Сергей Сакин
 
Последний герой в переплете

   Автор хотел бы предоставить читателям право самим решать, являются ли персонажи вымышленными, или имеют реальные прототипы. В любом случае все приписываемые им мысли и рассуждения — плод буйной фантазии автора.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

   Последнее время я часто стал обижать своих друзей. То есть я не делаю этого умышленно, просто так получается, что они обижаются. Но на то они и друзья, чтобы простить меня, когда все вернется на круги своя. Ведь не может же это продолжаться вечно — рано или поздно все устаканится, и я снова стану прежним. И…
   Нет, ни фига уже не получится. Не получится стать прежним. И друзья так и будут обижаться. А потом, наверно, привыкнут. Привыкнут и перестанут звонить, и только в разговорах будут вспоминать, сожалея, я надеюсь, вполне искренне: «М-да-а, испекся старичок. Или звезданулся наш писатель окончательно?»
   Писатель — это я. Простите, простите, пожалуйста, мои верные закадыки. Я сам знаю, что я не прав и виноват. Виноват перед вами всеми и еще, кажется, перед Ней. Перед своей женой. Она у меня веселая и красивая, молодая (я, вообще-то, тоже не очень старый). И ей хочется гулять, общаться, ходить иногда в кино, а не сидеть днями напролет дома, вдыхая дым бесчисленных сигарет. Дым, кстати, становится все гаже и все более вонючим, потому что мне мало никотина, и я покупаю все более и более крепкие сорта. А ходить куда-либо to chat & socialize без меня она не может. Она верная и сильно меня любит. Иногда она даже похожа на word-овскую собачку, которая сидит сейчас в углу экрана и караулит мои ошибки. Я ей стараюсь платить взаимностью.
   Я для нее могу ВСЕ. Все, кроме одного. Выходить в свет. Абсолютно буквально: мне не можется выползать на улицу, в любое людное место, вообще — в любое место. По городу я перемещаюсь на такси. Самое интересное, что здесь нет никакой паранойи, шизофрении и прочих отклонений от нормы. Психически я абсолютно нормален. Тем более нормален я физически — все продолжаю отъедаться и, не давая еде перерастать в жир, даже изменил своему правилу рака-отшельника: вылезаю из норы и ползаю (почти регулярно) в спортзал. Там цепляю перчатки и три раза в неделю по два часа отрабатываю удары, нырки и уходы — всю эту боксерскую премудрость. Я знаю, что мой спарринг-партнер (честь имею представить: Стэкс, тоже мой Друг, уже пролезал в тексты двух моих книжек) меня жалеет. Знает, что я совсем не в форме, «скис старичок». А потом бью по груше. Физическая вымотанность на время помогает.
   Сразу умный читатель задаст вопрос: «А от чего тебе, здоровый, удачливый, не без таланта, признанный-известный, счастливо-окольцованный, помогать?» «А сам не знаю», — отвечу я этому читателю. И это будет полуправдой. Полуправда — значит полуложь. Проблема (нет, не проблема — болезнь!) моя столь специфично-деликатна, что объяснить ее словами чрезвычайно сложно. Можно по-другому поставить вопрос: «Почему молодой человек (Сергей-писатель, более известный в Москве как Спайкер), который раньше фи-зи-чес-ки не мог прожить без шумного общества, тусовок, пива, вечеринок, футбола и футбольного экстрима, снова пива и тэ дэ, почему он теперь сидит сиднем в своей трехкомнатной норе, отключил телефон и столь откровенно и беззастенчиво игнорирует призывы друзей не вешать нос и развлечься, что те (друзья) даже не обижаются (не обижались сначала во всяком случае), а просто (со)переживают ему и пытаются разгадать эту таинственную головоломку-перемену? Почему?»
   Ага, вот здесь уже теплее. Здесь — в самом вопросе — притаился ответ. Тот самый ответ, который Спайкер (то есть я) избегает озвучивать, дабы не прослыть (окончательно не прослыть) психом.
   Вечно так продолжаться не может (кажется, я повторяюсь). В общем и короче, так: один из Богов (потом объясню, кто это такие) попросил (предложил) написать мне книгу про Игру. Про Острова и Островитян. Вот я и убью двух зайцев сразу: напишу книгу и отвечу всем (в первую очередь — друзьям и прочим близким, типа жены, коим эту мутотень и посвящаю), что же со мной произошло. Пользуясь случаем, извиняюсь за сумбур и некоторые неувязочки-с в тексте. Не собираюсь подробно и поэтапно описывать всю Игру (найдутся, точнее, уже нашлись желающие это сделать), просто попытаюсь доходчиво объяснить, как со мной произошла мутация. Изменение. Перемена.
   Полезно, я думаю, это будет еще и потому, что я не один такой мутант. Игра изменила ДНК всех, кто дерзнул принять в ней хоть какое-то участие. Не важно, по какую сторону камер они находились. Игра (полагаю, это было для них сюрпризом) также нехило отразилась и на ее родителях-создателях. (Ну, на тех, кого я чуть раньше называл Богами.) Мы, побывавшие в другом измерении, в измерении Игры, — мутировали. Все. Мы часто созваниваемся, и эти торопливо-сбивчивые разговоры подозрительно напоминают встречи замаскированных в цивилизации алиенов*. Мы — другие. Нас мало, но мы есть. Некоторые даже в тельняшках. Вот о всех нас я и попробую сейчас написать. Так, чтобы получилось стояще. По-настоящему. Достойно тех, про кого пойдет речь.
   Пересказывать официальную фактологию, наверно, большого смысла нет. Если кто-то добрался до этого чтива, значит, сделал это умышленно. Я хотел сказать, что вряд ли этим заинтересуется человек, не знающий, что в 2001 году ОРТ купило у кого-то (у янков, что ли?) лицензию на Игру, которая называется «Выживший», окрестило ее в российском варианте «Последний Герой» и так далее. Я и Анька оказались одними из счастливчиков. Одними из (правильнее все-таки сказать «двумя из») шестнадцати Игроков, отобранных из пяти тысяч желающих. Хоть Анька это панически отрицает (не любит она ее, сик транзит глориа мунди*), но очевидным фактом является то, что отбор мы прошли именно потому, что я (а изначально это была моя затея) догадался на каком-то этапе отбора привести с собой свою будущую (или нынешнюю супружницу. Рядом с ее изящной пастельной красотой моя невоспитанная пошарпанность заиграла новыми красками, и Боги решили взять нас двоих, рассудив, видимо, так: «А че? Барышня и хулиган… Красиво!»
   Было лето, самый, на мой пристрастный взгляд, красивый из православных праздников — Яблочный Спас. Мой бездник, ко всему прочему. Наверно, такая штука, как карма, объективно существует. Иначе как объяснить, что я НА СОБСТВЕННЫЙ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ (!) не позвал ни единого гостя. Отшельниками мы отправились в наш загородный дом и сидели там вдвоем (втроем — еще была приблудная кошка). Сейчас ясно, что это была бессознательная репетиция. Репетиция сегодняшнего положения дел, то есть затворничества. Мы валялись на жиденькой лесной траве, любуясь отражениями высоких сосен в зеркале лесного озера и самими соснами. Яблочный Спас, как правило, является еще и последним солнечным днем лета (слишком много, конечно, во всем этом прущего из всех щелей символизма, но ведь факт!), и мы, почти не разговаривая, просто наслаждались тихим теплым воздухом среднерусского леса. Перспективы на день были еще более радужными — дома нас ждало заранее замаринованное в вине мясо и собственно вино. Грузинское, клевое. (Познакомившись с Анной, я стал эстетом. Пью только ирландское — вариант шотландское, но ни в коем случае не американское и не английское — виски, из пива — Гиннесс, из вин — грузинские полусухие красные. Посреди всего этого дремотного рая звонок (и взятого-то с собой случайно!) сотового телефона был неожиданностью настолько, что не сразу разобрать, приятная она, эта неожиданность, или нет. Во всяком случае, приятно, что кто-то из закадык изловчился выцыганить где-то как-то этот потайной номер. (Кто еще, кроме друзей, может звонить на трубку в день рождения?)
   Голос, однако, был незнакомый и не очень ласкающий слух. Казенным тоном было предложено завтра же явиться в офис Игры для продолжения прохождения этапов отбора (клянусь, так и сказали!). Первый этап, значитца, то есть анкетирование, я проскочил. Анька запрыгала и сделала все, что полагается делать обрадованной подруге жизни: попрыгав, назвала меня самым крутым, потом бросилась на шею: «А-а-а-а! Во-от! Уедешь без меня-а-а!» И в конечном итоге… Не помню, если честно, чем там у нас все закончилось. Вино и шашлык во всяком случае мы съели значительно позже.
   Необходимо уже сейчас отметить, что никаких там захватывающих дыхание мыслей у меня тогда не было. Как не было и потом, далее, в процессе всех этих нерво-мотальных сборов-отборов. Первый раз в зобу дыханье сперло только (или уже) на пароме. Дело в том, что я неприлично нагло был уверен (моя обычная, кто не знает, манера жизни и поведения) в успехе. В том, что я полечу на Игру. И не один, а еще и с Анькой. Так и получилось. О чем теперь знает вся страна.
   …Потрогать Удачу хотелось, естественно, всем Игрокам. Но нам это удалось сделать первыми. Амстердам, аэропорт. Стоянка шесть (!) часов, делать решительно нечего. Смерть или Слава! — решаю я и веду Аньку за ручку. В казино. Новичкам должно везти. Дергать за морковку банальные слот-машины мы, разумеется, не стали. А сели за рулеточный стол. При расходе в 10 гульденов (цена одной, самой дешевой фишки) выигрыш составил 160 (?)… Сейчас не могу сказать точно. Но, главное, правило подтвердилось. Значит, повезет и в Главном. Так я, во всяком случае, бормотал успокоительно Аньке на ушко, когда мы пропивали выигрыш в соседнем кафе. Иногда мимо кафе проходили другие Игроки и завистливо на нас косились. Весть о нашем выигрыше облетела аэропорт быстрее, чем если бы это объявили по громкой трансляции. Славянская манера расплескивания информации не изменилась. При нашептывании меня смущал один фактик, который я вслух не говорил. Новичкам везет, гм… Но новички-то — все шестнадцать. (Это уже сейчас среди Смотрящих, Хранителей, Богов и прочих, кто составлял ткань Игры, ходит искрометная шутка: ПГ № 2 провести в другом месте, но.. с тем же составом Игроков!)
   …Уже задумал(ся), как и полагается Игроку, заявленному как «писатель», над полноценной книгой обо всем этом. Настоящей. Она будет, обязательно будет, просто всему свое время. Я про нее к тому вспомнил, что там о себе пишу в третьем лице, иногда от этого возникают сложности (мои книги — все две! — написаны от лица первого), по привычке путаюсь в номерах лиц, но и пользы тоже немало. Наверное, это еще помогает сохранять некую видимую объективность типа: «…СБ посмотрел на Писателя. Его худая фигура сейчас была олицетворением надломленной усталости…» М-да-а, «автор хотел выразить…» сочинение, четвертый класс.
   Так получилось, что про мутацию я сначала услышал (и тогда, помнится, даже соврал для поддержания беседы: «Да, да! И у меня то же самое!», не подозревая, что скоро начнется!) от одной из Смотрящих (понятие типа «Богов»), а потом испытал на себе. Это как прозрение, одномоментно — БАЦ! И ты оглядываешься, чуть задыхаешься (дыхание, «естессно», от такого открытия сбивается) — елы-палы, мама родная! Идея? Иде я нахожусь?
   Игра, место ее проведения… Вроде бы эти острова выбрали сами Боги, но день на тридцатый стало очевидно, какая тут причинно-следственная связь. А связь такая, что не Боги выбрали место, а с точностью до наоборот. Это магия, это нулевой меридиан, это черт знает что! Здесь нет времени, неизвестно, остановилось ли оно, или его здесь просто никогда не было. Индейцы — те ездят на лодках, к которым приделаны сверхсовременные моторы, и одеваются в одежду производства Китая, что вроде бы должно говорить о каком-то все-таки прогрессе, то есть движении временных потоков. (Кстати, еще один, не самый большой, из парадоксов тех краев: среднемесячный доход на душу там баксов 20, но все ездят на моторках стоимостью в несколько косых «зеленью». Откуда берут, спрашивается?) Но лица у этих аборигенов настолько непроницаемые, что и дураку становится ясно — что-то здесь нечисто. Эти лица больше напоминают маски, древние (т.е. вечные!) маски. На этих масках не разглядеть никаких эмоций, они не меняются, и от этого тоже попахивает Вечностью. И живут эти самые люди так же, как и 100, 200, 1000, 10 000 (кому какая цифра по вкусу) лет назад. И деревья вокруг такие же, как и при сотворении мира.
   Но самое главное — это все-таки погода! Погода — самое загадочное, что здесь есть. Погода местная напоминает коктейль, причем замешанный не в шейкере, как полагается, а в бутылке. (Наверно, это моя подсознательная ассоциация: бутылка-джинн-магия. Кроме того, пустые бутылки во множестве приносили к нашему берегу волны.) Она (погода, а не бутылка) быстро вырабатывает в тебе некую философичность. Если на нее обращать внимание, то можно свихнуться. С утра тебя обрызгает дождичком (но еще несильно), через час будет солнце, причем захреначит сразу градусов под сорок, так что все вокруг пропитается нездоровыми испарениями, и, когда все одеяла и прочий трикотаж педантично будут вывешены на просушку (на специально отстроенной сушилке — авторство принадлежит Игроку, не без изящества вращающего задом в ТВ-заставке «Джей-Севена»), подует ураган, и все придется срочно эвакуировать в дом, иначе унесет ветром и никогда не принесет обратно. (Хотя нет, исключения бывали. Так, после объединения Племен я нашел на соседнем Острове собственные штаны, которые сдуло ветром и смыло волной еще в самом начале Игры.) Ураган, разумеется, принесет грозу с дождем. Из-за этого станет темно на три часа раньше вроде бы принятого. Зато через несколько часов все Племя проснется от зарева пожара. Но это не джунгли горят. А всего-то взошла полная (нашей) крови Луна. Ага! И она будет светить, не давая уснуть, наверно, думая, что тем самым компенсирует нам раннюю темень. Все из атмосферно-природных явлений, которые только можно и нельзя вообразить, здесь запиханы без системы в бутылку и тщательно перемешаны неким местным демиургом. Есть мнение, что это был ДЖА, хотя некоторые из Смотрящих уверены, что не ДЖА, а Люцифер. Но я склоняюсь к первому варианту.
   …Разогнался я, разогнался. Наверно, делать на первой же странице заявление о собственной нормальности было преждевременной бравадой. Нормальный человек не начнет рассказывать историю с середины. Начинать надо с начала. (Вода — мокрая.) Хотя что-то там я все-таки успел, на дикой скорости, донести. А может, это опять подсознание. Подсознательно я избежал моментов, описывающих этапы отбора. Иначе ведь не обойдется без того, что я пройдусь по большинству Игроков. В смысле, обругаю их всех грязными словами. А они этого не заслужили. Просто я мизантроп. А самое интересное, что после Игры я с легким даже недоверием обнаружил, что с некоторыми из них я по-настоящему подружился. Остается сделать вывод, что сорок дней Игры как-то повлияли на мою оценочную систему. Не иначе.
   Вообще, это одна из задумок Богов, сколь остроумная, столь и подлая (ну вот, опять начал: обвиняю в подлости людей, которые на самом деле просто замечательные, настоящие люди, вдобавок очень и очень ко мне благоволящие), — затолкать на клочок суши размером с носовой платок людей, которые откровенно несимпатичны друг другу. Даже не несимпатичны, а просто ди-а-мет-раль-но противоположны. Никогда не пересекались и тем более не стали бы общаться в нормальной, «той», жизни.
   И поставили получившуюся смесь отстаиваться сорок дней. Из мутной жижи выделилась воздушно прозрачная прохладная вода, известное всем вещество всплыло, а на дно легли благородно-матовые самородки…
   В общем, читайте. И не стреляйте в пианиста — он играл, как умел.

1

   СБ и СК сидели на веранде бара. Навес из пальмовых листьев защищал от лучей солнца, к которым так тяжело привыкать человеку с белой кожей. И если от солнца спасал навес, то от жуткого зноя, усиленного висящей в воздухе влагой, спасти не могло ничто. (Жуткого, конечно, для северянина, приехавшего из другого полушария, из дикой, заснеженной России — индейцы ходили по солнцепеку как ни в чем не бывало, кажется, даже посмеивались над истекающими потом забавными белыми.) Они оба, конечно, бывали на тропических параллелях уже не раз, но так и не привыкли к «эффекту простыни» — только выходишь из самолета, возникает чувство, что твое тело облепила горячая мокрая тряпка. Да и вряд ли можно вообще привыкнуть к тому, что (хотя температура в тени радует стабильными +35оС) одежда никогда не просыхает, пропитываясь влагой из воздуха.
   Несмотря на жару, оба пили виски, большие порции которого были налиты в кургузые ста-каны. О стенки стаканов стучали кубики быстро плавящегося льда. Это был единственный звук, нарушавший тишину. Шум Карибов, блестевших между пальм, уже стал привычным, слух за него не «цеплялся», как в Москве не обращаешь внимания на гул машин. Сидевшие в плетеных креслах мужчины смотрели на море, время от времени посылавшее им солнечных зайцев, и изредка перебрасывались малопонятными фразами.
   Это был самый жаркий час дня, когда все аборигены, и без того ленивые (или просто непривычно для вечно спешащего европейца неторопливые), заваливались спать — та самая маркесо-кортасаровская сиеста. Все казалось погруженным в спячку. Все, кроме бара, единственные посетители которого сидели на террасе. Хотя они тоже были неподвижны и беседа текла вяло, в лицах их, в окружающем их пространстве ощущалась натянутость басовой струны. На лбу старшего пролегли две глубокие морщины — борозды, оставленные напряженными раздумьями. СБ и СК ждали. Ждали чего-то важного и серьезного, чего-то, что могло (может, да, а может, и нет?) повернуть судьбы многих людей на совсем другие пути.
   Они почти одновременно допили виски и по тому, как бармен, не спрашивая, быстро поднес новые порции, стало видно, что это далеко не первые стаканы, выпитые сегодня. Ни один из них тем не менее не походил на захмелевшего. Только СК время от времени опускал тяжелый подбородок к груди и прикрывал глаза рукой — жест, свидетельствовавший скорее о серьезности мыслей, чем об усталости или тумане в голове.
   В бар вошел АЛ, молча подсел за столик и заказал минеральную воду без газа. Теперь все трое Всевидящих были в сборе — и продолжали ждать вместе.
   Совсем скоро им предстояло поднять нелегкую ношу, которую они сами для себя подготавливали не один год, тратя на это умопомрачительное количество нервов и денег. На сегодня все эти вынуждающие выкуривать две пачки в день проблемы остались в прошлом. Им предстояло стать вершителями судеб, Богами. И теперь, в утомительный отрезок последней передышки перед Игрой, они, не признаваясь в этом друг другу, а возможно, и самим себе, изрядно психовали. Наверное, ни один человек не в состоянии до конца представить, что такое — быть Богом, а неизвестное всегда страшит.
   Правда, только для шестнадцати человек и только на сорок дней, но и это — ноша не из легких. И не из приятных. Но пока шестнадцать Игроков были еще за несколько тысяч километров отсюда. Они летели на самолете через Атлантический океан — добровольно возжелавшие доверить свои судьбы этим Богам. Впрочем, доверяли они себя более удаче — о существовании Всевидящих знали пока далеко не все участники Игры.
   Еще несколько дней назад было готово решительно все. СК и АЛ, игравшие в своей жизни в разные игры, знали, что и к началу этой Игры выяснятся какие-то обидные ошибки, следы извечного распиз(биип!)ства Низших Богов (Смотрящих) или их собственные промахи, но искать их заранее было бессмысленно. Оставалось только ждать.
   Перед тем как разойтись по номерам, они не сговариваясь зашли в операторскую. Экраны уже светились — на двух Островах были установлены и тщательно спрятаны видеокамеры. Они передавали изображение на эти мониторы. Но пока вся аппаратура работала вхолостую — в радиусе +++ километров не было ни одного Игрока.
   Самолет снова повело вниз. «Как в лифте с оборвавшимися тросами». От пришедшего на ум сравнения он сам же плюнул через плечо и машинально огляделся в поисках деревяшки. В «Боинге» компании КЛМ ничего деревянного не было.
   Потом он остановил взгляд на лице сидящей рядом девушки и долго смотрел на нее. Кажется, он сдерживал дыхание и даже не мигал — так боялся потревожить ее покой. Его лицо, которое большинство из шестнадцати Игроков считали наглым, злым (и еще тринадцать бранных прилагательных), в лучшем случае — просто неприятным, изменилось. (Оно таким и было. И его это совсем не заботило. Скорее, ему это нравилось), всегда менялось, когда он смотрел на нее. Сползла вечная глумливая ухмылка, разгладилась складка между бровей. Глаза стали спокойными, даже мечтательными. Но в глубине их поблескивали тревожные искры, как будто парень не знал ответа на очень важный вопрос.
   Вызвавшая такие перемены в лице парня девушка полулежала на откинутом кресле, ее колени укрывал синий плед, из тех, что выдают пассажирам на длинных перелетах. Укутывая ее ноги, плед выглядел не казенной штамповкой, а захваченной из дома частицей уюта. Глаза девушки были закрыты, наверное, она дремала. Но даже во сне ее лицо светилось красотой. Редкий тип красоты, идущей изнутри — из ясной души и чистого сердца. На шее девушки висел золотой крест. Парень (тоже крещеный когда-то в православие) креста не носил. Но сейчас обращения к Господу то и дело возникали в его мыслях. Он не молился, но словно задавал вопросы и требовал ответа, уверенный, что Бог услышит.
   «Теперь, Господи, можешь не помогать, только не мешай. Что я несу?! Идиот! Господи, если я стухну (я знаю; я слабак и ничтожество!), ты пошлешь мне сил?! Господи! Ты же все видишь. Ты видишь, что я прошу ради нее! Она верит в меня, верит мне, верит, что я не сломаюсь и не ссучусь. Она говорит, что ей со мной ничего не страшно, что она все выдержит… Господи, ради нее! Ты же знаешь, ты видишь: она никогда никому не желала зла, ни в чем, никогда! Она дочь твоя, она живет в добре и свете, она полна любви ко всем — и людям, и бл(биип!)ям. Она… Господи, ради нее! Ты слышишь меня?!»
   Девушка вздрогнула раз, другой и чуть нахмурилась, ей снилось что-то тревожное. Парень вздрогнул вместе с ней, тревога еще сильней заблестела в его глазах, стала явной. Он протянул обе руки к девушке, левой рукой обнял ее за высокую, благородных пропорций шею, другой стал нежно гладить густые волосы пшеничного цвета. Его губы шевелились, он шептал неслышные слова.
   Девушка улыбнулась и, улыбаясь, открыла глаза. Большие, редкого цвета моря, они действительно сияли ясным светом. Парень ласково заулыбался в ответ, а глаза из тревожных стали уверенно-спокойными: взгляд защитника, готового и к нападению.
   — С добрым утром, родная!
   — Здравствуй, любимый! Я долго спала? А ты все время на меня смотрел?
   Он взял ее лицо в ладони (руки были очень худыми, но изуродованные костяшки пальцев выдавали любителя драк) и поцеловал в лоб. Когда губы касались ее кожи, его взгляд поверх спинки кресла встретился со взглядом одного из пассажиров, интеллигентного вида мужчины лет сорока пяти, в очках, с характерным (хм…) профилем. На лице мужчины на секунду появилась саркастическая улыбка, но тут же пропала, стертая взглядом парня — неприкрыто агрессивным.
   Парень с девушкой были Игроками 1-с и 2-а, мужчина — номером 3-а. Между 1-с и 3-а уже возникла сильная неприязнь, хотя до начала Игры было еще около суток.
   Игрок 3-а отвел в сторону глаза, почувствовав себя при этом весьма неловко. «…Перед каким-то мальчишкой, фу!..»
   Через некоторое время он, шагая из туалета, опять краем глаза зацепил эту парочку, 1-с и 2-а. Они сидели, крепко обнявшись, но при этом умудрялись о чем-то темпераментно спорить, улыбаясь друг другу. 3-а испытал легкий укол в сердце.
   Вернувшись и сев в свое кресло, он раскрыл книгу и опустил в нее взгляд. Обучаясь несколько лет назад в Гарвардской школе бизнеса, 3-а тщательно запоминал манеры преподавателей и потом присваивал их себе, копируя не без изящества. Из Гарварда была привезена и эта посадка при чтении — с подчеркнуто прямой спиной и подбородком, вытянутым вперед. Среди развалившихся кто во что горазд пассажиров (шел уже не первый и не второй час полета) он, пусть и выглядел отчасти нелепо, все-таки по-хорошему выделялся свой благородной осанкой.
   Если, кстати сказать, было возможным заглянуть Игроку 3-а через плечо, стало бы ясно, что мысли его заняты более существенными вещами, чем содержание книги. Между страниц были вложены две фотографии. На обеих изображена одна и та же женщина, уже не первой молодости (скорее всего, она была ровесницей 3-а), но красивая, с правильными чертами лица. Одна фотография была уже чуть выцветшая, с треснувшим уголком. Вторую, сделанную на «Полароиде», кажется, отсняли совсем недавно. На ней женщина сидела в кресле, сложив руки на животе, она была беременна. Ее лицо, беззаботно веселое на старом фото, теперь было омрачено тревогой, хотя и здесь она улыбалась.
   «Может, бросить все к черту и вернуться? Пока не поздно, а? Как же я оставил ее сейчас? Ведь у нее такое… состояние тревожное… Я хочу быть рядом с ней, я же ее люблю!
   Этим-то сосункам хорошо (хм, неужели укол в сердце — зависть? Зависть?! Стыдно, 3-а, стыдно!), они вдвоем. Хотя, что они могут знать о серьезных чувствах? Этот мальчишка дурно воспитан, на острове, когда он завопит от слабости, молодые все слабаки, я прижму его к ногтю. Впрочем… Чего там прижимать? «Съедим» его на первом же Совете…
   Как же она там? Организаторы обещали, что будут звонить каждые три дня. Черт их знает, этих организаторов! А может, мне самому дадут возможность звонить? Хотя бы изредка? Цивилизованные же люди, должны войти в положение! Хм, а они спросят — ты контракт читал перед тем, как подписывать? Вот и не ной! Жена у него беременна… Так что ты не сидишь с ней, че поперся? Да, наверное, так и скажут… Ну хоть сами-то звонить будут? Может развернуться, пока не поздно, а?..»