Страница:
— Арсенальский, — кивает дед, и морщины на его лице разглаживаются. Сразу видно, что воспоминание о заводе ему приятно. — После войны строили, и редко кому давали отдельные квартиры, но нам!.. Ещё мой отец был жив, а он на «Арсенале» с начала века.
— А вы?
— Всю жизнь. Вот ушёл на пенсию.
— Арсенальская династия?
— Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло…
— Конструктор — это перспективно.
— Будто на «Арсенале» конструкторы не нужны! — не соглашается со мной старик. — А он — в Алжир, теперь — институт. Скоро на заводе некому будет работать.
— Позовут пенсионеров, — шучу я, но старик не принимает этой шутки.
— А что! — он выпятил грудь. — Мы ещё можем!
— Не надо, — засмеялся я, — отдыхайте, молодых у нас ещё ого-го!
— Легкомыслие одно, — пробормотал он. — Вот и мой Женька… Однако, — забеспокоился, — что-нибудь случилось?
Я не стал успокаивать его. Спросил:
— Ваш сын давно из Алжира?
— С полгода.
— Машину купил на сертификаты?
— Да.
— Новенькая?
— Ещё обкатывает. Три тысячи наездил.
— Уехал двенадцатого июня?
— Утром. В Алушту.
— Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
— Не так уж и часто, одно-два письма в месяц…
— И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
— Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
— Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился… Была куда-нибудь путёвка или просто так?
— Нет, дикарём. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете, машина новая.
— Какого цвета?
— Белая-белая, как снег.
— А вы просили его писать?
— Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
— В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
— Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в Ялту или в Севастополь.
— Много вещей взял с собой?
— Не очень. Ну, чемодан да ещё магнитофон… Японский у него, — не удержался, чтобы не похвастаться, — там, за границей, купил.
— Никуда не собирался заезжать?
— Говорил: на следующий день — в Крыму.
— А может, девушка?..
— Если бы так… — махнул рукой Максим Сидорович. — Жене уже под тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
— А Женя их?
— Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный, весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла, когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок, будет невероятной. Спросил:
— Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных вещей не было?
— Одежда, — ответил старик, — летняя одежда, всякие там трусы, майки… Ну, свитер на всякий случай…
— Какой фирмы магнитофон, не помните?
— Почему не помню, я все помню. «Соня» — вот как! Женя ещё говорил: один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда испортился?
— Что же с ним случилось?
— Я в этом не очень… Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстёгнутой рубашке на фоне какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам — нужны для розысков его блудного сына; как только найдётся, вернём.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит — в районную автоинспекцию. Здесь начинаются операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или человека, снимавшего с учёта его «Волгу». Я даже знаю, кто именно видел этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит подпись автоинспектора — младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупреждён о моем посещении и, хотя сегодня ему тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить, а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
— Две недели назад у вас снимали с учёта белую «Волгу» номерной знак «КИФ 22-35». Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня насторожённо:
— У нас, знаете, каждый день… Снять с учёта, поставить… Круговорот…
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
— Конечно, круговорот, — соглашаюсь я, — и черта с два что-нибудь запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас — дай бог каждому, да и «Волга» заметная — белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал её с учёта не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца — это серьёзно, и он тотчас же сам становится серьёзным, нагибается ко мне через стол и говорит:
— Кажется, припоминаю… Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я ещё подумал: спекулянт проклятый, сдерёт за неё ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
— Один из них — владелец этой «Волги», — говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
— Нет, с учёта снимал совсем другой.
— И вы хорошо запомнили его? — с надеждой спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает он и без напускной скромности добавляет: — У меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
— И что же подсказывает вам эта фотопамять? — Не удерживаюсь от иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: — Устный портрет, товарищ Харченко, я очень прошу: устный портрет!
Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким напряжением работает сейчас его мозг.
— Так… — начинает он наконец. — Мужчина лет сорока или чуть меньше. Мешки под глазами, и морщины от носа до кончиков губ. Лысый, осталось совсем мало волос, зачёсывает остатки слева направо. Лоб высокий, морщинистый, нос с горбинкой, большой, а глаза ввалившиеся, тёмные и пронизывающие. Губы бледные, узкие, уши хрящеватые. Рост около ста восьмидесяти. Кадык все время шевелится.
Я благодарно киваю: устный портрет выразителен и сделан профессионально.
— Как держался? — уточняю.
Харченко едва заметно улыбается.
— У нас — машины… — говорит он неопределённо. — А в каждой машине можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьёзные, мы находим. Ну, знаете, как люди держатся… Одни благодарны, другие угодливы, улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот тоже — слащавый, угодливый, в звании меня повысил, лейтенантом называл. Я ещё подумал: у тебя «Волга» только обкатку прошла, зачем же льстить? По закону все сделаем. Ещё спросил: «Продаёте?» Немного смутился, руками развёл: мол, что поделаешь, обстоятельства. «Дачу, — отвечает, — хочу купить, и деньги нужны…» Врёт, конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают… Однако все документы в порядке — подписал, и катись ко всем чертям.
— А у вас и правда хорошая память, — говорю я, потому что помнить через столько дней такие детали сможет не каждый. — Припомните, пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?
— Один, — ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. — Кстати, — обрадовался, — ещё одна деталь: если будете искать этого пройдоху, пригодится. На подбородке у него ямочка, знаете, такой раздвоенный подбородок…
— Брюнет или блондин?
— Лысый… — разводит руками. — Хотя брюнета запомнил бы, точно, блондин, я же говорил, совсем мало волос осталось, но блондин.
— Паспорт его смотрели?
— Это вы на предмет фотографии? — догадывается. — Паспорт был в ажуре. Все документы хорошие, не придерёшься. Кстати, а что с настоящим владельцем?
— Если бы знал…
— Ищете?
— Начали.
— Но ведь его нет уже две недели! — До младшего лейтенанта наконец дошла суть того, что случилось. — Значит…
— Все может быть, — ответил я уклончиво. — Прощай, младший лейтенант. Ты мне очень помог.
Вышел на улицу, взглянул на часы. Половина третьего, и сегодня уже нечего делать.
Теперь первое — магазин: установить, кому продана белоснежная красавица. Покупатель общался с лысым, снимавшим машину с учёта, по крайней мере два дня: на автомобильном базаре, где договаривались, и в магазине, где оформляли продажу. Да и сам автомобиль надо осмотреть. Почти две недели, как он у нового владельца, да чего на свете не бывает, может, что-нибудь и сохранилось.
Магазин сегодня выходной, раньше, чем завтра в десять, в него не попадёшь. Я огляделся и направился к ближайшему телефону-автомату позвонить Марине.
2
— А вы?
— Всю жизнь. Вот ушёл на пенсию.
— Арсенальская династия?
— Стало быть. Хотел, чтобы и Женя. Однако так уж вышло…
— Конструктор — это перспективно.
— Будто на «Арсенале» конструкторы не нужны! — не соглашается со мной старик. — А он — в Алжир, теперь — институт. Скоро на заводе некому будет работать.
— Позовут пенсионеров, — шучу я, но старик не принимает этой шутки.
— А что! — он выпятил грудь. — Мы ещё можем!
— Не надо, — засмеялся я, — отдыхайте, молодых у нас ещё ого-го!
— Легкомыслие одно, — пробормотал он. — Вот и мой Женька… Однако, — забеспокоился, — что-нибудь случилось?
Я не стал успокаивать его. Спросил:
— Ваш сын давно из Алжира?
— С полгода.
— Машину купил на сертификаты?
— Да.
— Новенькая?
— Ещё обкатывает. Три тысячи наездил.
— Уехал двенадцатого июня?
— Утром. В Алушту.
— Скажите, Максим Сидорович, ваш сын часто писал из Алжира?
— Не так уж и часто, одно-два письма в месяц…
— И вас не удивило, что из Алушты не получили ни одного?
— Так то из Алжира, а из Алушты о чем писать?
— Ну, что благополучно доехал, хорошо устроился… Была куда-нибудь путёвка или просто так?
— Нет, дикарём. Женя хотел поездить по Крыму: интересно, знаете, машина новая.
— Какого цвета?
— Белая-белая, как снег.
— А вы просили его писать?
— Наказывал: как приедешь, обязательно напиши.
— В Алуште были у него знакомые или рассчитывал на автостоянку?
— Говорил, там платная стоянка у самого моря. Если не устроится, то в Ялту или в Севастополь.
— Много вещей взял с собой?
— Не очень. Ну, чемодан да ещё магнитофон… Японский у него, — не удержался, чтобы не похвастаться, — там, за границей, купил.
— Никуда не собирался заезжать?
— Говорил: на следующий день — в Крыму.
— А может, девушка?..
— Если бы так… — махнул рукой Максим Сидорович. — Жене уже под тридцать, а не женат. Я ему: так всю жизнь прозеваешь, вон какие по Крещатику шлендрают, а он: успею. Не очень интересовали его девчата.
— А Женя их?
— Почему бы нет? Парень, хотя и помешался на чертежах, собою видный, весь в мать, а она в первых арсенальских красавицах ходила. Рано померла, когда Женя десятый кончал. Не успела и сыном погордиться.
Я подумал: неизвестно, что тяжелее: не успеть погордиться сыном или пережить его, а боль, которую, возможно, узнает этот симпатичный старичок, будет невероятной. Спросил:
— Значит, кроме японского магнитофона, у вашего сына никаких ценных вещей не было?
— Одежда, — ответил старик, — летняя одежда, всякие там трусы, майки… Ну, свитер на всякий случай…
— Какой фирмы магнитофон, не помните?
— Почему не помню, я все помню. «Соня» — вот как! Женя ещё говорил: один из лучших магнитофонов в мире, но что же это за лучший, когда испортился?
— Что же с ним случилось?
— Я в этом не очень… Со звуком что-то. Женя хотел в Крыму где-то починить.
Я попросил Максима Сидоровича показать фотографии сына. Он охотно засеменил в соседнюю комнату, притащил альбом с аккуратно заправленными снимками. Их было тут много, начиная от голого младенца и кончая алжирскими: Евген Максимович в шортах и расстёгнутой рубашке на фоне какой-то экзотической растительности, потом в трусах на берегу Средиземного моря.
Отобрав две фотографии, я попросил старика одолжить их нам — нужны для розысков его блудного сына; как только найдётся, вернём.
Посеяв таким образом зерно надежды в стариковской душе, я распрощался с Максимом Сидоровичем далеко не так оптимистично настроенный, как он.
Следующий визит — в районную автоинспекцию. Здесь начинаются операции, связанные с продажей автомобилей, здесь машины должны пройти технический осмотр, после чего их владельцы получают соответствующий документ для городской ГАИ. Итак, две недели назад, а точнее четырнадцатого июня, здесь видели Евгена Максимовича Бабаевского или человека, снимавшего с учёта его «Волгу». Я даже знаю, кто именно видел этого человека: на справке, которая хранится в городской ГАИ, стоит подпись автоинспектора — младшего лейтенанта Павла Харченко.
Младший лейтенант предупреждён о моем посещении и, хотя сегодня ему тут нечего делать, скучает в темноватой комнате, заставленной обшарпанными столами и шкафами с картотекой и номерными знаками.
Мы здороваемся, и младший лейтенант предлагает мне самое удобное место в комнате: кресло за столом, очевидно, начальника районной автоинспекции. Я отказываюсь и примащиваюсь на стуле напротив него, не потому, что такой скромный, просто отсюда мне ближе к Харченко.
Я хочу, чтобы младший лейтенант припомнил все, что может припомнить, а для этого надо заглядывать ему в глаза, кроме того, вероятно, существует какая-то незримая связь между людьми, и я почему-то уверен: чем ближе люди друг к другу, тем легче осуществляется эта связь.
Просительно заглядываю в глаза Харченко и спрашиваю:
— Две недели назад у вас снимали с учёта белую «Волгу» номерной знак «КИФ 22-35». Помните этот случай?
Младший лейтенант хмурится и смотрит на меня насторожённо:
— У нас, знаете, каждый день… Снять с учёта, поставить… Круговорот…
Я понимаю Харченко: черт его знает, зачем это появился настырный капитан из угрозыска. Может, они что-нибудь прозевали, и самая лучшая позиция: знать не знаю и ведать не ведаю.
— Конечно, круговорот, — соглашаюсь я, — и черта с два что-нибудь запомнишь. Но ведь по глазам вижу: память у вас — дай бог каждому, да и «Волга» заметная — белая и новая. И у меня большое подозрение: снимал её с учёта не настоящий хозяин, а, вероятно, убийца.
Глаза младшего лейтенанта округляются. Убийца — это серьёзно, и он тотчас же сам становится серьёзным, нагибается ко мне через стол и говорит:
— Кажется, припоминаю… Хорошая машина, три тысячи на спидометре, я ещё подумал: спекулянт проклятый, сдерёт за неё ого сколько!
Я раскладываю на столе перед младшим лейтенантом три фотографии, в том числе снимок Евгена Максимовича Бабаевского.
— Один из них — владелец этой «Волги», — говорю.
Харченко отрицательно качает головой.
— Нет, с учёта снимал совсем другой.
— И вы хорошо запомнили его? — с надеждой спрашиваю я.
— Конечно, — отвечает он и без напускной скромности добавляет: — У меня вообще хорошая память. Увижу, как сфотографирую.
— И что же подсказывает вам эта фотопамять? — Не удерживаюсь от иронии, но тут же понимаю, что полностью завишу от этого веснушчатого младшего лейтенанта, и сразу поправляюсь: — Устный портрет, товарищ Харченко, я очень прошу: устный портрет!
Младший лейтенант задумывается. Я не тороплю его, понимая, с каким напряжением работает сейчас его мозг.
— Так… — начинает он наконец. — Мужчина лет сорока или чуть меньше. Мешки под глазами, и морщины от носа до кончиков губ. Лысый, осталось совсем мало волос, зачёсывает остатки слева направо. Лоб высокий, морщинистый, нос с горбинкой, большой, а глаза ввалившиеся, тёмные и пронизывающие. Губы бледные, узкие, уши хрящеватые. Рост около ста восьмидесяти. Кадык все время шевелится.
Я благодарно киваю: устный портрет выразителен и сделан профессионально.
— Как держался? — уточняю.
Харченко едва заметно улыбается.
— У нас — машины… — говорит он неопределённо. — А в каждой машине можно найти недостатки. И эти недостатки, если они серьёзные, мы находим. Ну, знаете, как люди держатся… Одни благодарны, другие угодливы, улыбаются тебе, как лучшему другу. Этот тоже — слащавый, угодливый, в звании меня повысил, лейтенантом называл. Я ещё подумал: у тебя «Волга» только обкатку прошла, зачем же льстить? По закону все сделаем. Ещё спросил: «Продаёте?» Немного смутился, руками развёл: мол, что поделаешь, обстоятельства. «Дачу, — отвечает, — хочу купить, и деньги нужны…» Врёт, конечно, сукин сын, глаза неискренние, бегают… Однако все документы в порядке — подписал, и катись ко всем чертям.
— А у вас и правда хорошая память, — говорю я, потому что помнить через столько дней такие детали сможет не каждый. — Припомните, пожалуйста, один он был или с кем-нибудь?
— Один, — ни на мгновение не заколебался младший лейтенант. — Кстати, — обрадовался, — ещё одна деталь: если будете искать этого пройдоху, пригодится. На подбородке у него ямочка, знаете, такой раздвоенный подбородок…
— Брюнет или блондин?
— Лысый… — разводит руками. — Хотя брюнета запомнил бы, точно, блондин, я же говорил, совсем мало волос осталось, но блондин.
— Паспорт его смотрели?
— Это вы на предмет фотографии? — догадывается. — Паспорт был в ажуре. Все документы хорошие, не придерёшься. Кстати, а что с настоящим владельцем?
— Если бы знал…
— Ищете?
— Начали.
— Но ведь его нет уже две недели! — До младшего лейтенанта наконец дошла суть того, что случилось. — Значит…
— Все может быть, — ответил я уклончиво. — Прощай, младший лейтенант. Ты мне очень помог.
Вышел на улицу, взглянул на часы. Половина третьего, и сегодня уже нечего делать.
Теперь первое — магазин: установить, кому продана белоснежная красавица. Покупатель общался с лысым, снимавшим машину с учёта, по крайней мере два дня: на автомобильном базаре, где договаривались, и в магазине, где оформляли продажу. Да и сам автомобиль надо осмотреть. Почти две недели, как он у нового владельца, да чего на свете не бывает, может, что-нибудь и сохранилось.
Магазин сегодня выходной, раньше, чем завтра в десять, в него не попадёшь. Я огляделся и направился к ближайшему телефону-автомату позвонить Марине.
2
«Волгу» могли продать в Узбекистан, в Грузию, куда угодно, но оказалось, что новый её владелец живёт в Быковне, на окраине Киева, и добраться к нему можно автобусом за полчаса.
Я немного постоял перед домом Микиты Власовича Горобца. Это было впечатляющее зрелище: двухэтажный кирпичный красавец с широкими окнами и большой стеклянной верандой, он словно гордился собой, выставлял себя напоказ — усадьба была обнесена не сплошным, глухим деревянным забором, а оградой из высоких металлических прутьев, заострённых вверху. За прутьями, правда, густо, плотно друг к другу росли подстриженные ёлочки, они образовывали ещё одну, в человеческий рост, вечнозелёную ограду — это было действительно красиво и удобно, и я удивился вкусу хозяина дома. Наверное, профессор или отставной полковник, почему-то подумал я: деньжата водятся, захотелось шикануть, поездить на «Волге», — официально приобрести её трудно, вот и отправился на базар.
Честно говоря, мне стало немного жаль Микиту Власовича: должно быть, «Волгу» придётся пока что, до выяснения всех обстоятельств, отобрать, да и потом дело решит суд — приятного мало.
На мой стук в калитку откликнулся пёс. Лаял злобно и звенел цепью, однако никто не шёл отворять.
Я постучал ещё раз и только тогда увидел, как открылась дверь стеклянной веранды, и на высоком крыльце появился пожилой седой мужчина в синих спортивных брюках и белой майке. Не спеша спустился с крыльца, загнал пса в конуру и отпер калитку. Но не пропустил во двор. Стоял на бетонированной дорожке, загораживая вход, и вопросительно смотрел на меня.
Я молча вынул удостоверение, он внимательно рассмотрел его и сделал шаг в сторону.
— Прошу… — наконец улыбнулся, но улыбка получилась неискренней, вымученной. — Входите, пожалуйста, но не знаю: уголовный розыск — и ко мне…
Рядом с бетонированной дорожкой к веранде пролегала ещё одна, значительно шире, к большому кирпичному гаражу, построенному не один год назад: масляная краска на железных воротах кое-где облупилась и выгорела на солнце.
— По поводу покупки вами машины у гражданина Бабаевского, — объяснил я.
— Прошу, — указал он на веранду, — прошу, но не понимаю, почему это вас заинтересовало. Покупка оформлена через комиссионный магазин, все законно, какие могут быть ко мне претензии?
Не отвечая, я направился к дому. Хотел остановиться на веранде, но хозяин открыл дверь в комнату.
— В зале прохладнее, — пояснил он, — и больше тянет на беседу.
Моя версия с профессором сразу отпала: какой же профессор назовёт гостиную залом и скажет «тянет на беседу»? И все же «зал» был обставлен действительно с профессорским шиком. Толстый китайский ковёр чуть не на весь пол, модная импортная «стенка» с хрустальными вазами и фужерами, удобные кресла и диван. У окна фикус. Этот фикус совсем не гармонировал с хрусталём и ковром, однако свидетельствовал об устоявшихся вкусах Микиты Власовича Горобца или его супруги. В конце концов, какое мне дело до их вкусов — в комнате и правда было прохладно; я опустился в кресло и с удовольствием вытер платком пот со лба.
Хозяин не сел рядом, он отодвинул стул от стола и примостился на самый его краешек, как бы подчёркивая, что у него нет времени рассиживаться и он не рекомендует этого незваному гостю.
— Покажите, пожалуйста, документы на машину, — попросил я.
Горобец встал, вышел в соседнюю комнату и сразу же вернулся с техническим паспортом, аккуратно обёрнутым целлофаном.
Я развернул документ. На первой странице все, как полагается: фамилия Бабаевского, номера двигателя и шасси, номерной знак, на другой тоже все в ажуре: печать автоинспекции, соответствующие подписи.
— Целлофаном обернули вы? — спросил я.
— Да.
Что ж, подумал я, это хорошо: возможно, на техпаспорте сохранились отпечатки пальцев человека, выдававшего себя за Бабаевского. Шансов, правда, не много, хотя все может быть.
Горобец протянул руку за паспортом, но я сделал вид, что не заметил этого. Спросил:
— Где вы работаете, Микита Власович?
— Вахтёром автопредприятия, — ответил он с вызовом, — но какое это имеет значение и какие у вас претензии ко мне?
Я ждал всего, только не этого. У вахтёра зарплата не больше ста рублей, на какие же шиши построен двухэтажный дом и приобретена «Волга»?
Не торопясь я вынул из кармана кусок бумаги, аккуратно завернул в него технический паспорт, спрятал. Краешком глаза не без удовольствия следил за выражением лица Микиты Власовича. Деланно вздохнул и только после этого счёл возможным объяснить:
— Дело в том, что вы приобрели краденую машину, и мы сейчас производим расследование.
Микита Власович побледнел. Побледнел, потому что, наверное, был стреляный воробей и сразу сообразил, чем это может обернуться для него. Однако все же ещё не до конца поверил мне.
— У меня подлинные документы! — воскликнул он. — Заверенные государственными учреждениями. Я заплатил за машину, и у вас нет никакого права!..
— Но «Волга» краденая, — ответил я твёрдо, — и вы, уважаемый, на сей раз лопухнулись.
Мне было приятно употребить именно это слово, потому что оно полнее всего выражало суть сложившейся ситуации. Старый жук, пройдоха, способный, очевидно, любого обвести вокруг пальца, сам угодил в западню.
— Не может быть… — уже не так уверенно произнёс Микита Власович. — Такой солидный и порядочный человек!
— Бабаевский?
— Да… Ещё приглашал в гости…
— Он такой же Бабаевский, как вы — римский папа. Где познакомились?
— Где же знакомятся — на базаре.
— Какого числа?
— В воскресенье… Постойте, значит, тринадцатого июня. И черт меня попутал — чёртова дюжина…
— А во вторник оформили соглашение?
— Да, в понедельник он снял автомобиль с учёта, и мы встретились во вторник, в десять, у магазина.
— Сколько заплатили за «Волгу»?
— Есть же документ, — неопределённо ответил он. — Я заплатил деньги в кассу.
— А сверх того?
Этих нескольких секунд Горобцу хватило, чтобы определить линию своего поведения.
— Ничего, — ответил он твёрдо. — Я не имею дел со спекулянтами.
— Так я вам и поверил. За такую машину берут, кажется, двойную цену.
Я допустил ошибку, и Микита Власович тотчас же воспользовался ею.
— А это уже дело милиции, — сказал он не без ехидства, — бороться со спекулянтами… распустили!..
Он махнул рукой и даже чуть приподнялся на стуле, словно хотел произнести целую речь против мерзавцев, нарушающих законы, но, очевидно, вовремя вспомнил, что у самого рыльце в пушку, и запнулся.
Теперь была моя очередь переходить в наступление.
— У вас большая семья? — спросил я.
— Жена и сын.
— Жена работает?
— Дай бог по хозяйству управиться.
— Сколько же платят вахтёру автохозяйства?
— А-а, вот вы о чем! — сообразил он. — Немного, девяносто пять рублей в месяц.
— А за «Волгу» вы заплатили девять тысяч с гаком. Или вдвое больше!.. Но, если даже сойдёмся на государственной цене…
— Мы подрабатываем на цветах.
— Эх, много ли на них заработаешь!
Микита Власович искоса бросил на меня взгляд какой-то странный, как на дурачка. И тут этот старый воробей, как я понял чуть погодя, имел несомненное превосходство над капитаном уголовного розыска.
— На жизнь хватает и на машину тоже, — ответил он. — И все по закону.
— Разберёмся… — туманно пообещал я. — А теперь прошу вас описать внешность человека, у которого вы купили машину.
Оказалось, что у Микиты Власовича зоркий глаз: его устный портрет как две капли воды совпал с нарисованным лейтенантом Харченко.
— Давайте посмотрим машину, — предложил я, — В гараже?
— Где же ей ещё быть? — мрачно пробормотал он. — Но «Волгу» я вам не отдам!
— Это уже не от меня зависит, — весело сказал я, — как решит начальство… Хотя мне кажется, что на неё будет наложен временный арест. Как на вещественное доказательство.
Он не ответил и, ссутулясь, направился к выходу.
За гаражом тянулась большая стеклянная оранжерея. Она занимала чуть ли не всю территорию усадьбы Горобца, — между нею и домом остался только узкий проход. Я заглянул внутрь и увидел только несколько горшков с довольно чахлыми растениями.
— И на этом зарабатываете? — я пренебрежительно ткнул пальцем в горшки.
— Оранжереи существуют для того, чтобы выращивать цветы зимой, — поучительно ответил Горобец.
— И что же вы разводите?
— Тюльпаны.
— Зимой?
— Когда же ещё!
Вдруг я вспомнил большие красные тюльпаны, которые покупал Марине Восьмого марта. Сколько же я тогда заплатил на Бессарабском рынке? Кажется, по трёшнице за штуку! И раскупили их у какой-то тётки за несколько минут.
— Подгадываете к Восьмому марта? — спросил я.
— Приходится.
— И сколько же тюльпанов выращиваете?
Микита Власович смутился.
— Ну, тысяч девять — десять.. Как когда…
Вот тебе и вахтёр автохозяйства! Если даже оптом по два рубля за штуку, сколько выходит? Конечно, и дом можно построить, и каждый год «Волгу» покупать.
Видно, Горобец что-то прочитал на моем лице, потому что начал оправдываться:
— Отапливаем и освещаем электричеством, по счётчику платим. Рабочей силы не используем. Все по закону.
Да, судить его нельзя. И все же — проклятый хапуга, нахал, сукин сын… Пользуется любовью людей к прекрасному, наживается на лучших чувствах.
И куда смотрят местные органы?
Дав себе слово сегодня же позвонить в эти органы, я пошёл осматривать машину.
Белая «Волга» стояла в просторном окрашенном помещении, как королева. Микита Власович был-таки настоящим хозяином — отполировал машину до блеска, и я с неудовольствием подумал, что вряд ли найду в ней что-нибудь достойное внимания.
Открыв дверцу, заглянул внутрь. В автомобиле ещё пахло свежей синтетикой — специфический запах новой вещи. Я где-то читал, что в Италии похитители автомобилей пользуются специальной жидкостью, опрыскивают ею сиденья и обивку машины, чтобы создать иллюзию новизны. В этом же случае не надо было создавать никаких иллюзий: «Волга» и так новая. Кроме того, Микита Власович, кажется, вылизал её собственным языком и вытер носовым платком.
Я зачем-то пощупал сиденья, заглянул в багажник. Пусто: новый хозяин ещё не успел набросать туда всякой всячины, которую всегда надо иметь под руками.
— Машину купили с чехлами? — спросил я.
— Заказал сам, — ответил он и не удержался, чтобы не похвалиться: — Мне обещали достать овечьи шкурки. Говорят, красиво и удобно.
Конечно, удобно, однако где же можно достать сейчас выделанные овечьи шкурки? Хотя этот пройдоха из-под земли выкопает.
Я протянул руку.
— Ключи!
Горобец неохотно достал их из шкафчика, подал,
— И дубликат.
— Но я же… — нерешительно начал он.
— Машину запрём, а ключи я передам экспертам. Так нужно.
Он вытащил ещё один комплект ключей. Я посмотрел на спидометр.
— Много наездили?
— Вот только пригнал из магазина… — вздохнул он. — Куда ж ездить?
На спидометре было около пяти тысяч километров. Старик Бабаевский сообщил, что сын перед путешествием в Крым наездил три тысячи. Сказал: приблизительно три тысячи. Следовательно, можно прибавить ещё сотни две или три. Пять тысяч минус три двести — тысячу восемьсот километров проехала «Волга» после двенадцатого июня. Или две тысячи.
— Когда осматривали машину на базаре, сколько было на спидометре?
— Четыре девятьсот.
Это уже о чем-то говорило: Бабаевский мог отъехать от Киева приблизительно девятьсот километров или меньше. Куда-нибудь за Мелитополь.
— Когда приехали на базар? — уточнил я.
— С утра, в девять.
— »Волга» уже стояла?
— Нет, подъехала что-то около двух.
— И в ней был один человек?
— Да.
— Сразу договорились?
— Почему сразу? Поторговались…
— Новые «Волги» продают не каждый день… Покупатели были?
— Ну, были, так что?
— А то, что вы не очень-то и торговались. Боялись конкуренции.
Горобец ничего не ответил, но мне и не нужен был его ответ. Быстро подсчитал: приблизительно за тридцать два часа — от шести утра двенадцатого июня до двух дня тринадцатого, когда она появилась на базаре в Киеве, — «Волга» пробежала минимум тысячу шестьсот километров. Возможно? Вполне.
— Машина была грязной? — спросил я.
— Блестела как новая.
— Так она же и есть новая.
— Вот теперь, после полировки… — Горобец нежно поласкал ладонью капот «Волги», и я понял, что он влюблён в неё.
Должно быть, не очень и торговался, денег у него хватает, выложил чуть не все, что запросили, — только для чего? Очевидно, один из тех владельцев, которые очень редко и неохотно выводят машину из гаража, моют, полируют её, оснащают разными приборами, зеркалами, колпаками ручной работы, — люди, на мой взгляд, чудаковатые. Но Миките Власовичу нельзя было отказать в здравом смысле, — единственно, что человек немножко помешался на вещах: вон какой ковёр лежит в «зале», да и гарнитур импортный, тянет тысячи на три…
Я решительно хлопнул дверцей «Волги», положил оба комплекта ключей в карман.
— Заприте гараж, — приказал я, — и никого не подпускайте к «Волге». Конечно, кроме наших сотрудников. Скоро приедут.
— Век бы их не видеть! — невежливо пробурчал Горобец себе под нос.
Но какое мне дело до его манер?..
Открывая калитку, оглядываюсь. Стоит у распахнутых ворот гаража, похожий совсем не на воробья, а на ворона, опытную старую птицу, которая все видела в жизни и которую на мякине не проведёшь.
И вот тебе на — так опростоволоситься!
Однако я тут же забываю не очень-то уважаемого Микиту Власовича Горобца и спешу на автобус. Мне ещё надо в сберкассу, центральную сберкассу Дарницкого района, куда были переведены из комиссионного магазина деньги гражданина Бабаевского и которые вместо него получил преступник, вероятно, убийца, лысый нахал, которого уже видело столько людей и который пока не оставил ни одного следа.
В магазине мне сказали, что гражданин Бабаевский требовал немедленно уплатить ему деньги, — его хорошо запомнила бухгалтер, потому что ссылался на командировку, чуть ли не скандалил, однако бухгалтер не нарушила инструкцию, отбила все атаки и перевела деньги на только что открытый счёт в сберкассе.
Я поинтересовался: откуда она знает, что счёт был только что открыт.
Оказывается, Бабаевский, поскандалив с бухгалтером, поехал в сберкассу, открыл счёт и вернулся через час уже с книжкой, на которую на следующий день ему перевели деньги.
В сберкассе за несколько минут я выяснил, что действительно двадцатого июня на счёт Бабаевского поступили из комиссионного магазина деньги, которые он снял с книжки в тот же день наличными.
Произошло это ещё неделю назад, следовательно, преступник имеет фору в неделю и мог за это время…
Куда мог отправиться за эту неделю преступник или преступники, мне не хочется даже думать…
Выясняю, кто из контролёров и кассиров работал двадцатого июня. Обе тут. Вызывают в кабинет заведующей молодую красивую девушку — у неё на лице тревога, значит, успели предупредить, кто я, и она не ждёт ничего приятного от нашего разговора.
Контролёрша садится на стул, положив руки на колени, как прилежная ученица, и смотрит в пол, стараясь не встретиться со мной глазами. Она очень хорошо помнит человека, получившего деньги, переведённые комиссионным магазином. Это закономерно, большие суммы выплачивают не каждый день, и я соглашаюсь с Людмилой Федоровной — так зовут контролёра, — что такого человека забыть трудно. Кроме того, именно она работала и в тот день, когда этот человек открывал счёт — он был разговорчив, любопытен, и я понимаю почему. На всякий случай хотел, чтобы работники сберкассы запомнили его: ведь для получения такой большой суммы нужен паспорт, и стоило контролёру или кассирше что-то заподозрить… Поэтому и сказал Людмиле Федоровне, что открывает счёт ради денег из комиссионного магазина, интересовался, когда они должны прийти, и сразу предупредил, что получит наличными.
Я немного постоял перед домом Микиты Власовича Горобца. Это было впечатляющее зрелище: двухэтажный кирпичный красавец с широкими окнами и большой стеклянной верандой, он словно гордился собой, выставлял себя напоказ — усадьба была обнесена не сплошным, глухим деревянным забором, а оградой из высоких металлических прутьев, заострённых вверху. За прутьями, правда, густо, плотно друг к другу росли подстриженные ёлочки, они образовывали ещё одну, в человеческий рост, вечнозелёную ограду — это было действительно красиво и удобно, и я удивился вкусу хозяина дома. Наверное, профессор или отставной полковник, почему-то подумал я: деньжата водятся, захотелось шикануть, поездить на «Волге», — официально приобрести её трудно, вот и отправился на базар.
Честно говоря, мне стало немного жаль Микиту Власовича: должно быть, «Волгу» придётся пока что, до выяснения всех обстоятельств, отобрать, да и потом дело решит суд — приятного мало.
На мой стук в калитку откликнулся пёс. Лаял злобно и звенел цепью, однако никто не шёл отворять.
Я постучал ещё раз и только тогда увидел, как открылась дверь стеклянной веранды, и на высоком крыльце появился пожилой седой мужчина в синих спортивных брюках и белой майке. Не спеша спустился с крыльца, загнал пса в конуру и отпер калитку. Но не пропустил во двор. Стоял на бетонированной дорожке, загораживая вход, и вопросительно смотрел на меня.
Я молча вынул удостоверение, он внимательно рассмотрел его и сделал шаг в сторону.
— Прошу… — наконец улыбнулся, но улыбка получилась неискренней, вымученной. — Входите, пожалуйста, но не знаю: уголовный розыск — и ко мне…
Рядом с бетонированной дорожкой к веранде пролегала ещё одна, значительно шире, к большому кирпичному гаражу, построенному не один год назад: масляная краска на железных воротах кое-где облупилась и выгорела на солнце.
— По поводу покупки вами машины у гражданина Бабаевского, — объяснил я.
— Прошу, — указал он на веранду, — прошу, но не понимаю, почему это вас заинтересовало. Покупка оформлена через комиссионный магазин, все законно, какие могут быть ко мне претензии?
Не отвечая, я направился к дому. Хотел остановиться на веранде, но хозяин открыл дверь в комнату.
— В зале прохладнее, — пояснил он, — и больше тянет на беседу.
Моя версия с профессором сразу отпала: какой же профессор назовёт гостиную залом и скажет «тянет на беседу»? И все же «зал» был обставлен действительно с профессорским шиком. Толстый китайский ковёр чуть не на весь пол, модная импортная «стенка» с хрустальными вазами и фужерами, удобные кресла и диван. У окна фикус. Этот фикус совсем не гармонировал с хрусталём и ковром, однако свидетельствовал об устоявшихся вкусах Микиты Власовича Горобца или его супруги. В конце концов, какое мне дело до их вкусов — в комнате и правда было прохладно; я опустился в кресло и с удовольствием вытер платком пот со лба.
Хозяин не сел рядом, он отодвинул стул от стола и примостился на самый его краешек, как бы подчёркивая, что у него нет времени рассиживаться и он не рекомендует этого незваному гостю.
— Покажите, пожалуйста, документы на машину, — попросил я.
Горобец встал, вышел в соседнюю комнату и сразу же вернулся с техническим паспортом, аккуратно обёрнутым целлофаном.
Я развернул документ. На первой странице все, как полагается: фамилия Бабаевского, номера двигателя и шасси, номерной знак, на другой тоже все в ажуре: печать автоинспекции, соответствующие подписи.
— Целлофаном обернули вы? — спросил я.
— Да.
Что ж, подумал я, это хорошо: возможно, на техпаспорте сохранились отпечатки пальцев человека, выдававшего себя за Бабаевского. Шансов, правда, не много, хотя все может быть.
Горобец протянул руку за паспортом, но я сделал вид, что не заметил этого. Спросил:
— Где вы работаете, Микита Власович?
— Вахтёром автопредприятия, — ответил он с вызовом, — но какое это имеет значение и какие у вас претензии ко мне?
Я ждал всего, только не этого. У вахтёра зарплата не больше ста рублей, на какие же шиши построен двухэтажный дом и приобретена «Волга»?
Не торопясь я вынул из кармана кусок бумаги, аккуратно завернул в него технический паспорт, спрятал. Краешком глаза не без удовольствия следил за выражением лица Микиты Власовича. Деланно вздохнул и только после этого счёл возможным объяснить:
— Дело в том, что вы приобрели краденую машину, и мы сейчас производим расследование.
Микита Власович побледнел. Побледнел, потому что, наверное, был стреляный воробей и сразу сообразил, чем это может обернуться для него. Однако все же ещё не до конца поверил мне.
— У меня подлинные документы! — воскликнул он. — Заверенные государственными учреждениями. Я заплатил за машину, и у вас нет никакого права!..
— Но «Волга» краденая, — ответил я твёрдо, — и вы, уважаемый, на сей раз лопухнулись.
Мне было приятно употребить именно это слово, потому что оно полнее всего выражало суть сложившейся ситуации. Старый жук, пройдоха, способный, очевидно, любого обвести вокруг пальца, сам угодил в западню.
— Не может быть… — уже не так уверенно произнёс Микита Власович. — Такой солидный и порядочный человек!
— Бабаевский?
— Да… Ещё приглашал в гости…
— Он такой же Бабаевский, как вы — римский папа. Где познакомились?
— Где же знакомятся — на базаре.
— Какого числа?
— В воскресенье… Постойте, значит, тринадцатого июня. И черт меня попутал — чёртова дюжина…
— А во вторник оформили соглашение?
— Да, в понедельник он снял автомобиль с учёта, и мы встретились во вторник, в десять, у магазина.
— Сколько заплатили за «Волгу»?
— Есть же документ, — неопределённо ответил он. — Я заплатил деньги в кассу.
— А сверх того?
Этих нескольких секунд Горобцу хватило, чтобы определить линию своего поведения.
— Ничего, — ответил он твёрдо. — Я не имею дел со спекулянтами.
— Так я вам и поверил. За такую машину берут, кажется, двойную цену.
Я допустил ошибку, и Микита Власович тотчас же воспользовался ею.
— А это уже дело милиции, — сказал он не без ехидства, — бороться со спекулянтами… распустили!..
Он махнул рукой и даже чуть приподнялся на стуле, словно хотел произнести целую речь против мерзавцев, нарушающих законы, но, очевидно, вовремя вспомнил, что у самого рыльце в пушку, и запнулся.
Теперь была моя очередь переходить в наступление.
— У вас большая семья? — спросил я.
— Жена и сын.
— Жена работает?
— Дай бог по хозяйству управиться.
— Сколько же платят вахтёру автохозяйства?
— А-а, вот вы о чем! — сообразил он. — Немного, девяносто пять рублей в месяц.
— А за «Волгу» вы заплатили девять тысяч с гаком. Или вдвое больше!.. Но, если даже сойдёмся на государственной цене…
— Мы подрабатываем на цветах.
— Эх, много ли на них заработаешь!
Микита Власович искоса бросил на меня взгляд какой-то странный, как на дурачка. И тут этот старый воробей, как я понял чуть погодя, имел несомненное превосходство над капитаном уголовного розыска.
— На жизнь хватает и на машину тоже, — ответил он. — И все по закону.
— Разберёмся… — туманно пообещал я. — А теперь прошу вас описать внешность человека, у которого вы купили машину.
Оказалось, что у Микиты Власовича зоркий глаз: его устный портрет как две капли воды совпал с нарисованным лейтенантом Харченко.
— Давайте посмотрим машину, — предложил я, — В гараже?
— Где же ей ещё быть? — мрачно пробормотал он. — Но «Волгу» я вам не отдам!
— Это уже не от меня зависит, — весело сказал я, — как решит начальство… Хотя мне кажется, что на неё будет наложен временный арест. Как на вещественное доказательство.
Он не ответил и, ссутулясь, направился к выходу.
За гаражом тянулась большая стеклянная оранжерея. Она занимала чуть ли не всю территорию усадьбы Горобца, — между нею и домом остался только узкий проход. Я заглянул внутрь и увидел только несколько горшков с довольно чахлыми растениями.
— И на этом зарабатываете? — я пренебрежительно ткнул пальцем в горшки.
— Оранжереи существуют для того, чтобы выращивать цветы зимой, — поучительно ответил Горобец.
— И что же вы разводите?
— Тюльпаны.
— Зимой?
— Когда же ещё!
Вдруг я вспомнил большие красные тюльпаны, которые покупал Марине Восьмого марта. Сколько же я тогда заплатил на Бессарабском рынке? Кажется, по трёшнице за штуку! И раскупили их у какой-то тётки за несколько минут.
— Подгадываете к Восьмому марта? — спросил я.
— Приходится.
— И сколько же тюльпанов выращиваете?
Микита Власович смутился.
— Ну, тысяч девять — десять.. Как когда…
Вот тебе и вахтёр автохозяйства! Если даже оптом по два рубля за штуку, сколько выходит? Конечно, и дом можно построить, и каждый год «Волгу» покупать.
Видно, Горобец что-то прочитал на моем лице, потому что начал оправдываться:
— Отапливаем и освещаем электричеством, по счётчику платим. Рабочей силы не используем. Все по закону.
Да, судить его нельзя. И все же — проклятый хапуга, нахал, сукин сын… Пользуется любовью людей к прекрасному, наживается на лучших чувствах.
И куда смотрят местные органы?
Дав себе слово сегодня же позвонить в эти органы, я пошёл осматривать машину.
Белая «Волга» стояла в просторном окрашенном помещении, как королева. Микита Власович был-таки настоящим хозяином — отполировал машину до блеска, и я с неудовольствием подумал, что вряд ли найду в ней что-нибудь достойное внимания.
Открыв дверцу, заглянул внутрь. В автомобиле ещё пахло свежей синтетикой — специфический запах новой вещи. Я где-то читал, что в Италии похитители автомобилей пользуются специальной жидкостью, опрыскивают ею сиденья и обивку машины, чтобы создать иллюзию новизны. В этом же случае не надо было создавать никаких иллюзий: «Волга» и так новая. Кроме того, Микита Власович, кажется, вылизал её собственным языком и вытер носовым платком.
Я зачем-то пощупал сиденья, заглянул в багажник. Пусто: новый хозяин ещё не успел набросать туда всякой всячины, которую всегда надо иметь под руками.
— Машину купили с чехлами? — спросил я.
— Заказал сам, — ответил он и не удержался, чтобы не похвалиться: — Мне обещали достать овечьи шкурки. Говорят, красиво и удобно.
Конечно, удобно, однако где же можно достать сейчас выделанные овечьи шкурки? Хотя этот пройдоха из-под земли выкопает.
Я протянул руку.
— Ключи!
Горобец неохотно достал их из шкафчика, подал,
— И дубликат.
— Но я же… — нерешительно начал он.
— Машину запрём, а ключи я передам экспертам. Так нужно.
Он вытащил ещё один комплект ключей. Я посмотрел на спидометр.
— Много наездили?
— Вот только пригнал из магазина… — вздохнул он. — Куда ж ездить?
На спидометре было около пяти тысяч километров. Старик Бабаевский сообщил, что сын перед путешествием в Крым наездил три тысячи. Сказал: приблизительно три тысячи. Следовательно, можно прибавить ещё сотни две или три. Пять тысяч минус три двести — тысячу восемьсот километров проехала «Волга» после двенадцатого июня. Или две тысячи.
— Когда осматривали машину на базаре, сколько было на спидометре?
— Четыре девятьсот.
Это уже о чем-то говорило: Бабаевский мог отъехать от Киева приблизительно девятьсот километров или меньше. Куда-нибудь за Мелитополь.
— Когда приехали на базар? — уточнил я.
— С утра, в девять.
— »Волга» уже стояла?
— Нет, подъехала что-то около двух.
— И в ней был один человек?
— Да.
— Сразу договорились?
— Почему сразу? Поторговались…
— Новые «Волги» продают не каждый день… Покупатели были?
— Ну, были, так что?
— А то, что вы не очень-то и торговались. Боялись конкуренции.
Горобец ничего не ответил, но мне и не нужен был его ответ. Быстро подсчитал: приблизительно за тридцать два часа — от шести утра двенадцатого июня до двух дня тринадцатого, когда она появилась на базаре в Киеве, — «Волга» пробежала минимум тысячу шестьсот километров. Возможно? Вполне.
— Машина была грязной? — спросил я.
— Блестела как новая.
— Так она же и есть новая.
— Вот теперь, после полировки… — Горобец нежно поласкал ладонью капот «Волги», и я понял, что он влюблён в неё.
Должно быть, не очень и торговался, денег у него хватает, выложил чуть не все, что запросили, — только для чего? Очевидно, один из тех владельцев, которые очень редко и неохотно выводят машину из гаража, моют, полируют её, оснащают разными приборами, зеркалами, колпаками ручной работы, — люди, на мой взгляд, чудаковатые. Но Миките Власовичу нельзя было отказать в здравом смысле, — единственно, что человек немножко помешался на вещах: вон какой ковёр лежит в «зале», да и гарнитур импортный, тянет тысячи на три…
Я решительно хлопнул дверцей «Волги», положил оба комплекта ключей в карман.
— Заприте гараж, — приказал я, — и никого не подпускайте к «Волге». Конечно, кроме наших сотрудников. Скоро приедут.
— Век бы их не видеть! — невежливо пробурчал Горобец себе под нос.
Но какое мне дело до его манер?..
Открывая калитку, оглядываюсь. Стоит у распахнутых ворот гаража, похожий совсем не на воробья, а на ворона, опытную старую птицу, которая все видела в жизни и которую на мякине не проведёшь.
И вот тебе на — так опростоволоситься!
Однако я тут же забываю не очень-то уважаемого Микиту Власовича Горобца и спешу на автобус. Мне ещё надо в сберкассу, центральную сберкассу Дарницкого района, куда были переведены из комиссионного магазина деньги гражданина Бабаевского и которые вместо него получил преступник, вероятно, убийца, лысый нахал, которого уже видело столько людей и который пока не оставил ни одного следа.
В магазине мне сказали, что гражданин Бабаевский требовал немедленно уплатить ему деньги, — его хорошо запомнила бухгалтер, потому что ссылался на командировку, чуть ли не скандалил, однако бухгалтер не нарушила инструкцию, отбила все атаки и перевела деньги на только что открытый счёт в сберкассе.
Я поинтересовался: откуда она знает, что счёт был только что открыт.
Оказывается, Бабаевский, поскандалив с бухгалтером, поехал в сберкассу, открыл счёт и вернулся через час уже с книжкой, на которую на следующий день ему перевели деньги.
В сберкассе за несколько минут я выяснил, что действительно двадцатого июня на счёт Бабаевского поступили из комиссионного магазина деньги, которые он снял с книжки в тот же день наличными.
Произошло это ещё неделю назад, следовательно, преступник имеет фору в неделю и мог за это время…
Куда мог отправиться за эту неделю преступник или преступники, мне не хочется даже думать…
Выясняю, кто из контролёров и кассиров работал двадцатого июня. Обе тут. Вызывают в кабинет заведующей молодую красивую девушку — у неё на лице тревога, значит, успели предупредить, кто я, и она не ждёт ничего приятного от нашего разговора.
Контролёрша садится на стул, положив руки на колени, как прилежная ученица, и смотрит в пол, стараясь не встретиться со мной глазами. Она очень хорошо помнит человека, получившего деньги, переведённые комиссионным магазином. Это закономерно, большие суммы выплачивают не каждый день, и я соглашаюсь с Людмилой Федоровной — так зовут контролёра, — что такого человека забыть трудно. Кроме того, именно она работала и в тот день, когда этот человек открывал счёт — он был разговорчив, любопытен, и я понимаю почему. На всякий случай хотел, чтобы работники сберкассы запомнили его: ведь для получения такой большой суммы нужен паспорт, и стоило контролёру или кассирше что-то заподозрить… Поэтому и сказал Людмиле Федоровне, что открывает счёт ради денег из комиссионного магазина, интересовался, когда они должны прийти, и сразу предупредил, что получит наличными.