Страница:
– А в Москве кто-то бахвалился, что может унести меня на руках хоть на край света, – не преминула съехидничать я, но только нарвалась на усталый взгляд товарища с одной стороны, и укоризненный знахаря – с другой. Язвить как-то резко расхотелось, стало грустно.
– Эх, девонька, да на месте твоего защитника я б давно оставил тебя на той тропе. А он сильный да и бросать тебя не захотел. Ведь по всему казалось, что не уйти тебе от нежити, уже почти затянула тебя ее воля, – ан нет. Нес он тебя на руках до последнего, пока через текущую воду не переступил, тянула тебя к себе подлунная нежить, звала. – Родомир уже выровнял и без того идеальный, на мой взгляд, круг и пристально посмотрел на меня. – Пока солнышко лучик свой из-за горизонта не покажет, будет Белая Невеста кружить по лесу, отыскивать тебя, обидчицу свою. Не ведая ни сна, ни отдыха, хотя – какой отдых нужен беспокойному умертвию. С первым лучом солнца же можем идти дальше…
– С рассветом?!
Нет, я прекрасно понимаю, что нежить здесь и сейчас – это не кадры из «Секретных материалов» или «Пси-фактора», а реальность, самая что ни на есть настоящая и кусается она больно. Уже убедилась. Правда, тяпнуть за какое-нибудь особо неприличное место тварь не успела, но и шапочного знакомства хватило, чтобы не желать дальнейшего общения.
Но я не могу спать, зная, что до рассвета на меня идет охота! А если я не посплю, то нездоровым цветом лица и поведением буду напоминать вылезшего из могилы зомби, который бредет медленно и только по прямой, натыкаясь на все возможные препятствия. Уже хорошо будет, если меня не заподозрят в принадлежности к семейству упыриных. Вывод – рассвет я встречу очень нерадостно.
Ладно, Рейн уже видел меня за два дня до госа, когда я спала по пять часов в сутки, зубрила билеты и жила на кофе, энергетических напитках и бутербродах. Так вот, на госэкзамен пришло нечто, накрашенное так, что я с трудом узнавала себя в зеркале, но даже очки не могли скрыть красных от недосыпа глаз, а зеленоватый цвет лица почти удачно маскировался тональным кремом. Как Рейн тогда выразился, в фильмы ужасов можно было идти сниматься без грима. О да-а-а, мир действительно потерял гениальную актрису с выдающейся внешностью! Когда меня будили в девять утра перед экзаменом, я издавала такие жуткие стоны, что папик из ванной поинтересовался, какого мертвяка мама достает из гроба и не был ли это любовник, забытый лет …надцать назад в шкафу. В ответ мама выдала воистину непередаваемую фразу, в которой весьма подробно объяснялось, куда и по какому адресу может пройти недоверчивый муж, чтобы обнаружить труп искомого любовника. За вышеупомянутым папа не пошел, мстительно закрывшись в ванной на целых полчаса, и в ответ на все попытки выстучать его, пел песни на военную тематику. Первой папиного фирменного вокала не выдержала я, и, призвав на помощь свои децибелы, честно попыталась перекрыть его утреннюю распевку. Жалобно звякнувшие оконные стекла и грохот по батареям убедили нас, что устраивать семейный концерт по заявкам в девять утра – вернейший способ нажить себе врагов. А если проделать опыт всем семейством – то шанс пережить их всех вместе взятых, потому что таких негуманных методов казни не выдумывали даже в гестапо. О, точно. Будут будить на рассвете – спою на пробу что-нибудь из репертуара выпускниц «Фабрики звезд». Если после этого меня не оставят в покое, затяну слезливое типа «Стою и жду тебя как дура…». Рейн поймет.
Все эти нехитрые мысли я высказывала, пока мужчины готовились к обороне, если можно было применить это слово к сбору веток для костра и непосредственному разведению оного. Ага, при помощи допотопного огнива, аналог которого я только на картинках энциклопедий и видела. Вы умеете разжигать костер, имея в наличии только не очень-то и сухую берестяную кору, мох, ветки и то самое огниво, которое выдает хиленькую искру? Я и с помощью спичек-то не очень смогу, а тут такое…
Родомир рассказывал, что живой огонь, равно как и бегущая вода («И работающий человек», – ехидно добавила я еле слышно) отпугивают нечисть. О, да. В наши дни работающий человек – воистину жуткое зрелище. Обычно обозленное и голодное похлеще нежити. И чего ж внутренний голос затыкаться не хочет, а ведь пора бы.
Голос знахаря в сочетании с тихим журчанием ручейка, выбегающего из-под корней раскидистого дуба, действовали на меня подобно снотворному: не прошло и десяти минут, как я начала клевать носом. Вот, набегалась, что называется, дома могла не ложиться до рассвета, просиживая всю ночь за компьютером, а здесь зыбкий полумесяц только-только поднялся высоко на небе, а глаза уже слипаются. Это что, такая оригинальная акклиматизация получается?
Нет, не акклиматизация это. Это, как обычно, моя крайне ветреная девичья память, регулярно изменяющая мне с дядькой склерозом, виновата. Потому что в момент перемещения в Москве было около одиннадцати вечера, а здесь – около полудня. Да и уровень кислорода в средневековой лесополосе на порядок выше, чем в Подмосковье. В итоге около полутора суток без сна, во время которых я держалась на ногах только из-за постоянно гуляющего в крови адреналина, наконец-то дали о себе знать и, если я не вырублюсь прямо здесь и сейчас, то значит, организм у меня вынесет любую, даже самую жестокую сессию без особых последствий.
Костер наконец-то соизволил разгореться, выбрасывая в мою сторону клубы дыма, которые не принесли радости – напротив, вызвали обильный слезоразлив вкупе с попытками выбраться из зоны задымления на четвереньках. Рейн успел изловить меня за полу туники уже у самого обережного круга со словами: «Куда прешь, ненормальная?!» В ответ я вяло, но емко ответила, куда именно я собралась, особенно отметив то, что лучше пусть меня комары загрызут, чем я задохнусь от дыма.
– Тут уже тебя не комары загрызать будут, а кое-что покрупней и позлобней, – устало вздохнул Рейн, прижимая меня к себе и накрывая полой своего шерстяного плаща. – Слушай, Ксель, я правда очень устал, боюсь, что еще чуть-чуть – и вырублюсь с концами. Пожалей меня, а? Не уползай никуда, я ж замучаюсь потом тебя по лесу разыскивать. К тому же – костер уже почти не дымит. Ну поимей ты совесть, в конце концов.
– Ладно, уговорил. Поимею, – буркнула я, вытягиваясь рядом с Рейном неподалеку от костра, стараясь улечься так, чтобы не вылезать за границу круга.
Рейн еще о чем-то негромко переговаривался с Родомиром, но усталость уже брала свое – я провалилась в сон почти моментально, не вслушиваясь в разговор о моей нехитрой судьбе.
Рука метнулась к бедру, надеясь нащупать длинный кинжал, но ладонь всего лишь скользнула по штанине – все верно, Рейн помог мне снять оружие, когда я уже засыпала, потому что спать во всей этой сбруе было крайне неудобно. И вот сейчас это стремление к комфорту наверняка будет стоить мне жизни.
Я попыталась уклониться, но нежить бросилась на мне с нечеловеческой скоростью, сбивая с ног и подминая под себя. Пальцы, украшенные длинными когтями, сгребли мои волосы в горсть и больно дернули, заставляя откинуть голову назад. Влажно блеснули клыки в раскрытой пасти, когда что-то ударило по Белой Невесте, отбрасывая в сторону. Секунду спустя кто-то подхватил меня под мышки, оттаскивая к спасительному пламени костра, мелькнуло темное одеяние знахаря Родомира, когда он довольно бесцеремонно уронил меня на землю, выхватывая из-за пояса моток веревки, навязанной на длинные деревянные колышки. Крепкие жилистые руки сноровисто втыкали колышки в землю, веревка становилась обережным кругом, через который не сможет переступить ни одна нежить, а я, наконец-то справившись с шоком, в который меня повергла очередная встреча с Белой Невестой, подняла голову, чтобы всмотреться во мрак. Туда, где только что она стояла…
Захлебнувшись криком, я попыталась подняться, но ослабевшие колени отказывались мне повиноваться.
Потому что в руках Белой Невесты неподвижной куклой застыл Рейн, сжимавший рукоять меча с такой силой, что пальцы побелели, но лезвие поднялось всего лишь на десяток сантиметров. И откуда только взялись силы встать, нащупать в ворохе ткани тонкий кинжал, рисунок на котором моментально налился слепящим глаза серебром, и попытаться шагнуть туда, где за зыбкой преградой круга нежить, ухмыляясь, отводила волосы с шеи Рейна.
Сильные руки перехватили поперек талии всего лишь в шаге от границы круга.
Я забилась в руках Родомира, и сверкающий кинжал выпал из разжавшихся пальцев, втыкаясь в мягкую лесную землю и рассыпая вокруг себя нетускнеющее сияние. Волны жара, изливающиеся от моего друга, взметнулись тугим смерчем, еще несколько секунд – и он преодолеет сковывающую его волю силу…
Клыки Белой Невесты вошли в шею Рейна и на его изумленный вздох я отозвалась отчаянным воплем. Кажется, я билась в руках крепко удерживающего меня знахаря, как ненормальная, может, даже пыталась царапаться или кусаться, но он так и не выпустил меня. А спустя несколько секунд нежить вместе с безвольно обвисшим в ее руках Рейном окутал густой молочно-белый туман, который развеялся так же быстро, как и появился, оставив на поляне лишь тускнеющий меч моего товарища да примятую траву.
Родомир наконец-то отпустил меня и я буквально упала на колени перед воткнувшимся в землю кинжалом, гравировка на лезвии которого медленно гасла…
Я тихо плакала, уткнувшись носом в тяжелый шерстяной плащ Рейна, а Родомир сидел рядом, неуклюже поглаживая меня по растрепанным седым волосам. Обережный круг, на этот раз гораздо более надежный – не просто из заговоренной соли, а натянутая на тонких осиновых колышках волосяная веревка с мелкими узелками – опоясывал небольшое пространство вокруг костра, являясь такой же преградой для подлунной нежити, как каменная стена.
– Ну, девонька, не убивайся ты так. Поплачь, но не казни себя, все равно сделанного не воротишь. – Пожилой знахарь тяжело вздохнул, не убирая жесткой ладони от моей головы. – Ушел он за Белой Невестой, теперь уж ничего не попишешь. Обратила она его, потянула к себе, уж не вернешь. А как только сам он крови человечьей испьет – так вовсе ее навеки будет. Пока сердце заговоренным клинком не пронзят али голову не снесут, станет он ей служить, как преданный зверь. А все потому, что душа его будет ему уже не принадлежать.
– И никак его вернуть нельзя? – глухо пробормотала я, неотрывно глядя в нервно мечущееся пламя костра и комкая в тонких пальцах темно-зеленое сукно. – Родомир, неужели никак?
– Эх, знали бы люди такой способ – не была бы подлунная нежить столь сильна на этом свете, – покачал головой знахарь, вставая, чтобы подбросить в костер еще веток и что-то из небольшого мешочка, висевшего у него на поясе.
Пламя выбросило сноп ярких оранжевых искр, горько и пряно запахло полынью, а кучерявый дымок, поднявшийся к нижним веткам деревьев, на миг принял очертания размытой фигуры. Родомир выпрямился и пристально оглядел притихший ночной лес по-звериному напряженным взглядом. А я сжалась в комочек у костра, прижимая к себе темно-зеленый плащ, и слезы текли из глаз, оставляя на плотном сукне еле заметные пятнышки.
Рейна не вернуть. Потому что он, дурак такой, полез вытаскивать меня из когтистых лап нежити. Меня, которая этого не стоила в принципе. И сам попался, потому что дал возможность знахарю утащить меня в выстроенный заново обережный круг, а его увела подлунная нежить. И ведь видела, что он еще сопротивляется: не хочет судорожно сжатая рука выпускать меч, в глазах плещется ярость, а жгучие огненные волны изливаются от него, как от полыхающего костра… А колени уже подламываются и нет сил сопротивляться, когда тонкая кисть Белой Невесты отводит в сторону .длинные каштановые пряди, чтобы обнажить шею…
И за каким лешим я не сумела воспользоваться своей силой, своим Светом – просто с криками рвалась из рук едва-едва удерживающего меня Родомира, не в силах смотреть на то, как нежить с прекрасным бледными лицом впивается в шею Рейна, подчиняя его волю себе? Стоило только закрыть глаза, как перед ними снова и снова вставало расслабленное лицо, карие глаза, становящиеся вишневыми, и тоненькая струйка крови, стекающая по шее за воротник, окрашивая его в алый… Я настолько погрузилась в себя, что предупреждающий оклик Родомира услышала далеко не сразу, а только после того, как ладонь знахаря жестко, почти до боли, сжала мое плечо.
– Не смей выходить за веревку, девонька, чего бы ты ни увидела и не услышала, поняла? Не к добру костер путников гаснет, возвращается нежить. Видать, не насытилась еще. Эх, плохо, что до рассвета еще долго ждать, но обережный круг крепок, должен выстоять до солнца.
Костер пугливо прижался к самым углям, почти угаснув, но Родомир, охнув, подбросил еще веток и щедро сыпанул горсть какого-то порошка, от которого пламя полыхнуло ярким столбом в человеческий рост. Поляна осветилась вплоть до чернеющих стволов деревьев, от одного из которых отделилась высокая фигура в свободной одежде. Я до боли в пальцах вцепилась в рукоять меча, вглядываясь в родные, чуть заострившиеся черты узкого лица, наполовину скрытого распущенными волосами, которые казались черными. Рейн…
– Стой, девонька! – Резкий окрик знахаря прозвучал как пощечина. Я моргнула и с ужасом увидела, что стою буквально в шаге от заговоренной веревки, а по другую ее сторону стоит Рейн. – Не переступай круга!
Родомир подхватил меня под руки и оттащил поближе к костру, когда Рейн заговорил:
– Ксель… Почему ты оставила меня? Ты меня боишься? Не стоит бояться… Я тебе ничего плохого не сделаю.
– Не слушай его, – мрачно буркнул Родомир, не выпуская меня, хоть я и не шевелилась. – Он теперь служитель Белой Невесты. И не тот, кого ты знала.
– Родомир… – Я говорила со знахарем, но не отрывала взгляда от Рейна, неподвижной статуей застывшего у границы обережного круга. От его глаз, которые мерцали багровым в свете пламени. Не бывает у человека таких глаз. И, хоть Рейн и не совсем человек, но и для него это не характерно. – Вы же говорили, что, пока он крови человеческой не попробует, есть шанс его вернуть?
– Знать бы как… Не смотри на него, не человек он боле. И тебя не узнает… Душа уже вот-вот отделится от тела, останется только пустота, подвластная Белой Невесте.
Рейн зло ухмыльнулся и ухмылка эта открыла заострившиеся клыки, совсем как у вампиров в фильмах ужасов, только вот на этот раз все было до жути реально. С другой стороны круга что-то зашуршало, и, обернувшись, я увидела ее, Белую Невесту. В бледном лице угадывались какие-то знакомые черты. Словно кого-то, кого я уже видела, загримировали до неузнаваемости и обрядили в белые полупрозрачные одежды, не столько скрывающие, сколько подчеркивающие наготу подлунной нежити.
– Что же ты, служитель мой, не позовешь к себе эту смертную? Я ведь именно ее указала тебе в качестве первой жертвы. Она держит тебя на этом свете и именно она должна открыть тебе путь к бессмертию. Или же ты настолько слаб, что не можешь преодолеть ее жалкое сопротивление?
Она обошла круг по широкой дуге и встала за спиной Рейна, уставившись на что-то за мной. И тотчас я ощутила, как рука знахаря, до того сжимавшая мое плечо, расслабилась и безвольно соскользнула по рукаву. Я обернулась и вздрогнула от неожиданности: Родомир бессмысленно смотрел перед собой остекленевшим взглядом, не трогаясь с места и не пытаясь хоть что-то предпринять.
– Ксель, иди ко мне.
Никогда еще голос Рейна не был таким проникновенным, таким зовущим. Меч вывалился из моих ослабевших пальцев, глухо звякнул о ветку, лежавшую на траве, а я шагнула к границе обережного круга. До Рейна – всего лишь шаг через грубую веревку с узелками. Один лишь шаг до грани, за которой – ничто.
И я эту грань переступила.
Сильные, но удивительно холодные пальцы Рейна сомкнулись на моей ладони, утягивая куда-то за собой. Он прижал меня к себе и, лаская, провел рукой по моей шее, убирая волосы назад. Я откинула голову, заглядывая в вишневые глаза, в которых не осталось ничего, кроме жгучего голода, и привычно положила ладонь ему на грудь, где вместо биения была только тишина, изредка нарушаемая слабыми ударами практически остановившегося сердца.
Я ощутила резкую боль в шее, когда в нее погрузились заострившиеся клыки, а длинные каштановые волосы тяжелой волной скользнули мне на лицо. Что-то горячее потекло по шее, в воздухе запахло кровью, когда перед глазами замерцали сверкающие переливами солнечного света искры моей силы…
Визг нежити прошелся по барабанным перепонкам, словно ножом по стеклу, но второй взмах оборвал его столь резко, словно перебросил выключатель. Что-то шумно осело на траву, и только край белого одеяния нежити, появившийся в моем поле зрения, подсказал, что Белой Невесты больше не существует.
В груди что-то сладко заныло, будто натянулась тонкая нить, и «плащ», медленно развевающийся в воздухе, абсолютно игнорируя отсутствие ветра как такового, истаял, будто клок тумана. Рейн вздрогнул и обернулся ко мне.
И глаза его были вновь карими, человеческими. Только вот кровь, уже подсыхающая на губах и подбородке, портила впечатление.
Что-то мягкое, пропитанное отваром, прижалось к ране на шее, а голос знахаря Родомира произнес:
– Не знаю, девонька, как тебе такое удалось. Никто еще не мог отобрать служителя у подлунной нежити и вернуть его к людям, а ты смогла. Эх, как он шею-то тебе искусал, хорошо хоть, что не совсем в зверя обратился, иначе разодрал бы в клочья. А так даже следов со временем не останется. Ты же молодая, здоровая – оправишься. Правда, бегать еще не скоро сможешь, но это ненадолго.
Меня подняли на руки и, завернув во что-то, уложили поближе к костру. Знахарь поднес мне ко рту какую-то бутылочку, и я послушно сделала глоток, не ощущая вкуса.
– Ксель… – Я перевела взгляд на Рейна, который бережно держал мою ладонь в своих, словно стараясь согреть. – Прости меня… как же я себя…
– Не надо… Мне только… холодно…
– Ну, это и неудивительно – сколько крови из тебя выпили, – буркнул Родомир, возясь с чем-то у костра. – А ты спи, девонька, с рассветом постараемся донести тебя до ближайшей деревеньки…
Похоже, в лекарстве было какое-то снотворное, потому что веки стремительно наливались свинцовой тяжестью, а сама я проваливалась в глубокий сон без сновидений.
Глава 7
– Эх, девонька, да на месте твоего защитника я б давно оставил тебя на той тропе. А он сильный да и бросать тебя не захотел. Ведь по всему казалось, что не уйти тебе от нежити, уже почти затянула тебя ее воля, – ан нет. Нес он тебя на руках до последнего, пока через текущую воду не переступил, тянула тебя к себе подлунная нежить, звала. – Родомир уже выровнял и без того идеальный, на мой взгляд, круг и пристально посмотрел на меня. – Пока солнышко лучик свой из-за горизонта не покажет, будет Белая Невеста кружить по лесу, отыскивать тебя, обидчицу свою. Не ведая ни сна, ни отдыха, хотя – какой отдых нужен беспокойному умертвию. С первым лучом солнца же можем идти дальше…
– С рассветом?!
Нет, я прекрасно понимаю, что нежить здесь и сейчас – это не кадры из «Секретных материалов» или «Пси-фактора», а реальность, самая что ни на есть настоящая и кусается она больно. Уже убедилась. Правда, тяпнуть за какое-нибудь особо неприличное место тварь не успела, но и шапочного знакомства хватило, чтобы не желать дальнейшего общения.
Но я не могу спать, зная, что до рассвета на меня идет охота! А если я не посплю, то нездоровым цветом лица и поведением буду напоминать вылезшего из могилы зомби, который бредет медленно и только по прямой, натыкаясь на все возможные препятствия. Уже хорошо будет, если меня не заподозрят в принадлежности к семейству упыриных. Вывод – рассвет я встречу очень нерадостно.
Ладно, Рейн уже видел меня за два дня до госа, когда я спала по пять часов в сутки, зубрила билеты и жила на кофе, энергетических напитках и бутербродах. Так вот, на госэкзамен пришло нечто, накрашенное так, что я с трудом узнавала себя в зеркале, но даже очки не могли скрыть красных от недосыпа глаз, а зеленоватый цвет лица почти удачно маскировался тональным кремом. Как Рейн тогда выразился, в фильмы ужасов можно было идти сниматься без грима. О да-а-а, мир действительно потерял гениальную актрису с выдающейся внешностью! Когда меня будили в девять утра перед экзаменом, я издавала такие жуткие стоны, что папик из ванной поинтересовался, какого мертвяка мама достает из гроба и не был ли это любовник, забытый лет …надцать назад в шкафу. В ответ мама выдала воистину непередаваемую фразу, в которой весьма подробно объяснялось, куда и по какому адресу может пройти недоверчивый муж, чтобы обнаружить труп искомого любовника. За вышеупомянутым папа не пошел, мстительно закрывшись в ванной на целых полчаса, и в ответ на все попытки выстучать его, пел песни на военную тематику. Первой папиного фирменного вокала не выдержала я, и, призвав на помощь свои децибелы, честно попыталась перекрыть его утреннюю распевку. Жалобно звякнувшие оконные стекла и грохот по батареям убедили нас, что устраивать семейный концерт по заявкам в девять утра – вернейший способ нажить себе врагов. А если проделать опыт всем семейством – то шанс пережить их всех вместе взятых, потому что таких негуманных методов казни не выдумывали даже в гестапо. О, точно. Будут будить на рассвете – спою на пробу что-нибудь из репертуара выпускниц «Фабрики звезд». Если после этого меня не оставят в покое, затяну слезливое типа «Стою и жду тебя как дура…». Рейн поймет.
Все эти нехитрые мысли я высказывала, пока мужчины готовились к обороне, если можно было применить это слово к сбору веток для костра и непосредственному разведению оного. Ага, при помощи допотопного огнива, аналог которого я только на картинках энциклопедий и видела. Вы умеете разжигать костер, имея в наличии только не очень-то и сухую берестяную кору, мох, ветки и то самое огниво, которое выдает хиленькую искру? Я и с помощью спичек-то не очень смогу, а тут такое…
Родомир рассказывал, что живой огонь, равно как и бегущая вода («И работающий человек», – ехидно добавила я еле слышно) отпугивают нечисть. О, да. В наши дни работающий человек – воистину жуткое зрелище. Обычно обозленное и голодное похлеще нежити. И чего ж внутренний голос затыкаться не хочет, а ведь пора бы.
Голос знахаря в сочетании с тихим журчанием ручейка, выбегающего из-под корней раскидистого дуба, действовали на меня подобно снотворному: не прошло и десяти минут, как я начала клевать носом. Вот, набегалась, что называется, дома могла не ложиться до рассвета, просиживая всю ночь за компьютером, а здесь зыбкий полумесяц только-только поднялся высоко на небе, а глаза уже слипаются. Это что, такая оригинальная акклиматизация получается?
Нет, не акклиматизация это. Это, как обычно, моя крайне ветреная девичья память, регулярно изменяющая мне с дядькой склерозом, виновата. Потому что в момент перемещения в Москве было около одиннадцати вечера, а здесь – около полудня. Да и уровень кислорода в средневековой лесополосе на порядок выше, чем в Подмосковье. В итоге около полутора суток без сна, во время которых я держалась на ногах только из-за постоянно гуляющего в крови адреналина, наконец-то дали о себе знать и, если я не вырублюсь прямо здесь и сейчас, то значит, организм у меня вынесет любую, даже самую жестокую сессию без особых последствий.
Костер наконец-то соизволил разгореться, выбрасывая в мою сторону клубы дыма, которые не принесли радости – напротив, вызвали обильный слезоразлив вкупе с попытками выбраться из зоны задымления на четвереньках. Рейн успел изловить меня за полу туники уже у самого обережного круга со словами: «Куда прешь, ненормальная?!» В ответ я вяло, но емко ответила, куда именно я собралась, особенно отметив то, что лучше пусть меня комары загрызут, чем я задохнусь от дыма.
– Тут уже тебя не комары загрызать будут, а кое-что покрупней и позлобней, – устало вздохнул Рейн, прижимая меня к себе и накрывая полой своего шерстяного плаща. – Слушай, Ксель, я правда очень устал, боюсь, что еще чуть-чуть – и вырублюсь с концами. Пожалей меня, а? Не уползай никуда, я ж замучаюсь потом тебя по лесу разыскивать. К тому же – костер уже почти не дымит. Ну поимей ты совесть, в конце концов.
– Ладно, уговорил. Поимею, – буркнула я, вытягиваясь рядом с Рейном неподалеку от костра, стараясь улечься так, чтобы не вылезать за границу круга.
Рейн еще о чем-то негромко переговаривался с Родомиром, но усталость уже брала свое – я провалилась в сон почти моментально, не вслушиваясь в разговор о моей нехитрой судьбе.
Сон был нехорошим. Постоянно чудилось, что я проваливаюсь куда-то, а за спиной раздается чей-то шелестящий голос, влекущий за собой. Не в силах сопротивляться этому зову, я подобрала подол длинного белого платья и пошла по озерной глади. Вперед по лунной дорожке, неровными мазками серебристой краски ложащейся на воду. Теплую, как парное молоко… Странно, но каждый шаг становилось делать все труднее, будто бы что-то держало меня, вешало на щиколотки пудовые гири… идти стало почти невозможно. Я опустила взгляд вниз, под ноги, и едва удержалась от крика: озерная гладь расплывалась багряной жидкостью, окрашивающей белоснежный подол в красный цвет.Меня выбросило в явь так резко, что голова закружилась и я пришла в себя посреди поляны, в двух шагах от ручья по ту сторону обережного круга! И ко мне уже протягивала бледную руку Белая Невеста, улыбаясь чересчур яркими губами, кажущимися кровавой раной. Я отдернулась, сбрасывая с себя остатки морока, и крик мой, хриплый, больше похожий на карканье вороны, чем на девичий голос, всколыхнул предрассветную мглу.
Кровь… озеро крови…
Поднявшийся ветер принес с собой запах тлена, крови и смерти. Меня передернуло от отвращения, и в этот момент сон разрезало в клочья чем-то похожим на кривое черное лезвие…
Рука метнулась к бедру, надеясь нащупать длинный кинжал, но ладонь всего лишь скользнула по штанине – все верно, Рейн помог мне снять оружие, когда я уже засыпала, потому что спать во всей этой сбруе было крайне неудобно. И вот сейчас это стремление к комфорту наверняка будет стоить мне жизни.
Я попыталась уклониться, но нежить бросилась на мне с нечеловеческой скоростью, сбивая с ног и подминая под себя. Пальцы, украшенные длинными когтями, сгребли мои волосы в горсть и больно дернули, заставляя откинуть голову назад. Влажно блеснули клыки в раскрытой пасти, когда что-то ударило по Белой Невесте, отбрасывая в сторону. Секунду спустя кто-то подхватил меня под мышки, оттаскивая к спасительному пламени костра, мелькнуло темное одеяние знахаря Родомира, когда он довольно бесцеремонно уронил меня на землю, выхватывая из-за пояса моток веревки, навязанной на длинные деревянные колышки. Крепкие жилистые руки сноровисто втыкали колышки в землю, веревка становилась обережным кругом, через который не сможет переступить ни одна нежить, а я, наконец-то справившись с шоком, в который меня повергла очередная встреча с Белой Невестой, подняла голову, чтобы всмотреться во мрак. Туда, где только что она стояла…
Захлебнувшись криком, я попыталась подняться, но ослабевшие колени отказывались мне повиноваться.
Потому что в руках Белой Невесты неподвижной куклой застыл Рейн, сжимавший рукоять меча с такой силой, что пальцы побелели, но лезвие поднялось всего лишь на десяток сантиметров. И откуда только взялись силы встать, нащупать в ворохе ткани тонкий кинжал, рисунок на котором моментально налился слепящим глаза серебром, и попытаться шагнуть туда, где за зыбкой преградой круга нежить, ухмыляясь, отводила волосы с шеи Рейна.
Сильные руки перехватили поперек талии всего лишь в шаге от границы круга.
Я забилась в руках Родомира, и сверкающий кинжал выпал из разжавшихся пальцев, втыкаясь в мягкую лесную землю и рассыпая вокруг себя нетускнеющее сияние. Волны жара, изливающиеся от моего друга, взметнулись тугим смерчем, еще несколько секунд – и он преодолеет сковывающую его волю силу…
Клыки Белой Невесты вошли в шею Рейна и на его изумленный вздох я отозвалась отчаянным воплем. Кажется, я билась в руках крепко удерживающего меня знахаря, как ненормальная, может, даже пыталась царапаться или кусаться, но он так и не выпустил меня. А спустя несколько секунд нежить вместе с безвольно обвисшим в ее руках Рейном окутал густой молочно-белый туман, который развеялся так же быстро, как и появился, оставив на поляне лишь тускнеющий меч моего товарища да примятую траву.
Родомир наконец-то отпустил меня и я буквально упала на колени перед воткнувшимся в землю кинжалом, гравировка на лезвии которого медленно гасла…
Я тихо плакала, уткнувшись носом в тяжелый шерстяной плащ Рейна, а Родомир сидел рядом, неуклюже поглаживая меня по растрепанным седым волосам. Обережный круг, на этот раз гораздо более надежный – не просто из заговоренной соли, а натянутая на тонких осиновых колышках волосяная веревка с мелкими узелками – опоясывал небольшое пространство вокруг костра, являясь такой же преградой для подлунной нежити, как каменная стена.
– Ну, девонька, не убивайся ты так. Поплачь, но не казни себя, все равно сделанного не воротишь. – Пожилой знахарь тяжело вздохнул, не убирая жесткой ладони от моей головы. – Ушел он за Белой Невестой, теперь уж ничего не попишешь. Обратила она его, потянула к себе, уж не вернешь. А как только сам он крови человечьей испьет – так вовсе ее навеки будет. Пока сердце заговоренным клинком не пронзят али голову не снесут, станет он ей служить, как преданный зверь. А все потому, что душа его будет ему уже не принадлежать.
– И никак его вернуть нельзя? – глухо пробормотала я, неотрывно глядя в нервно мечущееся пламя костра и комкая в тонких пальцах темно-зеленое сукно. – Родомир, неужели никак?
– Эх, знали бы люди такой способ – не была бы подлунная нежить столь сильна на этом свете, – покачал головой знахарь, вставая, чтобы подбросить в костер еще веток и что-то из небольшого мешочка, висевшего у него на поясе.
Пламя выбросило сноп ярких оранжевых искр, горько и пряно запахло полынью, а кучерявый дымок, поднявшийся к нижним веткам деревьев, на миг принял очертания размытой фигуры. Родомир выпрямился и пристально оглядел притихший ночной лес по-звериному напряженным взглядом. А я сжалась в комочек у костра, прижимая к себе темно-зеленый плащ, и слезы текли из глаз, оставляя на плотном сукне еле заметные пятнышки.
Рейна не вернуть. Потому что он, дурак такой, полез вытаскивать меня из когтистых лап нежити. Меня, которая этого не стоила в принципе. И сам попался, потому что дал возможность знахарю утащить меня в выстроенный заново обережный круг, а его увела подлунная нежить. И ведь видела, что он еще сопротивляется: не хочет судорожно сжатая рука выпускать меч, в глазах плещется ярость, а жгучие огненные волны изливаются от него, как от полыхающего костра… А колени уже подламываются и нет сил сопротивляться, когда тонкая кисть Белой Невесты отводит в сторону .длинные каштановые пряди, чтобы обнажить шею…
И за каким лешим я не сумела воспользоваться своей силой, своим Светом – просто с криками рвалась из рук едва-едва удерживающего меня Родомира, не в силах смотреть на то, как нежить с прекрасным бледными лицом впивается в шею Рейна, подчиняя его волю себе? Стоило только закрыть глаза, как перед ними снова и снова вставало расслабленное лицо, карие глаза, становящиеся вишневыми, и тоненькая струйка крови, стекающая по шее за воротник, окрашивая его в алый… Я настолько погрузилась в себя, что предупреждающий оклик Родомира услышала далеко не сразу, а только после того, как ладонь знахаря жестко, почти до боли, сжала мое плечо.
– Не смей выходить за веревку, девонька, чего бы ты ни увидела и не услышала, поняла? Не к добру костер путников гаснет, возвращается нежить. Видать, не насытилась еще. Эх, плохо, что до рассвета еще долго ждать, но обережный круг крепок, должен выстоять до солнца.
Костер пугливо прижался к самым углям, почти угаснув, но Родомир, охнув, подбросил еще веток и щедро сыпанул горсть какого-то порошка, от которого пламя полыхнуло ярким столбом в человеческий рост. Поляна осветилась вплоть до чернеющих стволов деревьев, от одного из которых отделилась высокая фигура в свободной одежде. Я до боли в пальцах вцепилась в рукоять меча, вглядываясь в родные, чуть заострившиеся черты узкого лица, наполовину скрытого распущенными волосами, которые казались черными. Рейн…
– Стой, девонька! – Резкий окрик знахаря прозвучал как пощечина. Я моргнула и с ужасом увидела, что стою буквально в шаге от заговоренной веревки, а по другую ее сторону стоит Рейн. – Не переступай круга!
Родомир подхватил меня под руки и оттащил поближе к костру, когда Рейн заговорил:
– Ксель… Почему ты оставила меня? Ты меня боишься? Не стоит бояться… Я тебе ничего плохого не сделаю.
– Не слушай его, – мрачно буркнул Родомир, не выпуская меня, хоть я и не шевелилась. – Он теперь служитель Белой Невесты. И не тот, кого ты знала.
– Родомир… – Я говорила со знахарем, но не отрывала взгляда от Рейна, неподвижной статуей застывшего у границы обережного круга. От его глаз, которые мерцали багровым в свете пламени. Не бывает у человека таких глаз. И, хоть Рейн и не совсем человек, но и для него это не характерно. – Вы же говорили, что, пока он крови человеческой не попробует, есть шанс его вернуть?
– Знать бы как… Не смотри на него, не человек он боле. И тебя не узнает… Душа уже вот-вот отделится от тела, останется только пустота, подвластная Белой Невесте.
Рейн зло ухмыльнулся и ухмылка эта открыла заострившиеся клыки, совсем как у вампиров в фильмах ужасов, только вот на этот раз все было до жути реально. С другой стороны круга что-то зашуршало, и, обернувшись, я увидела ее, Белую Невесту. В бледном лице угадывались какие-то знакомые черты. Словно кого-то, кого я уже видела, загримировали до неузнаваемости и обрядили в белые полупрозрачные одежды, не столько скрывающие, сколько подчеркивающие наготу подлунной нежити.
– Что же ты, служитель мой, не позовешь к себе эту смертную? Я ведь именно ее указала тебе в качестве первой жертвы. Она держит тебя на этом свете и именно она должна открыть тебе путь к бессмертию. Или же ты настолько слаб, что не можешь преодолеть ее жалкое сопротивление?
Она обошла круг по широкой дуге и встала за спиной Рейна, уставившись на что-то за мной. И тотчас я ощутила, как рука знахаря, до того сжимавшая мое плечо, расслабилась и безвольно соскользнула по рукаву. Я обернулась и вздрогнула от неожиданности: Родомир бессмысленно смотрел перед собой остекленевшим взглядом, не трогаясь с места и не пытаясь хоть что-то предпринять.
– Ксель, иди ко мне.
Никогда еще голос Рейна не был таким проникновенным, таким зовущим. Меч вывалился из моих ослабевших пальцев, глухо звякнул о ветку, лежавшую на траве, а я шагнула к границе обережного круга. До Рейна – всего лишь шаг через грубую веревку с узелками. Один лишь шаг до грани, за которой – ничто.
И я эту грань переступила.
Сильные, но удивительно холодные пальцы Рейна сомкнулись на моей ладони, утягивая куда-то за собой. Он прижал меня к себе и, лаская, провел рукой по моей шее, убирая волосы назад. Я откинула голову, заглядывая в вишневые глаза, в которых не осталось ничего, кроме жгучего голода, и привычно положила ладонь ему на грудь, где вместо биения была только тишина, изредка нарушаемая слабыми ударами практически остановившегося сердца.
Я ощутила резкую боль в шее, когда в нее погрузились заострившиеся клыки, а длинные каштановые волосы тяжелой волной скользнули мне на лицо. Что-то горячее потекло по шее, в воздухе запахло кровью, когда перед глазами замерцали сверкающие переливами солнечного света искры моей силы…
…Кровь – это цена жизни, серебро души. Ей расплачиваются за ошибки, одаривают во время ритуалов и рисуют знаки на сердце. Кровью можно ввергнуть во мрак, а можно вытащить к свету. Можно запереть, а можно сорвать все печати и маски, дав свободу.Рейн с каким-то хриплым, совершенно нечеловеческим воем оторвался от моей шеи, откидывая назад перемазанное кровью лицо. Краем уплывающего сознания я отметила, что уже лежу на траве в нескольких шагах от обережного круга, а рядом со мной на коленях стоит Рейн, и алый блеск стремительно уходит из его глаз, взгляд наполняется сначала страхом, а потом и яростью. Жгучей и такой густой, что в ней можно задохнуться. Она пролилась на поляну горящей смолой, а Рейна окутало облако непроглядной тьмы. Всего на миг, но этого было достаточно, чтобы различить, как кокон вокруг него густеет и распахивается уже едва заметным полотнищем плаща, накрывающим плечи. Рваный край этого «плаща» вдруг взметнулся в воздухе, словно живой, и наотмашь полоснул чуть поблескивающей кромкой призрачного лезвия там, где только что стояла довольно улыбающаяся Белая Невеста.
С кровью мой Свет переливался в нечто, когда-то бывшее Рейном, вдребезги разбивая все цепи, раздирая в клочья незримые печати, освобождая душу из застенков мрака, сплетенных сущностью нежити. Что-то темное выглянуло оттуда и уставилось на меня вертикальными зрачками горящих расплавленным золотом глаз. И я протянула к нему ниточку алого цвета с золотыми сполохами, ниточку, которую темная сторона поймала играючи, набрасывая эту петлю на одну из своих конечностей. В лицо мне пахнуло обжигающе горячим вихрем, будто бы я стояла перед полыхающим костром, и второй конец нити лег мне в ладони.
– Чего ты хочешь? – загудел голос у меня в голове и я невольно опустила взгляд на свои руки… пальцы, словно из жидкого солнечного золота, выглядывающие из широких серебристо-серых рукавов длинного балахона, и в них спокойно мерцала кровавая нить с отблесками света.
– Стань прежним. – Мой голос зазвенел переливами серебра, и кровавая нить в моих сверкающих ладонях наполнилась биением чужого сердца… нет, уже не чужого. Нашего.
– Приказывай, Хозяйка.
– Будь свободен, Зверь…
Визг нежити прошелся по барабанным перепонкам, словно ножом по стеклу, но второй взмах оборвал его столь резко, словно перебросил выключатель. Что-то шумно осело на траву, и только край белого одеяния нежити, появившийся в моем поле зрения, подсказал, что Белой Невесты больше не существует.
В груди что-то сладко заныло, будто натянулась тонкая нить, и «плащ», медленно развевающийся в воздухе, абсолютно игнорируя отсутствие ветра как такового, истаял, будто клок тумана. Рейн вздрогнул и обернулся ко мне.
И глаза его были вновь карими, человеческими. Только вот кровь, уже подсыхающая на губах и подбородке, портила впечатление.
Что-то мягкое, пропитанное отваром, прижалось к ране на шее, а голос знахаря Родомира произнес:
– Не знаю, девонька, как тебе такое удалось. Никто еще не мог отобрать служителя у подлунной нежити и вернуть его к людям, а ты смогла. Эх, как он шею-то тебе искусал, хорошо хоть, что не совсем в зверя обратился, иначе разодрал бы в клочья. А так даже следов со временем не останется. Ты же молодая, здоровая – оправишься. Правда, бегать еще не скоро сможешь, но это ненадолго.
Меня подняли на руки и, завернув во что-то, уложили поближе к костру. Знахарь поднес мне ко рту какую-то бутылочку, и я послушно сделала глоток, не ощущая вкуса.
– Ксель… – Я перевела взгляд на Рейна, который бережно держал мою ладонь в своих, словно стараясь согреть. – Прости меня… как же я себя…
– Не надо… Мне только… холодно…
– Ну, это и неудивительно – сколько крови из тебя выпили, – буркнул Родомир, возясь с чем-то у костра. – А ты спи, девонька, с рассветом постараемся донести тебя до ближайшей деревеньки…
Похоже, в лекарстве было какое-то снотворное, потому что веки стремительно наливались свинцовой тяжестью, а сама я проваливалась в глубокий сон без сновидений.
Глава 7
Солнечный лучик бесцеремонно пригрелся на моей щеке, мешая спать. Ну вот, опять мама жалюзи на окне открытыми оставила. Впрочем, как-нибудь переживу, чай, не в первый раз пытаются заставить меня вставать с утра подобным образом. А вот и ни фига – зря я, что ли, научилась спать даже под звук сверла над головой, когда у нас соседи ремонт делали? Всего-то – повернуться на другой бок…
Я зевнула и тотчас резко закрыла рот, потому что шею прострелило болью, а где-то за окном звонко и требовательно закукарекал петух. Откуда петух в городе?!
Глаза я открыла моментально и тупо уставилась в деревянный некрашеный потолок над головой, вспоминая события прошедшей ночи. Дня. И вечера, едва не перевернувшего нам с Рейном жизни. Шепот нежити, куском льда скользящий вдоль позвоночника, багровый туман в глазах Рейна, струйка моей крови на его подбородке… И видение пульсирующей нити в золотой руке.
Я машинально схватилась за шею, перебинтованную полосками мягкой ткани. Горло пересохло так, что простая попытка позвать хоть кого-нибудь откликнулась режущей болью. Ощущение, по правде говоря, не из приятных: как будто меня настигла жесточайшая простуда. Я пошевелилась и попыталась сесть. На удивление, мне это удалось, и, вцепившись пальцами в цветастое лоскутное одеяло, я осмотрелась, осторожно поворачивая корпусом.
Комната как комната, небольшая, но светлая. Оконные ставни распахнуты настежь, впуская теплый, свежий ветер и солнечный свет, легший на постель ярким пятном. Над дверным косяком висели пучки каких-то трав, наполнявшие комнату пряным ароматом высушенного сена с примесями полыни, клевера и еще чего-то, а на самом полу была расстелена полосатая дорожка. Вот наверняка под ней люк в подпол будет – по крайней мере, в старых избах такие делали. Я глубоко вздохнула и, стараясь не крутить головой без особой надобности, спустила ноги с кровати, отметив, что моя одежда куда-то делась, а на мне мешковатая льняная рубаха длиной, судя по всему, аж до пола. Э-эх, не упасть бы в такой ночнушке. Интересно, кто первый до такого одеяния додумался, а? Побью лаптем. Тем самым, что у порога валяется.
Но стоило мне только встать и пожалеть, что уцепиться не за что – все-таки в глазах моментально потемнело от резкого движения, – как дверь распахнулась и на пороге возник Родомир с извечной сумкой через плечо и с деревянным кубком в руке, над которым поднимался пар. Увидев меня, стоящую около кровати в лучах солнца, знахарь охнул и, быстренько поставив кубок на небольшой стол неподалеку от двери, подошел ко мне, подхватывая под руки.
– Девонька, чего это ты встать-то решила, а? Тебе ж еще лежать надо да отвары пить, чтобы побыстрее выздороветь, а ты по комнате ходишь!
Я попыталась ответить, но из горла вырвался только малоразборчивый хрип, а вдобавок ко всему на попытку Родомира заговорить укус на шее кольнуло острой болью, да так, что рука машинально метнулась вверх, прижаться к больному месту.
– Ну, ну, девонька. – Родомир мягко перехватил мою ладонь и аккуратно меня усадил обратно на кровать. – Сейчас я тебе один отварчик дам. Говорить сможешь, да и шея болеть поменьше будет. Правда, петь ты нескоро сможешь, да и кричать не получится пока, но хоть общаться знаками не придется. Не думаю, что ты знаешь жесты глухонемых, разве что самые распространенные, да и те неприличные.
Знахарь тепло улыбнулся и, взяв кубок со стола, протянул его мне.
– Пей, только медленно. Он горячий. И горьковатый слегка, но это терпимо, уж поверь мне. Бывает значительно хуже.
Я зевнула и тотчас резко закрыла рот, потому что шею прострелило болью, а где-то за окном звонко и требовательно закукарекал петух. Откуда петух в городе?!
Глаза я открыла моментально и тупо уставилась в деревянный некрашеный потолок над головой, вспоминая события прошедшей ночи. Дня. И вечера, едва не перевернувшего нам с Рейном жизни. Шепот нежити, куском льда скользящий вдоль позвоночника, багровый туман в глазах Рейна, струйка моей крови на его подбородке… И видение пульсирующей нити в золотой руке.
Я машинально схватилась за шею, перебинтованную полосками мягкой ткани. Горло пересохло так, что простая попытка позвать хоть кого-нибудь откликнулась режущей болью. Ощущение, по правде говоря, не из приятных: как будто меня настигла жесточайшая простуда. Я пошевелилась и попыталась сесть. На удивление, мне это удалось, и, вцепившись пальцами в цветастое лоскутное одеяло, я осмотрелась, осторожно поворачивая корпусом.
Комната как комната, небольшая, но светлая. Оконные ставни распахнуты настежь, впуская теплый, свежий ветер и солнечный свет, легший на постель ярким пятном. Над дверным косяком висели пучки каких-то трав, наполнявшие комнату пряным ароматом высушенного сена с примесями полыни, клевера и еще чего-то, а на самом полу была расстелена полосатая дорожка. Вот наверняка под ней люк в подпол будет – по крайней мере, в старых избах такие делали. Я глубоко вздохнула и, стараясь не крутить головой без особой надобности, спустила ноги с кровати, отметив, что моя одежда куда-то делась, а на мне мешковатая льняная рубаха длиной, судя по всему, аж до пола. Э-эх, не упасть бы в такой ночнушке. Интересно, кто первый до такого одеяния додумался, а? Побью лаптем. Тем самым, что у порога валяется.
Но стоило мне только встать и пожалеть, что уцепиться не за что – все-таки в глазах моментально потемнело от резкого движения, – как дверь распахнулась и на пороге возник Родомир с извечной сумкой через плечо и с деревянным кубком в руке, над которым поднимался пар. Увидев меня, стоящую около кровати в лучах солнца, знахарь охнул и, быстренько поставив кубок на небольшой стол неподалеку от двери, подошел ко мне, подхватывая под руки.
– Девонька, чего это ты встать-то решила, а? Тебе ж еще лежать надо да отвары пить, чтобы побыстрее выздороветь, а ты по комнате ходишь!
Я попыталась ответить, но из горла вырвался только малоразборчивый хрип, а вдобавок ко всему на попытку Родомира заговорить укус на шее кольнуло острой болью, да так, что рука машинально метнулась вверх, прижаться к больному месту.
– Ну, ну, девонька. – Родомир мягко перехватил мою ладонь и аккуратно меня усадил обратно на кровать. – Сейчас я тебе один отварчик дам. Говорить сможешь, да и шея болеть поменьше будет. Правда, петь ты нескоро сможешь, да и кричать не получится пока, но хоть общаться знаками не придется. Не думаю, что ты знаешь жесты глухонемых, разве что самые распространенные, да и те неприличные.
Знахарь тепло улыбнулся и, взяв кубок со стола, протянул его мне.
– Пей, только медленно. Он горячий. И горьковатый слегка, но это терпимо, уж поверь мне. Бывает значительно хуже.