Страница:
2. Сосредоточение предназначенных Ставкой фронтам войск и необходимых ресурсов заканчивается с очень незначительными отклонениями от графика.
В результате огромной политической работы, проведенной в войсках, моральное состояние войск хорошее, их боевой дух высокий.
3. Боевые задачи на операцию всем командным составом фронтов до командиров полков включительно правильно поняты и практически отработаны на местности. Хорошо спланированы и отработаны до полка включительно все вопросы взаимодействия пехоты с артиллерией, танками и авиацией. Особое внимание уделено отработке задач с танковыми, механизированными и кавалерийскими корпусами.
"Из плана видно, что основную роль в операции в начальной ее стадии будет выполнять Юго-Западный фронт, который, по нашему мнению и по мнению командования фронта, имеет для этой цели вполне достаточные силы и средства.
Соединение танковых и механизированных войск Юго-Западного и Сталинградского фронтов должно произойти на восточном берегу Дона в районе Советский, Калач к исходу 3-го или на 4-й день операции.
Предусмотренные планом мероприятия по созданию внешнего фронта окружения отработаны с командующими войсками фронтов и армий, а под их руководством - с командирами соответствующих войсковых соединений.
Есть все основания наступление начать войскам Юго-Западного и Донского фронтов 19-го, а Сталинградского фронта - 20 ноября.
Командующим войсками фронтов и армий даны указания приказы войскам объявить лишь в ночь накануне наступления.В заключение было доложено, что военные советы фронтов и армий сталинградского направления, весь руководящий состав, которому предстоит принять участие в этой первой крупнейшей по своему оперативному размаху и значению операции Вооруженных Сил Советского Союза, и мы лично в успехе ее уверены.
После обсуждения ряда вопросов план и сроки начала операции окончательно были утверждены Ставкой"{17}.
Подготовка к мощному удару Красной Армии в районе Сталинграда проводилась при мобилизации сил всей страны. В тылу страны формировались новые армии, корпуса, дивизии и бригады, доукомплектовывались и переформировывались соединения, выведенные из сражений на Волге и Северном Кавказе. Для подготовки контрнаступления Советское Верховное Главнокомандование располагало значительными резервами. Осенью 1942 г. Ставка стягивала в район Сталинграда к участкам намеченных прорывов крупные силы войск за счет своих резервов и путем внутренних перегруппировок фронтов.
При создании Юго-Западного фронта в его состав были включены: из Донского фронта 63-я{18} и 21-я армии, 5-я танковая армия (переброшенная с Брянского фронта) и вновь созданная 17-я воздушная армия. Кроме того, Юго-Западный фронт был усилен: двумя танковыми (1-м и 26-м) и одним кавалерийским (8-м) корпусами, а также рядом танковых и артиллерийских соединений и частей{19}. Сталинградский фронт был усилен 4-м механизированным и 4-м кавалерийским корпусами, тремя механизированными и тремя танковыми бригадами. Донской фронт получил на усиление три стрелковые дивизии. Всего за время подготовки к контрнаступлению (с 1 октября по 20 ноября) на усиление фронтов Ставкой было направлено: одна танковая армия (5-я), 10 стрелковых дивизий, шесть стрелковых бригад, два танковых, два механизированных и два кавалерийских корпуса, четыре танковые бригады, один танковый полк и около 20 артиллерийских и минометных полков.
Большое внимание было уделено усилению воздушных армий фронтов. Так, в ноябре из резерва Ставки в состав 17-й воздушной армии прибыл 1-й смешанный авиационный корпус, в состав 8-й воздушной армии - 2-й смешанный авиационный корпус{20}. Было решено также использовать в ходе контрнаступления крупные силы авиации дальнего действия и оперативно подчинить командующему Юго-Западным фронтом 2-ю воздушную армию Воронежского фронта.
Весьма важное значение имело то обстоятельство, что войска ударных группировок были расположены таким образом, что они имели значительное превосходство в живой силе и технике на направлениях главных ударов. План контрнаступления под Сталинградом с большим искусством намечал также направления этих ударов.
В нем предусматривалось:
1) нанести удары по слабому месту врага;
2) направить удары в тыл его главной группировки;
3) наступление вести с плацдармов без форсирования Дона;
4) использовать местность, выгодную для наступающих. Все это вынуждены признать и участники событий со стороны противника, причем именно те из них, кто близко стоял к германскому генеральному штабу.
"Направления ударов русских, - пишет Курт Типпельскирх, - определялись самим начертанием линии фронта: левый фланг немецкой группировки тянулся почти на 300 км от Сталинграда до излучины Дона в районе Новой Калитвы, а короткий правый фланг, где располагались особенно слабые силы, начинался у Сталинграда и терялся в калмыцкой степи"{21}.
В других выражениях, но, по существу, об этом же пишет Г. Дёрр, отмечая, что "умело действовавшее командование русских войск... наметило место прорыва... далеко от фланга немецких войск"{22}.
Западногерманский историк X. Шейберт подробно говорит об удачном выборе направлений ударов советских войск. Он пишет: "Пространство от Воронежа почти до самого Сталинграда, хотя и пересекалось Доном, но при более внимательном изучении практически не имело естественных препятствий. Даже если не принимать во внимание многочисленные плацдармы, которые русские сохранили на правом берегу Дона и которые, несмотря на упорные попытки, немцам так и не удалось отобрать, Дон в своем верхнем течении жарким летом образует многочисленные броды, зимой же он быстро замерзает и покрывается сплошным очень толстым ледяным покровом, способным выдержать большую тяжесть.
Густой кустарник по обоим берегам его извилистого русла и на многочисленных островах облегчал опытному противнику сосредоточение войск. Оборона же речного рубежа в этом районе с его необозримыми пространствами и многочисленными деревнями при наличии столь слабых сил была невозможной... Весь остальной район западнее Дона и между Доном и Волгой, так же как и лежащие южнее калмыцкие степи, по своим просторам и отсутствию естественных препятствий представлял собой на сотни километров в глубину идеальную местность для действий моторизованных и танковых войск"{23}.
X. Шейберт отмечает также удаленность базы снабжения. "От оборонительной линии на Дону в районе 8-й итальянской или 3-й румынской армии до Ростова единственной базы снабжения всех войск, находящихся в Сталинграде, даже по воздуху было более 300 км. Но Ростов был также базой снабжения для всей группы армий "А", для 4-й немецкой танковой армии и формирующейся 4-й румынской армии группы армий "Б". С другой стороны, удаленность Ростова от этих обеих армий составляла 400 км, а от 1-й немецкой танковой армии на Тереке - даже 600 км.
Таким образом рука противника оказалась на опасно близком расстоянии от жизненно важного пункта для всех немецких войск в Сталинграде и южнее Дона"{24}.
Действительно, как это отмечалось выше, при выборе решающих ударов учитывалось, что главная группировка немецко-фашистских войск находилась в районе Сталинграда, а ее фланги на среднем течении Дона и южнее Сталинграда прикрывались в основном румынскими и итальянскими войсками. Боеспособность румынских, итальянских и венгерских войск была сравнительно невысокой. Их оснащенность техникой и вооружением (особенно тяжелой артиллерией и противотанковым оружием), а также боевая выучка значительно уступали немецким войскам. Но еще большее значение имело то, что многие солдаты и офицеры королевской Румынии, фашистской Италии и хортистской Венгрии, насильно пригнанные на советско-германский фронт, совсем не желали жертвовать жизнью во имя чуждых им целей войны. Таким образом, фланги сталинградской группировки противника являлись наиболее уязвимыми участками фронта гитлеровских войск. Советское командование искусно использовало этот крупный дефект оперативного построения войск противника.
Показательна в этом отношении оценка войск союзников Германии, приводимая В. Адамом. "Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что незадолго до летнего наступления 1942 года их начали формировать в отдельные армейские соединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий "Юг" (с 7 июля 1942 г. группа армий "Б"). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия- частично от германской военной промышленности.
Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников равнялось только 50- 60 процентам"{25}.
Адам отмечает и влияние морального фактора. Он пишет, что дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. Румынские солдаты храбры, дисциплинированны, неприхотливы. Большинство из них были крестьяне, и, быть может, они надеялись, что хоть когда-нибудь станут "свободными" крестьянами. "В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание"{26}.
То же он говорит и о венграх, итальянцах. "На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500 а от Будапешта до нее - 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти в 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя "Великой Германии"? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.
Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало"{27}.
Чрезвычайно важное значение имело правильное определение момента перехода в контрнаступление. Осенью 1942 г. даже для противника, все еще продолжавшего находиться под гипнозом пресловутого мифа о "непобедимости" немецко-фашистской армии, постепенно становилось ясным, что наступление гитлеровских войск под Сталинградом захлебнулось, а советское сопротивление сокрушить не удалось. В связи с этим возникла необходимость переоценки сил Красной Армии и Советского государства. Все это, как пишет К. Типпельскирх, вызывало в германском генеральном штабе "серьезные опасения"{28}. Изменение обстановки на Восточном фронте заставляло германский генералитет подумать также о дальнейших действиях своей сталинградской группировки, и прежде всего о необходимости укрепления ее слабых флангов. "Командование группы армий "Б"... уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут еще как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, но что перед крупным наступлением русских им не устоять. Оно неоднократно и настойчиво высказывало это опасение"{29}. Об этом же весьма пространно, всячески подчеркивая свою "прозорливость", пишет и бывший начальник германского генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Цейтцлер{30}.
В послевоенный период бывшие гитлеровские генералы создали по этому вопросу, как и по многим другим, удобное для них толкование исторических фактов. Вся трагедия немецко-фашистских войск заключалась, оказывается, в том, что Гитлер не видел или во всяком случае своевременно не понял опасности, угрожающей флангам сталинградской группировки. Цейтцлер, так же как и Дёрр, Типпельскирх, Бутлар, Гудериан{31} и подобные им историки войны, пытается представить события таким образом, что, в то время как командование на фронте и руководящие деятели германского генерального штаба сухопутных сил ясно видели опасность контрнаступления советских войск, верховный главнокомандующий допустил и в этом отношении грубый просчет. Надуманность такого объяснения очевидна. Прежде всего необходимо иметь в виду, что потенциальная опасность советского контрнаступления учитывалась, конечно, как Гитлером, так и в целом нацистским верховным командованием. Г. Дёрр, например, сам же упоминает, что уже в директиве No 41 ОКВ от 5 апреля 1942 г. "говорилось о том, что в ходе наступления необходимо не только обращать серьезное внимание на надежное обеспечение северо-восточного фланга войск, участвующих в операции, но и немедленно начать оборудование позиций на Дону. При этом большое значение следует придавать созданию мощной противотанковой обороны. Позиции должны быть оборудованы с самого начала с учетом возможного использования их зимой"{32}. Логика борьбы под Сталинградом во многом нарушила намерения немецкого верховного командования и в отношении необходимых мер безопасности в ходе наступления.
"Битва под Сталинградом поглощала все больше сил",- признает Г. Дёрр{33}, и именно это обстоятельство заставило противника ослаблять фланги своей группировки, чтобы бросать наиболее боеспособные дивизии в упорные и кровопролитные бои на улицах города.
Гитлер и немецкие генералы, как и в 1941 г., просчитались в оценке сил противостоящего им летом и осенью 1942 г. на Восточном фронте противника, и это было главным. Существенным является и выяснение вопроса о том, обнаружило или, наоборот, просмотрело германское верховное командование подготовку контрнаступления Красной Армии. Г. Дёрр утверждает, что еще с конца сентября "командующий войсками фронта и новый начальник генерального штаба сухопутных сил{34} требовали прекращения операций", так как у порога стояла зима и "уже тогда были заметны признаки большого контрнаступления русских"{35}. Через месяц после этого, пишет он, в конце октября и "Гитлер открыто признал, что опасность, которую он уже давно предчувствовал, надвигается. Однако он полагал, что главный удар русскими будет нанесен по позициям, занимаемым итальянцами, в то время как командование группы армий ,,Б" считало, что наиболее угрожаемой является полоса, занимаемая 3-й румынской армией"{36}.
Нельзя не видеть, что в рассуждениях Г. Дёрра и других бывших гитлеровских генералов по поводу рассматриваемых событий существует противоречивость, а также прямое извращение исторических фактов.
Г. Дёрр в самом выгодном свете представляет германский генеральный штаб, который якобы правильно оценивал оперативно-стратегическую обстановку под Сталинградом. Цейтцлер также искажает историю, описывая свою деятельность в качестве начальника генерального штаба сухопутных сил. Можно ли поверить в правдоподобность версии о том, что руководящие деятели этого штаба предвидели готовящееся контрнаступление Красной Армии? В опубликованных материалах личного архива фельдмаршала Паулюса приводится приказ Цейтцлера как нового начальника генерального штаба сухопутных войск. Содержание этого приказа было следующим: "Русские уже не располагают сколько-нибудь значительными резервами и больше не способны провести наступление крупного масштаба. Из этого основного мнения следует исходить при любой оценке противника"{37}. Таким образом, документы и свидетельства Паулюса не подтверждают рассуждения Г. Дёрра, Цейтцлера и других западногерманских авторов относительно того, что германский генеральный штаб предвидел опасность коренного изменения обстановки на фронте.
Все сказанное выше и прежде всего объективный анализ действий противника позволяют сделать вывод, что и глубокой осенью 1942 г. нацистское главное командование продолжало исходить из ранее поставленной цели. В этом отношении Гитлер и германский генеральный штаб были едины. Они продолжали упорствовать в стремлении захватить Сталинград и Кавказ. В середине ноября, как пишет Паулюс, Гитлер прислал следующую телеграмму: "От испытанного командования 6-й армии и ее генералов, а также от ее войск, так часто проявлявших храбрость, я ожидаю, что при напряжении последних сил будет достигнут берег Волги на всем протяжении города Сталинграда и этим самым создана важная предпосылка для обороны этого бастиона на Волге"{38}.
Верховное командование вермахта считало наиболее вероятным наступление Красной Армии зимой 1942/43 г. на западном стратегическом направлении. Опасность такого наступления на южном направлении оно стало обнаруживать лишь в начале ноября.
Несколько иначе, как нам представляется, следует рассматривать вопрос относительно оценки обстановки на фронте командованием немецко-фашистских войск под Сталинградом. Едва ли есть достаточные основания для полного отрицания имевшихся в этом вопросе разногласий между командованием 6-й армии и группы армий "Б", с одной стороны, и, с другой - главным командованием сухопутных сил и ОКВ. В упоминавшихся выше документах фельдмаршала Паулюса имеется следующая запись: "С середины октября 1942 г. наземной и воздушной разведкой наблюдалось усиленное передвижение русских войск в район севернее Клетская - Серафимович к фронту 3-й румынской армии. Это передвижение происходило главным образом из района перед северным участком 6-й армии между Сталинградом и Доном. Одновременно отмечалось движение в районе восточнее Сталинграда в южном и юго-западном направлениях к фронту 4-й танковой армии. Эти передвижения нами расценивались как подготовка большого наступления, первой целью которого предположительно было окружение немецких сил, ведущих бои в излучине Дона и восточнее Дона в районе Сталинграда. Об этих соображениях было доложено штабу группы армий ,,Б" (фельдмаршалу барону фон Вейхсу) и постоянно посылались сообщения о проводимых наблюдениях. При этом неоднократно указывалось на слабость соседних войск союзников в отношении личного состава и техники{39}, особенно отмечалось недостаточное оснащение румын противотанковым оружием и артиллерией, и на существующую в связи с этим опасность при большом наступлении противника.
В качестве предварительного мероприятия по усилению обороны в конце октября за левым флангом армии (11-й армейский корпус) была расположена смешанная группа, состоявшая в основном из танкоистребителей, для использования на правом фланге румынских войск. 12 ноября сюда была подтянута и подчинена 11-му армейскому корпусу также 14-я танковая дивизия (без стрелковых и артиллерийских частей, которые вели еще бои под Сталинградом).
Несмотря на донесения о подготовке русских к наступлению, ОКХ приказало продолжать наступление для захвата Сталинграда вопреки возражениям командующего 6-й армией. Это помешало выводу всех частей 14-го танкового корпуса, который был запланирован и подготовлен армией"{40}.
Конечно, к этим послевоенным высказываниям Паулюса следует относиться критически, имея в виду заинтересованность их автора в положительной трактовке действий командования 6-й немецкой армии. Факт тот, что армия не была подготовлена к обороне, и от Паулюса это зависело в большей мере, чем об этом потом сказал ее бывший командующий. Вместе с тем нельзя не учитывать, что в данном случае воспоминания Паулюса в существенных моментах совпадают с высказываниями Г. Дёрра{41}, И. Видера, X. Шейберта, Г. Шретера{42} и других.
Особого внимания заслуживают написанные сравнительно недавно воспоминания В. Адама, участника событий из лагеря врага, ставшего на новые позиции и стремящегося объективно показать ход борьбы в Сталинграде. Он, в частности, приводит беседу с Паулюсом, состоявшуюся после возвращения Адама из отпуска приблизительно 17-18 октября 1942 г.:
"Я пробыл у Паулюса долго. Он не прерывал меня. Я рассказал ему и о том, что мне много раз довелось слышать в Германии: ,,Командующий 6-й армией быстро справится с русскими, тогда войне придет конец".
Паулюс устало улыбнулся.
- Это было бы хорошо, Адам, но пока мы от этого очень далеки. Главное командование по-прежнему относится пренебрежительно к нашим предупреждениям относительно северного фланга. Между тем положение стало сейчас еще серьезнее. Несколько дней назад я получил от 44-й пехотной дивизии тревожные донесения о положении в северной излучине Дона. Происходит переброска больших групп советских войск с востока на запад, они концентрируют части на этом участке. О том же сообщает 376-я пехотная дивизия. Видимо, противник готовится нанести удар с глубоким охватом нашего фланга. А у меня нет сил, которые я мог бы противопоставить смертельной угрозе. Наши дивизии истекают кровью в Сталинграде. Главное командование сухопутных сил, с одной стороны, не разрешает мне приостановить наступление на город, а с другой - не дает затребованные мною три новые боеспособные дивизии. Нам дали только пять саперных батальонов, как будто они в состоянии взять город"{43}.
Однако если даже командование противника под Сталинградом осенью 1942 г. стало замечать признаки готовящегося наступления советских войск, то ни о масштабах его, ни о времени оно не имело ясного представления. Находящееся далеко от фронта главное командование немецко-фашистских войск оказалось еще менее способным правильно оценить истинные размеры опасности, угрожавшей его сталинградской группировке. Оно не смогло определить ни времени перехода советских войск в наступление, ни состава ударных группировок, ни направления их ударов.
Вынужденный переход от наступления к обороне под Сталинградом требовал, однако, принять меры для укрепления положения немецко-фашистских войск, которые по воле германского главного командования должны были удерживать позиции на Волге. Развитие борьбы заставило противника сконцентрировать главные и наиболее боеспособные силы непосредственно в районе Сталинграда. При огромной разбросанности фронта борьбы на сталинградском направлении это привело к ослаблению флангов группы армий "Б". Делая ставку на взятие Сталинграда во что бы то ни стало и назначая все новые и новые сроки для этого, гитлеровское командование, израсходовав в этих попытках свои резервы, практически лишилось возможности радикально упрочить положение своих войск. В середине ноября противник имел на сталинградском направлении в качестве оперативных резервов всего шесть дивизий, которые были разбросаны на широком фронте.
В этой обстановке командование группы армий "Б" стало выводить некоторые дивизии в резерв, намереваясь перегруппировать войска 6-й и 4-й танковой армий, чтобы создать более глубокое оперативное построение и укрепить фланги своей группировки. В резерв были выведены и подчинены 48-му танковому корпусу{44} 22-я немецкая танковая дивизия в районе Перелазовского и 1-я румынская танковая дивизия - за 3-й румынской армией на рубеже р. Чир в районе Чернышевская. Южнее Сталинграда в район восточнее Котельниково еще в начале октября прибыла 4-я румынская армия (первоначально ее дивизии входили в состав немецкой 4-й танковой армии) с целью укрепить правый фланг сталинградской группировки фашистских войск.
Принимаемые немецко-фашистским командованием меры были запоздалыми и недостаточными. Это свидетельствовало, во-первых, об истощении сил, брошенных фашистской Германией летом 1942 г. в наступление на Сталинград и Кавказ, и, во-вторых, о том, что подготовка контрнаступления Красной Армии под Сталинградом, по существу, так и не была в достаточной мере раскрыта противником. Это явилось результатом тех мер, которые были приняты Советским Верховным Главнокомандованием,. командованием Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов, и большого искусства участвующих в подготовке к контрнаступлению войск.
Генерал-полковник Иодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ, впоследствии признал полную неожиданность советского наступления для фашистского главного командования. "Мы полностью просмотрели сосредоточение крупных русских сил на фланге 6-й армии (на Дону). Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающее значение"{45}. Фактор внезапности на этом важном этапе борьбы имел большое значение в ходе дальнейшего развития событий.
Переброска советских войск в район Сталинграда происходила с преодолением больших трудностей, что обусловливалось слабым развитием железнодорожной сети в районе севернее Сталинграда и в Заволжье, наступившей осенней распутицей, а также воздействием авиации и артиллерии противника на переправы через Волгу. Вражеская авиация наносила удары и по железнодорожным коммуникациям, ведущим к Сталинграду. Войска и грузы, предназначавшиеся для Юго-Западного и Донского фронтов, направлялись по линии Балашов-Поворино-Саратов- Иловля, а для Сталинградского фронта - по линии Урбах-Баскунчак- Ахтуба (левобережье Волги). ГКО, учитывая важность этих коммуникаций, требовал проведения энергичных мер по восстановлению разрушаемых вражеской авиацией железнодорожных путей, мостов и станций а также строительства новых линий. За время с октября 1942 г. по февраль 1943 г. построено было шесть железнодорожных веток протяженностью около 1160 км и восстановлено 1958 км пути, 293 железнодорожных моста. Объем воинских перевозок в район Сталинграда в сентябре составлял 22 292 вагона, в октябре ~ 33 236, а в ноябре - 41 461 вагон{46}. Но этого было недостаточно. Некоторым частям и соединениям приходилось следовать в районы сосредоточения из-под Астрахани и Камышина походным порядком, за 300-400 км.
В результате огромной политической работы, проведенной в войсках, моральное состояние войск хорошее, их боевой дух высокий.
3. Боевые задачи на операцию всем командным составом фронтов до командиров полков включительно правильно поняты и практически отработаны на местности. Хорошо спланированы и отработаны до полка включительно все вопросы взаимодействия пехоты с артиллерией, танками и авиацией. Особое внимание уделено отработке задач с танковыми, механизированными и кавалерийскими корпусами.
"Из плана видно, что основную роль в операции в начальной ее стадии будет выполнять Юго-Западный фронт, который, по нашему мнению и по мнению командования фронта, имеет для этой цели вполне достаточные силы и средства.
Соединение танковых и механизированных войск Юго-Западного и Сталинградского фронтов должно произойти на восточном берегу Дона в районе Советский, Калач к исходу 3-го или на 4-й день операции.
Предусмотренные планом мероприятия по созданию внешнего фронта окружения отработаны с командующими войсками фронтов и армий, а под их руководством - с командирами соответствующих войсковых соединений.
Есть все основания наступление начать войскам Юго-Западного и Донского фронтов 19-го, а Сталинградского фронта - 20 ноября.
Командующим войсками фронтов и армий даны указания приказы войскам объявить лишь в ночь накануне наступления.В заключение было доложено, что военные советы фронтов и армий сталинградского направления, весь руководящий состав, которому предстоит принять участие в этой первой крупнейшей по своему оперативному размаху и значению операции Вооруженных Сил Советского Союза, и мы лично в успехе ее уверены.
После обсуждения ряда вопросов план и сроки начала операции окончательно были утверждены Ставкой"{17}.
Подготовка к мощному удару Красной Армии в районе Сталинграда проводилась при мобилизации сил всей страны. В тылу страны формировались новые армии, корпуса, дивизии и бригады, доукомплектовывались и переформировывались соединения, выведенные из сражений на Волге и Северном Кавказе. Для подготовки контрнаступления Советское Верховное Главнокомандование располагало значительными резервами. Осенью 1942 г. Ставка стягивала в район Сталинграда к участкам намеченных прорывов крупные силы войск за счет своих резервов и путем внутренних перегруппировок фронтов.
При создании Юго-Западного фронта в его состав были включены: из Донского фронта 63-я{18} и 21-я армии, 5-я танковая армия (переброшенная с Брянского фронта) и вновь созданная 17-я воздушная армия. Кроме того, Юго-Западный фронт был усилен: двумя танковыми (1-м и 26-м) и одним кавалерийским (8-м) корпусами, а также рядом танковых и артиллерийских соединений и частей{19}. Сталинградский фронт был усилен 4-м механизированным и 4-м кавалерийским корпусами, тремя механизированными и тремя танковыми бригадами. Донской фронт получил на усиление три стрелковые дивизии. Всего за время подготовки к контрнаступлению (с 1 октября по 20 ноября) на усиление фронтов Ставкой было направлено: одна танковая армия (5-я), 10 стрелковых дивизий, шесть стрелковых бригад, два танковых, два механизированных и два кавалерийских корпуса, четыре танковые бригады, один танковый полк и около 20 артиллерийских и минометных полков.
Большое внимание было уделено усилению воздушных армий фронтов. Так, в ноябре из резерва Ставки в состав 17-й воздушной армии прибыл 1-й смешанный авиационный корпус, в состав 8-й воздушной армии - 2-й смешанный авиационный корпус{20}. Было решено также использовать в ходе контрнаступления крупные силы авиации дальнего действия и оперативно подчинить командующему Юго-Западным фронтом 2-ю воздушную армию Воронежского фронта.
Весьма важное значение имело то обстоятельство, что войска ударных группировок были расположены таким образом, что они имели значительное превосходство в живой силе и технике на направлениях главных ударов. План контрнаступления под Сталинградом с большим искусством намечал также направления этих ударов.
В нем предусматривалось:
1) нанести удары по слабому месту врага;
2) направить удары в тыл его главной группировки;
3) наступление вести с плацдармов без форсирования Дона;
4) использовать местность, выгодную для наступающих. Все это вынуждены признать и участники событий со стороны противника, причем именно те из них, кто близко стоял к германскому генеральному штабу.
"Направления ударов русских, - пишет Курт Типпельскирх, - определялись самим начертанием линии фронта: левый фланг немецкой группировки тянулся почти на 300 км от Сталинграда до излучины Дона в районе Новой Калитвы, а короткий правый фланг, где располагались особенно слабые силы, начинался у Сталинграда и терялся в калмыцкой степи"{21}.
В других выражениях, но, по существу, об этом же пишет Г. Дёрр, отмечая, что "умело действовавшее командование русских войск... наметило место прорыва... далеко от фланга немецких войск"{22}.
Западногерманский историк X. Шейберт подробно говорит об удачном выборе направлений ударов советских войск. Он пишет: "Пространство от Воронежа почти до самого Сталинграда, хотя и пересекалось Доном, но при более внимательном изучении практически не имело естественных препятствий. Даже если не принимать во внимание многочисленные плацдармы, которые русские сохранили на правом берегу Дона и которые, несмотря на упорные попытки, немцам так и не удалось отобрать, Дон в своем верхнем течении жарким летом образует многочисленные броды, зимой же он быстро замерзает и покрывается сплошным очень толстым ледяным покровом, способным выдержать большую тяжесть.
Густой кустарник по обоим берегам его извилистого русла и на многочисленных островах облегчал опытному противнику сосредоточение войск. Оборона же речного рубежа в этом районе с его необозримыми пространствами и многочисленными деревнями при наличии столь слабых сил была невозможной... Весь остальной район западнее Дона и между Доном и Волгой, так же как и лежащие южнее калмыцкие степи, по своим просторам и отсутствию естественных препятствий представлял собой на сотни километров в глубину идеальную местность для действий моторизованных и танковых войск"{23}.
X. Шейберт отмечает также удаленность базы снабжения. "От оборонительной линии на Дону в районе 8-й итальянской или 3-й румынской армии до Ростова единственной базы снабжения всех войск, находящихся в Сталинграде, даже по воздуху было более 300 км. Но Ростов был также базой снабжения для всей группы армий "А", для 4-й немецкой танковой армии и формирующейся 4-й румынской армии группы армий "Б". С другой стороны, удаленность Ростова от этих обеих армий составляла 400 км, а от 1-й немецкой танковой армии на Тереке - даже 600 км.
Таким образом рука противника оказалась на опасно близком расстоянии от жизненно важного пункта для всех немецких войск в Сталинграде и южнее Дона"{24}.
Действительно, как это отмечалось выше, при выборе решающих ударов учитывалось, что главная группировка немецко-фашистских войск находилась в районе Сталинграда, а ее фланги на среднем течении Дона и южнее Сталинграда прикрывались в основном румынскими и итальянскими войсками. Боеспособность румынских, итальянских и венгерских войск была сравнительно невысокой. Их оснащенность техникой и вооружением (особенно тяжелой артиллерией и противотанковым оружием), а также боевая выучка значительно уступали немецким войскам. Но еще большее значение имело то, что многие солдаты и офицеры королевской Румынии, фашистской Италии и хортистской Венгрии, насильно пригнанные на советско-германский фронт, совсем не желали жертвовать жизнью во имя чуждых им целей войны. Таким образом, фланги сталинградской группировки противника являлись наиболее уязвимыми участками фронта гитлеровских войск. Советское командование искусно использовало этот крупный дефект оперативного построения войск противника.
Показательна в этом отношении оценка войск союзников Германии, приводимая В. Адамом. "Что мы знали о союзных армиях? Нам было известно, что незадолго до летнего наступления 1942 года их начали формировать в отдельные армейские соединения. Боевой опыт имела только ничтожная часть войск, заново сформированных в тылу группы армий "Юг" (с 7 июля 1942 г. группа армий "Б"). Их оснащенность была недостаточной. Румыния и Венгрия зависели целиком, а Италия- частично от германской военной промышленности.
Какой смысл имело требовать, чтобы на северном фланге главное внимание уделялось противотанковой обороне, если у союзных армий полностью отсутствовали эффективные противотанковые средства. Так например, румынская танковая дивизия располагала только легкими чехословацкими и французскими трофейными танками. По сравнению с немецкими дивизиями боевая мощь союзников равнялось только 50- 60 процентам"{25}.
Адам отмечает и влияние морального фактора. Он пишет, что дело было не столько в оружии, сколько в солдатах, которые это оружие применяли. Румынские солдаты храбры, дисциплинированны, неприхотливы. Большинство из них были крестьяне, и, быть может, они надеялись, что хоть когда-нибудь станут "свободными" крестьянами. "В старой помещичьей Румынии это было невозможно. Но зачем нужна румынскому солдату-крестьянину земля между Доном и Волгой? К тому же в румынской армии существовали такие неслыханные порядки, как физическое наказание"{26}.
То же он говорит и о венграх, итальянцах. "На моральное состояние итальянцев, бесспорно, влияло то, что они живут еще дальше от Советского Союза, чем румыны и венгры. Если от Бухареста до Волги 1500 а от Будапешта до нее - 1900 километров, то римляне или миланцы должны были драться на расстоянии почти в 3000 километров от своей родины. Во имя чего? Во имя "Великой Германии"? Вполне понятно, что их это не слишком привлекало.
Реакция же германского верховного главнокомандования на недостатки союзников была такова, что только усиливала их недоверие. Как уже говорилось выше, снабжение союзников тяжелым оружием и большей частью снаряжения зависело почти исключительно от Германии. А фактически они получали от нее весьма мало"{27}.
Чрезвычайно важное значение имело правильное определение момента перехода в контрнаступление. Осенью 1942 г. даже для противника, все еще продолжавшего находиться под гипнозом пресловутого мифа о "непобедимости" немецко-фашистской армии, постепенно становилось ясным, что наступление гитлеровских войск под Сталинградом захлебнулось, а советское сопротивление сокрушить не удалось. В связи с этим возникла необходимость переоценки сил Красной Армии и Советского государства. Все это, как пишет К. Типпельскирх, вызывало в германском генеральном штабе "серьезные опасения"{28}. Изменение обстановки на Восточном фронте заставляло германский генералитет подумать также о дальнейших действиях своей сталинградской группировки, и прежде всего о необходимости укрепления ее слабых флангов. "Командование группы армий "Б"... уже давно не сомневалось в том, что войска союзников Германии могут еще как-то удерживать 400-километровый фронт, пока русские ограничиваются отдельными атаками, но что перед крупным наступлением русских им не устоять. Оно неоднократно и настойчиво высказывало это опасение"{29}. Об этом же весьма пространно, всячески подчеркивая свою "прозорливость", пишет и бывший начальник германского генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Цейтцлер{30}.
В послевоенный период бывшие гитлеровские генералы создали по этому вопросу, как и по многим другим, удобное для них толкование исторических фактов. Вся трагедия немецко-фашистских войск заключалась, оказывается, в том, что Гитлер не видел или во всяком случае своевременно не понял опасности, угрожающей флангам сталинградской группировки. Цейтцлер, так же как и Дёрр, Типпельскирх, Бутлар, Гудериан{31} и подобные им историки войны, пытается представить события таким образом, что, в то время как командование на фронте и руководящие деятели германского генерального штаба сухопутных сил ясно видели опасность контрнаступления советских войск, верховный главнокомандующий допустил и в этом отношении грубый просчет. Надуманность такого объяснения очевидна. Прежде всего необходимо иметь в виду, что потенциальная опасность советского контрнаступления учитывалась, конечно, как Гитлером, так и в целом нацистским верховным командованием. Г. Дёрр, например, сам же упоминает, что уже в директиве No 41 ОКВ от 5 апреля 1942 г. "говорилось о том, что в ходе наступления необходимо не только обращать серьезное внимание на надежное обеспечение северо-восточного фланга войск, участвующих в операции, но и немедленно начать оборудование позиций на Дону. При этом большое значение следует придавать созданию мощной противотанковой обороны. Позиции должны быть оборудованы с самого начала с учетом возможного использования их зимой"{32}. Логика борьбы под Сталинградом во многом нарушила намерения немецкого верховного командования и в отношении необходимых мер безопасности в ходе наступления.
"Битва под Сталинградом поглощала все больше сил",- признает Г. Дёрр{33}, и именно это обстоятельство заставило противника ослаблять фланги своей группировки, чтобы бросать наиболее боеспособные дивизии в упорные и кровопролитные бои на улицах города.
Гитлер и немецкие генералы, как и в 1941 г., просчитались в оценке сил противостоящего им летом и осенью 1942 г. на Восточном фронте противника, и это было главным. Существенным является и выяснение вопроса о том, обнаружило или, наоборот, просмотрело германское верховное командование подготовку контрнаступления Красной Армии. Г. Дёрр утверждает, что еще с конца сентября "командующий войсками фронта и новый начальник генерального штаба сухопутных сил{34} требовали прекращения операций", так как у порога стояла зима и "уже тогда были заметны признаки большого контрнаступления русских"{35}. Через месяц после этого, пишет он, в конце октября и "Гитлер открыто признал, что опасность, которую он уже давно предчувствовал, надвигается. Однако он полагал, что главный удар русскими будет нанесен по позициям, занимаемым итальянцами, в то время как командование группы армий ,,Б" считало, что наиболее угрожаемой является полоса, занимаемая 3-й румынской армией"{36}.
Нельзя не видеть, что в рассуждениях Г. Дёрра и других бывших гитлеровских генералов по поводу рассматриваемых событий существует противоречивость, а также прямое извращение исторических фактов.
Г. Дёрр в самом выгодном свете представляет германский генеральный штаб, который якобы правильно оценивал оперативно-стратегическую обстановку под Сталинградом. Цейтцлер также искажает историю, описывая свою деятельность в качестве начальника генерального штаба сухопутных сил. Можно ли поверить в правдоподобность версии о том, что руководящие деятели этого штаба предвидели готовящееся контрнаступление Красной Армии? В опубликованных материалах личного архива фельдмаршала Паулюса приводится приказ Цейтцлера как нового начальника генерального штаба сухопутных войск. Содержание этого приказа было следующим: "Русские уже не располагают сколько-нибудь значительными резервами и больше не способны провести наступление крупного масштаба. Из этого основного мнения следует исходить при любой оценке противника"{37}. Таким образом, документы и свидетельства Паулюса не подтверждают рассуждения Г. Дёрра, Цейтцлера и других западногерманских авторов относительно того, что германский генеральный штаб предвидел опасность коренного изменения обстановки на фронте.
Все сказанное выше и прежде всего объективный анализ действий противника позволяют сделать вывод, что и глубокой осенью 1942 г. нацистское главное командование продолжало исходить из ранее поставленной цели. В этом отношении Гитлер и германский генеральный штаб были едины. Они продолжали упорствовать в стремлении захватить Сталинград и Кавказ. В середине ноября, как пишет Паулюс, Гитлер прислал следующую телеграмму: "От испытанного командования 6-й армии и ее генералов, а также от ее войск, так часто проявлявших храбрость, я ожидаю, что при напряжении последних сил будет достигнут берег Волги на всем протяжении города Сталинграда и этим самым создана важная предпосылка для обороны этого бастиона на Волге"{38}.
Верховное командование вермахта считало наиболее вероятным наступление Красной Армии зимой 1942/43 г. на западном стратегическом направлении. Опасность такого наступления на южном направлении оно стало обнаруживать лишь в начале ноября.
Несколько иначе, как нам представляется, следует рассматривать вопрос относительно оценки обстановки на фронте командованием немецко-фашистских войск под Сталинградом. Едва ли есть достаточные основания для полного отрицания имевшихся в этом вопросе разногласий между командованием 6-й армии и группы армий "Б", с одной стороны, и, с другой - главным командованием сухопутных сил и ОКВ. В упоминавшихся выше документах фельдмаршала Паулюса имеется следующая запись: "С середины октября 1942 г. наземной и воздушной разведкой наблюдалось усиленное передвижение русских войск в район севернее Клетская - Серафимович к фронту 3-й румынской армии. Это передвижение происходило главным образом из района перед северным участком 6-й армии между Сталинградом и Доном. Одновременно отмечалось движение в районе восточнее Сталинграда в южном и юго-западном направлениях к фронту 4-й танковой армии. Эти передвижения нами расценивались как подготовка большого наступления, первой целью которого предположительно было окружение немецких сил, ведущих бои в излучине Дона и восточнее Дона в районе Сталинграда. Об этих соображениях было доложено штабу группы армий ,,Б" (фельдмаршалу барону фон Вейхсу) и постоянно посылались сообщения о проводимых наблюдениях. При этом неоднократно указывалось на слабость соседних войск союзников в отношении личного состава и техники{39}, особенно отмечалось недостаточное оснащение румын противотанковым оружием и артиллерией, и на существующую в связи с этим опасность при большом наступлении противника.
В качестве предварительного мероприятия по усилению обороны в конце октября за левым флангом армии (11-й армейский корпус) была расположена смешанная группа, состоявшая в основном из танкоистребителей, для использования на правом фланге румынских войск. 12 ноября сюда была подтянута и подчинена 11-му армейскому корпусу также 14-я танковая дивизия (без стрелковых и артиллерийских частей, которые вели еще бои под Сталинградом).
Несмотря на донесения о подготовке русских к наступлению, ОКХ приказало продолжать наступление для захвата Сталинграда вопреки возражениям командующего 6-й армией. Это помешало выводу всех частей 14-го танкового корпуса, который был запланирован и подготовлен армией"{40}.
Конечно, к этим послевоенным высказываниям Паулюса следует относиться критически, имея в виду заинтересованность их автора в положительной трактовке действий командования 6-й немецкой армии. Факт тот, что армия не была подготовлена к обороне, и от Паулюса это зависело в большей мере, чем об этом потом сказал ее бывший командующий. Вместе с тем нельзя не учитывать, что в данном случае воспоминания Паулюса в существенных моментах совпадают с высказываниями Г. Дёрра{41}, И. Видера, X. Шейберта, Г. Шретера{42} и других.
Особого внимания заслуживают написанные сравнительно недавно воспоминания В. Адама, участника событий из лагеря врага, ставшего на новые позиции и стремящегося объективно показать ход борьбы в Сталинграде. Он, в частности, приводит беседу с Паулюсом, состоявшуюся после возвращения Адама из отпуска приблизительно 17-18 октября 1942 г.:
"Я пробыл у Паулюса долго. Он не прерывал меня. Я рассказал ему и о том, что мне много раз довелось слышать в Германии: ,,Командующий 6-й армией быстро справится с русскими, тогда войне придет конец".
Паулюс устало улыбнулся.
- Это было бы хорошо, Адам, но пока мы от этого очень далеки. Главное командование по-прежнему относится пренебрежительно к нашим предупреждениям относительно северного фланга. Между тем положение стало сейчас еще серьезнее. Несколько дней назад я получил от 44-й пехотной дивизии тревожные донесения о положении в северной излучине Дона. Происходит переброска больших групп советских войск с востока на запад, они концентрируют части на этом участке. О том же сообщает 376-я пехотная дивизия. Видимо, противник готовится нанести удар с глубоким охватом нашего фланга. А у меня нет сил, которые я мог бы противопоставить смертельной угрозе. Наши дивизии истекают кровью в Сталинграде. Главное командование сухопутных сил, с одной стороны, не разрешает мне приостановить наступление на город, а с другой - не дает затребованные мною три новые боеспособные дивизии. Нам дали только пять саперных батальонов, как будто они в состоянии взять город"{43}.
Однако если даже командование противника под Сталинградом осенью 1942 г. стало замечать признаки готовящегося наступления советских войск, то ни о масштабах его, ни о времени оно не имело ясного представления. Находящееся далеко от фронта главное командование немецко-фашистских войск оказалось еще менее способным правильно оценить истинные размеры опасности, угрожавшей его сталинградской группировке. Оно не смогло определить ни времени перехода советских войск в наступление, ни состава ударных группировок, ни направления их ударов.
Вынужденный переход от наступления к обороне под Сталинградом требовал, однако, принять меры для укрепления положения немецко-фашистских войск, которые по воле германского главного командования должны были удерживать позиции на Волге. Развитие борьбы заставило противника сконцентрировать главные и наиболее боеспособные силы непосредственно в районе Сталинграда. При огромной разбросанности фронта борьбы на сталинградском направлении это привело к ослаблению флангов группы армий "Б". Делая ставку на взятие Сталинграда во что бы то ни стало и назначая все новые и новые сроки для этого, гитлеровское командование, израсходовав в этих попытках свои резервы, практически лишилось возможности радикально упрочить положение своих войск. В середине ноября противник имел на сталинградском направлении в качестве оперативных резервов всего шесть дивизий, которые были разбросаны на широком фронте.
В этой обстановке командование группы армий "Б" стало выводить некоторые дивизии в резерв, намереваясь перегруппировать войска 6-й и 4-й танковой армий, чтобы создать более глубокое оперативное построение и укрепить фланги своей группировки. В резерв были выведены и подчинены 48-му танковому корпусу{44} 22-я немецкая танковая дивизия в районе Перелазовского и 1-я румынская танковая дивизия - за 3-й румынской армией на рубеже р. Чир в районе Чернышевская. Южнее Сталинграда в район восточнее Котельниково еще в начале октября прибыла 4-я румынская армия (первоначально ее дивизии входили в состав немецкой 4-й танковой армии) с целью укрепить правый фланг сталинградской группировки фашистских войск.
Принимаемые немецко-фашистским командованием меры были запоздалыми и недостаточными. Это свидетельствовало, во-первых, об истощении сил, брошенных фашистской Германией летом 1942 г. в наступление на Сталинград и Кавказ, и, во-вторых, о том, что подготовка контрнаступления Красной Армии под Сталинградом, по существу, так и не была в достаточной мере раскрыта противником. Это явилось результатом тех мер, которые были приняты Советским Верховным Главнокомандованием,. командованием Сталинградского, Донского и Юго-Западного фронтов, и большого искусства участвующих в подготовке к контрнаступлению войск.
Генерал-полковник Иодль, начальник штаба оперативного руководства ОКВ, впоследствии признал полную неожиданность советского наступления для фашистского главного командования. "Мы полностью просмотрели сосредоточение крупных русских сил на фланге 6-й армии (на Дону). Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было, и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающее значение"{45}. Фактор внезапности на этом важном этапе борьбы имел большое значение в ходе дальнейшего развития событий.
Переброска советских войск в район Сталинграда происходила с преодолением больших трудностей, что обусловливалось слабым развитием железнодорожной сети в районе севернее Сталинграда и в Заволжье, наступившей осенней распутицей, а также воздействием авиации и артиллерии противника на переправы через Волгу. Вражеская авиация наносила удары и по железнодорожным коммуникациям, ведущим к Сталинграду. Войска и грузы, предназначавшиеся для Юго-Западного и Донского фронтов, направлялись по линии Балашов-Поворино-Саратов- Иловля, а для Сталинградского фронта - по линии Урбах-Баскунчак- Ахтуба (левобережье Волги). ГКО, учитывая важность этих коммуникаций, требовал проведения энергичных мер по восстановлению разрушаемых вражеской авиацией железнодорожных путей, мостов и станций а также строительства новых линий. За время с октября 1942 г. по февраль 1943 г. построено было шесть железнодорожных веток протяженностью около 1160 км и восстановлено 1958 км пути, 293 железнодорожных моста. Объем воинских перевозок в район Сталинграда в сентябре составлял 22 292 вагона, в октябре ~ 33 236, а в ноябре - 41 461 вагон{46}. Но этого было недостаточно. Некоторым частям и соединениям приходилось следовать в районы сосредоточения из-под Астрахани и Камышина походным порядком, за 300-400 км.