Страница:
...21-ое октября - на дворе хмуро и холодно, в 11 ч. я отправился в церковь; потом я принял Мирского (министра внутренних дел), я с ним прошелся, а в 6 ч. принял Коковцева (министра финансов) - много читал, обедал у себя в спальне. Наступление наших войск приостановлено японцами, кажется наши потери велики".
"...27-го апреля 1907 г. (к этому времени, после неудавшейся революции 1905 г., в стране, по всей видимости, царило (109) послушание и смирение). Ночь была ясная, с заморозком; я убил двух фазанов; их было много и все они бегали очень перепуганные". Не слишком прозорливый пророк уже тогда мог сказать, что фазаны лучше понимали положение вещей в стране, чем царь.
Приблизительно десятью годами позже, уже к апокалипсическому концу первой мировой войны, когда армия начала разлагаться, а вся страна, несчастная, голодная, возмущенная некомпетентностью и коррупцией придворной камарильи и подобострастных министров, на поводу у Распутина, готова была к революции, императрица писала мужу: "о том великом и прекрасном, что ожидает его в его царствовании". "Теперь настали времена для сильной власти", "ты только больше верь в нашего друга (Распутина) - он хранит тебя". "Натяни крепче вожжи - я, как стена, стою за тобой". "Россия любит чувствовать кнут" ..."Слушайся меня, то есть нашего друга". "Будь Императором, Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом - раздави их всех...".
И еще: "Пожалуйста не смейся, непослушный мой мальчик; я целую тебя, обнимаю, люблю, скучаю по тебе, не могу без тебя спать, благословляю тебя"...
Николай в ответ проблеял: "Спасибо, моя дорогая, за то, что так строго меня пожурила - твой маленький слабенький муженек...".
За пять недель до отречения Николай ей писал: "Глубоко благодарю тебя, моя дорогая, за оставленное тобой в купе письмо; я с жадностью прочел его перед тем, как лечь в постель; письмо меня поддержало - я почувствовал большое одиночество после проведенных вместе с тобой двух месяцев... мне так не хватает моего получасового пасьянса по вечерам - я может быть начну в свободное время играть в домино...".
Через два дня после отречения он записал в своем дневнике после десятилетнего перерыва: "Я хорошо спал, в полночь я поехал встречать дорогую маму, приехавшую из Киева - мы долго беседовали. Сегодня от моей дорогой Аликс наконец-то пришли две телеграммы. Я отправился на прогулку - погода была ужасная".
(110)
4.
Антисемитские чувства Николая привились к нему естественным образом. Отец его, Александр III, прирожденный самодержец, железного здоровья и железной воли, был трудолюбивым и сильным человеком. Он хладнокровно и невозмутимо созерцал погромы 1881-1888 гг. и во время его царствования положение евреев, улучшившееся было при его отце, Александре II, стало быстро ухудшаться.
Однако антисемитизм Александра III не затемнил его мозга. Витте, много лет служивший ему, никак не мог быть причислен к антисемитам (его жена была из крещеной еврейской семьи); он искал талантливых людей повсюду, где только мог их найти, и его штат включал такое количество евреев, что Александр III однажды напрямик его спросил: "Правда ли, что вы покровительствуете евреям?"
Витте пишет: "Я сказал Его Величеству, что прошу его разрешения ответить вопросом. Получив разрешение, я спросил, могут ли все евреи быть брошены в Черное море? - такое разрешение вопроса было бы логично, если же этого сделать нельзя, то единственный выход состоит в том, чтобы дать им возможность жить, постепенно отменяя законы, специально для них созданные. Его Величество ничего не сказал и сохранил ко мне свое расположение до самой своей смерти".
Таким образом, Николай впервые научился антисемитизму в детстве, в домашней обстановке; к этому надо прибавить влияние на него его учителя Победоносцева, способного, образованного, реакционного обер-прокурора Святейшего Синода.
Евреи называли Победоносцева современным Торквемадой; ему приписывался особый план для окончательного разрешения еврейского вопроса; если сравнивать его с гитлеровским, мы видим в нем существенную разницу: Победоносцев интересовался только евреями, проживающими в России. Знаменитая его формула была такова: "Одна треть примет крещенье, одна треть эмигрирует, а одна треть вымрет". Влияние Победоносцева на Николая продолжалось долго - он умер в 1907 г. 80-ти лет отроду.
Вторым человеком, способствовавшим развитию антисемитских чувств у Николая и поэтому заслуживающим (111) нашего внимания был некий Ипполит Лютостанский. Он был писателем и католическим священником, расстриженным и переданным гражданской власти за разного рода проступки, включая и попытку изнасилования. Тридцати лет отроду он перешел в православие и в 1869 г. написал работу на аттестат бакалавра под названием "Вопросы об употреблении христианской крови для религиозных надобностей в связи с позицией иудаизма к христианству".
Трактат этот, по собственному его признанию в газетной статье 1905г.,* он слово в слово переписал из забытого манускрипта, найденного в московской библиотеке. Затем он говорит, что рукопись он отнес московскому раввину и шантажировал его, предлагая за плату в 500 рублей уничтожить рукопись; получив отказ, он предъявил свою работу и получил диплом.
Затем он отпечатал ее в виде брошюры и разослал различным лицам, в том числе наследнику (Николаю II) и начальнику жандармерии, в свою очередь разославшему брошюру разным чиновникам по всей стране.
Между 1876 и 77 гг. Лютостанский напечатал 6 томов о еврействе и евреях, а в 1880 г. он нашел время выступить со "смешными анекдотами" из еврейской жизни.
По-видимому успеха он не имел, так как перед тем, как напечатать первый том, он опять предложил уже другому раввину, что напишет вторую брошюру, опровергающую первую, но он снова был выгнан.
Можно составить свое понятие о сути взглядов Лютостанского и судить об уровне его образовательного ценза по следующим цитатам:
"Талмуд построен на лжи и на проповеди презрения к труду". - "В нем заключается презренное революционное течение, своей бессмысленностью и кровожадностью более чем любое другое, уничтожающее человечество". - "Это ловкая казуистика, наполненная наглостью и хитростью" и т.д., и т.д. "Надо погнать всех евреев обратно в Палестину, но так как они добровольно не уберутся, мы должны их заставить убраться".
Потом следует ряд предписаний как нужно сделать жизнь (112) для евреев в России невыносимой: эти предписания более или менее предвосхищают нюренбергские законы.
В одном месте его взгляды так схожи с последующими взглядами Николая, что тут необходимо отметить прямое влияние: "Англичане это те же евреи... - самые отличительные черты евреев хорошо известны во всем мире, и эти же самые черты мы находим у англичан, жажда наживы, жажда власти и т. д. ..." Теория о происхождении англичан из рассеянных 12-ти Колен израилевых, созданная какими-то чудаками, хорошо известна, однако она никогда не распространялась в обидном смысле.
Лютостанский - этот странный субъект - был еще жив ко времени бейлисовского процесса и обвинители часто его цитировали в качестве сведущего авторитета по иудаизму; одно время ходили слухи, что он будет вызван обвинением в суд для экспертизы, но потом ему предпочли Пранайтиса.
Критические трактаты Лютостанского касающиеся Талмуда получили одобрение и поддержку в различных высоких кругах. В 1905 г. в Министерстве Народного Просвещения пообещали возбудить вопрос о субсидии для этого неимущего "ученого". Генерал-майор Сучинский сообщал ему из Военного Министерства, что его тома от 1-го до 5-го были одобрены для военных училищ.
При всем том он жил в бедности, а умер всеми забытый.*
Николай, не будучи человеконенавистником или же религиозным фанатиком, несмотря на наклонности к суеверию, никогда не выражал неистового антисемитизма до своего вступления на престол (в 1894 г.), или в последующие затем 11 лет, до революции 1905 г. Позже эту революцию он рассматривал, как еврейский заговор.
Революция была походом на священные принципы автократии, и вот тут то он реагировал со всем бешенством, свойственным робким людям. Он был глубоко убежден, что русским людям совершенно несвойственно такое противоестественное поведение;** вся ответственность лежала на революционерах-евреях, их наемниках и обманутых ими людях.
Было бы совершенно напрасно объяснять ему то, что каждый, хотя бы наполовину осведомленный человек знал, а (113) именно, что либеральное, радикальное социалистическое движение было национальным, рожденным в начале 19-го столетия без участия в нем евреев. Ведь до 1870-ых г.г. не было ни одного значительного еврейского имени среди русских революционеров.
Когда читаешь "Сибирь и система ссылки" Кеннана-дяди, так возмущавшегося дурным обращением с ссыльными в 19 веке, замечаешь в этой, в свое время произведшей большое впечатление книге, почти полное отсутствие еврейских имен среди ссыльных революционеров.
Материал для этой книги собирался Кеннаном в России с героическими усилиями начиная с июня 1885 г. вплоть до марта 1886 г. (он уделял особенное внимание все еще увеличивающимся актам террора и следующими за ними репрессиями без суда).
Ни в конце 19-го, ни в начале 20-го века еврейские имена не встречаются среди русских писателей ("Толстой, Горький, Чехов, Короленко) - мы называем только нескольких, чьи произведения (иногда подпольные) и чья духовная сила оказали такое огромное прогрессивное влияние среди сотен тысяч читателей.
Начиная с семидесятых годов, евреи появляются в революционном движении во все увеличивающемся числе, пока они не достигают непропорционального коэффициента (по весьма понятным причинам) среди борцов против неограниченной монархии; однако они, конечно, никогда не приближались в абсолютной численности к числу русских вдохновителей идеалистической литературы.
Николай, как мы это уже отметили, любил чтение; любимыми его авторами были: Мария Корелли, Флоренс Барклей и Элла Уилер Уилкокс (о которой некоторые из нас вспоминают с легкой дрожью). (Примечание переводчика: Три популярные в 19-ом столетии писательницы.)
С присущим ему талантом к саморазоблачению, Николай сделал однажды очень интересное для потомства замечание, касающееся еще одной литературной фигуры. 11-го ноября 1910 г. он писал в письме к своей матери: "...Как Вы вероятно (114) уже об этом слышали - умер Толстой; об этом событии много говорят и много пишут, по моему мнению - слишком много. К счастью его быстро похоронили, так что не много людей могли попасть на его похороны".
Мы не можем сомневаться, что он читал "Сионские протоколы" вскоре после их появления. Книга эта (издание 1906 г.) в роскошном переплете была найдена среди его личных вещей и, в конце концов, попала в Вашингтон в библиотеку Конгресса.
Вот над каким хламом он размышлял, когда искал способа как бы укрепить и свою власть и свою империю.
5.
Два полузабытых эпизода, один дипломатического характера, другой полудипломатического, позволяет нам глубже заглянуть в мир призрачных иллюзий, составлявший для Николая тот естественный климат, в котором он жил.*
В июле 1905 г. царь встретился с Вильгельмом в Бьорке, в приморской деревушке на берегу Балтийского моря. Вильгельма там осенило вдохновение: почему бы ему "самому великому", и Николаю, самодержцу русской империи, не соединиться, чтобы совместно построить плотину против несущейся со всех концов мира анархии? - Разве Бог и история не отметили их обоих, носителей идеи абсолютной монархии, для этой роли, пока еще не поздно?
По правде сказать, в связи с этим планом возникали некоторые затруднения; необходимо было завлечь в этот союз Францию, чтобы изолировать Англию "жидовскую страну" по убеждению царя. Таким образом получалась неувязка в союзе между странами где царила абсолютная монархия и республикой с официальным лозунгом: "Свобода, Равенство и Братство".
Правда, несовместимость эта уже существовала: Александр III-ий, отец Николая, уже в свое время договаривался с французами о союзе и они даже назвали его именем один из мостов через Сену.
Хотя, с другой стороны, Англия и была монархией, а не (115) республикой для Николая также как и для Вильгельма, конституционная монархия была еще более ненавистна, чем открыто признанная республика.
В общем, этот план Вильгельма нельзя считать удачным; во-первых, уже существовало англо-французское соглашение, а во-вторых, французы ни на минуту не забывали 1870 год. То, что Вильгельм мог вообразить, будто Николай имел возможность или же обладал способностью провести такой план, еще более удивительно.
Но Николай был этим планом увлечен; тут была не только замечательная идея, но как ему показалось, еще представлялась и прекрасная возможность сделать что-то самостоятельное и показать "солнышку", что ее увещевания принесли свои плоды, и он заставит "их" дрожать (в данном случае англичан).
Морской министр был единственным официальным лицом, сопровождавшим Николая на это свидание, и именно его подпись помещена под подписью Николая на "договоре..." Позже министр давал следующее объяснение: "Не могу отрицать, что я знал, что подписываю по всей видимости важный документ. Вот как это случилось: Его Величество призвал меня в свою кабину и спросил меня напрямик: "Алексей Алексеевич - вы в меня верите?" - Конечно ответ тут мог быть только один. "В таком случае - Его Величество продолжало - подпишите эту бумагу"; как вы видите, она подписана германским императором и должным образом скреплена подписями германских официальных лиц. Теперь император требует подписи одного из моих министров". - Само собой разумеется, я поставил мою подпись на документе".
Про эту "историческую встречу" можно было бы сказать, что такой договор мог быть заключен только двумя студентами под пьяную руку.
Вторая "псевдо-дипломатическая" идея, возникшая в голове царя, пожалуй, еще более бессмысленна и весьма для него характерна. Неизвестно, случилось ли ее зарождение в Бьорке, или же непосредственно после встречи там императоров, но факт был тот, что второй план предусматривал другого рода тройственный союз, где Франция заменялась Ватиканом. Центральным пунктом плана был крестовый поход против (116) интернационального еврейства, готовившего, согласно длинному предварительному объяснению, революцию во всем мире, но главным образом в России, при содействии еврейских социалистов и с помощью еврейских капиталов.
Что же касается мировой реакции на погромы 1903-6 гг. и покупкой еврейской дружиной оружия заграницей для самозащиты - в этой "преамбуле" говорилось, что "Связь между русским революционным движением с заграничными еврейскими организациями доказана массовым ввозом оружия в Россию, транзитом через Англию". (По этому поводу Люсьен Вольф, англо-еврейский историк, иронически комментирует: "еврейская дружина самозащиты да и сами русские революционеры легко могли покупать оружие на русских императорских складах боеприпасов - у них не было надобности покупать их заграницей").
Дальше в преамбуле говорится: "...не может быть ни малейшего сомнения, что фактическое руководство русским революционным движением находится в еврейских руках; мы можем определить также с почти полной точностью место, где скрывается организационный и духовный центр, поддерживающий и питающий те элементы, которые замышляют враждебные российскому правительству действия. Центр этот - Alliance Israelite (французско-еврейская культурная организация, занимавшаяся поощрением и распространением еврейской культуры во Франции и в других странах.)- всем известная пан-еврейская организация, располагающая громадным количеством членов и огромными капиталами, а также поддержкой всевозможных масонских лож.
Alliance Israelite ставит своей целью окончательную победу антихристианского и антимонархического иудаизма (уже практически завладевшего Францией), применяющего идеи социализма для приманки невежественных масс. Само собой разумеется, русский государственный строй является препятствием на их пути; социальная революция - это также лозунг их непрестанной пропаганды для достижения всеобщих, равных, прямых и тайных выборов...".
В этом документе Николай II над своей подписью (117) непосредственно надписывает: "Начать переговоры без промедления; я вполне разделяю выраженное здесь мнение". Под подписью царя стоит подпись графа Ламсдорфа, министра иностранных дел. Не совсем понятно, как эта подпись там оказалась; если Ламсдорф как государственный деятель и не был светочем ума, его умственные способности были вполне нормальны. Возможно, что, очутившись перед той же проблемой, как и морской министр в свое время, он должен был тем же образом ее разрешить.
С другой стороны Николай II не мог сам составить такой документ; хотя в нем и встречаются бредовые отголоски Сионских Протоколов - он составлен на безупречном бюрократическом языке. Начались ли переговоры немедленно, или даже начались ли они вообще, остается неизвестным. Известен только один единственный экземпляр этого документа, снабженный обеими подписями, найденный в царских архивах.
Особое свойство антисемитизма царя не отражало в себе чувств большинства русских консерваторов. Хотя он и симпатизировал кровожадным проискам черносотенных групп, его глубоко религиозная натура уклонялась скорее в сторону мистицизма, с некоторым оттенком пессимизма. Евреи, для него, представляли с одной стороны постоянную угрозу, а с другой, гонения на них ту мзду, которую надо было платить за благосостояние его империи.
Когда ему, в качестве самодержца, приходилось принимать представителей шести миллионов русских евреев, он бывал вежлив и даже любезен. Он был жесток только через третьих лиц, не непосредственно; он заставлял других делать то, что его моральный кодекс, или вернее его нервы ему запрещали. Если у царя и имелись какие-либо последовательные планы в связи с положением евреев в России, то они должны были быть в духе идей, выраженных фон Плеве, министром внутренних дел и подстрекателем погромов; то, что, в краткой формуле ультиматума, фон Плеве предлагал евреям было и цинично, и бессмысленно: "Прекратите вашу революционную деятельность и мы прекратим погромы". Фон Плеве прекрасно был осведомлен о том, что молодые евреи также бунтовали против своих отцов и дедов, как и против русского правительства; (118) старшее поколение ничего не могло с ними поделать, правительство же легко могло остановить погромы (что оно фактически позже и сделало). Но фон Плеве под "революционной деятельностью" подразумевал самые умеренные протесты и либеральные идеи.
Его убили в 1904 г. в самый разгар длинного ряда погромов, за которые он, бесспорно, несет ответственность; так что даже консервативный лондонский Таймс, расположенный в то время благоприятно к русофильской британской политике, не мог осудить этот террористический акт.
В заключение неизбежно длинного, хотя и все еще беглого, описания фона, на котором развертывается наша драма, надо отметить полнейшую неумелость бюрократического аппарата того времени управлять страной. Явление это было объектом постоянных насмешек русских юмористов и сатириков; оно частью происходило по инерции и тупости бюрократов, частью по старой традиции их продажности и деспотизма на всех ступенях административной лестницы, того особого свойства казенщины, которая в те времена была доведена до несравненного совершенства.
Нет никакого сомнения, что в правительстве находились чиновники честные и способные, может быть даже очень способные, так как в противном случае механизм всего аппарата давно бы прекратил все свои функции. Но эти честные чиновники часто вынуждены были брать на государственную службу потенциальных "бунтовщиков", а порой и сами находились в разногласии с варварской правительственной политикой.
Читая жизнь Толстого, попеременно, то поражаешься мелочности цензора, то приходишь в недоумение от его терпимости - как будто правая рука его не ведает, что творит левая; безобидные маленькие повести изымались из печати, а роман "Воскресенье" был только подвергнут неуклюжим вырезкам, едва ли помешавшим пониманию читателей общего хода романа.
То, что происходило с Толстым, одинаково относится и к Горькому, и к Андрееву, и к Короленко, и ко многим другим. А в это время "Капитал" Маркса легально был допущен к продаже - верх иронии...
(119) То же самое происходило и в других сферах администрации. Одного только примера будет достаточно, чтобы показать образец ее работы: Джоэл Кармайкел в своем предисловии к "Запискам о русской революции" Суханова пишет: "Одной из оригинальных странностей того периода, с характерной для царского режима комбинацией притеснений, слабости и неумелости, было служебное положение Суханова (меньшевика-интернационалиста) в департаменте орошения Туркестана во время первой мировой войны. Его начальство прекрасно знало, кто он такой, так как полиция постоянно следила за его революционной деятельностью, и все-таки он оставался на службе. У Витте было правило протежировать способным людям, даже и политически неблагонадежным. Вывертываясь из лап полиции, Суханов печатал свои статьи в Горьковской "Летописи", подписывая их "Суханов", а на казенной службе регулярно появлялся под настоящим своим именем Гиммер. Эти "забавные странности" возникали не только благодаря безнадежной нехватке в талантливых людях, которую Кеннан, между прочим, уже отметил поколением раньше, но и потому, что среди закоренелых бюрократов многие отступали перед жестокостью людей, стоявших у власти; по принципу ли, из остатков ли приличия, но они уклонялись от многих своих прямых казенных обязанностей и по-своему усугубляли всеобщую административную беспомощность и неразбериху.
(120)
Глава девятая
РЕЖИССЕР
В 1917-ом году бывший министр юстиции Щегловитов* отвечал перед революционной следственной комиссией: "Я считал, что евреи, ввиду специфических особенностей их религии, не пригодны к судебной деятельности".
Один из членов комиссии (он был евреем) спросил его: "По-видимому вы нашли возможным внести ваше мнение об особенностях еврейской религии в программу министерства юстиции?" - и он процитировал целый ряд случаев, когда это "кредо" Щегловитова было проведено в жизнь.
"Не знаю, что по этому поводу сказать", отвечал бывший министр; жаль, что он именно тут потерял дар речи, так как его объяснения имели бы психологический интерес. Было время, когда у него были другие взгляды, и он был либералом чуть ли не левого уклона. Но, получив назначение министра в 1906 г., он стал политически неузнаваемым. Со дня на день его ранее конституционные взгляды превратились в черную реакцию и он сделался яростным антисемитом и слепым приверженцем абсолютизма.
Способности и трудолюбие Щегловитова не подлежат ни малейшему сомнению, но и также учиненный им разгром судебной системы, породивший поговорку: "Правосудие Щегловитова".
Витте писал в 1912 г.: "Со дня моей отставки самым большим несчастьем было назначение Щегловитова. Можно сказать, что он разгромил суды; теперь невозможно установить, где кончается деятельность полиции, а также и Азефов и начинается судебное следствие. (Азеф был величайшим (121) провокатором среди двойных агентов русской охранки). - У меня нет сомнения, что Щегловитова будут помнить с проклятиями в течение десятков лет.
За Щегловитовым водилась кличка: "красный Ванька", - связанная с рыжим цветом его волос, не подвергшимся изменению в отличие от политических его взглядов. Была у него и другая кличка "Ванька-Каин" памяти знаменитого бандита 18-го века, впоследствии предавшегося в лагерь полиции.
Хотя оценка Витте Щегловитова установилась под влиянием личной вражды, но одна из причин этой вражды придает некоторую степень объективности его суждениям. Витте был новатором такого размаха, что его можно поставить на одну доску с Петром I и с Александром II и за это реакционеры его возненавидели. Россия должна быть благодарна ему, больше чем кому бы то ни было за индустриальные достижения времен Александра III и также раннего царствования Николая II. Но новаторство Витте в такой же мере относилось к правительству, как и к индустриализации; поэтому, в 1905 г. он вместе с революционерами стал настаивать на создании законодательного национального органа.
Это явилось прямым афронтом принципу абсолютизма, единственно приемлемому для Николая II и реакционеров как основание государственной системы.
Витте был устранен после 15 лет несравненных заслуг перед родиной. Однако убрать 56-летнего, в полном расцвете своих сил, Витте было еще мало; необходимо было позаботиться, чтобы он никогда больше не мог вернуться на свой пост, а для этого был только один единственный способ: волынский архиепископ Антоний был восприимчивым и проницательным человеком, по его мнению, борьбу с революцией надо было начинать с уничтожения Витте.
"Призывы, умные речи, книги, все это очень хорошо", писало это духовное лицо, "но казнь Витте должна быть первым шагом".* - На Витте было совершено покушение - но неудачно. Когда Витте потребовал отчет следствия по этому делу, государственный прокурор заявил ему, что он может довести следствие только до известной черты, за которой стоят слишком высокопоставленные лица. "Если бы можно было (122) их арестовать и произвести обыск в их домах, один только Бог знает что бы мы там нашли; для этого нам необходимо, чтобы министр юстиции (Щегловитов) снял бы с нас все ограничения и заверил бы нас, что мы не будем отвечать за наши действия".*
"...27-го апреля 1907 г. (к этому времени, после неудавшейся революции 1905 г., в стране, по всей видимости, царило (109) послушание и смирение). Ночь была ясная, с заморозком; я убил двух фазанов; их было много и все они бегали очень перепуганные". Не слишком прозорливый пророк уже тогда мог сказать, что фазаны лучше понимали положение вещей в стране, чем царь.
Приблизительно десятью годами позже, уже к апокалипсическому концу первой мировой войны, когда армия начала разлагаться, а вся страна, несчастная, голодная, возмущенная некомпетентностью и коррупцией придворной камарильи и подобострастных министров, на поводу у Распутина, готова была к революции, императрица писала мужу: "о том великом и прекрасном, что ожидает его в его царствовании". "Теперь настали времена для сильной власти", "ты только больше верь в нашего друга (Распутина) - он хранит тебя". "Натяни крепче вожжи - я, как стена, стою за тобой". "Россия любит чувствовать кнут" ..."Слушайся меня, то есть нашего друга". "Будь Императором, Петром Великим, Иваном Грозным, Императором Павлом - раздави их всех...".
И еще: "Пожалуйста не смейся, непослушный мой мальчик; я целую тебя, обнимаю, люблю, скучаю по тебе, не могу без тебя спать, благословляю тебя"...
Николай в ответ проблеял: "Спасибо, моя дорогая, за то, что так строго меня пожурила - твой маленький слабенький муженек...".
За пять недель до отречения Николай ей писал: "Глубоко благодарю тебя, моя дорогая, за оставленное тобой в купе письмо; я с жадностью прочел его перед тем, как лечь в постель; письмо меня поддержало - я почувствовал большое одиночество после проведенных вместе с тобой двух месяцев... мне так не хватает моего получасового пасьянса по вечерам - я может быть начну в свободное время играть в домино...".
Через два дня после отречения он записал в своем дневнике после десятилетнего перерыва: "Я хорошо спал, в полночь я поехал встречать дорогую маму, приехавшую из Киева - мы долго беседовали. Сегодня от моей дорогой Аликс наконец-то пришли две телеграммы. Я отправился на прогулку - погода была ужасная".
(110)
4.
Антисемитские чувства Николая привились к нему естественным образом. Отец его, Александр III, прирожденный самодержец, железного здоровья и железной воли, был трудолюбивым и сильным человеком. Он хладнокровно и невозмутимо созерцал погромы 1881-1888 гг. и во время его царствования положение евреев, улучшившееся было при его отце, Александре II, стало быстро ухудшаться.
Однако антисемитизм Александра III не затемнил его мозга. Витте, много лет служивший ему, никак не мог быть причислен к антисемитам (его жена была из крещеной еврейской семьи); он искал талантливых людей повсюду, где только мог их найти, и его штат включал такое количество евреев, что Александр III однажды напрямик его спросил: "Правда ли, что вы покровительствуете евреям?"
Витте пишет: "Я сказал Его Величеству, что прошу его разрешения ответить вопросом. Получив разрешение, я спросил, могут ли все евреи быть брошены в Черное море? - такое разрешение вопроса было бы логично, если же этого сделать нельзя, то единственный выход состоит в том, чтобы дать им возможность жить, постепенно отменяя законы, специально для них созданные. Его Величество ничего не сказал и сохранил ко мне свое расположение до самой своей смерти".
Таким образом, Николай впервые научился антисемитизму в детстве, в домашней обстановке; к этому надо прибавить влияние на него его учителя Победоносцева, способного, образованного, реакционного обер-прокурора Святейшего Синода.
Евреи называли Победоносцева современным Торквемадой; ему приписывался особый план для окончательного разрешения еврейского вопроса; если сравнивать его с гитлеровским, мы видим в нем существенную разницу: Победоносцев интересовался только евреями, проживающими в России. Знаменитая его формула была такова: "Одна треть примет крещенье, одна треть эмигрирует, а одна треть вымрет". Влияние Победоносцева на Николая продолжалось долго - он умер в 1907 г. 80-ти лет отроду.
Вторым человеком, способствовавшим развитию антисемитских чувств у Николая и поэтому заслуживающим (111) нашего внимания был некий Ипполит Лютостанский. Он был писателем и католическим священником, расстриженным и переданным гражданской власти за разного рода проступки, включая и попытку изнасилования. Тридцати лет отроду он перешел в православие и в 1869 г. написал работу на аттестат бакалавра под названием "Вопросы об употреблении христианской крови для религиозных надобностей в связи с позицией иудаизма к христианству".
Трактат этот, по собственному его признанию в газетной статье 1905г.,* он слово в слово переписал из забытого манускрипта, найденного в московской библиотеке. Затем он говорит, что рукопись он отнес московскому раввину и шантажировал его, предлагая за плату в 500 рублей уничтожить рукопись; получив отказ, он предъявил свою работу и получил диплом.
Затем он отпечатал ее в виде брошюры и разослал различным лицам, в том числе наследнику (Николаю II) и начальнику жандармерии, в свою очередь разославшему брошюру разным чиновникам по всей стране.
Между 1876 и 77 гг. Лютостанский напечатал 6 томов о еврействе и евреях, а в 1880 г. он нашел время выступить со "смешными анекдотами" из еврейской жизни.
По-видимому успеха он не имел, так как перед тем, как напечатать первый том, он опять предложил уже другому раввину, что напишет вторую брошюру, опровергающую первую, но он снова был выгнан.
Можно составить свое понятие о сути взглядов Лютостанского и судить об уровне его образовательного ценза по следующим цитатам:
"Талмуд построен на лжи и на проповеди презрения к труду". - "В нем заключается презренное революционное течение, своей бессмысленностью и кровожадностью более чем любое другое, уничтожающее человечество". - "Это ловкая казуистика, наполненная наглостью и хитростью" и т.д., и т.д. "Надо погнать всех евреев обратно в Палестину, но так как они добровольно не уберутся, мы должны их заставить убраться".
Потом следует ряд предписаний как нужно сделать жизнь (112) для евреев в России невыносимой: эти предписания более или менее предвосхищают нюренбергские законы.
В одном месте его взгляды так схожи с последующими взглядами Николая, что тут необходимо отметить прямое влияние: "Англичане это те же евреи... - самые отличительные черты евреев хорошо известны во всем мире, и эти же самые черты мы находим у англичан, жажда наживы, жажда власти и т. д. ..." Теория о происхождении англичан из рассеянных 12-ти Колен израилевых, созданная какими-то чудаками, хорошо известна, однако она никогда не распространялась в обидном смысле.
Лютостанский - этот странный субъект - был еще жив ко времени бейлисовского процесса и обвинители часто его цитировали в качестве сведущего авторитета по иудаизму; одно время ходили слухи, что он будет вызван обвинением в суд для экспертизы, но потом ему предпочли Пранайтиса.
Критические трактаты Лютостанского касающиеся Талмуда получили одобрение и поддержку в различных высоких кругах. В 1905 г. в Министерстве Народного Просвещения пообещали возбудить вопрос о субсидии для этого неимущего "ученого". Генерал-майор Сучинский сообщал ему из Военного Министерства, что его тома от 1-го до 5-го были одобрены для военных училищ.
При всем том он жил в бедности, а умер всеми забытый.*
Николай, не будучи человеконенавистником или же религиозным фанатиком, несмотря на наклонности к суеверию, никогда не выражал неистового антисемитизма до своего вступления на престол (в 1894 г.), или в последующие затем 11 лет, до революции 1905 г. Позже эту революцию он рассматривал, как еврейский заговор.
Революция была походом на священные принципы автократии, и вот тут то он реагировал со всем бешенством, свойственным робким людям. Он был глубоко убежден, что русским людям совершенно несвойственно такое противоестественное поведение;** вся ответственность лежала на революционерах-евреях, их наемниках и обманутых ими людях.
Было бы совершенно напрасно объяснять ему то, что каждый, хотя бы наполовину осведомленный человек знал, а (113) именно, что либеральное, радикальное социалистическое движение было национальным, рожденным в начале 19-го столетия без участия в нем евреев. Ведь до 1870-ых г.г. не было ни одного значительного еврейского имени среди русских революционеров.
Когда читаешь "Сибирь и система ссылки" Кеннана-дяди, так возмущавшегося дурным обращением с ссыльными в 19 веке, замечаешь в этой, в свое время произведшей большое впечатление книге, почти полное отсутствие еврейских имен среди ссыльных революционеров.
Материал для этой книги собирался Кеннаном в России с героическими усилиями начиная с июня 1885 г. вплоть до марта 1886 г. (он уделял особенное внимание все еще увеличивающимся актам террора и следующими за ними репрессиями без суда).
Ни в конце 19-го, ни в начале 20-го века еврейские имена не встречаются среди русских писателей ("Толстой, Горький, Чехов, Короленко) - мы называем только нескольких, чьи произведения (иногда подпольные) и чья духовная сила оказали такое огромное прогрессивное влияние среди сотен тысяч читателей.
Начиная с семидесятых годов, евреи появляются в революционном движении во все увеличивающемся числе, пока они не достигают непропорционального коэффициента (по весьма понятным причинам) среди борцов против неограниченной монархии; однако они, конечно, никогда не приближались в абсолютной численности к числу русских вдохновителей идеалистической литературы.
Николай, как мы это уже отметили, любил чтение; любимыми его авторами были: Мария Корелли, Флоренс Барклей и Элла Уилер Уилкокс (о которой некоторые из нас вспоминают с легкой дрожью). (Примечание переводчика: Три популярные в 19-ом столетии писательницы.)
С присущим ему талантом к саморазоблачению, Николай сделал однажды очень интересное для потомства замечание, касающееся еще одной литературной фигуры. 11-го ноября 1910 г. он писал в письме к своей матери: "...Как Вы вероятно (114) уже об этом слышали - умер Толстой; об этом событии много говорят и много пишут, по моему мнению - слишком много. К счастью его быстро похоронили, так что не много людей могли попасть на его похороны".
Мы не можем сомневаться, что он читал "Сионские протоколы" вскоре после их появления. Книга эта (издание 1906 г.) в роскошном переплете была найдена среди его личных вещей и, в конце концов, попала в Вашингтон в библиотеку Конгресса.
Вот над каким хламом он размышлял, когда искал способа как бы укрепить и свою власть и свою империю.
5.
Два полузабытых эпизода, один дипломатического характера, другой полудипломатического, позволяет нам глубже заглянуть в мир призрачных иллюзий, составлявший для Николая тот естественный климат, в котором он жил.*
В июле 1905 г. царь встретился с Вильгельмом в Бьорке, в приморской деревушке на берегу Балтийского моря. Вильгельма там осенило вдохновение: почему бы ему "самому великому", и Николаю, самодержцу русской империи, не соединиться, чтобы совместно построить плотину против несущейся со всех концов мира анархии? - Разве Бог и история не отметили их обоих, носителей идеи абсолютной монархии, для этой роли, пока еще не поздно?
По правде сказать, в связи с этим планом возникали некоторые затруднения; необходимо было завлечь в этот союз Францию, чтобы изолировать Англию "жидовскую страну" по убеждению царя. Таким образом получалась неувязка в союзе между странами где царила абсолютная монархия и республикой с официальным лозунгом: "Свобода, Равенство и Братство".
Правда, несовместимость эта уже существовала: Александр III-ий, отец Николая, уже в свое время договаривался с французами о союзе и они даже назвали его именем один из мостов через Сену.
Хотя, с другой стороны, Англия и была монархией, а не (115) республикой для Николая также как и для Вильгельма, конституционная монархия была еще более ненавистна, чем открыто признанная республика.
В общем, этот план Вильгельма нельзя считать удачным; во-первых, уже существовало англо-французское соглашение, а во-вторых, французы ни на минуту не забывали 1870 год. То, что Вильгельм мог вообразить, будто Николай имел возможность или же обладал способностью провести такой план, еще более удивительно.
Но Николай был этим планом увлечен; тут была не только замечательная идея, но как ему показалось, еще представлялась и прекрасная возможность сделать что-то самостоятельное и показать "солнышку", что ее увещевания принесли свои плоды, и он заставит "их" дрожать (в данном случае англичан).
Морской министр был единственным официальным лицом, сопровождавшим Николая на это свидание, и именно его подпись помещена под подписью Николая на "договоре..." Позже министр давал следующее объяснение: "Не могу отрицать, что я знал, что подписываю по всей видимости важный документ. Вот как это случилось: Его Величество призвал меня в свою кабину и спросил меня напрямик: "Алексей Алексеевич - вы в меня верите?" - Конечно ответ тут мог быть только один. "В таком случае - Его Величество продолжало - подпишите эту бумагу"; как вы видите, она подписана германским императором и должным образом скреплена подписями германских официальных лиц. Теперь император требует подписи одного из моих министров". - Само собой разумеется, я поставил мою подпись на документе".
Про эту "историческую встречу" можно было бы сказать, что такой договор мог быть заключен только двумя студентами под пьяную руку.
Вторая "псевдо-дипломатическая" идея, возникшая в голове царя, пожалуй, еще более бессмысленна и весьма для него характерна. Неизвестно, случилось ли ее зарождение в Бьорке, или же непосредственно после встречи там императоров, но факт был тот, что второй план предусматривал другого рода тройственный союз, где Франция заменялась Ватиканом. Центральным пунктом плана был крестовый поход против (116) интернационального еврейства, готовившего, согласно длинному предварительному объяснению, революцию во всем мире, но главным образом в России, при содействии еврейских социалистов и с помощью еврейских капиталов.
Что же касается мировой реакции на погромы 1903-6 гг. и покупкой еврейской дружиной оружия заграницей для самозащиты - в этой "преамбуле" говорилось, что "Связь между русским революционным движением с заграничными еврейскими организациями доказана массовым ввозом оружия в Россию, транзитом через Англию". (По этому поводу Люсьен Вольф, англо-еврейский историк, иронически комментирует: "еврейская дружина самозащиты да и сами русские революционеры легко могли покупать оружие на русских императорских складах боеприпасов - у них не было надобности покупать их заграницей").
Дальше в преамбуле говорится: "...не может быть ни малейшего сомнения, что фактическое руководство русским революционным движением находится в еврейских руках; мы можем определить также с почти полной точностью место, где скрывается организационный и духовный центр, поддерживающий и питающий те элементы, которые замышляют враждебные российскому правительству действия. Центр этот - Alliance Israelite (французско-еврейская культурная организация, занимавшаяся поощрением и распространением еврейской культуры во Франции и в других странах.)- всем известная пан-еврейская организация, располагающая громадным количеством членов и огромными капиталами, а также поддержкой всевозможных масонских лож.
Alliance Israelite ставит своей целью окончательную победу антихристианского и антимонархического иудаизма (уже практически завладевшего Францией), применяющего идеи социализма для приманки невежественных масс. Само собой разумеется, русский государственный строй является препятствием на их пути; социальная революция - это также лозунг их непрестанной пропаганды для достижения всеобщих, равных, прямых и тайных выборов...".
В этом документе Николай II над своей подписью (117) непосредственно надписывает: "Начать переговоры без промедления; я вполне разделяю выраженное здесь мнение". Под подписью царя стоит подпись графа Ламсдорфа, министра иностранных дел. Не совсем понятно, как эта подпись там оказалась; если Ламсдорф как государственный деятель и не был светочем ума, его умственные способности были вполне нормальны. Возможно, что, очутившись перед той же проблемой, как и морской министр в свое время, он должен был тем же образом ее разрешить.
С другой стороны Николай II не мог сам составить такой документ; хотя в нем и встречаются бредовые отголоски Сионских Протоколов - он составлен на безупречном бюрократическом языке. Начались ли переговоры немедленно, или даже начались ли они вообще, остается неизвестным. Известен только один единственный экземпляр этого документа, снабженный обеими подписями, найденный в царских архивах.
Особое свойство антисемитизма царя не отражало в себе чувств большинства русских консерваторов. Хотя он и симпатизировал кровожадным проискам черносотенных групп, его глубоко религиозная натура уклонялась скорее в сторону мистицизма, с некоторым оттенком пессимизма. Евреи, для него, представляли с одной стороны постоянную угрозу, а с другой, гонения на них ту мзду, которую надо было платить за благосостояние его империи.
Когда ему, в качестве самодержца, приходилось принимать представителей шести миллионов русских евреев, он бывал вежлив и даже любезен. Он был жесток только через третьих лиц, не непосредственно; он заставлял других делать то, что его моральный кодекс, или вернее его нервы ему запрещали. Если у царя и имелись какие-либо последовательные планы в связи с положением евреев в России, то они должны были быть в духе идей, выраженных фон Плеве, министром внутренних дел и подстрекателем погромов; то, что, в краткой формуле ультиматума, фон Плеве предлагал евреям было и цинично, и бессмысленно: "Прекратите вашу революционную деятельность и мы прекратим погромы". Фон Плеве прекрасно был осведомлен о том, что молодые евреи также бунтовали против своих отцов и дедов, как и против русского правительства; (118) старшее поколение ничего не могло с ними поделать, правительство же легко могло остановить погромы (что оно фактически позже и сделало). Но фон Плеве под "революционной деятельностью" подразумевал самые умеренные протесты и либеральные идеи.
Его убили в 1904 г. в самый разгар длинного ряда погромов, за которые он, бесспорно, несет ответственность; так что даже консервативный лондонский Таймс, расположенный в то время благоприятно к русофильской британской политике, не мог осудить этот террористический акт.
В заключение неизбежно длинного, хотя и все еще беглого, описания фона, на котором развертывается наша драма, надо отметить полнейшую неумелость бюрократического аппарата того времени управлять страной. Явление это было объектом постоянных насмешек русских юмористов и сатириков; оно частью происходило по инерции и тупости бюрократов, частью по старой традиции их продажности и деспотизма на всех ступенях административной лестницы, того особого свойства казенщины, которая в те времена была доведена до несравненного совершенства.
Нет никакого сомнения, что в правительстве находились чиновники честные и способные, может быть даже очень способные, так как в противном случае механизм всего аппарата давно бы прекратил все свои функции. Но эти честные чиновники часто вынуждены были брать на государственную службу потенциальных "бунтовщиков", а порой и сами находились в разногласии с варварской правительственной политикой.
Читая жизнь Толстого, попеременно, то поражаешься мелочности цензора, то приходишь в недоумение от его терпимости - как будто правая рука его не ведает, что творит левая; безобидные маленькие повести изымались из печати, а роман "Воскресенье" был только подвергнут неуклюжим вырезкам, едва ли помешавшим пониманию читателей общего хода романа.
То, что происходило с Толстым, одинаково относится и к Горькому, и к Андрееву, и к Короленко, и ко многим другим. А в это время "Капитал" Маркса легально был допущен к продаже - верх иронии...
(119) То же самое происходило и в других сферах администрации. Одного только примера будет достаточно, чтобы показать образец ее работы: Джоэл Кармайкел в своем предисловии к "Запискам о русской революции" Суханова пишет: "Одной из оригинальных странностей того периода, с характерной для царского режима комбинацией притеснений, слабости и неумелости, было служебное положение Суханова (меньшевика-интернационалиста) в департаменте орошения Туркестана во время первой мировой войны. Его начальство прекрасно знало, кто он такой, так как полиция постоянно следила за его революционной деятельностью, и все-таки он оставался на службе. У Витте было правило протежировать способным людям, даже и политически неблагонадежным. Вывертываясь из лап полиции, Суханов печатал свои статьи в Горьковской "Летописи", подписывая их "Суханов", а на казенной службе регулярно появлялся под настоящим своим именем Гиммер. Эти "забавные странности" возникали не только благодаря безнадежной нехватке в талантливых людях, которую Кеннан, между прочим, уже отметил поколением раньше, но и потому, что среди закоренелых бюрократов многие отступали перед жестокостью людей, стоявших у власти; по принципу ли, из остатков ли приличия, но они уклонялись от многих своих прямых казенных обязанностей и по-своему усугубляли всеобщую административную беспомощность и неразбериху.
(120)
Глава девятая
РЕЖИССЕР
В 1917-ом году бывший министр юстиции Щегловитов* отвечал перед революционной следственной комиссией: "Я считал, что евреи, ввиду специфических особенностей их религии, не пригодны к судебной деятельности".
Один из членов комиссии (он был евреем) спросил его: "По-видимому вы нашли возможным внести ваше мнение об особенностях еврейской религии в программу министерства юстиции?" - и он процитировал целый ряд случаев, когда это "кредо" Щегловитова было проведено в жизнь.
"Не знаю, что по этому поводу сказать", отвечал бывший министр; жаль, что он именно тут потерял дар речи, так как его объяснения имели бы психологический интерес. Было время, когда у него были другие взгляды, и он был либералом чуть ли не левого уклона. Но, получив назначение министра в 1906 г., он стал политически неузнаваемым. Со дня на день его ранее конституционные взгляды превратились в черную реакцию и он сделался яростным антисемитом и слепым приверженцем абсолютизма.
Способности и трудолюбие Щегловитова не подлежат ни малейшему сомнению, но и также учиненный им разгром судебной системы, породивший поговорку: "Правосудие Щегловитова".
Витте писал в 1912 г.: "Со дня моей отставки самым большим несчастьем было назначение Щегловитова. Можно сказать, что он разгромил суды; теперь невозможно установить, где кончается деятельность полиции, а также и Азефов и начинается судебное следствие. (Азеф был величайшим (121) провокатором среди двойных агентов русской охранки). - У меня нет сомнения, что Щегловитова будут помнить с проклятиями в течение десятков лет.
За Щегловитовым водилась кличка: "красный Ванька", - связанная с рыжим цветом его волос, не подвергшимся изменению в отличие от политических его взглядов. Была у него и другая кличка "Ванька-Каин" памяти знаменитого бандита 18-го века, впоследствии предавшегося в лагерь полиции.
Хотя оценка Витте Щегловитова установилась под влиянием личной вражды, но одна из причин этой вражды придает некоторую степень объективности его суждениям. Витте был новатором такого размаха, что его можно поставить на одну доску с Петром I и с Александром II и за это реакционеры его возненавидели. Россия должна быть благодарна ему, больше чем кому бы то ни было за индустриальные достижения времен Александра III и также раннего царствования Николая II. Но новаторство Витте в такой же мере относилось к правительству, как и к индустриализации; поэтому, в 1905 г. он вместе с революционерами стал настаивать на создании законодательного национального органа.
Это явилось прямым афронтом принципу абсолютизма, единственно приемлемому для Николая II и реакционеров как основание государственной системы.
Витте был устранен после 15 лет несравненных заслуг перед родиной. Однако убрать 56-летнего, в полном расцвете своих сил, Витте было еще мало; необходимо было позаботиться, чтобы он никогда больше не мог вернуться на свой пост, а для этого был только один единственный способ: волынский архиепископ Антоний был восприимчивым и проницательным человеком, по его мнению, борьбу с революцией надо было начинать с уничтожения Витте.
"Призывы, умные речи, книги, все это очень хорошо", писало это духовное лицо, "но казнь Витте должна быть первым шагом".* - На Витте было совершено покушение - но неудачно. Когда Витте потребовал отчет следствия по этому делу, государственный прокурор заявил ему, что он может довести следствие только до известной черты, за которой стоят слишком высокопоставленные лица. "Если бы можно было (122) их арестовать и произвести обыск в их домах, один только Бог знает что бы мы там нашли; для этого нам необходимо, чтобы министр юстиции (Щегловитов) снял бы с нас все ограничения и заверил бы нас, что мы не будем отвечать за наши действия".*