Сан-Антонио
НЕ СПЕШИТЕ С ХАРАКИРИ
ОТ АВТОРА
Так, как мне хорошо известно, что большинство моих современников желчны от природы, каждый раз, публикуя очередной Шедевр, я считаю необходимым предупредить читателей, что мои персонажи вымышлены, со всеми вытекающими отсюда последствиями. На сей раз, эта предосторожность кажется излишней: неужели какой-нибудь наивный до слез книголюб с размякшими мозгами может предположить, что герои настоящего романа существует в действительности?
Конечно же, от моего потрясающего воображения не смогли ускользнуть исторические и географические аспекты этой истории. Любое сходство с реальными личностями (вплоть до императоров), живыми или мертвыми, является не простым совпадением, а настоящим чудом, рожденным талантом автора.
"Не спешите с харакири” — это здоровенный торт с кремом, которым я запускаю в физиономию читателя хохмы ради.
Надеюсь, что вы найдете крем достаточно свежим и по достоинству оцените мою шутку.
Ваш старина С. — А.
Конечно же, от моего потрясающего воображения не смогли ускользнуть исторические и географические аспекты этой истории. Любое сходство с реальными личностями (вплоть до императоров), живыми или мертвыми, является не простым совпадением, а настоящим чудом, рожденным талантом автора.
"Не спешите с харакири” — это здоровенный торт с кремом, которым я запускаю в физиономию читателя хохмы ради.
Надеюсь, что вы найдете крем достаточно свежим и по достоинству оцените мою шутку.
Ваш старина С. — А.
Глава 1
Каждый раз, когда мой кузен Гектор заявлялся к нам домой из Савойи почесать языком после десерта, мы не знали, куда деваться; я смотрел на, него, как фаянсовый кролик на удава, пока моя славная матушка Фелиси мыла посуду. Обычно я старался потихоньку улизнуть, но это вконец выбивало матушку из колеи, и у меня больше не хватало мужества оставлять ее одну в когтистых лапах Гектора.
В то воскресенье Гектор приплелся с букетом хризантем. Возможно, ноябрь навевал на него меланхолию. “Ты собрался на кладбище?” спросил его я. Он нахмурился, как аккордеон в футляре.
Нужно заметить, что в то утро он и так был кислее, чем бутылка “Ферне-Бранка”. До этого он полаялся в своей конторе с шефом. Прямо-таки античная трагедия! Впрочем, судите сами: месье Пинсон, его начальник, попросил Гектора купить в табачном киоске, куда тот собирался за марками, пузырек кашу (Вяжущий экстракт из плодов араковой пальмы.) Гектор доблестно выполнил это деликатное поручение, со всей ответственностью и проницательностью, которой всегда гордилась наша семья. Правда, он купил кашу “Безюке”, а месье Пинсон употреблял лишь кашу “Ланфуаре”, что являлось общеизвестным фактом. Тут-то и разыгралась драма! Пинсон подверг сомнению лучшие внутренние и внешние качества личности Гектора.
Он обозвал его никудышным, никчемным и сексуально неполноценным, не считая некоторых других нелестных эпитетов. Услышав это, Гектор позволил себе невиданную доселе конторскими крысами выходку: он показал своему шефу язык! Представляете себе скандал?! За этим вполне невинным поступком последовал рапорт в вышестоящие инстанции…
Письменные выговоры от зава, замзава и зам зама! Месяц экономии на туалетной бумаге! Неприятности и мелкие пакости со стороны льстивых коллег, которые дошли до того, что наставили чернильных пятен на его нарукавниках, чтобы угодить шефу. Придирки со стороны последнего; когда Гектор захотел заменить свою ручку, шеф запретил ему пользоваться автоматической ручкой и пером и всучил ему шариковую, которую Гектор терпеть не мог. Короче говоря, контора превратилась в ад для моего кузена. И вот, в один прекрасный день после обеда Гектор сообщил мне между чашечкой кофе и стаканчиком “Куантро”, что всерьез подумывает о том, чтобы поскорее уйти на пенсию.
— Но чем ты собираешься тогда заняться? — обеспокоено спросил я.
Гектор закашлялся, скромно высморкался в платок, почерневший от нюхательного табака, и хнычущим голосом сказал:
— Понимаешь, Антуан, я — неудачник. Мне всегда не везло в жизни.
Чего было в ней радостного? Академические пальмы (Знак отличия за заслуги в области литературы или искусства.), во сне? Да уж…
Не для того я родился!
— Все так, — попытался успокоить его я. — В этом смысле все люди неудачники. Я спрашиваю тебя еще раз: что ты будешь делать на пенсии? Да что угодно!
— Чем угодно занимаются те, кто ничего не умеет делать!
— Я являюсь чиновником вот уже двадцать три года шесть месяцев и двенадцать дней, — мрачно заметил Гектор, — и что же я умею делать?
Это искреннее самоунижение взволновало меня. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я предложил ему прогуляться.
— Куда идем? — проворчал мой бедный родственник, сморщив свой желтый нос.
У меня возникла мысль, в сущности безобидная, но, как потом оказалось, ставшая причиной многих необычайных приключений.
— Ты знаешь моего бывшего коллегу Пино? — спросил я. — Конечно.
— Он сейчас открыл кафе в Венсенне. Что если мы зайдем повидаться с ним?
Гектор, за неимением жены, посоветовался со своей интуицией, кивнул башкой и вздохнул:
— Я в высшей степени презираю кафе, которые, как знает каждый, представляют собой злачные места, где человек убивает свое время и полностью деградирует… — Вдохни! — остановил я его. — Что?
— Вдохни! Выдавать такие длинные фразы на одном дыхании опасно для здоровья, это приводит к инфаркту!
Он распрямил свои мощные, как нераскрытый зонтик, плечи:
— И все-таки, — продолжил мой высокочтимый кузен, — я не могу сказать, что твой друг Пино внушает мне антипатию, скорее наоборот. Это спокойный, уравновешенный человек, к тому же, у него довольно хорошие манеры для бывшего полицейского.
На этом лестном для Пино замечании мы вышли из дома. Фелиси отказалась пойти с нами, сославшись на домашние хлопоты, в частности, на обезглавленных птиц, которых она должна была приготовить на ужин.
Стояла поздняя мягкая осень: теплое солнышко вяло прогревало верхние, средние и нижние слои атмосферы; со стороны Азорских островов чувствовалось формирование антициклона с выраженным северо-восточным направлением.
Улицы Парижа были почти пусты. Места было столько, что хотелось через каждые десять метров делать остановки, чтобы на припарковываться досыта (люблю игры в досыта) (Полный идиотизм, но это создает настроение.(Прим. Авт.))! Рты метро откровенно зевали от скуки. Грустные месье шли развеяться в кафе, а парочки — в гостиничные номера. У касс кинотеатров застыли хвосты, особенно там, где крутили ленты покруче, чем о сентиментальной любви, которые, впрочем, являются следствием последней. Платаны в скверах, казалось, замерли, как бегуны на старте, а старички на лавочках застыли, как платаны. Нет ничего трагичнее, и ничто не напоминает так о бренности бытия, как послеполуденный воскресный Париж осенью. Ленивый ветерок бесцельно кружил сухие листья.
Гектор, не обронивший до этого ни слова, высунул свой шаловливый язык и почесал им кончик носа. Затем грустно вздохнул:
— Ты видишь, какая кругом тоска, Антуан?
— Yes, Гектор.
— Так вот! Она напоминает мне тоску скромной холостяцкой обители.
Я сочувственно хлопнул его по плечу, отчего он слегка закашлялся, так как его левое легкое пошаливало еще с детства.
— Что-то ты совсем приуныл, Тотор. Пора бы тебе жениться!
Я мысленно постарался представить себе бипед с женской головой, который смог бы ужиться с Гектором.
— Ты забываешь о двух вещах, — заявил он. — Во-первых, мне не нравится, что ты называешь меня Тотором — это вульгарно! Во-вторых, я женоненавистник!
— Женоненавистник из робости! — усмехнулся я.
— Это не совсем так, — поправил меня родич. — У меня было достаточно удобных случаев. Я даже думаю…
На этом месте он поправил узел галстука и пригладил свою прядку демократа-христианина.
— Я даже думаю, что не лишен некоторого шарма. У меня хорошее образование, и я являюсь интересным собеседником, к тому же, да простит меня Господь, многие могли бы позавидовать моему росту. Я высок и строен, как манекен в витрине престижного магазина.
— Лучше бы ты был чуть поменьше манекена, — не сдержался я, — тогда бы тебя с ним никто не спутал!
Произнеся эти слова, я остановил машину перед задрипанным заведеньицем, возглавляемым не менее задрипанным Пинюшем, с названием “Зеленый перепел”. В свое время я спрашивал у Пинюша, по какой такой социально-психологической причине он присвоил своему кафе это название.
— Очень просто, — ответил мне тогда ущербный, — я сам в душе — перепел, к тому же, еще зеленый.
— Ты не еще зеленый, а уже зеленый! — возразил ему я, пародируя Жюля Ренара. Самым смешным, да, самым смешным оказалось то, что он рассмеялся.
В кафе было пусто, как в сломавшемся ночном трамвае. Скромная, старенькая забегаловка, пропахшая затхлым заячьим рагу и кислым пивом.
В нарукавниках, синем фартуке с карманом “а ля кенгуру” и кепке американского шофера, Пинюш был занят чтением глубоко назидательного журнала под названием “Дети Канталя и их проблемы” (Каиталь-горный массив, департамент во Франции.).
Для этого он нацепил на свой острый носик очки со стеклами, раздрызганными, как голос попрошайки, и дужками, обмотанными изолентой.
Зарегистрировав наше прибытие, бог знает, каким радаром, так как при помощи своих склянок он не мог видеть дальше двадцати шести и трех десятых сантиметра, этот раздолбай спросил:
— Что вам будет угодно, месье? — Двойную пневмонию с припаркой из льняной муки! Тогда Пинюш освободился от своих несносных очков и воскликнул с радостью, согревшей мое сердце:
— Сан-А! Не может быть”!
Я ничего не ответил, так как у меня перехватило горло от ужасных запахов, а ноги от стаи мяукающих котов.
Я догадался, что последние были виновниками первых, как говаривала маркиза Задсвиньи, покровительница отхожих мест для гурманов.
Мы обнялись. Гектор пожал руку Пинюша, Пинюш — руку Гектора, после чего Пинюш повторил свой вопрос, но уже менее профессиональным тоном:
— Чего бы вы хотели?
— Бургундского, — решил я.
— У меня, его нет!
— Тогда, бутылку “Кальвадоса”.
— Тоже нет.
— “Куантро”.
— Больше не осталось.
Я перечислил восемьсот семьдесят три наименования алкогольных налитков, но это оказалось пустой тратой времени: у Пино ничего из этого не было. Я остановился, так как перенапряг память.
— Слушай, будет гораздо проще, если ты сам скажешь, что у тебя есть, старина!
Он потянул себя за ус, распрямил поникшие плечи и пробормотал:
— У меня есть красное и белое вино, но я вам его не советую, потому что оно очень кислое, а также “Эликсир здоровья преподобного отца Колатора”, но его я тоже не посоветовал бы — у него отвратительный вкус.
— Что если мы выпьем по стаканчику красного, — предложил я Гектору.
Несмотря на то, что мой кузен принадлежал к Лиге трезвости, он нашел мою мысль гениальной и лишь пожалел о том, что она не пришла мне в голову раньше.
— Ну, как дела? — спросил я у Пино, отшвыривая пинком через весь зал дерзкого рыжего кота, похожего на небезызвестного (кое-кому) Ван Гога, так как мерзавец начал точить когти об мою ногу. Пинюш расхныкался.
— Паршиво, — ответил он.
— Как у того кота?
Я кивнул на орущую усатую морду:
— Того, что ли?
Он грустно покачал головой:
— У нас их двадцать два. Моя супруга, мадам Пино, собирает котов со всего квартала. У нее на этом бзик. На нашей бывшей квартире она не могла себе этого позволить, так как домовладелец был против, ну а сейчас она решила наверстать упущенное.
Несмотря на то, что слезы лились по его лицу, как вода во время грозы по водосточным трубам, он продолжал:
— Когда мы получили это наследство от брата, то подумали, что разбогатели, но куда там! Мой последний клиент заходил на прошлой неделе. Да, это было в среду. К тому же, он ничего не заказал, а просто зашел позвонить…
— Что же ты собираешься делать дальше?
— Заняться чем-нибудь другим. Ведь у меня остались профессиональные навыки.
— Ты хочешь снова вернуться в легавку?
— Месье изволит шутить? Если уж Пино ушел с одного места, он туда больше не вернется. Что я собираюсь делать, Сан-А? Тебя это интересует? Ты, в самом деле хочешь, чтобы я тебе сказал?
В тот самый момент, когда он собирался во всей своей красе единственной, которую он мог себе позволить, — расписывать свои планы, в зале раздался странный шум.
Он был похож одновременно на звуки, возникающие при ссоре обитателей голодного зверинца, испытании реактивных двигателей, поломке перегонного аппарата и утечке газа из трубопровода. Мы с Гектором стали искать источник шума и обнаружили его валяющимся на скамье. Доблестный, неукротимый, могучий Берюрье, вечный спутник скандала, огромный, мужественный, непобедимый; резкий, как чеснок, и сильный, как газета, с широким, как его же торс, кругозором; Берю, накаченный до упора вином, дрых на драном молескине в забегаловке Пинюша.
Я подошел к нему и заорал:
— Руки вверх!
Это утонченное создание отреагировало весьма своеобразно. Оно вскочило, перевернув при этом скамью, вытащило волыну и пару раз пальнуло в моем направлении, прежде чем узнало меня. Слава Богу, что у этой пьяни двоилось в глазах, благодаря чему он дал залп по моему двойнику. Тот остался стоять рядом со мной, как ни в чем не бывало, но две бутылки на стойке разлетелись вдребезги.
Грандиозное зрелище, ребята! Спектакль под названием “Паника на борту тонущего корабля”. Гектор распластался на полу в кошачьем помете. Пинюш сыграл в кукольный театр за своей стойкой.
— месье Опухоль спустил свой пар! — возвестил я присутствующим.
Громила поскреб свой загривок, почесал пузо, отплевался, отхаркался, отчихался, высморкался, рявкнул что-то непотребное и, наконец, пробормотал:
— А, так это ты?
Мы присели отдохнуть от пережитых волнений за бутылочкой “Цистерна Высоко-посредственного Божеле”, благословенного в церкви Берси.
Пино вернулся к начатым признаниям:
— Скажу тебе одну новость, Сан-А. Я собираюсь открыть агентство.
— По продаже недвижимости?
— Нет, частного сыска. Я посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Неужели ты, имея за плечами славный послужной список, полный полицейских подвигов, собираешься работать в биде?
— Ничего не поделаешь, надо ведь зарабатывать на жизнь.
— Но жить при этом жизнью рогоносцев — унылое занятие. Извини меня, но мне не нравится хлеб из-под ягодиц.
Тут в Пинюше взыграло самолюбие:
— Но ведь в частные детективные бюро обращаются не только рогоносцы. Среди клиентов попадаются страховые агенты, нотариусы…
— Не морочь себе голову, старик, — это не для тебя. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что девяносто девять процентов клиентов сомневающиеся мужья или жены, которым нужны доказательства.
Пинюш поправил свою шоферскую кепку и поджег себе усы, от волнения перепутав их с потухшим окурком. Чадное пламя зажигалки оставило следы копоти на кончике носа.
— Если уж на то пошло, я смогу расследовать и адюльтеры, — сказал он, — ведь я по своей натуре философ. В мои годы не стоит играть в Мак-Карти, я хочу сказать в Бук-Мейкера… Нет, в Ника Картера (Известный герой детективных романов.)!
И тут мой достопочтимый кузен Гектор, снайпер по высовыванию языка из Министерства кое-каких работ в начальной стадии проекта обронил, как голубь свой помет на бюст генерала:
— Если Вам нужен надежный человек, дорогой месье Пино, считайте, что я — ваш. Я собираюсь — Антуан знает об этом — уйти на пенсию, а так как мои доходы не позволяют мне жить, ничего не делая…
С этими словами он положил на стол свою визитную карточку.
— Вот мой адрес…
Пино ответил, что он подумает, и ваш восхитительный Сан-Антонио рассмеялся так, что задрожало зеркало за стойкой бара.
— Что смешного в моем предложении? — возмутился Гектор.
— Просто я представил, как ты ошиваешься у домов свиданий; ловишь ячмени, подглядывая в замочные скважины; подхватываешь насморки и бронхиты, поджидав в кустах, пока легкомысленные дамочки закончат разминаться на травке со своими кавалерами.
— Лучше уж я пожертвую своим здоровьем и буду свободным, чем стану выносить козни начальства и нападки коллег. Свобода — это благо, которое я оценил слишком поздно и…
Он замолчал, так как Берюрье завалился на стол и захрапел, как отбойный молоток в ночную смену.
Это произошло пять месяцев тому назад.
В то воскресенье Гектор приплелся с букетом хризантем. Возможно, ноябрь навевал на него меланхолию. “Ты собрался на кладбище?” спросил его я. Он нахмурился, как аккордеон в футляре.
Нужно заметить, что в то утро он и так был кислее, чем бутылка “Ферне-Бранка”. До этого он полаялся в своей конторе с шефом. Прямо-таки античная трагедия! Впрочем, судите сами: месье Пинсон, его начальник, попросил Гектора купить в табачном киоске, куда тот собирался за марками, пузырек кашу (Вяжущий экстракт из плодов араковой пальмы.) Гектор доблестно выполнил это деликатное поручение, со всей ответственностью и проницательностью, которой всегда гордилась наша семья. Правда, он купил кашу “Безюке”, а месье Пинсон употреблял лишь кашу “Ланфуаре”, что являлось общеизвестным фактом. Тут-то и разыгралась драма! Пинсон подверг сомнению лучшие внутренние и внешние качества личности Гектора.
Он обозвал его никудышным, никчемным и сексуально неполноценным, не считая некоторых других нелестных эпитетов. Услышав это, Гектор позволил себе невиданную доселе конторскими крысами выходку: он показал своему шефу язык! Представляете себе скандал?! За этим вполне невинным поступком последовал рапорт в вышестоящие инстанции…
Письменные выговоры от зава, замзава и зам зама! Месяц экономии на туалетной бумаге! Неприятности и мелкие пакости со стороны льстивых коллег, которые дошли до того, что наставили чернильных пятен на его нарукавниках, чтобы угодить шефу. Придирки со стороны последнего; когда Гектор захотел заменить свою ручку, шеф запретил ему пользоваться автоматической ручкой и пером и всучил ему шариковую, которую Гектор терпеть не мог. Короче говоря, контора превратилась в ад для моего кузена. И вот, в один прекрасный день после обеда Гектор сообщил мне между чашечкой кофе и стаканчиком “Куантро”, что всерьез подумывает о том, чтобы поскорее уйти на пенсию.
— Но чем ты собираешься тогда заняться? — обеспокоено спросил я.
Гектор закашлялся, скромно высморкался в платок, почерневший от нюхательного табака, и хнычущим голосом сказал:
— Понимаешь, Антуан, я — неудачник. Мне всегда не везло в жизни.
Чего было в ней радостного? Академические пальмы (Знак отличия за заслуги в области литературы или искусства.), во сне? Да уж…
Не для того я родился!
— Все так, — попытался успокоить его я. — В этом смысле все люди неудачники. Я спрашиваю тебя еще раз: что ты будешь делать на пенсии? Да что угодно!
— Чем угодно занимаются те, кто ничего не умеет делать!
— Я являюсь чиновником вот уже двадцать три года шесть месяцев и двенадцать дней, — мрачно заметил Гектор, — и что же я умею делать?
Это искреннее самоунижение взволновало меня. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я предложил ему прогуляться.
— Куда идем? — проворчал мой бедный родственник, сморщив свой желтый нос.
У меня возникла мысль, в сущности безобидная, но, как потом оказалось, ставшая причиной многих необычайных приключений.
— Ты знаешь моего бывшего коллегу Пино? — спросил я. — Конечно.
— Он сейчас открыл кафе в Венсенне. Что если мы зайдем повидаться с ним?
Гектор, за неимением жены, посоветовался со своей интуицией, кивнул башкой и вздохнул:
— Я в высшей степени презираю кафе, которые, как знает каждый, представляют собой злачные места, где человек убивает свое время и полностью деградирует… — Вдохни! — остановил я его. — Что?
— Вдохни! Выдавать такие длинные фразы на одном дыхании опасно для здоровья, это приводит к инфаркту!
Он распрямил свои мощные, как нераскрытый зонтик, плечи:
— И все-таки, — продолжил мой высокочтимый кузен, — я не могу сказать, что твой друг Пино внушает мне антипатию, скорее наоборот. Это спокойный, уравновешенный человек, к тому же, у него довольно хорошие манеры для бывшего полицейского.
На этом лестном для Пино замечании мы вышли из дома. Фелиси отказалась пойти с нами, сославшись на домашние хлопоты, в частности, на обезглавленных птиц, которых она должна была приготовить на ужин.
Стояла поздняя мягкая осень: теплое солнышко вяло прогревало верхние, средние и нижние слои атмосферы; со стороны Азорских островов чувствовалось формирование антициклона с выраженным северо-восточным направлением.
Улицы Парижа были почти пусты. Места было столько, что хотелось через каждые десять метров делать остановки, чтобы на припарковываться досыта (люблю игры в досыта) (Полный идиотизм, но это создает настроение.(Прим. Авт.))! Рты метро откровенно зевали от скуки. Грустные месье шли развеяться в кафе, а парочки — в гостиничные номера. У касс кинотеатров застыли хвосты, особенно там, где крутили ленты покруче, чем о сентиментальной любви, которые, впрочем, являются следствием последней. Платаны в скверах, казалось, замерли, как бегуны на старте, а старички на лавочках застыли, как платаны. Нет ничего трагичнее, и ничто не напоминает так о бренности бытия, как послеполуденный воскресный Париж осенью. Ленивый ветерок бесцельно кружил сухие листья.
Гектор, не обронивший до этого ни слова, высунул свой шаловливый язык и почесал им кончик носа. Затем грустно вздохнул:
— Ты видишь, какая кругом тоска, Антуан?
— Yes, Гектор.
— Так вот! Она напоминает мне тоску скромной холостяцкой обители.
Я сочувственно хлопнул его по плечу, отчего он слегка закашлялся, так как его левое легкое пошаливало еще с детства.
— Что-то ты совсем приуныл, Тотор. Пора бы тебе жениться!
Я мысленно постарался представить себе бипед с женской головой, который смог бы ужиться с Гектором.
— Ты забываешь о двух вещах, — заявил он. — Во-первых, мне не нравится, что ты называешь меня Тотором — это вульгарно! Во-вторых, я женоненавистник!
— Женоненавистник из робости! — усмехнулся я.
— Это не совсем так, — поправил меня родич. — У меня было достаточно удобных случаев. Я даже думаю…
На этом месте он поправил узел галстука и пригладил свою прядку демократа-христианина.
— Я даже думаю, что не лишен некоторого шарма. У меня хорошее образование, и я являюсь интересным собеседником, к тому же, да простит меня Господь, многие могли бы позавидовать моему росту. Я высок и строен, как манекен в витрине престижного магазина.
— Лучше бы ты был чуть поменьше манекена, — не сдержался я, — тогда бы тебя с ним никто не спутал!
Произнеся эти слова, я остановил машину перед задрипанным заведеньицем, возглавляемым не менее задрипанным Пинюшем, с названием “Зеленый перепел”. В свое время я спрашивал у Пинюша, по какой такой социально-психологической причине он присвоил своему кафе это название.
— Очень просто, — ответил мне тогда ущербный, — я сам в душе — перепел, к тому же, еще зеленый.
— Ты не еще зеленый, а уже зеленый! — возразил ему я, пародируя Жюля Ренара. Самым смешным, да, самым смешным оказалось то, что он рассмеялся.
В кафе было пусто, как в сломавшемся ночном трамвае. Скромная, старенькая забегаловка, пропахшая затхлым заячьим рагу и кислым пивом.
В нарукавниках, синем фартуке с карманом “а ля кенгуру” и кепке американского шофера, Пинюш был занят чтением глубоко назидательного журнала под названием “Дети Канталя и их проблемы” (Каиталь-горный массив, департамент во Франции.).
Для этого он нацепил на свой острый носик очки со стеклами, раздрызганными, как голос попрошайки, и дужками, обмотанными изолентой.
Зарегистрировав наше прибытие, бог знает, каким радаром, так как при помощи своих склянок он не мог видеть дальше двадцати шести и трех десятых сантиметра, этот раздолбай спросил:
— Что вам будет угодно, месье? — Двойную пневмонию с припаркой из льняной муки! Тогда Пинюш освободился от своих несносных очков и воскликнул с радостью, согревшей мое сердце:
— Сан-А! Не может быть”!
Я ничего не ответил, так как у меня перехватило горло от ужасных запахов, а ноги от стаи мяукающих котов.
Я догадался, что последние были виновниками первых, как говаривала маркиза Задсвиньи, покровительница отхожих мест для гурманов.
Мы обнялись. Гектор пожал руку Пинюша, Пинюш — руку Гектора, после чего Пинюш повторил свой вопрос, но уже менее профессиональным тоном:
— Чего бы вы хотели?
— Бургундского, — решил я.
— У меня, его нет!
— Тогда, бутылку “Кальвадоса”.
— Тоже нет.
— “Куантро”.
— Больше не осталось.
Я перечислил восемьсот семьдесят три наименования алкогольных налитков, но это оказалось пустой тратой времени: у Пино ничего из этого не было. Я остановился, так как перенапряг память.
— Слушай, будет гораздо проще, если ты сам скажешь, что у тебя есть, старина!
Он потянул себя за ус, распрямил поникшие плечи и пробормотал:
— У меня есть красное и белое вино, но я вам его не советую, потому что оно очень кислое, а также “Эликсир здоровья преподобного отца Колатора”, но его я тоже не посоветовал бы — у него отвратительный вкус.
— Что если мы выпьем по стаканчику красного, — предложил я Гектору.
Несмотря на то, что мой кузен принадлежал к Лиге трезвости, он нашел мою мысль гениальной и лишь пожалел о том, что она не пришла мне в голову раньше.
— Ну, как дела? — спросил я у Пино, отшвыривая пинком через весь зал дерзкого рыжего кота, похожего на небезызвестного (кое-кому) Ван Гога, так как мерзавец начал точить когти об мою ногу. Пинюш расхныкался.
— Паршиво, — ответил он.
— Как у того кота?
Я кивнул на орущую усатую морду:
— Того, что ли?
Он грустно покачал головой:
— У нас их двадцать два. Моя супруга, мадам Пино, собирает котов со всего квартала. У нее на этом бзик. На нашей бывшей квартире она не могла себе этого позволить, так как домовладелец был против, ну а сейчас она решила наверстать упущенное.
Несмотря на то, что слезы лились по его лицу, как вода во время грозы по водосточным трубам, он продолжал:
— Когда мы получили это наследство от брата, то подумали, что разбогатели, но куда там! Мой последний клиент заходил на прошлой неделе. Да, это было в среду. К тому же, он ничего не заказал, а просто зашел позвонить…
— Что же ты собираешься делать дальше?
— Заняться чем-нибудь другим. Ведь у меня остались профессиональные навыки.
— Ты хочешь снова вернуться в легавку?
— Месье изволит шутить? Если уж Пино ушел с одного места, он туда больше не вернется. Что я собираюсь делать, Сан-А? Тебя это интересует? Ты, в самом деле хочешь, чтобы я тебе сказал?
В тот самый момент, когда он собирался во всей своей красе единственной, которую он мог себе позволить, — расписывать свои планы, в зале раздался странный шум.
Он был похож одновременно на звуки, возникающие при ссоре обитателей голодного зверинца, испытании реактивных двигателей, поломке перегонного аппарата и утечке газа из трубопровода. Мы с Гектором стали искать источник шума и обнаружили его валяющимся на скамье. Доблестный, неукротимый, могучий Берюрье, вечный спутник скандала, огромный, мужественный, непобедимый; резкий, как чеснок, и сильный, как газета, с широким, как его же торс, кругозором; Берю, накаченный до упора вином, дрых на драном молескине в забегаловке Пинюша.
Я подошел к нему и заорал:
— Руки вверх!
Это утонченное создание отреагировало весьма своеобразно. Оно вскочило, перевернув при этом скамью, вытащило волыну и пару раз пальнуло в моем направлении, прежде чем узнало меня. Слава Богу, что у этой пьяни двоилось в глазах, благодаря чему он дал залп по моему двойнику. Тот остался стоять рядом со мной, как ни в чем не бывало, но две бутылки на стойке разлетелись вдребезги.
Грандиозное зрелище, ребята! Спектакль под названием “Паника на борту тонущего корабля”. Гектор распластался на полу в кошачьем помете. Пинюш сыграл в кукольный театр за своей стойкой.
— месье Опухоль спустил свой пар! — возвестил я присутствующим.
Громила поскреб свой загривок, почесал пузо, отплевался, отхаркался, отчихался, высморкался, рявкнул что-то непотребное и, наконец, пробормотал:
— А, так это ты?
Мы присели отдохнуть от пережитых волнений за бутылочкой “Цистерна Высоко-посредственного Божеле”, благословенного в церкви Берси.
Пино вернулся к начатым признаниям:
— Скажу тебе одну новость, Сан-А. Я собираюсь открыть агентство.
— По продаже недвижимости?
— Нет, частного сыска. Я посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
— Неужели ты, имея за плечами славный послужной список, полный полицейских подвигов, собираешься работать в биде?
— Ничего не поделаешь, надо ведь зарабатывать на жизнь.
— Но жить при этом жизнью рогоносцев — унылое занятие. Извини меня, но мне не нравится хлеб из-под ягодиц.
Тут в Пинюше взыграло самолюбие:
— Но ведь в частные детективные бюро обращаются не только рогоносцы. Среди клиентов попадаются страховые агенты, нотариусы…
— Не морочь себе голову, старик, — это не для тебя. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что девяносто девять процентов клиентов сомневающиеся мужья или жены, которым нужны доказательства.
Пинюш поправил свою шоферскую кепку и поджег себе усы, от волнения перепутав их с потухшим окурком. Чадное пламя зажигалки оставило следы копоти на кончике носа.
— Если уж на то пошло, я смогу расследовать и адюльтеры, — сказал он, — ведь я по своей натуре философ. В мои годы не стоит играть в Мак-Карти, я хочу сказать в Бук-Мейкера… Нет, в Ника Картера (Известный герой детективных романов.)!
И тут мой достопочтимый кузен Гектор, снайпер по высовыванию языка из Министерства кое-каких работ в начальной стадии проекта обронил, как голубь свой помет на бюст генерала:
— Если Вам нужен надежный человек, дорогой месье Пино, считайте, что я — ваш. Я собираюсь — Антуан знает об этом — уйти на пенсию, а так как мои доходы не позволяют мне жить, ничего не делая…
С этими словами он положил на стол свою визитную карточку.
— Вот мой адрес…
Пино ответил, что он подумает, и ваш восхитительный Сан-Антонио рассмеялся так, что задрожало зеркало за стойкой бара.
— Что смешного в моем предложении? — возмутился Гектор.
— Просто я представил, как ты ошиваешься у домов свиданий; ловишь ячмени, подглядывая в замочные скважины; подхватываешь насморки и бронхиты, поджидав в кустах, пока легкомысленные дамочки закончат разминаться на травке со своими кавалерами.
— Лучше уж я пожертвую своим здоровьем и буду свободным, чем стану выносить козни начальства и нападки коллег. Свобода — это благо, которое я оценил слишком поздно и…
Он замолчал, так как Берюрье завалился на стол и захрапел, как отбойный молоток в ночную смену.
Это произошло пять месяцев тому назад.
Глава 2
Такси подбрасывает меня прямо к дому. Я выхожу из кареты поступью русского генерала и замираю как вкопанный, растроганный до слез благодатью, исходящей от этого мирного жилища в плюще, где матушка Фелиси ждет своего сына.
Я вам уже тысячу раз говорил и еще раз не поленюсь повторить для тех, кто слушал мои передачи не с самого начала, что для такого искателя приключений, как я, Фелиси и наш особнячок являются земным раем. После своих сногсшибательных похождений я возвращаюсь сюда, как потрепанный штормом корабль — в тихую гавань.
Знакомый скрип входной решетки. Под ногами шуршат розовые камушки аллеи. В душе весна, ребята. В такие моменты девушки ничего не едят, кроме печеных яблок. А на деревьях и шнобелях лицеистов распускаются почки. Земля благоухает, как нектар. Я поднимаюсь по ступенькам. Дверь не заперта.
Фелиси никогда не закрывается. Моя старушка не боится воров. Она похожа на благородного епископа папаши Гюго: если бы она застукала у нас домушников, то преподнесла бы им в подарок подсвечники из столовой (доставшиеся нам от тетушки Леокадии, той самой, с усами под румпелем, похожим на хобот из-за того, что его поджимает подбородок).
Изумительный запах тушеной телятины в мадере с рисом ласкает мои носовые отверстия. Я снова останавливаюсь. Фелиси что-то напевает на кухоньке. Она получила мою телеграмму, вот и радуется, моя милая. Я ставлю на пол свой багаж и крадусь к ней на цыпочках.
На моей матушке — черное платье, поверх которого она повязала сиреневый фартук. Она мурлычет старую песенку: “Почему я не встретила тебя, когда молода была”. Ее голос слегка дрожит и она тщательно нажимает на “р”, как это было модно делать раньше. Да, это правда, раньше Фелиси была молода. Она любила и была любима, но я-то знаю, что та любовь была лишь прологом ее настоящей большой любви, любви на всю жизнь. Да, то была лишь разминка, предшествовавшая приходу в ее жизнь Сан-Антонио. Да, для нее я — единственный, неповторимый, несравненный, чудесный, прекрасный, великолепный, могучий, обожаемый, неотразимый, нежный, обольстительный, необыкновенный Сан-Антонио.
— Привет, мамочка!
Она умолкает, поворачивается кругом с большой деревянной ложкой, которую она держит, как жезл.
— А! Мой мальчик, это ты!
— Мы распахиваем объятия и прижимаемся друг к другу.
— Я не ждала тебя так рано, Антуан.
— Я не мог сдержаться от того, чтобы не заскочить из Орли повидаться с тобой перед работой.
— Какой ты молодец, мой мальчик. Как ты слетал?
— Отлично.
— Значит, тебе понравилось на Кубе?
— Да, ничего. Но в Мексике лучше.
— Ты не подвергался опасности?
Моя дорогая мамочка думает, что чем дальше меня заносит судьба, тем больше опасностей поджидает.
— Ну что ты! Это была обычная деловая поездка. Старик затевает там одно дельце. Он попросил меня посмотреть на месте. Вот я и воспользовался этим и прогулялся чуть ли ни до Юкатана. Послушай, я ведь привез тебе пончо из Мериды.
— Что? — шепчет матушка. Я открываю чемодан и достаю оттуда великолепное пончо ручной работы.
— Это одеяло?
— Почти. Ты можешь укрывать им ноги вечером, когда ждешь меня.
— Оно восхитительно. Я буду накрывать им постель.
— Еще я привез сувениры для Пинюша и для Берюрье.
— Ты не забываешь о своих друзьях.
— Для Берю — сомбреро с помпонами и бубенчиками, смотри!
Я вытаскиваю огромный красно-черный шляпон, слегка примятый в путешествии.
— Очень красиво, — соглашается Фелиси. Она с трудом сдерживает смех.
— Представляешь чан Толстяка под этой штуковиной, мам?
— Еще бы, — хохочет она. — Вот будет смех!
— А это — для Пино.
— Что это?
— Уне пило де ля пас, иначе говоря, — трубка мира. Ее длина около восьмидесяти сантиметров, теперь уж он не подпалит свои усы.
Неожиданно лицо моей Фелиси становится озабоченным.
— Боже мой, я забыла тебе сказать, что Пино…
— Что такое, мам? Я надеюсь, что он не умер во время моего отъезда?
— Нет. Но, начиная со вчерашнего дня, он звонил уже три раза и спрашивал, не вернулся ли ты. Кажется, у него к тебе серьезное дело…
Послушайте, ребята, если бы это случилось в театре, зрители сказали бы, что это дешевый трюк (несмотря на высокую стоимость билетов). Едва Фелиси успевает сообщить мне новость, как раздается долгожданный звонок с улицы. Я смотрю через окошко и вижу, что это приплелся преподобный Пинюше собственной персоной. На нем длиннющий плащ, в котором путаются колени, с вязаным его рукодельницей воротничком коричневатых тонов; и старые, стоптанные, как будто обутые задом наперед, лопаря. Из-под усов, наподобие куриной попки в неглиже, торчит пелек. Знаменитость (его величество частный детектив) приближается вразвалочку к дому. Его длинный и узкий нос придает физиономии что-то траурное, удрученно-удручающее, скорбное, сострадательное, покорное и трогательное.
Когда видишь фото Пино в газете, рука непроизвольно тянется за шариковой ручкой, чтобы подрисовать ему пенсне.
Увидев меня, его инфернальная физия озаряется улыбкой, бледной, как отблески лунного света в снегах Монблана.
— Ну наконец! — произносит он тоном пилигрима, который после пятидесяти двух лет странствий наконец-таки пришел в Лурд, ни разу не сменив при этом обувь. Он смотрит на мои чемоданы.
— Выгружаешься?
— Только что начал. Итак, почтенный пресекатель рода, ты меня искал?
— Еще как, Сан-А!
Он кивает своей головой печального муравьеда.
— Садись, Пинюш, тебя ждет сердечный прием.
Он расстегивает свой плащ-рясу.
— Как нельзя кстати, я совершенно вымотался за последние два дня.
— Твоя контора обанкротилась?
— Нет. И вообще, сейчас это меня не волнует.
— В чем же тогда дело?
— Твой кузен Гектор…
Маман вскрикивает и выпускает из рук бутылку зеленого Шартреза, которую я успеваю поймать на лету.
— С ним что-то случилось? — дрожащим голосом спрашивает моя добрейшая матушка.
— Он исчез.
Несмотря на мой широчайший кругозор, изобилие фосфора и сверх развитие серого вещества, у меня уходит две и шесть десятых секунды на то, чтобы осознать это.
— Как это исчез?
Он беспомощно воздевает вверх руки.
— Исчез и все!
Фелиси наливает три рюмочки Шартреза. Я протягиваю одну из них Филиалу. Он залпом осушает ее и причмокивает языком отпетого печеночника.
— Погоди-ка, Пино, я хочу, чтобы ты ввел меня в курс дела. Как ты узнал, что мой кузен Гектор исчез?
— Ты же знаешь, что мы с ним теперь компаньоны, — удивляется неполноценный.
— Как, коллеги?
— Саперлипопетт (почти что — боже праведный), — говорит он по-старофранцузски.
— Мы же тебе говорили, что собираемся открыть частное детективное агентство…
От удивления у меня подкашиваются ноги. Я вынужден сесть, чтобы вынести продолжение.
— Вы с Гектором — компаньоны!
— Ну да. В прошлом месяце мы открыли с ним агентство “Пинодер”.
— Это еще что такое?
— “Эдженси Пинодер”, — повторяет Закоренелый. — Это составное название из двух фамилий. Моей — Пино и Дер — твоего кузена. Мы взяли слово “Эдженси”, чтобы это звучало на американский манер — в наши дни это всем нравится.
Он достает из кармана визитную карточку и кладет ее на стол. Я беру его бристольку и громко, внятно читаю, так, чтобы услышала Фелиси:
Правда, только правда, чистая правда. Благодаря “Pinodere Agency" получение всесторонней исчерпывающей информации, установление слежки.
Специалисты по расследованию деликатных дел.
Такое может лишь присниться. Когда я вижу нечто подобное, я еще раз благодарю Фелиси за то, что она произвела меня на свет. Один лишь вид этой карточки заслуживает того, чтобы вы обратились в “Эдженси”.
— Значит, Гектор уволился из своего министерства?
— Да. У него снова произошел серьезный инцидент с начальником.
Представляешь, шеф довел Гектора до того, что тот показал ему нос, конечно, за его спиной. Но один сослуживец заметил это и донес шефу.
— Негодяй! А как идут дела в вашем агентстве?
— Неплохо. Мы расследовали два адюльтера и один случай с признанием отцовства.
— А как тебе Гектор в роли сыщика?
— У него отлично получается. Это очень добросовестный человек!
— И он исчез вместе со своей добросовестностью?
— Вот именно. Представляешь, он следил за мужем одной состоятельной дамы.
— Подожди. Давай-ка все по порядку.
— Позавчера в наше “Эдженси” обратилась дамочка что надо: каракулевое пальто с норковым воротником, ну, ты сам понимаешь.
— Ясно, что дальше?
— Эта дама хотела, чтобы мы установили слежку за ее мужем, так как она сомневалась в его верности. Муж встречался с одной азиаточкой, а дама требовала доказательств. Так как я в то время расследовал одно дело, я поручил распутать этот клубок Гектору… Вчера утром Гектор приступил к делу. Он должен был увидеться со мной в поддень, но не пришел. Вечером его тоже не было. Я начал волноваться, сходил к нему.
Но дверь оказалась закрыта, а консьержка сказала, что не видела его с утра… Мне стало не по себе. Я подумал о тебе. Это твой кузен, может быть, ты что-нибудь придумаешь!
Чертов бойскаут! Вздумал играть в Шерлока Холмса в таком возрасте, да еще взял себе в компаньоны этого олуха Гектора!
Я вам уже тысячу раз говорил и еще раз не поленюсь повторить для тех, кто слушал мои передачи не с самого начала, что для такого искателя приключений, как я, Фелиси и наш особнячок являются земным раем. После своих сногсшибательных похождений я возвращаюсь сюда, как потрепанный штормом корабль — в тихую гавань.
Знакомый скрип входной решетки. Под ногами шуршат розовые камушки аллеи. В душе весна, ребята. В такие моменты девушки ничего не едят, кроме печеных яблок. А на деревьях и шнобелях лицеистов распускаются почки. Земля благоухает, как нектар. Я поднимаюсь по ступенькам. Дверь не заперта.
Фелиси никогда не закрывается. Моя старушка не боится воров. Она похожа на благородного епископа папаши Гюго: если бы она застукала у нас домушников, то преподнесла бы им в подарок подсвечники из столовой (доставшиеся нам от тетушки Леокадии, той самой, с усами под румпелем, похожим на хобот из-за того, что его поджимает подбородок).
Изумительный запах тушеной телятины в мадере с рисом ласкает мои носовые отверстия. Я снова останавливаюсь. Фелиси что-то напевает на кухоньке. Она получила мою телеграмму, вот и радуется, моя милая. Я ставлю на пол свой багаж и крадусь к ней на цыпочках.
На моей матушке — черное платье, поверх которого она повязала сиреневый фартук. Она мурлычет старую песенку: “Почему я не встретила тебя, когда молода была”. Ее голос слегка дрожит и она тщательно нажимает на “р”, как это было модно делать раньше. Да, это правда, раньше Фелиси была молода. Она любила и была любима, но я-то знаю, что та любовь была лишь прологом ее настоящей большой любви, любви на всю жизнь. Да, то была лишь разминка, предшествовавшая приходу в ее жизнь Сан-Антонио. Да, для нее я — единственный, неповторимый, несравненный, чудесный, прекрасный, великолепный, могучий, обожаемый, неотразимый, нежный, обольстительный, необыкновенный Сан-Антонио.
— Привет, мамочка!
Она умолкает, поворачивается кругом с большой деревянной ложкой, которую она держит, как жезл.
— А! Мой мальчик, это ты!
— Мы распахиваем объятия и прижимаемся друг к другу.
— Я не ждала тебя так рано, Антуан.
— Я не мог сдержаться от того, чтобы не заскочить из Орли повидаться с тобой перед работой.
— Какой ты молодец, мой мальчик. Как ты слетал?
— Отлично.
— Значит, тебе понравилось на Кубе?
— Да, ничего. Но в Мексике лучше.
— Ты не подвергался опасности?
Моя дорогая мамочка думает, что чем дальше меня заносит судьба, тем больше опасностей поджидает.
— Ну что ты! Это была обычная деловая поездка. Старик затевает там одно дельце. Он попросил меня посмотреть на месте. Вот я и воспользовался этим и прогулялся чуть ли ни до Юкатана. Послушай, я ведь привез тебе пончо из Мериды.
— Что? — шепчет матушка. Я открываю чемодан и достаю оттуда великолепное пончо ручной работы.
— Это одеяло?
— Почти. Ты можешь укрывать им ноги вечером, когда ждешь меня.
— Оно восхитительно. Я буду накрывать им постель.
— Еще я привез сувениры для Пинюша и для Берюрье.
— Ты не забываешь о своих друзьях.
— Для Берю — сомбреро с помпонами и бубенчиками, смотри!
Я вытаскиваю огромный красно-черный шляпон, слегка примятый в путешествии.
— Очень красиво, — соглашается Фелиси. Она с трудом сдерживает смех.
— Представляешь чан Толстяка под этой штуковиной, мам?
— Еще бы, — хохочет она. — Вот будет смех!
— А это — для Пино.
— Что это?
— Уне пило де ля пас, иначе говоря, — трубка мира. Ее длина около восьмидесяти сантиметров, теперь уж он не подпалит свои усы.
Неожиданно лицо моей Фелиси становится озабоченным.
— Боже мой, я забыла тебе сказать, что Пино…
— Что такое, мам? Я надеюсь, что он не умер во время моего отъезда?
— Нет. Но, начиная со вчерашнего дня, он звонил уже три раза и спрашивал, не вернулся ли ты. Кажется, у него к тебе серьезное дело…
Послушайте, ребята, если бы это случилось в театре, зрители сказали бы, что это дешевый трюк (несмотря на высокую стоимость билетов). Едва Фелиси успевает сообщить мне новость, как раздается долгожданный звонок с улицы. Я смотрю через окошко и вижу, что это приплелся преподобный Пинюше собственной персоной. На нем длиннющий плащ, в котором путаются колени, с вязаным его рукодельницей воротничком коричневатых тонов; и старые, стоптанные, как будто обутые задом наперед, лопаря. Из-под усов, наподобие куриной попки в неглиже, торчит пелек. Знаменитость (его величество частный детектив) приближается вразвалочку к дому. Его длинный и узкий нос придает физиономии что-то траурное, удрученно-удручающее, скорбное, сострадательное, покорное и трогательное.
Когда видишь фото Пино в газете, рука непроизвольно тянется за шариковой ручкой, чтобы подрисовать ему пенсне.
Увидев меня, его инфернальная физия озаряется улыбкой, бледной, как отблески лунного света в снегах Монблана.
— Ну наконец! — произносит он тоном пилигрима, который после пятидесяти двух лет странствий наконец-таки пришел в Лурд, ни разу не сменив при этом обувь. Он смотрит на мои чемоданы.
— Выгружаешься?
— Только что начал. Итак, почтенный пресекатель рода, ты меня искал?
— Еще как, Сан-А!
Он кивает своей головой печального муравьеда.
— Садись, Пинюш, тебя ждет сердечный прием.
Он расстегивает свой плащ-рясу.
— Как нельзя кстати, я совершенно вымотался за последние два дня.
— Твоя контора обанкротилась?
— Нет. И вообще, сейчас это меня не волнует.
— В чем же тогда дело?
— Твой кузен Гектор…
Маман вскрикивает и выпускает из рук бутылку зеленого Шартреза, которую я успеваю поймать на лету.
— С ним что-то случилось? — дрожащим голосом спрашивает моя добрейшая матушка.
— Он исчез.
Несмотря на мой широчайший кругозор, изобилие фосфора и сверх развитие серого вещества, у меня уходит две и шесть десятых секунды на то, чтобы осознать это.
— Как это исчез?
Он беспомощно воздевает вверх руки.
— Исчез и все!
Фелиси наливает три рюмочки Шартреза. Я протягиваю одну из них Филиалу. Он залпом осушает ее и причмокивает языком отпетого печеночника.
— Погоди-ка, Пино, я хочу, чтобы ты ввел меня в курс дела. Как ты узнал, что мой кузен Гектор исчез?
— Ты же знаешь, что мы с ним теперь компаньоны, — удивляется неполноценный.
— Как, коллеги?
— Саперлипопетт (почти что — боже праведный), — говорит он по-старофранцузски.
— Мы же тебе говорили, что собираемся открыть частное детективное агентство…
От удивления у меня подкашиваются ноги. Я вынужден сесть, чтобы вынести продолжение.
— Вы с Гектором — компаньоны!
— Ну да. В прошлом месяце мы открыли с ним агентство “Пинодер”.
— Это еще что такое?
— “Эдженси Пинодер”, — повторяет Закоренелый. — Это составное название из двух фамилий. Моей — Пино и Дер — твоего кузена. Мы взяли слово “Эдженси”, чтобы это звучало на американский манер — в наши дни это всем нравится.
Он достает из кармана визитную карточку и кладет ее на стол. Я беру его бристольку и громко, внятно читаю, так, чтобы услышала Фелиси:
Правда, только правда, чистая правда. Благодаря “Pinodere Agency" получение всесторонней исчерпывающей информации, установление слежки.
Специалисты по расследованию деликатных дел.
Такое может лишь присниться. Когда я вижу нечто подобное, я еще раз благодарю Фелиси за то, что она произвела меня на свет. Один лишь вид этой карточки заслуживает того, чтобы вы обратились в “Эдженси”.
— Значит, Гектор уволился из своего министерства?
— Да. У него снова произошел серьезный инцидент с начальником.
Представляешь, шеф довел Гектора до того, что тот показал ему нос, конечно, за его спиной. Но один сослуживец заметил это и донес шефу.
— Негодяй! А как идут дела в вашем агентстве?
— Неплохо. Мы расследовали два адюльтера и один случай с признанием отцовства.
— А как тебе Гектор в роли сыщика?
— У него отлично получается. Это очень добросовестный человек!
— И он исчез вместе со своей добросовестностью?
— Вот именно. Представляешь, он следил за мужем одной состоятельной дамы.
— Подожди. Давай-ка все по порядку.
— Позавчера в наше “Эдженси” обратилась дамочка что надо: каракулевое пальто с норковым воротником, ну, ты сам понимаешь.
— Ясно, что дальше?
— Эта дама хотела, чтобы мы установили слежку за ее мужем, так как она сомневалась в его верности. Муж встречался с одной азиаточкой, а дама требовала доказательств. Так как я в то время расследовал одно дело, я поручил распутать этот клубок Гектору… Вчера утром Гектор приступил к делу. Он должен был увидеться со мной в поддень, но не пришел. Вечером его тоже не было. Я начал волноваться, сходил к нему.
Но дверь оказалась закрыта, а консьержка сказала, что не видела его с утра… Мне стало не по себе. Я подумал о тебе. Это твой кузен, может быть, ты что-нибудь придумаешь!
Чертов бойскаут! Вздумал играть в Шерлока Холмса в таком возрасте, да еще взял себе в компаньоны этого олуха Гектора!