очереди в мужское и женское отделения городской бани № 27.
Строго говоря, ещё как ходил и ещё как гонял! Но только не на танцы и не голубей. Автор уверен, что будет правильно понят.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о детстве и юности героя.
Строго говоря, ещё как ходил и ещё как гонял! Но только не на танцы и не голубей. Автор уверен, что будет правильно понят.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о детстве и юности героя.
Черты характера
Ни один наблюдатель, даже при всём злорадном желании, не сумел выявить в характере Ары Спартаковича ни одного недостатка. Хотя суровая историческая объективность требует признать – такой недостаток всё же имеется. Говорю о нём с большой каплей горечи, пользуясь отсутствием поблизости лиц, не достигших совершеннолетия. Пусть эти лица пока в песочнице посидят.
Дело в том, что Ара Спартакович (будучи по натуре страшно вежливым и деликатным) очень груб в сексе! И эту правду не скроешь, как бы она ни была горька.
Число желающих повстречаться и познакомиться с Арой Спартаковичем или со мной (как близким ему лицом) растёт со скоростью эпидемии.
Мне знакома одна глава столичной аудиторской фирмы, которая (глава) вырезала швейцарским перочинным ножом на своём офисном столе громадные инициалы А. С. и точно такие же буквы написала чёрной помадой «BOSS» на мониторе «SONY» с диагональю 41 дюйм.
Одна чудесная скромная женщина Лена из Екатеринбурга почти в ультимативной форме востребовала у меня знакомства с А. С.: «Хочу!» – сказала она с неожиданной чувственной прямотой. Во избежание горьких разочарований мне пришлось раскрыть Ленины глаза на упомянутый интимный недостаток Ары Спартаковича. «Тем более хочу!» – вскричала женщина Лена.
Одна прелестная девушка Юля из республики Татарстан обратилась ко мне с животрепещущим вопросом:
– Это правда, что Ара Спартакович очень груб в сексе??
Я не смог этого отрицать.
– Он что, во время секса пощёчины даёт?! – уточнила девушка Юля.
И я снова не смог возразить. Даже случайно потупился.
Девушка Юля предалась долгим таинственным размышлениям, после чего произнесла:
– Познакомьте! Немедленно!!
Как видим, в природе ещё много неразгаданных тайн.
Дело в том, что Ара Спартакович (будучи по натуре страшно вежливым и деликатным) очень груб в сексе! И эту правду не скроешь, как бы она ни была горька.
Число желающих повстречаться и познакомиться с Арой Спартаковичем или со мной (как близким ему лицом) растёт со скоростью эпидемии.
Мне знакома одна глава столичной аудиторской фирмы, которая (глава) вырезала швейцарским перочинным ножом на своём офисном столе громадные инициалы А. С. и точно такие же буквы написала чёрной помадой «BOSS» на мониторе «SONY» с диагональю 41 дюйм.
Одна чудесная скромная женщина Лена из Екатеринбурга почти в ультимативной форме востребовала у меня знакомства с А. С.: «Хочу!» – сказала она с неожиданной чувственной прямотой. Во избежание горьких разочарований мне пришлось раскрыть Ленины глаза на упомянутый интимный недостаток Ары Спартаковича. «Тем более хочу!» – вскричала женщина Лена.
Одна прелестная девушка Юля из республики Татарстан обратилась ко мне с животрепещущим вопросом:
– Это правда, что Ара Спартакович очень груб в сексе??
Я не смог этого отрицать.
– Он что, во время секса пощёчины даёт?! – уточнила девушка Юля.
И я снова не смог возразить. Даже случайно потупился.
Девушка Юля предалась долгим таинственным размышлениям, после чего произнесла:
– Познакомьте! Немедленно!!
Как видим, в природе ещё много неразгаданных тайн.
Личная жизнь
Мы не из тех, кто любуется в телескоп высокой интимной жизнью знаменитых персон. Нам и без этого есть на что полюбоваться. Но факт остаётся фактом. Однажды на моих глазах Ара Спартакович разобрал уникальный антикварный мопед производства республики Удмуртия на 3926 отдельных частей – и тут же приступил к сборке.
– Зачем? – спросил автор этих строк. – Хотите собрать «мерседес»?
– «Мерседес» до завтра не успею. Но маленький такой «бенц» надо создать.
– А что завтра?
А на завтра намечался триумфальный въезд Ары Спартаковича в переулок Крутая Солянка, где он встретит после работы женщину по имени Кося. Намечалось, что Кося всплеснёт обеими руками и молвит: «О! Какой дивный транспорт!…» Тогда Ара Спартакович случайно потупится, но скажет: «Давай ехать в Музей художественного искусства!» Она сразу обрадуется, и они поедут в Музей. Потому что Кося слыла изящной и тонкой натурой.
И вот завтра наступило. Ара Спартакович завёл с четвёртой попытки свой новый «бенц» и на высокой скорости въехал в Крутую Солянку. Женщина Кося как раз выходила с работы. Она увидела такое дело и молвила: «Прикольно! Некоторые вообще на дрезине ездят». И ушла с подругой в кафе «Нашатырь». И Ара Спартакович вынужденно укатил прочь, так сказать, на дрезине.
И тут наступило послезавтра. Ара Спартакович лично вошёл в магазин «Сирень» и спросил грустную цветочницу Куксину: «Сколько у тебя в наличии количества растений?» Цветочница Куксина грустно глянула в накладную: «Триста пять штук в ассортименте».
Ара Спартакович покинул магазин «Сирень» с букетом из трёхсот растений в ассортименте. Остальные пять он лично вручил цветочнице, чтобы не куксилась.
«Сегодня! Или уже не сегодня!» – мыслил Ара Спартакович, надевая галстук-бабочку тех же грозовых оттенков, что и смокинг. Его план был таков. Все дамы любят цветы. Это научно-естественный закон природы. Некоторые даже при виде цветов дрожат всем своим тельцем. А женщина Кося, сойдя с крыльца, радостно молвит: «Боже, какая прелесть! Сколько цветов!» И всплеснёт обеими руками. «Бери тогда все! – галантно скажет Ара Спартакович. – И давай теперь ехать в Музей художественного искусства!» (Видимо, ему всё-таки очень хотелось в музей.)
И вот он является на Крутую Солянку лично с грандиозным букетом. Не говоря уже о грозовых оттенках смокинга и бабочки. А женщина Кося как раз выходит с работы. Видя такое дело, она всплескивает руками и открытым текстом молвит: «О, вырядился! Бабник непостоянный!! Опять жениться собрался!»
Не знаю, как бы вы поступили в таком внеплановом случае. Но Ара Спартакович сразу вспомнил свой недостаток, что он очень груб в сексе. Поэтому со всей суровостью он ответил: «Молчи свой рот, женщица!» И запечатал ей уста поцелуем.
Вот, собственно, и всё, что мы пока знаем о личной жизни Ары Спартаковича.
– Зачем? – спросил автор этих строк. – Хотите собрать «мерседес»?
– «Мерседес» до завтра не успею. Но маленький такой «бенц» надо создать.
– А что завтра?
А на завтра намечался триумфальный въезд Ары Спартаковича в переулок Крутая Солянка, где он встретит после работы женщину по имени Кося. Намечалось, что Кося всплеснёт обеими руками и молвит: «О! Какой дивный транспорт!…» Тогда Ара Спартакович случайно потупится, но скажет: «Давай ехать в Музей художественного искусства!» Она сразу обрадуется, и они поедут в Музей. Потому что Кося слыла изящной и тонкой натурой.
И вот завтра наступило. Ара Спартакович завёл с четвёртой попытки свой новый «бенц» и на высокой скорости въехал в Крутую Солянку. Женщина Кося как раз выходила с работы. Она увидела такое дело и молвила: «Прикольно! Некоторые вообще на дрезине ездят». И ушла с подругой в кафе «Нашатырь». И Ара Спартакович вынужденно укатил прочь, так сказать, на дрезине.
И тут наступило послезавтра. Ара Спартакович лично вошёл в магазин «Сирень» и спросил грустную цветочницу Куксину: «Сколько у тебя в наличии количества растений?» Цветочница Куксина грустно глянула в накладную: «Триста пять штук в ассортименте».
Ара Спартакович покинул магазин «Сирень» с букетом из трёхсот растений в ассортименте. Остальные пять он лично вручил цветочнице, чтобы не куксилась.
«Сегодня! Или уже не сегодня!» – мыслил Ара Спартакович, надевая галстук-бабочку тех же грозовых оттенков, что и смокинг. Его план был таков. Все дамы любят цветы. Это научно-естественный закон природы. Некоторые даже при виде цветов дрожат всем своим тельцем. А женщина Кося, сойдя с крыльца, радостно молвит: «Боже, какая прелесть! Сколько цветов!» И всплеснёт обеими руками. «Бери тогда все! – галантно скажет Ара Спартакович. – И давай теперь ехать в Музей художественного искусства!» (Видимо, ему всё-таки очень хотелось в музей.)
И вот он является на Крутую Солянку лично с грандиозным букетом. Не говоря уже о грозовых оттенках смокинга и бабочки. А женщина Кося как раз выходит с работы. Видя такое дело, она всплескивает руками и открытым текстом молвит: «О, вырядился! Бабник непостоянный!! Опять жениться собрался!»
Не знаю, как бы вы поступили в таком внеплановом случае. Но Ара Спартакович сразу вспомнил свой недостаток, что он очень груб в сексе. Поэтому со всей суровостью он ответил: «Молчи свой рот, женщица!» И запечатал ей уста поцелуем.
Вот, собственно, и всё, что мы пока знаем о личной жизни Ары Спартаковича.
Достижения в труде
Однажды Ара Спартакович овладел многими нужными профессиями и осилил трудовой путь. Например, как-то раз он изучил маркетинг и пошёл продавать чернослив на торговом центральном базаре. Коллеги показывали ему свой глубокий пиетет. Отъявленные конкуренты говорили с глубоким поклоном:
– Здравствуйте уже, Ара Спартакович!
– Пока я здесь, – отвечал он с глубокой скромностью, – зовите меня просто Рафик!
В эту секунду по торговому базару шла прекрасная, но материально бедная учительница русского языка и литературы, чьё имя нам неизвестно. Но девичья фамилия у неё была Сазонтьева. В прозрачной сумке учительницы виднелся только один лимон и не виднелось ни одного чернослива.
Видя такое дело, Ара Спартакович позвал:
– Женщица! Иди, пожалуйста, я тебе чёрный слив дам!
Учительница Сазонтьева вежливо молвила:
– Нет, спасибо.
Но тут Ара Спартакович насыпал ей в подарок полсумки чернослива, и она опять выразила «спасибо». И пошла.
Видя такое дело, отъявленный конкурент по имени Гиви крикнул учительнице Сазонтьевой:
– Иди сюда, слушай! Я тебе урюк дам!
Это, конечно, так просто нельзя было стерпеть. Поэтому Ара Спартакович сказал строго, но справедливо:
– Гиви, держи себя рамки! Это Рафика женщица!
И отъявленный Гиви сразу же случайно потупился.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о трудовых достижениях Ары Спартаковича на сегодняшний день.
– Здравствуйте уже, Ара Спартакович!
– Пока я здесь, – отвечал он с глубокой скромностью, – зовите меня просто Рафик!
В эту секунду по торговому базару шла прекрасная, но материально бедная учительница русского языка и литературы, чьё имя нам неизвестно. Но девичья фамилия у неё была Сазонтьева. В прозрачной сумке учительницы виднелся только один лимон и не виднелось ни одного чернослива.
Видя такое дело, Ара Спартакович позвал:
– Женщица! Иди, пожалуйста, я тебе чёрный слив дам!
Учительница Сазонтьева вежливо молвила:
– Нет, спасибо.
Но тут Ара Спартакович насыпал ей в подарок полсумки чернослива, и она опять выразила «спасибо». И пошла.
Видя такое дело, отъявленный конкурент по имени Гиви крикнул учительнице Сазонтьевой:
– Иди сюда, слушай! Я тебе урюк дам!
Это, конечно, так просто нельзя было стерпеть. Поэтому Ара Спартакович сказал строго, но справедливо:
– Гиви, держи себя рамки! Это Рафика женщица!
И отъявленный Гиви сразу же случайно потупился.
Вот, собственно, и всё, что мы знаем о трудовых достижениях Ары Спартаковича на сегодняшний день.
Дневник его жены
Сравнительное жизнеописание героя выходит не очень-то сравнительным. Этому есть научно-естественная причина – кому взбредёт в голову сравниться лично с Арой Спартаковичем? Никому не взбредёт.
Меж тем я с трепетом приоткрываю изящную, хоть и сильно потрёпанную, тетрадь карманного формата, несущую на себе неизгладимые следы питательного крема для рук, подгоревшей сковороды, раскалённых щипцов для завивки и разлитого кофе. Тетрадь (она же дневник) передана мне безвозмездно анонимной персоной в обмен лишь на твёрдое обещание, что я опубликую этот бесценный человеческий документ через 70 лет. Ждать осталось недолго. Скоро мир узнает правду. А пока – только несколько отрывков с пропусками слов, тщательно зачёркнутых фиолетовой шариковой ручкой (очевидно, по моральным соображениям).
Маленький итальянский дворик. Я стою на балконе, такая толстая, что занимаю собой практически весь балкон. И совершенно по этому поводу не переживаю, потому что мне хорошо, у меня куча орущих детей (здесь так принято), соседки мне дико завидуют, на кухне уже почти готова пицца. Ара Спартакович, как обычно, загулял по делам, и его уже третьи сутки нет дома. Я стою на балконе и вдруг вижу, как Ара Спартакович своей неповторимой походкой идёт по нашему двору. Меня переполняет такой знакомый и до сих пор непонятный мне восторг. Я наклоняюсь и кричу: «Ах ты бабник непостоянный!!!» Он поднимает голову и строго отвечает: ‹ зачёркнуто ›. Тогда я мысленно говорю ему: «Ах ты ‹ зачёркнуто ›!», но вслух спрашиваю: ‹ зачёркнуто ›? Он отвечает вопросом на вопрос: «А тогда какого же ‹ зачёркнуто ›?», и я сразу успокаиваюсь. Соседки завидуют нам.
Меж тем я с трепетом приоткрываю изящную, хоть и сильно потрёпанную, тетрадь карманного формата, несущую на себе неизгладимые следы питательного крема для рук, подгоревшей сковороды, раскалённых щипцов для завивки и разлитого кофе. Тетрадь (она же дневник) передана мне безвозмездно анонимной персоной в обмен лишь на твёрдое обещание, что я опубликую этот бесценный человеческий документ через 70 лет. Ждать осталось недолго. Скоро мир узнает правду. А пока – только несколько отрывков с пропусками слов, тщательно зачёркнутых фиолетовой шариковой ручкой (очевидно, по моральным соображениям).
29 апреля.
Маленький итальянский дворик. Я стою на балконе, такая толстая, что занимаю собой практически весь балкон. И совершенно по этому поводу не переживаю, потому что мне хорошо, у меня куча орущих детей (здесь так принято), соседки мне дико завидуют, на кухне уже почти готова пицца. Ара Спартакович, как обычно, загулял по делам, и его уже третьи сутки нет дома. Я стою на балконе и вдруг вижу, как Ара Спартакович своей неповторимой походкой идёт по нашему двору. Меня переполняет такой знакомый и до сих пор непонятный мне восторг. Я наклоняюсь и кричу: «Ах ты бабник непостоянный!!!» Он поднимает голову и строго отвечает: ‹ зачёркнуто ›. Тогда я мысленно говорю ему: «Ах ты ‹ зачёркнуто ›!», но вслух спрашиваю: ‹ зачёркнуто ›? Он отвечает вопросом на вопрос: «А тогда какого же ‹ зачёркнуто ›?», и я сразу успокаиваюсь. Соседки завидуют нам.