Но в глубине души он знал, что Серега-Первый может. И знал почему — ему возвращается тот голос, который он отдал Девятке, в голосовании против Первого. «…Но у меня не было выбора, я же обещал! И он это знал!» Но глубоко в душе лежал еще один ответ — выбор ВСЕГДА есть.
Никогда ей не было так плохо. Инна бежала в Игру, она эвакуировалась из той, ставшей далекой, как фата-моргана, жизни. В какой-то момент она была беззащитна, и ее ранили, ранили больно и глубоко. Ей необходимо было отлежаться, зализать рану — и тут она услышала об Игре. Она сразу поняла, что пройдет, — просто у нее не было другого выхода, иначе ей была бы труба.
Она видела жизнь с разных сторон, высоко взлетала и низко падала, никогда не отступала и была из расы победителей. Она адекватно оценивала собственные силы, отлично представляла себе, какие испытания их ждут в Игре, и знала, что у нее хватит сил.
Она не ошиблась, сил у нее хватило, скоро она и Анька станут единственными (двумя) девушками, прошедшими Игру до финала. Обе сильные и выносливые, обе умные и честные — они были этого достойны. Их мужчины, самые сильные мужчины в мире, не будут стыдиться тех женщин, которые шли за ними через Игру. Плюс обе пленительно красивы — красивы настолько, что это не могло было случайностью — такая красота только свыше. (Хотя они совсем разные: темноволосая густобровая Инна походила на свет луны холодной зимой, а русую Анну сравнивали с огнем, живущим на конце восковой свечи.)
«Я достойна, можно говорить это, стесняться мне нечего. Только почему мне так тяжело?» — В глубине души лежал ответ, она знала почему. Сейчас она нужна Серегам (прежде всего, конечно, ее способному ученику, Четвертому) только для Совета, только для голосования. Сейчас нужна не она, а только ее голос (хотя она искренне верила, что они берегли ее всю Игру просто как ДОСТОЙНУЮ).
И этот голос должен будет вывести из Игры одного из достойных. Ивана, Игрока с Ай-Ди 11. «Это Игра, и он узнал Правила прежде, чем начать», — Инна была спокойна, к тридцати годам она научилась не мучить себя, если это ничего не меняет. Но все равно каждый раз, когда она смотрела на всегда занятого полезным для Племени делом Ваньку, ей становилось тоскливо. Но выбора у нее нет. «Или есть?»
Который день они уже сидят в доме, закрывая женщин от ветра своими плечами. «Вот и все. Это конец», — именно так он представлял себе ад. Всю Игру в них горел огонь, не опадая ни на минуту ни днем ни ночью. Благодаря этому огню внутри они и оказались в этой хижине — здесь и сейчас. Огонь помог им пройти через все лишения Игры, подойти к самой заветной черте — как помогал такой же огонь их предкам, которые, упрямо стиснув зубы, бороздили моря, карабкались через поднебесные горы, выживали в невыживаемой сельве. И в глазах тех людей сверкал холодный, вечный огонь. Это была черта одной расы. Победители. (Ха-ха-ха! Плагиат из Джека Лондона!) Им всегда было мало одного дома и одного огня в нем. Они всегда хотели большего, больше, больше — и никогда не отступали.
И этот же огонь теперь оказался огнем, горящим под котлом, в котором варились все пятеро. Огонь выбивался наружу, он был ярко заметен в их взглядах, он обводил похоронными кругами их глаза. Никто из них не мог отступиться. Они прошли много дорог в этой жизни. Пятеро тропок пересеклись и слились в одну. И (кажется) дальше есть место только для одного. Все меньше и меньше оставалось времени, и огонь выжирал их изнутри.
Только теперь они поняли, почему эту Игру называли жестокой и бесчеловечной. Ближайшие несколько дней выкинут в никуда одного из них. Это Правило, слепое и без исключений. Они сидели, глядя друг другу в глаза, впервые за черт знает сколько времени вспомнили о номерах друг друга. Это было для них открытием и удивлением. Они уже давно называли друг друга по именам, они были кровниками. Но звание Игрока подразумевает отсутствие человеческих отношений (во всяком случае в Игре, а другой реальности для них давно уже не было). И так они уже получили непозволительно долгую фору. (Спасибо дождю и шторму.)
Но скоро будет затишье — и тогда Игра вырвет из этого Дома, из Племени одного из них. Кого — пока неизвестно, но себя обезопасить проще простого. Надо просто подойти к Игроку 11-и и договориться. Как Игрок с Игроком. И тогда ты и твоя женщина будете в безопасности.
Игра превратилась для них в заколдованный круг — без остановки их разум метался по Острову, раз за разом натыкаясь на одну и ту же скалу — «просто договориться, так говорят Правила». Только-только ставшие братством — они должны вспомнить свои номера. Каждый видел в глазах другого отражение своего (бешеного) огня.
Еще несколько часов назад, нагнувшись, чтобы поднять очередное полено, 11-и вдруг осел на мокрую землю, едва не упав лицом вперед. Остров вокруг него потемнел, остались только быстро разбегающиеся разноцветные круги. Он несколько раз глубоко вздохнул — и зрение к нему вернулось, но земля под ногами еще долго предательски покачивалась. Он понял, что его силы закончились.
Игрок 11-и, самый молодой человек в Игре, внушал всем суеверный восторг своей энергией, своей живучестью. До последнего момента он носил и колол дрова, поддерживал костер, плавал среди злобно пенящихся волн, проверяя ловушки для рыбы, работал и жил, не останавливаясь ни на мгновение. Два Сереги, равные среди равных, в быту сразу признали в нем сильнейшего и даже не пытались с ним конкурировать. «Поэтому я и прошел так далеко, — подумав так, Иван поразился следующей своей мысли: — А может, не надо было так? На кой ляд я рвал себе жилы, все равно меня сейчас вышибут — не сегодня-завтра. Рано или поздно шторм пройдет и состоится Совет. Может, надо было раньше уходить, не так было бы обидно?» — ему опять захотелось выть. Он сидел на мокрой земле, потом лег на нее, вытянувшись в полный рост, закинул руки под голову. Смотрел на бреющий полет тяжелых облаков и ждал, пока сердце нагонит в мышцы хоть каплю сил, чтобы встать и дойти до хижины. Силы все не возвращались. В глубине души он знал, что добило его окончательно, что без пользы высосало из него последний резерв.
Последние несколько ночей он не спал, и чем дальше, тем хуже ему становилось. Шторм продолжался, лодки не выходили в море, и их жизнь превратилась в бесконечный счет густых капель, падающих с крыши и бесконечное ожидание. Оно затягивалось, и с каждым часом в нем все сильнее закипало отчаяние, отнимая последние силы. «Зачем я шел до конца, что мне теперь с этого?»
Под утро он обнаружил, что звук, к которому они привыкли, перестав замечать, уже давно прекратился, в воздухе висит свежая тишина. Ливень куда-то ушел. Наверно, от этого, рефлекторно уловив какое-то изменение, заворочался и выполз на свет Божий Серега-Первый. Поздоровавшись, они вместе отправились за дровами, потом сходили к банановой рощице (нашли одну связку), разделали несколько кокосов. Положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони. Пока ходили по Острову, Иван несколько раз ловил на себе взгляд соплеменника, полный мрачной тоски. С удивлением Одиннадцатый понял, что Серега-Первый тоже страдает от ситуации, что ему дорого будет стоить этот выбор. И тогда пришла ему в голову эта мысль.
Он физически почувствовал, как она заползает в душу, с легким шипением, извиваясь. (Она представилась ему в виде змеи.) Иван знал о «пакте ненападения» между двумя Серегами, но что, если попробовать? «Попробовать-то стоит… Они друзья, но они же и конкуренты, они вот-вот упрутся друг в друга лбами, а дорожка дальше есть только для одного. И они оба это знают, так, может, попробовать все-таки?» Тем более что интуиция ему подсказывала — Серега (1) относится к нему тепло («блюдет респект» — по его собственному выражению), благодарный за то, что Иван заботился об Аньке, пока они жили порознь. «Вдруг?»
«Нет, это — низость! Ты ведь сам себе поклялся, что пройдешь Игру чисто, без всяких „альянсов“! И теперь, на последнем испытании ты хочешь подговорить одного Игрока против другого?! — Лицу стало жарко, кровь прилила к щекам: — Ты себя с Наташей-Девяткой не перепутал?!» Нет, он так не сделает.
Но… Но что, если просто намекнуть… один-единственный раз предложить. Просто обозначить свою позицию. Например, так: «Серега! Вы мне с Аней очень нравитесь, я считаю, что вы достойны быть Оставшимися. Я готов вам помочь». Вот так — просто предложить помощь. И ничего более. И предоставить Сергею с Анной самим подсчитывать (1-с+2-а+11-и=большинство) и распоряжаться голосами. Он очень устал, он не спал много ночей и почти не ел. Он был истощен до крайности, и он был ОДИН.
И когда, положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони, он начал говорить, боясь поднять глаза (краем глаза он увидел, что Серега также прячет взгляд) и не узнавая свой голос. Первый ему ничего не ответил тогда…
«Ведь это одно и то же! Такая же подлость… Как же я мог?! Я устал, я просто устал… Как я мог — сам себя так…» — Иван продолжал лежать, не чувствуя, что одежда промокла и холод земли пропитывает его тело. Он сделал последнюю попытку — и она отняла у него все силы. Он закрыл глаза (веки стали свинцовыми) и понял, что сейчас уснет и проспит много-много часов. Он перешел незримую, существующую только для него одного грань, — и ему стало все равно.
Суть Игры оказалась отнюдь не в том, что для победы нужно быть жестоким и бесчестным. В Игре, как и в жизни, всегда есть выбор. Решая, по какой дорожке в Игре ему идти, Игрок лишь борется (или, наоборот, заключает пакт о сотрудничестве) с тем злом, которое есть внутри каждого человека…
13
POST SCRIPTUM
Никогда ей не было так плохо. Инна бежала в Игру, она эвакуировалась из той, ставшей далекой, как фата-моргана, жизни. В какой-то момент она была беззащитна, и ее ранили, ранили больно и глубоко. Ей необходимо было отлежаться, зализать рану — и тут она услышала об Игре. Она сразу поняла, что пройдет, — просто у нее не было другого выхода, иначе ей была бы труба.
Она видела жизнь с разных сторон, высоко взлетала и низко падала, никогда не отступала и была из расы победителей. Она адекватно оценивала собственные силы, отлично представляла себе, какие испытания их ждут в Игре, и знала, что у нее хватит сил.
Она не ошиблась, сил у нее хватило, скоро она и Анька станут единственными (двумя) девушками, прошедшими Игру до финала. Обе сильные и выносливые, обе умные и честные — они были этого достойны. Их мужчины, самые сильные мужчины в мире, не будут стыдиться тех женщин, которые шли за ними через Игру. Плюс обе пленительно красивы — красивы настолько, что это не могло было случайностью — такая красота только свыше. (Хотя они совсем разные: темноволосая густобровая Инна походила на свет луны холодной зимой, а русую Анну сравнивали с огнем, живущим на конце восковой свечи.)
«Я достойна, можно говорить это, стесняться мне нечего. Только почему мне так тяжело?» — В глубине души лежал ответ, она знала почему. Сейчас она нужна Серегам (прежде всего, конечно, ее способному ученику, Четвертому) только для Совета, только для голосования. Сейчас нужна не она, а только ее голос (хотя она искренне верила, что они берегли ее всю Игру просто как ДОСТОЙНУЮ).
И этот голос должен будет вывести из Игры одного из достойных. Ивана, Игрока с Ай-Ди 11. «Это Игра, и он узнал Правила прежде, чем начать», — Инна была спокойна, к тридцати годам она научилась не мучить себя, если это ничего не меняет. Но все равно каждый раз, когда она смотрела на всегда занятого полезным для Племени делом Ваньку, ей становилось тоскливо. Но выбора у нее нет. «Или есть?»
Который день они уже сидят в доме, закрывая женщин от ветра своими плечами. «Вот и все. Это конец», — именно так он представлял себе ад. Всю Игру в них горел огонь, не опадая ни на минуту ни днем ни ночью. Благодаря этому огню внутри они и оказались в этой хижине — здесь и сейчас. Огонь помог им пройти через все лишения Игры, подойти к самой заветной черте — как помогал такой же огонь их предкам, которые, упрямо стиснув зубы, бороздили моря, карабкались через поднебесные горы, выживали в невыживаемой сельве. И в глазах тех людей сверкал холодный, вечный огонь. Это была черта одной расы. Победители. (Ха-ха-ха! Плагиат из Джека Лондона!) Им всегда было мало одного дома и одного огня в нем. Они всегда хотели большего, больше, больше — и никогда не отступали.
И этот же огонь теперь оказался огнем, горящим под котлом, в котором варились все пятеро. Огонь выбивался наружу, он был ярко заметен в их взглядах, он обводил похоронными кругами их глаза. Никто из них не мог отступиться. Они прошли много дорог в этой жизни. Пятеро тропок пересеклись и слились в одну. И (кажется) дальше есть место только для одного. Все меньше и меньше оставалось времени, и огонь выжирал их изнутри.
Только теперь они поняли, почему эту Игру называли жестокой и бесчеловечной. Ближайшие несколько дней выкинут в никуда одного из них. Это Правило, слепое и без исключений. Они сидели, глядя друг другу в глаза, впервые за черт знает сколько времени вспомнили о номерах друг друга. Это было для них открытием и удивлением. Они уже давно называли друг друга по именам, они были кровниками. Но звание Игрока подразумевает отсутствие человеческих отношений (во всяком случае в Игре, а другой реальности для них давно уже не было). И так они уже получили непозволительно долгую фору. (Спасибо дождю и шторму.)
Но скоро будет затишье — и тогда Игра вырвет из этого Дома, из Племени одного из них. Кого — пока неизвестно, но себя обезопасить проще простого. Надо просто подойти к Игроку 11-и и договориться. Как Игрок с Игроком. И тогда ты и твоя женщина будете в безопасности.
Игра превратилась для них в заколдованный круг — без остановки их разум метался по Острову, раз за разом натыкаясь на одну и ту же скалу — «просто договориться, так говорят Правила». Только-только ставшие братством — они должны вспомнить свои номера. Каждый видел в глазах другого отражение своего (бешеного) огня.
Еще несколько часов назад, нагнувшись, чтобы поднять очередное полено, 11-и вдруг осел на мокрую землю, едва не упав лицом вперед. Остров вокруг него потемнел, остались только быстро разбегающиеся разноцветные круги. Он несколько раз глубоко вздохнул — и зрение к нему вернулось, но земля под ногами еще долго предательски покачивалась. Он понял, что его силы закончились.
Игрок 11-и, самый молодой человек в Игре, внушал всем суеверный восторг своей энергией, своей живучестью. До последнего момента он носил и колол дрова, поддерживал костер, плавал среди злобно пенящихся волн, проверяя ловушки для рыбы, работал и жил, не останавливаясь ни на мгновение. Два Сереги, равные среди равных, в быту сразу признали в нем сильнейшего и даже не пытались с ним конкурировать. «Поэтому я и прошел так далеко, — подумав так, Иван поразился следующей своей мысли: — А может, не надо было так? На кой ляд я рвал себе жилы, все равно меня сейчас вышибут — не сегодня-завтра. Рано или поздно шторм пройдет и состоится Совет. Может, надо было раньше уходить, не так было бы обидно?» — ему опять захотелось выть. Он сидел на мокрой земле, потом лег на нее, вытянувшись в полный рост, закинул руки под голову. Смотрел на бреющий полет тяжелых облаков и ждал, пока сердце нагонит в мышцы хоть каплю сил, чтобы встать и дойти до хижины. Силы все не возвращались. В глубине души он знал, что добило его окончательно, что без пользы высосало из него последний резерв.
Последние несколько ночей он не спал, и чем дальше, тем хуже ему становилось. Шторм продолжался, лодки не выходили в море, и их жизнь превратилась в бесконечный счет густых капель, падающих с крыши и бесконечное ожидание. Оно затягивалось, и с каждым часом в нем все сильнее закипало отчаяние, отнимая последние силы. «Зачем я шел до конца, что мне теперь с этого?»
Под утро он обнаружил, что звук, к которому они привыкли, перестав замечать, уже давно прекратился, в воздухе висит свежая тишина. Ливень куда-то ушел. Наверно, от этого, рефлекторно уловив какое-то изменение, заворочался и выполз на свет Божий Серега-Первый. Поздоровавшись, они вместе отправились за дровами, потом сходили к банановой рощице (нашли одну связку), разделали несколько кокосов. Положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони. Пока ходили по Острову, Иван несколько раз ловил на себе взгляд соплеменника, полный мрачной тоски. С удивлением Одиннадцатый понял, что Серега-Первый тоже страдает от ситуации, что ему дорого будет стоить этот выбор. И тогда пришла ему в голову эта мысль.
Он физически почувствовал, как она заползает в душу, с легким шипением, извиваясь. (Она представилась ему в виде змеи.) Иван знал о «пакте ненападения» между двумя Серегами, но что, если попробовать? «Попробовать-то стоит… Они друзья, но они же и конкуренты, они вот-вот упрутся друг в друга лбами, а дорожка дальше есть только для одного. И они оба это знают, так, может, попробовать все-таки?» Тем более что интуиция ему подсказывала — Серега (1) относится к нему тепло («блюдет респект» — по его собственному выражению), благодарный за то, что Иван заботился об Аньке, пока они жили порознь. «Вдруг?»
«Нет, это — низость! Ты ведь сам себе поклялся, что пройдешь Игру чисто, без всяких „альянсов“! И теперь, на последнем испытании ты хочешь подговорить одного Игрока против другого?! — Лицу стало жарко, кровь прилила к щекам: — Ты себя с Наташей-Девяткой не перепутал?!» Нет, он так не сделает.
Но… Но что, если просто намекнуть… один-единственный раз предложить. Просто обозначить свою позицию. Например, так: «Серега! Вы мне с Аней очень нравитесь, я считаю, что вы достойны быть Оставшимися. Я готов вам помочь». Вот так — просто предложить помощь. И ничего более. И предоставить Сергею с Анной самим подсчитывать (1-с+2-а+11-и=большинство) и распоряжаться голосами. Он очень устал, он не спал много ночей и почти не ел. Он был истощен до крайности, и он был ОДИН.
И когда, положив пищу печься в золу, они присели в ожидании, грея открытые ладони, он начал говорить, боясь поднять глаза (краем глаза он увидел, что Серега также прячет взгляд) и не узнавая свой голос. Первый ему ничего не ответил тогда…
«Ведь это одно и то же! Такая же подлость… Как же я мог?! Я устал, я просто устал… Как я мог — сам себя так…» — Иван продолжал лежать, не чувствуя, что одежда промокла и холод земли пропитывает его тело. Он сделал последнюю попытку — и она отняла у него все силы. Он закрыл глаза (веки стали свинцовыми) и понял, что сейчас уснет и проспит много-много часов. Он перешел незримую, существующую только для него одного грань, — и ему стало все равно.
Суть Игры оказалась отнюдь не в том, что для победы нужно быть жестоким и бесчестным. В Игре, как и в жизни, всегда есть выбор. Решая, по какой дорожке в Игре ему идти, Игрок лишь борется (или, наоборот, заключает пакт о сотрудничестве) с тем злом, которое есть внутри каждого человека…
13
Дождь по-прежнему лил почти непрерывно, фантастически яркая природа заметно поблекла, промозглая серость охватывала все и вся, захватывая все новые плацдармы. Горячее солнце и ласковое тепло воды стали воспоминанием, лишенным правдоподобия; на Карибы пришел сезон штормов.
Сегодня утром СК понял, что Игра закончилась. Закончилась помимо Правил, помимо его воли, закончилась так, как он и не представлял. Закончились сами Игроки. Они не разговаривали, море унесло их снасти, они перестали есть. Они почти не двигались, впав в оцепенение. «Игра оказалась сильнее…» — подытожил СК. Все его расчеты оказались точными, более того, отобранные им Игроки сделали больше, чем кто-либо ожидал. Они сражались до последнего, не отступая ни на шаг, вместе, помогая друг другу, держались за правду. Их силе мог позавидовать любой простой человек, но даже они не смогли противостоять детищу разума СК — Игре. Игра подмяла их под себя и раздавила — все, как он и предполагал. Но радости СК не чувствовал. Наоборот, все больше и больше его мучила жажда — страшная жажда, которую можно утолить только водкой и коньяком, и надо будет пить много, очень много. СК знал, что это ущербный рецепт — если человек уйдет в запой, мир вокруг него не изменится, и проблемы и горести пьющего никуда не денутся. Но так можно хотя бы забыть об этом. Хотя бы на некоторое время. Не думать.
Сегодня стих ветер, струи дождя перестали лететь вдоль горизонта и стали вести себя, как им и полагается — падали вниз под углом девяносто градусов. Не надевая дождевика, СК вышел из гостиницы и зашел в бар через дорогу — их убежище, приют мятущихся заболевших душ (даже у Богов они есть), эликсиры стояли рядами на полках. В воздухе плотно висели слои сизого дыма, было людно, почти ни одного свободного места, но все вели себя тихо, вместо обычных выкриков, визгов и гогота на фоне общего шума слышен был лишь тихий реггей из музыкальной машины. СК огляделся — вся его команда сидела здесь, повесив носы над рюмками и кружками.
«Ребят, собираемся. Последний Совет». — Голос СК прозвучал очень тихо, но его услышали, не переспрашивая, все Смотрящие, Хранители и Бои. Они пошли на выход, оставляя в баре тихую пустоту и смятые доллары на столах.
«Выход есть?» — эта мысль мучила не только Инну, но и других оставшихся Игроков. Она видела эти слова в тяжелых морщинах над растерянно-мрачными бровями одного, в вялой медлительности другого… «…Выход есть… Есть?..» — ни о чем другом они не могли думать.
Пришел сезон штормов — то, что казалось «сказкой на ночь», превратилось в реальность. В самую противную и скучную из всех возможных реальностей. Всегда мокрая одежда, всегда сырые одеяла и спальники, живой огонь костра ушел из лагеря не один день назад… С голодом они свыклись, их желудки сравнялись с размерами желудков рекламных котят, исхудали сверх всех пределов, застыли в крепко-жилистом состоянии. Рельефная мускулатура твердости железного дерева прорезалась и у мужчин, и у женщин. Они привыкли к своему Острову, больше — они слились с ним, с его дождем, сыростью, голодом. Мутация завершилась.
И главным ее итогом было то, что они, их души, их судьбы, переплетаясь все теснее в процессе Игры, наконец срослись. Они стали одним целым. И думать о том, что совсем скоро им (самим!) надо будет резать по-живому, изгоняя из Игры одного, было убийственно тяжело.
«…Выход, где выход?..» — так думал каждый из них. В этой реальности, на планете Игра, они стали первыми аборигенами. Они знали вдоль и поперек вероломную погоду, жадное море, свой Остров, друг друга… И Игру, ее Правила и ее колесо сансары. И в этих пределах выхода не было.
Оставалось — взламывать Игру, идти против всех Правил и Богов. Но до этого никто из них не дошел, как никто из рода человеческого не пытался заставить солнце всходить на западе.
Лодка стояла уже полчаса, но в нее не залезло еще ни одного Игрока. Смотрящий (на этот раз) никого не торопил, молча курил, пряча сигарету в кулаке. Сергей-Четвертый подошел и потрогал губы двумя пальцами, глядя просительно — и Смотрящий протянул ему дымящийся окурок, вопреки всем Правилам. Тут из-под песка вырос Сергей-Первый, и они задымили вдвоем, передавая друг другу сигарету после каждой затяжки. Они молчали, не глядя друг другу в глаза. Тихо подошли девушки, опустив головы, позволив волосам падать мокрыми сосульками, закрывающими лица. Наконец показался Иван. Все, не проронив ни звука, посмотрели на Остров — последнее молчаливое прости. Клочок суши, сказочный кит, в течение долгих дней перенесший на своей плоской спине радости победы, тоску и поражения этой невероятной Игры — пятеро Игроков смотрели на него, размокающего в сердце сезона штормов. Они продолжали смотреть на него и когда лодка, высоко подпрыгивая на волнах, поплыла прочь, оставляя за кормой белый пляж, высокие пальмы, хижину (пока еще ее было видно между серыми стволами) — все то, что стало их домом, местом, куда они будут возвращаться снова и снова, ища успокоения и отдыха, пусть даже только в мечтах, только в сердце.
Соблюдая ритуал Игры, много раз повторенный ими за эти дни, они выстроились в ряд, ожидая появления Всевидящего — СБ, оракула… Стало совсем темно, и множество факелов, воткнутых в круг, разбрасывали по земле фантастические тени. Ни одна камера не могла поймать их глаз, они прятали их ото всех и друг от друга (и от себя тоже?), молчали все аудиосистемы — микрофоны не могли услышать стука сердец, а других звуков Игроки не издавали.
…СК и СБ сидели в палатке, умело закамуфлированной Хранителями в близлежащих кустах, и молча передавали из рук в руки плоскую серебряную флягу. «На что мы надеялись?» — спросил один другого. Ответа не последовало, его и не могло быть. Всевидящие создали Игру, написали контракты, исполнять условия которых были обязаны все Игроки… Игра была жестокой, она толкала Игрока, человека на сторону тьмы. Всевидящие понимали, что рано или поздно каждому Игроку придется наступить на собственную честь. Вопрос лишь в том, как долго этого удастся избежать каждому из них. Пятеро стоящие — Игроки высшей категории, финалисты, — дошли с чистыми руками и взглядами честных людей до этой самой точки. Это был максимум, дальше с грузом чести (воспитания, принципов, доброты) двигаться было нельзя. Они должны начать «жрать» друг друга. Таковы Правила. СК вздохнул, он понял, что до послед-него момента верил в то, что победит свет, что Игроки останутся на стороне добра. Он создал Правила, но ему все равно казалось, что они сделают что-то… В конце концов добро, если оно настоящее, должно победить в любом положении. Вне Игры СК был крупной акулой, ему не раз приходилось вести себя жестко и жестоко, не раз его самого подставляли — но в эту наивную сказку он верил. Верил вопреки собственному разуму и опыту жизни.
«Сейчас они начнут „жрать“ друг друга», — СК видел, как Игроки прячут друг от друга глаза, как захлопываются створки их душ, так они спаслись от боли. Вот так, опустив лица вниз, не произнося ни слова, они и сожрут Ваньку (СК знал, что это будет 11-и), потом… потом еще раз и еще, пока не останется один. Победитель, он больше не будет Игроком — он станет Оставшимся.
Вдруг… то, что сделала 2-а, было настолько не-ожиданно, что Смотрящие, обязанные сохранять молчание, нарушили запрет и заговорили, шорох голосов пробежал вдоль круга факелов. 2-а подняла голову, высоко выставив гордый подбородок, и протянула руку 11-и (другой рукой она держала своего 1-с). 11-и, кажется, не сразу заметил протянутую руку, и еще дольше не мог понять, ЧТО он видит. Наконец и он открыл лицо, и на нем заплясало сумасшествие. Бешенство радости. 1-с хлопнул по плечу Четвертого, тот вздрогнул, словно проснувшись, и впился глазами в лицо тезки. Вместе с ним откинула вуаль темных волос с лица и 7-и. Она улыбнулась, улыбка дрогнула, расплылась, и она заплакала. Самая старшая, она, наверно, была самой мудрой и первой до конца осознала то, что четверо делали, повинуясь незнакомой никому из них доселе силе, вопреки разуму.
Их ряд сбился — сейчас они встали маленьким кругом, глядя в упор друг на друга, каждый смотрел в глаза всем. 4-с поднял руки — и все четверо оказались в его тяжелых, грубых (медвежьих) объятиях. 2-а почувствовала на шее горячую тяжесть его руки, и одновременно 1-с, обнимающий ее за талию, ощутил мелкую дрожь ее тела. 11-и, стоявший напротив, также поднял руки и прижал себя к уже обнявшимся четырем. Они на секунду отпустили объятия, впустив Одиннадцатого к себе, — и круг снова сомкнулся. Игроки опять перестали видеть друг друга — они стояли слишком близко. Они вдыхали дыхание друг друга, чувствовали запах друг друга (терпкий запах огня от парней и свежий аромат волн — от двух девушек), в ушах каждого звучал стук четырех сердец, и эти сердца бились в такт. Они обнимали друг друга и с каждой секундой прижимались друг к другу все крепче. Им всем казалось, что между ними есть еще пространство, зазоры — а значит, есть место для потери чести, место, в которое могут провалиться любовь и дружба. Они прижимались все крепче и крепче, не оставляя между собой дистанции, впуская каждого в свои сердца и души. 1-с почувствовал на лице влагу и не знал, чьи это слезы. «…Или это плачу я?..» Они поняли и на этом остановились: вместе, только вместе — стоит им отдать одного, и всем им крышка. Но они не отдадут, и горе тому, кто попытается отнять. «…Ребята!..» — начал говорить один из них и тут же замолчал, это было лишнее. Они не сдадут своих, они остановили Игру. Смотрящие, один за другим, стали выключать камеры. Колесо Игры остановилось и, постояв, с тихим скрипом начало, едва заметно для глаза, поворачиваться в другую сторону.
…С тех пор заплывающие иногда на Остров яхтсмены и местные рыбаки часто находили около берега раковины, закрученные против часовой стрелки…
Сегодня утром СК понял, что Игра закончилась. Закончилась помимо Правил, помимо его воли, закончилась так, как он и не представлял. Закончились сами Игроки. Они не разговаривали, море унесло их снасти, они перестали есть. Они почти не двигались, впав в оцепенение. «Игра оказалась сильнее…» — подытожил СК. Все его расчеты оказались точными, более того, отобранные им Игроки сделали больше, чем кто-либо ожидал. Они сражались до последнего, не отступая ни на шаг, вместе, помогая друг другу, держались за правду. Их силе мог позавидовать любой простой человек, но даже они не смогли противостоять детищу разума СК — Игре. Игра подмяла их под себя и раздавила — все, как он и предполагал. Но радости СК не чувствовал. Наоборот, все больше и больше его мучила жажда — страшная жажда, которую можно утолить только водкой и коньяком, и надо будет пить много, очень много. СК знал, что это ущербный рецепт — если человек уйдет в запой, мир вокруг него не изменится, и проблемы и горести пьющего никуда не денутся. Но так можно хотя бы забыть об этом. Хотя бы на некоторое время. Не думать.
Сегодня стих ветер, струи дождя перестали лететь вдоль горизонта и стали вести себя, как им и полагается — падали вниз под углом девяносто градусов. Не надевая дождевика, СК вышел из гостиницы и зашел в бар через дорогу — их убежище, приют мятущихся заболевших душ (даже у Богов они есть), эликсиры стояли рядами на полках. В воздухе плотно висели слои сизого дыма, было людно, почти ни одного свободного места, но все вели себя тихо, вместо обычных выкриков, визгов и гогота на фоне общего шума слышен был лишь тихий реггей из музыкальной машины. СК огляделся — вся его команда сидела здесь, повесив носы над рюмками и кружками.
«Ребят, собираемся. Последний Совет». — Голос СК прозвучал очень тихо, но его услышали, не переспрашивая, все Смотрящие, Хранители и Бои. Они пошли на выход, оставляя в баре тихую пустоту и смятые доллары на столах.
«Выход есть?» — эта мысль мучила не только Инну, но и других оставшихся Игроков. Она видела эти слова в тяжелых морщинах над растерянно-мрачными бровями одного, в вялой медлительности другого… «…Выход есть… Есть?..» — ни о чем другом они не могли думать.
Пришел сезон штормов — то, что казалось «сказкой на ночь», превратилось в реальность. В самую противную и скучную из всех возможных реальностей. Всегда мокрая одежда, всегда сырые одеяла и спальники, живой огонь костра ушел из лагеря не один день назад… С голодом они свыклись, их желудки сравнялись с размерами желудков рекламных котят, исхудали сверх всех пределов, застыли в крепко-жилистом состоянии. Рельефная мускулатура твердости железного дерева прорезалась и у мужчин, и у женщин. Они привыкли к своему Острову, больше — они слились с ним, с его дождем, сыростью, голодом. Мутация завершилась.
И главным ее итогом было то, что они, их души, их судьбы, переплетаясь все теснее в процессе Игры, наконец срослись. Они стали одним целым. И думать о том, что совсем скоро им (самим!) надо будет резать по-живому, изгоняя из Игры одного, было убийственно тяжело.
«…Выход, где выход?..» — так думал каждый из них. В этой реальности, на планете Игра, они стали первыми аборигенами. Они знали вдоль и поперек вероломную погоду, жадное море, свой Остров, друг друга… И Игру, ее Правила и ее колесо сансары. И в этих пределах выхода не было.
Оставалось — взламывать Игру, идти против всех Правил и Богов. Но до этого никто из них не дошел, как никто из рода человеческого не пытался заставить солнце всходить на западе.
Лодка стояла уже полчаса, но в нее не залезло еще ни одного Игрока. Смотрящий (на этот раз) никого не торопил, молча курил, пряча сигарету в кулаке. Сергей-Четвертый подошел и потрогал губы двумя пальцами, глядя просительно — и Смотрящий протянул ему дымящийся окурок, вопреки всем Правилам. Тут из-под песка вырос Сергей-Первый, и они задымили вдвоем, передавая друг другу сигарету после каждой затяжки. Они молчали, не глядя друг другу в глаза. Тихо подошли девушки, опустив головы, позволив волосам падать мокрыми сосульками, закрывающими лица. Наконец показался Иван. Все, не проронив ни звука, посмотрели на Остров — последнее молчаливое прости. Клочок суши, сказочный кит, в течение долгих дней перенесший на своей плоской спине радости победы, тоску и поражения этой невероятной Игры — пятеро Игроков смотрели на него, размокающего в сердце сезона штормов. Они продолжали смотреть на него и когда лодка, высоко подпрыгивая на волнах, поплыла прочь, оставляя за кормой белый пляж, высокие пальмы, хижину (пока еще ее было видно между серыми стволами) — все то, что стало их домом, местом, куда они будут возвращаться снова и снова, ища успокоения и отдыха, пусть даже только в мечтах, только в сердце.
Соблюдая ритуал Игры, много раз повторенный ими за эти дни, они выстроились в ряд, ожидая появления Всевидящего — СБ, оракула… Стало совсем темно, и множество факелов, воткнутых в круг, разбрасывали по земле фантастические тени. Ни одна камера не могла поймать их глаз, они прятали их ото всех и друг от друга (и от себя тоже?), молчали все аудиосистемы — микрофоны не могли услышать стука сердец, а других звуков Игроки не издавали.
…СК и СБ сидели в палатке, умело закамуфлированной Хранителями в близлежащих кустах, и молча передавали из рук в руки плоскую серебряную флягу. «На что мы надеялись?» — спросил один другого. Ответа не последовало, его и не могло быть. Всевидящие создали Игру, написали контракты, исполнять условия которых были обязаны все Игроки… Игра была жестокой, она толкала Игрока, человека на сторону тьмы. Всевидящие понимали, что рано или поздно каждому Игроку придется наступить на собственную честь. Вопрос лишь в том, как долго этого удастся избежать каждому из них. Пятеро стоящие — Игроки высшей категории, финалисты, — дошли с чистыми руками и взглядами честных людей до этой самой точки. Это был максимум, дальше с грузом чести (воспитания, принципов, доброты) двигаться было нельзя. Они должны начать «жрать» друг друга. Таковы Правила. СК вздохнул, он понял, что до послед-него момента верил в то, что победит свет, что Игроки останутся на стороне добра. Он создал Правила, но ему все равно казалось, что они сделают что-то… В конце концов добро, если оно настоящее, должно победить в любом положении. Вне Игры СК был крупной акулой, ему не раз приходилось вести себя жестко и жестоко, не раз его самого подставляли — но в эту наивную сказку он верил. Верил вопреки собственному разуму и опыту жизни.
«Сейчас они начнут „жрать“ друг друга», — СК видел, как Игроки прячут друг от друга глаза, как захлопываются створки их душ, так они спаслись от боли. Вот так, опустив лица вниз, не произнося ни слова, они и сожрут Ваньку (СК знал, что это будет 11-и), потом… потом еще раз и еще, пока не останется один. Победитель, он больше не будет Игроком — он станет Оставшимся.
Вдруг… то, что сделала 2-а, было настолько не-ожиданно, что Смотрящие, обязанные сохранять молчание, нарушили запрет и заговорили, шорох голосов пробежал вдоль круга факелов. 2-а подняла голову, высоко выставив гордый подбородок, и протянула руку 11-и (другой рукой она держала своего 1-с). 11-и, кажется, не сразу заметил протянутую руку, и еще дольше не мог понять, ЧТО он видит. Наконец и он открыл лицо, и на нем заплясало сумасшествие. Бешенство радости. 1-с хлопнул по плечу Четвертого, тот вздрогнул, словно проснувшись, и впился глазами в лицо тезки. Вместе с ним откинула вуаль темных волос с лица и 7-и. Она улыбнулась, улыбка дрогнула, расплылась, и она заплакала. Самая старшая, она, наверно, была самой мудрой и первой до конца осознала то, что четверо делали, повинуясь незнакомой никому из них доселе силе, вопреки разуму.
Их ряд сбился — сейчас они встали маленьким кругом, глядя в упор друг на друга, каждый смотрел в глаза всем. 4-с поднял руки — и все четверо оказались в его тяжелых, грубых (медвежьих) объятиях. 2-а почувствовала на шее горячую тяжесть его руки, и одновременно 1-с, обнимающий ее за талию, ощутил мелкую дрожь ее тела. 11-и, стоявший напротив, также поднял руки и прижал себя к уже обнявшимся четырем. Они на секунду отпустили объятия, впустив Одиннадцатого к себе, — и круг снова сомкнулся. Игроки опять перестали видеть друг друга — они стояли слишком близко. Они вдыхали дыхание друг друга, чувствовали запах друг друга (терпкий запах огня от парней и свежий аромат волн — от двух девушек), в ушах каждого звучал стук четырех сердец, и эти сердца бились в такт. Они обнимали друг друга и с каждой секундой прижимались друг к другу все крепче. Им всем казалось, что между ними есть еще пространство, зазоры — а значит, есть место для потери чести, место, в которое могут провалиться любовь и дружба. Они прижимались все крепче и крепче, не оставляя между собой дистанции, впуская каждого в свои сердца и души. 1-с почувствовал на лице влагу и не знал, чьи это слезы. «…Или это плачу я?..» Они поняли и на этом остановились: вместе, только вместе — стоит им отдать одного, и всем им крышка. Но они не отдадут, и горе тому, кто попытается отнять. «…Ребята!..» — начал говорить один из них и тут же замолчал, это было лишнее. Они не сдадут своих, они остановили Игру. Смотрящие, один за другим, стали выключать камеры. Колесо Игры остановилось и, постояв, с тихим скрипом начало, едва заметно для глаза, поворачиваться в другую сторону.
…С тех пор заплывающие иногда на Остров яхтсмены и местные рыбаки часто находили около берега раковины, закрученные против часовой стрелки…
POST SCRIPTUM
…Это произошло безо всякой подготовки, предвестий — в секунду, разом. Так начинается ливень в этих широтах: еще мгновение назад все тихо (и сухо), а сейчас уже вода с диким грохотом падает с неба и одежда промокает быстрее, чем успеваешь об этом подумать.
Хм… сравнение с водой пришло на ум не случайно. Так льют воду на боксеров в нокауте, возвращая им сознание. У него вдруг открылись глаза. В последний день Игры. Он смотрел во все стороны, смотрел на лица оставшихся Игроков и понимал все ярче и яснее, что до сих пор был слеп. Игра давила ему на веки и заслоняла этот мир, и у него не хватало сил сделать шаг в сторону. Мысли, бесконечные суетливые мысли заполняли разум и опустошали душу. Кого «съесть», кому верить, а кому нет, как самому не оказаться «съеденным» — день за днем, минуту за минутой он думал только об этом, глядя слепыми глазами только вперед, туда, где стоял финал Игры, и не видел того, что вокруг, что рядом. «Господи, я же на Карибах…» — он подумал об этом впервые с начала Игры. Дошло наконец-то!
В дни Игры он чувствовал тоску не раз, это была самая черная и тяжелая тоска, какая только бывает. И сейчас ему тоже было невесело, но это была уже совсем другая тоска — он жадно смотрел, впитывая в себя все цвета и краски, все запахи и звуки, портреты Игроков и Смотрящих. Живя в Игре и живя Игрой, так просто забыть о том, что есть еще другая жизнь — настоящая. И он благодарил Бога, что тот вернул ему память.
Они страдали — эта была Игра, дарующая страдание. Страдание и испытания, и тяжелее всего — выбор. Каждый Игрок был волен сам решать, по какому пути ему идти к финалу. И нельзя, наверно, винить тех, кто лгал и вертелся ужом ради сохранения своей жизни в Игре. Ведь Правила это позволяли. Всю Игру они страдали, и (под)сознание (такова уж человеческая психика) нашептывало им, ища виноватых: «Это они заставляют тебя страдать. Они, те, кто с тобой в Игре, на Острове…» И только сейчас он взглянул на эти лица по-новому. Это был взгляд не на Игроков, не на конкурентов — он просто смотрел на людей, с которыми прожил бок о бок эти дни, деля еду, тепло и все радости и поражения. Он смотрел на их лица и узнавал себя — такое сходство бывает у братьев и сестер. Вдруг стало ясно, почему их называли «Племя» — ведь они все одной крови. В чем дело, до конца не ясно, но явно одно — изменилась структура их тел, их крови, их сознания. И они стали одинаковыми — родня.
«До чего же они похожи!» — все до черноты загоревшие, со сверкающими белыми зубами, с выгоревшими в золото волосами (у мужчин бородами). Они были истощены до предела, но плечи мужчин были широкими, силуэты девушек сохраняли томящую плавность линий. Все они держали головы, гордо и упрямо мерили песок походкой победителей — легкой и твердой. В шаге и осанке не было усталости. Игра не сломала их. Равные друг другу, они гордились тем, что живы в сегодняшнем дне на этом Острове, гордились своим Племенем и соплеменниками.
«Как же можно было раньше этого не замечать?» — вокруг рассыпался в пышном великолепии Эдемский сад. Пальмы махали им тугими листьями, навевая прохладу даже в самый жаркий день, вода в море была прозрачна, как воздух, а воздух здесь был чист и свеж так, что его вкус чувствовался на языке. Белый коралловый песок мягко изгибался, подстраиваясь под изгибы опускавшегося на него тела. Хотелось лежать на берегу всю ночь, глядя вверх, на здешние сияющие светло-зеленым светом звезды. «Ведь шторм и дожди начались недавно, раньше ночи были почти всегда ясные. Почему же мы не лежали вот так?» И не существовало уюта более уютного, чем пропахшие дымом одеяла (сушились у костра), положенные на плот и освещаемые одной свечой, — это был их дом.
«Как же я отсюда уеду?!! Как же мы… Мы все — неужели уедем и разбежимся по этой планете?!! Я же не смогу без них…»
Когда они запрыгивали в лодку, он протянул руку девушке-Игроку, и сердце его пронзила стрела — настолько она была красива, совершенна…
«Наверно, это какое-то обнуленное пространство, точка отсчета. Мы стали другими, и жизнь пойдет с чистого листа. Здесь нет времени — только пульс Игры». В лицо прилетел привет от здешнего Нептуна — очередная горсть обжигающих брызг. Они шли через море к соседнему острову, большому куску суши, на котором Всевидящие задумали очередное испытание. Впрочем, шли — здесь не совсем подходящее слово. Это больше напоминало полет. Широкие упругие волны, которые умело седлал везущий их Бой, индеец, поднимали их утлую скорлупку высоко над горизонтом. Сидящий на носу лицом ко всем Игрокам Смотрящий громко читал (совсем неподходящее по словам, но идеально ложащиееся по ощущениям): «День-ночь, день-ночь, / Мы идем по Африке, / День-ночь, день-ночь, / Все по той же Африке!» — и глаза его были решительно-дьявольские. Кажется, в них сидел сатир, вызванный к жизни Всевидящими, сильный, хитрый черт — дух Игры. Казалось, ему абсолютно плевать (или он так изощренно пытался поддержать Игроков) на ветер, пронизывающий промокшие от брызг одежды, на болтанку, на все.
«Поэтому здесь и с погодой такое творится. Все (биип!) вперемешку!» когда они садились в лодку на своем Острове, светило убийственное солнце, их душил влажный воздух. Они отошли от Острова всего пятнадцать минут назад — и синее небо затянулось войлоком.
К такому Игроки уже привыкли — погода менялась не меньше пяти раз в день…
«…Я вернусь сюда, я обязательно вернусь. И встречу здесь этих четверых. Мы вернемся и будем вместе…» — это была его последняя мысль в Игре. Потом он перестал быть Игроком.
Хм… сравнение с водой пришло на ум не случайно. Так льют воду на боксеров в нокауте, возвращая им сознание. У него вдруг открылись глаза. В последний день Игры. Он смотрел во все стороны, смотрел на лица оставшихся Игроков и понимал все ярче и яснее, что до сих пор был слеп. Игра давила ему на веки и заслоняла этот мир, и у него не хватало сил сделать шаг в сторону. Мысли, бесконечные суетливые мысли заполняли разум и опустошали душу. Кого «съесть», кому верить, а кому нет, как самому не оказаться «съеденным» — день за днем, минуту за минутой он думал только об этом, глядя слепыми глазами только вперед, туда, где стоял финал Игры, и не видел того, что вокруг, что рядом. «Господи, я же на Карибах…» — он подумал об этом впервые с начала Игры. Дошло наконец-то!
В дни Игры он чувствовал тоску не раз, это была самая черная и тяжелая тоска, какая только бывает. И сейчас ему тоже было невесело, но это была уже совсем другая тоска — он жадно смотрел, впитывая в себя все цвета и краски, все запахи и звуки, портреты Игроков и Смотрящих. Живя в Игре и живя Игрой, так просто забыть о том, что есть еще другая жизнь — настоящая. И он благодарил Бога, что тот вернул ему память.
Они страдали — эта была Игра, дарующая страдание. Страдание и испытания, и тяжелее всего — выбор. Каждый Игрок был волен сам решать, по какому пути ему идти к финалу. И нельзя, наверно, винить тех, кто лгал и вертелся ужом ради сохранения своей жизни в Игре. Ведь Правила это позволяли. Всю Игру они страдали, и (под)сознание (такова уж человеческая психика) нашептывало им, ища виноватых: «Это они заставляют тебя страдать. Они, те, кто с тобой в Игре, на Острове…» И только сейчас он взглянул на эти лица по-новому. Это был взгляд не на Игроков, не на конкурентов — он просто смотрел на людей, с которыми прожил бок о бок эти дни, деля еду, тепло и все радости и поражения. Он смотрел на их лица и узнавал себя — такое сходство бывает у братьев и сестер. Вдруг стало ясно, почему их называли «Племя» — ведь они все одной крови. В чем дело, до конца не ясно, но явно одно — изменилась структура их тел, их крови, их сознания. И они стали одинаковыми — родня.
«До чего же они похожи!» — все до черноты загоревшие, со сверкающими белыми зубами, с выгоревшими в золото волосами (у мужчин бородами). Они были истощены до предела, но плечи мужчин были широкими, силуэты девушек сохраняли томящую плавность линий. Все они держали головы, гордо и упрямо мерили песок походкой победителей — легкой и твердой. В шаге и осанке не было усталости. Игра не сломала их. Равные друг другу, они гордились тем, что живы в сегодняшнем дне на этом Острове, гордились своим Племенем и соплеменниками.
«Как же можно было раньше этого не замечать?» — вокруг рассыпался в пышном великолепии Эдемский сад. Пальмы махали им тугими листьями, навевая прохладу даже в самый жаркий день, вода в море была прозрачна, как воздух, а воздух здесь был чист и свеж так, что его вкус чувствовался на языке. Белый коралловый песок мягко изгибался, подстраиваясь под изгибы опускавшегося на него тела. Хотелось лежать на берегу всю ночь, глядя вверх, на здешние сияющие светло-зеленым светом звезды. «Ведь шторм и дожди начались недавно, раньше ночи были почти всегда ясные. Почему же мы не лежали вот так?» И не существовало уюта более уютного, чем пропахшие дымом одеяла (сушились у костра), положенные на плот и освещаемые одной свечой, — это был их дом.
«Как же я отсюда уеду?!! Как же мы… Мы все — неужели уедем и разбежимся по этой планете?!! Я же не смогу без них…»
Когда они запрыгивали в лодку, он протянул руку девушке-Игроку, и сердце его пронзила стрела — настолько она была красива, совершенна…
«Наверно, это какое-то обнуленное пространство, точка отсчета. Мы стали другими, и жизнь пойдет с чистого листа. Здесь нет времени — только пульс Игры». В лицо прилетел привет от здешнего Нептуна — очередная горсть обжигающих брызг. Они шли через море к соседнему острову, большому куску суши, на котором Всевидящие задумали очередное испытание. Впрочем, шли — здесь не совсем подходящее слово. Это больше напоминало полет. Широкие упругие волны, которые умело седлал везущий их Бой, индеец, поднимали их утлую скорлупку высоко над горизонтом. Сидящий на носу лицом ко всем Игрокам Смотрящий громко читал (совсем неподходящее по словам, но идеально ложащиееся по ощущениям): «День-ночь, день-ночь, / Мы идем по Африке, / День-ночь, день-ночь, / Все по той же Африке!» — и глаза его были решительно-дьявольские. Кажется, в них сидел сатир, вызванный к жизни Всевидящими, сильный, хитрый черт — дух Игры. Казалось, ему абсолютно плевать (или он так изощренно пытался поддержать Игроков) на ветер, пронизывающий промокшие от брызг одежды, на болтанку, на все.
«Поэтому здесь и с погодой такое творится. Все (биип!) вперемешку!» когда они садились в лодку на своем Острове, светило убийственное солнце, их душил влажный воздух. Они отошли от Острова всего пятнадцать минут назад — и синее небо затянулось войлоком.
К такому Игроки уже привыкли — погода менялась не меньше пяти раз в день…
«…Я вернусь сюда, я обязательно вернусь. И встречу здесь этих четверых. Мы вернемся и будем вместе…» — это была его последняя мысль в Игре. Потом он перестал быть Игроком.