Страница:
Та-а-ак, пора вмешиваться. Срочно. Иначе даст Рейн обещание извести нежить – и ведь голову сложит, чтобы его выполнить! Такой уж он обязательный. Пока не даст слово – делает, что хочет, но как пообещает – все. В лепешку разобьется, но выполнит. Поэтому-то и обещания он дает крайне редко, но в данном конкретном случае – может, еще как. Поэтому я недолго думая прокашлялась и выдала:
– А до ближайшего города отсюда сколько? Как я поняла, мы сейчас находимся во владениях герцога Армея, так, может, вы нам дорогу прямо к нему укажете?
– Так и пустил вас герцог, – снисходительно отмахнулся Родомир. – Девонька, не шути ты так, к герцогскому замку сейчас не подступиться, опять эльфьи прихвостни чего-то на границе затеяли. Поговаривают, что Приграничный лес взбесился, да только герцог все эти слухи пресекает…
– А раз на границе сейчас жарко, – не отступала я, – то у его сиятельства каждый меч должен быть на счету. Не думаю, что он откажется от добровольной помощи.
– Уж не слишком ли ты самоуверенна, девонька?– уже раздраженно выдал Родомир, неодобрительно хмурясь. – Думаешь, если в дорогу за мужиком сбежала, так и в воины можешь податься?
– Я – чего? – опешила я, округлив от удивления глаза. Так вот почему меня не воспринимают всерьез, знахарь подумал, что я из дома за Рейном сбежала, вот и относится как к глупенькой девочке с мечом за плечами. Стоп, а оружие-то он хоть видел?
Я озадаченно завела правую руку за плечо, коснулась чуть теплой рукояти клинка – вроде бы на месте – когда Родомир остановился столь резко, как будто споткнулся, и уже совсем иным тоном сказал:
– А ну-ка, покажи свое оружие. – Я покосилась на Рейна, но тот только плечами пожал, оставляя решение на моей совести. Ну да ладно, показать – не отдать.
– А вам зачем? – поинтересовалась я, все-таки вытягивая меч из ножен и показывая его мгновенно посерьезневшему знахарю.
Тот провел ладонью над клинком, не касаясь чуть дрожащими пальцами самого лезвия, и кивнул.
– Эльфье оружие с собой носишь, девонька. Не боишься? Не для людей оно создано, людям и не подчиняется. Поговаривают, что подобное оружие в бою поворачивается против своего владельца, только герцог не боится им пользоваться, ну на то он и герцог. Сколько лет уже его замок стоит в Приграничье – охраняет нас от лесного народа.
Я только плечами пожала, убирая клинок обратно в ножны и чувствуя себя несколько неуютно под пристальным взглядом Родомира. Зато хоть теперь знаю, что меч мне достался эльфийской ковки, наверное, поэтому я не заметила большой разницы в весе. Н-да, будь у меня в руках обычный меч – ох, намучилась бы я с ним. Хотя средний вес среднестатистического одноручного меча в Средние века не превышал полутора килограммов, кто знает, какие образцы куются здесь. Вручили бы лом в три кило весом – и вертись как знаешь. А так хоть с оружием повезло.
– Вот и Луговень, – негромко проговорил знахарь, указывая на высокий крепкий забор, опоясывающий прижавшиеся друг к другу чуть кособокие избушки.
Н-да, до частокола заборчик явно не дотягивал – всего-то высотой с человеческий рост. Хотя, думаю, что от волков зимой вполне защищает, да и скотина домашняя не разбредается, но для нежити или разбойников это явно не преграда. Рейн, судя по всему, пришел к точно такому же выводу, потому что окинул забор крайне скептическим взглядом, но все-таки смолчал.
Правильно, нечего лезть в чужой монастырь со своим уставом, хотя с Рейна может статься: выдать пару лекций о более эффективных оборонных сооружениях было бы в его духе. Родомир, не останавливаясь, для того чтобы прочитать нам отрывок из краткой экскурсионной программы по деревне Луговень, приоткрыл небольшую калитку и шагнул внутрь, делая нам знак следовать за ним. Рейн, вопреки правилу, по которому даму следовало пропустить вперед, пошел следом за знахарем, мне же уже ничего не оставалось, как войти в гостеприимно распахнутую калитку…
За раскрытыми настежь ставнями медленно сгущалась ночь, опускаясь одеялом сумерек на притихшую Луговень. К исходу дня поднялся сильный ветер, который сейчас гнал по сиреневому небу, окрашенному на западе в малиново-алый цвет заходящего солнца, седые облака, с земли кажущиеся рваными клоками шелка. В деревне кое-где еще лаяли собаки, хозяева которых спешно загоняли скотину в хлева, хлопали запирающиеся ставни, а я сидела на подоконнике раскрытого окна в избушке знахаря и вяло прислушивалась к негромкому разговору, который вели Рейн с Родомиром в горнице.
После истории с забредшим в деревню хадаром-заклинателем селяне волками смотрели на любых чужаков, появившихся у забора, и только присутствие уважаемого во всей деревне знахаря да в очередной раз упомянутое имя «господина Авдотия» удержало их от того, чтобы не вооружиться всем, что под руку попадется, и не погнать нас взашей. Ладно, не только присутствие знахаря – поблескивающие рукояти мечей, выглядывающие у нас из-под плащей, тоже настраивали на нейтралитет. Селяне идут с вилами против захватчиков с клинками, когда уже становится понятно, что больше терять нечего, но вот проливать кровь из-за чужаков, решивших переждать ночь в деревне, никому не хотелось. Только староста, хмурый мужик с пудовыми кулаками и красным лицом, мрачно обозрел нас с Рейном с головы до ног и громогласно повелел знахарю, чтобы нас с рассветом в деревне уже не было. А раз уж тот привел нас в Луговень, то пусть ночлег у себя в избе и предоставляет. Такое решение устроило всех, кроме меня и, пожалуй, Родомира, которому, по-видимому, тоже не понравилась идея разместить нас у себя, но деваться было некуда – коль зазвал, то сам и принимай гостей. Я же по жизни очень не любила кому-то навязываться, поэтому, когда тоскливо вздохнувший знахарь повел нас к небольшой ладной избе у самой околицы, с трудом удержалась, чтобы не отказаться от ночлега. Переубедил только тот факт, что больше нас к себе никто не пустит, а куковать ночью на улице мне пока что не хотелось.
Поэтому-то я сейчас и сидела в маленькой комнатке, единственной спальне во всей избе, которую мне уступил Родомир, видимо проникшись моим замученным и уставшим видом, и бездумно смотрела на небо. Тусклый огонек небольшой кривоватой свечки освещал только сам себя, может быть, еще небольшой кусочек широкой деревянной лавки, стоящей в углу комнаты напротив грубо сколоченной кровати, вот помещение и терялось во тьме сумерек, приобретая какие-то зловещие очертания.
Честно говоря, с детства не выношу темноту замкнутого помещения, причем это относится только к комнатам – мрачных пещер я почему-то не боюсь, а вот сейчас мне было очень и очень не по себе. Причину этой странной фобии я не помнила, хотя мама рассказывала, что когда-то, когда я была совсем еще маленькой и мы жили на даче, в комнату ночью пробралась соседская кошка. Как – мама сама не знала. Но светящиеся кошачьи глаза в темноте детской и я, в страхе сжавшаяся под одеялом, но не смевшая кричать, напугали даже ее. Собственно, с тех пор я себя ощущаю неуютно ночью в закрытой комнате – кажется, что вот-вот в темноте зажгутся круглые зеленые глаза… Поэтому-то я и не захлопнула ставни, несмотря на предупреждение Родомира. И дело не в том, что я не сильно поверила в рассказы знахаря о бродящей в окрестностях нежити, – скорее, просто состояние было такое: возможный призрак, скребущий в окно, беспокоил меньше, чем события прошедшего дня, слишком длинного для меня. А закрытые ставни еще сильнее раздражали бы мои нервы, но выйти к мужчинам со словами, что мне одиноко и страшно, не позволяла банальная гордость.
Слишком много всего навалилось, а события, не поддающиеся осмыслению, сыпались на голову, как из пресловутого рога изобилия. И куда мне от них деваться, а? Я еще как-то нормально восприняла то, что Рейн тоже энергетик, что мы перенеслись из современной Москвы черт-те куда и что в результате всех этих перемещений у меня радикально сменился имидж. Ладно, хрен с тобой, неизвестная золотая рыбка, устроившая нам этот «праздник», но вот ощущение абсолютной нереальности происходящего подкосило меня сильнее эпидемии гриппа в феврале! Похоже, я в лучших традициях фэнтези очень хочу домой и подозреваю, что дальнейшие мои действия будут направлены на исполнение этого желания.
С такими мыслями я слезла с подоконника и побрела к лавке, намереваясь взять с нее свечу, как в распахнутое окно влетел ледяной порыв ветра, необычный даже для ночи, и моментально загасил робкий лепесток пламени. Я остановилась на полдороге, кожей ощущая, как вокруг сгущается мрак и одновременно опускается тишина, давящая, подобно могильной плите. Все звуки словно отключили, и единственное, что я слышала, – это собственное прерывистое дыхание да шум крови в ушах. Страх накатил приливной волной, но ноги словно приросли к полу, отказываясь повиноваться. Все мысли куда-то исчезли, оставив только инстинкты, из которых громче всех вопил инстинкт самосохранения.
Краем глаза я увидела, как вдоль стены стремительна скользнуло нечто белое, почти неуловимое взглядом и от осознания, что в пустой комнате есть кто-то кроме меня, я как-то пришла в себя. Бессильно повисшая было рука нащупала рукоять длинного кинжала на бедре, и ощущение оружия слегка успокоило – ровно настолько, чтобы я нашла в себе силы развернуться лицом к окну…
И столкнуться взглядом со светящимися глазами на фоне темной стены.
По-видимому, я не заорала только потому, что от страха у меня язык отнялся. Хорошо, что тело лучше разума знало, как надо себя вести: я стремительно развернулась и рванулась к двери, но что-то ударило по спине так, что я отлетела к стенке, больно ударившись об нее вовремя выставленной перед лицом левой рукой. Дальше все слилось в какой-то плохо воспринимаемый кошмар.
Из темноты возникло невероятно бледное лицо девушки с красными глазами и светлыми длинными волосами, спадающими на плечи. Она недолго думая вцепилась в меня ледяными руками и потянула к себе, раскрывая рот, в котором поблескивали длинные клыки. И вот почему-то от вида этих клыков я пришла в себя. Вероятно, сыграла уверенность современного человека, выросшего на сотнях фильмов ужасов и четко осознающего, что вампиры – это загримированные актеры или же плод компьютерных ухищрений. Страх перед чем-то неизвестным и жутким ослабел, и кинжал, рукоять которого была судорожно зажата в уже взмокшей ладони, серебряным росчерком взлетел вверх, полоснув по бледной руке незваной гостьи.
Тишина комнаты раскололась от вибрирующего вопля нежити. Она отшатнулась назад, зажимая дымящуюся рану, края которой продолжали расползаться, несмотря на все усилия. А кинжал-то, похоже, серебряный. Или еще с каким секретом, раз уж ее так крючить начало! Нежить с воем отступала к окну, а звуки стремительно возвращались на места: жалобно заскулили собаки, забившиеся в конуры или под крыльцо дома, засвистел ветер в кронах деревьев, загрохотали опрокидываемые скамьи в горнице. Дверь с треском распахнулась, и в комнату вбежал Рейн с обнаженным клинком, вязь на котором мерцала серебром, а следом за ним – Родомир, держащий в одной руке свечу, а в другой – пузырек, плотно заткнутый пробкой. Типа гранаты, что ли? Сомневаюсь, что отвар взрываться может, хотя кто его знает, что тут и как действует.
Хищница, прикинув количество агрессивно настроенных противников, обрывками истлевшего савана, дернутого за уголок, выскользнула в окно, так что ветер донес только стремительно удаляющийся вопль. Рейн первым делом метнулся к подоконнику, напряженно вглядываясь в ночь, которая постепенно успокаивалась, а Родомир, поставив свечу на лавку, едва успел подхватить меня под руку, когда я вознамерилась сползти на ставших ватными ногах вниз по стене. Вязь на моем кинжале, впрочем, как и на мече Рейна, постепенно утрачивала яркое серебристое сияние, становясь просто рисунком на металле клинка.
– Девонька, ты идти-то можешь? Не укусили тебя?
Я только замотала головой, отвечая таким образов «нет» на оба вопроса сразу.
– Ох, это я виноват, не углядел, – сокрушенно покачал головой знахарь, пристально вглядываясь мне в лицо. – Забыл, что не местные вы, надо было самому ставенки запереть, да еще и трав обережных под потолок подвесить. А теперь вам уходить побыстрее надо поутру да идти к герцогскому замку – туда Белая Невеста никогда не сунется: побоится герцогского воинства.
– Родомир, а зачем вашей Белой Невесте соваться к герцогу вслед за нами? – поинтересовался Рейн, убирая меч в ножны, и без лишних слов подхватил меня на руки, благо сопротивления в кои-то веки не было. – Ксель, очнись, а? Все уже позади. Ну же, ни за что не поверю, что ты свихнулась от страха при виде этого пугала, во время сессии я страшнее выгляжу.
– Ничего не страшнее, – машинально отозвалась я, переводя вполне осмысленный взгляд на облегченно выдохнувшего Рейна. – Ты меня после жестокого гриппа не видел.
– Тогда чего мы так нервничаем, если оба знаем, что сами порой бываем страшнее этой девицы с истеричными воплями? – Рейн ободряюще улыбнулся, а я наконец-то заметила, что до сих пор держу в судорожно зажатой руке чуть дымящийся кинжал, с которого сами по себе исчезали черные потеки. Интересная система самоочистки клинка…
– Да ничего, только ты еще долго на руках держать меня будешь? Кажется, я уже в состоянии идти сама.
– А мне, может, это нравится…
– Эх, похоже, вы так и не поняли, – вздохнул знахарь, вдребезги разбивая почти романтическую идиллию. – Белая Невеста мстить будет за нанесенную рану. И достанется от нее именно тебе, девонька. Никогда еще с ней такого не вытворяли, мы лишь отпугивали и защищались. А тут жертва вдруг сама ее ранит. Помяните мое слово – оклемается Невеста, да по пятам твоим, девонька, пойдет.
– Пусть идет, – неожиданно жестко отозвался Рейн, аккуратно опуская меня на лавку. – Как говорится, кто к нам с чем и зачем, тот от того и того.
Я хотела было вставить свое «веское» слово основной пострадавшей от произвола местной нежити, как раздался громкий стук в дверь пополам с криками. Родомир охнул и поспешил впустить визитеров, успев только бросить на ходу, чтобы мы из комнатки и носа не высовывали. Мол, сам постарается все уладить. Уладит он, как же.
Судя по звукам, там, за дверью, как минимум пол деревни собралось, да еще наверняка все запуганы воплями нежити по самое «не балуйся». А перепуганная толпа – это страшно, потому что вскоре людям может стать стыдно за свои слабости и тогда проснется гнев и злость на того, кто запугал их настолько сильно, что они при звуках воя прячутся за печью. Только вот на нежить они не пойдут, и тогда гнев их прольется на тех, кто ближе и кого достать проще.
На пришлых. На нас с Рейном, короче.
Я убрала кинжал, на лезвии которого не осталось ни единого темного пятнышка, в ножны, поднявшись с лавки, тихо подошла к неплотно прикрытой двери и прислушалась. Хотя, но правде говоря, особенно прислушиваться и не пришлось – староста деревни орал громко и с чувством, почти заглушая спокойный и рассудительный голос Родомира.
– А я тебе говорю, знахарь, что пусть они сию же минуту из деревни убираются, иначе мы сами их отсюда выдворим! Приходила за кем-то из них Белая Невеста, а раз не забрала – то придет снова! Так пусть они судьбу свою в лесу пытают, а не на нашей земле!
– Это земля герцога Армея, – негромко поправил старосту знахарь. А вот это он, похоже, зря сделал: упоминание о власти, которая ничего не делает для защиты своих подданных, вызывает еще большее недовольство. Хотя, если честно, то куда уж больше…!
– Герцог далеко! – Ой, а старосту-то местная власть порядком достала. Революционер, что ли, или просто хочется быть большой лягушкой в маленьком болоте? – А Белая Невеста рядом бродит. Так пусть пришлые ее за собой забирают, раз уж так приглянулись проклятой! Авось совсем уведут или прикончат. А если нет, то хоть насытится тварь надолго, нас трогать не будет. Все равно в нежить к утру обратятся, нечего им в нашей деревне делать!
Н-да, крышу-то у мужика совсем перекосило. Правда, с точки зрения темного крестьянского люда, все правильно – со своими проблемами чужаки пусть разбираются на стороне и подальше, а если сделают что полезное – хорошо, спасибо скажем, свечку за здоровье поставим. Нет – ну, туда им и дорога, не особо жалко было. Я глубоко вздохнула и оглянулась на Рейна, сидящего на лавке с мрачно-заинтересованным выражением лица и прислушивающегося к диспуту, развернувшемуся у входной двери. Наверное, тоже гадает, Кто победит – глас разума в лице знахаря Родомира или же живое олицетворение психологии толпы, воплотившееся в старосте деревни.
К моему глубочайшему сожалению, толпа медленно, но верно одерживала верх над разумом.
Пока народ бухтел о том, что надо бы просто выгнать чужаков, то есть нас с Рейном, из деревни от греха подальше, мой друг машинально барабанил пальцами, затянутыми в черную кожу, по широкой деревянной лавке. Но когда кто-то из особо «умных» крестьян вякнул, что «в знахаревом доме эльфийская девка прячется – сам и волосы белые видел, и уши острые, лисьи» – он вдруг резко поднялся.
– Ну, Ксель, готовься. Похоже, их там кто-то качественно подстрекает.
– Думаешь?
– Нет, каркаю, – раздраженно отмахнулся Рейн, кладя ладонь на рукоять меча.
Вопли «На костер эльфье отродье!!!» резанули слух сильнее воя нежити. Я побледнела и, подхватив с лавки сумку и длинный меч в наспинных ножнах, подошла к Рейну, который с мрачной решимостью толкнул дверь, выходя в горницу. Рев толпы усилился только затем, чтобы стихнуть подобно кругам на воде от брошенного камня. Меня коснулась прохладная тягучая волна с обжигающими искрами, и я выбежала вслед за Рейном, уже заранее предполагая худшее.
Первое, что бросилось мне в лицо, – это Рейн с неестественно прямой спиной, стоящий лицом к крестьянам. Не знаю, каким оно было, но староста, как-то разом утративший все свое нахальство, жался к дверному косяку, обнимая вилы. Словно ушло куда-то ощущение вседозволенности и безнаказанности, безумием витавшее в воздухе, и безжалостные «вояки» превратились в трусоватых селян, которые и меч-то никогда в руках не держали. А ведь мой друг даже клинка из ножен не вытащил.
Знахарь Родомир, суетившийся по горнице, поспешно сгребал в просторную суму сушеные пучки трав, какие-то баночки и коробочки, проходя мимо, подтолкнул меня поближе к Рейну:
– Девонька, не стой столбом-то. Уходить надо. Ох и зачем я согласился приютить вас у себя в доме? Хотя староста уже давно на меня зуб точил, ему б волю – первым факел мне на крышу кинул…
– Готовы? – не оборачиваясь, спросил Рейн. И я не узнала его голос: так говорят не восемнадцатилетние юноши, а воины, прошедшие через девять кругов ада войны, способные бесстрашно смеяться смерти в лицо, так и не попав под ее разящую косу. Голос чужой, холодный и решительный… А еще – безразличный. Настолько, что даже мне стало не по себе.
– Готовы. Идем. – За спиной у меня возник Родомир, видимо, уже собравший все, что необходимо.
Я оглянулась на суровое лицо знахаря и подумала о том, что здесь и сейчас только мне страшно.
Потому что один раз я попалась на пути озверевшей толпы и того ощущения мне хватило на всю жизнь. Это был день, когда после проигрыша нашей сборной футбольные фанаты принялись громить Манежную площадь и поджигать машины. Мне тогда не посчастливилось оказаться в подземном переходе к станции. До сих пор помню, как мы с подругой бежали ко входу в метро, а следом неслись фанаты, громящие павильончики и швырявшиеся всем, что под руку подвернется, в окружающих. Помню, как уже у стеклянных дверей в стену рядом со мной с грохотом врезался пластиковый стул – с такой силой, что сиденье треснуло. По счастью, уже мобилизовались отряды милиции и мы с подругой успели вбежать в метро до того, как охрана порядка заработала резиновыми дубинками, охлаждая рвение беспредельщиков.
С тех пор я четко уяснила, что человек разумен, а толпа – это стадо, которое сносит все, что попадется у него на пути, причем безжалостно и не задумываясь о последствиях…
И когда крестьяне, вооруженные всем, что нашлось в сараях и сенях, в почти полной тишине, нарушаемой лишь редким потрескиванием факелов, расступались, пряча глаза, я изо всех сил пыталась не показать, что мне страшно. А Рейн все шел вперед сквозь живой коридор, невозмутимо, с высоко поднятой головой, и я радовалась, что не вижу выражения его лица. Потому что если люди торопились убраться с пути без единого слова, значит, зрелище действительно впечатляющее. Только вот не хотела я знать, что именно видят селяне…
Мы вышли за околицу Луговени в полном молчании, и только тогда Родомир указал на узкую разбитую дорогу, убегающую в кажущийся черным ночной лес.
– По этой дороге мы доберемся до замка герцога Армея дня за три, если поторопимся и не будем подолгу задерживаться в соседней деревне, построенной на краю этого леса. А сейчас надо постараться дойти до поляны с текучей водой и там переждать ночь. Конечно, волки в этих лесах водятся, но не волков бы я боялся сейчас… А нежити.
Глава 6
– А до ближайшего города отсюда сколько? Как я поняла, мы сейчас находимся во владениях герцога Армея, так, может, вы нам дорогу прямо к нему укажете?
– Так и пустил вас герцог, – снисходительно отмахнулся Родомир. – Девонька, не шути ты так, к герцогскому замку сейчас не подступиться, опять эльфьи прихвостни чего-то на границе затеяли. Поговаривают, что Приграничный лес взбесился, да только герцог все эти слухи пресекает…
– А раз на границе сейчас жарко, – не отступала я, – то у его сиятельства каждый меч должен быть на счету. Не думаю, что он откажется от добровольной помощи.
– Уж не слишком ли ты самоуверенна, девонька?– уже раздраженно выдал Родомир, неодобрительно хмурясь. – Думаешь, если в дорогу за мужиком сбежала, так и в воины можешь податься?
– Я – чего? – опешила я, округлив от удивления глаза. Так вот почему меня не воспринимают всерьез, знахарь подумал, что я из дома за Рейном сбежала, вот и относится как к глупенькой девочке с мечом за плечами. Стоп, а оружие-то он хоть видел?
Я озадаченно завела правую руку за плечо, коснулась чуть теплой рукояти клинка – вроде бы на месте – когда Родомир остановился столь резко, как будто споткнулся, и уже совсем иным тоном сказал:
– А ну-ка, покажи свое оружие. – Я покосилась на Рейна, но тот только плечами пожал, оставляя решение на моей совести. Ну да ладно, показать – не отдать.
– А вам зачем? – поинтересовалась я, все-таки вытягивая меч из ножен и показывая его мгновенно посерьезневшему знахарю.
Тот провел ладонью над клинком, не касаясь чуть дрожащими пальцами самого лезвия, и кивнул.
– Эльфье оружие с собой носишь, девонька. Не боишься? Не для людей оно создано, людям и не подчиняется. Поговаривают, что подобное оружие в бою поворачивается против своего владельца, только герцог не боится им пользоваться, ну на то он и герцог. Сколько лет уже его замок стоит в Приграничье – охраняет нас от лесного народа.
Я только плечами пожала, убирая клинок обратно в ножны и чувствуя себя несколько неуютно под пристальным взглядом Родомира. Зато хоть теперь знаю, что меч мне достался эльфийской ковки, наверное, поэтому я не заметила большой разницы в весе. Н-да, будь у меня в руках обычный меч – ох, намучилась бы я с ним. Хотя средний вес среднестатистического одноручного меча в Средние века не превышал полутора килограммов, кто знает, какие образцы куются здесь. Вручили бы лом в три кило весом – и вертись как знаешь. А так хоть с оружием повезло.
– Вот и Луговень, – негромко проговорил знахарь, указывая на высокий крепкий забор, опоясывающий прижавшиеся друг к другу чуть кособокие избушки.
Н-да, до частокола заборчик явно не дотягивал – всего-то высотой с человеческий рост. Хотя, думаю, что от волков зимой вполне защищает, да и скотина домашняя не разбредается, но для нежити или разбойников это явно не преграда. Рейн, судя по всему, пришел к точно такому же выводу, потому что окинул забор крайне скептическим взглядом, но все-таки смолчал.
Правильно, нечего лезть в чужой монастырь со своим уставом, хотя с Рейна может статься: выдать пару лекций о более эффективных оборонных сооружениях было бы в его духе. Родомир, не останавливаясь, для того чтобы прочитать нам отрывок из краткой экскурсионной программы по деревне Луговень, приоткрыл небольшую калитку и шагнул внутрь, делая нам знак следовать за ним. Рейн, вопреки правилу, по которому даму следовало пропустить вперед, пошел следом за знахарем, мне же уже ничего не оставалось, как войти в гостеприимно распахнутую калитку…
За раскрытыми настежь ставнями медленно сгущалась ночь, опускаясь одеялом сумерек на притихшую Луговень. К исходу дня поднялся сильный ветер, который сейчас гнал по сиреневому небу, окрашенному на западе в малиново-алый цвет заходящего солнца, седые облака, с земли кажущиеся рваными клоками шелка. В деревне кое-где еще лаяли собаки, хозяева которых спешно загоняли скотину в хлева, хлопали запирающиеся ставни, а я сидела на подоконнике раскрытого окна в избушке знахаря и вяло прислушивалась к негромкому разговору, который вели Рейн с Родомиром в горнице.
После истории с забредшим в деревню хадаром-заклинателем селяне волками смотрели на любых чужаков, появившихся у забора, и только присутствие уважаемого во всей деревне знахаря да в очередной раз упомянутое имя «господина Авдотия» удержало их от того, чтобы не вооружиться всем, что под руку попадется, и не погнать нас взашей. Ладно, не только присутствие знахаря – поблескивающие рукояти мечей, выглядывающие у нас из-под плащей, тоже настраивали на нейтралитет. Селяне идут с вилами против захватчиков с клинками, когда уже становится понятно, что больше терять нечего, но вот проливать кровь из-за чужаков, решивших переждать ночь в деревне, никому не хотелось. Только староста, хмурый мужик с пудовыми кулаками и красным лицом, мрачно обозрел нас с Рейном с головы до ног и громогласно повелел знахарю, чтобы нас с рассветом в деревне уже не было. А раз уж тот привел нас в Луговень, то пусть ночлег у себя в избе и предоставляет. Такое решение устроило всех, кроме меня и, пожалуй, Родомира, которому, по-видимому, тоже не понравилась идея разместить нас у себя, но деваться было некуда – коль зазвал, то сам и принимай гостей. Я же по жизни очень не любила кому-то навязываться, поэтому, когда тоскливо вздохнувший знахарь повел нас к небольшой ладной избе у самой околицы, с трудом удержалась, чтобы не отказаться от ночлега. Переубедил только тот факт, что больше нас к себе никто не пустит, а куковать ночью на улице мне пока что не хотелось.
Поэтому-то я сейчас и сидела в маленькой комнатке, единственной спальне во всей избе, которую мне уступил Родомир, видимо проникшись моим замученным и уставшим видом, и бездумно смотрела на небо. Тусклый огонек небольшой кривоватой свечки освещал только сам себя, может быть, еще небольшой кусочек широкой деревянной лавки, стоящей в углу комнаты напротив грубо сколоченной кровати, вот помещение и терялось во тьме сумерек, приобретая какие-то зловещие очертания.
Честно говоря, с детства не выношу темноту замкнутого помещения, причем это относится только к комнатам – мрачных пещер я почему-то не боюсь, а вот сейчас мне было очень и очень не по себе. Причину этой странной фобии я не помнила, хотя мама рассказывала, что когда-то, когда я была совсем еще маленькой и мы жили на даче, в комнату ночью пробралась соседская кошка. Как – мама сама не знала. Но светящиеся кошачьи глаза в темноте детской и я, в страхе сжавшаяся под одеялом, но не смевшая кричать, напугали даже ее. Собственно, с тех пор я себя ощущаю неуютно ночью в закрытой комнате – кажется, что вот-вот в темноте зажгутся круглые зеленые глаза… Поэтому-то я и не захлопнула ставни, несмотря на предупреждение Родомира. И дело не в том, что я не сильно поверила в рассказы знахаря о бродящей в окрестностях нежити, – скорее, просто состояние было такое: возможный призрак, скребущий в окно, беспокоил меньше, чем события прошедшего дня, слишком длинного для меня. А закрытые ставни еще сильнее раздражали бы мои нервы, но выйти к мужчинам со словами, что мне одиноко и страшно, не позволяла банальная гордость.
Слишком много всего навалилось, а события, не поддающиеся осмыслению, сыпались на голову, как из пресловутого рога изобилия. И куда мне от них деваться, а? Я еще как-то нормально восприняла то, что Рейн тоже энергетик, что мы перенеслись из современной Москвы черт-те куда и что в результате всех этих перемещений у меня радикально сменился имидж. Ладно, хрен с тобой, неизвестная золотая рыбка, устроившая нам этот «праздник», но вот ощущение абсолютной нереальности происходящего подкосило меня сильнее эпидемии гриппа в феврале! Похоже, я в лучших традициях фэнтези очень хочу домой и подозреваю, что дальнейшие мои действия будут направлены на исполнение этого желания.
С такими мыслями я слезла с подоконника и побрела к лавке, намереваясь взять с нее свечу, как в распахнутое окно влетел ледяной порыв ветра, необычный даже для ночи, и моментально загасил робкий лепесток пламени. Я остановилась на полдороге, кожей ощущая, как вокруг сгущается мрак и одновременно опускается тишина, давящая, подобно могильной плите. Все звуки словно отключили, и единственное, что я слышала, – это собственное прерывистое дыхание да шум крови в ушах. Страх накатил приливной волной, но ноги словно приросли к полу, отказываясь повиноваться. Все мысли куда-то исчезли, оставив только инстинкты, из которых громче всех вопил инстинкт самосохранения.
Краем глаза я увидела, как вдоль стены стремительна скользнуло нечто белое, почти неуловимое взглядом и от осознания, что в пустой комнате есть кто-то кроме меня, я как-то пришла в себя. Бессильно повисшая было рука нащупала рукоять длинного кинжала на бедре, и ощущение оружия слегка успокоило – ровно настолько, чтобы я нашла в себе силы развернуться лицом к окну…
И столкнуться взглядом со светящимися глазами на фоне темной стены.
По-видимому, я не заорала только потому, что от страха у меня язык отнялся. Хорошо, что тело лучше разума знало, как надо себя вести: я стремительно развернулась и рванулась к двери, но что-то ударило по спине так, что я отлетела к стенке, больно ударившись об нее вовремя выставленной перед лицом левой рукой. Дальше все слилось в какой-то плохо воспринимаемый кошмар.
Из темноты возникло невероятно бледное лицо девушки с красными глазами и светлыми длинными волосами, спадающими на плечи. Она недолго думая вцепилась в меня ледяными руками и потянула к себе, раскрывая рот, в котором поблескивали длинные клыки. И вот почему-то от вида этих клыков я пришла в себя. Вероятно, сыграла уверенность современного человека, выросшего на сотнях фильмов ужасов и четко осознающего, что вампиры – это загримированные актеры или же плод компьютерных ухищрений. Страх перед чем-то неизвестным и жутким ослабел, и кинжал, рукоять которого была судорожно зажата в уже взмокшей ладони, серебряным росчерком взлетел вверх, полоснув по бледной руке незваной гостьи.
Тишина комнаты раскололась от вибрирующего вопля нежити. Она отшатнулась назад, зажимая дымящуюся рану, края которой продолжали расползаться, несмотря на все усилия. А кинжал-то, похоже, серебряный. Или еще с каким секретом, раз уж ее так крючить начало! Нежить с воем отступала к окну, а звуки стремительно возвращались на места: жалобно заскулили собаки, забившиеся в конуры или под крыльцо дома, засвистел ветер в кронах деревьев, загрохотали опрокидываемые скамьи в горнице. Дверь с треском распахнулась, и в комнату вбежал Рейн с обнаженным клинком, вязь на котором мерцала серебром, а следом за ним – Родомир, держащий в одной руке свечу, а в другой – пузырек, плотно заткнутый пробкой. Типа гранаты, что ли? Сомневаюсь, что отвар взрываться может, хотя кто его знает, что тут и как действует.
Хищница, прикинув количество агрессивно настроенных противников, обрывками истлевшего савана, дернутого за уголок, выскользнула в окно, так что ветер донес только стремительно удаляющийся вопль. Рейн первым делом метнулся к подоконнику, напряженно вглядываясь в ночь, которая постепенно успокаивалась, а Родомир, поставив свечу на лавку, едва успел подхватить меня под руку, когда я вознамерилась сползти на ставших ватными ногах вниз по стене. Вязь на моем кинжале, впрочем, как и на мече Рейна, постепенно утрачивала яркое серебристое сияние, становясь просто рисунком на металле клинка.
– Девонька, ты идти-то можешь? Не укусили тебя?
Я только замотала головой, отвечая таким образов «нет» на оба вопроса сразу.
– Ох, это я виноват, не углядел, – сокрушенно покачал головой знахарь, пристально вглядываясь мне в лицо. – Забыл, что не местные вы, надо было самому ставенки запереть, да еще и трав обережных под потолок подвесить. А теперь вам уходить побыстрее надо поутру да идти к герцогскому замку – туда Белая Невеста никогда не сунется: побоится герцогского воинства.
– Родомир, а зачем вашей Белой Невесте соваться к герцогу вслед за нами? – поинтересовался Рейн, убирая меч в ножны, и без лишних слов подхватил меня на руки, благо сопротивления в кои-то веки не было. – Ксель, очнись, а? Все уже позади. Ну же, ни за что не поверю, что ты свихнулась от страха при виде этого пугала, во время сессии я страшнее выгляжу.
– Ничего не страшнее, – машинально отозвалась я, переводя вполне осмысленный взгляд на облегченно выдохнувшего Рейна. – Ты меня после жестокого гриппа не видел.
– Тогда чего мы так нервничаем, если оба знаем, что сами порой бываем страшнее этой девицы с истеричными воплями? – Рейн ободряюще улыбнулся, а я наконец-то заметила, что до сих пор держу в судорожно зажатой руке чуть дымящийся кинжал, с которого сами по себе исчезали черные потеки. Интересная система самоочистки клинка…
– Да ничего, только ты еще долго на руках держать меня будешь? Кажется, я уже в состоянии идти сама.
– А мне, может, это нравится…
– Эх, похоже, вы так и не поняли, – вздохнул знахарь, вдребезги разбивая почти романтическую идиллию. – Белая Невеста мстить будет за нанесенную рану. И достанется от нее именно тебе, девонька. Никогда еще с ней такого не вытворяли, мы лишь отпугивали и защищались. А тут жертва вдруг сама ее ранит. Помяните мое слово – оклемается Невеста, да по пятам твоим, девонька, пойдет.
– Пусть идет, – неожиданно жестко отозвался Рейн, аккуратно опуская меня на лавку. – Как говорится, кто к нам с чем и зачем, тот от того и того.
Я хотела было вставить свое «веское» слово основной пострадавшей от произвола местной нежити, как раздался громкий стук в дверь пополам с криками. Родомир охнул и поспешил впустить визитеров, успев только бросить на ходу, чтобы мы из комнатки и носа не высовывали. Мол, сам постарается все уладить. Уладит он, как же.
Судя по звукам, там, за дверью, как минимум пол деревни собралось, да еще наверняка все запуганы воплями нежити по самое «не балуйся». А перепуганная толпа – это страшно, потому что вскоре людям может стать стыдно за свои слабости и тогда проснется гнев и злость на того, кто запугал их настолько сильно, что они при звуках воя прячутся за печью. Только вот на нежить они не пойдут, и тогда гнев их прольется на тех, кто ближе и кого достать проще.
На пришлых. На нас с Рейном, короче.
Я убрала кинжал, на лезвии которого не осталось ни единого темного пятнышка, в ножны, поднявшись с лавки, тихо подошла к неплотно прикрытой двери и прислушалась. Хотя, но правде говоря, особенно прислушиваться и не пришлось – староста деревни орал громко и с чувством, почти заглушая спокойный и рассудительный голос Родомира.
– А я тебе говорю, знахарь, что пусть они сию же минуту из деревни убираются, иначе мы сами их отсюда выдворим! Приходила за кем-то из них Белая Невеста, а раз не забрала – то придет снова! Так пусть они судьбу свою в лесу пытают, а не на нашей земле!
– Это земля герцога Армея, – негромко поправил старосту знахарь. А вот это он, похоже, зря сделал: упоминание о власти, которая ничего не делает для защиты своих подданных, вызывает еще большее недовольство. Хотя, если честно, то куда уж больше…!
– Герцог далеко! – Ой, а старосту-то местная власть порядком достала. Революционер, что ли, или просто хочется быть большой лягушкой в маленьком болоте? – А Белая Невеста рядом бродит. Так пусть пришлые ее за собой забирают, раз уж так приглянулись проклятой! Авось совсем уведут или прикончат. А если нет, то хоть насытится тварь надолго, нас трогать не будет. Все равно в нежить к утру обратятся, нечего им в нашей деревне делать!
Н-да, крышу-то у мужика совсем перекосило. Правда, с точки зрения темного крестьянского люда, все правильно – со своими проблемами чужаки пусть разбираются на стороне и подальше, а если сделают что полезное – хорошо, спасибо скажем, свечку за здоровье поставим. Нет – ну, туда им и дорога, не особо жалко было. Я глубоко вздохнула и оглянулась на Рейна, сидящего на лавке с мрачно-заинтересованным выражением лица и прислушивающегося к диспуту, развернувшемуся у входной двери. Наверное, тоже гадает, Кто победит – глас разума в лице знахаря Родомира или же живое олицетворение психологии толпы, воплотившееся в старосте деревни.
К моему глубочайшему сожалению, толпа медленно, но верно одерживала верх над разумом.
Пока народ бухтел о том, что надо бы просто выгнать чужаков, то есть нас с Рейном, из деревни от греха подальше, мой друг машинально барабанил пальцами, затянутыми в черную кожу, по широкой деревянной лавке. Но когда кто-то из особо «умных» крестьян вякнул, что «в знахаревом доме эльфийская девка прячется – сам и волосы белые видел, и уши острые, лисьи» – он вдруг резко поднялся.
– Ну, Ксель, готовься. Похоже, их там кто-то качественно подстрекает.
– Думаешь?
– Нет, каркаю, – раздраженно отмахнулся Рейн, кладя ладонь на рукоять меча.
Вопли «На костер эльфье отродье!!!» резанули слух сильнее воя нежити. Я побледнела и, подхватив с лавки сумку и длинный меч в наспинных ножнах, подошла к Рейну, который с мрачной решимостью толкнул дверь, выходя в горницу. Рев толпы усилился только затем, чтобы стихнуть подобно кругам на воде от брошенного камня. Меня коснулась прохладная тягучая волна с обжигающими искрами, и я выбежала вслед за Рейном, уже заранее предполагая худшее.
Первое, что бросилось мне в лицо, – это Рейн с неестественно прямой спиной, стоящий лицом к крестьянам. Не знаю, каким оно было, но староста, как-то разом утративший все свое нахальство, жался к дверному косяку, обнимая вилы. Словно ушло куда-то ощущение вседозволенности и безнаказанности, безумием витавшее в воздухе, и безжалостные «вояки» превратились в трусоватых селян, которые и меч-то никогда в руках не держали. А ведь мой друг даже клинка из ножен не вытащил.
Знахарь Родомир, суетившийся по горнице, поспешно сгребал в просторную суму сушеные пучки трав, какие-то баночки и коробочки, проходя мимо, подтолкнул меня поближе к Рейну:
– Девонька, не стой столбом-то. Уходить надо. Ох и зачем я согласился приютить вас у себя в доме? Хотя староста уже давно на меня зуб точил, ему б волю – первым факел мне на крышу кинул…
– Готовы? – не оборачиваясь, спросил Рейн. И я не узнала его голос: так говорят не восемнадцатилетние юноши, а воины, прошедшие через девять кругов ада войны, способные бесстрашно смеяться смерти в лицо, так и не попав под ее разящую косу. Голос чужой, холодный и решительный… А еще – безразличный. Настолько, что даже мне стало не по себе.
– Готовы. Идем. – За спиной у меня возник Родомир, видимо, уже собравший все, что необходимо.
Я оглянулась на суровое лицо знахаря и подумала о том, что здесь и сейчас только мне страшно.
Потому что один раз я попалась на пути озверевшей толпы и того ощущения мне хватило на всю жизнь. Это был день, когда после проигрыша нашей сборной футбольные фанаты принялись громить Манежную площадь и поджигать машины. Мне тогда не посчастливилось оказаться в подземном переходе к станции. До сих пор помню, как мы с подругой бежали ко входу в метро, а следом неслись фанаты, громящие павильончики и швырявшиеся всем, что под руку подвернется, в окружающих. Помню, как уже у стеклянных дверей в стену рядом со мной с грохотом врезался пластиковый стул – с такой силой, что сиденье треснуло. По счастью, уже мобилизовались отряды милиции и мы с подругой успели вбежать в метро до того, как охрана порядка заработала резиновыми дубинками, охлаждая рвение беспредельщиков.
С тех пор я четко уяснила, что человек разумен, а толпа – это стадо, которое сносит все, что попадется у него на пути, причем безжалостно и не задумываясь о последствиях…
И когда крестьяне, вооруженные всем, что нашлось в сараях и сенях, в почти полной тишине, нарушаемой лишь редким потрескиванием факелов, расступались, пряча глаза, я изо всех сил пыталась не показать, что мне страшно. А Рейн все шел вперед сквозь живой коридор, невозмутимо, с высоко поднятой головой, и я радовалась, что не вижу выражения его лица. Потому что если люди торопились убраться с пути без единого слова, значит, зрелище действительно впечатляющее. Только вот не хотела я знать, что именно видят селяне…
Мы вышли за околицу Луговени в полном молчании, и только тогда Родомир указал на узкую разбитую дорогу, убегающую в кажущийся черным ночной лес.
– По этой дороге мы доберемся до замка герцога Армея дня за три, если поторопимся и не будем подолгу задерживаться в соседней деревне, построенной на краю этого леса. А сейчас надо постараться дойти до поляны с текучей водой и там переждать ночь. Конечно, волки в этих лесах водятся, но не волков бы я боялся сейчас… А нежити.
Глава 6
Тропа светлой змеей убегала за черные стволы деревьев и тот скудный свет, что нес в руках Родомир, не мог разогнать тьму, которая, казалось, сгущалась вокруг нас с каждым шагом. Я куталась в широкий плащ, натянув капюшон на самые глаза, но неизвестно откуда возникший холод пробирал до самых костей. Поначалу я честно пыталась не обращать на это внимания, но, когда зубы начали выбивать жутковатую дробь, мое состояние наконец-то заметили. Рейн, шедший на три шага позади, нагнал меня и, положив ладонь мне на плечо, поинтересовался:
– Ксель, ты в порядке? Что-то ты чересчур громко зубами стучишь. Ты замерзла?
– Н-не знаю, – честно ответила я, с трудом сдерживая сотрясающую меня крупную дрожь. – Кажется, я простудилась, либо вокруг слишком холодно… И вообще…
Договорить я не успела, потому что меня затрясли с такой силой, что пришлось намертво стиснуть зубы, чтобы не пугать Рейна. Но вот когда колени сами собой подогнулись, я всерьез забеспокоилась за свое здоровье. Ведь квалифицированной медицинской помощи в этом фэнтезийном средневековье днем с огнем не найдешь, антибиотиков и прочих жаропонижающих – тоже, так что банальная простуда может окончиться плачевно.
– Ну-ка, девонька, посмотри на меня! – Жесткие пальцы знахаря крепко сжались на моем подбородке и развернули лицо к свету факела, резанувшему по глазам с силой солнца. Я еле слышно зашипела и зажмурилась, отворачиваясь от мерцающего пламени, и тотчас пальцы Родомира отпустили мой подбородок.
– На ней метка нежити, – негромко сказал пожилой знахарь, убирая свет от моего лица. – Если в ближайшее время не доберемся до поляны с ручьем, то заберет ее Белая Невеста.
– Только через мой труп, – объявил Рейн, подхватывая меня на руки, чуть пошатнувшись под моей тяжестью. Ах да, Рейн как-то говорил, что я не тяжелая, просто ему непривычно таскать девушек на руках. Что ж, будем надеяться, он меня не уронит, потому что падать на утоптанную тропинку мне как-то не улыбалось. – Далеко до поляны?
– Саженей пятьдесят осталось, – глухо отозвался знахарь. – Только вот ты уверен, парень, что хочешь отбить у нежити ее добычу? Нелегко это будет…
– Слушай, знахарь, я не могу вечно ее на руках держать, где твоя треклятая поляна?!
Похоже, нервы у Рейна не выдержали, раз уж он рявкнул на ни в чем не повинного человека. С другой стороны, я тоже не воздушная, а вполне себе ощутимая тяжесть в пятьдесят с чем-то килограммов, так что злость моего товарища по несчастью вполне понятна.
Я смотрела перед собой неподвижным взглядом, узрев что-то непонятное в одной только мне видимой точке. Такое бывает, когда не успеваешь толком проснуться и садишься на кровати, тупо уставившись в пространство. Или думаешь, что вот-вот – и сейчас встанешь с постели, пойдешь умываться, да и вообще начнешь новый день с бодрой улыбкой на лице. Но проходят минуты – а ты все так же сидишь на месте и досматриваешь неоконченный сон с широко открытыми глазами…
Откуда-то со стороны слышался встревоженный голос Родомира, прерывистое дыхание Рейна, словно он бежал куда-то со мною на руках, а я видела только горящие алым светом глаза на бледном лице, с каждой секундой становившиеся все ближе. Я уже слышала заливистый хохот нежити, от которого мороз продирал по спине, белая рука с длинными когтями тянулась ко мне откуда-то из туманного облака, когда иллюзия раскололась вдребезги, а я наконец-то сумела отвести взгляд от непонятной точки в пространстве и посмотреть на Рейна.
Мой друг стоял на коленях в низкой траве, тяжело дыша, как будто он пробежал не меньше километра с тяжеленным рюкзаком на спине. По узкому лицу стекали крупные капли пота, но он по-прежнему продолжал прижимать меня к себе, не желая отпускать. Родомир возился у белой линии, нарисованной прямо на земле, завершая круг. Похоже на оберег от нечисти, который делается из заговоренной особым образом соли.
– Родомир… вы…
– Девонька, полегчало тебе? – Пожилой знахарь оглянулся на меня, продолжая ровнять круг ножом с коротким, но широким лезвием.
– Вроде бы. – Я слабо улыбнулась и посмотрела на Рейна. Протянула к нему ладонь, стирая капли пота со лба. – Живой?
– В общем-то да, – выдохнул он, наконец опуская меня на землю. – Все-таки бег с тобой на руках, пусть даже на несчастные сто метров, – это покруче олимпийской эстафеты.
– Ксель, ты в порядке? Что-то ты чересчур громко зубами стучишь. Ты замерзла?
– Н-не знаю, – честно ответила я, с трудом сдерживая сотрясающую меня крупную дрожь. – Кажется, я простудилась, либо вокруг слишком холодно… И вообще…
Договорить я не успела, потому что меня затрясли с такой силой, что пришлось намертво стиснуть зубы, чтобы не пугать Рейна. Но вот когда колени сами собой подогнулись, я всерьез забеспокоилась за свое здоровье. Ведь квалифицированной медицинской помощи в этом фэнтезийном средневековье днем с огнем не найдешь, антибиотиков и прочих жаропонижающих – тоже, так что банальная простуда может окончиться плачевно.
– Ну-ка, девонька, посмотри на меня! – Жесткие пальцы знахаря крепко сжались на моем подбородке и развернули лицо к свету факела, резанувшему по глазам с силой солнца. Я еле слышно зашипела и зажмурилась, отворачиваясь от мерцающего пламени, и тотчас пальцы Родомира отпустили мой подбородок.
– На ней метка нежити, – негромко сказал пожилой знахарь, убирая свет от моего лица. – Если в ближайшее время не доберемся до поляны с ручьем, то заберет ее Белая Невеста.
– Только через мой труп, – объявил Рейн, подхватывая меня на руки, чуть пошатнувшись под моей тяжестью. Ах да, Рейн как-то говорил, что я не тяжелая, просто ему непривычно таскать девушек на руках. Что ж, будем надеяться, он меня не уронит, потому что падать на утоптанную тропинку мне как-то не улыбалось. – Далеко до поляны?
– Саженей пятьдесят осталось, – глухо отозвался знахарь. – Только вот ты уверен, парень, что хочешь отбить у нежити ее добычу? Нелегко это будет…
– Слушай, знахарь, я не могу вечно ее на руках держать, где твоя треклятая поляна?!
Похоже, нервы у Рейна не выдержали, раз уж он рявкнул на ни в чем не повинного человека. С другой стороны, я тоже не воздушная, а вполне себе ощутимая тяжесть в пятьдесят с чем-то килограммов, так что злость моего товарища по несчастью вполне понятна.
Я смотрела перед собой неподвижным взглядом, узрев что-то непонятное в одной только мне видимой точке. Такое бывает, когда не успеваешь толком проснуться и садишься на кровати, тупо уставившись в пространство. Или думаешь, что вот-вот – и сейчас встанешь с постели, пойдешь умываться, да и вообще начнешь новый день с бодрой улыбкой на лице. Но проходят минуты – а ты все так же сидишь на месте и досматриваешь неоконченный сон с широко открытыми глазами…
Откуда-то со стороны слышался встревоженный голос Родомира, прерывистое дыхание Рейна, словно он бежал куда-то со мною на руках, а я видела только горящие алым светом глаза на бледном лице, с каждой секундой становившиеся все ближе. Я уже слышала заливистый хохот нежити, от которого мороз продирал по спине, белая рука с длинными когтями тянулась ко мне откуда-то из туманного облака, когда иллюзия раскололась вдребезги, а я наконец-то сумела отвести взгляд от непонятной точки в пространстве и посмотреть на Рейна.
Мой друг стоял на коленях в низкой траве, тяжело дыша, как будто он пробежал не меньше километра с тяжеленным рюкзаком на спине. По узкому лицу стекали крупные капли пота, но он по-прежнему продолжал прижимать меня к себе, не желая отпускать. Родомир возился у белой линии, нарисованной прямо на земле, завершая круг. Похоже на оберег от нечисти, который делается из заговоренной особым образом соли.
– Родомир… вы…
– Девонька, полегчало тебе? – Пожилой знахарь оглянулся на меня, продолжая ровнять круг ножом с коротким, но широким лезвием.
– Вроде бы. – Я слабо улыбнулась и посмотрела на Рейна. Протянула к нему ладонь, стирая капли пота со лба. – Живой?
– В общем-то да, – выдохнул он, наконец опуская меня на землю. – Все-таки бег с тобой на руках, пусть даже на несчастные сто метров, – это покруче олимпийской эстафеты.