Посмотрел на меня со своего кресла снизу вверх, заморгал и понять ничего не может:
- Так оглохнут ведь?!
- Попробуй, - говорю я.
- А не оглохнут?
- Оглохнут, так хрен с ними. Времени нет, Серёга. Давай.
Как заорёт! На всю Ивановскую.
Никто не оглох...
Сергей Михайлович как новый стал. Заулыбался.
- Так всё в порядке, старина. Хорошо, что ты пришёл. Высшак!
- Как ощущения? - спрашиваю смеясь.
- Новьё, - и улыбается вовсю, аж всем телом дышать стал.
- Тогда пошли выпьем. Заодно и планы обсудим на будущее.
- Да очень легко уйдём. Слушай, как хорошо, что ты пришёл!
Хлопая друг друга по спине, мы удаляемся, и уже не слышно, о чём мы говорим. Кажется о том, как в десятом классе...
57
Сцена первая.
Чёрный "Ситроен" едет по направлению к городу. За рулём Сява - лет тридцать, рыжие волосы, рост выше среднего, можно назвать симпатичным. Умеет быть смешным. Смесь латыша и украинки. Работает дизайнером больших офисов. Ему до сих пор ещё кажется, что он любит Наташу (когда-то он сгорал от счастья только при её появлении - Прим. авт.).
Рядом с ним сама Наташа. Высокая (для женщины), красивая, ещё года два-три будет в прекрасной форме. Пять лет тому назад вышла замуж за Сяву. По любви.
Он всегда пользовался благосклонностью женщин, и Наташе польстило тогда, что он стал серьёзно ухаживать за ней... Ох, как жаль предыдущего кавалера, но с умом подобрана причина раз- лада, и "отряд не заметил потери бойца". Она, Наташа, двадцати пяти лет, влюбилась в него, в Сяву (смешное имя, правда?).
На заднем сидении - попутчик. Молодой парень, лет двадцати. Рассказал, что учится в университете. Физика и какие-то там ра- диолинии. Подаёт надежды. Уже приглашают работать на пер- спективные должности. Вся семья оплачивает ему обучение и надеется.
Сцена вторая.
Телевизор:
Мальчишки и девчонки!
А также их родители!
Весёлые истории
Увидеть не хотите ли?
Весёлые истории журнал покажет наш.
Весёлые истории в журнале
Ералаш!.. пам-парам-пам!
Пара-пара-пам-пам!
Пара-пара-пам-пам! Паам!
Журнал Ералаш! парам-парам-пам! Пуу-у!
Сцена третья.
Коричневая "Хонда" удаляется в сторону загородного пляжа.
58
Сегодня подходящий случай отдаться Леону, - думает Оля. Вот он обрадуется!.. Разыграю, что наконец-то не выдержала его многолетней осады... Будет с жаром обнимать меня и, чуть не плача, скажет, что любит меня так, что... Придётся долго выдер- живать его чистый любящий взгляд... Утром он сделает мне пред- ложение выйти за него замуж. Я скажу, что должна подумать, и через несколько дней соглашусь. Бедняга изведётся за эти пару дней, но что делать - издержки производства. Ну а что?.. Не могу же я ждать до тридцати... Он во всяком случае меня любит. Ну ладно, там посмотрим... Да, надо не забыть поцеловать его утром и сказать, что он очень милый (в чём, собственно, Оля сомневается; у неё, слава богу, есть с кем сравнивать - Прим. авт.).
Леон - не то программист, не то электронщик, не то химик. Хороший специалист. Образован. Воспитан. Среднего роста, эрудиции, полноты, амбиций. Влюблён в Олю с восьмого класса. "Неужели она поняла, как я люблю её?.. Уже вторую неделю она рядом со мной, а ведь за ней всегда ухаживают мужчины. О Боже..." (Далее следует сплошная патетика; нет смысла её повто- рять - Прим. авт.).
Сцена четвёртая.
Сява на какую-то секунду задремал. Потерял управление. Ма- шина выскочила на встречную полосу.
Сцена пятая.
Смерть.
Сцена шестая.
Телевизор.
...Нам расколоть его поможет
Киножурнал
Хочу! Всё! Знать!
59
Сцена седьмая.
Газетная статья.
"Вчера, около семи часов вечера, на четвёртой трассе призошла страшная авария. Водитель чёрного "Ситроена" не справился с управлением машины... Прямое столкновение с идущей по встречной полосе "Хондой". Пять трупов. Четверо опознаны по документам. Личность молодого человека, лет восемнадцати-двадцати, устанавливается... Каждого, кто может оказать помощь в опознании... просим обращаться по телефонам...
Сцена восьмая.
Один из домов большого города.
Из открытых ставней раздаётся песня на русском языке.
...Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва...
В соседнем окне - телевизор. Какой-то фильм.
60
...Я тону, и мне
В этих пустяках
Ты - рюмка на столе,
Ты - небо на руках...
Ю. Шевчук. Театр ДДТ
"Белая река"
Лучи света, поднимающие водную пыль... Сегодня весь день шёл дождь. Проливной дождь!.. Ливень! В этих лучах что-то божественное или что-то большее, чем божественное. Эти лучи впились в море...
Целый день не писал. Блуждал по дому, смотрел на дождь, ел, лежал, спал по полчаса, чесался, а вот сейчас смотрю на лучи. Чёрт, а!.. Лучи!.. Лучи, бога душу вашу мать!
Позвонил Серёга, в сентябре у них гостит редактор известного издания в Москве; неплохо было бы закончить книгу к этому времени. Сергей помогает мне печатать, исправлять ошибки, смотрит на текст свежим взглядом - мне это очень важно.
Я сижу за большим столом и пишу. Вокруг меня какие-то лист- ки с пометками, набросками, рисунками... Мне надо переписать их все (эти наброски) на лист. Потом отшлифую. Главное сейчас - всё переписать и выбросить эти наброски к чертям в тратататы. Я устал от них. Возможно, это полный бред, а возможно, и нет...
Вспоминаю недавно проведённый мною вечер. На какой-то ту- совке ко мне подошёл странного вида художник и долго нёс со- вершенно полную херню о воображении и его значении в вообра- жении более глобальном (я предупреждал, что это - херня). Са- мое интересное, я его понял. Он спросил моё мнение, и я сказал: "По модулю, мы с тобой одинаковые, только я нормальный". Он не обиделся, долго смеялся - ему понравился мой ответ. - Слу- шай, старина, классно сказал! Пойдём, крякнем за это по малой. - Чё ж не крякнуть?!
Воображение... Картины, которые рисует наше воображение. Наслоения картин одна на другую. Они въедаются в друг дружку, жуют, пережёвывают, чавкают, трутся. Но когда-нибудь, когда-нибудь придут с шести сторон геркулесы и одним рывком
61
растянут эту кашу в разные стороны. И, о Боже, мы увидим боль- шую картину! Огромное полотно! Мне кажется, в эту минуту помрёт куча народа...
Я должен скорее издать эту книгу. Она была задумана о ней, а я скоро влюблюсь и очень серьёзно влюблюсь. Зачем мне лишний груз?! Закончить, напечатать и забыть. Хотя, подождите... нет... нет, эта книга не о ней. Она обо мне. И, может, я никогда не окончу сей... (думаю)... монолог.
Бросаю всё и валюсь на диван. Один в большой квартире... Что же такое это я? Смотрю на себя в зеркало... Ну сейчас-то я не играю?! Сейчас я не как бы? Сейчас, вот он я?..
"Не спрашивайте меня, чего я хочу добиться в жизни, и я стану вашим лучшим другом", - Костя великолепен! Помню каждое слово его потрясающего тоста в Старый новый год: "Ребята, уже столько написано и сказано о том, что далеко не все рады свету мысли... ну там обыватели, фетишисты, мещане, филистеры... ну о важности доказать... Я построю своё предложение несколько иначе - идите Вы все на х-й!". (Аплодисменты!).
...Потом снова день.
Сижу в маленькой Серёгиной комнате. Это дом моих друзей. Комнатка просто набита электроникой: суперсовременный ком- пьютер, на котором мы с Серёгой набираем мой роман, стерео- система, телевизор, радио, какие-то потрясающие колонки на шпильках... Прекращаю печатать по причине ужина - к ним приехали гости. Мы пьём водку. Потом я сажусь в машину и еду к Стасу. Уже ночь. По случайному совпадению у него тоже ка- кая-то компания. Потом все расходятся и остаётся какая-то пара; им наплевать на меня, мне - на них, - замечательно! Мы пьём со Стасом анисовую. Затем он укладывает меня спать на раскла- душку в гостиной. Потом снова день, и мы завтракаем в малень- кой кухоньке. Стасика жена уже на работе, - всё запиваем непло- хим коньяком; принцип старый и проверенный до нас: утром выпил - весь день свободен.
Потом снова день. Я звоню Котиковскому и говорю: "Шура, ты знаешь, я отпечатал на компьютере первые свои рассказы...
62
печатное слово... совсем другое отношение! Полный кайф!" (Хо- рошо, когда есть, куда идти.) Шурка: "Это только у нас, у совет- ских, - к печатному слову".
Святополк говорит, что помнит всегда фразу: "Знай, откуда ты пришёл и куда идёшь". Откуда ты пришёл и куда идёшь; даже если тебе хорошо на месте.
Потом снова день.
Тишина. Спокойствие. Рыбалка. Поплавок на зелёной глади. Очень похоже на медитацию. Озеро дарит тебе необъятную, необработанную массу энергии. Надо только сохранить её в себе. Не расплескать... Поплавок начинает еле-еле шевелиться. Надо набраться терпения. Не рвать. Дождаться. Сейчас, сейчас он уйдёт весь под воду... Тишина. Боже ты мой (это я к себе), как хорошо!
Переписав с маленького листочка очередной набросок, выки- дываю его. Хочу, чтобы все листы закончились. Папка для эски- зов пуста... Рабочая командировка. Да, мне нужна рабочая коман- дировка! Куда-нибудь к бедным, средним, богатым; душой, те- лом, мыслью. К тупым и храбрым, к чистым и смешным, к сле- пым и никаким. Посмотрите на людей! Ведь почти все мертвы, только забыли лечь! Вдышитесь! Потрясающие миазмы!.. И формальдегида! Побольше формальдегида, пожалуйста! Мне-то что, я для Вас... Я для себя... Я не для Вас и не для себя. Чёрт, запутался... Нет, ну уж точно не для Вас...
Боже, даже с собой мы говорим иногда на разных языках.
63
Я уже не помню, где услышал эту историю. В общем, какой-то странник долго-долго шёл, кажется, в Индию, - встретиться с известным мыслителем. Всё, что хотел путник, - это понять смысл жизни. Искать и найти. Только и всего...
Он доходит до огромной поляны посреди гор, там разбит ла- герь. Его хорошо принимают, селят в небольшую палатку и велят ждать...
Проходят дни, которые он коротает созерцанием гор, речки, неба, слушанием ветра, наблюдением звёзд... И вот как-то ран- ним утром его будят и сообщают, что через час он будет принят и что время встречи строго ограничено.
В назначенный час он заходит в палатку, его встречает мыс- литель. Они говорят о смысле жизни, и странник с ужасом пони- мает, что ничего нового мыслитель перед ним не открывает, что вот сейчас закончится отведённое ему время и печать неизвест- ного, непонятого, едва приподнявшись, вновь ляжет на его мыс- ли. И тогда гость спрашивает: "Скажи мне!.. Что из увиденного тобой в жизни более всего потрясло тебя?". "Ты не поверишь, - отвечает мыслитель, однажды я попал в детский лагерь. Где-то далеко отсюда... Так вот там ребятишки сами управляли своей жизнью: питание, развлечения, организиция, - ну абсолютно всё".
- И что, это потрясло тебя больше всего из увиденного тобой в жизни?!
- Да, большего переживания я не испытывал. Понимаешь, всё сами! Даже я не смог бы устроить так свой лагерь... Несомненно, это потрясло меня больше всего, - закончил мыслитель.
В этот момент заходит его помощник и уводит гостя - песоч- ные часы окончили свой бег...
Странник шёл обратной дорогой домой и всё пытался понять услышанное. Но шли дни и недели, а озарение не приходило.
И вот однажды, когда он лежал в ночи с открытыми глазами и смотрел на звёзды, в нём вдруг что-то щёлкнуло. Бац! Просну- лось! Вспыхнуло! Понял: "Ведь всё уже там было!"
(Я вернусь к этой истории).
64
Один мой знакомый - это был я - хотел что-то, сам не зная чего. Где-то чесалось, но непонятно где... Может, что-то изме- нить надо?.. Ну, уклад жизненный, состояние общее, образ жиз- ни, мысли, направление какое-то?.. Если направление, то куда? Внутрь, наружу, вбок? Что? ЧТО? Что ещё? Или что уже? Опять поиск нового? Старого? Среднего?.. Хорошо - это когда в дос- татке, слишком или не хватает? Что надо, чтоб почувствовать это до конца? Можно всё время двигаться только вперёд, а? И так далее. И так далее... Сейчас главный вопрос: а есть ли ответ? Или нужен ли ответ на всё это вообще? Нет... Не так... Вот он, сформулированный очень давно главный вопрос - что лучше: ответ или его поиск? А может, когда весь этот процесс только рядом с тобой протекает; тебя не касается, но всегда можно заглянуть внутрь (понятно, что сбоку всего не увидишь)?.. Так что? О!.. Вот он - вопрос: что? ЧТО?.. Вопрос, не подразумева- ющий ответа. Апофеоз! - вопрос "Что?" постулируется верши- ной риторики...
Так кто же всё-таки счастлив более: ищущий или нашедший?..
Вот он - аккавистический конец всех историй - надо просто не бояться заглянуть внутрь нас самих; самая главная догма - от- сутствие оных. Не надо никуда идти! Мы идём к себе, чтобы понять! Мы смотрим в себя и ищем там. Мы находим ТАМ больше, чем можем услышать от мыслителя. Мы - мыслитель! Мы находим ТАМ ответы и вопросы. Мы находим там - себя.
(Конец)
65
Мы уже точно знали, что разошлись, но были ещё вместе...
Мои родители уехали за границу, и их дом остался в нашем распоряжении. Целую неделю. Дом, папина блестяще-синяя машина, зелёный сад, белая овчарка Долли; мы почти в послед- ний раз играли в мужа и жену, но с той маленькой разницей, что у неё это была репетиция, а у меня - имитация.
В один из вечеров, часов в двенадцать ночи, я предложил спус- титься к морю...
На дороге почти не было машин. Красота! Мы ехали и безза- ботно болтали о меню приморского ночного ресторана. Потом она задремала... Я вёл машину и ни о чём не думал. Совершенно. Растянутая на месяц-другой сцена прощания... И всё-таки я её любил... Держать, выигрывая время, обманом её при себе не позволили бы мне её ум и самоуважение, а ещё мои чувства к ней. Я так и не смог доказать ей, что она необычна... Поворот налево и тут же направо. Я стараюсь мягче вести машину, чтоб она не проснулась. Поверхность дороги иногда изменяет мне, - её голова покачивается на моём плече, но сама Кристина по-преж- нему крепко обвивает мою правую руку. Сколько раз мы проез- жали здесь...
Вчера она вдруг сказала: "Слушай, ведь вся моя юность прош- ла только с тобой". Я смотрел на неё и улыбался. "Чему ты радуешься?" - Улыбка перерастёт в смех... "Я ненавижу те- бя", - и, как маленькая, начинает кидать в меня всё, что попа- дает ей под руку: подушки, одеяла, вещи, затем бросается на меня и пытается задушить. Потом мы оба смеёмся, целуемся...
При спуске есть отрезочек в полкилометра, когда вдруг перед тобой открывается потрясающий вид - сверкающее море и горы вокруг, как часовые. Кристина очень любит это место. Я бужу её. "Как красиво!.. Правда, Данечка?" "Я знал, что ты это скажешь". Её лицо озаряется чувственной улыбкой. Потом тянется ко мне и нежно, нежно, нежно целует.
Я придумал поездку ради этого момента.
Как же я люблю тебя!
66
Я уверен, убеждён, мы с ней встретимся. Неважно, где и ког- да, важно, как. Важно... я не знаю...
Я спрошу её. Или пойму из разговора. Я боюсь обрадоваться и боюсь огорчиться, когда узнаю от неё правду, какой бы эта правда ни была, когда увижу её, какой бы она ни была. Я боюсь обрадоваться и огорчиться одновременно; то ли за себя, то ли за неё, то ли за тех нас, если мы вообще были, если мы вообще могли быть...
Я прерву себя на этих словах.
67
Почему я пишу?
Потому...
Блэз Сандрар
Для кого я пишу?
Для себя.
От себя убегая,
Нагоняю себя
Самого,
Но другого уже,
Что несёт в себе
кровь и частички меня
год назад
и меня
час назад.
И другого меня,
что решил измениться
И смог,
Но не весь,
Ибо нет измененью конца.
Почему я пишу?
Скучно мне...
Д. С . 1996 г.
68
Я беру её и верчу в руках. Я сам в ней. Мы все в ней, а она в нас. Пытаясь разглядеть её грани, зрачки устают бегать по бело- му каймленному полю, лоб покрывается прозрачной испариной, тело нервничает и перестаёт слушаться. Медленно, но верно гла- за перестают различать цвета. Они входят в эту штуку, сливаются с ней, становятся частью Её - этой штуки - и поэтому перестают видеть. Всё, глаза слепы. Они внутри неё и, следовательно, не могут разглядеть эту штуковину со стороны. Слепота... Тело ис- полняет танец-конвульсию добродетели. Ещё немного - и оно умрёт. Оно - тело - смотрит на пуритан, стоящих чинно кружоч- ком, и беззвучно взывает о помощи: "Ведь всегда в послушании, всегда в послушании, всегда в послушании, всегда..." Вокруг толпы очерчен чёрный круг. Жгуче-чёрная краска. Безжалостно-блестящая. Убивающий своей правильностью круг и вдруг... От круга отделяется точка. Точка-человек или точка что-то живое. Эта точка-память вспоминает отрывки из путёвки в пионерский лагерь: "Физические упражнения, тихий час, воздушные ван- ны..." Точка бежит, убыстряя (или замедляя) темп, и трудно раз- личить её некоторые умотелодвижения, а именно: толкается ли, толкают ли, болит ли сердце (да болит), в дешёвом ли отеле, три или четыре или пять комнат в квартире. Тишина. Тишина, и вдруг... Точка очнулась от бега (или медленной ходьбы) и увиде- ла солнце. Стоп... Глубокий вздох... Всё будет потом. Вспомина- ется: "...воздушные ванны." Вот. Воздушные ванны. Вздох перед смертью, а может, вздох перед жизнью... Значит, это был не круг... Это было нечто. Нечто отличающееся и похожее. Дейст- вительно нечто и то, и мы, и та жрица любви, что отделяется от толпы в центре какой-то другой точки - точки-города. Эта ночная жрица восходит, как солнце, чтоб возложить очередную жертву на алтарь похоти. И либо она выше нас, либо мы выше неё. И друг мой, что смог напрячь силы для броска наружу. Он снова чист, и лишь дуновенья его остатки напоминают об ещё одной прихоти, что пришла раньше. И его она на алтаре принимает. И вот уже дважды друг
мой чист, и нет сил больше, а лишь сон. Всё будет потом... Значит, это был не круг.
69
Я ещё пишу. "Это не первично", - говорит мой учитель. "Да, - отвечаю я, это уже было в моей душе", и не могу писать больше. Я вспоминаю многое, что было и что будет. Вспоминаю себя сейчас и завтра. Я верчу её в руках и смотрю на эту странную штуку - жизнь.
Александру Котиковскому.
70
Его зовут Святополк. Он родился в Венгрии. Ему сорок лет. Святополк - мой хороший товарищ по прожиганию денег и бил- лиарду. Кристина его тоже знала. Святополк некрасив и даже где-то страшен. Но очень симпатичен. Незаметно вальяжен. Я очень хорошо к нему отношусь.
Он владел неплохим бизнесом. Там была секретарша - алжирка Деби. Деби боялась и тайно любила его. Нормально... Потом Свя- тополка обманули партнёры, и он остался должен огромную кучу денег. А ещё остался без квартиры, телевизора, радиоприёмника и газовой плиты. Его тогдашняя жена решила, что Святополк те- перь нехороший, что Святополк теперь плохой, и сказала ему "Bye", а потом ещё "Bye-bye". Она забрала двух их детей и уеха- ла к родителям. Она его пока больше не любит. Нормально... Святополку негде спать. Святополку очень хочется где-то спать. Нормально... (В этот момент на сцене стреляет, наконец-то, пал- ка, что провисела декорацией два предыдущих отделения - итак, на сцене появляется, (пауза) все уже догадались?! (пауза); Ма-ма-ку-ша-ет-ка-шу; на сцене Деби!) Деби подходит к Святополку и говорит: "Святополк, Деби тебя всегда любила, но Деби тебя всегда боялась. Теперь Деби тебя не боится. Деби тебя очень лю- бит. Святополк, ты можешь спать у Деби". У Святополка нет ва- риантов. Теперь Святополк тоже любит Деби. Нормально...
После весны всегда лето, а потом осень и зима, а потом снова всё заново, и ничего с этим не сделаешь. Нормально...
Однажды Святополк прослышал от старых друзей (они его лю- бят), что на бирже натуральных продуктов можно купить выгод- ные акции и всю жизнь балдеть от дивидендов. Никто не знает, где Святополк нашёл деньги, но Святополк нашёл деньги. Теперь Святополк богатый. Святополку уже сорок лет. Святополк шесть лет с Деби. Святополк привык к Деби. Деби женила на себе Свя- тополка (ей причитается) и родила ему сына. Они уехали в круго- светное путешествие и вернулись. Деби счастлива. Деби растит сына. Святополку скучно. Нормально...
Я звоню им и говорю Деби: "Привет. Как дела? Завтра приду к вам в гости. Потом поедем играть в биллиард. Святополк - заме- чательный парень". "Святополк - это я", - говорит Деби, и это мне что-то напоминает. А ещё я вспоминаю великого Антона
72
Павловича с его каждодневным выдавливанием рабства из себя и не знаю, имел ли он в виду что-то ещё, кроме личного, связанно- го с его отцом?
Всегда вопросов больше, чем ответов?
73
От нечего делать...
Александр, я пишу поздравление с днём рождения и, хоть пи- сать на обложке книги - признак невоспитанности, ничего с со- бой поделать я не смог победила прагматичность - теперь ты не сможешь эти книги никому подарить, а если кто-то и возьмёт их почитать и вздумает "зажать", то, увидев мою подпись и поняв, что это я, именно я, вряд ли захочет оставить её (книгу) у себя дома (в его паршивом, мерзком, нелицеприятном, скучном доме); даже не знаю, что я ему такого сделал, хотя смутно догадываюсь, что, видя меня, - воспевающим твой талант, - он подспудно по- нимает, что его собственная жизнь особых-то целей и не имеет и направление предначертанной судьбы ему не изменить, - не мо- жет, болезный; но это ведь не я придумал, что объём равен произ- ведению длины на ширину и высоту; так что все претензии к ним, которые давно уже это - того. В общем, в данном специфи- ческом случае (в смысле надписывать книги), я вынужден приз- нать себя объективно правым. Всего тебе хорошего, брат и брат моих братьев. Да, чуть не забыл: с Днем Рождения!
(Все смеются, понимая мою иронию над самим собой. Чокаются. Выпивают.
Нижеследующий рассказик о Леониде также посвящается тостуемому.
С дружеским рукопожатием
Салв).
75
Леонид ни разу не обернулся.
Он знал:
Все пятнадцать будут стоять до
конца.
Даже если придётся остаться на
Фермопилах навсегда.*
* Намеренная ошибка. На Фермопилах было тридцать, а не пятнадцать спартанцев. Прим. автора.
Здравствуй, дорогой, здравствуй, любимый мой, здравствуй, мой Лёнечка... Лёня, Лёнечка, Леонид. Как мне не хватает тебя сейчас. Как мне не хватает твоего большого тела, твоего полусон- ного бормотания, твоего глубокого ума, твоих больших очков на моём столе.
Ты был уже большой, когда я только начала ходить. Ты был молод, красив, остроумен, пытлив, когда я догнала тебя ростом. Я стремилась к тебе честно и открыто, но боялась показать, что я влюблена в тебя до умопомрачения. И наконец ты понял это. И забрал всё в свои руки. Ты забрал меня и добрую половину моего внешнего мира - и все мы были только рады этому. О господи, как же я ревновала тебя к другим! Как я ревновала тебя к любому чужому прикосновению, к любому, пускай дружескому, поце- лую. Вспоминаю, как из толпы гуляющего по набережной народа вдруг выбежала маленькая девочка с цветком и, бросившись к тебе на руки, подарила этот цветок тебе. Помню, как ты стоял, держа её на руках. Красивый, ещё молодой душой, высокий, статный, и все обращали на тебя свой взгляд. Я сбиваюсь в мыс- лях и воспоминаниях.
Помню любимого тобой деда Владимира, его строгий, светлый, глядящий вдаль взгляд с фотографии, которую ты носил с собой.
Помню, как мне нравилось видеть неподдельное уважение к тебе со стороны твоих товарищей, их стремление услышать твоё мнение, твой взгляд на вещи, расположить тебя к себе, но ты всегда подпускал и отпускал от себя с большой осторожностью.
Никогда не забуду, как на дне рождения Андрея, ты, говоря
76
тост, слегка запутался, но никто не подал и виду, - твой автори- тет опережал тебя. Ты был самый лучший. Ты шёл впереди, как тот Леонид на Фермопилах. Я шла за тобой, как те пятнадцать за своим вождём. Ты расправлялся с врагами, как ребёнок с куку- рузными палочками... (Боже, я задыхаюсь в своих чувствах.)
Я любила тебя. Ты ушёл, и всё опустело. Я смотрела по сторо- нам и с ужасом замечала: всё опустело.
Я никогда не перестану любить тебя.
Я не представляю лучшего периода моей жизни.
Я любила тебя, люблю и буду любить.
Я хочу громко прокричать твоё большое имя.
Я люблю тебя, мой Лёня - мой Леонид Ильич Брежнев!
Подпись: Всегда твоя
Страна Советов
77
Никогда не следует забывать, насколько важны сопутствующие условия. Пример: Сибирь. Холодно. Зуб на зуб, естественно, не попадает. И вдруг: "Я тебя люблю. Ответь мне..." Ну, в общем, так себе условия. А да, забыл: там ещё вьюга и пурга была... Нет, чтоб подождать, когда тихо, спокойно, солнечно... Чтоб всё со- лиднячком, понимаешь...
Теперь хороший пример: встреча со старым другом, студенчес- кое общежитие, маленькая кухня. Бутылка отличной ледяной водки; перед тем как класть в морозильник, желательно бутылоч- ку, соответственно, ополоснуть холодной водой, чтоб с мороз- цем, понимаешь, вытащить. Хлеб и много сливочного масла (чтоб правильней впиталось)... Пока готовим закусь, надо по первенькой. Ну и, как водится в приличных домах Европы, тут же вдогонку вторую, - по уходящей, так сказать (скороговорочку насчёт перерывчика между первой и второй, надеюсь, все в школе учили?). А тут и бульба подошла. А мы в неё, в варёную, маслица сливочного и зеленьки добавим для вкуса, ну и как водится, лучка репчатого. Ух-х-х-орошо! Черёд третьей подошёл, а мы её уважим. А мы сидим уже, как культурные, - за столом, - да в салатик с помидорчиками, - да сметаночки. Тут четвёртая сама просится, и тосты уже с шестой, седьмой милее стали. Сосисочки поджарились. И хорошеет вокруг всё, и ничего, что немно- го не убрано... Трах! - а бутылка взяла и кончилась. Стоит вся никакая и молчит... Ну, свои пятнадцать капель из неё спичкой-то мы, конечно, выудили, а дальше?
- Так оглохнут ведь?!
- Попробуй, - говорю я.
- А не оглохнут?
- Оглохнут, так хрен с ними. Времени нет, Серёга. Давай.
Как заорёт! На всю Ивановскую.
Никто не оглох...
Сергей Михайлович как новый стал. Заулыбался.
- Так всё в порядке, старина. Хорошо, что ты пришёл. Высшак!
- Как ощущения? - спрашиваю смеясь.
- Новьё, - и улыбается вовсю, аж всем телом дышать стал.
- Тогда пошли выпьем. Заодно и планы обсудим на будущее.
- Да очень легко уйдём. Слушай, как хорошо, что ты пришёл!
Хлопая друг друга по спине, мы удаляемся, и уже не слышно, о чём мы говорим. Кажется о том, как в десятом классе...
57
Сцена первая.
Чёрный "Ситроен" едет по направлению к городу. За рулём Сява - лет тридцать, рыжие волосы, рост выше среднего, можно назвать симпатичным. Умеет быть смешным. Смесь латыша и украинки. Работает дизайнером больших офисов. Ему до сих пор ещё кажется, что он любит Наташу (когда-то он сгорал от счастья только при её появлении - Прим. авт.).
Рядом с ним сама Наташа. Высокая (для женщины), красивая, ещё года два-три будет в прекрасной форме. Пять лет тому назад вышла замуж за Сяву. По любви.
Он всегда пользовался благосклонностью женщин, и Наташе польстило тогда, что он стал серьёзно ухаживать за ней... Ох, как жаль предыдущего кавалера, но с умом подобрана причина раз- лада, и "отряд не заметил потери бойца". Она, Наташа, двадцати пяти лет, влюбилась в него, в Сяву (смешное имя, правда?).
На заднем сидении - попутчик. Молодой парень, лет двадцати. Рассказал, что учится в университете. Физика и какие-то там ра- диолинии. Подаёт надежды. Уже приглашают работать на пер- спективные должности. Вся семья оплачивает ему обучение и надеется.
Сцена вторая.
Телевизор:
Мальчишки и девчонки!
А также их родители!
Весёлые истории
Увидеть не хотите ли?
Весёлые истории журнал покажет наш.
Весёлые истории в журнале
Ералаш!.. пам-парам-пам!
Пара-пара-пам-пам!
Пара-пара-пам-пам! Паам!
Журнал Ералаш! парам-парам-пам! Пуу-у!
Сцена третья.
Коричневая "Хонда" удаляется в сторону загородного пляжа.
58
Сегодня подходящий случай отдаться Леону, - думает Оля. Вот он обрадуется!.. Разыграю, что наконец-то не выдержала его многолетней осады... Будет с жаром обнимать меня и, чуть не плача, скажет, что любит меня так, что... Придётся долго выдер- живать его чистый любящий взгляд... Утром он сделает мне пред- ложение выйти за него замуж. Я скажу, что должна подумать, и через несколько дней соглашусь. Бедняга изведётся за эти пару дней, но что делать - издержки производства. Ну а что?.. Не могу же я ждать до тридцати... Он во всяком случае меня любит. Ну ладно, там посмотрим... Да, надо не забыть поцеловать его утром и сказать, что он очень милый (в чём, собственно, Оля сомневается; у неё, слава богу, есть с кем сравнивать - Прим. авт.).
Леон - не то программист, не то электронщик, не то химик. Хороший специалист. Образован. Воспитан. Среднего роста, эрудиции, полноты, амбиций. Влюблён в Олю с восьмого класса. "Неужели она поняла, как я люблю её?.. Уже вторую неделю она рядом со мной, а ведь за ней всегда ухаживают мужчины. О Боже..." (Далее следует сплошная патетика; нет смысла её повто- рять - Прим. авт.).
Сцена четвёртая.
Сява на какую-то секунду задремал. Потерял управление. Ма- шина выскочила на встречную полосу.
Сцена пятая.
Смерть.
Сцена шестая.
Телевизор.
...Нам расколоть его поможет
Киножурнал
Хочу! Всё! Знать!
59
Сцена седьмая.
Газетная статья.
"Вчера, около семи часов вечера, на четвёртой трассе призошла страшная авария. Водитель чёрного "Ситроена" не справился с управлением машины... Прямое столкновение с идущей по встречной полосе "Хондой". Пять трупов. Четверо опознаны по документам. Личность молодого человека, лет восемнадцати-двадцати, устанавливается... Каждого, кто может оказать помощь в опознании... просим обращаться по телефонам...
Сцена восьмая.
Один из домов большого города.
Из открытых ставней раздаётся песня на русском языке.
...Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва...
В соседнем окне - телевизор. Какой-то фильм.
60
...Я тону, и мне
В этих пустяках
Ты - рюмка на столе,
Ты - небо на руках...
Ю. Шевчук. Театр ДДТ
"Белая река"
Лучи света, поднимающие водную пыль... Сегодня весь день шёл дождь. Проливной дождь!.. Ливень! В этих лучах что-то божественное или что-то большее, чем божественное. Эти лучи впились в море...
Целый день не писал. Блуждал по дому, смотрел на дождь, ел, лежал, спал по полчаса, чесался, а вот сейчас смотрю на лучи. Чёрт, а!.. Лучи!.. Лучи, бога душу вашу мать!
Позвонил Серёга, в сентябре у них гостит редактор известного издания в Москве; неплохо было бы закончить книгу к этому времени. Сергей помогает мне печатать, исправлять ошибки, смотрит на текст свежим взглядом - мне это очень важно.
Я сижу за большим столом и пишу. Вокруг меня какие-то лист- ки с пометками, набросками, рисунками... Мне надо переписать их все (эти наброски) на лист. Потом отшлифую. Главное сейчас - всё переписать и выбросить эти наброски к чертям в тратататы. Я устал от них. Возможно, это полный бред, а возможно, и нет...
Вспоминаю недавно проведённый мною вечер. На какой-то ту- совке ко мне подошёл странного вида художник и долго нёс со- вершенно полную херню о воображении и его значении в вообра- жении более глобальном (я предупреждал, что это - херня). Са- мое интересное, я его понял. Он спросил моё мнение, и я сказал: "По модулю, мы с тобой одинаковые, только я нормальный". Он не обиделся, долго смеялся - ему понравился мой ответ. - Слу- шай, старина, классно сказал! Пойдём, крякнем за это по малой. - Чё ж не крякнуть?!
Воображение... Картины, которые рисует наше воображение. Наслоения картин одна на другую. Они въедаются в друг дружку, жуют, пережёвывают, чавкают, трутся. Но когда-нибудь, когда-нибудь придут с шести сторон геркулесы и одним рывком
61
растянут эту кашу в разные стороны. И, о Боже, мы увидим боль- шую картину! Огромное полотно! Мне кажется, в эту минуту помрёт куча народа...
Я должен скорее издать эту книгу. Она была задумана о ней, а я скоро влюблюсь и очень серьёзно влюблюсь. Зачем мне лишний груз?! Закончить, напечатать и забыть. Хотя, подождите... нет... нет, эта книга не о ней. Она обо мне. И, может, я никогда не окончу сей... (думаю)... монолог.
Бросаю всё и валюсь на диван. Один в большой квартире... Что же такое это я? Смотрю на себя в зеркало... Ну сейчас-то я не играю?! Сейчас я не как бы? Сейчас, вот он я?..
"Не спрашивайте меня, чего я хочу добиться в жизни, и я стану вашим лучшим другом", - Костя великолепен! Помню каждое слово его потрясающего тоста в Старый новый год: "Ребята, уже столько написано и сказано о том, что далеко не все рады свету мысли... ну там обыватели, фетишисты, мещане, филистеры... ну о важности доказать... Я построю своё предложение несколько иначе - идите Вы все на х-й!". (Аплодисменты!).
...Потом снова день.
Сижу в маленькой Серёгиной комнате. Это дом моих друзей. Комнатка просто набита электроникой: суперсовременный ком- пьютер, на котором мы с Серёгой набираем мой роман, стерео- система, телевизор, радио, какие-то потрясающие колонки на шпильках... Прекращаю печатать по причине ужина - к ним приехали гости. Мы пьём водку. Потом я сажусь в машину и еду к Стасу. Уже ночь. По случайному совпадению у него тоже ка- кая-то компания. Потом все расходятся и остаётся какая-то пара; им наплевать на меня, мне - на них, - замечательно! Мы пьём со Стасом анисовую. Затем он укладывает меня спать на раскла- душку в гостиной. Потом снова день, и мы завтракаем в малень- кой кухоньке. Стасика жена уже на работе, - всё запиваем непло- хим коньяком; принцип старый и проверенный до нас: утром выпил - весь день свободен.
Потом снова день. Я звоню Котиковскому и говорю: "Шура, ты знаешь, я отпечатал на компьютере первые свои рассказы...
62
печатное слово... совсем другое отношение! Полный кайф!" (Хо- рошо, когда есть, куда идти.) Шурка: "Это только у нас, у совет- ских, - к печатному слову".
Святополк говорит, что помнит всегда фразу: "Знай, откуда ты пришёл и куда идёшь". Откуда ты пришёл и куда идёшь; даже если тебе хорошо на месте.
Потом снова день.
Тишина. Спокойствие. Рыбалка. Поплавок на зелёной глади. Очень похоже на медитацию. Озеро дарит тебе необъятную, необработанную массу энергии. Надо только сохранить её в себе. Не расплескать... Поплавок начинает еле-еле шевелиться. Надо набраться терпения. Не рвать. Дождаться. Сейчас, сейчас он уйдёт весь под воду... Тишина. Боже ты мой (это я к себе), как хорошо!
Переписав с маленького листочка очередной набросок, выки- дываю его. Хочу, чтобы все листы закончились. Папка для эски- зов пуста... Рабочая командировка. Да, мне нужна рабочая коман- дировка! Куда-нибудь к бедным, средним, богатым; душой, те- лом, мыслью. К тупым и храбрым, к чистым и смешным, к сле- пым и никаким. Посмотрите на людей! Ведь почти все мертвы, только забыли лечь! Вдышитесь! Потрясающие миазмы!.. И формальдегида! Побольше формальдегида, пожалуйста! Мне-то что, я для Вас... Я для себя... Я не для Вас и не для себя. Чёрт, запутался... Нет, ну уж точно не для Вас...
Боже, даже с собой мы говорим иногда на разных языках.
63
Я уже не помню, где услышал эту историю. В общем, какой-то странник долго-долго шёл, кажется, в Индию, - встретиться с известным мыслителем. Всё, что хотел путник, - это понять смысл жизни. Искать и найти. Только и всего...
Он доходит до огромной поляны посреди гор, там разбит ла- герь. Его хорошо принимают, селят в небольшую палатку и велят ждать...
Проходят дни, которые он коротает созерцанием гор, речки, неба, слушанием ветра, наблюдением звёзд... И вот как-то ран- ним утром его будят и сообщают, что через час он будет принят и что время встречи строго ограничено.
В назначенный час он заходит в палатку, его встречает мыс- литель. Они говорят о смысле жизни, и странник с ужасом пони- мает, что ничего нового мыслитель перед ним не открывает, что вот сейчас закончится отведённое ему время и печать неизвест- ного, непонятого, едва приподнявшись, вновь ляжет на его мыс- ли. И тогда гость спрашивает: "Скажи мне!.. Что из увиденного тобой в жизни более всего потрясло тебя?". "Ты не поверишь, - отвечает мыслитель, однажды я попал в детский лагерь. Где-то далеко отсюда... Так вот там ребятишки сами управляли своей жизнью: питание, развлечения, организиция, - ну абсолютно всё".
- И что, это потрясло тебя больше всего из увиденного тобой в жизни?!
- Да, большего переживания я не испытывал. Понимаешь, всё сами! Даже я не смог бы устроить так свой лагерь... Несомненно, это потрясло меня больше всего, - закончил мыслитель.
В этот момент заходит его помощник и уводит гостя - песоч- ные часы окончили свой бег...
Странник шёл обратной дорогой домой и всё пытался понять услышанное. Но шли дни и недели, а озарение не приходило.
И вот однажды, когда он лежал в ночи с открытыми глазами и смотрел на звёзды, в нём вдруг что-то щёлкнуло. Бац! Просну- лось! Вспыхнуло! Понял: "Ведь всё уже там было!"
(Я вернусь к этой истории).
64
Один мой знакомый - это был я - хотел что-то, сам не зная чего. Где-то чесалось, но непонятно где... Может, что-то изме- нить надо?.. Ну, уклад жизненный, состояние общее, образ жиз- ни, мысли, направление какое-то?.. Если направление, то куда? Внутрь, наружу, вбок? Что? ЧТО? Что ещё? Или что уже? Опять поиск нового? Старого? Среднего?.. Хорошо - это когда в дос- татке, слишком или не хватает? Что надо, чтоб почувствовать это до конца? Можно всё время двигаться только вперёд, а? И так далее. И так далее... Сейчас главный вопрос: а есть ли ответ? Или нужен ли ответ на всё это вообще? Нет... Не так... Вот он, сформулированный очень давно главный вопрос - что лучше: ответ или его поиск? А может, когда весь этот процесс только рядом с тобой протекает; тебя не касается, но всегда можно заглянуть внутрь (понятно, что сбоку всего не увидишь)?.. Так что? О!.. Вот он - вопрос: что? ЧТО?.. Вопрос, не подразумева- ющий ответа. Апофеоз! - вопрос "Что?" постулируется верши- ной риторики...
Так кто же всё-таки счастлив более: ищущий или нашедший?..
Вот он - аккавистический конец всех историй - надо просто не бояться заглянуть внутрь нас самих; самая главная догма - от- сутствие оных. Не надо никуда идти! Мы идём к себе, чтобы понять! Мы смотрим в себя и ищем там. Мы находим ТАМ больше, чем можем услышать от мыслителя. Мы - мыслитель! Мы находим ТАМ ответы и вопросы. Мы находим там - себя.
(Конец)
65
Мы уже точно знали, что разошлись, но были ещё вместе...
Мои родители уехали за границу, и их дом остался в нашем распоряжении. Целую неделю. Дом, папина блестяще-синяя машина, зелёный сад, белая овчарка Долли; мы почти в послед- ний раз играли в мужа и жену, но с той маленькой разницей, что у неё это была репетиция, а у меня - имитация.
В один из вечеров, часов в двенадцать ночи, я предложил спус- титься к морю...
На дороге почти не было машин. Красота! Мы ехали и безза- ботно болтали о меню приморского ночного ресторана. Потом она задремала... Я вёл машину и ни о чём не думал. Совершенно. Растянутая на месяц-другой сцена прощания... И всё-таки я её любил... Держать, выигрывая время, обманом её при себе не позволили бы мне её ум и самоуважение, а ещё мои чувства к ней. Я так и не смог доказать ей, что она необычна... Поворот налево и тут же направо. Я стараюсь мягче вести машину, чтоб она не проснулась. Поверхность дороги иногда изменяет мне, - её голова покачивается на моём плече, но сама Кристина по-преж- нему крепко обвивает мою правую руку. Сколько раз мы проез- жали здесь...
Вчера она вдруг сказала: "Слушай, ведь вся моя юность прош- ла только с тобой". Я смотрел на неё и улыбался. "Чему ты радуешься?" - Улыбка перерастёт в смех... "Я ненавижу те- бя", - и, как маленькая, начинает кидать в меня всё, что попа- дает ей под руку: подушки, одеяла, вещи, затем бросается на меня и пытается задушить. Потом мы оба смеёмся, целуемся...
При спуске есть отрезочек в полкилометра, когда вдруг перед тобой открывается потрясающий вид - сверкающее море и горы вокруг, как часовые. Кристина очень любит это место. Я бужу её. "Как красиво!.. Правда, Данечка?" "Я знал, что ты это скажешь". Её лицо озаряется чувственной улыбкой. Потом тянется ко мне и нежно, нежно, нежно целует.
Я придумал поездку ради этого момента.
Как же я люблю тебя!
66
Я уверен, убеждён, мы с ней встретимся. Неважно, где и ког- да, важно, как. Важно... я не знаю...
Я спрошу её. Или пойму из разговора. Я боюсь обрадоваться и боюсь огорчиться, когда узнаю от неё правду, какой бы эта правда ни была, когда увижу её, какой бы она ни была. Я боюсь обрадоваться и огорчиться одновременно; то ли за себя, то ли за неё, то ли за тех нас, если мы вообще были, если мы вообще могли быть...
Я прерву себя на этих словах.
67
Почему я пишу?
Потому...
Блэз Сандрар
Для кого я пишу?
Для себя.
От себя убегая,
Нагоняю себя
Самого,
Но другого уже,
Что несёт в себе
кровь и частички меня
год назад
и меня
час назад.
И другого меня,
что решил измениться
И смог,
Но не весь,
Ибо нет измененью конца.
Почему я пишу?
Скучно мне...
Д. С . 1996 г.
68
Я беру её и верчу в руках. Я сам в ней. Мы все в ней, а она в нас. Пытаясь разглядеть её грани, зрачки устают бегать по бело- му каймленному полю, лоб покрывается прозрачной испариной, тело нервничает и перестаёт слушаться. Медленно, но верно гла- за перестают различать цвета. Они входят в эту штуку, сливаются с ней, становятся частью Её - этой штуки - и поэтому перестают видеть. Всё, глаза слепы. Они внутри неё и, следовательно, не могут разглядеть эту штуковину со стороны. Слепота... Тело ис- полняет танец-конвульсию добродетели. Ещё немного - и оно умрёт. Оно - тело - смотрит на пуритан, стоящих чинно кружоч- ком, и беззвучно взывает о помощи: "Ведь всегда в послушании, всегда в послушании, всегда в послушании, всегда..." Вокруг толпы очерчен чёрный круг. Жгуче-чёрная краска. Безжалостно-блестящая. Убивающий своей правильностью круг и вдруг... От круга отделяется точка. Точка-человек или точка что-то живое. Эта точка-память вспоминает отрывки из путёвки в пионерский лагерь: "Физические упражнения, тихий час, воздушные ван- ны..." Точка бежит, убыстряя (или замедляя) темп, и трудно раз- личить её некоторые умотелодвижения, а именно: толкается ли, толкают ли, болит ли сердце (да болит), в дешёвом ли отеле, три или четыре или пять комнат в квартире. Тишина. Тишина, и вдруг... Точка очнулась от бега (или медленной ходьбы) и увиде- ла солнце. Стоп... Глубокий вздох... Всё будет потом. Вспомина- ется: "...воздушные ванны." Вот. Воздушные ванны. Вздох перед смертью, а может, вздох перед жизнью... Значит, это был не круг... Это было нечто. Нечто отличающееся и похожее. Дейст- вительно нечто и то, и мы, и та жрица любви, что отделяется от толпы в центре какой-то другой точки - точки-города. Эта ночная жрица восходит, как солнце, чтоб возложить очередную жертву на алтарь похоти. И либо она выше нас, либо мы выше неё. И друг мой, что смог напрячь силы для броска наружу. Он снова чист, и лишь дуновенья его остатки напоминают об ещё одной прихоти, что пришла раньше. И его она на алтаре принимает. И вот уже дважды друг
мой чист, и нет сил больше, а лишь сон. Всё будет потом... Значит, это был не круг.
69
Я ещё пишу. "Это не первично", - говорит мой учитель. "Да, - отвечаю я, это уже было в моей душе", и не могу писать больше. Я вспоминаю многое, что было и что будет. Вспоминаю себя сейчас и завтра. Я верчу её в руках и смотрю на эту странную штуку - жизнь.
Александру Котиковскому.
70
Его зовут Святополк. Он родился в Венгрии. Ему сорок лет. Святополк - мой хороший товарищ по прожиганию денег и бил- лиарду. Кристина его тоже знала. Святополк некрасив и даже где-то страшен. Но очень симпатичен. Незаметно вальяжен. Я очень хорошо к нему отношусь.
Он владел неплохим бизнесом. Там была секретарша - алжирка Деби. Деби боялась и тайно любила его. Нормально... Потом Свя- тополка обманули партнёры, и он остался должен огромную кучу денег. А ещё остался без квартиры, телевизора, радиоприёмника и газовой плиты. Его тогдашняя жена решила, что Святополк те- перь нехороший, что Святополк теперь плохой, и сказала ему "Bye", а потом ещё "Bye-bye". Она забрала двух их детей и уеха- ла к родителям. Она его пока больше не любит. Нормально... Святополку негде спать. Святополку очень хочется где-то спать. Нормально... (В этот момент на сцене стреляет, наконец-то, пал- ка, что провисела декорацией два предыдущих отделения - итак, на сцене появляется, (пауза) все уже догадались?! (пауза); Ма-ма-ку-ша-ет-ка-шу; на сцене Деби!) Деби подходит к Святополку и говорит: "Святополк, Деби тебя всегда любила, но Деби тебя всегда боялась. Теперь Деби тебя не боится. Деби тебя очень лю- бит. Святополк, ты можешь спать у Деби". У Святополка нет ва- риантов. Теперь Святополк тоже любит Деби. Нормально...
После весны всегда лето, а потом осень и зима, а потом снова всё заново, и ничего с этим не сделаешь. Нормально...
Однажды Святополк прослышал от старых друзей (они его лю- бят), что на бирже натуральных продуктов можно купить выгод- ные акции и всю жизнь балдеть от дивидендов. Никто не знает, где Святополк нашёл деньги, но Святополк нашёл деньги. Теперь Святополк богатый. Святополку уже сорок лет. Святополк шесть лет с Деби. Святополк привык к Деби. Деби женила на себе Свя- тополка (ей причитается) и родила ему сына. Они уехали в круго- светное путешествие и вернулись. Деби счастлива. Деби растит сына. Святополку скучно. Нормально...
Я звоню им и говорю Деби: "Привет. Как дела? Завтра приду к вам в гости. Потом поедем играть в биллиард. Святополк - заме- чательный парень". "Святополк - это я", - говорит Деби, и это мне что-то напоминает. А ещё я вспоминаю великого Антона
72
Павловича с его каждодневным выдавливанием рабства из себя и не знаю, имел ли он в виду что-то ещё, кроме личного, связанно- го с его отцом?
Всегда вопросов больше, чем ответов?
73
От нечего делать...
Александр, я пишу поздравление с днём рождения и, хоть пи- сать на обложке книги - признак невоспитанности, ничего с со- бой поделать я не смог победила прагматичность - теперь ты не сможешь эти книги никому подарить, а если кто-то и возьмёт их почитать и вздумает "зажать", то, увидев мою подпись и поняв, что это я, именно я, вряд ли захочет оставить её (книгу) у себя дома (в его паршивом, мерзком, нелицеприятном, скучном доме); даже не знаю, что я ему такого сделал, хотя смутно догадываюсь, что, видя меня, - воспевающим твой талант, - он подспудно по- нимает, что его собственная жизнь особых-то целей и не имеет и направление предначертанной судьбы ему не изменить, - не мо- жет, болезный; но это ведь не я придумал, что объём равен произ- ведению длины на ширину и высоту; так что все претензии к ним, которые давно уже это - того. В общем, в данном специфи- ческом случае (в смысле надписывать книги), я вынужден приз- нать себя объективно правым. Всего тебе хорошего, брат и брат моих братьев. Да, чуть не забыл: с Днем Рождения!
(Все смеются, понимая мою иронию над самим собой. Чокаются. Выпивают.
Нижеследующий рассказик о Леониде также посвящается тостуемому.
С дружеским рукопожатием
Салв).
75
Леонид ни разу не обернулся.
Он знал:
Все пятнадцать будут стоять до
конца.
Даже если придётся остаться на
Фермопилах навсегда.*
* Намеренная ошибка. На Фермопилах было тридцать, а не пятнадцать спартанцев. Прим. автора.
Здравствуй, дорогой, здравствуй, любимый мой, здравствуй, мой Лёнечка... Лёня, Лёнечка, Леонид. Как мне не хватает тебя сейчас. Как мне не хватает твоего большого тела, твоего полусон- ного бормотания, твоего глубокого ума, твоих больших очков на моём столе.
Ты был уже большой, когда я только начала ходить. Ты был молод, красив, остроумен, пытлив, когда я догнала тебя ростом. Я стремилась к тебе честно и открыто, но боялась показать, что я влюблена в тебя до умопомрачения. И наконец ты понял это. И забрал всё в свои руки. Ты забрал меня и добрую половину моего внешнего мира - и все мы были только рады этому. О господи, как же я ревновала тебя к другим! Как я ревновала тебя к любому чужому прикосновению, к любому, пускай дружескому, поце- лую. Вспоминаю, как из толпы гуляющего по набережной народа вдруг выбежала маленькая девочка с цветком и, бросившись к тебе на руки, подарила этот цветок тебе. Помню, как ты стоял, держа её на руках. Красивый, ещё молодой душой, высокий, статный, и все обращали на тебя свой взгляд. Я сбиваюсь в мыс- лях и воспоминаниях.
Помню любимого тобой деда Владимира, его строгий, светлый, глядящий вдаль взгляд с фотографии, которую ты носил с собой.
Помню, как мне нравилось видеть неподдельное уважение к тебе со стороны твоих товарищей, их стремление услышать твоё мнение, твой взгляд на вещи, расположить тебя к себе, но ты всегда подпускал и отпускал от себя с большой осторожностью.
Никогда не забуду, как на дне рождения Андрея, ты, говоря
76
тост, слегка запутался, но никто не подал и виду, - твой автори- тет опережал тебя. Ты был самый лучший. Ты шёл впереди, как тот Леонид на Фермопилах. Я шла за тобой, как те пятнадцать за своим вождём. Ты расправлялся с врагами, как ребёнок с куку- рузными палочками... (Боже, я задыхаюсь в своих чувствах.)
Я любила тебя. Ты ушёл, и всё опустело. Я смотрела по сторо- нам и с ужасом замечала: всё опустело.
Я никогда не перестану любить тебя.
Я не представляю лучшего периода моей жизни.
Я любила тебя, люблю и буду любить.
Я хочу громко прокричать твоё большое имя.
Я люблю тебя, мой Лёня - мой Леонид Ильич Брежнев!
Подпись: Всегда твоя
Страна Советов
77
Никогда не следует забывать, насколько важны сопутствующие условия. Пример: Сибирь. Холодно. Зуб на зуб, естественно, не попадает. И вдруг: "Я тебя люблю. Ответь мне..." Ну, в общем, так себе условия. А да, забыл: там ещё вьюга и пурга была... Нет, чтоб подождать, когда тихо, спокойно, солнечно... Чтоб всё со- лиднячком, понимаешь...
Теперь хороший пример: встреча со старым другом, студенчес- кое общежитие, маленькая кухня. Бутылка отличной ледяной водки; перед тем как класть в морозильник, желательно бутылоч- ку, соответственно, ополоснуть холодной водой, чтоб с мороз- цем, понимаешь, вытащить. Хлеб и много сливочного масла (чтоб правильней впиталось)... Пока готовим закусь, надо по первенькой. Ну и, как водится в приличных домах Европы, тут же вдогонку вторую, - по уходящей, так сказать (скороговорочку насчёт перерывчика между первой и второй, надеюсь, все в школе учили?). А тут и бульба подошла. А мы в неё, в варёную, маслица сливочного и зеленьки добавим для вкуса, ну и как водится, лучка репчатого. Ух-х-х-орошо! Черёд третьей подошёл, а мы её уважим. А мы сидим уже, как культурные, - за столом, - да в салатик с помидорчиками, - да сметаночки. Тут четвёртая сама просится, и тосты уже с шестой, седьмой милее стали. Сосисочки поджарились. И хорошеет вокруг всё, и ничего, что немно- го не убрано... Трах! - а бутылка взяла и кончилась. Стоит вся никакая и молчит... Ну, свои пятнадцать капель из неё спичкой-то мы, конечно, выудили, а дальше?