Пройдя три последних шлюза, мы простились с веселыми швартовщиками, которые похлопывали себя по туго набитым животам, показывая, что по достоинству оценили русское гостеприимство, — и вышли в Атлантический океан. Светило солнце, над замершей водной гладью летали чайки, а с правой стороны пробуждался от сна порт Колон — совсем мирный город, если бы не совершенно с виду невинные белые здания на его окраине, где обосновалась школа «Зеленых беретов» — учебное заведение, в котором обучают эффективнейшим способам отправлять на тот свет тех, на кого укажет начальство.
И последнее впечатление, которое относится уже не к географии, а скорее к области конкретной экономики. В каюте старпома все утро проходила дискуссия между представителями двух миров относительно цен на продовольствие. Капиталистическая сторона в лице трех местных торговых акул пыталась нажить сверхприбыль на бананах, ананасах, мясе и молоке, но старпом Борисов отчаянно боролся за каждую валютную копейку и сэкономил на закупках больше тысячи долларов.
Разбитые наголову, акулы покинули борт, бросая на «Королева» печальные взгляды, а мы погрузили продовольствие и ушли в открытое море.
Через несколько дней мы будем на Кубе, а сейчас «Академик Королев» бороздил воды многократно воспетого, легендарного Карибского моря — того самого флибустьерского моря, где «бригантина поднимала паруса».
«В флибустьерском дальнем, синем море…» В детстве я мечтал быть пиратом. Ну, не профессиональным пиратом, а так, любителем, чтобы совместить труд пирата с основной работой королевского мушкетера. Разумеется, я был бы флибустьером благородным, исполненным. высоких помыслов — спасал бы красавиц, никого не топил и щедро раздавал — золото неимущим. Я даже знал, с чего начну: сидя в бочке из-под яблок, подслушаю ошеломляющую тайну… «Нет, не я, — скажет Сильвер, — Капитаном был Флинт». Ну, а дальше все будет, как у Стивенсона, с той только разницей, что вместо вероломного одноногого Сильвера капитаном буду я, а своим помощником назначу доктора Ливси.
Прошло много лет. Обстоятельства в моей жизни сложились так, что в пираты я не попал, но — хотите верьте, хотите нет — до сего дня с любовью и трепетом перечитываю «Остров сокровищ». А что? Я знаю одного именитого философа, признанного специалиста по Гегелю и Канту, который после академических прений приходит домой, швыряет в угол набитый статьями и диссертациями портфель и с упоением погружается в «Трех мушкетеров». Я бьюсь об заклад, что лет сорок назад он за мушкетерский плащ отдал бы тысячу порций мороженого и школьный дневник в придачу.
Хорошо, что есть на свете такие великие книги!
И вот я смотрю на море моих детских грез, по которому несколько веков назад носились бригантины Моргана, Ингленда, Флинта и других знаменитых морских разбойников. Сколько трагедий произошло в этих водах, сколько каравелл пошло на дно, сколько крови храбрых людей пролито…
Все семьдесят пять не вернулись домой — Они потонули в пучине морской.
Труд пиратов давно стал нерентабельным, но одни лишь кинофильмы о них приносят потомкам столько золота, сколько не снилось «людям Флинта» в знойные карибские ночи.
Мика рассказывала, что года два назад за «Академиком Королевым)), когда он шел мимо острова Барбадос, погналась бригантина под черными парусами. С ее палубы доносились дикие вопли: это полуобнаженные пираты с кинжалами за поясами морально готовили себя к абордажу, а жаждущие кровопролития туристы, ради которых и устраивался спектакль, визжали от восторга и стрекотали кинокамерами.
Так через века трагедии Карибского моря обернулись фарсом.
Флибустьерское море нынче безопасное и спокойное, если не считать вест— индских ураганов, которые время от времени устраивают здесь сумасшедшие оргии. В Гаване живет и работает доктор Родригес, ученый с мировым именем, много лет изучающий эти ураганы. У него своя точка зрения на причины их возникновения, а поскольку эта проблема входит в программу Атлантического Тропического эксперимента, встречи с Родригесом с нетерпением ждут наши научные работники. Вест-индские ураганы потопили судов и разрушили городов куда больше, чем все «джентльмены удачи», вместе взятые, но удастся ли человечеству так же успешно обуздать их, как когда-то пиратов?
Ну, а кроме того, Карибское море — одно из самых «акульих».
За нами всю дорогу тянулась стая шаловливых рыбок длиной от двух до четырех метров. За время плавания акулы нам порядком надоели, но на этих я смотрел с интересом: живут они долго, и — кто знает? быть может, некоторые из них как раз те, с которыми так отчаянно боролся хемингуэевский Старик. И уж, во всяком случае, действие повести «Старик и море» вполне могло происходить где-то здесь, в этих близких от Кубы водах.
Справа по борту остался вдали остров Пинос. Исследователи творчества Стивенсона убеждены, что Пинос — это и есть «Остров сокровищ». Увы, как я ни старался, не смог увидеть его даже в мощный локатор. А ведь Бен Ганн вырыл только золото, где-то на острове еще леЖат в тайниках слитки серебра и оружие, о чем с безусловной исторической достоверностью свидетельствует изъятая у Билли Бонса карта.
Ладно, и так много впечатлений, воспоминаний, ассоциаций… Пора ложиться спать. Авось, повезет, и тогда приснится «Остров сокровищ», буруны, разбивающиеся о его берег, и хриплый голос попугая Капитана Флинта: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!».
В Гаване
Искушения, швартовки и дружеские встречи
И последнее впечатление, которое относится уже не к географии, а скорее к области конкретной экономики. В каюте старпома все утро проходила дискуссия между представителями двух миров относительно цен на продовольствие. Капиталистическая сторона в лице трех местных торговых акул пыталась нажить сверхприбыль на бананах, ананасах, мясе и молоке, но старпом Борисов отчаянно боролся за каждую валютную копейку и сэкономил на закупках больше тысячи долларов.
Разбитые наголову, акулы покинули борт, бросая на «Королева» печальные взгляды, а мы погрузили продовольствие и ушли в открытое море.
Через несколько дней мы будем на Кубе, а сейчас «Академик Королев» бороздил воды многократно воспетого, легендарного Карибского моря — того самого флибустьерского моря, где «бригантина поднимала паруса».
«В флибустьерском дальнем, синем море…» В детстве я мечтал быть пиратом. Ну, не профессиональным пиратом, а так, любителем, чтобы совместить труд пирата с основной работой королевского мушкетера. Разумеется, я был бы флибустьером благородным, исполненным. высоких помыслов — спасал бы красавиц, никого не топил и щедро раздавал — золото неимущим. Я даже знал, с чего начну: сидя в бочке из-под яблок, подслушаю ошеломляющую тайну… «Нет, не я, — скажет Сильвер, — Капитаном был Флинт». Ну, а дальше все будет, как у Стивенсона, с той только разницей, что вместо вероломного одноногого Сильвера капитаном буду я, а своим помощником назначу доктора Ливси.
Прошло много лет. Обстоятельства в моей жизни сложились так, что в пираты я не попал, но — хотите верьте, хотите нет — до сего дня с любовью и трепетом перечитываю «Остров сокровищ». А что? Я знаю одного именитого философа, признанного специалиста по Гегелю и Канту, который после академических прений приходит домой, швыряет в угол набитый статьями и диссертациями портфель и с упоением погружается в «Трех мушкетеров». Я бьюсь об заклад, что лет сорок назад он за мушкетерский плащ отдал бы тысячу порций мороженого и школьный дневник в придачу.
Хорошо, что есть на свете такие великие книги!
И вот я смотрю на море моих детских грез, по которому несколько веков назад носились бригантины Моргана, Ингленда, Флинта и других знаменитых морских разбойников. Сколько трагедий произошло в этих водах, сколько каравелл пошло на дно, сколько крови храбрых людей пролито…
Все семьдесят пять не вернулись домой — Они потонули в пучине морской.
Труд пиратов давно стал нерентабельным, но одни лишь кинофильмы о них приносят потомкам столько золота, сколько не снилось «людям Флинта» в знойные карибские ночи.
Мика рассказывала, что года два назад за «Академиком Королевым)), когда он шел мимо острова Барбадос, погналась бригантина под черными парусами. С ее палубы доносились дикие вопли: это полуобнаженные пираты с кинжалами за поясами морально готовили себя к абордажу, а жаждущие кровопролития туристы, ради которых и устраивался спектакль, визжали от восторга и стрекотали кинокамерами.
Так через века трагедии Карибского моря обернулись фарсом.
Флибустьерское море нынче безопасное и спокойное, если не считать вест— индских ураганов, которые время от времени устраивают здесь сумасшедшие оргии. В Гаване живет и работает доктор Родригес, ученый с мировым именем, много лет изучающий эти ураганы. У него своя точка зрения на причины их возникновения, а поскольку эта проблема входит в программу Атлантического Тропического эксперимента, встречи с Родригесом с нетерпением ждут наши научные работники. Вест-индские ураганы потопили судов и разрушили городов куда больше, чем все «джентльмены удачи», вместе взятые, но удастся ли человечеству так же успешно обуздать их, как когда-то пиратов?
Ну, а кроме того, Карибское море — одно из самых «акульих».
За нами всю дорогу тянулась стая шаловливых рыбок длиной от двух до четырех метров. За время плавания акулы нам порядком надоели, но на этих я смотрел с интересом: живут они долго, и — кто знает? быть может, некоторые из них как раз те, с которыми так отчаянно боролся хемингуэевский Старик. И уж, во всяком случае, действие повести «Старик и море» вполне могло происходить где-то здесь, в этих близких от Кубы водах.
Справа по борту остался вдали остров Пинос. Исследователи творчества Стивенсона убеждены, что Пинос — это и есть «Остров сокровищ». Увы, как я ни старался, не смог увидеть его даже в мощный локатор. А ведь Бен Ганн вырыл только золото, где-то на острове еще леЖат в тайниках слитки серебра и оружие, о чем с безусловной исторической достоверностью свидетельствует изъятая у Билли Бонса карта.
Ладно, и так много впечатлений, воспоминаний, ассоциаций… Пора ложиться спать. Авось, повезет, и тогда приснится «Остров сокровищ», буруны, разбивающиеся о его берег, и хриплый голос попугая Капитана Флинта: «Пиастры! Пиастры! Пиастры!».
В Гаване
У меня есть друг писатель Игорь Фесуненко, автор книг о бразильском футболе, джунглях Амазонки и их обитателях. Игорь обладает ценнейшим качеством: он всегда, оказывается там, где больше всего нужен мне. Когда я возвращался из антарктической экспедиции, он, зная, что «Обь» зайдет в Рио-де— Жанейро, именно там работал корреспондентом Всесоюзного радио и телевидения, Благодаря Игорю я объездил весь Рио и до отказа насытился впечатлениями от этого прекрасного города. А незадолго до моего нынешнего путешествия Игорь перебрался на Кубу — видимо, интуиция подсказала ему, что я посещу Гавану и буду чрезвычайно нуждаться в его дружеских услугах. Так и получилось. Отныне Игорь, по его словам, к моим путешествиям будет относиться с суеверным ужасом, поскольку совершенно убежден, что место его будущей службы полностью зависит от того, какой маршрут я изберу. Он очень любит Бразилию, хотел бы снова там работать и поэтому просил меня еще раз посетить Рио. Я обещал подумать.
Вряд ли читателю нужно докладывать о том, что Гавана потрясающе красива. С борта корабля, бросившего якорь на рейде, мы любовались непривычным для нашего глаза городом-музеем, где соседствуют архитектурные стили многих веков: старинные испанские крепости с тупорылыми пушками, роскошные дворцы, будто перенесенные из Версаля, современные небоскребы и черемушкинские ансамбли со всеми удобствами. Причудливое, парадоксальное смешение! Наверное, кинорежиссеры многих стран завидуют своим кубинским коллегам: в Гаване можно снимать и средневековье и другие эпохи, не выезжая за пределы города и не тратясь на дорогостоящие декорации.
К приезду Игоря на причал я набросал небольшой, пунктов на сорок, план экскурсии по острову. Ознакомившись с ними, Игорь заметил, что для осуществления плана мне придется отказаться от участия в Тропическом эксперименте и задержаться на Кубе примерно месяца на три. А раз в нашем распоряжении имеется лишь несколько часов, план следует слегка, чуть-чуть откорректировать. Скажем, так: из сорока пунктов оставить один и галопом промчаться по хемингуэевским местам, Он, Игорь, не ручается, что в этом случае мы досконально изучим архитектуру и быт Гаваны — видимо, кое-каких пробелов не избежать, но альтернативы он предложить не может.
Мы — Ростовцев, Ковтанкж, Ткаченко и я — решили не тратить времени на споры,, сели в видавшую виды «Волгу» и отправились в путь, Игорь оказался прав: досконально изучить Гавану нам не удалось, и вашим гидом по столице Кубы я не буду. Памятные места, связанные с Хемингуэем, находятся за пределами города, и увидеть из окна машины мне довелось даже меньше, чем я предполагал. На набережной, по которой мчалась машина, мне запомнилось сооружение, ясно свидетельствующее о том, что его 'создатель начитался Шопенгауэра и пришел к выводу о тщетности жизни: этажам высокого дома придана форма гробов. «Помни о смерти», — как говорили древние римляне. На фоне солнечной и жизнеутверждающей Гаваны этот многоэтажный склеп выглядит уж очень оригинально.
Промелькнул перед нами и дворец, в котором жил и из которого под натиском революции бежал диктатор Батиста. Говорят, что при этом он забыл надеть штаны — верный признак старческого склероза.
И вот, наконец, зеленый одноэтажный пригород и в нем бар, куда не раз заходил промочить горло Хемингуэй. Бар оказался закрытым на обед, но через остекленную дверь можно было увидеть фотографии писателя с его друзьями— рыбаками. А рядом, в нескольких шагах от бара, — — причал, с которого Хемингуэй уходил рыбачить. Отсюда, наверное, отправился в море за своей Рыбой и старик Сантьяго, который стал известен всему миру просто как Старик. Он поймал огромную меч-рыбу, трое суток боролся с ней, победил ее — и возвратился домой с обглоданным. акулами скелетом своей добычи… Замечательный, необыкновенный Старик! Это он сказал: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но нельзя победить».
Хемингуэй любил Кубу, и Куба любила его. Рядом с причалом находится очень простой памятник; постамент и на нем бюст писателя. Этот памятник рыбаки соорудили на собранные между собой медные деньги.
Не всякому великому человеку достаются такие посмертные почести…
Сантьяго уже умер, но еще живут многие старые рыбаки, которые помнят и его и Хемингуэя. Однако Игорь удержал меня от соблазна обратиться с расспросами к старикам, которые сидели неподалеку на лавочке и явно ожидали, что сейчас мы подойдем брать у них интервью. Дело в том, что туристы, случалось, нарывались на лжесвидетелей: были уже изобличены и самозванец, выдавший себя за самого Сантьяго, и несколько страдающих манией величия старцев, которые якобы махали Хемингуэю рукой, когда он уходил в море.
Жара стояла неимоверная, и перед дальней поездкой в ФинкаВиджия, дом— музей писателя, мы решили искупаться. Пляж оказался неподалеку, превосходно оборудованный раздевалками и душами, весь в нежном, светлом песке и с песчаным дном — всем хороший пляж, если бы не акулы и барракуды, которые шастают поблизости, вынюхивая, где что плохо лежит. Несмотря на это, я отплыл от берега на длину вытянутой руки и, поражаясь столь безумной лихости, хорошенько накупался. Олег Ананьевич совершил заплыв метров на пятьдесят и призывал меня последовать его примеру, но я, как человек, чуть не съеденный акулой… Впрочем, об этом я уже говорил.
Молодые кубинцы — смуглый, стройный и очень красивый народ.
Иной раз по пляжу запросто шествовала такая красавица, что дух захватывало и сам собой отвисал подбородок. Так бы и глазел на нее, обалдевши, если бы не сочувственные реплики товарищей. Столько красоты на единицу площади я видел, пожалуй, только в Рио, тоже на пляже.
Но гаванский пляж и Копакабану в Рио-де-Жанейро никак не перепутаешь. Как молчаливое напоминание о том, что с моря кубинцам угрожают не только акулы, пляж перерезан вдоль бетонным оборони тельным сооружением. Самое мирное, казалось бы, место-пляж, а из него, на всякий случай, сделана крепость. Объективная необходимость! Куба хорошо помнит события в заливе Кочинос, когда орды наемников пытались проверить способность острова Свободы к защите нового общественного строя. Тогда наемники потерпели сокрушительное поражение, но кубинский народ знает, что ЦРУ-опасный противник. И первая в западном полушарии социалистическая страна держит «свой бронепоезд на запасном пути». , Искупавшись, мы вновь уселись в машину и по чрезвычайно живописному шоссе, по обе стороны которого пышно зеленели диковинные заморские растения, поехали к Финка-Виджии. По дороге Игорь вдруг вспомнил, что несколько дней назад читал в газете о предстоящем ремонте дома-музея. Мы разволновались, но Игорь утешил нас тем, что у него есть кое-какие связи и, даже если дом на ремонте, за ограду мы попадем. Ладно, даже взглянуть на Финка-Виджию тоже интересно.
В этом доме Хемингуэй написал «По ком звонит колокол», «Праздник, который всегда с тобой»; здесь он задумал великую повесть «Старик и море», создал много других замечательных произведений.
Мы убаюкивали себя этими мыслями и заранее поздравляли друг друга до тех пор, пока «Волга» не начала слегка подрагивать. Потом она неожиданно тормознула, отчаянно чихнула, да так, что мы подскочили, и стала передвигаться по шоссе конвульсивными рывками, как находящаяся при последнем издыхании лошадь. Вышел из строя карбюратор. Спотыкаясь на каждом шагу, обгоняемая пешеходами, она кое-как доплелась до своего гаража и, насмешливо фыркнув на прощание, скрылась за его дверями.
Так что дом Хемингуэя мы не увидели. Вот если бы мы остались до завтра — другое дело; завтра Игорь получает новую «Волгу». Видимо, по закону бутерброда, это произойдет в тот самый момент, когда «Академик Королев» будет сниматься с якоря.
Отдохнув в кругу гостеприимной семьи Фесуненко, мы отправились на судно. На причалах гаванского порта шла разгрузка десятков судов. Почти все они были под флагами Советского Союза и других социалистических стран. Целые флотилии танкеров и сухогрузов ежедневно доставляют на остров нефть и металл, машины и продовольствие. Оказавшись в кольце экономической блокады, Куба выстояла благодаря1 этой всеобъемлющей братской помощи. Более того, по сравнению с временами Батисты страна решительно преобразилась. Нынче Куба обладает мощным рыболовным флотом, ее промышленность выпускает сахароуборочные комбайны и разнообразное оборудование, значительно увеличилось производство сахара — основной статьи экспорта. Пожалуй, во всей долгой истории человечества не было более яркого примера столь бескорыстной и жизненно необходимой помощи, какую социалистический лагерь оказывает Кубе.
На улицах Гаваны — разноязыкая речь: в стране работают многие тысячи посланцев социалистических стран. Всегда приятно увидеть соотечественников, и по дороге мы забрели в столовую, где питаются советские специалисты. И тут же от буфета донеслось: — Больше не становитесь! Я предупреждала вот эту женщину, чтобы за ней никто не занимал!
Честное слово, мы с несказанным наслаждением внимали этому монологу — столько в нем слышалось знакомого, родного.
На «Королеве» капитан устроил прием в честь доктора Родригеса. Сначала беседа шла на испанском, но потом наш гость понял, что не все мы владеем языком Сервантеса в совершенстве, и перешел на английский. Благодаря этому мне удалось выяснить, что доктор Родригес с большим уважением относится к нашей миссий и надеется, что результаты Тропического эксперимента подтвердят его теорию возникновения и распространения вест-индских ураганов. Я припомнил один разговор с Пушистовым: Петя настроен оптимистично, он верит, что рано или поздно люди найдут возможность либо предупредить, либо ликвидировать тропические шторма, хотя для этого и по требуется чудовищная энергия — побольше той, которая выделяется при взрыве водородной бомбы. Доктор Родригес, однако, скептически отнесся к такой перспективе. «Чтобы укротить ураганы, — сказал он, нужно изменить всю циркуляцию атмосферы. Это невозможно».
Правда, кубинский ученый сделал оговорку, что имеет в виду ближайшие сто — сто пятьдесят лет. Так что время у нас еще есть, проверим, кто прав. ' А вечером к нам приехали Игорь Фесуненко и его коллега корреспондент АПН Игорь Немира. В столовой команды они рассказали экипажу о своих поездках по стране и встречах с Фиделем Кастро, о трудовых буднях Кубы, о сафре — грандиозной по своим масштабам битве за сахар, когда десятки тысяч добровольцев из всех городов и сел страны выходят на рубку сахарного тростника; о людях Кубы — сильных, страстных, энергичных, безмерно любящих свою страну и гордящихся тем, что Куба — первая социалистическая держава западного полушария.
Подробно о своих кубинских впечатлениях наши гости напишут сами; скажу только^ что я испытал чувство черной зависти, когда Фесуненко рассказал о своей поездке по острову Пинос. Сейчас там цитрусовые плантации, асфальтированные дороги и кинотеатры, и все же прошлое не покинуло безвозвратно «остров сокровищ». На Пиносе есть музей с разными пиратскими экспонатами, до сих пор экспедиции ищут и поднимают потопленные каравеллы, а многие места на острове носят прежние наименования — бухта Генри Моргана, бухта Удачи. Игорь бродил по этим местам, вспоминал Сильвера, Израэля Хендса и Джима Хокинса, забирался на холм Подзорная Труба и видел Северную бухту, из которой многострадальная «Испанъола» увозила сокровища капитана Флинта.
Согласитесь, что Игорь — человек, достойный зависти.
Вряд ли читателю нужно докладывать о том, что Гавана потрясающе красива. С борта корабля, бросившего якорь на рейде, мы любовались непривычным для нашего глаза городом-музеем, где соседствуют архитектурные стили многих веков: старинные испанские крепости с тупорылыми пушками, роскошные дворцы, будто перенесенные из Версаля, современные небоскребы и черемушкинские ансамбли со всеми удобствами. Причудливое, парадоксальное смешение! Наверное, кинорежиссеры многих стран завидуют своим кубинским коллегам: в Гаване можно снимать и средневековье и другие эпохи, не выезжая за пределы города и не тратясь на дорогостоящие декорации.
К приезду Игоря на причал я набросал небольшой, пунктов на сорок, план экскурсии по острову. Ознакомившись с ними, Игорь заметил, что для осуществления плана мне придется отказаться от участия в Тропическом эксперименте и задержаться на Кубе примерно месяца на три. А раз в нашем распоряжении имеется лишь несколько часов, план следует слегка, чуть-чуть откорректировать. Скажем, так: из сорока пунктов оставить один и галопом промчаться по хемингуэевским местам, Он, Игорь, не ручается, что в этом случае мы досконально изучим архитектуру и быт Гаваны — видимо, кое-каких пробелов не избежать, но альтернативы он предложить не может.
Мы — Ростовцев, Ковтанкж, Ткаченко и я — решили не тратить времени на споры,, сели в видавшую виды «Волгу» и отправились в путь, Игорь оказался прав: досконально изучить Гавану нам не удалось, и вашим гидом по столице Кубы я не буду. Памятные места, связанные с Хемингуэем, находятся за пределами города, и увидеть из окна машины мне довелось даже меньше, чем я предполагал. На набережной, по которой мчалась машина, мне запомнилось сооружение, ясно свидетельствующее о том, что его 'создатель начитался Шопенгауэра и пришел к выводу о тщетности жизни: этажам высокого дома придана форма гробов. «Помни о смерти», — как говорили древние римляне. На фоне солнечной и жизнеутверждающей Гаваны этот многоэтажный склеп выглядит уж очень оригинально.
Промелькнул перед нами и дворец, в котором жил и из которого под натиском революции бежал диктатор Батиста. Говорят, что при этом он забыл надеть штаны — верный признак старческого склероза.
И вот, наконец, зеленый одноэтажный пригород и в нем бар, куда не раз заходил промочить горло Хемингуэй. Бар оказался закрытым на обед, но через остекленную дверь можно было увидеть фотографии писателя с его друзьями— рыбаками. А рядом, в нескольких шагах от бара, — — причал, с которого Хемингуэй уходил рыбачить. Отсюда, наверное, отправился в море за своей Рыбой и старик Сантьяго, который стал известен всему миру просто как Старик. Он поймал огромную меч-рыбу, трое суток боролся с ней, победил ее — и возвратился домой с обглоданным. акулами скелетом своей добычи… Замечательный, необыкновенный Старик! Это он сказал: «Человек не для того создан, чтобы терпеть поражения… Человека можно уничтожить, но нельзя победить».
Хемингуэй любил Кубу, и Куба любила его. Рядом с причалом находится очень простой памятник; постамент и на нем бюст писателя. Этот памятник рыбаки соорудили на собранные между собой медные деньги.
Не всякому великому человеку достаются такие посмертные почести…
Сантьяго уже умер, но еще живут многие старые рыбаки, которые помнят и его и Хемингуэя. Однако Игорь удержал меня от соблазна обратиться с расспросами к старикам, которые сидели неподалеку на лавочке и явно ожидали, что сейчас мы подойдем брать у них интервью. Дело в том, что туристы, случалось, нарывались на лжесвидетелей: были уже изобличены и самозванец, выдавший себя за самого Сантьяго, и несколько страдающих манией величия старцев, которые якобы махали Хемингуэю рукой, когда он уходил в море.
Жара стояла неимоверная, и перед дальней поездкой в ФинкаВиджия, дом— музей писателя, мы решили искупаться. Пляж оказался неподалеку, превосходно оборудованный раздевалками и душами, весь в нежном, светлом песке и с песчаным дном — всем хороший пляж, если бы не акулы и барракуды, которые шастают поблизости, вынюхивая, где что плохо лежит. Несмотря на это, я отплыл от берега на длину вытянутой руки и, поражаясь столь безумной лихости, хорошенько накупался. Олег Ананьевич совершил заплыв метров на пятьдесят и призывал меня последовать его примеру, но я, как человек, чуть не съеденный акулой… Впрочем, об этом я уже говорил.
Молодые кубинцы — смуглый, стройный и очень красивый народ.
Иной раз по пляжу запросто шествовала такая красавица, что дух захватывало и сам собой отвисал подбородок. Так бы и глазел на нее, обалдевши, если бы не сочувственные реплики товарищей. Столько красоты на единицу площади я видел, пожалуй, только в Рио, тоже на пляже.
Но гаванский пляж и Копакабану в Рио-де-Жанейро никак не перепутаешь. Как молчаливое напоминание о том, что с моря кубинцам угрожают не только акулы, пляж перерезан вдоль бетонным оборони тельным сооружением. Самое мирное, казалось бы, место-пляж, а из него, на всякий случай, сделана крепость. Объективная необходимость! Куба хорошо помнит события в заливе Кочинос, когда орды наемников пытались проверить способность острова Свободы к защите нового общественного строя. Тогда наемники потерпели сокрушительное поражение, но кубинский народ знает, что ЦРУ-опасный противник. И первая в западном полушарии социалистическая страна держит «свой бронепоезд на запасном пути». , Искупавшись, мы вновь уселись в машину и по чрезвычайно живописному шоссе, по обе стороны которого пышно зеленели диковинные заморские растения, поехали к Финка-Виджии. По дороге Игорь вдруг вспомнил, что несколько дней назад читал в газете о предстоящем ремонте дома-музея. Мы разволновались, но Игорь утешил нас тем, что у него есть кое-какие связи и, даже если дом на ремонте, за ограду мы попадем. Ладно, даже взглянуть на Финка-Виджию тоже интересно.
В этом доме Хемингуэй написал «По ком звонит колокол», «Праздник, который всегда с тобой»; здесь он задумал великую повесть «Старик и море», создал много других замечательных произведений.
Мы убаюкивали себя этими мыслями и заранее поздравляли друг друга до тех пор, пока «Волга» не начала слегка подрагивать. Потом она неожиданно тормознула, отчаянно чихнула, да так, что мы подскочили, и стала передвигаться по шоссе конвульсивными рывками, как находящаяся при последнем издыхании лошадь. Вышел из строя карбюратор. Спотыкаясь на каждом шагу, обгоняемая пешеходами, она кое-как доплелась до своего гаража и, насмешливо фыркнув на прощание, скрылась за его дверями.
Так что дом Хемингуэя мы не увидели. Вот если бы мы остались до завтра — другое дело; завтра Игорь получает новую «Волгу». Видимо, по закону бутерброда, это произойдет в тот самый момент, когда «Академик Королев» будет сниматься с якоря.
Отдохнув в кругу гостеприимной семьи Фесуненко, мы отправились на судно. На причалах гаванского порта шла разгрузка десятков судов. Почти все они были под флагами Советского Союза и других социалистических стран. Целые флотилии танкеров и сухогрузов ежедневно доставляют на остров нефть и металл, машины и продовольствие. Оказавшись в кольце экономической блокады, Куба выстояла благодаря1 этой всеобъемлющей братской помощи. Более того, по сравнению с временами Батисты страна решительно преобразилась. Нынче Куба обладает мощным рыболовным флотом, ее промышленность выпускает сахароуборочные комбайны и разнообразное оборудование, значительно увеличилось производство сахара — основной статьи экспорта. Пожалуй, во всей долгой истории человечества не было более яркого примера столь бескорыстной и жизненно необходимой помощи, какую социалистический лагерь оказывает Кубе.
На улицах Гаваны — разноязыкая речь: в стране работают многие тысячи посланцев социалистических стран. Всегда приятно увидеть соотечественников, и по дороге мы забрели в столовую, где питаются советские специалисты. И тут же от буфета донеслось: — Больше не становитесь! Я предупреждала вот эту женщину, чтобы за ней никто не занимал!
Честное слово, мы с несказанным наслаждением внимали этому монологу — столько в нем слышалось знакомого, родного.
На «Королеве» капитан устроил прием в честь доктора Родригеса. Сначала беседа шла на испанском, но потом наш гость понял, что не все мы владеем языком Сервантеса в совершенстве, и перешел на английский. Благодаря этому мне удалось выяснить, что доктор Родригес с большим уважением относится к нашей миссий и надеется, что результаты Тропического эксперимента подтвердят его теорию возникновения и распространения вест-индских ураганов. Я припомнил один разговор с Пушистовым: Петя настроен оптимистично, он верит, что рано или поздно люди найдут возможность либо предупредить, либо ликвидировать тропические шторма, хотя для этого и по требуется чудовищная энергия — побольше той, которая выделяется при взрыве водородной бомбы. Доктор Родригес, однако, скептически отнесся к такой перспективе. «Чтобы укротить ураганы, — сказал он, нужно изменить всю циркуляцию атмосферы. Это невозможно».
Правда, кубинский ученый сделал оговорку, что имеет в виду ближайшие сто — сто пятьдесят лет. Так что время у нас еще есть, проверим, кто прав. ' А вечером к нам приехали Игорь Фесуненко и его коллега корреспондент АПН Игорь Немира. В столовой команды они рассказали экипажу о своих поездках по стране и встречах с Фиделем Кастро, о трудовых буднях Кубы, о сафре — грандиозной по своим масштабам битве за сахар, когда десятки тысяч добровольцев из всех городов и сел страны выходят на рубку сахарного тростника; о людях Кубы — сильных, страстных, энергичных, безмерно любящих свою страну и гордящихся тем, что Куба — первая социалистическая держава западного полушария.
Подробно о своих кубинских впечатлениях наши гости напишут сами; скажу только^ что я испытал чувство черной зависти, когда Фесуненко рассказал о своей поездке по острову Пинос. Сейчас там цитрусовые плантации, асфальтированные дороги и кинотеатры, и все же прошлое не покинуло безвозвратно «остров сокровищ». На Пиносе есть музей с разными пиратскими экспонатами, до сих пор экспедиции ищут и поднимают потопленные каравеллы, а многие места на острове носят прежние наименования — бухта Генри Моргана, бухта Удачи. Игорь бродил по этим местам, вспоминал Сильвера, Израэля Хендса и Джима Хокинса, забирался на холм Подзорная Труба и видел Северную бухту, из которой многострадальная «Испанъола» увозила сокровища капитана Флинта.
Согласитесь, что Игорь — человек, достойный зависти.
Искушения, швартовки и дружеские встречи
Мы прошли вдоль кубинских берегов по Саргассову — морю, полюбовались (в локатор) Бермудскими островами и через Наветренный пролив вновь завернули в Карибское море. На карту я боялся смотреть: справа — Ямайка, слева Гаити… Ох, как близок тот самый локоть, который нельзя укусить! «Заход не предусмотрен» — и точка, глазейте в бинокль, товарищ. Я столько хныкал и ныл по этому поводу, что знатоки нашептали мне соблазнительную идею. Вот в чем она заключалась. Мы будем проходить вблизи островов Мартиника, Сент-Люсия и Барбадос, Поскольку бинокль меня устраивает не больше, чем голодного запах чужого шашлыка, я должен пойти на жертву. А именно; поднять на весь корабль визг, что у меня болит зуб — причем настолько сильно, что я готов с ним расстаться. Не поставить новую пломбу, а именно вырвать с корнем, В этом случае капитан по закону обязан разжалобиться, зайти в ближайший порт и доставить меня к зубному врачу. Один подобный случай имел место на «Королеве» несколько лет назад, когда механик X., стоя у фальшборта, зевнул с такой энергией, что в море выпала вставная челюсть. Капитану пришлось срочно делать заход: не может ведь такой нужный кораблю человек, как механик, питаться одной манной кашей. Пожалуй, это был самый дорогостоящий зевок, о котором я когда— либо слышал.
Словом, идея была настолько заманчивая, что я долго изучал в зеркале раскрытую пасть, решая, каким зубом пожертвовать. Может быть, этим, над которым уже поиздевалась добрая дюжина дантистов?
Или любым другим, который рано или поздно все равно выпадет?
И — не решился: слишком привык я к своим зубам, таким родным, столь бескорыстно служившим мне сорок пять лет. Тогда я стал искать себе замену, однако, обойдя весь корабль, везде наталкивался нз отказы и непонимание: каждый с чрезвычайной охотой готов был сопроводить меня к дантисту, чтобы насладиться моим воплем, но ^. непостижимым эгоизмом категорически отказывался жертвовать своим зубом. А еще говорят о морской дружбе!
Так что Малые Антильские острова мы видели только в бинокли.
Самое обидное, что мимо Барбадоса «Королев» проскочил буквально в полутора милях, да еще днем, в изумительную солнечную погоду; меня даже не утешило, что я своими глазами видел ту самую пиратскую бригантину с вьющимся по ветру «Веселым Роджером», которая когда-то гналась за «Королевым». На этот раз она красовалась у причала, поджидая туристов, готовых оплатить ее разбойничьи шуточки.
Несколько дней мы шли в заданную точку Атлантики для встречи с бразильскими судами, участвующими в Тропическом эксперименте.
Нам предстояла — очередная сверка приборов, или сравнение, — научная работа, о смысле которой рассказывалось выше. Один за другим на горизонте появлялись дымки кораблей, подтягивающихся к мест)' встречи. Сначала подошли наши «Прибой», «Волна» и «Океан», а потом и два бразильских судна, «Адмирал Салданья» и «Сириус».
Никак не могу привыкнуть к этому чуду — — встрече в открытом море. В Москве договариваешься о рандеву с приятелем, намечает» десять ориентиров, чтобы избежать путаницы, и все равно вывернешь шею, пока его разыщешь. Каково же найти друг друга в безбрежном; океане? Моряки посмеиваются: солнце и звезды, говорят они, видны отовсюду, и перепутать их с другими ориентирами никак невозможно, Знаешь об этом и про навигационные приборы краем уха слышал, а все равно каждый раз удивляешься, когда в сотнях миль от берега являются на свидание корабли — точно в намеченное время.
Наше свидание имело не только лирическую, но и деловую основу, и «Великий координатор» Ткаченко устроил радиолетучку, чтобы обсудить с коллегами план сверки. Было решено, что «Академик Королев» как флагман станет на глубоководный якорь, а вокруг него будут дрейфовать остальные суда.
Глубоководный якорь — сложная и дорогостоящая штука, немногие корабли науки могут им похвастаться. Опускается он в море при помощи глубоководных лебедок. Руководил операцией старпом Боргсов, и оказалась она достаточно ответственной: ведь глубина океана под нами пять километров! Нужно было не только вытравить шесть тысяч метров троса, но и не допустить рывка, чтобы якорь не сорвался. Одновременная работа нескольких лебедок требовала строжайшего соблюдения правил техники безопасности. Поэтому одной из главных задач Борисова стала борьба с Воробышкиным, который проник на бак и давал у частникам операции бесценные советы. Изгоняемый с одного борта, Воробышкин проскальзывал на другой и, как привидение, вновь возникал перед ошеломленным старпомом.
— Ну что мне с ним делать? — разводя руками, стонал Ткаче:: ко, — Посажу— ка я его под домашний арест!
Нужно сказать, что у Ткаченко были серьезные основания для такого решения. Вчера мы играли с ним в шахматы, и в тот момент, когда он добился подавляющей позиции, к нам подошел Воробышкин.
Взглянув на доску, он стал уговаривать Ткаченко сделать ход, который ведет к немедленному выигрышу. Сначала Ткаченко отмахивался, а потом, убежденный красноречием подсказчика, нерешительно двинул вперед пешку, после чего получил мат в два хода. Воробышкин мгновенно исчез, справедливо полагая, что сделал все, что мог, а проанализировать причины поражения Ткаченко сумеет и без него.
Постановка глубоководного якоря продолжалась несколько часов и завершилась благополучно. С «Академика Королева» был запущен радиозонд, заработала аппаратура слежения на всех судах, и сверка приборов началась. Не стану вдаваться в чисто технические детали этой сложной и необходимой работы — вряд ли они представляют интерес для широкого читателя. Скажу только, что сверка отняла у нас трое суток. Но я даже не заметил, как они промелькнули.
По морю то и дело скользили шлюпки: деловые визиты сменялись дружескими, шел интенсивный обмен местными новостями, кинофильмами, и, главное, газетами, добытыми в Гаване — в посольстве, морском агентстве и на советских судах, которых в гаванском порту разгружалось десятка два.
Первый визит мы нанесли бразильцам. Это я помню точно, так как едва не остался без левой ноги — чрезвычайно важного для литератора орудия производства. Мне уже не раз приходилось и садиться в шлюпку и карабкаться с нее на корабль в открытом море, и правила я знал назубок, нужно дождаться момента, когда волна поднимет шлюпку на максимальную высоту, и лишь тогда либо прыгать в нее, либо хвататься за трап. Но до сих пор я имел дело с веревочными штормтрапами, а бразильцы спустили нам жесткий — узкую металлическую лестницу. Когда я за нее ухватился, выяснилось, что сделал я это на долю секунды раньше, чем полагалось, и мою ступню прижало к перекладине. Я отделался здоровой ссадиной и легким испугом, зато приобрел бесценный опыт обращения с жестким трапом. Когда ты, читатель, будешь швартоваться к судну в открытом море, не бросайся с ходу на трап, закрыв глаза, а раза два-три прикинь, в какое мгновение своего бытия это сделать. Если прикинешь правильно, то останешься жив и здоров. Юло, который при переходе на «Салданью» тоже чуть было не потерял ногу (по капризу судьбы — правую), охотно поддержит эту рекомендацию. Зато, оказавшись на борту судна и уняв противную дрожь в ногах, ты будешь с покровительственной улыбкой смотреть на очень серьезные лица оставшихся внизу товарищей, Волна поднимает шлюпку метра на три, опускает ее и снова поднимает, швыряет о борт судна — — словом, интересное зрелище.
«Адмирал Салданья» оказался переоборудованным из парусника военным кораблем весьма преклонного возраста. Нам, избалованным жизнью на современных судах со всеми удобствами, он казался эдаким анахронизмом, тихоходной посудиной, которую жалкая трехбалльная волна раскачивала от борта до борта. Зато чистота на судне была стерильная. Приняли нас гостеприимно. Ткаченко и Пушистов со своими бразильскими коллегами углубились в дебри науки, а я разговорился с членами экипажа и неожиданно для самого себя стал популярной фигурой. На меня со всех сторон сбегались смотреть, жали мне руки — и все потому, что я был в Рио на стадионе «Маракана».
Словом, идея была настолько заманчивая, что я долго изучал в зеркале раскрытую пасть, решая, каким зубом пожертвовать. Может быть, этим, над которым уже поиздевалась добрая дюжина дантистов?
Или любым другим, который рано или поздно все равно выпадет?
И — не решился: слишком привык я к своим зубам, таким родным, столь бескорыстно служившим мне сорок пять лет. Тогда я стал искать себе замену, однако, обойдя весь корабль, везде наталкивался нз отказы и непонимание: каждый с чрезвычайной охотой готов был сопроводить меня к дантисту, чтобы насладиться моим воплем, но ^. непостижимым эгоизмом категорически отказывался жертвовать своим зубом. А еще говорят о морской дружбе!
Так что Малые Антильские острова мы видели только в бинокли.
Самое обидное, что мимо Барбадоса «Королев» проскочил буквально в полутора милях, да еще днем, в изумительную солнечную погоду; меня даже не утешило, что я своими глазами видел ту самую пиратскую бригантину с вьющимся по ветру «Веселым Роджером», которая когда-то гналась за «Королевым». На этот раз она красовалась у причала, поджидая туристов, готовых оплатить ее разбойничьи шуточки.
Несколько дней мы шли в заданную точку Атлантики для встречи с бразильскими судами, участвующими в Тропическом эксперименте.
Нам предстояла — очередная сверка приборов, или сравнение, — научная работа, о смысле которой рассказывалось выше. Один за другим на горизонте появлялись дымки кораблей, подтягивающихся к мест)' встречи. Сначала подошли наши «Прибой», «Волна» и «Океан», а потом и два бразильских судна, «Адмирал Салданья» и «Сириус».
Никак не могу привыкнуть к этому чуду — — встрече в открытом море. В Москве договариваешься о рандеву с приятелем, намечает» десять ориентиров, чтобы избежать путаницы, и все равно вывернешь шею, пока его разыщешь. Каково же найти друг друга в безбрежном; океане? Моряки посмеиваются: солнце и звезды, говорят они, видны отовсюду, и перепутать их с другими ориентирами никак невозможно, Знаешь об этом и про навигационные приборы краем уха слышал, а все равно каждый раз удивляешься, когда в сотнях миль от берега являются на свидание корабли — точно в намеченное время.
Наше свидание имело не только лирическую, но и деловую основу, и «Великий координатор» Ткаченко устроил радиолетучку, чтобы обсудить с коллегами план сверки. Было решено, что «Академик Королев» как флагман станет на глубоководный якорь, а вокруг него будут дрейфовать остальные суда.
Глубоководный якорь — сложная и дорогостоящая штука, немногие корабли науки могут им похвастаться. Опускается он в море при помощи глубоководных лебедок. Руководил операцией старпом Боргсов, и оказалась она достаточно ответственной: ведь глубина океана под нами пять километров! Нужно было не только вытравить шесть тысяч метров троса, но и не допустить рывка, чтобы якорь не сорвался. Одновременная работа нескольких лебедок требовала строжайшего соблюдения правил техники безопасности. Поэтому одной из главных задач Борисова стала борьба с Воробышкиным, который проник на бак и давал у частникам операции бесценные советы. Изгоняемый с одного борта, Воробышкин проскальзывал на другой и, как привидение, вновь возникал перед ошеломленным старпомом.
— Ну что мне с ним делать? — разводя руками, стонал Ткаче:: ко, — Посажу— ка я его под домашний арест!
Нужно сказать, что у Ткаченко были серьезные основания для такого решения. Вчера мы играли с ним в шахматы, и в тот момент, когда он добился подавляющей позиции, к нам подошел Воробышкин.
Взглянув на доску, он стал уговаривать Ткаченко сделать ход, который ведет к немедленному выигрышу. Сначала Ткаченко отмахивался, а потом, убежденный красноречием подсказчика, нерешительно двинул вперед пешку, после чего получил мат в два хода. Воробышкин мгновенно исчез, справедливо полагая, что сделал все, что мог, а проанализировать причины поражения Ткаченко сумеет и без него.
Постановка глубоководного якоря продолжалась несколько часов и завершилась благополучно. С «Академика Королева» был запущен радиозонд, заработала аппаратура слежения на всех судах, и сверка приборов началась. Не стану вдаваться в чисто технические детали этой сложной и необходимой работы — вряд ли они представляют интерес для широкого читателя. Скажу только, что сверка отняла у нас трое суток. Но я даже не заметил, как они промелькнули.
По морю то и дело скользили шлюпки: деловые визиты сменялись дружескими, шел интенсивный обмен местными новостями, кинофильмами, и, главное, газетами, добытыми в Гаване — в посольстве, морском агентстве и на советских судах, которых в гаванском порту разгружалось десятка два.
Первый визит мы нанесли бразильцам. Это я помню точно, так как едва не остался без левой ноги — чрезвычайно важного для литератора орудия производства. Мне уже не раз приходилось и садиться в шлюпку и карабкаться с нее на корабль в открытом море, и правила я знал назубок, нужно дождаться момента, когда волна поднимет шлюпку на максимальную высоту, и лишь тогда либо прыгать в нее, либо хвататься за трап. Но до сих пор я имел дело с веревочными штормтрапами, а бразильцы спустили нам жесткий — узкую металлическую лестницу. Когда я за нее ухватился, выяснилось, что сделал я это на долю секунды раньше, чем полагалось, и мою ступню прижало к перекладине. Я отделался здоровой ссадиной и легким испугом, зато приобрел бесценный опыт обращения с жестким трапом. Когда ты, читатель, будешь швартоваться к судну в открытом море, не бросайся с ходу на трап, закрыв глаза, а раза два-три прикинь, в какое мгновение своего бытия это сделать. Если прикинешь правильно, то останешься жив и здоров. Юло, который при переходе на «Салданью» тоже чуть было не потерял ногу (по капризу судьбы — правую), охотно поддержит эту рекомендацию. Зато, оказавшись на борту судна и уняв противную дрожь в ногах, ты будешь с покровительственной улыбкой смотреть на очень серьезные лица оставшихся внизу товарищей, Волна поднимает шлюпку метра на три, опускает ее и снова поднимает, швыряет о борт судна — — словом, интересное зрелище.
«Адмирал Салданья» оказался переоборудованным из парусника военным кораблем весьма преклонного возраста. Нам, избалованным жизнью на современных судах со всеми удобствами, он казался эдаким анахронизмом, тихоходной посудиной, которую жалкая трехбалльная волна раскачивала от борта до борта. Зато чистота на судне была стерильная. Приняли нас гостеприимно. Ткаченко и Пушистов со своими бразильскими коллегами углубились в дебри науки, а я разговорился с членами экипажа и неожиданно для самого себя стал популярной фигурой. На меня со всех сторон сбегались смотреть, жали мне руки — и все потому, что я был в Рио на стадионе «Маракана».