Страница:
Реакция на процесс запоздала не из-за равнодушия общества к происходящему, а из-за его недоверия к невероятному. Даже уже после того как процесс начался, находились люди, которые не верили, что русское правительство допустит инсценировку этого отвратительного фарса до самого конца.
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" писал: "Это дело напоминает о случае с крестьянином увидевшим верблюда и воскликнувшем: "Такого зверя на свете нет". Мы уже видели, что и корреспондент лондонского "Таймса" не мог понять, как процесс мог продолжаться после первых восьми дней.
Сначала - описание манифестов известных людей; затем - публичных протестов и о высказываниях общественного. мнения посредством прессы: Только весной 1912 г. появился первый манифест, подписанный 206-ю лидерами немецкой элиты; среди них такие имена как Томас Манн, Гергардт Гауптман, Герман Зудерман и Вернер Зомбарт.
Появившийся следующим британский протест был еще более веским, как по количеству подписей (240), так и по общественному положению лиц, его подписавших.
В числе их (232) были подписи: Архиепископа Кентерберийского и Йоркского, ирландского примата и кардинала Франсиса Бурна, председателя палаты общин, выдающихся членов обеих палат в парламенте (среди них А. И. Бальфур, Остин Чемберлен и Рамзай Мак-Дональд), президентов университетов Оксфорда, Кембриджа и различных провинциальных университетов; Джэмса Г. Фразера, Томаса Харди,
X. Г. Уэллса, С. П. Скотта, Джона Мансфильда, Карла Пирсона, Оливера Лоджа и Е. Г. Пойнтера, президента Королевской Академии.
Во французском манифесте протеста фигурировали сто пятьдесят подписей представителей Академии, Института, Ecole Normale Superieure и Ecole des Hautes Etudes. Среди подписавшихся были: Анатоль Франс, Анри де Ренье, Жорж Дюруи и Октав Мирбо.
Американский протест был послан поздно, совпадая со временем процесса и подписанный 74 лидерами различных христианских вероисповеданий.
Нам нет надобности долго останавливаться на фразировке этих манифестов: "бессовестный вымысел, без малейших доказательств" (немцы). "Вопрос идет о цивилизации, гуманности и истине; кровавый навет - это пережиток времен колдовства и черной магии - он порочит западную цивилизацию, оскорбляет церковь и угрожает жизни многих невинных людей среди множества евреев населяющих восточную Европу", (англичане). - "Нелепое обвинение... во всей истории, во всех странах, религиозные меньшинства были жертвами этой же клеветы...". (Французы).
К сожалению, американский протест был представлен в виде апелляции к Николаю II-му. Примирительный его тон был напрасным лицемерием, не прибавившим шансов, что он будет когда-либо им прочитан. В этом манифесте заключалась петиция к Николаю изъять обвинение в ритуальном убийстве из обвинительного акта, так как поддержка правительством подобного обвинения может привести к "еще неслыханным бедствиям", и заканчивался манифест: "в полной уверенности, что Его Императорское Величество отнесется благосклонно к настоящей петиции".
Народный протест следовал за процессом словно (232) исполнялся какой-то долг народов перед справедливостью. Он выразился в форме массовых митингов в Англии, Германии, Франции, Соединенных Штатах, Канаде, и Австро-Венгрии, чтобы назвать только самые ведущие страны. Жорес произнес речь в зале Ваграм перед пятитысячной аудиторией; другие ораторы выступали с речами тут же перед зданием, обращаясь к непоместившейся в зале толпе.
Граф Куэн-Хедервари выступил от имени правительственной партии, а граф Кароли от имени независимой партии выступил на таком же митинге в Будапеште. Множество демонстраций происходило в Лондоне, в Альберт Холле, на Трафальгар Сквере, а также в Соединенных Штатах и в Канаде.
2.
Мировую печать можно было разделить на три группы:
а) осуждавшую - и это было большинство
б) одобрявшую - ничтожное меньшинство
в) нейтральную - немногим более значительное меньшинство.
Если мы будем характеризовать группу А. как либералов, а группу Б. как реакционеров, то В. нужно бы было причислить к архиреакционерам, так как в некоторых случаях (а это именно был таковой), видимость нейтралитета самая лучшая моральная поддержка для реакционеров.
Группа А. "Манчестер Гардиан" почти полностью воспроизвел атаку Шульгина на обвинительный акт, и от себя прибавил: "Русская администрация находится в безнадежно-хаотическом состоянии; у нее нет никаких принципов, только один ослепляющий ее страх перед революцией. Тупик, в который она себя загнала с делом Бейлиса, служит тому хорошей иллюстрацией".
"Франкфурте Цайтунг" писала: "Фарс, едва прикрытый настоящей трагедией ...сумасшедший дом".
"Нейе Фрейе Прессе", в Вене (она вместе с "Манчестер Гардиан" и франкфуртской газетой, представляли лучшую европейскую печать того времени): "Этот процесс напоминает (234) нам самые печальные судебные разбирательства классических процессов в России; но всякий, прочитавший полный текст обвинительного акта против Бейлиса, должен признать, что подобный документ еще никогда не встречался в анналах русского судопроизводства...".
Лондонский корреспондент "Таймса" постоянно натыкался на затруднение - как преподнести неопровержимые факты этого дела читателям так, чтобы они могли поверить в их правдоподобность.
"С точки зрения юридической и психологической", писал он, "этот процесс труднее для репортера, чем все другие крупные, современные процессы. Я замолчал целый ряд абсурдных фактов, чтобы не придавать моему обзору характера: "Я обвиняю..." (Примечание переводчика: знаменитая статья французского писателя Эмиля Золя под заглавием: "J'accuse" во время процесса Дрейфуса.)!
Кто бы мог подумать, что в XX веке, когда каждый шепот разносится громким эхом по всему миру, когда ничто не может оставаться тайным, мы будем присутствовать на процессе, где торжественно разбирается дело о черной магии, молохе, о том что сказал Дио Кассиус, что сделал Юлиан Отступник, и о том пьют ли евреи христианскую кровь из ненависти к христианам, или же для того, чтобы отвести от себя божественное проклятие, или, чтобы на всякий случай, охранить себя от риска если Христос и был Мессией".
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" был также озадачен. Он писал: "По-видимому единственный положительный результат этого процесса будет тогда, когда самые большие фанатики и самые безграмотные элементы в России вылечатся от предубеждения, не существующего ни в какой другой стране; конечно, не к этой цели стремилась прокуратура, но с другой стороны нельзя себе представить, как государственные чиновники могли надеяться что подобный процесс не приведет к этому неотвратимому последствию".
Русские представители заграницей никогда не протестовали против отчетов иностранных корреспондентов из Киева, и не обвиняли их в неточности или в субъективной оценке фактов.*
"Насион" (в Нью-Йорке), опираясь на широко (235) распространенное мнение, что киевская полиция организовала убийство Столыпина, напечатала следующий комментарий: "велико было разочарование "черной сотни" работой киевских судебных и полицейских властей; ведь, казалось, что именно в этом городе полиция должна была уметь работать эффективно. После того, как удалось убрать премьер-министра, сфабриковать судебное дело о ритуальном убийстве должно было быть для нее очень простой задачей".
Наиболее сильное выражение протеста исходило от Нью-Йоркской газеты "Индепендент" в форме открытого письма к Николаю II-му Письмо привлекло к себе международное внимание, так как оно суммировало общественные чувства касательно доли, личной ответственности Николая за дело Бейлиса, и также за бедственное положение всей страны. Поэтому мы считаем нужным остановиться на его содержании подробнее:
"Ваше Величество
Когда Вы вступали на престол Русской Империи, Ваш народ питал большие надежды, что царствование это будет гуманнее, чем предыдущее. Народ жаждал реформ, он мечтал о выражении сочувствия, идущего от дворцов к хижинам, где он ютился, голодный и угнетенный; постепенно это видение лучших дней все таяло и таяло в народном воображении; надежды Ваших подданных на Ваш идеализм оказались тщетными - он ничем себя не проявил. Злой дух Победоносцева, исходивший из Святого Синода, полностью управлял страной, и даже из могилы он еще ею правит. Условия жизни многострадальных меньшинств Вашей Империи не только не улучшились, но стали еще более трагичными; в антисемитской Вашей политике Вы пошли гораздо дальше, чем Ваш отец. Чтобы отвлечь внимание народа от их неспособности управлять страной, Ваши государственные чиновники обвиняют евреев во всех бедах, постигших Россию. Вы теперь прямо шагаете к своей гибели, а Россию приводите к анархии. Хотя Вы и стали известны, как "амнистирующий" царь, но Ваши амнистии распространяются только на тех, кто принимал участие в резне евреев в России. Теперь же, как заключительный аккорд Вашему позору, Ваш министр юстиции инсценировал дело "о ритуальном убийстве".
(236) Как могли Вы, предложивший всеобщую гаагскую конференцию, человек, в руках которого сосредоточена абсолютная власть в России, допустить такую утонченную жестокость и варварство, и все же смотреть в лицо правителям цивилизованного мира как равный? Как можете Вы с такой отягченной совестью предстать перед Создателем?"
Написавший эти строки мог бы еще поразмыслить, что если Николай, при своем хорошо всем известным религиозном пессимизме, и боялся встречи со Всевышним, то он вероятно видел для себя отпущение грехов именно благодаря своему обращению с евреями.
Группа Б. - Как это ни странно, именно во Франции раздались самые пронзительные голоса, одобряющие кровавый навет и заявляющие что Бейлис виновен. Правда, эти отклики были ограничены и туманны; нам не пришлось натолкнуться на какие-либо выступления известных людей, или же на публичные митинги, поддерживающие русское правительство. Все антибейлисовские и антисемитские декларации исходили из органов печати, связанных с роялистами, с антидрейфусарами, со всеми застарелыми клеветниками, приверженцами ancien regime.
Старые знакомые лица снова выплыли наружу: Эдуард Дрюмон из "La France Juive", его ученик Альберт Моннио, Леон Додэ, и еще не старый Шарль Моррас,* переживший вторую мировую войну, во время которой он коллаборировал с немцами, за что его и судили в 1945 г. Таким образом французская поддержка кровавого навета имела свою специфическую окраску.
Альберт Моннио, перенявший редакцию "La Libre Parole" от основавшего ее Дрюмона, внимательно следил за делом Бейлиса с самого его начала, и разукрашивал поступающие отчеты легендами из средневековья. К концу года он собрал все свои статьи и издал книгу в 374 страницы: "Le Crime rituel chez les Juifs" (Ритуальные преступления евреев). Материал книги был поровну разделен между делом Бейлиса и описанием ритуальных убийств, в которых евреи обвинялись между 1154 и 1913 гг. - крошечная доля, заявлял он, совершенных в течение этих семи с половиной столетий, преступлений... Эта (237) половина книги читается как бульварный роман, написанный на темы Гюисманса или маркиза де Сада: богохульство и выпотрашивание кишок, распятие и порка, и множество других пыток повторялись с такой монотонностью, что спрашиваешь себя, не засыпали ли любители такой литературы над подобным чтением?*
Большая часть материала книги была почерпнута из средневековья, и именно поэтому должна была служить доказательством его достоверности. Дрюмон, в своем предисловии к книге, писал: "Достоверность этих фактов гарантирована (не признанным современной печатью) свидетельством; свидетели эти ничему не верили, чего они собственными глазами не видели в густо населенных городах старых времен; все эти факты были собраны хроникерами тех времен и они подтверждены все еще сохранившимися памятниками древности.
Для Дрюмона и его фанатических приверженцев это была странная позиция: вдруг оказалось, что современный человек, загипнотизированный печатью, готов поверить чему угодно, в то время как средневековый человек будучи стойким скептиком, верил только в то, что видел собственными глазами. Все эти статьи в "La Libre Parole", l'Action Francaise "La Croix", относящиеся к процессу Бейлиса, состояли главным образом из цитат из Пранайтиса, Сикорского и Шмакова.
Только Шарль Моррас, желающий поддержать свою репутацию интеллектуального писателя, считал, что он должен проявить некоторую объективность: "Мы не стоим за теорию ритуального убийства, но и не возражаем против нее, писал он, "мы не знаем что это такое, но мы знаем, как евреи умеют защищать друг друга, мы это видели во время процесса Дрейфуса, поэтому мы должны быть настороже".**
Группа В. Самые интересные и поучительные комментарии прессы исходили от тех, кто соблюдал "нейтралитет", кто стояли за сдержанность и разумность. Эти люди говорили: "да ...но все-таки", "но с другой стороны" и... "всегда могут быть два мнения" ...все те осторожные разговоры, которые ведутся определенного типа зрителями при каждом преступлении.
Лондонский корреспондент "Йоркшир Пост" писал: "В (238) лондонских политических кругах чувствуется неловкость по поводу киевского процесса; наша официальная дружба с Россией никогда не имевшая поддержки либералов, встречает все больше и больше возражений". Читая эти строки можно подумать, что корреспондент осуждает британских либералов за бейлисовский процесс; уж очень он пришелся некстати в связи с предубеждением либералов по отношению к русскому правительству.
Популярный еженедельник того времени "Рефери" хороший пример всех выплывших наружу тогдашних двусмысленностей: "Если Англия, своими протестами вмешивается во внутренние дела иностранной державы, наша обязанность, умеренной прессы, удерживать нашу страну от такого вмешательства; однако, опасность таящаяся за обвинением в ритуальном убийстве такова, что она дает достаточные возможности для апелляции приговора. Вне всякого сомнения, русская интеллигенция глубоко оскорблена русской администрацией показавшей свою страну в таком неблагоприятном свете перед цивилизованным миром".
Иначе говоря, можно интерпретировать эти строки следующим образом: "нам не нравится бейлисовский процесс, но мы не можем об этом говорить, чтобы не вмешиваться во внутренние дела иностранной державы, где интеллигентные люди стыдятся того, что происходит". В эпоху, когда по очень важным политическим соображениям было желательно сблизиться с русским правительством, бейлисовский процесс был для целого ряда людей в Англии очень досадной неприятностью.
Грубое неприличие и бесчестность бейлисовского дела, были конечно очевидны, и нельзя было не принять во внимание положение подсудимого. "Байстандер" по своему определял его: "Если несчастного киевского еврея засудят, влиятельные евреи в Лондоне, Берлине, Париже, дадут почувствовать русскому правительству, что если они не совершают "ритуальных убийств", то они вполне способны на "финансовые убийства".
Многие разделяли веру "Байстандера" в финансовую силу евреев. Еще в то время, когда в 1905 г. по России (239) прокатилась волна погромов, Витте искал возможность получить крупный иностранный заем, но некоторые международные банки, принадлежавшие евреям, ничего общего не хотели иметь с русским правительством. Таковы были банки Куна, Леба и Компании (Яков Шиф) в Нью-Йорке, и также банки Ротшильдов. Но были и другие еврейские банкиры, как например Нетцлин в Бельгии или Мендельсон в Берлине, не такие чувствительные к обвинению в ритуальных убийствах и к погромам. Мендельсон, потомок известного ученого Моисея Мендельсона, даже просил Витте помнить, что его банкирская фирма "преданно служила русской Империи в течение целого столетия".*
Ко времени бейлисовского процесса, общественное мнение в Англии и Франции разделилось между теми, кто считал, что русское правительство важный социально-стабилизирующий фактор, и теми, кто считал, что оно препятствует прогрессу человечества. Точно такой же раздел мнений можно было наблюдать тридцатью годами позже по отношению к нацистской Германии, когда евреев называли поджигателями войны, потому что они не могли остаться равнодушными, когда преследовали их сородичей.
В. Т. Стид, значительная фигура первого периода писал в "Обзоре всех Обзоров": "Меня никто не может обвинить в антисемитизме; слишком многим я обязан авторам Ветхого и Нового Завета. Тем более я чувствую, что должен предупредить моих друзей: если они будут продолжать подчинять интересы всеобщего мира собственным импульсам мщения по отношению к России, такое их стремление может оказаться очень опасным". Нельзя сказать, что бы Стид был реакционером; он часто боролся за правое дело. Но приходится удивляться, что он усмотрел еврейскую "вендетту" по отношению к русскому правительству, а не видел обратного, или почему он предполагал, что если никто не будет протестовать против преследования евреев в России, обращение с ними от этого там улучшится?
"Оксфордский и Кембриджский Обзор" за время своего короткого существования был блестящим современным выразителем мнения англиканской церкви. Оно явно не вытекало из каких-либо практических соображений и основывалось (240) исключительно на академических принципах и интеллектуальной щепетильности. Вот что было написано в "Обзоре":
"Нет и тени сомнения в том, что ортодоксальные евреи, - нет, все еврейство в целом, невиновно в ритуальных убийствах, что не исключает возможности практики ритуального убийства в какой-нибудь одиночной еврейской секте; мы не знаем где правда, и не думаем, что множество подписей и общественные протесты правильный путь для ее раскрытия".
Конечно, нет возможности доказать, что не существует еврейской секты, практикующей ритуальное убийство; однако, точно также невозможно доказать что Торговый Клуб или же общество "Дочерей Американской Революции" никогда тайно не практиковали ритуального убийства. И также верно, что народное возмущение не самый лучший способ для раскрытия истины в чем бы то ни было, включая и умственные хитрости "Оксфордского и Кембриджского Обзора".
Однако, если правда о ритуальном убийстве была все еще неизвестна, все же было уместным протестовать против претензии официальных лиц в России, будто бы раскрывших эту тайну, уже не говоря о практическом применении этого "открытия", ими сделанном. Но на эту тему "Оксфордскому и Кембриджскому Обзору" нечего было сказать.
3.
Каковы бы ни были жалобы Щегловитова не некоторых строптивых чиновников в министерстве юстиции и полиции, русские представители заграницей не могли не заслужить его полного одобрения и похвалы.
Положение их было трудное; это были по большей части люди хорошо образованные, и им надо было как-то оправдать дело Бейлиса, но в то же время постараться выйти самим из смешного положения. Было бы скверной рекламой для России, если бы они притворялись, что они и другие образованные русские люди верят в средневековую легенду о ритуальном убийстве.
Поэтому они решили опираться на два положения: во-первых, что речь идет не о еврейском народе или его религии, (241) а только о небольшой тайной секте, (чье существование евреи не хотят признать), все еще практикующей кровавый ритуал. Во-вторых, царские дипломаты стояли на той позиции, что евреи повсюду были вредным элементом. Возмущаясь усилиями иностранцев влиять на общественное мнение в России (недопустимое, по их мнению, ничем не оправданное вмешательство в чужие дела), они сами делали все от них зависящее, чтобы влиять на общественное мнение тех стран, при которых они были аккредитованы и заносить туда заразу антисемитизма.
Русский генеральный консул в Лондоне, барон Гейкинг, писал в "Фортнайтли Ревью": "Они (т.е. евреи) чувствуют себя чуждыми народам и национальным интересам тех стран, где они проживают, и преследуют только свои собственные клановые цели, получая в то же время все выгоды от государственного и социального устройства построенных потом и кровью других народов".
Такие стрелы барона были направлены на международное еврейство; однако, как бы читатели "Фортнайтли Ревью" ни относились к своим английским евреям, они не могли не спрашивать себя, почему от русских евреев ожидалось выражение энтузиазма к политике направленной для их уничтожения? - вопрос, на который до сих пор еще не получен ответ в новой, совсем другой России нашего времени.
Барон также отмечал неприличную сенсацию, к которой прибегали критики русского правительства: "Эти люди потакают болезненным вкусам некоторых слоев британского населения ко всякого рода сенсационным отчетам о преступлениях и всевозможных ужасах, происходящих в России". Принимая во внимание, каким "вкусам" потакали Пранайтис и Сикорский, приходится удивляться наивности такого рода замечаний.
Комментируя большой британский манифест, барон Гейкинг писал в лондонском "Таймс": "Обвинение в ритуальном убийстве мальчика Ющинского совершенно не направлено против еврейства и еврейского народа. Оно только касается обвиняемого; предполагается, что Бейлис принадлежал к небольшой секте, где учение Талмуда доведено до последней своей крайности - практики ритуального убийства".
(242) Такого рода инсинуация была очень кстати; значит, если талмудическое учение (согласно словам осведомленного барона) доведенное до крайности, приводило к практике ритуального убийства, то учение это в целом, неминуемо имело весьма специфический оттенок морального характера. Барон считал, что евреи проявляют большую злонамеренность в том, что они защищаются. Он писал в Санкт-Петербург своему начальству: "К сожалению приходится наблюдать все новые нападки на наши домашние дела со стороны англичан, подстрекаемых евреями".
Граф Бенкендорф, русский посол в Лондоне, был менее озабочен; он заверял Санкт-Петербург, что протест представлял собой "сентиментальную демонстрацию", и что подписавшие его не отдавали себе отчета, какое впечатление он может произвести в чужой стране". В действительности манифест был написан с целью поддержать дух русских либералов, и он оказал свое влияние.
Бахметьев, русский посол в Вашингтоне, телеграфировал домой: "Американские евреи, конечно, воспользовались киевским процессом, чтобы вновь настроить общественное мнение против России; член конгресса, еврей Адольф Сабат, внес резолюцию, предлагающую государственному секретарю выразить чувства возмущения американского народа русскому императору через посредство американского посольства в Санкт-Петербурге; сенаторы Хамильтон и Левис проделали тоже самое в Сенате. Брайан (Вильям И.) государственный секретарь, с которым я в частной беседе обсуждал лживость газетных статей, был поражен, выслушав мои объяснения".
Наш старый знакомый начальник полиции Белецкий был возмущен повсеместными нападками на личность царя. Обозревая иностранную печать, он писал в докладе своему начальству, министру внутренних дел: "Евреи, в своем ненавистничестве, не ограничиваются инсинуациями против Русского правительства и Русского правосудия, ненависть евреев поставила себе целью привить общественному мнению всего мира, что первопричину инициативы киевского процесса нужно искать в личных антисемитских чувствах Верховной Власти (т.е. Императора Николая II-го)". Так как именно Белецкий (243) составлял материал для регулярных докладов царю о ходе бейлисовского процесса, выражение его возмущенных чувств, нам вполне понятно.
Пальма первенства в услугах русскому правительству среди русских дипломатов за границей, безусловно принадлежит Нелидову, русскому послу при Ватикане. Тут надо пояснить, что защитникам Бейлиса стало известно о намерении Пранайтиса объявить папскую буллу, отрицающую практику ритуального убийства у евреев, подлогом. Одна из копий буллы хранилась у Ротшильда в Лондоне.
По просьбе адвокатов Бейлиса Ротшильд послал эту копию папскому секретарю в Ватикан для удостоверения ее подлинности. Кардинал Мерри де Балл сравнил копию с оригиналом в архивах Ватикана и подтвердил подлинность документа за своей подписью.
Эти заверенные документы были затем воспроизведены в лондонском "Таймс", а также во всех главных европейских и русских газетах. Но Нелидов задержал у себя официальный, подписанный кардиналом документ, и он никогда не был предъявлен на суде.
Отрезанные от внешнего мира присяжные заседатели никогда не узнали, что Ватикан уличил Пранайтиса во лжи; может быть это не составило бы в конечном счете никакой разницы, однако, министр иностранных дел, Сазонов, настолько был доволен находчивостью Нелидова, что счел уместным доложить о ней царю.
4.
Наиболее значительные отклики на дело Бейлиса наблюдались в России. В русском протесте напечатанном уже в декабре 1911 г. одинаково говорилось об опасности, нависшей и над Россией, и над евреями: "Извечная борьба человечества за свободу, равенство и братство и против рабства и социальных разногласий следует за нами из века в век. И в наши времена, как и в прошедшие, те же самые люди, ответственные за бесправное положение своих единородцев, одновременно разжигают в них страсти религиозного и расового характера. Клевета об употреблении евреями христианской крови опять (244) была пущена в ход; это все тот же, знакомый нам издревле, злой умысел".
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" писал: "Это дело напоминает о случае с крестьянином увидевшим верблюда и воскликнувшем: "Такого зверя на свете нет". Мы уже видели, что и корреспондент лондонского "Таймса" не мог понять, как процесс мог продолжаться после первых восьми дней.
Сначала - описание манифестов известных людей; затем - публичных протестов и о высказываниях общественного. мнения посредством прессы: Только весной 1912 г. появился первый манифест, подписанный 206-ю лидерами немецкой элиты; среди них такие имена как Томас Манн, Гергардт Гауптман, Герман Зудерман и Вернер Зомбарт.
Появившийся следующим британский протест был еще более веским, как по количеству подписей (240), так и по общественному положению лиц, его подписавших.
В числе их (232) были подписи: Архиепископа Кентерберийского и Йоркского, ирландского примата и кардинала Франсиса Бурна, председателя палаты общин, выдающихся членов обеих палат в парламенте (среди них А. И. Бальфур, Остин Чемберлен и Рамзай Мак-Дональд), президентов университетов Оксфорда, Кембриджа и различных провинциальных университетов; Джэмса Г. Фразера, Томаса Харди,
X. Г. Уэллса, С. П. Скотта, Джона Мансфильда, Карла Пирсона, Оливера Лоджа и Е. Г. Пойнтера, президента Королевской Академии.
Во французском манифесте протеста фигурировали сто пятьдесят подписей представителей Академии, Института, Ecole Normale Superieure и Ecole des Hautes Etudes. Среди подписавшихся были: Анатоль Франс, Анри де Ренье, Жорж Дюруи и Октав Мирбо.
Американский протест был послан поздно, совпадая со временем процесса и подписанный 74 лидерами различных христианских вероисповеданий.
Нам нет надобности долго останавливаться на фразировке этих манифестов: "бессовестный вымысел, без малейших доказательств" (немцы). "Вопрос идет о цивилизации, гуманности и истине; кровавый навет - это пережиток времен колдовства и черной магии - он порочит западную цивилизацию, оскорбляет церковь и угрожает жизни многих невинных людей среди множества евреев населяющих восточную Европу", (англичане). - "Нелепое обвинение... во всей истории, во всех странах, религиозные меньшинства были жертвами этой же клеветы...". (Французы).
К сожалению, американский протест был представлен в виде апелляции к Николаю II-му. Примирительный его тон был напрасным лицемерием, не прибавившим шансов, что он будет когда-либо им прочитан. В этом манифесте заключалась петиция к Николаю изъять обвинение в ритуальном убийстве из обвинительного акта, так как поддержка правительством подобного обвинения может привести к "еще неслыханным бедствиям", и заканчивался манифест: "в полной уверенности, что Его Императорское Величество отнесется благосклонно к настоящей петиции".
Народный протест следовал за процессом словно (232) исполнялся какой-то долг народов перед справедливостью. Он выразился в форме массовых митингов в Англии, Германии, Франции, Соединенных Штатах, Канаде, и Австро-Венгрии, чтобы назвать только самые ведущие страны. Жорес произнес речь в зале Ваграм перед пятитысячной аудиторией; другие ораторы выступали с речами тут же перед зданием, обращаясь к непоместившейся в зале толпе.
Граф Куэн-Хедервари выступил от имени правительственной партии, а граф Кароли от имени независимой партии выступил на таком же митинге в Будапеште. Множество демонстраций происходило в Лондоне, в Альберт Холле, на Трафальгар Сквере, а также в Соединенных Штатах и в Канаде.
2.
Мировую печать можно было разделить на три группы:
а) осуждавшую - и это было большинство
б) одобрявшую - ничтожное меньшинство
в) нейтральную - немногим более значительное меньшинство.
Если мы будем характеризовать группу А. как либералов, а группу Б. как реакционеров, то В. нужно бы было причислить к архиреакционерам, так как в некоторых случаях (а это именно был таковой), видимость нейтралитета самая лучшая моральная поддержка для реакционеров.
Группа А. "Манчестер Гардиан" почти полностью воспроизвел атаку Шульгина на обвинительный акт, и от себя прибавил: "Русская администрация находится в безнадежно-хаотическом состоянии; у нее нет никаких принципов, только один ослепляющий ее страх перед революцией. Тупик, в который она себя загнала с делом Бейлиса, служит тому хорошей иллюстрацией".
"Франкфурте Цайтунг" писала: "Фарс, едва прикрытый настоящей трагедией ...сумасшедший дом".
"Нейе Фрейе Прессе", в Вене (она вместе с "Манчестер Гардиан" и франкфуртской газетой, представляли лучшую европейскую печать того времени): "Этот процесс напоминает (234) нам самые печальные судебные разбирательства классических процессов в России; но всякий, прочитавший полный текст обвинительного акта против Бейлиса, должен признать, что подобный документ еще никогда не встречался в анналах русского судопроизводства...".
Лондонский корреспондент "Таймса" постоянно натыкался на затруднение - как преподнести неопровержимые факты этого дела читателям так, чтобы они могли поверить в их правдоподобность.
"С точки зрения юридической и психологической", писал он, "этот процесс труднее для репортера, чем все другие крупные, современные процессы. Я замолчал целый ряд абсурдных фактов, чтобы не придавать моему обзору характера: "Я обвиняю..." (Примечание переводчика: знаменитая статья французского писателя Эмиля Золя под заглавием: "J'accuse" во время процесса Дрейфуса.)!
Кто бы мог подумать, что в XX веке, когда каждый шепот разносится громким эхом по всему миру, когда ничто не может оставаться тайным, мы будем присутствовать на процессе, где торжественно разбирается дело о черной магии, молохе, о том что сказал Дио Кассиус, что сделал Юлиан Отступник, и о том пьют ли евреи христианскую кровь из ненависти к христианам, или же для того, чтобы отвести от себя божественное проклятие, или, чтобы на всякий случай, охранить себя от риска если Христос и был Мессией".
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" был также озадачен. Он писал: "По-видимому единственный положительный результат этого процесса будет тогда, когда самые большие фанатики и самые безграмотные элементы в России вылечатся от предубеждения, не существующего ни в какой другой стране; конечно, не к этой цели стремилась прокуратура, но с другой стороны нельзя себе представить, как государственные чиновники могли надеяться что подобный процесс не приведет к этому неотвратимому последствию".
Русские представители заграницей никогда не протестовали против отчетов иностранных корреспондентов из Киева, и не обвиняли их в неточности или в субъективной оценке фактов.*
"Насион" (в Нью-Йорке), опираясь на широко (235) распространенное мнение, что киевская полиция организовала убийство Столыпина, напечатала следующий комментарий: "велико было разочарование "черной сотни" работой киевских судебных и полицейских властей; ведь, казалось, что именно в этом городе полиция должна была уметь работать эффективно. После того, как удалось убрать премьер-министра, сфабриковать судебное дело о ритуальном убийстве должно было быть для нее очень простой задачей".
Наиболее сильное выражение протеста исходило от Нью-Йоркской газеты "Индепендент" в форме открытого письма к Николаю II-му Письмо привлекло к себе международное внимание, так как оно суммировало общественные чувства касательно доли, личной ответственности Николая за дело Бейлиса, и также за бедственное положение всей страны. Поэтому мы считаем нужным остановиться на его содержании подробнее:
"Ваше Величество
Когда Вы вступали на престол Русской Империи, Ваш народ питал большие надежды, что царствование это будет гуманнее, чем предыдущее. Народ жаждал реформ, он мечтал о выражении сочувствия, идущего от дворцов к хижинам, где он ютился, голодный и угнетенный; постепенно это видение лучших дней все таяло и таяло в народном воображении; надежды Ваших подданных на Ваш идеализм оказались тщетными - он ничем себя не проявил. Злой дух Победоносцева, исходивший из Святого Синода, полностью управлял страной, и даже из могилы он еще ею правит. Условия жизни многострадальных меньшинств Вашей Империи не только не улучшились, но стали еще более трагичными; в антисемитской Вашей политике Вы пошли гораздо дальше, чем Ваш отец. Чтобы отвлечь внимание народа от их неспособности управлять страной, Ваши государственные чиновники обвиняют евреев во всех бедах, постигших Россию. Вы теперь прямо шагаете к своей гибели, а Россию приводите к анархии. Хотя Вы и стали известны, как "амнистирующий" царь, но Ваши амнистии распространяются только на тех, кто принимал участие в резне евреев в России. Теперь же, как заключительный аккорд Вашему позору, Ваш министр юстиции инсценировал дело "о ритуальном убийстве".
(236) Как могли Вы, предложивший всеобщую гаагскую конференцию, человек, в руках которого сосредоточена абсолютная власть в России, допустить такую утонченную жестокость и варварство, и все же смотреть в лицо правителям цивилизованного мира как равный? Как можете Вы с такой отягченной совестью предстать перед Создателем?"
Написавший эти строки мог бы еще поразмыслить, что если Николай, при своем хорошо всем известным религиозном пессимизме, и боялся встречи со Всевышним, то он вероятно видел для себя отпущение грехов именно благодаря своему обращению с евреями.
Группа Б. - Как это ни странно, именно во Франции раздались самые пронзительные голоса, одобряющие кровавый навет и заявляющие что Бейлис виновен. Правда, эти отклики были ограничены и туманны; нам не пришлось натолкнуться на какие-либо выступления известных людей, или же на публичные митинги, поддерживающие русское правительство. Все антибейлисовские и антисемитские декларации исходили из органов печати, связанных с роялистами, с антидрейфусарами, со всеми застарелыми клеветниками, приверженцами ancien regime.
Старые знакомые лица снова выплыли наружу: Эдуард Дрюмон из "La France Juive", его ученик Альберт Моннио, Леон Додэ, и еще не старый Шарль Моррас,* переживший вторую мировую войну, во время которой он коллаборировал с немцами, за что его и судили в 1945 г. Таким образом французская поддержка кровавого навета имела свою специфическую окраску.
Альберт Моннио, перенявший редакцию "La Libre Parole" от основавшего ее Дрюмона, внимательно следил за делом Бейлиса с самого его начала, и разукрашивал поступающие отчеты легендами из средневековья. К концу года он собрал все свои статьи и издал книгу в 374 страницы: "Le Crime rituel chez les Juifs" (Ритуальные преступления евреев). Материал книги был поровну разделен между делом Бейлиса и описанием ритуальных убийств, в которых евреи обвинялись между 1154 и 1913 гг. - крошечная доля, заявлял он, совершенных в течение этих семи с половиной столетий, преступлений... Эта (237) половина книги читается как бульварный роман, написанный на темы Гюисманса или маркиза де Сада: богохульство и выпотрашивание кишок, распятие и порка, и множество других пыток повторялись с такой монотонностью, что спрашиваешь себя, не засыпали ли любители такой литературы над подобным чтением?*
Большая часть материала книги была почерпнута из средневековья, и именно поэтому должна была служить доказательством его достоверности. Дрюмон, в своем предисловии к книге, писал: "Достоверность этих фактов гарантирована (не признанным современной печатью) свидетельством; свидетели эти ничему не верили, чего они собственными глазами не видели в густо населенных городах старых времен; все эти факты были собраны хроникерами тех времен и они подтверждены все еще сохранившимися памятниками древности.
Для Дрюмона и его фанатических приверженцев это была странная позиция: вдруг оказалось, что современный человек, загипнотизированный печатью, готов поверить чему угодно, в то время как средневековый человек будучи стойким скептиком, верил только в то, что видел собственными глазами. Все эти статьи в "La Libre Parole", l'Action Francaise "La Croix", относящиеся к процессу Бейлиса, состояли главным образом из цитат из Пранайтиса, Сикорского и Шмакова.
Только Шарль Моррас, желающий поддержать свою репутацию интеллектуального писателя, считал, что он должен проявить некоторую объективность: "Мы не стоим за теорию ритуального убийства, но и не возражаем против нее, писал он, "мы не знаем что это такое, но мы знаем, как евреи умеют защищать друг друга, мы это видели во время процесса Дрейфуса, поэтому мы должны быть настороже".**
Группа В. Самые интересные и поучительные комментарии прессы исходили от тех, кто соблюдал "нейтралитет", кто стояли за сдержанность и разумность. Эти люди говорили: "да ...но все-таки", "но с другой стороны" и... "всегда могут быть два мнения" ...все те осторожные разговоры, которые ведутся определенного типа зрителями при каждом преступлении.
Лондонский корреспондент "Йоркшир Пост" писал: "В (238) лондонских политических кругах чувствуется неловкость по поводу киевского процесса; наша официальная дружба с Россией никогда не имевшая поддержки либералов, встречает все больше и больше возражений". Читая эти строки можно подумать, что корреспондент осуждает британских либералов за бейлисовский процесс; уж очень он пришелся некстати в связи с предубеждением либералов по отношению к русскому правительству.
Популярный еженедельник того времени "Рефери" хороший пример всех выплывших наружу тогдашних двусмысленностей: "Если Англия, своими протестами вмешивается во внутренние дела иностранной державы, наша обязанность, умеренной прессы, удерживать нашу страну от такого вмешательства; однако, опасность таящаяся за обвинением в ритуальном убийстве такова, что она дает достаточные возможности для апелляции приговора. Вне всякого сомнения, русская интеллигенция глубоко оскорблена русской администрацией показавшей свою страну в таком неблагоприятном свете перед цивилизованным миром".
Иначе говоря, можно интерпретировать эти строки следующим образом: "нам не нравится бейлисовский процесс, но мы не можем об этом говорить, чтобы не вмешиваться во внутренние дела иностранной державы, где интеллигентные люди стыдятся того, что происходит". В эпоху, когда по очень важным политическим соображениям было желательно сблизиться с русским правительством, бейлисовский процесс был для целого ряда людей в Англии очень досадной неприятностью.
Грубое неприличие и бесчестность бейлисовского дела, были конечно очевидны, и нельзя было не принять во внимание положение подсудимого. "Байстандер" по своему определял его: "Если несчастного киевского еврея засудят, влиятельные евреи в Лондоне, Берлине, Париже, дадут почувствовать русскому правительству, что если они не совершают "ритуальных убийств", то они вполне способны на "финансовые убийства".
Многие разделяли веру "Байстандера" в финансовую силу евреев. Еще в то время, когда в 1905 г. по России (239) прокатилась волна погромов, Витте искал возможность получить крупный иностранный заем, но некоторые международные банки, принадлежавшие евреям, ничего общего не хотели иметь с русским правительством. Таковы были банки Куна, Леба и Компании (Яков Шиф) в Нью-Йорке, и также банки Ротшильдов. Но были и другие еврейские банкиры, как например Нетцлин в Бельгии или Мендельсон в Берлине, не такие чувствительные к обвинению в ритуальных убийствах и к погромам. Мендельсон, потомок известного ученого Моисея Мендельсона, даже просил Витте помнить, что его банкирская фирма "преданно служила русской Империи в течение целого столетия".*
Ко времени бейлисовского процесса, общественное мнение в Англии и Франции разделилось между теми, кто считал, что русское правительство важный социально-стабилизирующий фактор, и теми, кто считал, что оно препятствует прогрессу человечества. Точно такой же раздел мнений можно было наблюдать тридцатью годами позже по отношению к нацистской Германии, когда евреев называли поджигателями войны, потому что они не могли остаться равнодушными, когда преследовали их сородичей.
В. Т. Стид, значительная фигура первого периода писал в "Обзоре всех Обзоров": "Меня никто не может обвинить в антисемитизме; слишком многим я обязан авторам Ветхого и Нового Завета. Тем более я чувствую, что должен предупредить моих друзей: если они будут продолжать подчинять интересы всеобщего мира собственным импульсам мщения по отношению к России, такое их стремление может оказаться очень опасным". Нельзя сказать, что бы Стид был реакционером; он часто боролся за правое дело. Но приходится удивляться, что он усмотрел еврейскую "вендетту" по отношению к русскому правительству, а не видел обратного, или почему он предполагал, что если никто не будет протестовать против преследования евреев в России, обращение с ними от этого там улучшится?
"Оксфордский и Кембриджский Обзор" за время своего короткого существования был блестящим современным выразителем мнения англиканской церкви. Оно явно не вытекало из каких-либо практических соображений и основывалось (240) исключительно на академических принципах и интеллектуальной щепетильности. Вот что было написано в "Обзоре":
"Нет и тени сомнения в том, что ортодоксальные евреи, - нет, все еврейство в целом, невиновно в ритуальных убийствах, что не исключает возможности практики ритуального убийства в какой-нибудь одиночной еврейской секте; мы не знаем где правда, и не думаем, что множество подписей и общественные протесты правильный путь для ее раскрытия".
Конечно, нет возможности доказать, что не существует еврейской секты, практикующей ритуальное убийство; однако, точно также невозможно доказать что Торговый Клуб или же общество "Дочерей Американской Революции" никогда тайно не практиковали ритуального убийства. И также верно, что народное возмущение не самый лучший способ для раскрытия истины в чем бы то ни было, включая и умственные хитрости "Оксфордского и Кембриджского Обзора".
Однако, если правда о ритуальном убийстве была все еще неизвестна, все же было уместным протестовать против претензии официальных лиц в России, будто бы раскрывших эту тайну, уже не говоря о практическом применении этого "открытия", ими сделанном. Но на эту тему "Оксфордскому и Кембриджскому Обзору" нечего было сказать.
3.
Каковы бы ни были жалобы Щегловитова не некоторых строптивых чиновников в министерстве юстиции и полиции, русские представители заграницей не могли не заслужить его полного одобрения и похвалы.
Положение их было трудное; это были по большей части люди хорошо образованные, и им надо было как-то оправдать дело Бейлиса, но в то же время постараться выйти самим из смешного положения. Было бы скверной рекламой для России, если бы они притворялись, что они и другие образованные русские люди верят в средневековую легенду о ритуальном убийстве.
Поэтому они решили опираться на два положения: во-первых, что речь идет не о еврейском народе или его религии, (241) а только о небольшой тайной секте, (чье существование евреи не хотят признать), все еще практикующей кровавый ритуал. Во-вторых, царские дипломаты стояли на той позиции, что евреи повсюду были вредным элементом. Возмущаясь усилиями иностранцев влиять на общественное мнение в России (недопустимое, по их мнению, ничем не оправданное вмешательство в чужие дела), они сами делали все от них зависящее, чтобы влиять на общественное мнение тех стран, при которых они были аккредитованы и заносить туда заразу антисемитизма.
Русский генеральный консул в Лондоне, барон Гейкинг, писал в "Фортнайтли Ревью": "Они (т.е. евреи) чувствуют себя чуждыми народам и национальным интересам тех стран, где они проживают, и преследуют только свои собственные клановые цели, получая в то же время все выгоды от государственного и социального устройства построенных потом и кровью других народов".
Такие стрелы барона были направлены на международное еврейство; однако, как бы читатели "Фортнайтли Ревью" ни относились к своим английским евреям, они не могли не спрашивать себя, почему от русских евреев ожидалось выражение энтузиазма к политике направленной для их уничтожения? - вопрос, на который до сих пор еще не получен ответ в новой, совсем другой России нашего времени.
Барон также отмечал неприличную сенсацию, к которой прибегали критики русского правительства: "Эти люди потакают болезненным вкусам некоторых слоев британского населения ко всякого рода сенсационным отчетам о преступлениях и всевозможных ужасах, происходящих в России". Принимая во внимание, каким "вкусам" потакали Пранайтис и Сикорский, приходится удивляться наивности такого рода замечаний.
Комментируя большой британский манифест, барон Гейкинг писал в лондонском "Таймс": "Обвинение в ритуальном убийстве мальчика Ющинского совершенно не направлено против еврейства и еврейского народа. Оно только касается обвиняемого; предполагается, что Бейлис принадлежал к небольшой секте, где учение Талмуда доведено до последней своей крайности - практики ритуального убийства".
(242) Такого рода инсинуация была очень кстати; значит, если талмудическое учение (согласно словам осведомленного барона) доведенное до крайности, приводило к практике ритуального убийства, то учение это в целом, неминуемо имело весьма специфический оттенок морального характера. Барон считал, что евреи проявляют большую злонамеренность в том, что они защищаются. Он писал в Санкт-Петербург своему начальству: "К сожалению приходится наблюдать все новые нападки на наши домашние дела со стороны англичан, подстрекаемых евреями".
Граф Бенкендорф, русский посол в Лондоне, был менее озабочен; он заверял Санкт-Петербург, что протест представлял собой "сентиментальную демонстрацию", и что подписавшие его не отдавали себе отчета, какое впечатление он может произвести в чужой стране". В действительности манифест был написан с целью поддержать дух русских либералов, и он оказал свое влияние.
Бахметьев, русский посол в Вашингтоне, телеграфировал домой: "Американские евреи, конечно, воспользовались киевским процессом, чтобы вновь настроить общественное мнение против России; член конгресса, еврей Адольф Сабат, внес резолюцию, предлагающую государственному секретарю выразить чувства возмущения американского народа русскому императору через посредство американского посольства в Санкт-Петербурге; сенаторы Хамильтон и Левис проделали тоже самое в Сенате. Брайан (Вильям И.) государственный секретарь, с которым я в частной беседе обсуждал лживость газетных статей, был поражен, выслушав мои объяснения".
Наш старый знакомый начальник полиции Белецкий был возмущен повсеместными нападками на личность царя. Обозревая иностранную печать, он писал в докладе своему начальству, министру внутренних дел: "Евреи, в своем ненавистничестве, не ограничиваются инсинуациями против Русского правительства и Русского правосудия, ненависть евреев поставила себе целью привить общественному мнению всего мира, что первопричину инициативы киевского процесса нужно искать в личных антисемитских чувствах Верховной Власти (т.е. Императора Николая II-го)". Так как именно Белецкий (243) составлял материал для регулярных докладов царю о ходе бейлисовского процесса, выражение его возмущенных чувств, нам вполне понятно.
Пальма первенства в услугах русскому правительству среди русских дипломатов за границей, безусловно принадлежит Нелидову, русскому послу при Ватикане. Тут надо пояснить, что защитникам Бейлиса стало известно о намерении Пранайтиса объявить папскую буллу, отрицающую практику ритуального убийства у евреев, подлогом. Одна из копий буллы хранилась у Ротшильда в Лондоне.
По просьбе адвокатов Бейлиса Ротшильд послал эту копию папскому секретарю в Ватикан для удостоверения ее подлинности. Кардинал Мерри де Балл сравнил копию с оригиналом в архивах Ватикана и подтвердил подлинность документа за своей подписью.
Эти заверенные документы были затем воспроизведены в лондонском "Таймс", а также во всех главных европейских и русских газетах. Но Нелидов задержал у себя официальный, подписанный кардиналом документ, и он никогда не был предъявлен на суде.
Отрезанные от внешнего мира присяжные заседатели никогда не узнали, что Ватикан уличил Пранайтиса во лжи; может быть это не составило бы в конечном счете никакой разницы, однако, министр иностранных дел, Сазонов, настолько был доволен находчивостью Нелидова, что счел уместным доложить о ней царю.
4.
Наиболее значительные отклики на дело Бейлиса наблюдались в России. В русском протесте напечатанном уже в декабре 1911 г. одинаково говорилось об опасности, нависшей и над Россией, и над евреями: "Извечная борьба человечества за свободу, равенство и братство и против рабства и социальных разногласий следует за нами из века в век. И в наши времена, как и в прошедшие, те же самые люди, ответственные за бесправное положение своих единородцев, одновременно разжигают в них страсти религиозного и расового характера. Клевета об употреблении евреями христианской крови опять (244) была пущена в ход; это все тот же, знакомый нам издревле, злой умысел".